Страница:
Может быть, Селиванов - это активная часть народа, пассионарный тип, не способный ни терпеть, ни признавать правила неправедного мира. Но они "уходят в тайгу" не только от сволочей и палачей, но и от народа. Помните бородинское: "плюнуть на все и уйти в дремучее бестропье"... Это "все" включает в себя и такие понятия, как народ, государство. А "дремучее бестропье" может стать и диссидентством, и эмиграцией, и уходом в монастырь, и "своим кругом" единомышленников, сектантов, тех же самых масонов... Для нынешних молодых вариантом "ухода в тайгу" может стать хипничество, рок-культура, даже наркотики... Каждый из них про себя понимает, что это - иллюзии, игра, что тотальный "уход в тайгу" невозможен, тотально уходят только в смерть. А значит, надо разрабатывать "правила игры" в соприкосновении с чуждым тебе миром. Правила игры, оправдывающие тебя и перед народом, перед теми обыкновенными людьми, которые тебя всю жизнь окружают. И чем лучше твое отношение к своему народу, к своей стране, к этому молчаливому большинству, живущему столь простой и в простоте своей потаенной, и для начальства и для играющих героев, жизнью, тем строже, тем требовательнее правила твоей игры...
Рябинин, при всей своей святости,- часть простого народа. И боль свою он ощущает лишь вкупе с общей народной болью. "Каждый открылся - Рябинину единой бедой и страданием, а в утешении и помощи становился братом". Потому и не мог Иван Рябинин убить в побеге такого же, как он, мужика. Именно Рябинин при всей своей беззащитности перед несправедливостью и насилием дает основу оптимизму Селиванова и самого автора, когда последний пишет: "Народ опамятуется, когда начнет сыпаться сама Россия. Вот тут может наступить предел... Если Россия устоит в главном жестким, правовым или каким иным путем,- то почему бы нам чего-нибудь и не добиться? Что мы, не люди? России вполне по силам явиться перед миром в новом качестве... У меня есть ощущение, что история - это всегда актуализация желаний. Если я хочу, чтобы Россия была, вы этого хотите, хотят третий, четвертый - она будет... Россия слишком молода, чтобы исчезнуть!"
Конечно, во всех катаклизмах в России первыми гибнут рябинины: и в коллективизации, и в Великой Отечественной, и в лагерях, и нынче - то в Афганистане, то в Чечне. Они - не уклоняются от мира и потому всегда на виду. Но они же всегда - наиболее непеределываемы.
Собственно, и задача таких, как Селиванов, "уходящих в тайгу",спасать и беречь Рябининых, играть свою игру - ради них...
Ключевые для себя слова Леонид Бородин всегда выносит в заголовок: "Третья правда", "Год чуда и печали", "Полюс верности", а его "Правила игры" говорят прежде всего об игровом образе поведения самого писателя. Он заключает договор с миром, предлагая ему себя в "шкарлупе", как говорит маленький герой сказки "Год чуда и печали",- "шкарлупе" своих правил игры.
Вслушаемся в начало повести "Третья правда": "Селиванов шел улицей, вдоль заборов деревни Рябиновки и притворялся усталым и хромым. Когда нужно было перешагнуть через лужу, он останавливался, ворчал, кряхтел, а, занеся ногу, непременно попадал в нее и потом долго охал и стонал, хотя никто того не видел и не слышал. Селиванов любил притворяться. Он занимался этим всю жизнь".
Не забудем, что Селиванов - один из любимых героев автора, наиболее близких ему, и не в осуждение пишется о его притворстве, а для понимания. Где игра, там и сюжет. Поэтому Леонид Бородин не позволяет себе расслабляться, распыляться "мыслью по древу". Он действует по правилам игры, и потому всегда кинематографичен.
Леонид Бородин слегка "сдвигает" героя с привычной колеи жизни и проверяет прочность его жизненных правил при самых трагических обстоятельствах. Вне привычной колеи человек раскрывается, обнажается, вынужден действовать. А уж действие - это стихия Леонида Бородина. Эти правила героям Бородина нужны, потому что они - одиночки, у них нет опоры, нет гнезда. Человек забывает о своих правилах игры лишь со своими близкими, лишь в своей "тайге". Но и она - иллюзорна, и она - подводит, как подвела героев самой кровавой повести Бородина "Гологор", в которой именно "таежные люди", ушедшие за своей "третьей правдой" в таежные урочища, в конце концов убивают и насилуют друг друга. Такой же непрочной оказывается и среда диссидентов в романе "Расставание".
Но у каждого из нас, кроме правил игры, есть человеческая сущность, а правила - это щит, кольчуга, "шкарлупа", помогающие нам в жизни. Они спасают от беззащитности, от всепроникающей боли. Наиболее наглядно, зримо, при всей сказочности детально - описана эта необходимость правил в повести "Год чуда и печали". Двенадцатилетний герой не может рассказать своей новой однокласснице Римме ее подлинную историю, дабы не навредить ей. К тому же, ее тревоги отражаются в нем реальной болью. Он вынужден с детства взять на вооружение жесткие правила игры. И только тогда исполняется чудо. Романтическое чудо вопреки всем правилам.
Сними панцирь правил с героев Бородина - и увидишь безнадежных романтиков. Здесь безнадежно правы все критики: и Лев Аннинский, и Вячеслав Завалишин, и Георгий Владимов. "Это такой последовательный, такой неотступный, такой крутой романтик". "Правилами игры" он прикрывает свое право на свою "третью правду", ибо никакая она не народная, не национальная, не патриотическая, как писали многие критики, пойдя по легкому пути противопоставления "красных" и "белых", "партократов" и "демократов". Есть в прозе Леонида Бородина и народность, и патриотизм, и поиск народной правды, но, говоря о "третьей правде", он всегда имеет в виду правду каждого человека. Селиванов ведь и от народа, и от деревенских сородичей свою "третью правду" утаивает, притворяясь. Он не только с комиссаром или белым офицером ведет свою игру, он даже перед поленом, которое собирается разрубить, играет, "разгадывая тайну дерева, присматриваясь и примеряясь".
Читатели романа "Расставание" заметят, как настороженно к герою относятся даже друзья из диссидентской среды: "Самые вредные на земле люди... это те, которые не знают, чего хотят. Они всюду суют нос, во всякое чужое дело, чужую игру, все путают и сами запутываются".
