Страница:
Это фигляр Керенский послал броневик к вокзалу, когда приезжали запломбированные вагоны из Германии со смертоносным грузом для России. Я уверен, что был намечен план крушения России, я уверен, что этот план существует и по сей день. Мы все знаем карту, изданную в Лондоне сто лет назад,- там рядом с Германией, Францией, на месте России пятно изображено и написано: "Русская пустыня".
Сегодня проводится в жизнь операция "Русская пустыня". Растлевался русский народ, растлевалась русская интеллигенция. Если сегодня не будет выработана новая строгая национальная идеология, если не будет возрождена великая Держава, в которой мы жили, которая хоть и была переименована большевиками в СССР, России придет конец...
В Германии и в Италии в двадцатые годы в ответ на марксистское наступление последовал резкий национальный отпор. К началу войны уже существовала мощная военная машина, направленная против большевистской России. Надо отдать должное, Сталин прекрасно понимал, что никто не будет умирать за Клару Цеткин и Розу Люксембург, даже за Ленина, иначе бы немцы не дошли так быстро до Москвы. Сталин, предвидя это, сменил национальную политику, был сделан социальный заказ Эйзенштейну на фильм об Александре Невском. Еще до войны была издана книга Суворова "Наука побеждать". Появились золотопогонники, которым в 18-м году по количеству звездочек вбивали гвозди в плечи. Сталину была нужна русская национальная идея, чтобы разбить немецкий национал-социализм. Но после войны, после победы все осталось по-старому. Сталин первым, еще до Америки, подписал согласие на создание государства Израиль, он так и не освободил крестьян. Я родился в 1930 году, в том году было уничтожено 10 миллионов русских крестьян. Эту цифру сам Сталин назвал в беседе с Черчиллем.
А что происходит сегодня? Расхищается все и вся. В Турции уже вышла карта, где Крым и Кавказ очерчены как принадлежащие Турции.
До чего же уродливо государство, в котором разъединиться - считается большой доблестью и честью. Газеты воспевают Басаева и других. А объединиться с Россией - наши же российские газеты считают это позором.
Белоруссия хочет быть с нами вместе, в каком государстве такое желание не вызвало бы бурю восторгов? Израиль к себе что-то присоединяет, Германия объединяется, вот великий Китай вернул Гонконг. А по нашему отечественному телевидению крики дикой ненависти к белорусскому лидеру Лукашенко за то, что он хочет быть вместе с Россией. Кому-то надо столкнуть славянские народы в смертельной схватке. Но мы-то сами не должны поддаваться этому напору ненависти.
Украина - это вымышленная проблема. Это наши братья. У нас были и есть общие враги. В Библии сказано: время разбрасывать камни, время собирать. Сегодня нам крайне необходимо собирать камни. Этого наши враги не дают сделать. Существует еще большая цензура, чем была во времена коммунистов. Коммунисты многие сохранили дух Победы 45 года, зарево над Рейхстагом, они шли с именем Родины, побеждали.
Сегодня же странно себе представить, чтобы этот дух Победы и дух Родины посещал наше телевидение. Невозможно представить, чтобы была передача, к примеру, о Рахманинове. Я несколько дней назад, уже здесь, в Барвихе, на реабилитации после инфаркта, видел передачу, посвященную МХАТу. Передача по НТВ началась с карикатурных мультиков на Станиславского и Немировича-Данченко. В конце передачи студентов студии МХАТа спросили, кто такой Станиславский, вы читали его книгу? Сидят какие-то инфантильные бомжеватые молодые люди и говорят, что им Станиславский не нужен. Им он ничего не дает... А вот Америка - дает. В Америке нет артиста, кто бы не читал "Моя жизнь в искусстве" и "Работа актера над собой". Американский театр воспитан на Станиславском. А нашим молодым актерам он не нужен. Какие-то дикие времена... Я не считаю Америку идеалом. Я презираю их культ насилия, жесточайшую денежную диктатуру взглядов, вкусов... Но мы-то куда идем?
Американка Сюзанн Масси написала книгу "Россия - страна Жар-птицы". Эту книгу очень ценил Рональд Рейган. Это песнь в честь великой России. Если бы такую книгу написал сегодня русский, то его бы обвинили в фашизме, национализме, в черной ауре шовинизма...Я заметил, что величие России прорывается даже в книжках, чернящих нашу историю. Это схоже с книгой о Христе. Немцы издали все отрицательные отзывы древних деятелей о Христе, все антихристианские россказни - и неожиданно в этой ругани вырастает дивный образ Иисуса Христа. Так и в ругани России всегда прорывается признание ее величия.
Почему мы ощущаем себя одинокими в мире? Там, где все зависит от кулака и от доллара, нет места России. Мы начинаем чувствовать свое бессилие, сегодня каждый русский человек становится все более одиноким, если он не потерял свою русскость. Но, как писал Ключевский: пробьет урочный час, знание истории России поможет нам. Мы вновь выйдем на нашу историческую дорогу. Мы должны бороться с фальсификацией русской истории. С версиями масонствующих Бердяевых. Эта атака ненависти на все русское, на нашу культуру, нашу музыку, наши танцы, нашу армию - делает нас всех одинокими. Мы в своей стране затаились и чувствуем себя чужими. Самое страшное - когда я вижу, как копаются в мусорных бачках те, кто победил в Великую Отечественную войну. По телевидению нагнетаются стенания: не платят зарплату, не платят пенсий, нет лекарств. Все - правда, но она делает нас еще более одинокими и внушает беспомощность. Мы же - самая богатая страна мира. Даже если бы ныне вывозимые нефть, газ и другие богатства разделить на всех россиян, то каждый из жителей России должен иметь в месяц по 500 долларов. Где они? Кто их крадет?
В. Б. Так, Илья Сергеевич, если мы молчим, если молчит армия, предпочитая самоуничтожаться, кто же другой со стороны нам поможет?
И. Г. Я против издевательств над русской армией. Я против наемной армии в России. Это долг каждого юноши - служить Отечеству. Это все равно, что муж жене будет платить деньги после проведенной ночи.
Честь - это врожденное чувство гражданина и сына своего народа. Презрение к своей армии - высшее проявление самораспада и самоуничтожения. Нигде: ни в Германии, ни в Израиле, ни в США - вы такого презрения к армии не найдете. Там за такое в тюрьму посадят...
