Браун Лори. Свадьба на Рождество

   – Спасибо.
   – Вы оказали мне большую честь. Говорят, женщины запоминают свой первый вальс на всю жизнь.
   – Не только за вальс. За эту ночь! За луну! Это просто волшебство…
   – Я не отвечаю за луну или за погоду…
   – А еще за музыку, за обед! Спасибо за чудесный вечер…
   Она раскинула руки. Глубоко вздохнув, она медленно закружилась по палубе. Затем обхватила себя за плечи…
   – Что вы делаете?
   – Когда в детстве я не хотела уходить откуда-нибудь или забывать что-нибудь, отец учил меня – обними все это руками! Звуки, запахи… а потом заверни и сложи в сердце. Тогда это место не забудется, потому что всегда будет со мной.
   – Знаю способ получше.
   Престон кивнул музыкантам, увлекая ее в новый танец. Она спросила, кокетливо улыбнувшись:
   – А второй вальс женщины тоже не забывают?
   Престон посмотрел в лицо той, которую держал в объятиях. Понимает ли она, как легко ее сейчас соблазнить? Сторожевые собаки на балконе – несерьезная помеха. Шепнуть на ушко что-нибудь подходящее, несколько поцелуев украдкой в лунном свете… и можно вальсировать прямо в спальню.
   Престон чуть не сбился с ритма. Он вдруг понял, что задумал этот вечер специально для того, чтобы соблазнить Матильду. Как же это? Неужели привычка стала в нем второй натурой?
   Было бы ошибкой ее соблазнять. Он чувствовал, что не хочет этого. То есть, конечно, хочет. Хочет ее так, как не хотел ни одну женщину за много лет. Но это было бы нечестно – и в этом крылась тайна. Никогда раньше он не считался с принятыми в обществе правилами, если его руки обнимали готовую на все женщину.
   Конечно, с Анной он держался как почтительный джентльмен, ведь она любила его друга. Как, однако, он жалел об этом, и как больно и мучительно было сдерживать себя.
   Теперь разочарование в прошлом, да и что общего у Анны с Матильдой? Они такие разные, во многих отношениях просто противоположность друг другу. Анна – холодная и элегантная. Матильда – солнечный свет и вдобавок само упрямство.
   Они описали в танце широкую дугу. Ее искренний радостный смех вибрировал у него в груди.
   Мэтти пронесется по душным лондонским салонам, как внезапный весенний вихрь. Она как-никак внучка герцога, к тому же у нее будет собственный, весьма ощутимый доход. Не говоря уж о том, что она непременно получит наследство. Она станет самой желанной женщиной в Лондоне! Вероятно, это приведет в бешенство пару злобных матрон. Однако кому какое дело, как Мэтти жила раньше, если теперь она богата и знатна? Ее будут приглашать на все светские собрания, у нее появятся поклонники.
   Вспомнит ли она о нем? Незаконнорожденный, хоть и носит знатное имя.
   Музыка смолкла, закончился и танец. Когда общество узнает, какая благородная кровь течет в жилах этой девушки, оно примет ее с распростертыми объятиями. А узнай оно правду о его происхождении? Они бы все повернулись к нему спиной, задрав носы, словно от него несет зловонием.
   Лучшее, что он может сделать для Матильды, – выполнить возложенное на него поручение, о чем и был уговор. Доставить ее в Лондон в целости и сохранности. Видимо, в сохранности от его низких намерений. Уж не это ли имел в виду Марсфилд?
   – Что-то не так?
   Крошечная морщинка прорезала ее лоб.
   – Ничего. Почему вы спрашиваете?
   – У вас такой вид, словно вы съели лимон. Я ведь не наступила вам на ногу?
   Выполнить это поручение оказалось делом более сложным, чем он предполагал вначале. Ему следует сохранять дистанцию – ради них обоих. Не искать близости во всех смыслах. Он придумал эти уроки, чтобы проводить с Мэтти побольше времени, подружиться с ней. Но их можно использовать и совсем по-другому.
