Страница:
Арпентиньи сел и потянул за собою Жюля:
– Мне это нравится! У вас открытое, милое лицо, приятные манеры. Выдумывать следует не так, как это сделали вы. Никаких депутаций мой друг Александр не ждет. Просто к нему пришли и приехали друзья и добрые знакомые, чтобы поболтать, повеселиться. Вы, конечно, пишете?
– Стихи и песенки для театров в Латинском квартале, – ответил Жюль. – Кроме того, я задумал написать пьесу. Для этого мне нужно…
– Для этого нужны талант, вкус, хорошее здоровье, – заметил Арпентиньи. – И еще…
– И связи, – ввернул Жюль, полагая, что именно о них и скажет его новый знакомый в конце своего перечисления. Однако он ошибся.
– И терпение, – договорил Арпентиньи. – Талант делает пьесу. Вкус пишет характеры. Хорошее здоровье заканчивает всю работу. Терпение ставит пьесу на сцене.
– Я полагаю, – несмело проговорил Жюль, – что связи в состоянии заменить хорошее здоровье и терпение.
– О, вы столичная штучка! – воскликнул Арпентиньи, поднося к глазам своим лорнет. – Но вы не совсем правы. Возьмите, к примеру, меня. Я знаю всех и каждого в Париже, и что же? Пьесы мои не идут на сцене. На что рассчитываете вы, мой друг, идя к моему дорогому Александру?
– Рассчитываю получить помощь, месье.
– Какую именно помощь хотите вы получить? Франки, совет, указания, критику? Только ради всего этого и стоило идти сюда.
– Всё, кроме денег, – ответил Жюль. – Простите, но, видимо, мне нужно прийти сюда в другой раз, – теперь глубокая ночь…
– Именно теперь, сейчас, как раз сегодня, – уверил Арпентиньи. – Александр в прекрасном настроении. Я представлю ему вас. Кстати, вы явились пешком? В наемном экипаже?
Жюль вздрогнул, но не от испуга или неловкости, а от того приятного состояния, в котором он оказался по милости этого, вовсе не такого пустого, как отзывались о нем, Арпентиньи.
– Я приехал в вашей коляске! С вашей визитной карточкой! Позвольте, я расскажу!
Жюль рассказывал, его слушали – с улыбкой такой благодушной, что Жюль решился даже спросить: неужели месье не обратил внимания на то, что его везет чужой кучер, а также не объяснит ли он, для чего понадобилось Барнаво снабдить депутата от Нанта визитной карточкой Арпентиньи и каким образом добыта эта карточка?..
– Я слаб в психологии, мне больше удаются описания природы, поэтому я и прошу вас разъяснить мне все это, – сказал Жюль.
– Где же всё то, что вы написали? – спросил в свою очередь Арпентиньи, не желая, видимо, отвечать Жюлю.
– Я не храню написанного мною, я уничтожаю черновики, они мне не нравятся. Я пока что не печатаюсь…
– Значит, у вас есть терпение и вкус, – сказал Арпентиньи. – Что касается вашего Барнаво, то он весьма своеобразно понимает связи. Кроме того, мне кажется, что в данном случае мы имеем дело с бесспорным влиянием книг моего дорогого Александра. Вот вы сказали о Барнаво, об этом кучере. Вы кто, республиканец?
– Ни в коем случае не сторонник монархии, – твердо проговорил Жюль. – Всё остальное для меня еще неясно.
Арпентиньи помрачнел. Ответ Жюля не понравился ему. Поиграв лорнетом, он сунул его в вазу с бананами. Затем встал, взял лорнет, протер стекла платком и как ни в чем не бывало произнес:
– Идемте, депутат от Нанта! Я представлю вас моему другу, так и быть! Странно, вы все же нравитесь мне. Осторожнее, здесь ступеньки из очень толстого стекла, они скользкие, как паркет. Причуды Александра порою абсурдны. Сейчас он ищет негра с рыжей бородой. Такого не найти. Сюда, мой друг. Банкет начнется в четыре часа. Сейчас три без пятнадцати. Валентина!
Подошла служанка в белом переднике и сказала, что мэтр у себя в кабинете, он работает и просит никого не впускать к нему. Арпентиньи постучал в дверь. Ни звука в ответ. Тогда он предложил Жюлю:
– Постучите, я загадал: если Александр отзовется – вы будете счастливы и богаты.
Жюль ударил в дверь кулаком. Немедленно послышался густой, певучий бас:
– Черт! Кто? Можно!
Арпентиньи и Жюль вошли в кабинет Дюма. Знаменитый романист сидел перед столом верхом на стуле и, перекинув руки через его спинку, писал, судя по размашистым движениям, очень крупными буквами. Стол был закидан исписанными листами бумаги. Дюма продолжал писать, не обращая внимания на вошедших. Он был в коротких синих штанах и ярко-синего цвета сорочке с расстегнутым воротом. Арпентиньи сказал:
– Александр, мы к тебе.
Дюма поднял голову, отложил перо, встал. Жюль ожидал увидеть нечто высокое и громоздкое и потому очень поразился, когда из-за стола вышел человек невысокого роста, с атлетически развитой грудью и плечами. Щеки Дюма лоснились от пота, всклокоченные волосы стояли густой мохнатой шапкой. Дюма был похож на борца, только что возвратившегося из цирка и решившего написать отцу и матери о своих успехах на манеже.
– Молодой писатель Жюль Верн, которого я полюбил, как только увидел, приехал из Нанта, чтобы познакомиться с тобой и просить советов и критики, – тоном декламатора произнес Арпентиньи.
– Здравствуйте! – загремел Дюма и протянул Жюлю короткую волосатую руку.
Жюль вложил свои тонкие длинные пальцы в инструмент для выжимания и сдавливания и поморщился от боли. Дюма расхохотался. Казалось, смеется не человек, а стены огромного кабинета, в котором он находится, массивная мебель и самый воздух, пропитанный запахом сигар. Когда Дюма смеялся, толстые губы его оттопыривались и глаза сверкали, словно освещенные изнутри.
– Здравствуйте, месье Жюль Верн! – раскатисто пробасил он еще раз. – Помогите мне! Фраза перестала слушаться меня! Все шло гладко – я уже придумал название для книги, я уже начал вторую главу, и вдруг – стоп! Черт знает что! Я не знаю, как сказать, что пошел сильный дождь!..
– Хлынул ливень, – подсказал Арпентиньи, располагаясь в кресле-качалке.
– Плохо! – Дюма даже ногой топнул. – Что значит – хлынул! Мне нужен сильный дождь, а ты – ливень! Что скажете вы, Жюль Верн из Нанта?
– Простите, как я могу… – пролепетал Жюль. – Как я могу давать советы Александру Дюма! Помилуйте!
– Вы ничего не знаете, вы ничего не понимаете! – Дюма замахал обеими руками. – Вся десятая глава «Графа Монте-Кристо» написана под диктовку старого попугая Круазе. Он сидел вот в этом кресле и диктовал. Я исправлял его ужасный, отвратительный слог. Ну, что же относительно дождя?
