Браун Сандра. Розы от киллера

   Грейс подошла к кровати и несколько минут смотрела на Вика.
   – Мне трудно поверить, что это он, – сказала Грейс, улыбаясь. – Я никогда не видела его неподвижным. Он не сидит спокойно больше чем несколько секунд, постоянно в движении.
   – Я это тоже заметила.
   Грейс повернулась и с интересом взглянула на нее.
   – Разумеется, я плохо его знаю, – заторопилась Ренни. – Можно сказать, совсем не знаю.
   – Вик учился в предпоследнем классе средней школы, когда Орен, мой муж…
   Ренни кивнула.
   – Когда Орен и брат Вика Джо поступили в полицейскую академию. Мы очень подружились с Джо. Он пригласил нас на школьный баскетбольный матч «посмотреть на моего младшего братишку», как он сказал. – Грейс тихо рассмеялась. – Вик непрерывно зарабатывал фолы.
   – Он так агрессивен? – спросила Ренни.
   – У него горячая голова. Он легко заводится. Но обычно так же быстро остывает и извиняется, если есть за что.
   Они немного помолчали, потом Ренни сказала:
   – Я ничего не знала про его брата, до того как меня спросил о нем репортер.
   – Джо умер три года назад. Мы до сих пор не можем это пережить. Особенно Вик. Он считал, что Джо всегда прав, он очень его любил.
   Зашла сестра, чтобы переставить капельницу. Они замолчали, ожидая, когда она уйдет.
   – Я так поняла, что Джо… – осторожно начала Ренни.
   – Убили, – прямо сказала Грейс.
   В один миг все встало на свои места.
   – Лозадо, – уверенно произнесла Ренни.
   – Совершенно верно, Лозадо.
   – Как ему удалось уйти от наказания?
   – Его даже не обвинили.
   – Почему?
   Грейс поколебалась, потом подошла поближе к Ренни и тихо произнесла:
   – Доктор Ньютон, я спросила моего мужа сегодня утром, что между вами происходит. Что-то не так, я это почувствовала.
   – Две недели назад я была членом жюри, которое оправдало Лозадо.
   – Об этом Орен сказал.
   – Так из-за этого ваш муж и относится ко мне плохо. Особенно сейчас. Лозадо убил его друга и теперь покушался на другого. – Ренни посмотрела на Вика. – Если бы жюри приняло другое решение, на Вика бы никто не напал, и та молодая женщина, которую вчера убили, тоже осталась бы жива.
   – Могу я задать вам вопрос? – тихо спросила Грейс. Когда Ренни повернулась к ней, она сказала: – Если бы вам пришлось делать это снова, проголосовали бы вы за оправдание Лозадо?
   – На основании того, что я знала тогда, или того, что я знаю сейчас?
   – Того, что вы знали тогда.
   Ренни задумалась так же, как и перед тем голосованием.
   – На основании того, что я тогда знала, и инструкций судьи я была бы вынуждена снова проголосовать за оправдание.
   – Тогда ваша совесть чиста, доктор Ньютон. Вы не должны считать себя виноватой в том, что Лозадо напал на Вика.
   – Скажите это вашему мужу, – печально заметила Ренни.
   – Я уже сказала.
   Ренни удивилась. Грейс мягко улыбнулась и сжала руку Ренни.
   – Я пойду. Но когда Вик проснется, пожалуйста, скажите ему, что я приходила.
   – Я передам сестрам, они обязательно скажут.
   – Вы не знаете, когда его переведут в обычную палату?
   – Через пару дней, если все пойдет хорошо. Я внимательно слежу, нет ли признаков инфекции.
   – Что мне сказать моим девочкам?
   – У вас есть дочки?
   – Две. Очень жизнерадостные.
   – Как вам повезло.
   – Они умоляли меня взять их с собой сегодня, но Орен не хочет, чтобы они выходили из дома.
   Ренни не стала спрашивать, почему. Уэсли боялся за их безопасность, подозревая, что Лозадо не ограничится попыткой убить Вика. Он расставил полицейских по всей больнице, и Ренни заметила, что около реанимации сейчас стоят еще двое. Не иначе, это охрана Грейс.
   – Мои девочки обожают дядю Вика, – сказала Грейс. – Если бы существовал плакат с его изображением, он висел бы у них на стене рядом с их любимыми певцами.
   – Скажите им, с их дядей Виком все будет в порядке.
   – Мы должны за это благодарить вас. Девочкам ужасно хочется с вами познакомиться.
   – Со мной?
   – Я им все про вас рассказала. А после случайно слышала, как они между собой разговаривали. Обе решили стать хирургами. Хотят спасать людей, как вы спасли Вика.
