Страница:
– Значит, засады можно не опасаться.
– Кто знает? Бояться – оно, конечно, не стоит, а опасаться чего-нить, это завсегда полезно. Мы ж с вами не знаем, может эти "бесы" кем посланы? Вдруг там кто похитрее да позлее сидит? Так что вы утром в задний заслон двоих только отправьте. А Валяшко пусть с пулеметом наготове идет чуть по-спереди от вас.
– А ты, Семеныч? Тебя утром не будет?
– Не, мы с Григорием сейчас позавтракаем и отправимся. Ты остальным часок дай поспать, потом поднимай, чтобы после шести уже выступить. Тут гляди, скоро рассветать начнет.
– Долго ли гнаться еще?
– Кто ж знает? С божьей помощью догоним. Ты ж знаешь, как в народе говорят? "Сколь веревочке не виться, конец все равно будет". Так и здесь. Я вот знаешь, чего еще опасаюсь? По горе идти не сможете. Напролом даже "бесы" не поперли. Приняли они влево и по склону, по-над речкой бегли. Я нарочно пробовал по склону пройти – нет, груженому человеку нечего делать, а с лошадью тем более. Тоже придется из долины на север, через реку и по берегу другой идти. Она уже побольше – Эквимина сама, которая около прииска была. Там в сумерках плохо видать было, но чую я, впереди лес. Как бы не в лесу и было ихнее логово.
– Лес – это ж для нас хорошо! – сказал я.
– Ну да. Вот я чего и боюсь: ползете вы тут по горам, как вошь по плеши, все на виду. Слыхал же, ребята сказывали про самолет? Не дай бог сюда прилетит. Жалею я теперь, что не стал балахоны брать, в каких здешние мужики да бабы ходят. Накинули бы, все маскировка. Хотя, с другой стороны, все равно не поверили бы. К чему такой толпе негров по горам шляться в стороне от дороги, да еще с лошадьми? Их тут отродясь нет ни у кого, все быки да ишаки. К тому же место запретное. Слыхал я, будто люди этой горы боятся и лес этот – ни ногой.
– А как она называется? Не Гора ли Грома?
– Это ты про ту бумажку, про камни думаешь? Может и так, я не знаю. Это ж только товарищ Денисов с местными дружбу водил. Он может и сказал бы, а я не ведаю. Только сдается мне, что она и есть. Все ведь сходится тогда.
– Значит, идти нам далеко не придется?
– Стало быть, так.
– Хорошо, – кивнул я. А самому тут же стало страшно. Ну да, догоним мы их, а там… что? Я ведь до сих пор не задумывался, как мы будем противостоять молниям, парализующим тело. Наши пули причиняют им небольшой ущерб, а если принять, что в логове этих "бесов", скажем, штук десять?
– Думаешь, что делать, когда настигнем? – прозорливо спросил Радченко. – Как в той присказке как бы не случилось, верно?
– Какой?
– Про медведя. Пошли мужики в лес. Кличут одного: Иван, ты где? Медведя поймал, братцы! Так тащи его сюда. Да он не идет! Так сам иди! Да он меня не пускает!
– Да уж… верная присказка.
– Ну, не горюнься так сильно. На кажного медведя рогатина найдется.
Хлопнув меня по плечу, Радченко легко поднялся и вернулся в лагерь. Он поднял Кондратьева, и вскоре они пропали, двинувшись в горы.
Я сделал все, как велел мне старшина. Разбудил лагерь вскоре после пяти; возились все довольно долго – пока то да се, умылись-прибрались, выпили кофе, сваренного Олейником, нагрузили рюкзаки – уже седьмой час был. В нашем ущелье солнце не появилось, но видно было, что в долине на севере и на далеком склоне поднявшейся за ней горы оно светит вовсю. Я разослал дозоры, вооружил Валяшко ручным пулеметом и велел идти впереди и левее. Затем мы выступили.
Днем река, кажется, шумела гораздо сильнее, чем ночью. Она стекала с высоких камней справа небольшим водопадом и потом бурлила вокруг гладких валунов, растекаясь на довольно большой площади неспокойным заливчиком. Форсировать ее было трудновато: камни скользкие, вода холодная. К тому же, нам пришлось не просто перейти с берега на берег. Река некоторое время текла по нашему ущелью, занимая его почти от стены до стены. Затем склоны расступились, река отвернула на северо-запад, а нам надо было карабкаться по осыпи на юго-восток. Впереди по широкой долине, поросшей кустами и даже редкими баобабами, текла Эквимина. Но наш берег был узким; выставлять с той стороны дозор смысла не было, поэтому Клюйко, которого я определил было налево, немного попылив обычной для здешних мест красноватой пылью, примкнул к основной группе.
Мы продвигались вперед медленно, лавируя между камнями и расщелинами. Можно было спуститься к реке, но там при случае скрыться было вовсе негде. Стоило подняться солнцу, с моря поползли первые облака, серые и низкие. Хорошо бы они укрыли нас разом и от палящих лучей, и от самолетов, чтобы было не как вчера.
Часа через два после возобновления похода Клюйко обнаружил пирамиду, сложенную из камней, с воткнутой в нее кривой и сухой палкой.
– Знак нам от Семеныча – дескать, правильно идем! – воскликнул Борис.
– Как будто тут можно идти неверно, – хмыкнул Раковский. – Слева река, справа гора.
Препираться с ним никто не стал, даже Вершинин. Впрочем, он с Зоей шел достаточно далеко от головы. Позади них шли только Олейник и Попов. Валяшко впереди нас залез на один из камней и помахал рукой. Я немедленно двинулся вперед велев остальным остановиться и приготовиться ко всяким неожиданностям. Но оказалось, что наш пулеметчик просто заметил далеко впереди лес. Непонятно, почему там он был, а здесь нет? На глаз казалось, что до первых деревьев будет километра полтора, а то и меньше.
Правда, прежде чем мы добрались до леса, пришлось преодолевать еще одну речушку, текшую к Эквимине. Вот еще одна странность Анголы: при всей пустынности и засушливости речек тут очень много. Маленькие очень они, правда. Вот у этой ширина была не больше метра. Просто узкий желобок в каменном ложе, и вода почему-то мутная.
Через два часа мы уже были у опушки леса. Тучи к тому моменту заволокли все небо, но я уже знал, что ждать дождя бесполезно. Еще один парадокс: облачности сколько угодно, осадков – ноль. Все не как у нас. Так как к тому времени мы шли уже порядка пяти часов, пора было сделать привал. Неутомимый Клюйко нашел дерево с отломанной веткой, еще один знак. Возле него мы и стали устраиваться. Через несколько минут появился Кондратьев.