– Мне кажется, мэтр, что дождю вовсе не обязательно идти – ни сильному, ни маленькому, – сказал Жюль. – Ваши герои любят хорошую погоду.
– Ого! – прорычал Дюма и сунул в рот Жюлю сигару. – Садитесь, льстец, и – курите сигару, Жюль Верн из Нанта! Эмиль, налей ему вина, того, на этикетке которого написано, что оно сделано в семнадцатом столетии. Продолжайте, Жюль Верн! Вы мне нравитесь! Вы купили меня – да, да, купили! Я могу полюбить вас! А дождя не будет! – Он ударил кулаком по столу. – Спасибо, Жюль Верн! Действительно, мои герои любят хорошую погоду, как это я раньше не замечал этого! Тонкое, наблюдательное замечание! Молодец! Курите сигару!
– Я счастлив, мэтр, – задыхаясь, произнес Жюль. – Когда в книге хорошая погода, то хорошо на сердце и у читателя, не правда ли?
– Черт! – одобрительно воскликнул Дюма и подбежал к столу. – Эмиль! Дай ему вина и подари мои палевые перчатки! И малиновый фрак! И бархатный синий жилет! Пришли все это ему на дом, слышишь?
Он сел к столу, взял в руки перо, и оно побежало по бумаге. Десять – двенадцать строк, и исписанный лист был отброшен в сторону. Дюма принялся за новый. Арпентиньи поднес Жюлю бокал вина, себе налил в какой-то круглый, похожий на глиняную кружку, сосуд. Чокнулись и выпили. Жюлю показалось, что он влил в свой желудок расплавленный металл. Голова его закружилась; вещи в комнате поменялись местами; Дюма, сидевший справа, оказался под потолком. Жюль опустился в кресло. Веки его сомкнулись. Прилив необычайной храбрости охватил его – ему хотелось сказать: «Слушайте меня, я буду диктовать…» Вместо этого он произнес:
– Разбудите меня в начале шестого…
И заснул.
Дюма продолжал писать. Арпентиньи смаковал вторую кружку вина, макая в него бисквит. Вошел слуга и доложил, что все приглашенные в сборе. Дюма вскочил, надел золотистую рубашку, коричневые, в клетку, брюки, повязал галстук. Арпентиньи облачил своего друга в серый сюртук.
– Этот Жюль Верн молодчина, – негромко произнес Дюма и поставил под ноги Жюлю скамеечку. – Хорошие глаза, светлая улыбка – люблю! Напомни, что ровно в пять его нужно разбудить. У него, наверное, свидание. Он просил у тебя денег? Не просил? Ну, я дам ему без всякой просьбы. Идем! Если бы ты только знал, как мне все это надоело! Как сладко спит этот юноша! Фрак он надел впервые, – под мышками у него уже лопнуло! Видишь?
Ровно в пять часов Дюма покинул своих гостей, в самый разгар веселья, споров, музыки и гастрономических услад. Он вошел к себе в кабинет; слуга зажег двенадцать свечей на письменном столе Дюма и столько же на круглом столе подле спящего Жюля. Два золотых пышных пятна погрузили углы во мрак, четко проявили корешки книг в длинном, приземистом шкафу, неспокойные розовые блики кинули на потолок.
Дюма снял, сюртук, галстук, сел к столу. Дюжины свечей ему показалось мало, и он сам зажег еще шесть. Окунул перо в чернила. С минуту подумав, принялся писать, вслух произнося каждое слово:
– «Кавалер уже спал и ничего не мог слышать из того, о чем говорилось в будуаре королевы. Вошел король и, поклонившись своей супруге, отошел к окну. Королева была не в духе, ей казалось…» Что ей, черт возьми, казалось? – спросил себя Дюма. – Может быть, ей ничего не казалось! Она просто-напросто задумалась, ей было стыдно, король поймал ее… Она думала, предполагала, рассчитывала… Черт! Надоели мне короли и королевы, а без них скучно, привык! Жюль Верн! – крикнул Дюма. – Проснитесь, Жюль Верн! Помогите! За каждое слово плачу десять франков!
Жюль открыл глаза, поежился от холода, хотя в кабинете было очень тепло, вспомнил, где он находится, и вскочил. Голова его шумела, ноги – так казалось ему – были отняты по колено.
– Что мне делать с королевой, немедленно отвечайте! Шесть минут шестого! Поют птицы. Чернила сохнут на кончике моего пера. Ваша возлюбленная ждет вас. Что казалось королеве?..
– Ей казалось, мэтр, что она постарела за одну ночь, что мир хорош, как никогда, что молодость – самое драгоценное, что только есть на свете, – держась за спинку кресла, проскандировал Жюль. – Какое крепкое вино, мэтр!
– Вы произнесли двадцать семь слов, из них три лишних! Итого двадцать четыре по десять франков – получите!
Дюма открыл ящик, стоявший на полу подле книжного шкафа, отсчитал двести сорок франков, протянул их Жюлю.
– Я… – пролепетал Жюль. – Я…
– Не люблю, когда начинают с этого слова! И легко и невыразительно! Берите деньги, вы их заработали. Приблизительно по такой же расценке получаю и я.
– Мэтр! – воскликнул Жюль, отстраняя деньги. – Право, я не могу…
– Абсолютно лишние, пустые слова! За них я не плачу. Касса закрыта. Двенадцать минут шестого. Эмиль выпил не менее литра бургундского, но он крепкий человек. Люблю! Мой сын хочет познакомиться с вами, Жюль Верн! Одну минуту, мне что-то пришло в голову, я запишу. Так. Ничего интересного, ерунда! Голова подобна колоколу в рождественскую ночь. Откройте правую половину вон того шкафа, там вино, бананы, конфеты, шоколад. Вам нужно поправить свое здоровье. Налейте и мне.
Жюль сделал все, о чем просил Дюма. Налил два бокала.
– За ваши успехи, смелый и прямой Жюль Верн из Нанта! – провозгласил Дюма и только понюхал вино в своем бокале. – Этого я не могу пить, вы достали не то, которое я люблю. Ну, ладно. Но вы пейте. Ешьте бананы, их у меня страшно много. Запаситесь в дорогу шоколадом. И отправляйтесь домой. Я хочу спать. Говоря между нами, слава – беспокойная штука. Но все же желаю вам попробовать кусочек этого опасного кушанья. Вам далеко? Прямо в Нант? Ха-ха!
– У меня свои лошади, мэтр, – соврал Жюль, – то есть, я хотел сказать, что…
– Все знаю, – рассмеялся Дюма, – откройте вон ту дверцу, возьмите бутылку с белой этикеткой и дайте ее вашему кучеру. Люблю! Однако тридцать восемь шестого! Пьер! Оливье! Валентина! Сюда!
Вошел слуга.
– Скажите гостям, что они могут делать все, что им вздумается. Я захворал. Я иду спать. До свидания, Жюль Верн! Пишите, если вам хочется писать! Не пишите, если вам писать не хочется! Что касается меня, то я к вашим услугам. Вторник и пятница с полудня до трех. Перчатки и фрак необязательны. Дайте, я вас поцелую!
