Браун Сандра. Эксклюзивное интервью

   — Хм! Пожалуй, ты прав. — Она посмотрела на Хови с большим сомнением.
   Для Хови дело принимало дурной оборот.
   — Я не собираюсь никому рассказывать о вашем визите.
   — Боюсь, у тебя не получится, даже если бы ты этого захотел. — Бондюрант расстегнул пиджак и достал из-за пояса пистолет.
   Хови запричитал:
   — О Господи! Дерьмо! О Боже! Мерзавцы! Я не хочу умирать! Не хочу, не хочу! Не убивайте меня! Пожалуйста.
   Грэй зловеще щелкнул затвором своего «магнума».
   Хови зажмурил глаза и бормотал:
   — Б-барри! П-пожалуйста, ведь ты же не дашь ему убить меня? Мы же когда-то были друзьями.
   — Друзьями? Друзьями, Хови?! Ты это серьезно? — Она засмеялась. — Друзья не продают друг друга, как это постоянно делал ты, закладывая меня Дженкинсу. Ты все время смотрел на меня как на пустое место. Кроме того, я вряд ли могу как-то по влиять на Грэя. Уж если он решил лишить тебя жизни, то я тут абсолютно бессильна. Пожалуй, я отвернусь, а то потом никогда больше не смогу питаться в китайском ресторане. Грэй, потерпи немного, я сейчас выйду.
   — Пожа-а-а-алуйста! — Хови упал на колени, издав жуткий стон. — Ради Бога, Барри!
   — Прости! Я ничего не могу изменить. — Она вскочила со стола, и, уходя, в знак прощания крепко пожала ему плечо.
   Бондюрант протянул руку через стол и наставил дуло пистолета прямо в лоб Хови.
   — Да-да-да! Я кое-что слышал, но не знаю, правда это или нет. — Слова Хови вылетали стремительно, прямо как цирковые акробаты.
   Барри обернулась, скептически сдвинула брови и сказала:
   — Ну так поделись с нами. Должен же ты хоть что-нибудь сделать, чтобы тебя пощадили!
   — Нет, нет! Я клянусь, мистер Бондюрант. — Он осенил незримым крестом свое сердце.
   — Так что ты слышал?
   — Ходит слух, что миссис Меррит лежит в больнице с телесными повреждениями.
   — Старая история, — усмехнулась Барри, — об этом уже болтал и.
   — На сей раз это серьезно, — нервно сказал Хови. Бондюрант все еще стоял рядом и все так же хмурился.
   — В какой больнице?
   — Не знаю. Никто не знает. Да и вообще, может быть, это только сплетни.
   Бондюрант посмотрел на Барри. Барри кивнула. Грэй снова приставил пистолет колбу Хови.
   — Д-д-доктор Аллан каждый день улетает куда-то на вертолете с лужайки Белого дома, — затараторил Хови. — Обычно он возвращается через час или полчаса, но никто не знает, куда он летает и вообще, связаны ли эти полеты с первой леди. А еще говорят, что у него нелады дома.
   — У них очень крепкий брак, — заметил Бондюрант. — Я бывал у них в гостях, они без ума друг от Друга.
   — Теперь у них с женой постоянно какие-то скандалы. Может, он и летает к какой-нибудь девице, кто знает?
   Хови повернул голову и с надеждой посмотрел сначала на Барри, а потом на Бондюранта.
   — Клянусь Богом, что это все, что я слышал. Дженкинс сказал, что затолкает мне в задницу памятник Вашингтону, если я скажу вам хоть слово. И если вы хотите как-то использовать эту информацию, ради Бога, не упоминайте моего имени. Обещай, Барри. О'кей?
   — Как думаешь, — спросил ее Бондюрант, — он врет?
   — Я не вру! — вскричал Хови.
   — А я вот не уверена, — сказала она, втянув щеки. — Может, он нам тут наврал с три короба, только чтобы выгородить себя. С другой стороны, понятно же — будет фуфло толкать, мы обязательно его достанем.
   — Нет, что вы, ну как я могу! — с ужасом в голосе воскликнул Хови.