   – Нет, вы не наступили мне на ногу. Но если вы способны выслушать некоторые замечания…
   Она жалобно застонала:
   – Неужели нельзя просто наслаждаться вечером? Она подняла глаза к небу. Ее плечи поникли.
   – Это ваши слова – одежда и манеры решают все. Вы ведь хотите, чтобы наша затея удалась, не правда ли?
   – Да…
   Она скрестила руки на талии, как примерная школьница. Тем не менее глаза ее сверкали. Она нетерпеливо переступала с ноги на ногу.
   Престон не мог больше все это видеть. Ее непосредственность, шаловливость… Хватит!
   Он принялся перечислять ее малейшие промахи. Улыбка на ее лице таяла, а он чувствовал себя так, словно вонзал нож себе в живот. Как делают харакири? Воткнуть в живот вакизачи – традиционный короткий самурайский меч. Провести им поперек, а затем вверх. Выдержать агонию в ожидании почетного конца.
   Больнее всего было видеть, как гаснет ее радость, сознавая, что причина ее обиды – он сам. Однако когда-нибудь она скажет ему за это спасибо.
   – Вы готовы продолжить урок?
   Престон махнул рукой в сторону танцевальной площадки.
   Холодным, бесцветным голосом она сказала:
   – Я думаю, для одного вечера достаточно. Знаете, рыба, должно быть, была несвежая. Мне что-то нехорошо.
   Быстро простившись, она двинулась вверх по лестнице, не дожидаясь, чтобы он ее проводил. Вот она исчезла в глубине салона. Эдит, с презрительной гримасой на лице, последовала за хозяйкой.
   Престон было пошел за ней, не сознавая, что делает. Затем остановился. Распустив оркестр, он подошел к перилам и достал сигару из нагрудного кармана. Он не успел ее зажечь. Его вдруг стошнило за борт…
   – Дело чести, черт побери…
   Он вытер рот носовым платком. Раздался голос Келсо:
   – Милорд?
   Как долго камердинер стоит у него за спиной? Престон повернулся.
   – Думаю, за обедом нам подали несвежую рыбу. Как удачно, что Мэтти уже изобрела это объяснение.
   У него сейчас начисто отсутствует способность думать.
   – Я пойду к повару и выясню. Что-нибудь еще? Может быть, принести коньяку?
   Престон рявкнул:
   – К черту!
   Еще не хватало, чтобы коньяк напомнил о ее поцелуях! Келсо отшатнулся, не ожидая такой реакции. Престон сбавил тон:
   – Я просто хочу подышать свежим воздухом, прежде чем лечь спать.
   – Но, милорд, еще нет половины одиннадцатого.
   – С каких это пор я не могу вовремя лечь спать?
   – Что вы, сэр! Просто это было так неожиданно, вот я и удивился. Я немедленно приготовлю вам постель.
   – Спасибо. Если возможно, принеси бутылку с горячей водой.
   Келсо взглянул на него так, словно он требовал фланелевую пижаму и кружку горячего молока.
   – Черт! Ты что, не видишь, что я заболел?
   – Конечно, милорд. Я вижу, вы совсем больны.
   Его голос был спокоен. Камердинер поклонился и вышел, ворча:
   – И дело тут вовсе не в рыбе.
   Мэтти взбила подушку и зарылась в нее головой. Проклятие! Этот человек совсем измучил ее своей игрой в «холодно-горячо». То ли она ему нравится, то ли он ее презирает? Сначала он смотрит на нее, как умирающий с голоду, потом с отвращением отворачивается. И что же ей думать?
   Мэтти никак не могла устроиться поудобнее в огромной роскошной кровати.
   – Вот черт!
   Она сбросила на пол с полдюжины подушек. Она ведь собиралась сыграть свою роль как можно лучше, чтобы обезопасить себя и детей. Какое ей дело, что он там про нее думает?