Жюль вошел в широкие объятья Дюма, как в жарко натопленный дом. Дюма поцеловал Жюля, похлопал по спине, дернул за мочку уха и приказал слуге:
– Проводите месье до его коляски!
Барнаво спал, свернувшись калачиком и накрывшись полостью. Было очень темно, очень холодно. Жюль разбудил своего друга, и тот забрался на козлы. Щелкнул бич. Коляска поехала.
– Жду отчета, – сонным голосом произнес Барнаво. – Выиграл или проиграл?
– При своих, как мне кажется, – ответил Жюль. – Вези меня побыстрее, Барнаво! Дьявольски болит голова. Подробности дома. К подробностям – вот эта бутылка.
Барнаво щелкнул бичом дважды, и лошади понесли.
Глава четвертая
– Мне это нравится! У вас открытое, милое лицо, приятные манеры. Выдумывать следует не так, как это сделали вы. Никаких депутаций мой друг Александр не ждет. Просто к нему пришли и приехали друзья и добрые знакомые, чтобы поболтать, повеселиться. Вы, конечно, пишете?
– Стихи и песенки для театров в Латинском квартале, – ответил Жюль. – Кроме того, я задумал написать пьесу. Для этого мне нужно…
– Для этого нужны талант, вкус, хорошее здоровье, – заметил Арпентиньи. – И еще…
– И связи, – ввернул Жюль, полагая, что именно о них и скажет его новый знакомый в конце своего перечисления. Однако он ошибся.
– И терпение, – договорил Арпентиньи. – Талант делает пьесу. Вкус пишет характеры. Хорошее здоровье заканчивает всю работу. Терпение ставит пьесу на сцене.
– Я полагаю, – несмело проговорил Жюль, – что связи в состоянии заменить хорошее здоровье и терпение.
– О, вы столичная штучка! – воскликнул Арпентиньи, поднося к глазам своим лорнет. – Но вы не совсем правы. Возьмите, к примеру, меня. Я знаю всех и каждого в Париже, и что же? Пьесы мои не идут на сцене. На что рассчитываете вы, мой друг, идя к моему дорогому Александру?
– Рассчитываю получить помощь, месье.
– Какую именно помощь хотите вы получить? Франки, совет, указания, критику? Только ради всего этого и стоило идти сюда.
– Всё, кроме денег, – ответил Жюль. – Простите, но, видимо, мне нужно прийти сюда в другой раз, – теперь глубокая ночь…
– Именно теперь, сейчас, как раз сегодня, – уверил Арпентиньи. – Александр в прекрасном настроении. Я представлю ему вас. Кстати, вы явились пешком? В наемном экипаже?
Жюль вздрогнул, но не от испуга или неловкости, а от того приятного состояния, в котором он оказался по милости этого, вовсе не такого пустого, как отзывались о нем, Арпентиньи.
– Я приехал в вашей коляске! С вашей визитной карточкой! Позвольте, я расскажу!
Жюль рассказывал, его слушали – с улыбкой такой благодушной, что Жюль решился даже спросить: неужели месье не обратил внимания на то, что его везет чужой кучер, а также не объяснит ли он, для чего понадобилось Барнаво снабдить депутата от Нанта визитной карточкой Арпентиньи и каким образом добыта эта карточка?..
– Я слаб в психологии, мне больше удаются описания природы, поэтому я и прошу вас разъяснить мне все это, – сказал Жюль.
– Где же всё то, что вы написали? – спросил в свою очередь Арпентиньи, не желая, видимо, отвечать Жюлю.
– Я не храню написанного мною, я уничтожаю черновики, они мне не нравятся. Я пока что не печатаюсь…
– Значит, у вас есть терпение и вкус, – сказал Арпентиньи. – Что касается вашего Барнаво, то он весьма своеобразно понимает связи. Кроме того, мне кажется, что в данном случае мы имеем дело с бесспорным влиянием книг моего дорогого Александра. Вот вы сказали о Барнаво, об этом кучере. Вы кто, республиканец?
– Ни в коем случае не сторонник монархии, – твердо проговорил Жюль. – Всё остальное для меня еще неясно.
Арпентиньи помрачнел. Ответ Жюля не понравился ему. Поиграв лорнетом, он сунул его в вазу с бананами. Затем встал, взял лорнет, протер стекла платком и как ни в чем не бывало произнес:
– Идемте, депутат от Нанта! Я представлю вас моему другу, так и быть! Странно, вы все же нравитесь мне. Осторожнее, здесь ступеньки из очень толстого стекла, они скользкие, как паркет. Причуды Александра порою абсурдны. Сейчас он ищет негра с рыжей бородой. Такого не найти. Сюда, мой друг. Банкет начнется в четыре часа. Сейчас три без пятнадцати. Валентина!
Подошла служанка в белом переднике и сказала, что мэтр у себя в кабинете, он работает и просит никого не впускать к нему. Арпентиньи постучал в дверь. Ни звука в ответ. Тогда он предложил Жюлю:
– Постучите, я загадал: если Александр отзовется – вы будете счастливы и богаты.
Жюль ударил в дверь кулаком. Немедленно послышался густой, певучий бас:
– Черт! Кто? Можно!
Арпентиньи и Жюль вошли в кабинет Дюма. Знаменитый романист сидел перед столом верхом на стуле и, перекинув руки через его спинку, писал, судя по размашистым движениям, очень крупными буквами. Стол был закидан исписанными листами бумаги. Дюма продолжал писать, не обращая внимания на вошедших. Он был в коротких синих штанах и ярко-синего цвета сорочке с расстегнутым воротом. Арпентиньи сказал:
– Александр, мы к тебе.
Дюма поднял голову, отложил перо, встал. Жюль ожидал увидеть нечто высокое и громоздкое и потому очень поразился, когда из-за стола вышел человек невысокого роста, с атлетически развитой грудью и плечами. Щеки Дюма лоснились от пота, всклокоченные волосы стояли густой мохнатой шапкой. Дюма был похож на борца, только что возвратившегося из цирка и решившего написать отцу и матери о своих успехах на манеже.
– Молодой писатель Жюль Верн, которого я полюбил, как только увидел, приехал из Нанта, чтобы познакомиться с тобой и просить советов и критики, – тоном декламатора произнес Арпентиньи.
– Здравствуйте! – загремел Дюма и протянул Жюлю короткую волосатую руку.
Жюль вложил свои тонкие длинные пальцы в инструмент для выжимания и сдавливания и поморщился от боли. Дюма расхохотался. Казалось, смеется не человек, а стены огромного кабинета, в котором он находится, массивная мебель и самый воздух, пропитанный запахом сигар. Когда Дюма смеялся, толстые губы его оттопыривались и глаза сверкали, словно освещенные изнутри.