   Бондюрант молча уставился на него своими голубыми глазами. Хови трижды уже пережил всю свою жизнь, прежде чем Бондюрант снял затвор с боевого взвода и отвел пистолет.
   — Знаешь что, Хови, пожалуй, сегодня я тебя не убью. Но только в том случае, если ты избавишь нас от необходимости приходить к тебе завтра.
   — Завтра зачем?
   — Узнай название больницы. Мы же не требуем от тебя слишком многого, правда? Название больницы в обмен на свежайшую и очень вкусную китайскую пищу, которую ты себе приобрел, и на шанс ее съесть.
   — Я не… Ну как же я узнаю название?..
   — Это твои проблемы. Но, готов поспорить, они тебе по плечу.
   — На это можно не рассчитывать, — вмешалась Барри. — Он согласится на все, лишь бы спасти свою шкуру. А потом наверняка продаст нас.
   — Нет! Никогда! — взревел Хови, — Клянусь Богом, нет, мистер Бондюрант.
   — Поступай, как знаешь, Грэй, — сказала Барри. — Но я ему не верю. Посмотри на него — он же похож на опарыша.
   — Кстати, вот еще какая проблема. — От голоса Бондюранта Хови весь похолодел. — Она говорила мне, что ты не давал ей проходу на работе, Хови.
   — Но это же не правда!
   — Он не просто сексуальный маньяк, а лживый сексуальный маньяк, — настаивала девушка.
   Грозные голубые глаза сузились еще на одну сотую дюйма. Хови извивался на своем стуле.
   — О'кей, может быть… Может, я как-то раз пошутил неудачно, но я не замышлял ничего плохого.
   — Ты похож на тех парней, которые сочиняют о женщине всякие похабные небылицы, потому что не видят другого пути привлечь к себе ее внимание.
   — Именно этим он и занимался, — подтвердила Барри.
   — Ну хорошо, согласен. — Хови кивнул головой с таким энтузиазмом, что она бессильно повисла, болтаясь на шее. — Я согласен с любым обвинением. Барри и признаю себя виновным.
   — Делал ли ты подлые замечания по поводу ее поведения, личной жизни, ее фигуры, вообще по поводу ее сексуальной жизни?
   — Иногда.
   — Ты смотрел на ее ноги, пускал слюни, глядя на ее грудь, говорил и делал вещи, унижающие достоинство женщины!
   — Да, да, все верно. Но я раскаиваюсь в этом.
   — Правда? — удивился Грэй.
   — Правда. Да, сэр. В противном случае, пусть я ослепну.
   Бондюрант задумчиво постучал пистолетом по спинке стула.
   — Если я вдруг услышу, что ты опять ее оскорбляешь, я рассержусь, Хови. И тогда для тебя лучше будет ослепнуть, чем снова увидеть меня.
   — Я… Я понимаю.
   — Так как насчет завтра?
   — Я постараюсь найти то, что вам нужно.
   — Я думаю, ты постараешься не ударить в грязь лицом.
   С облегчением вздохнув, Хови улыбнулся:
   — Потому что вы не хотите убивать меня, да?
   — Нет. Потому что мне жал ко тратить такую качественную пулю на то, чтобы приготовить пюре из твоих мозгов.
   Бондюрант резко вскочил, спрятал пистолет за пояс и скрылся в спальне. Не издав ни единого звука, Барри последовала за ним.
   — Куда же вы? — позвал их Хови. — В котором часу завтра? Где?
   Ответом ему была зловещая тишина. Когда же он наконец собрался с духом и вошел в спальню, она была пуста. Его гости словно испарились. И можно было подумать, что вся эта безобразная сцена разыгралась лишь в его воображении, если бы не огромное мокрое пятно на брюках Фриппа.

Глава 32

   Мне за него стыдно.
   — Не переживай. Когда ты сравнила его с опарышем, ты оскорбила всех честных опарышей нашей планеты.
   Они спустились по пожарной лестнице, покинув спальню Хови через окно, тем же самым путем, что и вошли. Сейчас они снова устремились к дому Дэйли. Барри задумчиво смотрела сквозь лобовое стекло машины.