– Дальше я лошадями никак. Придется их здесь с кем-то оставить. "Бесы" повернули наверх, по самой чащобе. Кроме того, там еще одна река, сущее болото местами. Склон крутой, буреломы, лианы кругом. Старшина просил вас, товарищ капитан, к нему добираться с парой бойцов.
Пока готовился нехитрый обед, у нас разгорелся очередной спор. Кому оставаться, кому идти – так стоял вопрос.
– Я тоже иду, – настаивал Сашка.
– Ты же слышал, – сказал я. – Старшина бойцов просил. Не зря же, как ты думаешь?
– Теперь у нас все бойцы! – отрезал Вершинин.
– И Зоя тоже? – вырвалось у меня. Сашка словно на бегу налетел на стену.
– Она? Нет, конечно, Зоя…
На его беду, девушка стояла рядом и все слышала. Она тут же взяла бедного Вершинина в оборот, доказывая, что он напрасно считает ее изнеженной барышней, которую надо оберегать и от всего ограждать.
Таким образом, от претензий Сашки я избавился; остальные идти в лес не рвались, особенно Попов и Раковский, которым переход давался труднее остальных.
Быстро перекусив, я взял с собой Быстрова и Яровца. Проверив вооружение и выложив все лишнее, мы отправились вслед за Кондратьевым.
– Семеныч велел при всех на всякий случай не говорить, – зашептал Гриша, как только мы углубились в лес. – Странное мы место нашли, вот он и хочет его проверить, чтобы кто прикрывал. На берегу реки там пройма в горе немалая, вроде как лужайка. Отродясь в здешних лесах такого не видывали. Вроде она зеленая, камешки лежат, а что-то не так. Кругом вон поглядите, обезьяны по деревьям скачут, птицы орут, пауков прорва, а там вокруг тишина и спокойствие. Подозрительно это показалось ему.
Я похвалил старшину за верные действия. Хотя что ему моя похвала? Потом пришлось сосредоточиться на преодолении густого подлеска. Жарко было неимоверно, тяжелый автомат постоянно норовил зацепиться за что-нибудь, да еще приходилось следить, чтобы под ногами палки не очень трещали.
Вскоре мы дошли до речки. Создавалось впечатление, что она течет прямо по корням деревьев; иногда вода полностью исчезала под нависшими над ней переплетениями веток. Под ногами захлюпало, а Быстров даже оступился и едва не упал. Где-то недалеко истошно орала какая-то живность – я не имел понятия, зверь это или птица. Кондратьев сделал знак, чтобы мы вели себя еще осторожнее. Потом пришлось карабкаться наверх, цепляясь за сучья и стволы деревцов. Наконец, Кондратьев встал и заозирался.
– Вот тут должен быть Семеныч, за этим камнем мшистым. Там уже недалеко обрыв, который над полянкой нависает. Он на нем залечь собирался.
Мы осторожно двинулись в обход камня, но обогнуть его не успели. Вроде бы ничего не изменилось, но тело мое пронзило судорогой: кажется, каждую мышцу свело, вывернуло наизнанку и натянуло. Больно было ужасно. В следующий момент времени я падал, целя в покосившийся ствол какого-то дерева носом. Как так получилось, я не понял. Едва успев повернуть голову, я врезался в ствол макушкой, взвыл от боли и покатился по мягкой земле. Вокруг разлетались прелые листья и гнилые палки, автомат больно колотил меня в бок и в руку. Вот тебе на, Аника-воин! Не нужны никакие враги, вон как сам себя покалечил. Я с ужасом подумал, что весь этот нелепый, шумный переполох выдал наше положение врагам. От такой мысли едва слезы не хлынули из глаз; я наконец прекратил кувырки и застыл где-то под раскидистым кустом. Вверх по склону мелькнула неясная тень. Видимо, у меня помутилось в глазах, так что я ничего толком не мог разглядеть.
– Гриша! Иван! Федя! – позвал я сипло, но никто мне не ответил. Вдруг четкость зрения вернулась и я увидел рядом высокую, тощую фигуру. Треугольное лицо склонилось ко мне, желтые глаза горели огнем. "Бес"!!! Я отчаянно засучил ногами, пытаясь отползти от него, и одновременно нащупывал автомат. В воздухе что-то сверкнуло. Пару мгновений мне еще казалось, что я продолжаю шевелить руками и ногами, но это было не так. Тело парализовало. Опять, то же самое, что было на прииске! Они делают с нами все, что только захотят. Внезапного нападения не получилось, а мы опять в их власти. Тогда они ушли, ничего плохого не сделав, а вот сейчас? Не поступят ли из высших соображений, как мы с тем несчастным португальцем?
Лежа на месте с вывернутой головой, скрюченными конечностями, я беспомощно наблюдал, как к "бесу" подошел второй, точно такой же. В обеих руках он держал по неподвижному человеку – кажется, это были Кондратьев и Быстров. Картина была нереальная: тощее, в чем только душа держится, существо запросто несло двоих здоровых мужиков! Ноги "беса" глубоко уходили в почву от тяжести, но других проблем ему ноша не доставляла.
"Старшина, где же старшина?", билась у меня отчаянная мысль. На него у нас единственная надежда. Однако другая мысль, быстро пришедшая на место первой, эту надежду безжалостно убила. Радченко не дал бы захватить нас вот так, как курят, без единого выстрела и без шансов на сопротивление. Значит, он тоже схвачен, или что похуже. Не хочется верить, будто такого умелого вояку и следопыта взяли, как и нас, без шума и пыли – но другого ответа нет. От жуткой нелепости ситуации мне хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Надо же, так упорно добираться сюда лишь для того, чтобы быть схваченными! Какие же мы жалкие по сравнению с этими неизвестными силами…
"Бес" наклонился надо мной, будто хотел что-то сказать. Может, все-таки это разумное существо и сейчас он объяснится, отпустит, и все будет хорошо? Нет, он просто протянул ко мне трехпалую лапу и крепко ухватил за шкирку, словно котенка. Можно было спорить на деньги, что в другой лапе у него безвольно повис Яровец.
"Бес" рванул куда-то прямо через заросли, сшибая моей головой сучья. Я попытался истошно закричать, только тщетно. Единственное, что я мог делать – это смотреть и слушать. Ну, еще дышать. Ветки били меня в лицо, сучья царапали щеки, за шиворот сыпался мусор. Боли никакой я не чувствовал, и то хорошо. Потом мы ухнули вниз, мимо мелькнул крутой склон – красно-черный слой почвы, затем камень с прожилками белого и желтого. При приземлении голова дернулась, едва не оторвавшись. Кажется, это была та самая таинственная лужайка, за которой мы собирались наблюдать – ровное место, покрытое будто бы зеленоватым туманом. Перед глазами все поплыло, голова закружилась. Еще немного – и меня стошнит! В тот же момент я отключился.