– Здравствуйте, месье Жюль Верн! – раскатисто пробасил он еще раз. – Помогите мне! Фраза перестала слушаться меня! Все шло гладко – я уже придумал название для книги, я уже начал вторую главу, и вдруг – стоп! Черт знает что! Я не знаю, как сказать, что пошел сильный дождь!..
– Хлынул ливень, – подсказал Арпентиньи, располагаясь в кресле-качалке.
– Плохо! – Дюма даже ногой топнул. – Что значит – хлынул! Мне нужен сильный дождь, а ты – ливень! Что скажете вы, Жюль Верн из Нанта?
– Простите, как я могу… – пролепетал Жюль. – Как я могу давать советы Александру Дюма! Помилуйте!
– Вы ничего не знаете, вы ничего не понимаете! – Дюма замахал обеими руками. – Вся десятая глава «Графа Монте-Кристо» написана под диктовку старого попугая Круазе. Он сидел вот в этом кресле и диктовал. Я исправлял его ужасный, отвратительный слог. Ну, что же относительно дождя?
– Мне кажется, мэтр, что дождю вовсе не обязательно идти – ни сильному, ни маленькому, – сказал Жюль. – Ваши герои любят хорошую погоду.
– Ого! – прорычал Дюма и сунул в рот Жюлю сигару. – Садитесь, льстец, и – курите сигару, Жюль Верн из Нанта! Эмиль, налей ему вина, того, на этикетке которого написано, что оно сделано в семнадцатом столетии. Продолжайте, Жюль Верн! Вы мне нравитесь! Вы купили меня – да, да, купили! Я могу полюбить вас! А дождя не будет! – Он ударил кулаком по столу. – Спасибо, Жюль Верн! Действительно, мои герои любят хорошую погоду, как это я раньше не замечал этого! Тонкое, наблюдательное замечание! Молодец! Курите сигару!
– Я счастлив, мэтр, – задыхаясь, произнес Жюль. – Когда в книге хорошая погода, то хорошо на сердце и у читателя, не правда ли?
– Черт! – одобрительно воскликнул Дюма и подбежал к столу. – Эмиль! Дай ему вина и подари мои палевые перчатки! И малиновый фрак! И бархатный синий жилет! Пришли все это ему на дом, слышишь?
Он сел к столу, взял в руки перо, и оно побежало по бумаге. Десять – двенадцать строк, и исписанный лист был отброшен в сторону. Дюма принялся за новый. Арпентиньи поднес Жюлю бокал вина, себе налил в какой-то круглый, похожий на глиняную кружку, сосуд. Чокнулись и выпили. Жюлю показалось, что он влил в свой желудок расплавленный металл. Голова его закружилась; вещи в комнате поменялись местами; Дюма, сидевший справа, оказался под потолком. Жюль опустился в кресло. Веки его сомкнулись. Прилив необычайной храбрости охватил его – ему хотелось сказать: «Слушайте меня, я буду диктовать…» Вместо этого он произнес:
– Разбудите меня в начале шестого…
И заснул.
Дюма продолжал писать. Арпентиньи смаковал вторую кружку вина, макая в него бисквит. Вошел слуга и доложил, что все приглашенные в сборе. Дюма вскочил, надел золотистую рубашку, коричневые, в клетку, брюки, повязал галстук. Арпентиньи облачил своего друга в серый сюртук.
– Этот Жюль Верн молодчина, – негромко произнес Дюма и поставил под ноги Жюлю скамеечку. – Хорошие глаза, светлая улыбка – люблю! Напомни, что ровно в пять его нужно разбудить. У него, наверное, свидание. Он просил у тебя денег? Не просил? Ну, я дам ему без всякой просьбы. Идем! Если бы ты только знал, как мне все это надоело! Как сладко спит этот юноша! Фрак он надел впервые, – под мышками у него уже лопнуло! Видишь?
Ровно в пять часов Дюма покинул своих гостей, в самый разгар веселья, споров, музыки и гастрономических услад. Он вошел к себе в кабинет; слуга зажег двенадцать свечей на письменном столе Дюма и столько же на круглом столе подле спящего Жюля. Два золотых пышных пятна погрузили углы во мрак, четко проявили корешки книг в длинном, приземистом шкафу, неспокойные розовые блики кинули на потолок.
Дюма снял, сюртук, галстук, сел к столу. Дюжины свечей ему показалось мало, и он сам зажег еще шесть. Окунул перо в чернила. С минуту подумав, принялся писать, вслух произнося каждое слово:
– «Кавалер уже спал и ничего не мог слышать из того, о чем говорилось в будуаре королевы. Вошел король и, поклонившись своей супруге, отошел к окну. Королева была не в духе, ей казалось…» Что ей, черт возьми, казалось? – спросил себя Дюма. – Может быть, ей ничего не казалось! Она просто-напросто задумалась, ей было стыдно, король поймал ее… Она думала, предполагала, рассчитывала… Черт! Надоели мне короли и королевы, а без них скучно, привык! Жюль Верн! – крикнул Дюма. – Проснитесь, Жюль Верн! Помогите! За каждое слово плачу десять франков!
Жюль открыл глаза, поежился от холода, хотя в кабинете было очень тепло, вспомнил, где он находится, и вскочил. Голова его шумела, ноги – так казалось ему – были отняты по колено.
– Что мне делать с королевой, немедленно отвечайте! Шесть минут шестого! Поют птицы. Чернила сохнут на кончике моего пера. Ваша возлюбленная ждет вас. Что казалось королеве?..
– Ей казалось, мэтр, что она постарела за одну ночь, что мир хорош, как никогда, что молодость – самое драгоценное, что только есть на свете, – держась за спинку кресла, проскандировал Жюль. – Какое крепкое вино, мэтр!
– Вы произнесли двадцать семь слов, из них три лишних! Итого двадцать четыре по десять франков – получите!
Дюма открыл ящик, стоявший на полу подле книжного шкафа, отсчитал двести сорок франков, протянул их Жюлю.
– Я… – пролепетал Жюль. – Я…
– Не люблю, когда начинают с этого слова! И легко и невыразительно! Берите деньги, вы их заработали. Приблизительно по такой же расценке получаю и я.
– Мэтр! – воскликнул Жюль, отстраняя деньги. – Право, я не могу…
– Абсолютно лишние, пустые слова! За них я не плачу. Касса закрыта. Двенадцать минут шестого. Эмиль выпил не менее литра бургундского, но он крепкий человек. Люблю! Мой сын хочет познакомиться с вами, Жюль Верн! Одну минуту, мне что-то пришло в голову, я запишу. Так. Ничего интересного, ерунда! Голова подобна колоколу в рождественскую ночь. Откройте правую половину вон того шкафа, там вино, бананы, конфеты, шоколад. Вам нужно поправить свое здоровье. Налейте и мне.
Жюль сделал все, о чем просил Дюма. Налил два бокала.