   Ренни так растрогалась, что не знала, что сказать. Грейс, вероятно, это почувствовала и ушла, быстро попрощавшись. Полицейские сопровождали ее к лифту.
   Ренни вернулась на сестринский пункт.
   Пришлось порыться в нескольких ящиках, пока не нашлась склянка с бальзамом для губ. Ренни взяла ее и вернулась к Вику. Он все еще спал, дышал ровно. Она села на стул у кровати, но прошла почти целая минута, прежде чем она отвернула крышку с баночки, откуда сразу приятно запахло ванилином.
   Губы Вика пересохли и потрескались. Это иногда случается при операциях в результате потери жидкости. Более того, это обычное явление. Но его губы были просто невероятно сухими. На это невыносимо было смотреть. Она решила: что особенного, если она смажет ему губы?
   Ренни взяла немного бальзама, подождала, чтобы мазь согрелась, и смазала его губы, касаясь настолько легко, что это и касанием назвать было трудно.
   Только Ренни собралась убрать руку, как он проснулся, и их взгляды встретились.
   Оба молчали. Ее палец все еще лежал на его губах. Ренни замерла и внезапно осознала, что не слышит его глубокого и ровного дыхания. Она была уверена, что если кто-нибудь из них шевельнется, что-нибудь случится. Что-то значительное. Что именно, она не знала. Во всяком случае, она опасалась пошевелиться. И не знала, сможет ли. Его голубой взгляд ее гипнотизировал.
   Она так просидела не шевелясь… сколько? Позже она не могла вспомнить. Это продолжалось, пока глаз Вика не закрылся снова. Она почти слышала шорох ресниц, коснувшихся подушки. Только тогда она снова начала дышать.
   Ренни отняла руку, неловко завернула крышку баночки и оставила ее на столике у кровати. Она больше не взглянула на него, просто ушла из палаты.
   – Позвоните мне, если будут изменения, – велела она сестре, возвращая карту.
   У лифта дежурный полицейский открыл ей дверь и робко обратился к ней:
   – Доктор Ньютон, я только хотел сказать… ну, Вик замечательный парень. Несколько лет назад мой сын попал в аварию. Вик был первым, кто дал кровь. Вот я и хочу поблагодарить вас за то, что вытащили его сегодня утром.
 
   Ренни отнесла сбежавшую по щеке слезу за счет усталости. Она даже не представляла себе, как устала, пока лифт не начал спускаться. Она прислонилась к стене и закрыла глаза. Именно в этот момент она и почувствовала слезу. Она успела стереть ее до остановки лифта.
   Когда она шла к выходу, к ней направился полицейский.
   – Что-нибудь не так? – удивилась Ренни.
   – Приказ Уэсли, мэм. Доктор, – поправился он.
   – Зачем?
   – Я не спросил, а он не сказал. Полагаю, это имеет какое-то отношение к Треджиллу.
   Полицейский проводил Ренни до машины, заглянул под днище, проверил заднее сиденье.
   – Счастливого пути, доктор.
   – Спасибо.
   Полицейский наблюдал за ней, пока автомобиль не выехал из ворот.
   Она проехала несколько кварталов, прежде чем заметила кассету, торчавшую из магнитолы на приборной доске. Ренни, пользовавшаяся только дисками, с удивлением смотрела на нее.
   Остановившись у светофора, она вынула кассету, чтобы взглянуть на этикетку. Этикетки не было. Не обращая внимания на предчувствие беды, охватившее ее, Ренни сунула кассету в прорезь и нажала на кнопку «Пуск».
   Под аккомпанемент рояля хриплый женский голос запел: «Я от тебя без ума, мой котеночек».
   Ренни кулаком ударила по кнопке «Стоп» и все колотила и колотила, пока музыка не смолкла. Кругом полно полицейских, а Лозадо спокойно оставляет кассету в ее машине. Как, черт побери, ему это удалось? Машина ведь была заперта.
   Ренни начала рыться в сумке в поисках сотового, но только высыпала все содержимое на пол. Сообразив, что, пока будет искать телефон, она сможет доехать до дома, Ренни решила позвонить Уэсли оттуда.
   Она проскочила дважды на красный свет, правда посмотрев налево и направо и убедившись, что машин нет. К гаражу она подлетела на совершенно недопустимой скорости. Казалось, дверь поднималась вечность. Насилу дождавшись, пока она откроется наполовину, Ренни въехала в гараж и нажала на кнопку закрытия двери, даже не заглушив мотор.