В. Б. Так получилось, что лейтмотивом нашей беседы стала тема одиночества. Думаю, это не случайно. Скажу откровенно, меня самого поражало и поражает редкое единодушие в отрицании явления Глазунова. В конце концов, не самый же вы слабый художник на земле даже в глазах ваших лютых оппонентов. Неужто в Союзе художников России, неужто в Академии Художеств России сидят одни Репины и Суриковы, или, если кому угодно, одни Кандинские и Малевичи? Там же столько бездари и ремесленников, столько придворных лакеев и шарлатанов. Почему какой-нибудь скучнейший пейзажист единогласно проходит в Академию Художеств, а вас и в советское и в антисоветское время одинаково проваливают? Почему к вам скептически относятся именитые патриоты? Что это - примитивная зависть к успеху? Зависть к вашему одиночеству? Вы - независимы, а это в России всегда очень дорого стоит. Но кто-то же помогал и помогает вам? Кто-то способствовал вашим успехам? Вы прошли путь от "инфант террибля" русской живописи до нынешнего "инфаркт террибля". Через неделю после инфаркта вы уже звонили во все города и веси, призывали своих помощников, составляли новые проекты. Я думаю, вы, как Петр Великий, должны поднять кубок за тьмы врагов своих. Сорок лет вас заставляют сопротивляться. А ваше сопротивление - это ваши работы, ваши выставки, ваша Академия живописи. Представьте на минуту, что жизнь пошла бы по-другому: вас благополучно приняли бы сначала в Союз художников, потом в число академиков. Может быть, вы там, обласканный, и затерялись бы. Даже ваше неуемное честолюбие - это тоже результат постоянного сопротивления, вызова. Вы вновь и вновь вынуждены доказывать миру свое величие, а зрителям только того и надо. Они идут на ваши выставки, покупают ваши альбомы репродукций, кто побогаче и помаститей - заказывают себе портреты. Все благодаря сопротивлению врагам. Вас заставили быть героем, заставили думать о великом, заставили создать свою школу. Увы, думаю, что даже после нынешнего "инфаркт террибля" вам не дадут уйти в некий покой. Только вечный бой. Есть ли союзники в бою? Есть ли близкие по духу люди?
И. Г. Да, Владимир Григорьевич, вы правы - всю жизнь я чувствовал ни с чем не сравнимую боль своего одиночества. Я стал художником благодаря двум моментам. Я был не одинок, когда приходил в Русский музей и Эрмитаж. Я всегда читал книги о жизни художников. И своих учеников в Академии я заставляю читать воспоминания передвижников, книги о мастерах Возрождения, записки Бенуа, Нестерова. Сейчас студентов летом никуда не посылают - денег нет. А в мое время нас посылали по всей стране. Я был на Волге. Одиночество, идет пароход по Волге, всюду какая-то жизнь,стройки... Идешь в местный музей. Нижегородский музей, например. Боже мой! Кустодиев, ранний Рерих, Репин... Сразу чувствуешь, что ты не одинок. Так же, наверное, у вас, литераторов...
В. Б. Конечно. Тот, кто по-настоящему любит книгу, любит литературу никогда не будет одиноким. Всегда с тобой рядом Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Достоевский, Булгаков и Заболоцкий... Зайдешь в библиотеку или в книжный магазин - и ты среди друзей. Правда, в сегодняшнем книжном магазине до настоящей книги тяжело добраться. Сплошные маркизы де Кюстины или бесконечные криминалы. От этих Стивенов Кингов или Резунов-Суворовых даже в окружении "Волкодава" Семеновой или "Охоты на пиранью" Бушкова чувствуешь себя спасенным... В конце концов, есть память, есть образы великой русской литературы.
И. Г. Второе - это музыка... Я всегда, когда один, включаю классическую музыку. Чайковский, Мусоргский, Глинка... Так что всегда есть куда уйти от одиночества...
Я долго не верил, что смогу стать художником. То, что я видел в музеях, в работах Серова, Репина и других великанов русского искусства,поражало, и я не верил, что смогу так написать. Я буквально плакал. Стоял подолгу в том же Русском музее перед полотном и плакал. Тонущие облака, тихий вечер, небо... Или стоял перед картиной Александра Иванова и ощущал ее совершенство. Получал заряд энергии и стремление постичь секреты мастерства. Я очень ценю высокий профессионализм. Везде, где он есть. Как передать то, что я вижу. И плоть, и душу природы...
Вот говорят, я не люблю модернистов. Да, не люблю. Но я вижу высокий профессионализм того же Пикассо, его голубой период. Умеет же работать. А с другой стороны, Шишкин, над которым так любят смеяться наши эстеты. Кто в мире так тонко передавал природу? Или Айвазовский - это лучший маринист мира. У нынешних же художников сказать, что любишь Репина или Айвазовского - это хуже, чем выругаться матом.
Когда я после первой своей выставки в 26 лет получил "Гран при" в Чехословакии, меня как-то позвали в ЦДРИ. Спросили, есть ли у меня еще работы. А я тогда работал круглыми сутками, писал очень много.
И устроил показ в ЦДРИ. Тогда уже были представлены все мои четыре цикла. Цикл о Достоевском, цикл о Руси, портреты современников, их характеры. И вот выставка кончилась. Работы сняты, веревки висят от работ прямо как виселицы, и ты уже никому не нужен. Полное одиночество. И шквал критики со всех сторон. Мол, опять не как все, нашумел, нагремел. Все отвернулись. До сих пор не могу понять, за что?
Ведь я же у нас на советской выставке выставлялся, не где-нибудь за рубежом. Дикий шум. И дикое одиночество. Я жил тогда на чердаке, на пяти метрах. И тут появился Сергей Владимирович Михалков. Он был на моей выставке. Говорит: такой триумф! А я грузчиком тогда подрабатывал и мечтал устроиться на стройку лимитчиком, чтобы получить прописку.
В Министерстве культуры мне сказали, что такого художника, как Илья Глазунов, нет и не было. До сегодняшнего дня борьба с чиновниками от культуры не угасла. Иметь право выражать себя, выражать те идеи, которые тебе близки,- с этим всегда борются. Враги всегда на меня кричали конъюнктурщик. Позвольте, но раньше была конъюнктура - социалистический реализм. Я делал прямо противоположные вещи.