   — Ну и напугал же ты его, Бондюрант! Страшный ты человек.
   — Страх — хорошая мотивация.
   — Знать бы, насколько она эффективна.
   — Завтра вечером узнаем.
   — Он так старался быть полезным. — Она выудила из кармана бумажку, которую ей дал Хови. — Милашка Чарлин, — усмехнулась она. — Похоже, она не поняла, что я больше не работаю на телевидении. Я никогда с ней об этом не говорила, но ей можно верить, она честный человек.
   Под действием внезапно нахлынувших чувств, Барри попросила Грэя свернуть и остановиться у аптеки. Он так и сделал и вышел из машины вместе с ней.
   — Аптека закрыта, — заметил он.
   — Мне не нужна аптека, я хочу позвонить по телефону.
   Он осмотрелся.
   — Это не самое лучшее место, чтобы спокойно валять дурака.
   — Но я чувствую себя в безопасности: в аптеке горит свет. К тому же у тебя в штанах замечательная переносная пушка. — Он недоверчиво прищурился. — Спокойно, спокойно, Бондюрант. У тебя есть мелочь?
   Телефонный номер, который сообщил ей Хови, ничего не говорил о местоположении абонента. Чтобы избежать записи разговора, она не стала пользоваться своей телефонной карточкой, а опустила в щель монету. После многочисленных пощелкиваний и потрескиваний раздались длинные гудки. Несколько раз пискнуло. Она уже собралась было повесить трубку, как вдруг на том конце ответили. Явно улавливался южно-негритянский акцент:
   — Йоу!
   — Здравствуйте. — Она помахала Грэю рукой.
   — И кто вам дал этот номер?
   — Мм, Чарлин Уолтере, — ответила Барри. — Могу я с ней поговорить?
   Единственным ответом на ее вопрос были короткие смешки и шмыганье носом.
   — Миссис Уолтере у вас?
   — Да, она здесь. Но этим телефоном нельзя пользоваться после отбоя.
   — Отбоя? — Барри посмотрела на Грэя, у которого на лице было написано такое же удивление. — Извините, а куда я попала?
   — Центральная тюрьма. Перл, Миссипи.
   — А что, миссис Уолтере — заключенная?
   — Точно так. И сидит у нас уже давным-давно. И что вы все ей звоните?
   — Извините, а с кем я разговариваю? Человек на том конце провода назвался охранником, случайно проходившим мимо телефона. Она поинтересовалась, нельзя ли поговорить с директором тюрьмы.
   — В такое время? Ночь на дворе! Вы адвокат или что?
   Она попыталась уйти от прямого ответа, утверждая, что ей жизненно необходимо поговорить с тюремным начальством. До утра ждать она якобы не могла.
   — О'кей, — смилостивился охранник. — Дайте мне свой номер телефона. Если сочтет нужным, он вам позвонит.
   В конце концов Барри согласилась на то, чтобы оставить охраннику номер телефона-автомата.
   Когда она повес ила трубку, Грэй спросил, откуда заключенным тюрьмы в штате Миссисипи известно о ее существовании.
   — Репортаж о СВДС передавался по спутниковому телевидению. Его принимали все телестанции страны, по всей видимости, и в тюрьме тоже. Бывает, что заключенных клинит на какой-либо телезвезде. Хотя я вряд ли подхожу для этой роли.
   — Почему это тебе «жизненно необходимо» поговорить с ней именно сегодня?
   — В общем-то вовсе не обязательно, — согласилась она. — Большинство ее сообщений состояло в том, что она обзывала меня идиоткой. И я хочу наконец выяснить, почему она так считает.
   Грэй задумался, его глаза сузились.
   — В чем дело? — спросила она.
   — Я просто думаю. Смотри. Оба — и Дэвид, и Ванесса — из штата Миссисипи.
   — Точно! — воскликнула Барри, снимая телефонную трубку после первого же гудка. — Алло! Это Барри Трэвис.