– За ваши успехи, смелый и прямой Жюль Верн из Нанта! – провозгласил Дюма и только понюхал вино в своем бокале. – Этого я не могу пить, вы достали не то, которое я люблю. Ну, ладно. Но вы пейте. Ешьте бананы, их у меня страшно много. Запаситесь в дорогу шоколадом. И отправляйтесь домой. Я хочу спать. Говоря между нами, слава – беспокойная штука. Но все же желаю вам попробовать кусочек этого опасного кушанья. Вам далеко? Прямо в Нант? Ха-ха!
– У меня свои лошади, мэтр, – соврал Жюль, – то есть, я хотел сказать, что…
– Все знаю, – рассмеялся Дюма, – откройте вон ту дверцу, возьмите бутылку с белой этикеткой и дайте ее вашему кучеру. Люблю! Однако тридцать восемь шестого! Пьер! Оливье! Валентина! Сюда!
Вошел слуга.
– Скажите гостям, что они могут делать все, что им вздумается. Я захворал. Я иду спать. До свидания, Жюль Верн! Пишите, если вам хочется писать! Не пишите, если вам писать не хочется! Что касается меня, то я к вашим услугам. Вторник и пятница с полудня до трех. Перчатки и фрак необязательны. Дайте, я вас поцелую!
Жюль вошел в широкие объятья Дюма, как в жарко натопленный дом. Дюма поцеловал Жюля, похлопал по спине, дернул за мочку уха и приказал слуге:
– Проводите месье до его коляски!
Барнаво спал, свернувшись калачиком и накрывшись полостью. Было очень темно, очень холодно. Жюль разбудил своего друга, и тот забрался на козлы. Щелкнул бич. Коляска поехала.
– Жду отчета, – сонным голосом произнес Барнаво. – Выиграл или проиграл?
– При своих, как мне кажется, – ответил Жюль. – Вези меня побыстрее, Барнаво! Дьявольски болит голова. Подробности дома. К подробностям – вот эта бутылка.
Барнаво щелкнул бичом дважды, и лошади понесли.
Глава четвертая
Статьи и параграфы
Жюль решил: теперь я буду писать, писать и писать. Днем учиться, вечером писать.
Казалось бы, чего лучше: связи есть, способностями природа не обидела, досуга достаточно, здоровье крепкое. Жюль улыбался, вспоминая слова Арпентиньи относительно того, что именно делают таланты, здоровье, вкус и терпение. Жюль знакомился с биографиями известных деятелей литературы и науки и в каждой биографии читал о терпении и таланте, о преимуществе вкуса и хорошего здоровья. Странно, почти все великие люди, за исключением очень немногих, были недолговечны, то есть рано умирали. Редко кому из них посчастливилось прожить свыше пятидесяти лет, в то время как люди, не занимавшиеся ни литературой, ни наукой, жили и восемьдесят и даже девяносто лет.
На будущее свое Жюль смотрел без тревоги. Происходило это, конечно, от хорошего здоровья прежде всего. Немалое значение оказывало на такой взгляд и знакомство с Дюма, который покровительственно отнесся к студенту, мечтающему посвятить себя литературе. Этот студент был влюблен в Дюма, но весьма критически и порою неодобрительно отзывался о его романах. Диккенса Жюль любил больше, сильнее, – Дюма, в конце концов, представлял собою сладкое блюдо, без которого можно и обойтись. Диккенс – это хлеб, без него не проживешь. Учиться, правда, следует у всех и каждого, кое-что необходимо взять и от Дюма. Что касается Гюго…
– О, Гюго! – восхищенно говорил Жюль и себе самому, и Дюма, и своим приятелям. – Это борец, деятель, у него есть убеждения, вера в человека, прогресс, лучшее будущее. Гюго – самый большой, самый великий писатель современной Франции, и кто знает, что он сделает еще! Он тревожит меня, заставляет мыслить, критически смотреть на окружающее…
– Во Франции победила буржуазия, она теперь начнет закреплять свой успех во всех областях, – сказал как-то незнакомый Жюлю человек в рабочей блузе. Он пил дешевое вино и ни с кем не хотел соглашаться. – Победитель всегда хорошо платит тому, кто ему служит, – продолжал незнакомец. – Я, например, пишу стихи и рассказы, но их нигде не принимают, не печатают. Почему?
– Очевидно, потому, что вы плохо пишете, – заметил кто-то из слушателей. – Возможно, не обижайтесь, вы бездарны.
– Бездарным у нас сегодня называют того, кто критикует существующий строй, – с жаром проговорил незнакомец и презрительно посмотрел на собеседников. – Почему так гневается Гюго? Потому, что он против наших порядков, они ему не нравятся, он хочет лучшего строя, лучших порядков.
– Воспевайте существующий строй, и вас напечатают, – посоветовал кто-то. – Найдите что-нибудь хорошее и сегодня, – разве ничего нет?
– Для рабочего человека нет ничего хорошего, – отозвался незнакомец. – Студент, – обратился он к Жюлю, – не хотите ли выпить со мною?
– Возьмите его себе в соавторы, – хихикнул кто-то в дальнем углу кабачка.
– Этот студент внимательно слушает меня, следовательно, он учится не только в Сорбонне, – не обращая внимания на реплику, продолжал незнакомец. – Пейте, студент, – сказал он, размашисто чокаясь с Жюлем.
– За что же мы выпьем? – спросил Жюль.
– Мы выпьем за человека, – ответил незнакомец. – За того человека, который всегда смотрит вперед, за человека, не желающего служить реакции и произволу!
– За министра финансов и внутренних дел, – подсказал чей-то юный бас.
– Я вижу, вам хочется выпить за короля, который снова вернулся во Францию, – проговорил незнакомец. – Вы всем довольны, и вам на всё наплевать, благополучный буржуа! Нет, – он ударил кулаком по столу, – мы должны выпить за будущее, которое немыслимо без длительной борьбы с министрами финансов и королями, – и он в два глотка осушил свой бокал. – Хорошо! – Он с улыбкой посмотрел на Жюля. – Вы умеете слушать, студент! Слушайте, прислушивайтесь, не ошибитесь!
Он привстал и хлопнул Жюля по спине широкой ладонью.
– Учитесь, студент, только учитесь не напрасно, учитесь для того, чтобы потом служить человечеству!
– О, как пышно! – заметил кто-то, – Совсем во вкусе Гюго!
– Дурак! – сказал Жюль и вместе с незнакомцем вышел из кабачка. Он так и не узнал имени этого человека, видимо, это был простой парижский рабочий, смелый, умный человек, каких становится все больше и больше.
Об этой встрече Жюль рассказал своей хозяйке.
– У меня в прошлом году жил такой же, – отозвалась она. – Потом за ним пришли и увезли в тюрьму. Он жил рядом с вами.
– А кто живет сейчас? – спросил Жюль. – Там, за стеной, всегда тихо и только иногда кто-то чихает и кашляет или напевает вполголоса. Кто там живет?
– Странный человек, я даже не знаю, как его назвать. Он служит на фабрике, где приготовляют духи и румяна. Подумайте, – вдруг оживилась хозяйка, – флакон духов какой-нибудь фиалки или розы стоит столько же, сколько и готовая воскресная блузка!