Не так ли и сам писатель своими публикациями от "Юности" до "Нашего современника", своими сложно-дружескими отношениями с Ильей Глазуновым, Беллой Ахмадулиной, Георгием Владимовым, Игорем Шафаревичем лишь запутывает прямолинейных читателей и политических единомышленников? Ибо в чем тогда единомыслие?
Да, Леонид Бородин любит Родину, любит Россию, ее историю, ее величие, ее государственность. Но что дальше? Это, по сути, не вопрос для писателя-романтика, он сам может переадресовать его вам. Он ищет свою "третью правду" между конформистами и диссидентами, между гэбистами и политзаключенными. Он и гэбистов, его сажавших, отказывается судить. Он и на свою политическую борьбу умудряется смотреть "боковым зрением" писателя-романтика. Вслед за Михаилом Лермонтовым он написал свою "Тамань" - "Женщину в море". Вслед за Александром Грином он написал и свою Ассоль, свою Ри, только герою оказались не под силу алые паруса. Но он готовится к ним, готовится к своему возвращению в сказку: "По-разному сложилась моя жизнь, и если в ней не все всегда удавалось, то это, пожалуй, от того, что я везде, сам того не понимая, ощущал себя временным, и тогда возможно, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к возвращению".
Говоря о Михаиле Лермонтове и Александре Грине (а можно упомянуть и других), я не утверждаю некую заимствованность, подражательность. Если говорить конкретно - идет спор с видением классиков русского романтизма. Но и в споре важно, как писал Завалишин, "общее веяние", а не влияние. "Что ищет он в краю родном?"
Мне кажется, Бородин сам иногда не до конца верит в свою "третью правду", страшась расколотости сегодняшнего мира. Он боится возможного одиночества. Втайне от самого себя, от своей правды, он надеется на сильного лидера, потому он и пошел в свое время за Игорем Огурцовым. Интересно, кто для него окажется следующим?
И возможно ли вообще торжество его "третьей правды"? Вряд ли... Это трагедия личности писателя, трагедия нынешнего романтизма. "Третья правда" ему нужна и как художнику, чтобы уйти от повторов, от тематической узости. "Год чуда и печали", "Гологор", "Расставание", "Третья правда", "Божеполье", "Женщина в море", "Ловушка для Адама" - каждый раз новая среда, жизнь, иные "предлагаемые обстоятельства". Герои Бородина узнаваемы лишь - "правилами игры". Повести схожи - лишь крепкими напряженными сюжетами. Чтобы понять Леонида Бородина как писателя, совсем не надо знать о его одиннадцати годах лагерей, о громких политических процессах. Они лишь уведут читателя от правды, они - вехи его бытовой биографии. Чудо, все то же байкальское чудо, но Бородин оказался выше своих житейских передряг. Что ему помогло? Думаю, вера в Бога. Он не просто романтический, но в определенной мере и мистический писатель. Вся его проза - религиозна, и не сюжетно-религиозна (хотя есть среди его героев и священники), а религиозна своим видением человека. Есть у него даже чисто мистический рассказ "Посещение", который он любит публиковать в своих книгах, есть мистические стихи.
При всем при этом его проза остается чисто сибирской, этнически сибирской, о чем бы он ни писал. Только сибиряк может увидеть наш курортный юг так, как увидел его герой повести "Женщина в море". Черное море - как мертвая стихия. Море - не как жизнь, не как сверхдинамичная среда, а как однородная материя, имитирующая бытие. Сопоставьте с мертвящим видением курортного моря строчки о Байкале в повести-сказке "Год чуда и печали", где Байкал - живое существо, где увязывается цвет волн с настроением земли, где все живет ожиданием чуда: "И потому однажды я приеду в Иркутск, сяду в электричку на Слюдянку, займу место слева по ходу поезда, и, когда в разрыве гор откроется для меня страна голубой воды и коричневых скал, я узнаю о себе то самое главное, что должно называться смыслом моей жизни".
Странная судьба у этой замечательной повести для детей. Отклонена в "Юности", "Москве", "Слове" и других журналах... Она оказалась последней из запрещенных повестей Бородина, увидевших свет в России. Многие ценители его прозы не случайно считают повесть "Год чуда и печали" лучшим произведением автора. Когда я работал в восьмидесятых годах в журнале "Слово" и мы печатали там сибирские повести Бородина, из Вермонта нам прислал письмо Александр Солженицын, он писал: "Так как, вижу, у Вас печатается Леонид Иванович Бородин, то не сочтите за труд при случае передать ему от меня самые теплые чувства. Мне очень нравится его творческая манера, байкальская сказка - прелесть, очень удачно "Расставание", да и вообще крепко пишет - и с надеждой жду от него дальнейшего..."
Характерно, что от Леонида Бородина многие "с надеждой ждут..." каждый раз чего-то нового. И "левые", и "правые" критики единодушно назвали его среди десяти лучших писателей России на проводившемся недавно опросе. Его "третья правда" заставляет устраивать ловушки для самого себя, каждый раз искать какие-то новые формы выражения.
И здесь мы сталкиваемся не с такой уж редкой в мире литературы и искусства ситуацией: как писатель, Леонид Бородин всегда устремлен на поиск дотоле неизвестной "третьей правды", а как волевой человек с сильным характером, прошедший суровую лагерную школу, он сформировал свою систему достаточно консервативных взглядов, свои крайне жесткие правила игры, которым подчиняет свою реальную, не литературную жизнь. Его правила игры и сформированы для того, чтобы иметь возможность защитить свою "третью правду". И потому с одной стороны, как пишет Георгий Владимов: "Он даже гэбистам сумел внушить уважение к себе, что, впрочем, не помешало им, а может быть, и сподобило отвалить ему "на всю катушку".
Сильного противника - не жалеют... Интересное волевое лицо, этакий капитан дальнего плавания... Когда такой на мостике стоит - можно в кубрике спать спокойно: ничего с кораблем не случится". Или еще один его недруг написал о нем в своих лагерных воспоминаниях: "лагерный пахан".
По сути, с разным оттенком, но это схожие характеристики в чем-то главном. Думаю, что Леонид Бородин, как главный редактор журнала "Москва" ведет себя именно как "капитан, с которым можно спать спокойно", или как "лагерный пахан", кому какое определение больше нравится. И этот капитан, допускаю, не стал бы печатать произведения вечного искателя "третьей правды" писателя Леонида Бородина. Получается, что "шкарлупой" "правил игры" Леонид Бородин защищается от жестокого мира, защищает свою романтическую "третью правду".