Про меня писали: с каждой картины Глазунова на нас подозрительно подглядывает Христос. Как он мыслит свое участие в строительстве коммунизма? Кому нужны его монахи и князья? Нет, конъюнктурой те работы не назовешь. Сегодня конъюнктура - быть авангардистом. И я опять против конъюнктуры. Увы, у меня никогда не было сильных защитников, кроме народа. Не побоюсь этого слова: меня спас народ. Те, кто ногами выстаивал часовую очередь, ногами своими и голосовали за меня. Меня ругали и советчики и антисоветчики, и комиссары и диссиденты. Но на мои выставки тысячи и тысячи людей шли и вчера, и сегодня. Надеюсь, пойдут и завтра. Это и вызывало дикую зависть и раздражение всех... Я не верю, что понимание искусства недоступно народу. Для кого пишут все художники мира? Для нас с вами. Для народа. Это не физика и не математика. Кому надо искусство, которое никому не нравится? Покажите мне большого мастера, который бы сказал, что он писал лишь для себя и ему не нужен успех. Рафаэль, Рублев, Суриков - мечтали об успехе. Или Моцарт - что, он писал для двух человек? Если на концерт, на спектакль или на балет придет пять-шесть человек - это же во всем мире означает полный провал. Никто не говорит: мол, как хорошо, пустой зал, меня понимает лишь элита. Чайковский, Рахманинов, Шаляпин пел - что, для пустого зала? Для элиты? Три старушки перед дирижером в пустом зале никогда во все времена не свидетельствовали об успехе. Это - провал. Когда билетики спрашивают на углу - это успех. Мой успех обозвали нездоровой рекламой. Но никто же меня не рекламировал. Все газеты ругали. Сами и создали эту нездоровую рекламу. Меня все время заставляли почувствовать свое одиночество.
Не один раз, когда я был на Западе, мне предлагали там остаться. Скажем, лидер Баварии Штраус, с кем я встречался благодаря нашему общему знакомому Олегу Красовскому. Я считаю, самое страшное для человека эмиграция. Как страдали Бунин, Рахманинов, Шаляпин. Когда Шаляпин прочитал в парижской газете о взрыве Храма Христа Спасителя, он выскочил из парижского кафе и громко закричал: помогите. Люди подумали, что ему плохо. Ему и было плохо... Великие русские беженцы. Это сегодня многим нет дела до Родины - таким везде хорошо, где есть деньги. Предлагали и в Италии мастерскую, хорошие условия. Но я бы вернулся даже в сибирский концлагерь. Мне на нарах в Сибири жить лучше, чем жить в Лондоне. Почему я часто выезжал на Запад делать портреты? А как еще в советских условиях я мог доказать свое право быть художником? Когда партком МОСХа стал запрещать мои выставки, не принимали в Союз художников... Раньше в царскую Россию приглашали иностранных художников. А тут русского приглашают в ту же Италию. Писал знаменитых кинозвезд, Феллини, писал президентов, королей. Это была моя победа как художника. Меня как бы отделили от советского искусства. Гелий Коржев, когда был секретарем Союза художников, гордился тем, что не принял меня в творческий Союз, где состояли тысячи самых разных живописцев. Мне навязывали чувство ненужности, безнадежности. Но я верил в себя. Верил, что и один смогу что-то сделать моей России. Я сумел преодолеть, уверен, барьер мастерства, но не скрою - это досталось мне кровью и потом. Художнику мало таланта, нужен каждодневный каторжный труд, нужна настоящая школа. Я достиг мастерства удивительным напряжением всех моих сил. Я видел радостные глаза Паустовского, какими он смотрел на мои работы. Видел признание уцелевших русских интеллигентов. И все время ощущение долга. Отношение к себе как бы со стороны. Что удалось сделать? Я продолжаю то, что создавали великие русские писатели, художники, музыканты. Я работал в Большом театре два года, чтобы поставить "Град Китеж". Сейчас ведь почти весь русский репертуар в Большом театре снят. Мы были счастливы работать вместе с моей покойной женой Ниночкой и нашим другом Бенуа. Римский-Корсаков - это гений. Слушая его великую музыку, теряешь чувство одиночества. Приобщаешься к светлому имени России.
В. Б. Вот вы в разговоре уже упомянули и радостные глаза Паустовского, и приход в вашу комнатушку Сергея Михалкова, и поддержку в Германии Олега Красовского. Много ли на вашем пути встречалось таких добрых друзей? С кем вы могли сбросить свое одиночество? Я знаю, что к вам в больницу после инфаркта приходил мэр Москвы Юрий Лужков. А уж в вашу мастерскую кто только не заглядывал. Помогали ли вам именитые посетители?
И. Г. Я всю свою жизнь, как говорят, "стоял на плечах своих друзей". И всем, чего я смог достичь, я обязан своим друзьям. В дни полного погрома меня в буквальном смысле слова спас Сергей Владимирович Михалков. Он даже со своими родственниками поссорился из-за этого. Он меня прописал в Москве в новогоднюю ночь, танцуя с министром культуры Фурцевой. Первую свою комнату в Москве я получил благодаря ему. А как много людей помогало мне защищать памятники культуры?! Николай Сергеевич Калинин из министерства культуры, ныне здравствующий Геннадий Геннадиевич Стрельников, который сейчас стал проректором нашей Академии живописи... Когда мне запретили выставку в МОСХе, я, по предложению своего доброго ангела Сергея Владимировича Михалкова, прямо по телефону-автомату с улицы позвонил по телефону Демичеву, министру культуры после Фурцевой, и попал на помощника Геннадия Геннадиевича Стрельникова, который активнейшим образом помог мне. С тех пор мы дружим.
Много друзей уже ушло из жизни. Милейший и достойнейший Олег Васильевич Волков, с кем мы вместе боролись за памятники русской старины... Мое одиночество усугубилось, когда ушла из жизни моя жена Ниночка. Это страшный рубеж моей жизни. Остались двое детей - Вера и Иван. Я горжусь ими. Восхищаюсь Иваном как художником. Он влюблен в древнерусское искусство. Строит сейчас на севере под Великим Устюгом свой дом-мастерскую. Он сейчас не воспринимает ничего, кроме допетровской Руси. Никто не верит, что этот двадцатитрехлетний парень написал картину "Распни его!" Понтий Пилат и Христос. Вокруг Ивана - мои молодые друзья, мои ученики Володя Штейн, Виктор Шилов, Михаил Шаньков. Мы все - единомышленники, вместе работаем в Академии.