– Странно, что я еще ни разу не видел моего соседа, – произнес Жюль. – Он химик?
– Не знаю. Он уходит в семь, домой возвращается в девять. Не спит до часу. Все свои деньги тратит на книги. Он интересует вас?
– Очень, – ответил Жюль. – Я обожаю чудаков, – это самые интересные люди!
Он решил познакомиться со своим соседом. Однажды вечером, готовясь к зачетам, он услыхал за стеной кашель. «Пойду и познакомлюсь», – сказал Жюль и постучал в соседнюю дверь. Ему разрешили войти, предварительно спросив, кто и зачем.
– Ваш сосед, студент, ему очень скучно одному, – ответил Жюль и переступил порог.
Первое, что он увидел, были книги. Они стояли на полках, лежали на подоконнике, на столе и даже на полу. На маленьком столике подле кровати тускло поблескивали пустые флаконы из-под духов, воронки и пестик со ступкой. В комнате пахло табаком и тем особым запахом, какой бывает в помещениях, где много книг.
– Садитесь, – услыхал Жюль приятный старческий голос. – Чем могу служить?
Жюль огляделся – никого.
– Я здесь, простите, что не могу встать. Ложитесь рядом со мною, здесь чисто.
В углу за кроватью лежал на животе низенький человек лет пятидесяти, лысый, с короткими седыми усами. На нем был синий халат. Жюль улегся рядом с соседом, представился ему. Сосед ответил:
– Очень приятно. Я Анри Блуа. Смотрите, что делается.
На полу перед самым носом Жюля медленно растекалась маленькая лужица. Блуа провел по ней стеклянной палочкой, лужица сразу же приняла бледно-зеленый цвет, и на мгновенье остро запахло чем-то парфюмерным. Жюль смотрел на лужицу и на Блуа. Вот и познакомился! Лежишь на полу, смотришь на какой-то фокус, ничего не понять, но очень забавно. Блуа спросил:
– Вы что-нибудь понимаете?
Жюль откровенно признался, что ровно ничего не понимает.
– Я тоже, – грустно произнес Блуа. – Пригласить бы сюда опытного химика – он всё понял бы, растолковал и, наверное, прикарманил бы… А я ничего не понимаю. Однако перед нами духи. Гелиотроп. Этой лужице уже две недели. Запах исчез, спирт улетучился, но вот эта трубочка возвращает духам жизнь, первоначальную крепость, дает духам устойчивость. Ничего не понимаю! Жаль, что вы не химик… Нет ли среди ваших друзей хорошего химика? Человека, который помог бы мне?
Жюль пожал плечами. Химика среди его друзей нет. Есть писатели, актеры, филологи, юристы.
– Очень жаль, страшно жаль, – печально проговорил Блуа. – Смотрите, что делается, – я снова беру эту трубку, в ней, внутри нее, месяц назад был некий укрепитель запаха духов. Я влил туда анисовые капли. Вы смеетесь? Чепуха, по-вашему? Вспомните яблоко, упавшее на лоб Ньютону! С яблока началось, законом всемирного тяготения кончилось. Правда, у меня мелочь, ерунда, но всё же история повторяется: для всякого открытия нужен какой-то пустяк, незначительный случай. Шутки ради, вчера я помешал лужицу. Она ожила. Заговорила! Чувствуете запах? Чудеса! А я ничего не понимаю. В моих руках открытке, а я ничего не могу сделать. Открытие, возможно и смешное, но способное обогатить и меня и моего хозяина. Поднимайтесь, дорогой сосед! Мне нечем угостить вас. Я обедаю на службе, дома у меня только табак.
Жюль поднялся и помог встать соседу. Блуа растер ногою лужицу, и немедленно вся комната наполни» лась запахом гелиотропа.
– Случайно пролил духи, случайно налил в трубочку анисовые капли, случайно зашли ко мне вы, – проговорил Блуа, наскоро прибирая свое жилье, переставляя вещи и опуская оконную штору. – Как подумаешь – всё случайно на этом свете. Случайно люди богатеют, случайно умирают. А может быть, я не прав, всё это не так?
– Рассказывайте, пожалуйста, я слушаю вас с интересом, – искренне произнес Жюль, садясь на стул рядом с Блуа. – Что вы знаете о приготовлении духов?
– Это не столь интересно, – махнул рукой Блуа. – Духи – вещь глупая. Гораздо интереснее те составы, благодаря которым запах духов приобретает устойчивость, нежность, очарование. По совести говоря, духи есть просто спирт и эссенция, но некое количество капель укрепителя на одно ведро духов сообщает им аромат стойкий и – сказал бы я – убедительный. Скажем так: на ведро двадцать капель, не больше. Аромат держится пять-шесть лет. Какая чепуха, сосед! – весело рассмеялся Блуа. – Однако в Париже каждая третья женщина не может жить без духов, и ценятся те духи, запах которых держится дольше. Один флакон стоит три франка, другой, размером поменьше, двадцать пять. В чем дело? В том, что одни духи роза, а другие левкой? Ничего подобного, – в том, что…
– Страшно интересно, – прервал Жюль. – Всё, сообщенное вами, для меня новость. Я кое-что знаю по физике, географии, механике и, надеюсь, буду знать еще больше, но ничего не знал про духи.
– Если хотите, это интересно, – согласился Блуа, – и я польщен, что вы…
– Зовите меня просто Жюль! Я очень молод, иногда мне кажется, что я прожил на свете не больше десяти лет. Мне всё ново, дорогой сосед!
– Зовите меня этим именем – сосед. Тогда я смогу называть вас просто по имени, – сердечно проговорил Блуа. – Ну, а теперь немножко о духах. Все эти укрепители – штука дорогая, и очень. Мой хозяин изыскивает способы продлить жизнь запаха до десяти лет. Капнуть на платье – и запах не умрет ровно десять лет!
– Расскажите, какие есть укрепители, – попросил Жюль.
Блуа с полчаса знакомил его со всевозможными составами, рецепт которых каждый хозяин держит в секрете. Духи – это весьма серьезная отрасль промышленности… Мужчинам – вино и табак, женщинам – шелк и духи.
– И вот я нашел свой укрепитель, – продолжал Блуа. – Нашел! Отыскал способ недорогой и необычайно простой. Открытие мое случайно. Что мне делать дальше? Не знаю…
– Но вы уже нашли, – горячо сказал Жюль, – Значит, всё ясно и понятно!
– Всё непонятно, – покачал головой Блуа. – То, что я нашел, всего лишь исходная точка. Я мало знаю, у меня нет специального образования. Эта лужица… я думаю, что какую-то роль играет здесь краска – та, которой покрыт пол. А сейчас я вспомнил, что на прошлой неделе я пролил чернила на том месте, где наша лужица. И я ничего не понимаю в этой химической ситуации. Необходимо, прежде всего, заняться исследованием анисовых капель.
– Вам помогут те, кто знает больше вас, – простодушно сказал Жюль.
Блуа рассмеялся.