   — Исполняющий обязанности начальника тюрьмы Фут Грэм.
   — Огромное спасибо, что перезвонили.
   — Нет проблем, мэм. Чем могу служить? Она назвалась тележурналистом из Вашингтона, округ Колумбия, и рассказала о постоянных звонках от миссис Чарлин Уолтере.
   — Она вам здорово надоедает?
   — Нет, дело не в этом. Мне просто хотелось бы знать, зачем миссис Уолтере мне звонила.
   — Поступки Безумной Чарлин не имеют объяснения, мэм.
   Барри негодующе посмотрела на Грэя, который от души хохотал над ней. В то время как она нахмурилась, покачала головой и закатила глаза.
   — Безумная Чарлин? — повторила она к вящему удовольствию Бондюранта.
   — Да, мэм. Ей семьдесят семь лет, но она еще всем нам задаст жару.
   — Семьдесят семь? Боже мой! Так сколько же лет она сидит в тюрьме?
   — Пожизненное заключение. Без права обжалования. Когда я здесь впервые появился, она уже сидела. А было это, между прочим, восемнадцать лет назад. Никто не припомнит такие времена, когда Чарлин здесь не сидела. Она что-то типа… Ну как это называется? Талисман, вот. Она у нас настоящий лидер. Все заключенные ее просто обожают, но характер у нее, надо сказать, не подарок — всегда выскажет свое мнение по любому поводу, независимо от того, спрашивали вы ее об этом или нет.
   — Так, значит, для вас не является сюрпризом, что она увидела по телевизору мой репортаж и решила позвонить?
   — Ничего удивительного. О чем был ваш репортаж?
   — Синдром внезапной детской смерти.
   — Хмм. Я полагал, вы затронули проблему более близкую ее сердцу. Она просто уши всем прожужжала своими разговорами о коррупции в правительстве, грубости полиции, легализации наркотиков. Вот такой круг тем.
   — А за что она сидит?
   — Они с мужем держали магазинчик по продаже спиртного. Меньше чем за пятьдесят баксов ее муж убил шестидесятилетнего продавца и троих клиентов выстрелами в голову. Немного погодя его расстреляли. Поскольку Чарлин непосредственно на курок не нажимала и, кроме того, клялась, что это престарелый муж заставил ее соучаствовать или что-то в этом роде, смертного приговора ей не дали.
   — Но это же никак не касается СВДС?!
   — Насколько я понимаю, нет.
   — Ну что ж, спасибо вам большое, извините, что отняла у вас время. Еще раз извините, что я позвонила вам в столь поздний час, мистер Фут.
   — Грэм, Фут Грэм. Нет проблем. Рад, что хоть кому-то оказался полезен.
   Барри уже собралась было повесить трубку, когда Грэй слегка подтолкнул ее локтем, и ей вдруг пришло в голову задать еще один вопрос:
   — Минутку, сэр, еще один, последний вопрос. А не вызывает ли у вас имя Чарлин каких-либо ассоциаций, сколь угодно далеких, с сенатором Армбрюстером и президентом Мерритом?
   — С президентом? С этого бы и начинали! Ей показалось, что у нее остановилось сердце. Вся вселенная вдруг сжалась до размеров маленькой телефон ной трубки, которую она до боли стиснула своими пальцами, и те вдруг побелели как мел.
   — Что он сказал? — спросил Грэй, пододвигаясь ближе.
   Она сделала ему знак, чтобы он молчал, потому что начальник тюрьмы уже рассказывал:
   — Вполне возможно, что Чарлин имеет какую-то связь с ними обоими — и с нашим сенатором, и президентом Мерритом.
   — И каким же образом? — поинтересовалась Барри осипшим от волнения голосом.
   — Да очень просто. Понимаете, о жизни Чарлин ходит много разных легенд.
   — Погодите, вы же сказали, что у нее пожизненный срок?!