Александр ВЕРШИНИН,
21-22 декабря 1942 года
Меня окружала темнота. Это было жуткое и странное чувство – не видя своего тела, я словно таял во тьме, растворялся в ней, терял себя мельчайшими частицами, рассыпался пылью. Так могла бы ощущать себя древняя статуя, погрузившаяся на морское дно – некогда идеальная, она каждый день проигрывала очередную схватку с безжалостным временем и столь же безжалостной водой, и каждое поражение стоило ей нескольких пылинок камня. Каплями сочились годы, ручейками текли века, тысячелетия ревущими водопадами обрушивались в темный провал прошлого – время и вода скругляли углы, сглаживали детали, превращая произведение искусства в кусок камня прихотливой формы, в изгибах которого лишь с большим трудом угадывались очертания древнего памятника. При этом я не знал, сколько времени минуло – может быть, звезды родились и умерли, а может быть, его едва достало, чтобы один раз моргнуть. Я ощущал лишь тьму, и был чудовищно одинок в этой бесконечности…
А потом появился свет. Маленькая искра – настолько маленькая, что я даже подумал, что ничего не было, что мне просто показалось. Но искра не исчезла: становясь то тусклее, то ярче, она пульсировала в такт с глухими ударами, которые вдруг заполонили вселенную… "Это же бьется мое сердце!", вдруг догадался я.
А звезда разгоралась все ярче, ее свет ослеплял, тьма рассеивалась, удары набатом сотрясали мироздание – и в какой-то миг через них пробился тихий голос: "Очнитесь, Саша… Очнитесь…"
Я не смог уловить того момента, когда тьма исчезла окончательно – вокруг был лишь ослепительное сияние, словно я прорвал тонкую преграду, и взглянул прямо на солнце.
…Спину ломило, руки и ноги затекли, и сейчас их покалывало тысячами крошечных иголочек, и мышцы дрожали от слабости. Перед глазами переливались радужные круги, но они постепенно таяли, и сквозь них я уже различал бугристые каменные стены и низкий каменный потолок.
– Очнитесь, Саша… Вы меня слышите? – надо мной склонился Анте.
– Слы-ы… Слышу.
– Ну вот и отлично, – Илья Карлович улыбнулся, привычным движением поправил очки. – Давайте, я вам помогу…
Он помог мне принять сидячее положение, и я оперся спиной о каменную стену. Покалывание в конечностях постепенно сходило на нет, растаяли и радужные круги перед глазами.
Сбоку послышался сдавленный стон.
– Какого черта…, – прохрипел Вейхштейн. – Где мы?
Ого, и Володька здесь. Что же выходит, мы влипли всей группой?
– И где остальные? – добавил я.
– Это пещера где-то в недрах Горы Грома, как я понимаю, – сказал Анте. – А с остальными все в порядке. С Зоей тоже, – добавил он негромко, так, чтобы было слышно только мне.
Я залился краской – во всяком случае, уши у меня буквально пылали.
– Что случилось? Как мы здесь оказались? – спросил я у Анте. – Я ничего не помню… Сидели вроде у костра, а потом – бах! – и темнота…
– Не знаю, – пожал плечами тот. – Возможно, каким-то усыпляющим газом нас накрыло.
Володька, чертыхаясь, тоже смог сесть.
– Остальные пока спят, – пояснил Илья Карлович. – А вот вас нужно было привести в чувство.
– Что значит "нужно было"? – насторожился Вейхштейн. – Нужно кому?
– Ему, – непонятно ответил Анте, и, отойдя в сторону, присел на округлый гранитный валун. Мгновением позже пещера осветилась неярким желтоватым светом.
Метрах в шести от нас, опираясь на большой черный камень, стоял самый странный человек, которого мне когда-нибудь приходилось видеть. Фигура его казалась искаженной: я не сразу понял, что дело отнюдь не в каких-то пороках развития, а в причудливом костюме, облегавшем тело неизвестного, словно вторая кожа. Увеличенные локтевые и коленные суставы, непонятные наросты на плечах, едва заметный горб, губчатая стойка воротника, толстые тугие шнуры, повторяющие контуры основных групп мышц – что это за одежда такая? Сама же ткань костюма выглядела так, словно была живой: в какой-то момент по ней даже прошла чуть заметная волна, и она, до этого момента отливавшая изумрудным, на долю секунды вдруг приобрела неприятный белесый цвет рыбьего брюха. На левом плече ровно тлел багровый огонек, из-под воротника сочилось чуть заметное голубоватое свечение – в нем холодно отблескивала тонкая изогнутая стальная полоска, начинавшаяся за ухом неизвестного, следовавшая до виска, и, повторив рисунок глазницы, заканчивавшаяся под левым глазом. Нос и рот его были прикрыты каким-то подобием маски из матового металла, по бокам ее пульсировали серо-белые мембраны.
Но ведь это определенно человек! Как же это увязать с "бесами"? А может, он тоже пленник? Хотя нет, ведь Анте сказал, что этот неизвестный, по сути, отдал ему приказ…
– Ваш сотоварищ довел, что вы руководство группой, – сказал неизвестный. Не сразу и поймешь, что он говорит – вроде и по-русски, а некоторые слова пропускает, или путается во всяких там склонениях. Иностранец, что ли? Да еще и голос его был глухой, ровный и какой-то неживой, будто говорит через забитый ватой жестяной рупор. – Это странно, если наивысший уровень интеллекта среди вас он.
Мы с Вейхштейном, не сговариваясь, посмотрели на Анте. Тот пожал плечами.
– Я не знаю, с чего он так решил. Только я битых полчаса доказывал ему, что я здесь не главный.
– То есть сначала он пробудил вас? – спросил Володька.
– Ну да. Он как-то может контролировать это бессознательное состояние. А потом, когда я ему объяснил, что к чему, он решил привести разбудить вас.
– Что ему нужно? – вполголоса спросил я.
– Понятия не имею. Я старался не говорить ничего определенного…
Неизвестному, похоже, наскучили наши перешептывания.
– Гнались моих сервов?
– Кого? – не понял я.
В следующее мгновение то, что я принял за большой камень рядом с неизвестным, дрогнуло – одно из тех существ, которых мы с легкой руки Радченко называли "бесами", плавно выпрямилось во весь свой трехметровый рост, вспыхнули желтым огнем раскосые глаза. Я вжался спиной в камень: от осознания того, что одно их этих созданий все время было рядом, мне стало страшно.
– Помощников. Служителей, – пояснил человек, коснувшись предплечья "беса". – Догоняли их?
– А то вы не знаете, – сплюнул Вейхштейн. – Ваши… сервы у нас выкрали алмазы. Как шантрапа последняя.
– Шантрапа? – человек устремил взгляд куда-то сквозь нас, будто бы читал надпись, появившуюся за нашими спинами. – А, очевидно. Проходимцы, негодяи.