– Помогут!.. Но они же и используют мою находку! Они же и похитят ее! Как вы не понимаете этого! У себя на службе я попробовал сделать маленький опыт, – там под рукой всё, что нужно. Доверенное лицо моего хозяина, известный парфюмер-химик, стал наблюдать за мною, он кое-что заприметил, завертелся около меня, вдруг повысил мое жалованье… А ведь я простой лаборант… Я вылил в умывальник то, что мне удалось сделать по наитию. Пусть найдут сами. Но этот человек обозлился, – да, да, слушайте, что он сделал!
Блуа зажег две свечи. Заблестела посуда на столе, корешки книг на полке. Темнее стало в углах комнаты.
– Он пришел ко мне в лабораторию, – продолжал Блуа, – и велел немедленно сообщить сущность моей находки. «Я ничего не нашел, – сказал я, – я простой лаборант, бывший учитель в Амьене, – что я мог найти!..» Мне не поверили. Мне дали неделю на обдумывание. Пригрозили увольнением. Хуже того…
Казалось бы, чего лучше: связи есть, способностями природа не обидела, досуга достаточно, здоровье крепкое. Жюль улыбался, вспоминая слова Арпентиньи относительно того, что именно делают таланты, здоровье, вкус и терпение. Жюль знакомился с биографиями известных деятелей литературы и науки и в каждой биографии читал о терпении и таланте, о преимуществе вкуса и хорошего здоровья. Странно, почти все великие люди, за исключением очень немногих, были недолговечны, то есть рано умирали. Редко кому из них посчастливилось прожить свыше пятидесяти лет, в то время как люди, не занимавшиеся ни литературой, ни наукой, жили и восемьдесят и даже девяносто лет.
На будущее свое Жюль смотрел без тревоги. Происходило это, конечно, от хорошего здоровья прежде всего. Немалое значение оказывало на такой взгляд и знакомство с Дюма, который покровительственно отнесся к студенту, мечтающему посвятить себя литературе. Этот студент был влюблен в Дюма, но весьма критически и порою неодобрительно отзывался о его романах. Диккенса Жюль любил больше, сильнее, – Дюма, в конце концов, представлял собою сладкое блюдо, без которого можно и обойтись. Диккенс – это хлеб, без него не проживешь. Учиться, правда, следует у всех и каждого, кое-что необходимо взять и от Дюма. Что касается Гюго…
– О, Гюго! – восхищенно говорил Жюль и себе самому, и Дюма, и своим приятелям. – Это борец, деятель, у него есть убеждения, вера в человека, прогресс, лучшее будущее. Гюго – самый большой, самый великий писатель современной Франции, и кто знает, что он сделает еще! Он тревожит меня, заставляет мыслить, критически смотреть на окружающее…
– Во Франции победила буржуазия, она теперь начнет закреплять свой успех во всех областях, – сказал как-то незнакомый Жюлю человек в рабочей блузе. Он пил дешевое вино и ни с кем не хотел соглашаться. – Победитель всегда хорошо платит тому, кто ему служит, – продолжал незнакомец. – Я, например, пишу стихи и рассказы, но их нигде не принимают, не печатают. Почему?
– Очевидно, потому, что вы плохо пишете, – заметил кто-то из слушателей. – Возможно, не обижайтесь, вы бездарны.
– Бездарным у нас сегодня называют того, кто критикует существующий строй, – с жаром проговорил незнакомец и презрительно посмотрел на собеседников. – Почему так гневается Гюго? Потому, что он против наших порядков, они ему не нравятся, он хочет лучшего строя, лучших порядков.
– Воспевайте существующий строй, и вас напечатают, – посоветовал кто-то. – Найдите что-нибудь хорошее и сегодня, – разве ничего нет?
– Для рабочего человека нет ничего хорошего, – отозвался незнакомец. – Студент, – обратился он к Жюлю, – не хотите ли выпить со мною?
– Возьмите его себе в соавторы, – хихикнул кто-то в дальнем углу кабачка.
– Этот студент внимательно слушает меня, следовательно, он учится не только в Сорбонне, – не обращая внимания на реплику, продолжал незнакомец. – Пейте, студент, – сказал он, размашисто чокаясь с Жюлем.
– За что же мы выпьем? – спросил Жюль.
– Мы выпьем за человека, – ответил незнакомец. – За того человека, который всегда смотрит вперед, за человека, не желающего служить реакции и произволу!
– За министра финансов и внутренних дел, – подсказал чей-то юный бас.
– Я вижу, вам хочется выпить за короля, который снова вернулся во Францию, – проговорил незнакомец. – Вы всем довольны, и вам на всё наплевать, благополучный буржуа! Нет, – он ударил кулаком по столу, – мы должны выпить за будущее, которое немыслимо без длительной борьбы с министрами финансов и королями, – и он в два глотка осушил свой бокал. – Хорошо! – Он с улыбкой посмотрел на Жюля. – Вы умеете слушать, студент! Слушайте, прислушивайтесь, не ошибитесь!
Он привстал и хлопнул Жюля по спине широкой ладонью.
– Учитесь, студент, только учитесь не напрасно, учитесь для того, чтобы потом служить человечеству!
– О, как пышно! – заметил кто-то, – Совсем во вкусе Гюго!
– Дурак! – сказал Жюль и вместе с незнакомцем вышел из кабачка. Он так и не узнал имени этого человека, видимо, это был простой парижский рабочий, смелый, умный человек, каких становится все больше и больше.
Об этой встрече Жюль рассказал своей хозяйке.
– У меня в прошлом году жил такой же, – отозвалась она. – Потом за ним пришли и увезли в тюрьму. Он жил рядом с вами.
– А кто живет сейчас? – спросил Жюль. – Там, за стеной, всегда тихо и только иногда кто-то чихает и кашляет или напевает вполголоса. Кто там живет?
– Странный человек, я даже не знаю, как его назвать. Он служит на фабрике, где приготовляют духи и румяна. Подумайте, – вдруг оживилась хозяйка, – флакон духов какой-нибудь фиалки или розы стоит столько же, сколько и готовая воскресная блузка!
– Странно, что я еще ни разу не видел моего соседа, – произнес Жюль. – Он химик?
– Не знаю. Он уходит в семь, домой возвращается в девять. Не спит до часу. Все свои деньги тратит на книги. Он интересует вас?
– Очень, – ответил Жюль. – Я обожаю чудаков, – это самые интересные люди!
Он решил познакомиться со своим соседом. Однажды вечером, готовясь к зачетам, он услыхал за стеной кашель. «Пойду и познакомлюсь», – сказал Жюль и постучал в соседнюю дверь. Ему разрешили войти, предварительно спросив, кто и зачем.
– Ваш сосед, студент, ему очень скучно одному, – ответил Жюль и переступил порог.
Первое, что он увидел, были книги. Они стояли на полках, лежали на подоконнике, на столе и даже на полу. На маленьком столике подле кровати тускло поблескивали пустые флаконы из-под духов, воронки и пестик со ступкой. В комнате пахло табаком и тем особым запахом, какой бывает в помещениях, где много книг.