Его нынешний корабль - журнал "Москва" - идет проверенным, четко определенным курсом.
Это оплот православного патриотизма.
Его проза - неуемного романтика, открытого всем ветрам, все так же "ищет бури, как будто в буре есть покой".
Думаю, не по своей воле выработал Леонид Бородин свои жесткие правила игры. Нас всех заставляют или "не высовываться", или вырабатывать систему защиты. Не забудем и о том, что главная тема его - русское национальное сознание, в каких бы вариантах эта тема ни проявлялась. "Заявить ее в качестве позитива означало исключить себя из состава "порядочных людей", стать объектом гнусных намеков и быть навсегда исключенным из интеллигенции, как ныне "единогласно исключены" из этого состава Распутин, Астафьев, Белов...",- это уже пишет не герой прозы, а сам писатель, вынужденный притворяться подобно Селиванову в самой России. Но помните оптимистическое высказывание Бородина: если мы все - каждый из нас - будем делать все, чтобы Россия возродилась, то нет таких сил, которые способны нам помешать.
Леонид Бородин и как писатель и как человек - свою благородную миссию несет до конца. Его бескомпромиссные поступки во имя России делают ему честь, заставляют уважать его даже противников. Его бескомпромиссные поиски правды придают его прозе самое высокое звучание.
Это - высокая проза последнего шага. А дальше нас ждет чудо. "Чудо понятие нравственное".
Никита Михалков
Михалков Никита Сергеевич родился 21 октября 1945 года. Актер, сценарист, народный артист РСФСР, председатель Союза кинематографистов России, художественный руководитель студии "ТРИТЭ", Председатель Президиума Российского фонда культуры. В 1966 году окончил театральное училище имени Щукина, в 1971 году окончил ВГИК. В кино работает с 1961 года. Лауреат Государственной премии России, полный кавалер ордена Почетного легиона. Обладатель премии "Оскар" за фильм "Утомленные солнцем". 17 декабря 1995 года был избран депутатом Государственной Думы, отказался от депутатства, автор многих известных кинофильмов: от "Свой среди чужих..." с революционно-чекистской тематикой до "Сибирского цирюльника" с его несколько скандальной славой. Женат. Имеет двух сыновей и двух дочерей.
"Когда власть не опирается на интеллигенцию, она превращается в насилие рано или поздно... Некрасивая власть становится безобразной. Не было дано слова ни мне, ни Ростроповичу, никому из интеллигенции. Выступал юноша-танкист, который назвал трех "великих людей" - Елену Боннэр, Хазанова и Ельцина, и это стало образом этой революции (августа 1991 года): Боннэр, Хазанов, Ельцин... Я увидел, что президента окружают хамы... Вы можете себе представить Владимира Ильича Ленина, как бы к нему ни относиться, который на пятый день революции уехал бы в Крым отдохнуть... Это возможно? Тут что-то не так, это продолжение того самого разложения, которое рождено большевизмом...
...Они не знают Ильина, они не знают Бердяева, они не знают Струве... Они не знают всего, что создано русской философской мыслью как резюме исторического пути державы. Слово "перестройка" я нашел в бумагах Александра Первого, которые подготавливал ему Сперанский. А мы считаем, что это слово, которое придумал Горбачев. Это все было!
...Я не религиозный фанатик, не сумасшедший, не сектант, но я знаю, что (до революции 1917 года.- В.Б.) это был закон ...законом в России всегда был только Бог... пред которым равно были бессильны и голы и император, и Достоевский, и последний бродяга. И в этом равнозначны. Тут принципиально важное отличие России от любой другой страны...
...А сейчас выросли целые поколения людей, которым не стыдно сделать плохо... А как учат детей, на чем их учат? Учат, что история начинается с 17-го года, с Ленина, что Толстой - "зеркало русской революции", что Герцен - демократ...
...Когда прихожу в Париже или в Италии куда бы то ни было, я себя чувствую человеком, который давно все это знал. Поверьте, это не снобизм "а это мы видали, это мы знаем", "а у нас лучше"... Просто я вижу, что на Западе уровень мышления и ассоциативный уровень настолько поверхностны.
...Продолжается борьба западников и славянофилов, основанная на идеях Киреевского, демократов и так далее. По сегодняшнему образу жизни довольно бессистемная борьба, потому что вызревает вот этот новый тип мышления: континентальное, евразийское сознание. Полагаю, разворот к востоку, к Сибири невероятно помог бы обретению национальных идей..."
Цитаты Никиты Михалкова
из "Литературной России"
НИКТО НАС НЕ РАСПНЕТ
Никита Михалков - это наше национальное явление. Русская национальная элита. Та самая, которой так не хватает в нашем обществе, зараженном ядом образованщины и нигилизма.
Я всегда сужу о художнике не по его интервью или публицистическим статьям, а по его творческим работам. Там он весь раскрывается, там, в своем творчестве, он не лукавит.
Поэтому и пресс-конференцию с Никитой Михалковым я воспринимаю через призму его творчества. Он может говорить с артистической небрежностью, прикрывая истинные свои замыслы. Увы, так приходилось делать и двадцать лет назад, и десять лет назад, и сегодня. И потому не очень верю его аполитичности. Само участие в третьем фестивале славянских и православных фильмов, и не только личное - своей работой, но, что не менее важно, работами своих учеников, своей студии - говорит о позиции художника больше, чем ответы на колкие вопросы враждующей прессы. Интервью - это всегда интерпретация той же "Независимой газеты", "Российской газеты" или останкинского телевидения. Для них фестиваль славянских фильмов - это уже вызов мировому сообществу. Вот и получайте этот вызов, брошенный лучшими русскими мастерами кино: Георгием Жженовым, Владимиром Гостюхиным, Алексеем Петренко... и Никитой Михалковым.
"Да, есть русское кино",- заявил он на пресс-конференции, и пусть Каннский фестиваль отказал в награде фильму "Утомленные солнцем", дискриминация русской культуры настолько традиционна для Запада, прежде всего для США, что каннский скандал тоже выглядит традиционным. Главное не испытывать комплекса неполноценности, не суетиться в своем творчестве. А вот этого у Никиты Михалкова не отнимешь, он знает свое подлинное место в мире кино, знает место русской культуры и место русской духовности.