   — Совершенно верно, мэм. Но если верить Чарлин, то прежде чем попасть в тюрьму, она вела очень бурную жизнь. Для начала скажу, что она была одной из любовниц Роберта Рэдфорда. Это случилось как раз после того, как она покинула Ричарда Никсона. Где-то в это же время она родила ребенка от Элвиса Пресли и присоединилась к одному из известных французских любовных треугольников с участием Мерилин Монро и Джо Ди Маджо, тогда они еще были мужем и женой. Чарлин клянется, что это именно она вдохновила его на изобретение мистера Коффи.
   Барри стала потихоньку сползать вниз по стенке телефонной будки.
   — Похоже, я начинаю понимать. Она что — сумасшедшая?
   — В самом чистом виде, мэм, — отозвался он и разразился жизнерадостным смехом, значительно более мелодичным, чем смех охранника. Через мгновение он успокоился:
   — Извините, что я смеюсь, мисс Трэвис. Но вам это действительно очень важно?
   — Да.
   — Я извиняюсь, мэм. Полагаю, вы зря теряете время.
   — Чего не скажешь о вас, — с досадой ответила она. — Что-то не встречала я раньше такого имени — Фут.
   Как только они с Грэем снова оказались в машине, она вытащила из сумки клочок бумаги с именем и телефоном Чарлин и разорвала его на мелкие кусочки, которые посыпались на пол, подобно ее в миг рассыпавшимся надеждам.
   — Докатилась! Отвечать на звонки сумасшедших! — в сердцах сказала она. — Уже это свидетельствует о том, что наше дело безнадежно. Не хотелось бы, чтобы Хови или Дженкинс узнали об этом.
   — Возможно, все еще переменится.
   — Вот только не надо учить меня жизни, — раздраженно сказала она. — Это был всего лишь глупый импульс, и мне досталось по заслугам. Проблема в том, что других идей у меня просто нет. Если мы ничего не добьемся от Хови, что тогда?
   — А разве нет других информаторов?
   — Ты хоть раз слышал, как пищит мой пейджер?
   — Может, пора проверить батарейки?
   Она криво улыбнулась:
   — С пейджером все в порядке, Бондюрант, чего не скажешь обо мне. Чем дальше я занимаюсь никому не нужной журналистикой, тем более ненужной становлюсь.
   — Да, но ты еще не сказала своего последнего слова.
   Чем больше он пытался поднять ее дух, тем больше она упорствовала:
   — Никто, даже самые секретные анонимные информаторы не хотят иметь со мной дела. Похоже, меня в этом городе никто даже туалеты чистить не возьмет, разве что где-нибудь в провинции… — Откинувшись на сиденье, она тяжело вздохнула. — Между прочим, когда мы ругались у Дэйли на кухне, девяносто процентов того, что ты от меня услышал, я говорила вполне серьезно. Я действительно хочу вернуться к прежней жизни. Мне не хватает Кронкрайта, не хватает своего дома. Конечно, это были не хоромы, но это был мой дом. Мне не хватает моей работы, постоянной суеты, стараний успеть подготовить материал в срок; предчувствия удачи от новой информации; чувства удовлетворения, если сделаешь стоящий репортаж. Да простит меня Господь, мне даже Хови не хватает! Увидев его сегодня, я чуть не зарыдала от радости.
   — Ты, должно быть, страдаешь синдромом жалости к себе, причем в тяжелой форме, — отозвался Грэй, заметив ее вопросительный взгляд.
   — А ты нет? Хотя бы чуть-чуть? Ты разве не скучаешь по своему ранчо, по своим лошадям, по столь ценному для тебя уединению? Неужели тебе до сих пор не приходила мысль о том, как было бы здорово, если бы не я?
   — Какой смысл сейчас сожалеть об этом? Конечно, я последний год провел относительно спокойно, но у меня было предчувствие, что рано или поздно случится что-нибудь в этом роде. Я лишь гадал, в какой форме. Оказалось, что катализатором явилась смерть Роберта Растона Меррита. Кто бы мог предположить такое? В конце концов нам не дано предвидеть, что произойдет в следующий момент. — Он пожал плечами. — Я воспринимаю новую информацию по мере ее поступления и стараюсь не оборачиваться назад.