Но и друзья не отменяют моего одиночества. Я просто привык сам стоять за себя. А что касается именитых посетителей мастерской... Крайне редко кто-то из них соглашается принять участие в каком-то из моих культурных проектов. Конечно, я благодарен тем, кто меня поддержал во время инфаркта, звонил, заходил. Это и мэр Москвы Юрий Михайлович Лужков, это и ваш шеф писатель Александр Андреевич Проханов, который по телефону всячески подбадривал меня. Сейчас, например, очень ценю Павла Павловича Бородина. Ценю его характер - могучий, русский, широкий. Он старается возродить образ русского Кремля, интерьер Кремля. Я никогда не видел такого радостного потрясенного лица, когда он видит шедевры русского искусства. Как у молодых художников. Через красоту мы объединяемся. Через красоту пришло Православие на Русь. За свою работу в Кремле я впервые в жизни только что удостоен Государственной премии России.
В. Б. С чем я вас, Илья Сергеевич, поздравляю от всего сердца. Я встречался с вашими работами не только на ваших выставках в Москве, не только в ваших альбомах. На даче Ле Пена под Парижем мы беседовали можно сказать, прямо под его портретом вашей кисти. Лидер Национального фронта Франции, большой поклонник русской музыки, очень высоко оценивает вашу работу. Гордится, что вы оказали ему честь, нарисовав его. Там же, в Париже, мы много говорили о вас и вашем творчестве с известным русским историком из второй послевоенной эмиграции Николаем Николаевичем Рутченко. Когда мы вместе с Рутченко ездили в гости к Аркадию Петровичу Столыпину, сыну выдающегося русского лидера начала века, оказалось, что и он - ваш друг и поклонник. Уже в Германии, останавливаясь у Олега Антоновича Красовского под Штутгартом, я вновь нашел вашего надежного защитника. Издатель прекрасного русского национального журнала "Вече" всегда пропагандировал ваше творчество. Его кабинет тоже украшал портрет вашей кисти. Каковы ваши отношения с русской эмиграцией?
И. Г. Я с удовольствием вспоминаю замечательного русского патриота Олега Антоновича Красовского. Я видел очень многих эмигрантов, но когда я общался с Олегом Красовским, я не чувствовал, что он эмигрант. В нем не было даже налета этой эмигрантщины. Он жил Россией. Он всю жизнь посвятил России. Кстати, так же, как и Николай Николаевич Рутченко. Они никогда не отрывались от российской действительности. Иногда русские эмигранты обаятельные люди, но задают такие вопросы, словно только что с Марса спустились. Они любят Россию, но уже абсолютно не разбираются в том, что у нас происходит.
Олег Антонович Красовский прекрасно понимал все наши проблемы. Когда грянула третья эмиграция из России и они столкнулись с Красовским на "Свободе", они оказались гораздо более чужими России. Они похабили Россию в своих передачах, презирали ее историю. Нелюбимый мною ныне покойный Владимир Максимов, признаюсь, верно дал определение: "Целились в коммунизм, а попали в Россию".
В. Б. Это определение было дано Владимиром Максимовым в беседе с Александром Зиновьевым на страницах нашей газеты "Завтра". По сути, это итог всей третьей эмиграции: попали в Россию.
И. Г. Я-то думаю, что и целились сразу в Россию. А если говорить о встречах с русской эмиграцией, то я извиняюсь, но думаю, что я был им более интересен. Я был из России, и я был за Россию. Они мне столько порассказывали о третьей эмиграции. Какой грязью залили эти вновь приехавшие свою бывшую родину. Все-таки русская эмиграция по-своему, но сражалась и умирала за Россию, в отличие от третьей волны. Олег Антонович Красовский создал прекрасный русский национальный журнал "Вече". Вернее, как бы продолжил тот журнал "Вече", который начинал в Москве подпольно издавать русский патриот Володя Осипов. Его посадили в брежневские времена на много лет за пропаганду русского национального сознания. Он был среди тех немногих русских деятелей - таких, как Игорь Огурцов, Леонид Бородин,кто смело пропагандировал русскую идею в интернационалистском советском обществе. Прозападных диссидентов через год-два выпускали за границу, а русские националисты получали огромные сроки и отсиживали их до конца. Сколько промучали прекрасного русского писателя Леонида Бородина? Евгений Вагин, Игорь Шафаревич... Все они и стали сотрудничать в "Вече" Олега Красовского. А также Валентин Распутин, Дмитрий Балашов, Михаил Назаров...
В. Б. Я там регулярно читал и ваши материалы. Да и сам опубликовал за годы знакомства с Олегом Антоновичем Красовским статей пять. Среди русофобских изданий третьей эмиграции "Вече" был чистейшим оазисом русского духа и русской культуры.
И. Г. Дай Бог журналу выжить сегодня, после смерти Олега Красовского. Ведь все держалось на нем. Русский подвижник, он всегда защищал меня от самых гнусных наветов эмиграции. Он помог мне выпустить альбом за рубежом. Как набросились на меня в России за "Мистерию ХХ века". Хотели даже выслать из России. Скажу без скромности, это был мой гражданский подвиг. Я хочу даже вас спросить. Плохо ли, хорошо - не мне судить, но я выразил свой протест. Изобразил Солженицына, Николая Второго с расстрелянным царевичем. Мне говорили - снимите фигуру Солженицына, замените его кем-нибудь. Я отказался. Отец Дмитрий Дудко хорошо написал об этом, кажется, в "Русской мысли". Почему там Ленин так изображен? Почему Христос? Я же не скрывал картину. Пошел наперекор всем... Это еще усугубило мое одиночество... Тогда я написал портрет Игоря Шафаревича. Удивительный человек. Какой разносторонний талант! Какая эрудиция! А его уже классическая "Русофобия"! Правда, он меня неприятно поразил своей статьей о Шостаковиче. Я понимаю, можно любить Шостаковича. Но как можно воспевать его взгляды? Всегда ценил удивительную прозу Василия Белова. Вот недавно он поддержал в "Нашем современнике" книгу Льва Тихомирова "Религиозно-философские основы истории". Я согласен с ним: уникальная книга. Когда-то "Монархическую государственность" Льва Тихомирова мне подарил друг Олега Красовского Глеб Рар. Конечно, нам надо вместе бороться за Россию. Но мне непонятно, почему большинство известных русских патриотов не считает нужным поддержать мою борьбу. Ни Белов, ни Солженицын, ни Распутин, ни Шафаревич... Это еще более делает меня одиноким. Или они верят всем басням про меня? Или не любят живопись? Допустим, я написал портрет Валентина Распутина. Я всюду восторженно отзываюсь о нем. И буду отзываться. Это великий писатель земли Русской... Но они не считают нужным поддержать меня... Обидно. Вот в чем еще мое одиночество.