Мне нравится его нацеленность на работу, его высочайший профессионализм и даже эстетизм. Он ценит красоту, а потому обожает нетронутые уголки России.
Две темы были важнейшими на его пресс-конференции, две надежды на подъем провинциальной России. По его мнению, Москва, как неумелый ученик, рулит фальшивым рулем в учебном автомобиле, а настоящий руль - в руках провинциальной России. Не чересчур ли оптимистично такое заявление Никиты Михалкова? Хотелось бы, чтобы так и было, но в чьих руках реальный руль, я сказать не решусь. И потому готов спорить с Михалковым и о несуществующей пока стабильности, и о православном возрождении, но мне нравится его оптимизм, ибо он внушает людям надежду.
И на самом деле, чернуха надоела всем, а потому сегодня - время Никиты Михалкова и его фильмов. Эта его победительность, на мой взгляд, идет, может, даже неосознанно, от его державности. С таким настроением я готовил свои вопросы Никите Михалкову.
На прощание перед вылетом из Тирасполя он мне сказал: "Почему мы должны изображать из себя вечно побитых, почему должны плакаться о своей гибели? Надо самим бить". Бить своим делом, своими фильмами, своей студией, бить самим существованием такого неповторимого кинофестиваля, как "Золотой Витязь". И в этом Никита Михалков прав. Если есть такой фестиваль, если есть кинематографисты России, Беларуси, Украины, Югославии, Греции, Болгарии, Казахстана, присылающие на фестиваль свои новые работы, значит, прав Никита Михалков: "Есть русское кино".
Никита Михалков для меня созвучен русской классике, которую он предпочитает ставить. Созвучен даже в своих современных фильмах - таких, как "Урга..." Он впитал этот классический взгляд вместе с культурой своего древнего дворянского рода, вместе с картинами Кончаловского, вместе с русской историей, которую никогда не забывали в его семье.
Эта русская классичность близка и кинофестивалю "Золотой Витязь". И потому, хочет того Михалков или нет, примет это враждебная русской классичности пресса или нет, но сегодня он стал одним из символов Международного кинофестиваля славянских и православных фильмов "Золотой Витязь". По-моему, они очень нужны и подходят друг другу!
Беседа на пресс-конференции
в Тирасполе
Владимир Бондаренко. Вы охотно согласились приехать на фестиваль славянских и православных фильмов "Золотой Витязь", который на этот раз проводится в Приднестровье?
Никита МИХАЛКОВ. Я очень рад, что я здесь, в Приднестровье. Я думаю, что нам, в общем, нечего плакаться. Я не согласен с моим любимым другом, главным здесь на фестивале, Николаем Бурляевым. Не распяли нас. И никто не распнет! Почему? И что происходит сейчас? Ведь дьявол спокоен только тогда, когда человек в его руках. А когда этот человек начинает себя осознавать, дьявол начинает шустрить. И все, что сейчас мы испытываем,- это просто возрождение нашего самосознания. К этому нужно спокойно относиться. Не бежать никуда, не стоять, надо идти своим путем, ровно дышать, осознавать себя! Москва делает свою политику, русская провинция создает подлинную Россию. Поэтому взоры наши должны быть обращены не к центру, а в глубь нашей России. Оттуда идет возрождение, как трава прорастает сквозь асфальт. Поэтому все нормально и будет нормально. Достоевский сказал: "Бытие только тогда и есть бытие, когда ему грозит небытие". Поэтому я поздравляю фестиваль приднестровский и думаю, что мы должны спокойно, с надеждой смотреть друг на друга. С нами всегда были и будут Вера, Надежда, Любовь, мать их - мудрость, Софья, а сегодня еще и терпение. Так что, дай нам Бог, все будет в порядке.
В. Б. Как вы относитесь к кинофестивалю Николая Бурляева "Золотой витязь"?
Н. М. Я радуюсь тому, что фестиваль набирает силу. Это наш праздник. "Золотой Витязь" перестает быть оборонительным... Мы все дома. Мы должны строить - каждый на своем месте. И тогда то, что нам мешает, - развалится само. Не нужно ломать. Мы так много сломали, мы так много нанесли вреда самим себе, что сегодня мне кажется самым главным на этом фестивале то, что здесь показывают кино. Как много у нас фестивалей - и как мало фильмов. Как мало людей, которые понимают, что великий кинематограф неореализма в Италии в тяжелейшие годы после войны помогал людям выжить, помогал людям объединиться, а не выбивал из-под них почву. Мне очень дорого, что этот фестиваль "Золотой Витязь" наполнен новыми кинофильмами. Я хочу поздравить всех нас с фестивалем "Золотой Витязь"... Если бы у меня уже был готов фильм "Сибирский цирюльник", я бы его тоже показал на фестивале. Один из актеров, снимавшийся в фильме, сейчас здесь, на фестивале - Петренко Алексей Васильевич, великий русский актер!.. Я очень надеюсь, что все эти десять дней на корабле пройдут успешно, и никто не потеряется, не упадет с корабля. Я знаю, что это такое. Впереди - тяжелая работа...
По поводу "Золотого Витязя". За эти годы фестиваль изменился в лучшую сторону. Он перестал стоять со скорбно-обиженным лицом, он имеет свою позицию, собирает людей вокруг себя. Приезжают мастера, привозят свои картины из десятков стран. Самое-то главное в "Золотом Витязе" - кино. Часто фестивали превращаются в политические акции, в тусовки, в демонстрацию мод... А кино нет. Если в результате нынешнего фестиваля картины, которые получат призы, выйдут на экран и их узнают и полюбят зрители - это и есть главный результат "Золотого Витязя". И дай Бог, чтобы было только так. Несколько картин с прошлых "Золотых Витязей", которые были премированы, я их видел, они вошли в кинопрокат, они были признаны. И у нас, и за рубежом. Я надеюсь, так и будет.
В. Б. А как вы относитесь к молодому русскому кино? "Мытарь", "Брат", "Упырь" и другие малобюджетные фильмы молодых русских режиссеров...