   Проведя больше часа в беспокойных метаниях, Мэтти встала и зажгла лампу на письменном столе. Достала ручку, чернила и бумагу. Она решила попытаться привести в порядок спутанные мысли, которыми была забита ее голова. Прежде всего нужно написать, какая у нее цель. Заработать, нет, вычеркиваем это… получить достаточно денег, чтобы усыновить детей по закону. Далее, обеспечить детям удобный дом, где они будут в безопасности.
   Все остальное, в том числе девические мечтания и фантазии о несбыточном, например о Престоне, нужно выкинуть из головы.
   На бумагу упала слеза. Лампа, наверное, немного коптит, вот дым и попал в глаза. Мэтти достала платок, чтобы вытереть мокрые щеки.
   Итак, главная цель записана. Расставить по местам остальные задачи оказалось проще простого. Она будет проводить больше времени с детьми. Тогда Эдит сможет заняться платьями. На корабле прекрасная библиотека. Мэтти видела там кое-какие книги по сельскому хозяйству и животноводству. Она прочтет эти книги и сможет успешнее вести хозяйство на ферме. И она научится у Престона всему, чему возможно, сведя общение с ним до двух часов в день.
   До сих пор она не спрашивала, как он собирается осуществить их мошеннический план. Это было ошибкой, которую необходимо исправить. Чем больше Мэтти будет знать, тем выше ее шансы на то, что ее не обманут. Пока она даже не может представить, что будет делать, когда они доберутся до Лондона, а ей ведь нужен четкий план! Вот и последняя задача – узнать как можно больше о Престоне и его плане.
   Мэтти вздохнула. Теперь она сможет наконец заснуть. Боже, уже третий час ночи! Вероятно, надо взглянуть на детей, прежде чем она отправится спать. Она накинула свое старое платье, взяла лампу и босиком прошла в соседнюю комнату.
   Престон сидел в кресле возле двери, ведущей в коридор. Он выбрал это кресло под предлогом того, что оно самое удобное, что было, конечно, неправдой. Не было оно удобным – но он так сказал Келсо. На коленях у Престона лежала раскрытая книга. «Тысяча поразительных фактов о гусеницах». Он, конечно, не читал ее – просто взял первую попавшуюся. Нужно же было чем-то заняться, пока слуга готовил комнату. Рядом на столике стоял бокал с подогретым вином и пряностями. Возле бокала – обрезанная сигара. Престон не притронулся ни к тому, ни к другому. Он оставил открытой дверь в коридор – было ужасно душно.
   Престон не мог слышать, как Мэтти ходит у себя в комнате. Но он знал ее привычку читать или шить перед сном. А еще она могла пойти проведать детей. Захвати они с собой коров, она бы и их проведала посреди ночи. Он наблюдал за светом лампы под дверью. Вот она прошла через галерею и вернулась через несколько минут. Наконец свет погас.
   Престон встал и расправил затекшие мышцы спины. Зевая, решил, что пора отправляться на покой. Ему нужно быть на ногах – завтра и каждый день, пока они не доберутся до Лондона. Там он сдаст Мэтти герцогу с рук на руки.
   Вот закончится его миссия, и можно будет подумать о длительной поездке на Восток. Возможно, он уедет лет на семь. Путешествие стало когда-то бальзамом, исцелившим его тоску по Анне. Помогло тогда – поможет и теперь.
   Как можно сравнивать этих двух женщин? В конце концов, он ведь даже не влюблен в Мэтти. Просто ему не хочется встречаться с ней и ее будущим мужем где-нибудь на званом вечере или в театре. Этому недостойному типу ни за что не понять, какое она сокровище. Он будет ценить только ее кошелек. И с этим негодяем ему придется вести учтивую беседу, вместо того чтобы врезать ему в челюсть.
   Как странно. Он представил рядом с ней человека, поразительно похожего на него самого. Только лицо того мужчины не будет омрачено выражением усталого безразличия. Ее муж представлялся Престону умиротворенным и довольным жизнью. Будь он проклят!
   Лучше уж убраться на другой конец света. Не представлять себе, как другой мужчина целует ее, касается ее шелковой кожи, и ее губы отдают коньяком…
   Когда он думал об Анне, она всегда была с Марсфилдом. И всегда полностью одета.