Я всегда хочу накормить голодных, но когда я голоден, никто меня не накормит. Все разбиты на группки, на кланы. Я не принадлежу ни к кому. Ни к какой партии. Ни к какой группировке. Для меня всегда важна в людях любовь к распятой России. Я готов поддерживать всех, любящих Россию, к какой бы группировке они ни принадлежали. Главная идея - Воскресение России.
Сегодня проводится в жизнь операция "Русская пустыня". Растлевался русский народ, растлевалась русская интеллигенция. Если сегодня не будет выработана новая строгая национальная идеология, если не будет возрождена великая Держава, в которой мы жили, которая хоть и была переименована большевиками в СССР, России придет конец...
В Германии и в Италии в двадцатые годы в ответ на марксистское наступление последовал резкий национальный отпор. К началу войны уже существовала мощная военная машина, направленная против большевистской России. Надо отдать должное, Сталин прекрасно понимал, что никто не будет умирать за Клару Цеткин и Розу Люксембург, даже за Ленина, иначе бы немцы не дошли так быстро до Москвы. Сталин, предвидя это, сменил национальную политику, был сделан социальный заказ Эйзенштейну на фильм об Александре Невском. Еще до войны была издана книга Суворова "Наука побеждать". Появились золотопогонники, которым в 18-м году по количеству звездочек вбивали гвозди в плечи. Сталину была нужна русская национальная идея, чтобы разбить немецкий национал-социализм. Но после войны, после победы все осталось по-старому. Сталин первым, еще до Америки, подписал согласие на создание государства Израиль, он так и не освободил крестьян. Я родился в 1930 году, в том году было уничтожено 10 миллионов русских крестьян. Эту цифру сам Сталин назвал в беседе с Черчиллем.
А что происходит сегодня? Расхищается все и вся. В Турции уже вышла карта, где Крым и Кавказ очерчены как принадлежащие Турции.
До чего же уродливо государство, в котором разъединиться - считается большой доблестью и честью. Газеты воспевают Басаева и других. А объединиться с Россией - наши же российские газеты считают это позором.
Белоруссия хочет быть с нами вместе, в каком государстве такое желание не вызвало бы бурю восторгов? Израиль к себе что-то присоединяет, Германия объединяется, вот великий Китай вернул Гонконг. А по нашему отечественному телевидению крики дикой ненависти к белорусскому лидеру Лукашенко за то, что он хочет быть вместе с Россией. Кому-то надо столкнуть славянские народы в смертельной схватке. Но мы-то сами не должны поддаваться этому напору ненависти.
Украина - это вымышленная проблема. Это наши братья. У нас были и есть общие враги. В Библии сказано: время разбрасывать камни, время собирать. Сегодня нам крайне необходимо собирать камни. Этого наши враги не дают сделать. Существует еще большая цензура, чем была во времена коммунистов. Коммунисты многие сохранили дух Победы 45 года, зарево над Рейхстагом, они шли с именем Родины, побеждали.
Сегодня же странно себе представить, чтобы этот дух Победы и дух Родины посещал наше телевидение. Невозможно представить, чтобы была передача, к примеру, о Рахманинове. Я несколько дней назад, уже здесь, в Барвихе, на реабилитации после инфаркта, видел передачу, посвященную МХАТу. Передача по НТВ началась с карикатурных мультиков на Станиславского и Немировича-Данченко. В конце передачи студентов студии МХАТа спросили, кто такой Станиславский, вы читали его книгу? Сидят какие-то инфантильные бомжеватые молодые люди и говорят, что им Станиславский не нужен. Им он ничего не дает... А вот Америка - дает. В Америке нет артиста, кто бы не читал "Моя жизнь в искусстве" и "Работа актера над собой". Американский театр воспитан на Станиславском. А нашим молодым актерам он не нужен. Какие-то дикие времена... Я не считаю Америку идеалом. Я презираю их культ насилия, жесточайшую денежную диктатуру взглядов, вкусов... Но мы-то куда идем?
Американка Сюзанн Масси написала книгу "Россия - страна Жар-птицы". Эту книгу очень ценил Рональд Рейган. Это песнь в честь великой России. Если бы такую книгу написал сегодня русский, то его бы обвинили в фашизме, национализме, в черной ауре шовинизма...Я заметил, что величие России прорывается даже в книжках, чернящих нашу историю. Это схоже с книгой о Христе. Немцы издали все отрицательные отзывы древних деятелей о Христе, все антихристианские россказни - и неожиданно в этой ругани вырастает дивный образ Иисуса Христа. Так и в ругани России всегда прорывается признание ее величия.
Почему мы ощущаем себя одинокими в мире? Там, где все зависит от кулака и от доллара, нет места России. Мы начинаем чувствовать свое бессилие, сегодня каждый русский человек становится все более одиноким, если он не потерял свою русскость. Но, как писал Ключевский: пробьет урочный час, знание истории России поможет нам. Мы вновь выйдем на нашу историческую дорогу. Мы должны бороться с фальсификацией русской истории. С версиями масонствующих Бердяевых. Эта атака ненависти на все русское, на нашу культуру, нашу музыку, наши танцы, нашу армию - делает нас всех одинокими. Мы в своей стране затаились и чувствуем себя чужими. Самое страшное - когда я вижу, как копаются в мусорных бачках те, кто победил в Великую Отечественную войну. По телевидению нагнетаются стенания: не платят зарплату, не платят пенсий, нет лекарств. Все - правда, но она делает нас еще более одинокими и внушает беспомощность. Мы же - самая богатая страна мира. Даже если бы ныне вывозимые нефть, газ и другие богатства разделить на всех россиян, то каждый из жителей России должен иметь в месяц по 500 долларов. Где они? Кто их крадет?
В. Б. Так, Илья Сергеевич, если мы молчим, если молчит армия, предпочитая самоуничтожаться, кто же другой со стороны нам поможет?
И. Г. Я против издевательств над русской армией. Я против наемной армии в России. Это долг каждого юноши - служить Отечеству. Это все равно, что муж жене будет платить деньги после проведенной ночи.
Честь - это врожденное чувство гражданина и сына своего народа. Презрение к своей армии - высшее проявление самораспада и самоуничтожения. Нигде: ни в Германии, ни в Израиле, ни в США - вы такого презрения к армии не найдете. Там за такое в тюрьму посадят...