Н. М. Знаете, после войны в Италии тоже было малобюджетное кино. Это итальянское малобюджетное кино выросло в великий неореализм. Почему? Потому что это кино было плоть от плоти своего народа. Своей национальной культуры. Своих традиций. А самое главное - своих жизненных проблем. То, что происходит в этом новом кино,- оно лишено вообще корневой системы. Это может быть - где угодно. От количества трупов сумма таланта не меняется. Поэтому, когда вы говорите про малобюджетное кино,- конечно, это замечательно. Но только если это малобюджетное кино своей малобюджетностью собирается потрясти зрителя - это будет большая ошибка. На чем может держаться зрительский интерес? На шоке? Или пригласить знаменитого артиста, заплатить ему за полтора съемочных дня, а на остаток бюджета снимать людей с улицы... Что получится?
Рябинин, при всей своей святости,- часть простого народа. И боль свою он ощущает лишь вкупе с общей народной болью. "Каждый открылся - Рябинину единой бедой и страданием, а в утешении и помощи становился братом". Потому и не мог Иван Рябинин убить в побеге такого же, как он, мужика. Именно Рябинин при всей своей беззащитности перед несправедливостью и насилием дает основу оптимизму Селиванова и самого автора, когда последний пишет: "Народ опамятуется, когда начнет сыпаться сама Россия. Вот тут может наступить предел... Если Россия устоит в главном жестким, правовым или каким иным путем,- то почему бы нам чего-нибудь и не добиться? Что мы, не люди? России вполне по силам явиться перед миром в новом качестве... У меня есть ощущение, что история - это всегда актуализация желаний. Если я хочу, чтобы Россия была, вы этого хотите, хотят третий, четвертый - она будет... Россия слишком молода, чтобы исчезнуть!"
Конечно, во всех катаклизмах в России первыми гибнут рябинины: и в коллективизации, и в Великой Отечественной, и в лагерях, и нынче - то в Афганистане, то в Чечне. Они - не уклоняются от мира и потому всегда на виду. Но они же всегда - наиболее непеределываемы.
Собственно, и задача таких, как Селиванов, "уходящих в тайгу",спасать и беречь Рябининых, играть свою игру - ради них...
Ключевые для себя слова Леонид Бородин всегда выносит в заголовок: "Третья правда", "Год чуда и печали", "Полюс верности", а его "Правила игры" говорят прежде всего об игровом образе поведения самого писателя. Он заключает договор с миром, предлагая ему себя в "шкарлупе", как говорит маленький герой сказки "Год чуда и печали",- "шкарлупе" своих правил игры.
Вслушаемся в начало повести "Третья правда": "Селиванов шел улицей, вдоль заборов деревни Рябиновки и притворялся усталым и хромым. Когда нужно было перешагнуть через лужу, он останавливался, ворчал, кряхтел, а, занеся ногу, непременно попадал в нее и потом долго охал и стонал, хотя никто того не видел и не слышал. Селиванов любил притворяться. Он занимался этим всю жизнь".
Не забудем, что Селиванов - один из любимых героев автора, наиболее близких ему, и не в осуждение пишется о его притворстве, а для понимания. Где игра, там и сюжет. Поэтому Леонид Бородин не позволяет себе расслабляться, распыляться "мыслью по древу". Он действует по правилам игры, и потому всегда кинематографичен.
Леонид Бородин слегка "сдвигает" героя с привычной колеи жизни и проверяет прочность его жизненных правил при самых трагических обстоятельствах. Вне привычной колеи человек раскрывается, обнажается, вынужден действовать. А уж действие - это стихия Леонида Бородина. Эти правила героям Бородина нужны, потому что они - одиночки, у них нет опоры, нет гнезда. Человек забывает о своих правилах игры лишь со своими близкими, лишь в своей "тайге". Но и она - иллюзорна, и она - подводит, как подвела героев самой кровавой повести Бородина "Гологор", в которой именно "таежные люди", ушедшие за своей "третьей правдой" в таежные урочища, в конце концов убивают и насилуют друг друга. Такой же непрочной оказывается и среда диссидентов в романе "Расставание".
Но у каждого из нас, кроме правил игры, есть человеческая сущность, а правила - это щит, кольчуга, "шкарлупа", помогающие нам в жизни. Они спасают от беззащитности, от всепроникающей боли. Наиболее наглядно, зримо, при всей сказочности детально - описана эта необходимость правил в повести "Год чуда и печали". Двенадцатилетний герой не может рассказать своей новой однокласснице Римме ее подлинную историю, дабы не навредить ей. К тому же, ее тревоги отражаются в нем реальной болью. Он вынужден с детства взять на вооружение жесткие правила игры. И только тогда исполняется чудо. Романтическое чудо вопреки всем правилам.
Сними панцирь правил с героев Бородина - и увидишь безнадежных романтиков. Здесь безнадежно правы все критики: и Лев Аннинский, и Вячеслав Завалишин, и Георгий Владимов. "Это такой последовательный, такой неотступный, такой крутой романтик". "Правилами игры" он прикрывает свое право на свою "третью правду", ибо никакая она не народная, не национальная, не патриотическая, как писали многие критики, пойдя по легкому пути противопоставления "красных" и "белых", "партократов" и "демократов". Есть в прозе Леонида Бородина и народность, и патриотизм, и поиск народной правды, но, говоря о "третьей правде", он всегда имеет в виду правду каждого человека. Селиванов ведь и от народа, и от деревенских сородичей свою "третью правду" утаивает, притворяясь. Он не только с комиссаром или белым офицером ведет свою игру, он даже перед поленом, которое собирается разрубить, играет, "разгадывая тайну дерева, присматриваясь и примеряясь".
Читатели романа "Расставание" заметят, как настороженно к герою относятся даже друзья из диссидентской среды: "Самые вредные на земле люди... это те, которые не знают, чего хотят. Они всюду суют нос, во всякое чужое дело, чужую игру, все путают и сами запутываются".
Не так ли и сам писатель своими публикациями от "Юности" до "Нашего современника", своими сложно-дружескими отношениями с Ильей Глазуновым, Беллой Ахмадулиной, Георгием Владимовым, Игорем Шафаревичем лишь запутывает прямолинейных читателей и политических единомышленников? Ибо в чем тогда единомыслие?