Он словно рассуждал вслух. Потом снова вперился взглядом в нас.
– Следовательно, алмазы причина. Этого ожидал должен, – человек чуть заметно кивнул. – Одна маленькая ошибка тянет-влечет-вызывает последовательность событий. Цепь! Совершенно ненужную цепь.
– Как же, ненужную, – скривился Володька. – Тогда какого черта вы их забирали, наши алмазы?
– Это случайность. Ошибка, говорил. Структура накринов с алмазов структурой схожа, подобна частично. Взяты поэтому были.
"Накрины"? Это еще что такое?
– Алмазы ценны для вас?
Я только раскрыл рот, чтобы ответить, насколько нам нужны эти алмазы, но почувствовал на плече руку Анте. "Спокойнее", говорили его глаза, "подумайте, прежде чем ответить".
В самом деле: стоит ли выказывать большую заинтересованность? Если дело дойдет до переговоров, не стоит заранее снижать свои шансы… Проклятье, о чем это я? Какие еще переговоры?
– Ответ вообще очевиден, – продолжил неизвестный. – Конечно, иначе вы не рисковали бы, не гнались бы.
Да уж, этого гражданина на мякине не проведешь, даром что говорит смешно.
– Тогда есть-хватит-достаточно оснований, чтобы достижение соглашения.
Я едва не икнул. Вот тебе и переговоры…
– Какого еще соглашения? – поинтересовался Володька.
Человек как-то странно повел глазами в сторону – влево, и чуть вниз – и в воздухе перед нами возникло изображение. Это было как кино, но оно было цветным, и обходилось без всякого белого экрана или проектора. Чудеса!
Ущелье, скалистая осыпь – знакомое место… Да мы же проходили здесь! Точно: только мы видели эту местность снизу, а сейчас видим сверху. Но на висящей в воздухе картине были не мы: там двигалась колонна солдат с винтовками и ручными пулеметами. Португальцы… Солдат было много – я насчитал около трех десятков, но конец колонны скрывался за холмом, и сколько их было всего, я мог только догадываться. Впереди двигался рослый мужчина в камуфлированной форме – он был светловолосым и гораздо менее загорелым, чем все остальные. Может быть, тот самый немец, про которого говорили по рации? Выходит, нас все же выследили. Проклятье! Все старания насмарку, все заметание следов…
– Ваши противники, так? – сказал неизвестный. – Увидел серв. Они преследуют вас, им в этот момент десять часов пути до здесь. Ночью идти нет, здесь прийти в середина дня день вперед.
"Португальцы в десяти часах пути, ночью не пойдут, будут здесь завтра в полдень", перевел я про себя его тарабарщину.
– И? – спросил я.
– Замедлить ваших догонятелей вы должны четыре час. Восстановление движется-следует-протекает как нужно, но раньше успеть не способен.
"Что за восстановление? Восстановление чего?", подумал я. "Надо бы выяснить…" Вслух же спросил:
– Вы говорили о каком-то соглашении… В чем же оно будет заключаться?
– Ваша задача замедлить догонятелей на четыре час! После верну вам ваше.
– Хорошенькое дело, – фыркнул Вейхштейн. – Сначала ограбили нас, а теперь мы, чтобы свое же назад вернуть, должны еще и службу сослужить? В тридевятое царство не сбегать заодно?
– Нет, не нужно бегать, – после короткой паузы сказал неизвестный, похоже, не понявший издевки. – Замедлить надо врага. Но сделать я говорю, придется: иного выхода-возможности-решения нет.
– Почему это?
– Если корабль окажется в руки ваших врагов, последствия катастрофические. Для вас, всей страны вашей, всего мира даже. Ваш враг получит очень мощнейшее оружие, которое судьбу всего мира нарушит.
– Те синие молнии? – недоверчиво улыбнулся я.
– Нет, не шокеры я имею в виду – они даже не оружие. Мой корабль опаснее тысяч танков или самолетов для вас может оказаться, страшнее даже атомной бомбы.
– Страшнее чего?
– Атомной… Нет, для этого у вас пока еще рано. Просто примите: если ваши враги захватят корабль меня, ваша страна и весь мир обречены.
– А почему бы нам просто не подорвать этот ваш корабль? – спросил я. – Фора во времени у нас есть, сможем уйти. И корабль врагу не достанется…
Конечно, это был блеф. Если погоня так близка, то рано или поздно нас настигнут – и скорее рано, чем поздно. Португальцам достаточно вызвать помощь из других гарнизонов, которая нас перехватит…
– Неприемлемо, – покачал головой неизвестный. – Возможность возвращения для меня исчезнет.
Хм-м, а гражданин-то с гнильцой. Своя шкура всего важнее, выходит?
– Если мы задержим португальцев и дадим вам возможность скрыться, что будет с нами? – спросил Анте. – Ведь ради помощи вам мы лишаемся форы во времени, а много ли толку с алмазов, если мы попадем в лапы португальцам?
– Разумно, – кивнул неизвестный. – В таком случае после восстановления я могу вас отсюда. Вас улететь, я говорю.
– На родину?
– Нет, ваша родина далеко-много. Есть ограничения по перемещению в пространстве для меня. Корабль может только половину дистанции преодолеть – больше нет. Половину расстояния-дальности.
Мне вспомнился наш спор на прииске, когда мы решали, куда будем уходить. Интересно, если этот странный человек и в самом деле нас вывезет – дотянем ли мы до Ирана?
– Потом я уйду к себе на корабле. В континуум свой, в мое пространство-время.
Взглянув на наши непонимающие лица, человек пояснил:
– Мое пространство-время, мой рядом-мир от вашего очень похоже. Это такая же Земля, но с вашей Землей она пересекается не может – не способна – не есть, существует сама, но рядом, – он изобразил в воздухе параллельные прямые. – Сознаете? Всегда рядом, общее много – но не пересекаются, разные. Есть еще другие – они похожи мало чем дальше друг друга находятся. Ваш мир с мой очень близко, но попасть туда нельзя – только с помощью аномальных проходов-искажений полевой матрицы или проникающих кораблей как мой. Но я не в одном времени с вами, я во времени вперед живу намного.
– То есть вы… из будущего?
– Да. Будущего, но рядом-мира, не вашего.
– С ума сойти, – я потер ладонью лоб.
– Почему мы должны вам верить? – спросил Анте.
– Разумно, – снова кивнул неизвестный. – Об интеллекте правильно предположил. Я могу-умею-способен объяснить странные вещи о том, что происходит, которые вы не понимаете еще. Также-кроме-дополнительно я один могу вас отсюда спасти, улететь от врага – говорил уже это. Верить можете-вынуждены-должны – альтернативы не имеете.
– И какие же вещи вы можете объяснить?
– Как появилось то место, где вы извлекали алмазы – хотите вы это знать?