   Он взял бокал и осушил его залпом. Может быть, вино поможет ему забыться хоть ненадолго.

Глава 15

   – Невозможно поверить, что мы стоим на якоре в каких-нибудь нескольких сотнях ярдов от города.
   Эдит укладывала в сундук платьица Бесси. Мэтти кивнула:
   – И тем не менее это так.
   Она привыкла к нескончаемой болтовне горничной и слушала ее вполуха.
   – Удивительно, мы переплыли океан всего за три недели!
   – За двадцать дней.
   Самые долгие двадцать дней в жизни Мэтти!
   – Мы были сегодня на палубе и смотрели в подзорную трубу. Мистер Келсо принес ее Натану. Я очень надеюсь, что с ним все в порядке.
   – С кем? С Натаном? Что с ним…
   – Нет. С мистером Келсо. Он сошел на берег с капитаном и с несколькими матросами. Они поплыли в шлюпке. Кажется, хотели повидать начальника порта, сделать какие-то приготовления. И он не вернулся с остальными. Его нет до сих пор! Я так боюсь, что с ним что-то случилось. – Эдит подошла к окну, заламывая руки.
   – Уже поздно. Я уверена, он дожидается утра.
   – В городе так много опасностей. Грабители, карманники! Работорговцы, вербовщики… бедный мистер Келсо!
   Мэтти улыбнулась. Конечно, никакие работорговцы ему не страшны.
   – Ведь ты сама говорила, что мистер Келсо родился и вырос в Лондоне.
   Во время путешествия Эдит и Келсо подружились. Мэтти узнавала от горничной, так сказать, из вторых рук, много интересного о слуге и его хозяине. Если бы еще горничная побольше слушала и поменьше болтала сама! С другой стороны, вследствие своей говорливости Эдит мало знала о самой Мэтти, ее прошлом.
   – Но город такой огромный!
   – Уверена, он знает здесь все ходы и выходы. У меня сложилось впечатление, что уж кто-кто, но Келсо умеет о себе позаботиться!
   Повздыхав, Эдит была вынуждена согласиться с хозяйкой. Мэтти сказала:
   – Думаю, вы можете закончить сборы завтра. У вас еще будет куча времени. Даже если утром корабль войдет в порт, мы все равно высадимся не ранее полудня.
   – Вам тоже не мешает поспать. Завтра будет долгий день.
   – Я просто почитаю и допью чай с мятой.
   – Очень хорошо. А я, кажется, не смогу сомкнуть глаз!
   Эдит ушла. Мэтти попыталась сосредоточиться на книгах, которые дал ей Престон. «Пэры Англии» Берка. Слишком сухо и скучно! Кого интересует, что шестого баронета Пипинширского звали Уилберфорс Тэмптон? Мэтти отложила книгу в сторону и взяла том «Дебретта». То же самое. Книга полетела в угол стола.
   Нервы. Ей никогда не удавалось заснуть в ночь перед новой мошеннической комбинацией. Планы, подготовка – все пойдет насмарку, если она плохо сыграет в первые несколько минут. Что ей сейчас нужно, так это физическая активность. Будь она дома, в Америке, она бы прокатилась верхом. Или нарубила бы дров, или вымыла весь дом. Она огляделась. В каюте царил полный порядок, только на полу пара клочков соломы.
   Может, прогуляться по палубе? Нет, слишком холодно. После тропиков декабрь в Англии казался ей нестерпимо холодным.
   Не нужно мыть пол или выбивать ковры. Смешно или глупо, но ей бы хотелось сейчас увидеть корыто и гору грязного белья. Только бы дать выход кипучей энергии, которая бродит в крови.
   Если нет другой возможности, придется все же выйти на прогулку. Только укутаться потеплее.
   Престон стоял у двери в каюту Матильды, готовый постучать. Он застыл в нерешительности. Не откажется ли она от встречи с дедом, если он сейчас откроет ей правду? Нельзя рисковать – слишком далеко зашло дело.