Да, Леонид Бородин любит Родину, любит Россию, ее историю, ее величие, ее государственность. Но что дальше? Это, по сути, не вопрос для писателя-романтика, он сам может переадресовать его вам. Он ищет свою "третью правду" между конформистами и диссидентами, между гэбистами и политзаключенными. Он и гэбистов, его сажавших, отказывается судить. Он и на свою политическую борьбу умудряется смотреть "боковым зрением" писателя-романтика. Вслед за Михаилом Лермонтовым он написал свою "Тамань" - "Женщину в море". Вслед за Александром Грином он написал и свою Ассоль, свою Ри, только герою оказались не под силу алые паруса. Но он готовится к ним, готовится к своему возвращению в сказку: "По-разному сложилась моя жизнь, и если в ней не все всегда удавалось, то это, пожалуй, от того, что я везде, сам того не понимая, ощущал себя временным, и тогда возможно, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к возвращению".
Говоря о Михаиле Лермонтове и Александре Грине (а можно упомянуть и других), я не утверждаю некую заимствованность, подражательность. Если говорить конкретно - идет спор с видением классиков русского романтизма. Но и в споре важно, как писал Завалишин, "общее веяние", а не влияние. "Что ищет он в краю родном?"
Мне кажется, Бородин сам иногда не до конца верит в свою "третью правду", страшась расколотости сегодняшнего мира. Он боится возможного одиночества. Втайне от самого себя, от своей правды, он надеется на сильного лидера, потому он и пошел в свое время за Игорем Огурцовым. Интересно, кто для него окажется следующим?
И возможно ли вообще торжество его "третьей правды"? Вряд ли... Это трагедия личности писателя, трагедия нынешнего романтизма. "Третья правда" ему нужна и как художнику, чтобы уйти от повторов, от тематической узости. "Год чуда и печали", "Гологор", "Расставание", "Третья правда", "Божеполье", "Женщина в море", "Ловушка для Адама" - каждый раз новая среда, жизнь, иные "предлагаемые обстоятельства". Герои Бородина узнаваемы лишь - "правилами игры". Повести схожи - лишь крепкими напряженными сюжетами. Чтобы понять Леонида Бородина как писателя, совсем не надо знать о его одиннадцати годах лагерей, о громких политических процессах. Они лишь уведут читателя от правды, они - вехи его бытовой биографии. Чудо, все то же байкальское чудо, но Бородин оказался выше своих житейских передряг. Что ему помогло? Думаю, вера в Бога. Он не просто романтический, но в определенной мере и мистический писатель. Вся его проза - религиозна, и не сюжетно-религиозна (хотя есть среди его героев и священники), а религиозна своим видением человека. Есть у него даже чисто мистический рассказ "Посещение", который он любит публиковать в своих книгах, есть мистические стихи.
При всем при этом его проза остается чисто сибирской, этнически сибирской, о чем бы он ни писал. Только сибиряк может увидеть наш курортный юг так, как увидел его герой повести "Женщина в море". Черное море - как мертвая стихия. Море - не как жизнь, не как сверхдинамичная среда, а как однородная материя, имитирующая бытие. Сопоставьте с мертвящим видением курортного моря строчки о Байкале в повести-сказке "Год чуда и печали", где Байкал - живое существо, где увязывается цвет волн с настроением земли, где все живет ожиданием чуда: "И потому однажды я приеду в Иркутск, сяду в электричку на Слюдянку, займу место слева по ходу поезда, и, когда в разрыве гор откроется для меня страна голубой воды и коричневых скал, я узнаю о себе то самое главное, что должно называться смыслом моей жизни".
Странная судьба у этой замечательной повести для детей. Отклонена в "Юности", "Москве", "Слове" и других журналах... Она оказалась последней из запрещенных повестей Бородина, увидевших свет в России. Многие ценители его прозы не случайно считают повесть "Год чуда и печали" лучшим произведением автора. Когда я работал в восьмидесятых годах в журнале "Слово" и мы печатали там сибирские повести Бородина, из Вермонта нам прислал письмо Александр Солженицын, он писал: "Так как, вижу, у Вас печатается Леонид Иванович Бородин, то не сочтите за труд при случае передать ему от меня самые теплые чувства. Мне очень нравится его творческая манера, байкальская сказка - прелесть, очень удачно "Расставание", да и вообще крепко пишет - и с надеждой жду от него дальнейшего..."
Характерно, что от Леонида Бородина многие "с надеждой ждут..." каждый раз чего-то нового. И "левые", и "правые" критики единодушно назвали его среди десяти лучших писателей России на проводившемся недавно опросе. Его "третья правда" заставляет устраивать ловушки для самого себя, каждый раз искать какие-то новые формы выражения.
И здесь мы сталкиваемся не с такой уж редкой в мире литературы и искусства ситуацией: как писатель, Леонид Бородин всегда устремлен на поиск дотоле неизвестной "третьей правды", а как волевой человек с сильным характером, прошедший суровую лагерную школу, он сформировал свою систему достаточно консервативных взглядов, свои крайне жесткие правила игры, которым подчиняет свою реальную, не литературную жизнь. Его правила игры и сформированы для того, чтобы иметь возможность защитить свою "третью правду". И потому с одной стороны, как пишет Георгий Владимов: "Он даже гэбистам сумел внушить уважение к себе, что, впрочем, не помешало им, а может быть, и сподобило отвалить ему "на всю катушку".
Сильного противника - не жалеют... Интересное волевое лицо, этакий капитан дальнего плавания... Когда такой на мостике стоит - можно в кубрике спать спокойно: ничего с кораблем не случится". Или еще один его недруг написал о нем в своих лагерных воспоминаниях: "лагерный пахан".
По сути, с разным оттенком, но это схожие характеристики в чем-то главном. Думаю, что Леонид Бородин, как главный редактор журнала "Москва" ведет себя именно как "капитан, с которым можно спать спокойно", или как "лагерный пахан", кому какое определение больше нравится. И этот капитан, допускаю, не стал бы печатать произведения вечного искателя "третьей правды" писателя Леонида Бородина. Получается, что "шкарлупой" "правил игры" Леонид Бородин защищается от жестокого мира, защищает свою романтическую "третью правду".
Его нынешний корабль - журнал "Москва" - идет проверенным, четко определенным курсом.
Это оплот православного патриотизма.
Его проза - неуемного романтика, открытого всем ветрам, все так же "ищет бури, как будто в буре есть покой".