– Кто знает? Бояться – оно, конечно, не стоит, а опасаться чего-нить, это завсегда полезно. Мы ж с вами не знаем, может эти "бесы" кем посланы? Вдруг там кто похитрее да позлее сидит? Так что вы утром в задний заслон двоих только отправьте. А Валяшко пусть с пулеметом наготове идет чуть по-спереди от вас.
– А ты, Семеныч? Тебя утром не будет?
– Не, мы с Григорием сейчас позавтракаем и отправимся. Ты остальным часок дай поспать, потом поднимай, чтобы после шести уже выступить. Тут гляди, скоро рассветать начнет.
– Долго ли гнаться еще?
– Кто ж знает? С божьей помощью догоним. Ты ж знаешь, как в народе говорят? "Сколь веревочке не виться, конец все равно будет". Так и здесь. Я вот знаешь, чего еще опасаюсь? По горе идти не сможете. Напролом даже "бесы" не поперли. Приняли они влево и по склону, по-над речкой бегли. Я нарочно пробовал по склону пройти – нет, груженому человеку нечего делать, а с лошадью тем более. Тоже придется из долины на север, через реку и по берегу другой идти. Она уже побольше – Эквимина сама, которая около прииска была. Там в сумерках плохо видать было, но чую я, впереди лес. Как бы не в лесу и было ихнее логово.
– Лес – это ж для нас хорошо! – сказал я.
– Ну да. Вот я чего и боюсь: ползете вы тут по горам, как вошь по плеши, все на виду. Слыхал же, ребята сказывали про самолет? Не дай бог сюда прилетит. Жалею я теперь, что не стал балахоны брать, в каких здешние мужики да бабы ходят. Накинули бы, все маскировка. Хотя, с другой стороны, все равно не поверили бы. К чему такой толпе негров по горам шляться в стороне от дороги, да еще с лошадьми? Их тут отродясь нет ни у кого, все быки да ишаки. К тому же место запретное. Слыхал я, будто люди этой горы боятся и лес этот – ни ногой.
– А как она называется? Не Гора ли Грома?
– Это ты про ту бумажку, про камни думаешь? Может и так, я не знаю. Это ж только товарищ Денисов с местными дружбу водил. Он может и сказал бы, а я не ведаю. Только сдается мне, что она и есть. Все ведь сходится тогда.
– Значит, идти нам далеко не придется?
– Стало быть, так.
– Хорошо, – кивнул я. А самому тут же стало страшно. Ну да, догоним мы их, а там… что? Я ведь до сих пор не задумывался, как мы будем противостоять молниям, парализующим тело. Наши пули причиняют им небольшой ущерб, а если принять, что в логове этих "бесов", скажем, штук десять?
– Думаешь, что делать, когда настигнем? – прозорливо спросил Радченко. – Как в той присказке как бы не случилось, верно?
– Какой?
– Про медведя. Пошли мужики в лес. Кличут одного: Иван, ты где? Медведя поймал, братцы! Так тащи его сюда. Да он не идет! Так сам иди! Да он меня не пускает!
– Да уж… верная присказка.
– Ну, не горюнься так сильно. На кажного медведя рогатина найдется.
Хлопнув меня по плечу, Радченко легко поднялся и вернулся в лагерь. Он поднял Кондратьева, и вскоре они пропали, двинувшись в горы.
* * *
Я сделал все, как велел мне старшина. Разбудил лагерь вскоре после пяти; возились все довольно долго – пока то да се, умылись-прибрались, выпили кофе, сваренного Олейником, нагрузили рюкзаки – уже седьмой час был. В нашем ущелье солнце не появилось, но видно было, что в долине на севере и на далеком склоне поднявшейся за ней горы оно светит вовсю. Я разослал дозоры, вооружил Валяшко ручным пулеметом и велел идти впереди и левее. Затем мы выступили.
Днем река, кажется, шумела гораздо сильнее, чем ночью. Она стекала с высоких камней справа небольшим водопадом и потом бурлила вокруг гладких валунов, растекаясь на довольно большой площади неспокойным заливчиком. Форсировать ее было трудновато: камни скользкие, вода холодная. К тому же, нам пришлось не просто перейти с берега на берег. Река некоторое время текла по нашему ущелью, занимая его почти от стены до стены. Затем склоны расступились, река отвернула на северо-запад, а нам надо было карабкаться по осыпи на юго-восток. Впереди по широкой долине, поросшей кустами и даже редкими баобабами, текла Эквимина. Но наш берег был узким; выставлять с той стороны дозор смысла не было, поэтому Клюйко, которого я определил было налево, немного попылив обычной для здешних мест красноватой пылью, примкнул к основной группе.
Мы продвигались вперед медленно, лавируя между камнями и расщелинами. Можно было спуститься к реке, но там при случае скрыться было вовсе негде. Стоило подняться солнцу, с моря поползли первые облака, серые и низкие. Хорошо бы они укрыли нас разом и от палящих лучей, и от самолетов, чтобы было не как вчера.
Часа через два после возобновления похода Клюйко обнаружил пирамиду, сложенную из камней, с воткнутой в нее кривой и сухой палкой.
– Знак нам от Семеныча – дескать, правильно идем! – воскликнул Борис.
– Как будто тут можно идти неверно, – хмыкнул Раковский. – Слева река, справа гора.
Препираться с ним никто не стал, даже Вершинин. Впрочем, он с Зоей шел достаточно далеко от головы. Позади них шли только Олейник и Попов. Валяшко впереди нас залез на один из камней и помахал рукой. Я немедленно двинулся вперед велев остальным остановиться и приготовиться ко всяким неожиданностям. Но оказалось, что наш пулеметчик просто заметил далеко впереди лес. Непонятно, почему там он был, а здесь нет? На глаз казалось, что до первых деревьев будет километра полтора, а то и меньше.
Правда, прежде чем мы добрались до леса, пришлось преодолевать еще одну речушку, текшую к Эквимине. Вот еще одна странность Анголы: при всей пустынности и засушливости речек тут очень много. Маленькие очень они, правда. Вот у этой ширина была не больше метра. Просто узкий желобок в каменном ложе, и вода почему-то мутная.
Через два часа мы уже были у опушки леса. Тучи к тому моменту заволокли все небо, но я уже знал, что ждать дождя бесполезно. Еще один парадокс: облачности сколько угодно, осадков – ноль. Все не как у нас. Так как к тому времени мы шли уже порядка пяти часов, пора было сделать привал. Неутомимый Клюйко нашел дерево с отломанной веткой, еще один знак. Возле него мы и стали устраиваться. Через несколько минут появился Кондратьев.