   В то же время Престону почему-то казалось, что именно он должен раскрыть ей глаза. Он должен признаться, что лгал! И что она сделает, интересно? Дарует ему прощение? Отпустит грехи? Престон покачал головой и опустил руку.
   Вероятнее всего, она его застрелит. И винить ее за это никак нельзя.
   Разве это не трусость – оттягивать неизбежное? Может быть… нет. Как только его поручение будет выполнено, он понесет заслуженную кару, какой бы она ни была. Черт, он будет только рад! Может быть, это поможет ему выбросить из головы мысли о Мэтти.
   Престон вернулся к себе. Какое бы наказание она ни придумала, все лучше, чем то, что виделось ему в мечтах.
 
   Мэтти стояла на опустевшей палубе. Ничто не напоминало о волшебном вечере, который они когда-то провели вместе. Там, где сидели музыканты, навалена гора канатов. Палуба на дюйм занесена снегом. Балкончик пуст, занавеси плотно задернуты. Даже луна куда-то запропала, бросила ее! Остались лишь звезды. Они казались холодными и далекими.
   Завтра ее мир изменится. Она сойдет с корабля и скорее всего больше никогда его не увидит. Даже если ей доведется возвращаться на нем в Америку, Престона здесь не будет. Еще несколько дней, и он исчезнет из ее жизни. Навсегда.
   Она, конечно, переживет. Мало ли было в ее жизни разлук и прощаний! Переживет и на этот раз, тем более что у нее останутся воспоминания. Она ничего не забудет. Жаль, что вспоминать почти нечего! Было бы о чем подумать бессонной ночью. Когда ей станет грустно, она вспоминала бы улыбки. А когда будет одиноко – поцелуи. Как жаль, что они с Престоном так и не дошли до главного. Воспоминание о ночи любви согревало бы ее долгие холодные зимы…
   А может, еще не поздно?
   Если она постучит в его дверь, неужели он ее оттолкнет?
   Она не знала. Это могло бы стать итогом их отношений. Что бы он стал делать, если бы она незваной явилась к нему в постель, готовая на все? Каким бы он был, лишая ее невинности? Нежным и внимательным? Или набросился бы на нее с дикой страстью? А может, и то и другое?
   Это если ей еще повезет. Скорее всего он просто вышвырнет ее вон с позором, перечислив предварительно список промахов, которые она совершила, пытаясь его соблазнить. Вот этого она точно не переживет. Страх быть отвергнутой оказался сильнее, чем желание. Значит, придется вспоминать то, что есть. Например, первый вальс…
   Мэтти обхватила себя руками и закрыла глаза. Затем, раскинув руки в стороны, как в далеком детстве, она позволила памяти унести ее далеко-далеко. Она снова дышала по-летнему теплым морским воздухом. Светила луна, играла музыка. И с ней был Престон.
   Она так живо представила его себе! Он улыбнулся и обнял ее. Они снова танцевали вальс.
   Мэтти стояла с закрытыми глазами. Ей казалось, что ее ноги вот-вот оторвутся от земли и понесутся в вальсе. Все шире и шире круг, по всей палубе…
   – Как не стыдно танцевать в одиночку, когда я сгораю от желания быть вашим партнером!
   Мэтти остановилась и открыла глаза.
   Зима обрушилась на нее как возмездие за сладкие мечты. Но Престон не исчез! Он был здесь, рядом. Невероятно! Как будто сон стал явью.
   На нем были перчатки и пальто, которого она никогда раньше не видела. Значит, он возник не из ее памяти. Снежинки падали на его густые темные волосы. Она могла легко представить себе, каким он будет, когда станет старше. Все равно чертовски красивым.
   Престон протянул к ней руки, но Мэтти решила не терять головы.
   – Музыки ведь нет!
   – Нет, есть. Здесь.
   Он взял ее руку и положил себе на грудь с левой стороны.
   Мэтти чувствовала, как бьется его сердце. Или ей показалось?