Думаю, не по своей воле выработал Леонид Бородин свои жесткие правила игры. Нас всех заставляют или "не высовываться", или вырабатывать систему защиты. Не забудем и о том, что главная тема его - русское национальное сознание, в каких бы вариантах эта тема ни проявлялась. "Заявить ее в качестве позитива означало исключить себя из состава "порядочных людей", стать объектом гнусных намеков и быть навсегда исключенным из интеллигенции, как ныне "единогласно исключены" из этого состава Распутин, Астафьев, Белов...",- это уже пишет не герой прозы, а сам писатель, вынужденный притворяться подобно Селиванову в самой России. Но помните оптимистическое высказывание Бородина: если мы все - каждый из нас - будем делать все, чтобы Россия возродилась, то нет таких сил, которые способны нам помешать.
Леонид Бородин и как писатель и как человек - свою благородную миссию несет до конца. Его бескомпромиссные поступки во имя России делают ему честь, заставляют уважать его даже противников. Его бескомпромиссные поиски правды придают его прозе самое высокое звучание.
Это - высокая проза последнего шага. А дальше нас ждет чудо. "Чудо понятие нравственное".
Никита Михалков
Михалков Никита Сергеевич родился 21 октября 1945 года. Актер, сценарист, народный артист РСФСР, председатель Союза кинематографистов России, художественный руководитель студии "ТРИТЭ", Председатель Президиума Российского фонда культуры. В 1966 году окончил театральное училище имени Щукина, в 1971 году окончил ВГИК. В кино работает с 1961 года. Лауреат Государственной премии России, полный кавалер ордена Почетного легиона. Обладатель премии "Оскар" за фильм "Утомленные солнцем". 17 декабря 1995 года был избран депутатом Государственной Думы, отказался от депутатства, автор многих известных кинофильмов: от "Свой среди чужих..." с революционно-чекистской тематикой до "Сибирского цирюльника" с его несколько скандальной славой. Женат. Имеет двух сыновей и двух дочерей.
"Когда власть не опирается на интеллигенцию, она превращается в насилие рано или поздно... Некрасивая власть становится безобразной. Не было дано слова ни мне, ни Ростроповичу, никому из интеллигенции. Выступал юноша-танкист, который назвал трех "великих людей" - Елену Боннэр, Хазанова и Ельцина, и это стало образом этой революции (августа 1991 года): Боннэр, Хазанов, Ельцин... Я увидел, что президента окружают хамы... Вы можете себе представить Владимира Ильича Ленина, как бы к нему ни относиться, который на пятый день революции уехал бы в Крым отдохнуть... Это возможно? Тут что-то не так, это продолжение того самого разложения, которое рождено большевизмом...
...Они не знают Ильина, они не знают Бердяева, они не знают Струве... Они не знают всего, что создано русской философской мыслью как резюме исторического пути державы. Слово "перестройка" я нашел в бумагах Александра Первого, которые подготавливал ему Сперанский. А мы считаем, что это слово, которое придумал Горбачев. Это все было!
...Я не религиозный фанатик, не сумасшедший, не сектант, но я знаю, что (до революции 1917 года.- В.Б.) это был закон ...законом в России всегда был только Бог... пред которым равно были бессильны и голы и император, и Достоевский, и последний бродяга. И в этом равнозначны. Тут принципиально важное отличие России от любой другой страны...
...А сейчас выросли целые поколения людей, которым не стыдно сделать плохо... А как учат детей, на чем их учат? Учат, что история начинается с 17-го года, с Ленина, что Толстой - "зеркало русской революции", что Герцен - демократ...
...Когда прихожу в Париже или в Италии куда бы то ни было, я себя чувствую человеком, который давно все это знал. Поверьте, это не снобизм "а это мы видали, это мы знаем", "а у нас лучше"... Просто я вижу, что на Западе уровень мышления и ассоциативный уровень настолько поверхностны.
...Продолжается борьба западников и славянофилов, основанная на идеях Киреевского, демократов и так далее. По сегодняшнему образу жизни довольно бессистемная борьба, потому что вызревает вот этот новый тип мышления: континентальное, евразийское сознание. Полагаю, разворот к востоку, к Сибири невероятно помог бы обретению национальных идей..."
Цитаты Никиты Михалкова
из "Литературной России"
НИКТО НАС НЕ РАСПНЕТ
Никита Михалков - это наше национальное явление. Русская национальная элита. Та самая, которой так не хватает в нашем обществе, зараженном ядом образованщины и нигилизма.
Я всегда сужу о художнике не по его интервью или публицистическим статьям, а по его творческим работам. Там он весь раскрывается, там, в своем творчестве, он не лукавит.
Поэтому и пресс-конференцию с Никитой Михалковым я воспринимаю через призму его творчества. Он может говорить с артистической небрежностью, прикрывая истинные свои замыслы. Увы, так приходилось делать и двадцать лет назад, и десять лет назад, и сегодня. И потому не очень верю его аполитичности. Само участие в третьем фестивале славянских и православных фильмов, и не только личное - своей работой, но, что не менее важно, работами своих учеников, своей студии - говорит о позиции художника больше, чем ответы на колкие вопросы враждующей прессы. Интервью - это всегда интерпретация той же "Независимой газеты", "Российской газеты" или останкинского телевидения. Для них фестиваль славянских фильмов - это уже вызов мировому сообществу. Вот и получайте этот вызов, брошенный лучшими русскими мастерами кино: Георгием Жженовым, Владимиром Гостюхиным, Алексеем Петренко... и Никитой Михалковым.
"Да, есть русское кино",- заявил он на пресс-конференции, и пусть Каннский фестиваль отказал в награде фильму "Утомленные солнцем", дискриминация русской культуры настолько традиционна для Запада, прежде всего для США, что каннский скандал тоже выглядит традиционным. Главное не испытывать комплекса неполноценности, не суетиться в своем творчестве. А вот этого у Никиты Михалкова не отнимешь, он знает свое подлинное место в мире кино, знает место русской культуры и место русской духовности.
Мне нравится его нацеленность на работу, его высочайший профессионализм и даже эстетизм. Он ценит красоту, а потому обожает нетронутые уголки России.
Две темы были важнейшими на его пресс-конференции, две надежды на подъем провинциальной России. По его мнению, Москва, как неумелый ученик, рулит фальшивым рулем в учебном автомобиле, а настоящий руль - в руках провинциальной России. Не чересчур ли оптимистично такое заявление Никиты Михалкова? Хотелось бы, чтобы так и было, но в чьих руках реальный руль, я сказать не решусь. И потому готов спорить с Михалковым и о несуществующей пока стабильности, и о православном возрождении, но мне нравится его оптимизм, ибо он внушает людям надежду.