– Дальше я лошадями никак. Придется их здесь с кем-то оставить. "Бесы" повернули наверх, по самой чащобе. Кроме того, там еще одна река, сущее болото местами. Склон крутой, буреломы, лианы кругом. Старшина просил вас, товарищ капитан, к нему добираться с парой бойцов.
Пока готовился нехитрый обед, у нас разгорелся очередной спор. Кому оставаться, кому идти – так стоял вопрос.
– Я тоже иду, – настаивал Сашка.
– Ты же слышал, – сказал я. – Старшина бойцов просил. Не зря же, как ты думаешь?
– Теперь у нас все бойцы! – отрезал Вершинин.
– И Зоя тоже? – вырвалось у меня. Сашка словно на бегу налетел на стену.
– Она? Нет, конечно, Зоя…
На его беду, девушка стояла рядом и все слышала. Она тут же взяла бедного Вершинина в оборот, доказывая, что он напрасно считает ее изнеженной барышней, которую надо оберегать и от всего ограждать.
Таким образом, от претензий Сашки я избавился; остальные идти в лес не рвались, особенно Попов и Раковский, которым переход давался труднее остальных.
Быстро перекусив, я взял с собой Быстрова и Яровца. Проверив вооружение и выложив все лишнее, мы отправились вслед за Кондратьевым.
– Семеныч велел при всех на всякий случай не говорить, – зашептал Гриша, как только мы углубились в лес. – Странное мы место нашли, вот он и хочет его проверить, чтобы кто прикрывал. На берегу реки там пройма в горе немалая, вроде как лужайка. Отродясь в здешних лесах такого не видывали. Вроде она зеленая, камешки лежат, а что-то не так. Кругом вон поглядите, обезьяны по деревьям скачут, птицы орут, пауков прорва, а там вокруг тишина и спокойствие. Подозрительно это показалось ему.
Я похвалил старшину за верные действия. Хотя что ему моя похвала? Потом пришлось сосредоточиться на преодолении густого подлеска. Жарко было неимоверно, тяжелый автомат постоянно норовил зацепиться за что-нибудь, да еще приходилось следить, чтобы под ногами палки не очень трещали.
Вскоре мы дошли до речки. Создавалось впечатление, что она течет прямо по корням деревьев; иногда вода полностью исчезала под нависшими над ней переплетениями веток. Под ногами захлюпало, а Быстров даже оступился и едва не упал. Где-то недалеко истошно орала какая-то живность – я не имел понятия, зверь это или птица. Кондратьев сделал знак, чтобы мы вели себя еще осторожнее. Потом пришлось карабкаться наверх, цепляясь за сучья и стволы деревцов. Наконец, Кондратьев встал и заозирался.
– Вот тут должен быть Семеныч, за этим камнем мшистым. Там уже недалеко обрыв, который над полянкой нависает. Он на нем залечь собирался.
Мы осторожно двинулись в обход камня, но обогнуть его не успели. Вроде бы ничего не изменилось, но тело мое пронзило судорогой: кажется, каждую мышцу свело, вывернуло наизнанку и натянуло. Больно было ужасно. В следующий момент времени я падал, целя в покосившийся ствол какого-то дерева носом. Как так получилось, я не понял. Едва успев повернуть голову, я врезался в ствол макушкой, взвыл от боли и покатился по мягкой земле. Вокруг разлетались прелые листья и гнилые палки, автомат больно колотил меня в бок и в руку. Вот тебе на, Аника-воин! Не нужны никакие враги, вон как сам себя покалечил. Я с ужасом подумал, что весь этот нелепый, шумный переполох выдал наше положение врагам. От такой мысли едва слезы не хлынули из глаз; я наконец прекратил кувырки и застыл где-то под раскидистым кустом. Вверх по склону мелькнула неясная тень. Видимо, у меня помутилось в глазах, так что я ничего толком не мог разглядеть.
– Гриша! Иван! Федя! – позвал я сипло, но никто мне не ответил. Вдруг четкость зрения вернулась и я увидел рядом высокую, тощую фигуру. Треугольное лицо склонилось ко мне, желтые глаза горели огнем. "Бес"!!! Я отчаянно засучил ногами, пытаясь отползти от него, и одновременно нащупывал автомат. В воздухе что-то сверкнуло. Пару мгновений мне еще казалось, что я продолжаю шевелить руками и ногами, но это было не так. Тело парализовало. Опять, то же самое, что было на прииске! Они делают с нами все, что только захотят. Внезапного нападения не получилось, а мы опять в их власти. Тогда они ушли, ничего плохого не сделав, а вот сейчас? Не поступят ли из высших соображений, как мы с тем несчастным португальцем?
Лежа на месте с вывернутой головой, скрюченными конечностями, я беспомощно наблюдал, как к "бесу" подошел второй, точно такой же. В обеих руках он держал по неподвижному человеку – кажется, это были Кондратьев и Быстров. Картина была нереальная: тощее, в чем только душа держится, существо запросто несло двоих здоровых мужиков! Ноги "беса" глубоко уходили в почву от тяжести, но других проблем ему ноша не доставляла.
"Старшина, где же старшина?", билась у меня отчаянная мысль. На него у нас единственная надежда. Однако другая мысль, быстро пришедшая на место первой, эту надежду безжалостно убила. Радченко не дал бы захватить нас вот так, как курят, без единого выстрела и без шансов на сопротивление. Значит, он тоже схвачен, или что похуже. Не хочется верить, будто такого умелого вояку и следопыта взяли, как и нас, без шума и пыли – но другого ответа нет. От жуткой нелепости ситуации мне хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Надо же, так упорно добираться сюда лишь для того, чтобы быть схваченными! Какие же мы жалкие по сравнению с этими неизвестными силами…
"Бес" наклонился надо мной, будто хотел что-то сказать. Может, все-таки это разумное существо и сейчас он объяснится, отпустит, и все будет хорошо? Нет, он просто протянул ко мне трехпалую лапу и крепко ухватил за шкирку, словно котенка. Можно было спорить на деньги, что в другой лапе у него безвольно повис Яровец.
"Бес" рванул куда-то прямо через заросли, сшибая моей головой сучья. Я попытался истошно закричать, только тщетно. Единственное, что я мог делать – это смотреть и слушать. Ну, еще дышать. Ветки били меня в лицо, сучья царапали щеки, за шиворот сыпался мусор. Боли никакой я не чувствовал, и то хорошо. Потом мы ухнули вниз, мимо мелькнул крутой склон – красно-черный слой почвы, затем камень с прожилками белого и желтого. При приземлении голова дернулась, едва не оторвавшись. Кажется, это была та самая таинственная лужайка, за которой мы собирались наблюдать – ровное место, покрытое будто бы зеленоватым туманом. Перед глазами все поплыло, голова закружилась. Еще немного – и меня стошнит! В тот же момент я отключился.