   — О Господи! Ты непробиваем! Неужели ни разу ни одно человеческое чувство не пробило эту твою чертову броню? Неужели ты не можешь ни на секунду расслабиться и просто-напросто чувствовать?
   Тут ее голос сорвался, она закрыла лицо руками, и из глаз у нее ручьем потекли слезы. Да, она оказалась в дурацком положении, выполнив просьбу своей сумасшедшей телефонной «подружки». Да, она была расстроена, что им не удалось пробить стену секретности вокруг Ванессы. Единственное, что было известно, это то, что Ванесса, возможно, уже мертва. Барри больше не сомневалась, что Меррит поставил своей окончательной целью остаться вдовцом. И каждый день, не приносящий Барри обличающей его информации, лишь приближает достижение этой цели.
   Да, она очень тревожилась за Дэйли, потому что он выглядел все хуже и хуже. Правда, пытался держаться молодцом, но она чувствовала, как он сдал. По мнению врачей, в этой ситуации бесполезно уже что-либо предпринимать. Болезнь достигла той стадии, когда применение сильнодействующих средств не принесет пользы, а только ухудшит и без того тяжелое состояние.
   Да. Да! Да!!! Все это беспокоило ее сегодня, но главной причиной, заставлявшей ее рыдать, был человек, который сейчас находился рядом. Грэй Бондюрант оставался загадкой. Последние дни их очень сблизили, но она все еще ничего о нем не знала. Пожалуй, он даже стал еще загадочнее.
   Именно от этого ей хотелось кричать. Она ласкала его тело, но душу тронуть не могла.
   Она вдруг без обиняков выпалила:
   — Как ты можешь не заботиться ни о ком и ни о чем? Что заставляет тебя быть таким бесчувственным чудовищем?
   Тяжелая пауза длилась около минуты. Наконец он откликнулся:
   — Мои родители умерли в один день. Несчастный случай — они погибли. Я был ребенком, и мне было очень больно. Но я справился, стал жить у дедушки с бабушкой. Потом умерли и они. Мы с сестрой оставались друзьями, но я пришелся не по душе ее мужу, и они практически вычеркнули меня из своей жизни. Я дорожил крепкой мужской дружбой с двумя людьми, которым я доверял как самому себе. Я читал их мысли еще до того, как они приходили им в голову, и наоборот. Мы были близки настолько, насколько могут быть близки трое гетеросексуальных мужчин. Потом они предали меня и дважды пытались убить. — Он снова пожал плечами. — С тех пор я не вижу смысла в установлении близких отношений с кем бы то ни было.
   За эту минуту он рассказал о себе больше, чем за все предшествующие дни. Впрочем, в этом открывающем душу монологе чего-то ощутимо недоставало.
   — Ты опустил главу о Ванессе и ее ребенке, — нарушила молчание Барри. — Забыл упомянуть, что любовь всей твоей жизни стала женой другого человека.
   Он ответил без лишних слов:
   — Да. Эту главу я опустил.

Глава 33

   Сенатор? Клет склонился над микрофоном селекторной связи:
   — Что там еще, Кэрол?
   — С вами хочет говорить Грэй Бондюрант. Клет глубокомысленно почесал подбородок.
   — Скажи ему, что меня нет.
   — Он звонит третий раз за последние два дня.
   — А мне плевать, сколько раз он звонит; мне не о чем с ним разговаривать. Что слышно о докторе Аллане?
   — Я все время пытаюсь с ним связаться, но мне каждый раз отвечают, что он вне пределов досягаемости.
   — И что означает эта галиматья?
   — Сотрудники Белого дома не уточнили, сэр. Джордж Аллан не так давно звонил Армбрюстеру и проинформировал, что у Ванессы неадекватная реакция на прописанное ей лекарство. Намекнул он также, что она опять стала здорово пить. Общий смысл разговора сводился к тому, чтобы объяснить сенатору необходимость перевода ее в частную клинику для обследования. До тех пор пока ее состояние не стабилизируется, следует оградить ее от посетителей. В сущности, запрет на визиты является неотъемлемым правилом подобной больницы.