И на самом деле, чернуха надоела всем, а потому сегодня - время Никиты Михалкова и его фильмов. Эта его победительность, на мой взгляд, идет, может, даже неосознанно, от его державности. С таким настроением я готовил свои вопросы Никите Михалкову.
На прощание перед вылетом из Тирасполя он мне сказал: "Почему мы должны изображать из себя вечно побитых, почему должны плакаться о своей гибели? Надо самим бить". Бить своим делом, своими фильмами, своей студией, бить самим существованием такого неповторимого кинофестиваля, как "Золотой Витязь". И в этом Никита Михалков прав. Если есть такой фестиваль, если есть кинематографисты России, Беларуси, Украины, Югославии, Греции, Болгарии, Казахстана, присылающие на фестиваль свои новые работы, значит, прав Никита Михалков: "Есть русское кино".
Никита Михалков для меня созвучен русской классике, которую он предпочитает ставить. Созвучен даже в своих современных фильмах - таких, как "Урга..." Он впитал этот классический взгляд вместе с культурой своего древнего дворянского рода, вместе с картинами Кончаловского, вместе с русской историей, которую никогда не забывали в его семье.
Эта русская классичность близка и кинофестивалю "Золотой Витязь". И потому, хочет того Михалков или нет, примет это враждебная русской классичности пресса или нет, но сегодня он стал одним из символов Международного кинофестиваля славянских и православных фильмов "Золотой Витязь". По-моему, они очень нужны и подходят друг другу!
Беседа на пресс-конференции
в Тирасполе
Владимир Бондаренко. Вы охотно согласились приехать на фестиваль славянских и православных фильмов "Золотой Витязь", который на этот раз проводится в Приднестровье?
Никита МИХАЛКОВ. Я очень рад, что я здесь, в Приднестровье. Я думаю, что нам, в общем, нечего плакаться. Я не согласен с моим любимым другом, главным здесь на фестивале, Николаем Бурляевым. Не распяли нас. И никто не распнет! Почему? И что происходит сейчас? Ведь дьявол спокоен только тогда, когда человек в его руках. А когда этот человек начинает себя осознавать, дьявол начинает шустрить. И все, что сейчас мы испытываем,- это просто возрождение нашего самосознания. К этому нужно спокойно относиться. Не бежать никуда, не стоять, надо идти своим путем, ровно дышать, осознавать себя! Москва делает свою политику, русская провинция создает подлинную Россию. Поэтому взоры наши должны быть обращены не к центру, а в глубь нашей России. Оттуда идет возрождение, как трава прорастает сквозь асфальт. Поэтому все нормально и будет нормально. Достоевский сказал: "Бытие только тогда и есть бытие, когда ему грозит небытие". Поэтому я поздравляю фестиваль приднестровский и думаю, что мы должны спокойно, с надеждой смотреть друг на друга. С нами всегда были и будут Вера, Надежда, Любовь, мать их - мудрость, Софья, а сегодня еще и терпение. Так что, дай нам Бог, все будет в порядке.
В. Б. Как вы относитесь к кинофестивалю Николая Бурляева "Золотой витязь"?
Н. М. Я радуюсь тому, что фестиваль набирает силу. Это наш праздник. "Золотой Витязь" перестает быть оборонительным... Мы все дома. Мы должны строить - каждый на своем месте. И тогда то, что нам мешает, - развалится само. Не нужно ломать. Мы так много сломали, мы так много нанесли вреда самим себе, что сегодня мне кажется самым главным на этом фестивале то, что здесь показывают кино. Как много у нас фестивалей - и как мало фильмов. Как мало людей, которые понимают, что великий кинематограф неореализма в Италии в тяжелейшие годы после войны помогал людям выжить, помогал людям объединиться, а не выбивал из-под них почву. Мне очень дорого, что этот фестиваль "Золотой Витязь" наполнен новыми кинофильмами. Я хочу поздравить всех нас с фестивалем "Золотой Витязь"... Если бы у меня уже был готов фильм "Сибирский цирюльник", я бы его тоже показал на фестивале. Один из актеров, снимавшийся в фильме, сейчас здесь, на фестивале - Петренко Алексей Васильевич, великий русский актер!.. Я очень надеюсь, что все эти десять дней на корабле пройдут успешно, и никто не потеряется, не упадет с корабля. Я знаю, что это такое. Впереди - тяжелая работа...
По поводу "Золотого Витязя". За эти годы фестиваль изменился в лучшую сторону. Он перестал стоять со скорбно-обиженным лицом, он имеет свою позицию, собирает людей вокруг себя. Приезжают мастера, привозят свои картины из десятков стран. Самое-то главное в "Золотом Витязе" - кино. Часто фестивали превращаются в политические акции, в тусовки, в демонстрацию мод... А кино нет. Если в результате нынешнего фестиваля картины, которые получат призы, выйдут на экран и их узнают и полюбят зрители - это и есть главный результат "Золотого Витязя". И дай Бог, чтобы было только так. Несколько картин с прошлых "Золотых Витязей", которые были премированы, я их видел, они вошли в кинопрокат, они были признаны. И у нас, и за рубежом. Я надеюсь, так и будет.
В. Б. А как вы относитесь к молодому русскому кино? "Мытарь", "Брат", "Упырь" и другие малобюджетные фильмы молодых русских режиссеров...
Н. М. Знаете, после войны в Италии тоже было малобюджетное кино. Это итальянское малобюджетное кино выросло в великий неореализм. Почему? Потому что это кино было плоть от плоти своего народа. Своей национальной культуры. Своих традиций. А самое главное - своих жизненных проблем. То, что происходит в этом новом кино,- оно лишено вообще корневой системы. Это может быть - где угодно. От количества трупов сумма таланта не меняется. Поэтому, когда вы говорите про малобюджетное кино,- конечно, это замечательно. Но только если это малобюджетное кино своей малобюджетностью собирается потрясти зрителя - это будет большая ошибка. На чем может держаться зрительский интерес? На шоке? Или пригласить знаменитого артиста, заплатить ему за полтора съемочных дня, а на остаток бюджета снимать людей с улицы... Что получится?