Александр ВЕРШИНИН,
21-22 декабря 1942 года
Меня окружала темнота. Это было жуткое и странное чувство – не видя своего тела, я словно таял во тьме, растворялся в ней, терял себя мельчайшими частицами, рассыпался пылью. Так могла бы ощущать себя древняя статуя, погрузившаяся на морское дно – некогда идеальная, она каждый день проигрывала очередную схватку с безжалостным временем и столь же безжалостной водой, и каждое поражение стоило ей нескольких пылинок камня. Каплями сочились годы, ручейками текли века, тысячелетия ревущими водопадами обрушивались в темный провал прошлого – время и вода скругляли углы, сглаживали детали, превращая произведение искусства в кусок камня прихотливой формы, в изгибах которого лишь с большим трудом угадывались очертания древнего памятника. При этом я не знал, сколько времени минуло – может быть, звезды родились и умерли, а может быть, его едва достало, чтобы один раз моргнуть. Я ощущал лишь тьму, и был чудовищно одинок в этой бесконечности…
А потом появился свет. Маленькая искра – настолько маленькая, что я даже подумал, что ничего не было, что мне просто показалось. Но искра не исчезла: становясь то тусклее, то ярче, она пульсировала в такт с глухими ударами, которые вдруг заполонили вселенную… "Это же бьется мое сердце!", вдруг догадался я.
А звезда разгоралась все ярче, ее свет ослеплял, тьма рассеивалась, удары набатом сотрясали мироздание – и в какой-то миг через них пробился тихий голос: "Очнитесь, Саша… Очнитесь…"
Я не смог уловить того момента, когда тьма исчезла окончательно – вокруг был лишь ослепительное сияние, словно я прорвал тонкую преграду, и взглянул прямо на солнце.
…Спину ломило, руки и ноги затекли, и сейчас их покалывало тысячами крошечных иголочек, и мышцы дрожали от слабости. Перед глазами переливались радужные круги, но они постепенно таяли, и сквозь них я уже различал бугристые каменные стены и низкий каменный потолок.
– Очнитесь, Саша… Вы меня слышите? – надо мной склонился Анте.
– Слы-ы… Слышу.
– Ну вот и отлично, – Илья Карлович улыбнулся, привычным движением поправил очки. – Давайте, я вам помогу…
Он помог мне принять сидячее положение, и я оперся спиной о каменную стену. Покалывание в конечностях постепенно сходило на нет, растаяли и радужные круги перед глазами.
Сбоку послышался сдавленный стон.
– Какого черта…, – прохрипел Вейхштейн. – Где мы?
Ого, и Володька здесь. Что же выходит, мы влипли всей группой?
– И где остальные? – добавил я.
– Это пещера где-то в недрах Горы Грома, как я понимаю, – сказал Анте. – А с остальными все в порядке. С Зоей тоже, – добавил он негромко, так, чтобы было слышно только мне.
Я залился краской – во всяком случае, уши у меня буквально пылали.
– Что случилось? Как мы здесь оказались? – спросил я у Анте. – Я ничего не помню… Сидели вроде у костра, а потом – бах! – и темнота…
– Не знаю, – пожал плечами тот. – Возможно, каким-то усыпляющим газом нас накрыло.
Володька, чертыхаясь, тоже смог сесть.
– Остальные пока спят, – пояснил Илья Карлович. – А вот вас нужно было привести в чувство.
– Что значит "нужно было"? – насторожился Вейхштейн. – Нужно кому?
– Ему, – непонятно ответил Анте, и, отойдя в сторону, присел на округлый гранитный валун. Мгновением позже пещера осветилась неярким желтоватым светом.
Метрах в шести от нас, опираясь на большой черный камень, стоял самый странный человек, которого мне когда-нибудь приходилось видеть. Фигура его казалась искаженной: я не сразу понял, что дело отнюдь не в каких-то пороках развития, а в причудливом костюме, облегавшем тело неизвестного, словно вторая кожа. Увеличенные локтевые и коленные суставы, непонятные наросты на плечах, едва заметный горб, губчатая стойка воротника, толстые тугие шнуры, повторяющие контуры основных групп мышц – что это за одежда такая? Сама же ткань костюма выглядела так, словно была живой: в какой-то момент по ней даже прошла чуть заметная волна, и она, до этого момента отливавшая изумрудным, на долю секунды вдруг приобрела неприятный белесый цвет рыбьего брюха. На левом плече ровно тлел багровый огонек, из-под воротника сочилось чуть заметное голубоватое свечение – в нем холодно отблескивала тонкая изогнутая стальная полоска, начинавшаяся за ухом неизвестного, следовавшая до виска, и, повторив рисунок глазницы, заканчивавшаяся под левым глазом. Нос и рот его были прикрыты каким-то подобием маски из матового металла, по бокам ее пульсировали серо-белые мембраны.
Но ведь это определенно человек! Как же это увязать с "бесами"? А может, он тоже пленник? Хотя нет, ведь Анте сказал, что этот неизвестный, по сути, отдал ему приказ…
– Ваш сотоварищ довел, что вы руководство группой, – сказал неизвестный. Не сразу и поймешь, что он говорит – вроде и по-русски, а некоторые слова пропускает, или путается во всяких там склонениях. Иностранец, что ли? Да еще и голос его был глухой, ровный и какой-то неживой, будто говорит через забитый ватой жестяной рупор. – Это странно, если наивысший уровень интеллекта среди вас он.
Мы с Вейхштейном, не сговариваясь, посмотрели на Анте. Тот пожал плечами.
– Я не знаю, с чего он так решил. Только я битых полчаса доказывал ему, что я здесь не главный.
– То есть сначала он пробудил вас? – спросил Володька.
– Ну да. Он как-то может контролировать это бессознательное состояние. А потом, когда я ему объяснил, что к чему, он решил привести разбудить вас.
– Что ему нужно? – вполголоса спросил я.
– Понятия не имею. Я старался не говорить ничего определенного…
Неизвестному, похоже, наскучили наши перешептывания.
– Гнались моих сервов?
– Кого? – не понял я.
В следующее мгновение то, что я принял за большой камень рядом с неизвестным, дрогнуло – одно из тех существ, которых мы с легкой руки Радченко называли "бесами", плавно выпрямилось во весь свой трехметровый рост, вспыхнули желтым огнем раскосые глаза. Я вжался спиной в камень: от осознания того, что одно их этих созданий все время было рядом, мне стало страшно.
– Помощников. Служителей, – пояснил человек, коснувшись предплечья "беса". – Догоняли их?
– А то вы не знаете, – сплюнул Вейхштейн. – Ваши… сервы у нас выкрали алмазы. Как шантрапа последняя.
– Шантрапа? – человек устремил взгляд куда-то сквозь нас, будто бы читал надпись, появившуюся за нашими спинами. – А, очевидно. Проходимцы, негодяи.