   Опять этот чертов Хайпойнт! Ванесса снова исчезла из поля зрения, даже не попрощавшись, и связаться с ней невозможно. В конце беседы Аллан сообщил, что не стоит ожидать ее выздоровления в ближайшие несколько дней.
   Будучи председателем сенатского Финансового комитета, Клет был по горло занят совещаниями по согласованию бюджета. Его присутствие на них было обязательным, но он ощущал, что ему трудно сконцентрироваться на бюджете страны, когда с дочерью творится что-то непонятное.
   Доктор избегает его звонков. Дэвид даже не считает нужным позвонить и переговорить с ним. Уже начинало довольно сильно попахивать, причем усиливала это впечатление всевозрастающая паника самого Клета.
   — А они в курсе, кто говорит?
   — Конечно, сэр.
   — В таком случае я хочу немедленно говорить с президентом.
   Пока Кэрол пыталась прозвониться, Клет подошел к большому окну. Вид за окном практически не изменялся в течение последних тридцати лет, но он никогда не уставал от этой картины. Менялись марки автомобилей на широких авеню Вашингтона. Приходили и уходили стили одежды. Зима сменяла лето, но мощные здания правительства Соединенных Штатов оставались незыблемыми.
   Взирая на них, он испытывал прилив энтузиазма, который вряд ли можно было приписывать обычному патриотизму. Это было нечто более низменное, чем любовь к родине, — это была страсть к власти, циркулировавшей в таких вот строениях, и она рождала в нем возбуждение, в чем-то даже сравнимое с эрекцией. Он твердо верил в пословицу «Власть — сильнейший возбудитель». В мире нет ничего, что могло бы с этим сравниться, хоть как-то приблизиться к этому ощущению.
   Любой человек, который хоть чего-то стоит, борется за власть, но, получив ее, готов отдать все на свете, за то, чтобы удержать. Само собой, придет кто-то помоложе и отберет ту власть, которой он сейчас располагает здесь, в Вашингтоне. Но это случится не сегодня и даже не завтра. Он сам выберет момент для передачи эстафетной палочки.
   Но Дэвиду Мерриту она не достанется.
   Его снова отвлекла секретарша.
   — Извините, сенатор. У президента сегодня все расписано до минуты, вечером он должен лететь в Атланту. Он не вернется назад до завтрашнего полудня.
   Клет обдумал ситуацию в течение нескольких минут.
   — Спасибо, Кэрол. Постарайся все-таки достать этого шарлатана Аллана. И избавься от Бондюранта.
   — Да, сэр.
   Армбрюстер водрузил на стол ноги и, устроившись поудобнее в своем любимом кожаном кресле, стал обдумывать дальнейшие шаги. Дэвид действовал значительно быстрее, чем предполагал Клет. Он-то рассчитывал, что Дэвид дождется, пока улягутся страсти, прежде чем устранит единственного свидетеля убийства ребенка.
   Да, Клет поверил всему тому, о чем ему рассказали Бондюрант и Барри Трэвис тем вечером в ресторанчике. Он допускал, что в их словах есть доля истины, но разве у него есть выбор? Устроить шум по поводу содержания Ванессы в больнице или подвергнуться риску выглядеть полным кретином? Клет обругал Барри, но в действительности его праведный гнев был направлен на вероломного зятя.
   Конечно, Барри Трэвис — мелкая рыбешка, с Бондюрантом все гораздо сложнее. Клет мог бы еще сомневаться, если бы об этом кошмаре ему поведала одна Барри, но в Бондюранте он не сомневался. Этот бывший спецназовец никогда не вызывал у него особо теплых чувств. Неразговорчивый до идиотизма, он всегда был натурой цельной. Вряд ли можно найти еще одного такого же — честного и прямого.
   Клет никогда не слышал, чтобы Бондюрант лгал. Он уходил от вопросов о своих взаимоотношениях с Ванессой, что могло расцениваться как молчаливое вранье, но Клет воспринимал его молчание как галантные попытки защитить от скандала Ванессу, а отнюдь не себя.