– Садитесь, – услыхал Жюль приятный старческий голос. – Чем могу служить?
Жюль огляделся – никого.
– Я здесь, простите, что не могу встать. Ложитесь рядом со мною, здесь чисто.
В углу за кроватью лежал на животе низенький человек лет пятидесяти, лысый, с короткими седыми усами. На нем был синий халат. Жюль улегся рядом с соседом, представился ему. Сосед ответил:
– Очень приятно. Я Анри Блуа. Смотрите, что делается.
На полу перед самым носом Жюля медленно растекалась маленькая лужица. Блуа провел по ней стеклянной палочкой, лужица сразу же приняла бледно-зеленый цвет, и на мгновенье остро запахло чем-то парфюмерным. Жюль смотрел на лужицу и на Блуа. Вот и познакомился! Лежишь на полу, смотришь на какой-то фокус, ничего не понять, но очень забавно. Блуа спросил:
– Вы что-нибудь понимаете?
Жюль откровенно признался, что ровно ничего не понимает.
– Я тоже, – грустно произнес Блуа. – Пригласить бы сюда опытного химика – он всё понял бы, растолковал и, наверное, прикарманил бы… А я ничего не понимаю. Однако перед нами духи. Гелиотроп. Этой лужице уже две недели. Запах исчез, спирт улетучился, но вот эта трубочка возвращает духам жизнь, первоначальную крепость, дает духам устойчивость. Ничего не понимаю! Жаль, что вы не химик… Нет ли среди ваших друзей хорошего химика? Человека, который помог бы мне?
Жюль пожал плечами. Химика среди его друзей нет. Есть писатели, актеры, филологи, юристы.
– Очень жаль, страшно жаль, – печально проговорил Блуа. – Смотрите, что делается, – я снова беру эту трубку, в ней, внутри нее, месяц назад был некий укрепитель запаха духов. Я влил туда анисовые капли. Вы смеетесь? Чепуха, по-вашему? Вспомните яблоко, упавшее на лоб Ньютону! С яблока началось, законом всемирного тяготения кончилось. Правда, у меня мелочь, ерунда, но всё же история повторяется: для всякого открытия нужен какой-то пустяк, незначительный случай. Шутки ради, вчера я помешал лужицу. Она ожила. Заговорила! Чувствуете запах? Чудеса! А я ничего не понимаю. В моих руках открытке, а я ничего не могу сделать. Открытие, возможно и смешное, но способное обогатить и меня и моего хозяина. Поднимайтесь, дорогой сосед! Мне нечем угостить вас. Я обедаю на службе, дома у меня только табак.
Жюль поднялся и помог встать соседу. Блуа растер ногою лужицу, и немедленно вся комната наполни» лась запахом гелиотропа.
– Случайно пролил духи, случайно налил в трубочку анисовые капли, случайно зашли ко мне вы, – проговорил Блуа, наскоро прибирая свое жилье, переставляя вещи и опуская оконную штору. – Как подумаешь – всё случайно на этом свете. Случайно люди богатеют, случайно умирают. А может быть, я не прав, всё это не так?
– Рассказывайте, пожалуйста, я слушаю вас с интересом, – искренне произнес Жюль, садясь на стул рядом с Блуа. – Что вы знаете о приготовлении духов?
– Это не столь интересно, – махнул рукой Блуа. – Духи – вещь глупая. Гораздо интереснее те составы, благодаря которым запах духов приобретает устойчивость, нежность, очарование. По совести говоря, духи есть просто спирт и эссенция, но некое количество капель укрепителя на одно ведро духов сообщает им аромат стойкий и – сказал бы я – убедительный. Скажем так: на ведро двадцать капель, не больше. Аромат держится пять-шесть лет. Какая чепуха, сосед! – весело рассмеялся Блуа. – Однако в Париже каждая третья женщина не может жить без духов, и ценятся те духи, запах которых держится дольше. Один флакон стоит три франка, другой, размером поменьше, двадцать пять. В чем дело? В том, что одни духи роза, а другие левкой? Ничего подобного, – в том, что…
– Страшно интересно, – прервал Жюль. – Всё, сообщенное вами, для меня новость. Я кое-что знаю по физике, географии, механике и, надеюсь, буду знать еще больше, но ничего не знал про духи.
– Если хотите, это интересно, – согласился Блуа, – и я польщен, что вы…
– Зовите меня просто Жюль! Я очень молод, иногда мне кажется, что я прожил на свете не больше десяти лет. Мне всё ново, дорогой сосед!
– Зовите меня этим именем – сосед. Тогда я смогу называть вас просто по имени, – сердечно проговорил Блуа. – Ну, а теперь немножко о духах. Все эти укрепители – штука дорогая, и очень. Мой хозяин изыскивает способы продлить жизнь запаха до десяти лет. Капнуть на платье – и запах не умрет ровно десять лет!
– Расскажите, какие есть укрепители, – попросил Жюль.
Блуа с полчаса знакомил его со всевозможными составами, рецепт которых каждый хозяин держит в секрете. Духи – это весьма серьезная отрасль промышленности… Мужчинам – вино и табак, женщинам – шелк и духи.
– И вот я нашел свой укрепитель, – продолжал Блуа. – Нашел! Отыскал способ недорогой и необычайно простой. Открытие мое случайно. Что мне делать дальше? Не знаю…
– Но вы уже нашли, – горячо сказал Жюль, – Значит, всё ясно и понятно!
– Всё непонятно, – покачал головой Блуа. – То, что я нашел, всего лишь исходная точка. Я мало знаю, у меня нет специального образования. Эта лужица… я думаю, что какую-то роль играет здесь краска – та, которой покрыт пол. А сейчас я вспомнил, что на прошлой неделе я пролил чернила на том месте, где наша лужица. И я ничего не понимаю в этой химической ситуации. Необходимо, прежде всего, заняться исследованием анисовых капель.
– Вам помогут те, кто знает больше вас, – простодушно сказал Жюль.
Блуа рассмеялся.
– Помогут!.. Но они же и используют мою находку! Они же и похитят ее! Как вы не понимаете этого! У себя на службе я попробовал сделать маленький опыт, – там под рукой всё, что нужно. Доверенное лицо моего хозяина, известный парфюмер-химик, стал наблюдать за мною, он кое-что заприметил, завертелся около меня, вдруг повысил мое жалованье… А ведь я простой лаборант… Я вылил в умывальник то, что мне удалось сделать по наитию. Пусть найдут сами. Но этот человек обозлился, – да, да, слушайте, что он сделал!
Блуа зажег две свечи. Заблестела посуда на столе, корешки книг на полке. Темнее стало в углах комнаты.
– Он пришел ко мне в лабораторию, – продолжал Блуа, – и велел немедленно сообщить сущность моей находки. «Я ничего не нашел, – сказал я, – я простой лаборант, бывший учитель в Амьене, – что я мог найти!..» Мне не поверили. Мне дали неделю на обдумывание. Пригрозили увольнением. Хуже того…