В. Б. Так получилось, что лейтмотивом нашей беседы стала тема одиночества. Думаю, это не случайно. Скажу откровенно, меня самого поражало и поражает редкое единодушие в отрицании явления Глазунова. В конце концов, не самый же вы слабый художник на земле даже в глазах ваших лютых оппонентов. Неужто в Союзе художников России, неужто в Академии Художеств России сидят одни Репины и Суриковы, или, если кому угодно, одни Кандинские и Малевичи? Там же столько бездари и ремесленников, столько придворных лакеев и шарлатанов. Почему какой-нибудь скучнейший пейзажист единогласно проходит в Академию Художеств, а вас и в советское и в антисоветское время одинаково проваливают? Почему к вам скептически относятся именитые патриоты? Что это - примитивная зависть к успеху? Зависть к вашему одиночеству? Вы - независимы, а это в России всегда очень дорого стоит. Но кто-то же помогал и помогает вам? Кто-то способствовал вашим успехам? Вы прошли путь от "инфант террибля" русской живописи до нынешнего "инфаркт террибля". Через неделю после инфаркта вы уже звонили во все города и веси, призывали своих помощников, составляли новые проекты. Я думаю, вы, как Петр Великий, должны поднять кубок за тьмы врагов своих. Сорок лет вас заставляют сопротивляться. А ваше сопротивление - это ваши работы, ваши выставки, ваша Академия живописи. Представьте на минуту, что жизнь пошла бы по-другому: вас благополучно приняли бы сначала в Союз художников, потом в число академиков. Может быть, вы там, обласканный, и затерялись бы. Даже ваше неуемное честолюбие - это тоже результат постоянного сопротивления, вызова. Вы вновь и вновь вынуждены доказывать миру свое величие, а зрителям только того и надо. Они идут на ваши выставки, покупают ваши альбомы репродукций, кто побогаче и помаститей - заказывают себе портреты. Все благодаря сопротивлению врагам. Вас заставили быть героем, заставили думать о великом, заставили создать свою школу. Увы, думаю, что даже после нынешнего "инфаркт террибля" вам не дадут уйти в некий покой. Только вечный бой. Есть ли союзники в бою? Есть ли близкие по духу люди?
И. Г. Да, Владимир Григорьевич, вы правы - всю жизнь я чувствовал ни с чем не сравнимую боль своего одиночества. Я стал художником благодаря двум моментам. Я был не одинок, когда приходил в Русский музей и Эрмитаж. Я всегда читал книги о жизни художников. И своих учеников в Академии я заставляю читать воспоминания передвижников, книги о мастерах Возрождения, записки Бенуа, Нестерова. Сейчас студентов летом никуда не посылают - денег нет. А в мое время нас посылали по всей стране. Я был на Волге. Одиночество, идет пароход по Волге, всюду какая-то жизнь,стройки... Идешь в местный музей. Нижегородский музей, например. Боже мой! Кустодиев, ранний Рерих, Репин... Сразу чувствуешь, что ты не одинок. Так же, наверное, у вас, литераторов...
В. Б. Конечно. Тот, кто по-настоящему любит книгу, любит литературу никогда не будет одиноким. Всегда с тобой рядом Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Достоевский, Булгаков и Заболоцкий... Зайдешь в библиотеку или в книжный магазин - и ты среди друзей. Правда, в сегодняшнем книжном магазине до настоящей книги тяжело добраться. Сплошные маркизы де Кюстины или бесконечные криминалы. От этих Стивенов Кингов или Резунов-Суворовых даже в окружении "Волкодава" Семеновой или "Охоты на пиранью" Бушкова чувствуешь себя спасенным... В конце концов, есть память, есть образы великой русской литературы.
И. Г. Второе - это музыка... Я всегда, когда один, включаю классическую музыку. Чайковский, Мусоргский, Глинка... Так что всегда есть куда уйти от одиночества...
Я долго не верил, что смогу стать художником. То, что я видел в музеях, в работах Серова, Репина и других великанов русского искусства,поражало, и я не верил, что смогу так написать. Я буквально плакал. Стоял подолгу в том же Русском музее перед полотном и плакал. Тонущие облака, тихий вечер, небо... Или стоял перед картиной Александра Иванова и ощущал ее совершенство. Получал заряд энергии и стремление постичь секреты мастерства. Я очень ценю высокий профессионализм. Везде, где он есть. Как передать то, что я вижу. И плоть, и душу природы...
Вот говорят, я не люблю модернистов. Да, не люблю. Но я вижу высокий профессионализм того же Пикассо, его голубой период. Умеет же работать. А с другой стороны, Шишкин, над которым так любят смеяться наши эстеты. Кто в мире так тонко передавал природу? Или Айвазовский - это лучший маринист мира. У нынешних же художников сказать, что любишь Репина или Айвазовского - это хуже, чем выругаться матом.
Когда я после первой своей выставки в 26 лет получил "Гран при" в Чехословакии, меня как-то позвали в ЦДРИ. Спросили, есть ли у меня еще работы. А я тогда работал круглыми сутками, писал очень много.
И устроил показ в ЦДРИ. Тогда уже были представлены все мои четыре цикла. Цикл о Достоевском, цикл о Руси, портреты современников, их характеры. И вот выставка кончилась. Работы сняты, веревки висят от работ прямо как виселицы, и ты уже никому не нужен. Полное одиночество. И шквал критики со всех сторон. Мол, опять не как все, нашумел, нагремел. Все отвернулись. До сих пор не могу понять, за что?
Ведь я же у нас на советской выставке выставлялся, не где-нибудь за рубежом. Дикий шум. И дикое одиночество. Я жил тогда на чердаке, на пяти метрах. И тут появился Сергей Владимирович Михалков. Он был на моей выставке. Говорит: такой триумф! А я грузчиком тогда подрабатывал и мечтал устроиться на стройку лимитчиком, чтобы получить прописку.
В Министерстве культуры мне сказали, что такого художника, как Илья Глазунов, нет и не было. До сегодняшнего дня борьба с чиновниками от культуры не угасла. Иметь право выражать себя, выражать те идеи, которые тебе близки,- с этим всегда борются. Враги всегда на меня кричали конъюнктурщик. Позвольте, но раньше была конъюнктура - социалистический реализм. Я делал прямо противоположные вещи.