Он словно рассуждал вслух. Потом снова вперился взглядом в нас.
– Следовательно, алмазы причина. Этого ожидал должен, – человек чуть заметно кивнул. – Одна маленькая ошибка тянет-влечет-вызывает последовательность событий. Цепь! Совершенно ненужную цепь.
– Как же, ненужную, – скривился Володька. – Тогда какого черта вы их забирали, наши алмазы?
– Это случайность. Ошибка, говорил. Структура накринов с алмазов структурой схожа, подобна частично. Взяты поэтому были.
"Накрины"? Это еще что такое?
– Алмазы ценны для вас?
Я только раскрыл рот, чтобы ответить, насколько нам нужны эти алмазы, но почувствовал на плече руку Анте. "Спокойнее", говорили его глаза, "подумайте, прежде чем ответить".
В самом деле: стоит ли выказывать большую заинтересованность? Если дело дойдет до переговоров, не стоит заранее снижать свои шансы… Проклятье, о чем это я? Какие еще переговоры?
– Ответ вообще очевиден, – продолжил неизвестный. – Конечно, иначе вы не рисковали бы, не гнались бы.
Да уж, этого гражданина на мякине не проведешь, даром что говорит смешно.
– Тогда есть-хватит-достаточно оснований, чтобы достижение соглашения.
Я едва не икнул. Вот тебе и переговоры…
– Какого еще соглашения? – поинтересовался Володька.
Человек как-то странно повел глазами в сторону – влево, и чуть вниз – и в воздухе перед нами возникло изображение. Это было как кино, но оно было цветным, и обходилось без всякого белого экрана или проектора. Чудеса!
Ущелье, скалистая осыпь – знакомое место… Да мы же проходили здесь! Точно: только мы видели эту местность снизу, а сейчас видим сверху. Но на висящей в воздухе картине были не мы: там двигалась колонна солдат с винтовками и ручными пулеметами. Португальцы… Солдат было много – я насчитал около трех десятков, но конец колонны скрывался за холмом, и сколько их было всего, я мог только догадываться. Впереди двигался рослый мужчина в камуфлированной форме – он был светловолосым и гораздо менее загорелым, чем все остальные. Может быть, тот самый немец, про которого говорили по рации? Выходит, нас все же выследили. Проклятье! Все старания насмарку, все заметание следов…
– Ваши противники, так? – сказал неизвестный. – Увидел серв. Они преследуют вас, им в этот момент десять часов пути до здесь. Ночью идти нет, здесь прийти в середина дня день вперед.
"Португальцы в десяти часах пути, ночью не пойдут, будут здесь завтра в полдень", перевел я про себя его тарабарщину.
– И? – спросил я.
– Замедлить ваших догонятелей вы должны четыре час. Восстановление движется-следует-протекает как нужно, но раньше успеть не способен.
"Что за восстановление? Восстановление чего?", подумал я. "Надо бы выяснить…" Вслух же спросил:
– Вы говорили о каком-то соглашении… В чем же оно будет заключаться?
– Ваша задача замедлить догонятелей на четыре час! После верну вам ваше.
– Хорошенькое дело, – фыркнул Вейхштейн. – Сначала ограбили нас, а теперь мы, чтобы свое же назад вернуть, должны еще и службу сослужить? В тридевятое царство не сбегать заодно?
– Нет, не нужно бегать, – после короткой паузы сказал неизвестный, похоже, не понявший издевки. – Замедлить надо врага. Но сделать я говорю, придется: иного выхода-возможности-решения нет.
– Почему это?
– Если корабль окажется в руки ваших врагов, последствия катастрофические. Для вас, всей страны вашей, всего мира даже. Ваш враг получит очень мощнейшее оружие, которое судьбу всего мира нарушит.
– Те синие молнии? – недоверчиво улыбнулся я.
– Нет, не шокеры я имею в виду – они даже не оружие. Мой корабль опаснее тысяч танков или самолетов для вас может оказаться, страшнее даже атомной бомбы.
– Страшнее чего?
– Атомной… Нет, для этого у вас пока еще рано. Просто примите: если ваши враги захватят корабль меня, ваша страна и весь мир обречены.
– А почему бы нам просто не подорвать этот ваш корабль? – спросил я. – Фора во времени у нас есть, сможем уйти. И корабль врагу не достанется…
Конечно, это был блеф. Если погоня так близка, то рано или поздно нас настигнут – и скорее рано, чем поздно. Португальцам достаточно вызвать помощь из других гарнизонов, которая нас перехватит…
– Неприемлемо, – покачал головой неизвестный. – Возможность возвращения для меня исчезнет.
Хм-м, а гражданин-то с гнильцой. Своя шкура всего важнее, выходит?
– Если мы задержим португальцев и дадим вам возможность скрыться, что будет с нами? – спросил Анте. – Ведь ради помощи вам мы лишаемся форы во времени, а много ли толку с алмазов, если мы попадем в лапы португальцам?
– Разумно, – кивнул неизвестный. – В таком случае после восстановления я могу вас отсюда. Вас улететь, я говорю.
– На родину?
– Нет, ваша родина далеко-много. Есть ограничения по перемещению в пространстве для меня. Корабль может только половину дистанции преодолеть – больше нет. Половину расстояния-дальности.
Мне вспомнился наш спор на прииске, когда мы решали, куда будем уходить. Интересно, если этот странный человек и в самом деле нас вывезет – дотянем ли мы до Ирана?
– Потом я уйду к себе на корабле. В континуум свой, в мое пространство-время.
Взглянув на наши непонимающие лица, человек пояснил:
– Мое пространство-время, мой рядом-мир от вашего очень похоже. Это такая же Земля, но с вашей Землей она пересекается не может – не способна – не есть, существует сама, но рядом, – он изобразил в воздухе параллельные прямые. – Сознаете? Всегда рядом, общее много – но не пересекаются, разные. Есть еще другие – они похожи мало чем дальше друг друга находятся. Ваш мир с мой очень близко, но попасть туда нельзя – только с помощью аномальных проходов-искажений полевой матрицы или проникающих кораблей как мой. Но я не в одном времени с вами, я во времени вперед живу намного.
– То есть вы… из будущего?
– Да. Будущего, но рядом-мира, не вашего.
– С ума сойти, – я потер ладонью лоб.
– Почему мы должны вам верить? – спросил Анте.
– Разумно, – снова кивнул неизвестный. – Об интеллекте правильно предположил. Я могу-умею-способен объяснить странные вещи о том, что происходит, которые вы не понимаете еще. Также-кроме-дополнительно я один могу вас отсюда спасти, улететь от врага – говорил уже это. Верить можете-вынуждены-должны – альтернативы не имеете.
– И какие же вещи вы можете объяснить?
– Как появилось то место, где вы извлекали алмазы – хотите вы это знать?