   Престон обнял ее за талию. Танец начался. Все быстрее, все выше – и она уткнулась лицом ему в шею. Они медленно остановились, и он осторожно поставил ее на ноги. Она так и не отпустила его руки. Они стояли так, и минута показалась им вечностью. Их дыхание смешивалось в морозном воздухе.
   Внезапно вздрогнув, Мэтти спросила:
   – А вы помните свой первый вальс?
   – Так, слегка. Она улыбнулась:
   – Как это? Объясните.
   Мэтти не хотела признаваться самой себе, что чувствует и ревность, и радость. Хорошо, что он ответил именно так…
   – Я бы предпочел не говорить об этом.
   – Нет, вы должны сказать.
   – Это не так интересно, как вам, возможно, кажется. У меня очень упрямые сестры. Я, как старший брат, должен был терпеть, что мне регулярно наступают на ноги. Сестры желали танцевать. Волей-неволей мне тоже пришлось научиться и вальсировать с каждой по очереди.
   – Вы не говорили, что у вас есть сестры. Сколько их? Они живут в Лондоне?
   Слишком поздно Престон понял, какую ошибку допустил. Он попытался отвлечь ее:
   – Так и знал, что мне придется придумать что-нибудь поинтереснее. Поверили бы вы мне, расскажи я вам, что танцевал свой первый вальс с дочерью проститутки?
   – Я их увижу?
   – Проститутку с дочерью? По-моему, не стоит. Лучше я познакомлю вас с дамой, которая держит дома двух обезьян. Хотите?
   – Не особенно. Вы познакомите меня с сестрами?
   – Нет, если это будет зависеть от меня. Давайте-ка вернемся в каюту и выпьем чего-нибудь согревающего, пока вы не совсем замерзли. Чаю или горячего какао?
   – Так сколько же у вас сестер? Как их зовут? Сколько им лет?
   Он зарычал:
   – Мэтти, прошу вас!
   – Почему вы не хотите говорить о вашей семье? Он не был готов к такому разговору.
   Престон давно уже не считал сестер проклятием своей жизни. Но вот о родителях предпочитал по возможности молчать. Дракон, как прозвал его мать друг Берк, требовала, чтобы Престон присутствовал на некоторых выходах в свет, просто приличия ради. А графа Стайлза он ежегодно видел на семейном совете. Встреча неизменно заканчивалась стенаниями отца. Престон легкомысленно относится к титулу, у него нет достаточного чувства ответственности…
   Престон ни разу не заикнулся родителям, что знает их тайну. Знает, что титула ему все равно не унаследовать. Когда он в свое время узнал правду, он был готов уйти из дому куда глаза глядят, ни разу не оглянувшись назад, оставив все законным наследникам.
   Мэтти не станет слушать пустую болтовню, шутливые ответы. Семейные дела для нее слишком много значат. Но объяснить ей все – значит разбередить старую рану, которую он столько лет пытался залечить. Увести разговор в сторону тоже не получится.
   Он посмотрел на ее лицо. Она стояла в кольце его рук, и снежинки облепили ее ресницы. Ее щеки зарделись. Меньше всего на свете он хотел сейчас говорить о своей семье.
   В голову приходили десятки цветистых фраз. Много раз опробованные комплименты. Остроумные словечки. Лесть и коварство – неотразимое оружие, чтобы соблазнить женщину. Но не Мэтти! Конечно, ее красота заслуживала поэтического вдохновения. Но она-то требовала, чтобы он был с ней честен. Он не мог произнести ни слова. Наконец Престон пробормотал:
   – Пойдемте внутрь. У вас нос покраснел.
   Она уткнулась лицом в его пальто. Он обнял ее одной рукой и почувствовал, как дрожат ее плечи. Проклятие! Он заставил ее плакать. Вот к чему приводит честность.
   – Простите, Мэтти. Я не хотел вас обидеть. Она подняла голову и вдруг широко улыбнулась.
   – Вы смеетесь?
   – Но не над вами же… – Она отступила на несколько шагов. – Я смеялась над собой…
   Его руки бессильно опустились.
   – Почему?
   Она покачала головой:
   – Это трудно объяснить.