Про меня писали: с каждой картины Глазунова на нас подозрительно подглядывает Христос. Как он мыслит свое участие в строительстве коммунизма? Кому нужны его монахи и князья? Нет, конъюнктурой те работы не назовешь. Сегодня конъюнктура - быть авангардистом. И я опять против конъюнктуры. Увы, у меня никогда не было сильных защитников, кроме народа. Не побоюсь этого слова: меня спас народ. Те, кто ногами выстаивал часовую очередь, ногами своими и голосовали за меня. Меня ругали и советчики и антисоветчики, и комиссары и диссиденты. Но на мои выставки тысячи и тысячи людей шли и вчера, и сегодня. Надеюсь, пойдут и завтра. Это и вызывало дикую зависть и раздражение всех... Я не верю, что понимание искусства недоступно народу. Для кого пишут все художники мира? Для нас с вами. Для народа. Это не физика и не математика. Кому надо искусство, которое никому не нравится? Покажите мне большого мастера, который бы сказал, что он писал лишь для себя и ему не нужен успех. Рафаэль, Рублев, Суриков - мечтали об успехе. Или Моцарт - что, он писал для двух человек? Если на концерт, на спектакль или на балет придет пять-шесть человек - это же во всем мире означает полный провал. Никто не говорит: мол, как хорошо, пустой зал, меня понимает лишь элита. Чайковский, Рахманинов, Шаляпин пел - что, для пустого зала? Для элиты? Три старушки перед дирижером в пустом зале никогда во все времена не свидетельствовали об успехе. Это - провал. Когда билетики спрашивают на углу - это успех. Мой успех обозвали нездоровой рекламой. Но никто же меня не рекламировал. Все газеты ругали. Сами и создали эту нездоровую рекламу. Меня все время заставляли почувствовать свое одиночество.
Не один раз, когда я был на Западе, мне предлагали там остаться. Скажем, лидер Баварии Штраус, с кем я встречался благодаря нашему общему знакомому Олегу Красовскому. Я считаю, самое страшное для человека эмиграция. Как страдали Бунин, Рахманинов, Шаляпин. Когда Шаляпин прочитал в парижской газете о взрыве Храма Христа Спасителя, он выскочил из парижского кафе и громко закричал: помогите. Люди подумали, что ему плохо. Ему и было плохо... Великие русские беженцы. Это сегодня многим нет дела до Родины - таким везде хорошо, где есть деньги. Предлагали и в Италии мастерскую, хорошие условия. Но я бы вернулся даже в сибирский концлагерь. Мне на нарах в Сибири жить лучше, чем жить в Лондоне. Почему я часто выезжал на Запад делать портреты? А как еще в советских условиях я мог доказать свое право быть художником? Когда партком МОСХа стал запрещать мои выставки, не принимали в Союз художников... Раньше в царскую Россию приглашали иностранных художников. А тут русского приглашают в ту же Италию. Писал знаменитых кинозвезд, Феллини, писал президентов, королей. Это была моя победа как художника. Меня как бы отделили от советского искусства. Гелий Коржев, когда был секретарем Союза художников, гордился тем, что не принял меня в творческий Союз, где состояли тысячи самых разных живописцев. Мне навязывали чувство ненужности, безнадежности. Но я верил в себя. Верил, что и один смогу что-то сделать моей России. Я сумел преодолеть, уверен, барьер мастерства, но не скрою - это досталось мне кровью и потом. Художнику мало таланта, нужен каждодневный каторжный труд, нужна настоящая школа. Я достиг мастерства удивительным напряжением всех моих сил. Я видел радостные глаза Паустовского, какими он смотрел на мои работы. Видел признание уцелевших русских интеллигентов. И все время ощущение долга. Отношение к себе как бы со стороны. Что удалось сделать? Я продолжаю то, что создавали великие русские писатели, художники, музыканты. Я работал в Большом театре два года, чтобы поставить "Град Китеж". Сейчас ведь почти весь русский репертуар в Большом театре снят. Мы были счастливы работать вместе с моей покойной женой Ниночкой и нашим другом Бенуа. Римский-Корсаков - это гений. Слушая его великую музыку, теряешь чувство одиночества. Приобщаешься к светлому имени России.
В. Б. Вот вы в разговоре уже упомянули и радостные глаза Паустовского, и приход в вашу комнатушку Сергея Михалкова, и поддержку в Германии Олега Красовского. Много ли на вашем пути встречалось таких добрых друзей? С кем вы могли сбросить свое одиночество? Я знаю, что к вам в больницу после инфаркта приходил мэр Москвы Юрий Лужков. А уж в вашу мастерскую кто только не заглядывал. Помогали ли вам именитые посетители?
И. Г. Я всю свою жизнь, как говорят, "стоял на плечах своих друзей". И всем, чего я смог достичь, я обязан своим друзьям. В дни полного погрома меня в буквальном смысле слова спас Сергей Владимирович Михалков. Он даже со своими родственниками поссорился из-за этого. Он меня прописал в Москве в новогоднюю ночь, танцуя с министром культуры Фурцевой. Первую свою комнату в Москве я получил благодаря ему. А как много людей помогало мне защищать памятники культуры?! Николай Сергеевич Калинин из министерства культуры, ныне здравствующий Геннадий Геннадиевич Стрельников, который сейчас стал проректором нашей Академии живописи... Когда мне запретили выставку в МОСХе, я, по предложению своего доброго ангела Сергея Владимировича Михалкова, прямо по телефону-автомату с улицы позвонил по телефону Демичеву, министру культуры после Фурцевой, и попал на помощника Геннадия Геннадиевича Стрельникова, который активнейшим образом помог мне. С тех пор мы дружим.
Много друзей уже ушло из жизни. Милейший и достойнейший Олег Васильевич Волков, с кем мы вместе боролись за памятники русской старины... Мое одиночество усугубилось, когда ушла из жизни моя жена Ниночка. Это страшный рубеж моей жизни. Остались двое детей - Вера и Иван. Я горжусь ими. Восхищаюсь Иваном как художником. Он влюблен в древнерусское искусство. Строит сейчас на севере под Великим Устюгом свой дом-мастерскую. Он сейчас не воспринимает ничего, кроме допетровской Руси. Никто не верит, что этот двадцатитрехлетний парень написал картину "Распни его!" Понтий Пилат и Христос. Вокруг Ивана - мои молодые друзья, мои ученики Володя Штейн, Виктор Шилов, Михаил Шаньков. Мы все - единомышленники, вместе работаем в Академии.
Но и друзья не отменяют моего одиночества. Я просто привык сам стоять за себя. А что касается именитых посетителей мастерской... Крайне редко кто-то из них соглашается принять участие в каком-то из моих культурных проектов. Конечно, я благодарен тем, кто меня поддержал во время инфаркта, звонил, заходил. Это и мэр Москвы Юрий Михайлович Лужков, это и ваш шеф писатель Александр Андреевич Проханов, который по телефону всячески подбадривал меня. Сейчас, например, очень ценю Павла Павловича Бородина. Ценю его характер - могучий, русский, широкий. Он старается возродить образ русского Кремля, интерьер Кремля. Я никогда не видел такого радостного потрясенного лица, когда он видит шедевры русского искусства. Как у молодых художников. Через красоту мы объединяемся. Через красоту пришло Православие на Русь. За свою работу в Кремле я впервые в жизни только что удостоен Государственной премии России.
В. Б. С чем я вас, Илья Сергеевич, поздравляю от всего сердца. Я встречался с вашими работами не только на ваших выставках в Москве, не только в ваших альбомах. На даче Ле Пена под Парижем мы беседовали можно сказать, прямо под его портретом вашей кисти. Лидер Национального фронта Франции, большой поклонник русской музыки, очень высоко оценивает вашу работу. Гордится, что вы оказали ему честь, нарисовав его. Там же, в Париже, мы много говорили о вас и вашем творчестве с известным русским историком из второй послевоенной эмиграции Николаем Николаевичем Рутченко. Когда мы вместе с Рутченко ездили в гости к Аркадию Петровичу Столыпину, сыну выдающегося русского лидера начала века, оказалось, что и он - ваш друг и поклонник. Уже в Германии, останавливаясь у Олега Антоновича Красовского под Штутгартом, я вновь нашел вашего надежного защитника. Издатель прекрасного русского национального журнала "Вече" всегда пропагандировал ваше творчество. Его кабинет тоже украшал портрет вашей кисти. Каковы ваши отношения с русской эмиграцией?
И. Г. Я с удовольствием вспоминаю замечательного русского патриота Олега Антоновича Красовского. Я видел очень многих эмигрантов, но когда я общался с Олегом Красовским, я не чувствовал, что он эмигрант. В нем не было даже налета этой эмигрантщины. Он жил Россией. Он всю жизнь посвятил России. Кстати, так же, как и Николай Николаевич Рутченко. Они никогда не отрывались от российской действительности. Иногда русские эмигранты обаятельные люди, но задают такие вопросы, словно только что с Марса спустились. Они любят Россию, но уже абсолютно не разбираются в том, что у нас происходит.
Олег Антонович Красовский прекрасно понимал все наши проблемы. Когда грянула третья эмиграция из России и они столкнулись с Красовским на "Свободе", они оказались гораздо более чужими России. Они похабили Россию в своих передачах, презирали ее историю. Нелюбимый мною ныне покойный Владимир Максимов, признаюсь, верно дал определение: "Целились в коммунизм, а попали в Россию".
В. Б. Это определение было дано Владимиром Максимовым в беседе с Александром Зиновьевым на страницах нашей газеты "Завтра". По сути, это итог всей третьей эмиграции: попали в Россию.
И. Г. Я-то думаю, что и целились сразу в Россию. А если говорить о встречах с русской эмиграцией, то я извиняюсь, но думаю, что я был им более интересен. Я был из России, и я был за Россию. Они мне столько порассказывали о третьей эмиграции. Какой грязью залили эти вновь приехавшие свою бывшую родину. Все-таки русская эмиграция по-своему, но сражалась и умирала за Россию, в отличие от третьей волны. Олег Антонович Красовский создал прекрасный русский национальный журнал "Вече". Вернее, как бы продолжил тот журнал "Вече", который начинал в Москве подпольно издавать русский патриот Володя Осипов. Его посадили в брежневские времена на много лет за пропаганду русского национального сознания. Он был среди тех немногих русских деятелей - таких, как Игорь Огурцов, Леонид Бородин,кто смело пропагандировал русскую идею в интернационалистском советском обществе. Прозападных диссидентов через год-два выпускали за границу, а русские националисты получали огромные сроки и отсиживали их до конца. Сколько промучали прекрасного русского писателя Леонида Бородина? Евгений Вагин, Игорь Шафаревич... Все они и стали сотрудничать в "Вече" Олега Красовского. А также Валентин Распутин, Дмитрий Балашов, Михаил Назаров...
В. Б. Я там регулярно читал и ваши материалы. Да и сам опубликовал за годы знакомства с Олегом Антоновичем Красовским статей пять. Среди русофобских изданий третьей эмиграции "Вече" был чистейшим оазисом русского духа и русской культуры.
И. Г. Дай Бог журналу выжить сегодня, после смерти Олега Красовского. Ведь все держалось на нем. Русский подвижник, он всегда защищал меня от самых гнусных наветов эмиграции. Он помог мне выпустить альбом за рубежом. Как набросились на меня в России за "Мистерию ХХ века". Хотели даже выслать из России. Скажу без скромности, это был мой гражданский подвиг. Я хочу даже вас спросить. Плохо ли, хорошо - не мне судить, но я выразил свой протест. Изобразил Солженицына, Николая Второго с расстрелянным царевичем. Мне говорили - снимите фигуру Солженицына, замените его кем-нибудь. Я отказался. Отец Дмитрий Дудко хорошо написал об этом, кажется, в "Русской мысли". Почему там Ленин так изображен? Почему Христос? Я же не скрывал картину. Пошел наперекор всем... Это еще усугубило мое одиночество... Тогда я написал портрет Игоря Шафаревича. Удивительный человек. Какой разносторонний талант! Какая эрудиция! А его уже классическая "Русофобия"! Правда, он меня неприятно поразил своей статьей о Шостаковиче. Я понимаю, можно любить Шостаковича. Но как можно воспевать его взгляды? Всегда ценил удивительную прозу Василия Белова. Вот недавно он поддержал в "Нашем современнике" книгу Льва Тихомирова "Религиозно-философские основы истории". Я согласен с ним: уникальная книга. Когда-то "Монархическую государственность" Льва Тихомирова мне подарил друг Олега Красовского Глеб Рар. Конечно, нам надо вместе бороться за Россию. Но мне непонятно, почему большинство известных русских патриотов не считает нужным поддержать мою борьбу. Ни Белов, ни Солженицын, ни Распутин, ни Шафаревич... Это еще более делает меня одиноким. Или они верят всем басням про меня? Или не любят живопись? Допустим, я написал портрет Валентина Распутина. Я всюду восторженно отзываюсь о нем. И буду отзываться. Это великий писатель земли Русской... Но они не считают нужным поддержать меня... Обидно. Вот в чем еще мое одиночество.
Я всегда хочу накормить голодных, но когда я голоден, никто меня не накормит. Все разбиты на группки, на кланы. Я не принадлежу ни к кому. Ни к какой партии. Ни к какой группировке. Для меня всегда важна в людях любовь к распятой России. Я готов поддерживать всех, любящих Россию, к какой бы группировке они ни принадлежали. Главная идея - Воскресение России.