   Он был слишком заинтригован, чтобы уступить.
   – Вы расскажете мне, почему смеялись, а я расскажу вам о сестрах. Идет?
   Она склонила голову набок и прищурилась.
   – И вы ответите на все мои вопросы?
   – На это уйдет вся ночь. На шесть вопросов.
   – Двенадцать.
   – Восемь, или ничего.
   – Черт. Так и знала, надо было брать выше.
   – Слишком поздно. Ну что, договорились?
   Немного подумав, она согласилась.
   – Хорошо. Вы первая.
   – Почему я?
   – Кто-то же должен начать.
   Мэтти кинула на него быстрый взгляд:
   – Ну ладно.
   Она покусала нижнюю губу и что-то быстро пробормотала. Он наклонился:
   – Я не расслышал. Еще раз.
   – Я не виновата, что вы плохо слышите. Теперь ваша очередь.
   – Я слышу прекрасно. Вы жульничаете! Повторите ваш вопрос.
   Престон шагнул ближе.
   Она проговорила что-то быстрее и тише, чем в первый раз.
   – Опять?
   Его ухо было в дюйме от ее губ. Она крикнула:
   – А я думала, вы хотите меня поцеловать! Престон отскочил, потрясенный то ли силой ее голоса, то ли самим признанием.
   – Что?
   – Думаю, вы все прекрасно слышали. Престон скрестил руки на груди.
   – Вас было слышно на Трафальгарской площади. Не понимаю, что в этом забавного.
   – Мне просто стало смешно. Знаете, я думала, вы собираетесь меня поцеловать, а вы говорите, что у меня покраснел нос. Совсем не то, чего я ждала. Это меня так поразило, что я рассмеялась.
   Мэтти покачала головой:
   – Ладно, не важно. Пустяки. Забудьте. – Она отвернулась.
   Нет, это важно! Она сказала больше, чем хотела. Она ждала, что он ее поцелует!
   – И я не буду ничего у вас спрашивать. – Она подняла голову к звездам.
   – Холодно. Я иду к себе.
   – Мэтти, подождите!
   Она бросила через плечо:
   – Нет, слишком холодно. Спокойной ночи!
   Каким-то внутренним чутьем Престон понял: если он позволит ей уйти сейчас вот так, она будет переживать всю ночь из-за своего промаха, думая, что он не захотел ее поцеловать. Она убедит себя, что все это ничего не значит, просто мимолетное волнение, под впечатлением вальса… и решит больше никогда не танцевать с ним.
   Вот и хорошо. Проблеск среди туч. Первый шаг к тому, чтобы выбросить ее из головы. Пусть уходит.
   Он пошел за ней. Вверх по лестнице, стягивая на ходу перчатки. Через балкон. Он бросил одну перчатку через плечо. Престон услышал ее удивленный вскрик, когда поставил ногу на порог стеклянной двери, не давая ей закрыться. Он навалился на дверь плечом. Мэтти торопливо шла через салон.
   Он последовал за ней в холл. Широко шагая, он быстро нагонял ее. Престон сдернул вторую перчатку и остановил Мэтти у двери в ее каюту, схватив ее за локоть.
   – Мэтти, я…
   – Благодарю за танец. – Она хотела высвободить локоть, стараясь не смотреть на него. – Спокойной ночи.
   Престон обнял ее за плечи и развернул лицом к себе. Осторожно взял ее лицо обеими ладонями. Стер слезы с ее замерзших щек. Она сказала:
   – Я вовсе не плакала. Это ветер…
   Он шепнул:
   – Тише…
   Медленно, пытаясь унять тяжело бьющееся сердце, он склонился к ее губам. Вдохнул ее аромат, смешанный с морозным воздухом и мятой, и улыбнулся. Кто бы мог представить, что запах мокрой шерсти так возбуждает? Ближе… ее духи. Жимолость пополам с сиренью.
   Он поцеловал кончик ее носа, все еще холодный – так холоден был ночной воздух. Прошептал:
   – Простите, если обидел вас…