   Оставив все вещи валяться на полу, она опрометью выскочила из гаража и помчалась к дому, ворвалась в кухню и остановилась, как вкопанная.
   Через дверь в гостиную она увидела мерцающий свет. Ни одна лампа там такого света не давала. Что происходит? Наиболее разумным было бы не выяснять, а быстро выйти, выбежать на середину улицы с поднятыми руками и вопить, зовя на помощь.
   Но она не станет с криками выбегать из собственного дома. К черту осторожность!
   Она оставила дверь открытой, достала из ящика большой разделочный нож и осторожно двинулась в гостиную. Казалось, здесь горели сразу сотни свечей в хрустальных плошках самой разной формы и размера. Они стояли везде, наполняя воздух тяжелым цветочным ароматом.
   На журнальном столике красовался очередной букет роз. Играла музыка. Та же самая, только теперь стерео и в исполнении другой певицы.
   Ренни тяжело дышала и отчетливо слышала биение своего сердца. Она сделала шаг вперед, раздумывая, не стоит ли все же сбежать.
   Но звать на помощь… Втягивать в это дело других людей… Полицию…
   Нет.
   Она подошла к проигрывателю и выключила звук.
   – Выходи! Почему ты прячешься? – крикнула она в пустоту.
   В ответ только эхо.
   Ренни вышла в холл. Он тянулся перед ней, темный и мрачный, и казался куда длиннее, чем на самом деле. Она поняла, что боится собственного дома, и разозлилась еще больше. Злость толкнула ее вперед.
   Она прошла через холл и включила свет в кабинете. Комната пуста, спрятаться здесь негде. Она рванула дверь стенного шкафа. Никого, только ее чемоданы. Опять же, взрослому человеку там не спрятаться.
   Оттуда она направилась в спальню, где снова горели свечи. Они бросали тени на потолок и стены, на оконные жалюзи, которые она теперь держала закрытыми и днем и ночью. Из-за него. Она заглянула под кровать, подошла к стенному шкафу и резко распахнула дверь. Перебрала одежду на вешалках.
   В ванной тоже было пусто, но занавеска на душевой кабине, которую она всегда держала открытой, была задернута. Ренни уже пришла в такую ярость, что забыла бояться. Рванула занавеску. На полочке над ванной стояли розы.
   Она ударила рукой по вазе, та с грохотом упала в ванну и разбилась.
   – Негодяй! Почему ты не оставишь меня в покое?
   Ренни вернулась в спальню и пошла по кругу, задувая свечи, пока не стала опасаться, что дым заставит сработать пожарную сигнализацию. Тогда она прошла на кухню и положила нож назад в ящик.
   Потом нашла полбутылки шардоне в холодильнике, налила вина в бокал и сделала большой глоток. Закрыла глаза и прижала холодный бокал ко лбу.
   Она раздумывала, позвонить ли Уэсли. Зачем? Ей так же трудно доказать, что Лозадо пробрался к ней в дом, как детективу обвинить его в убийстве Салли Хор-тон и покушении на Вика.
   С другой стороны, если она промолчит, а Уэсли каким-то образом узнает… Правильно. Ей было неприятно это делать, но придется его известить.
   Она подняла голову, открыла глаза и увидела свое отражение в окне над раковиной. За ее спиной стоял Лозадо.
   Зря она думала, что слишком злится, чтобы бояться.

19

   Лозадо взял ее за плечи и повернул лицом к себе. Его глаза были такими темными, что невозможно было различить зрачки.
   – Ты расстроилась. А я хотел порадовать тебя, Ренни. – Голос был ласковым, как у любовника.
   Ее мысль металась между ужасом и гневом. Ей хотелось наброситься на него за то, что он разрушил ее упорядоченную жизнь. А еще ей хотелось спрятаться куда-нибудь, где он ее не отыщет. Но и то и другое было слабостью, которую она не могла ему показать. Он был стервятником, который воспользуется слабостью жертвы в полной мере, если заметит ее.
   Лозадо взял из ее руки бокал и поднес его к ее губам:
   – Пей.
   Ренни попыталась отвернуться, но другой рукой он схватил ее за подбородок. Она почувствовала холод вина на губах. Ренни сглотнула. Вино потекло по подбородку. Лозадо вытер струйку большим пальцем и улыбнулся.
   Ренни видела такую улыбку во всех уголках мира. Так улыбается совратитель тому, кого совратил. Так улыбается жестокий муж избитой до бесчувствия жене. Так улыбается вражеский солдат изнасилованной девушке. Это улыбка отца, обращенная к дочери, которую он лишил невинности.
   Снисходительная улыбка собственника возвещала, что Ренни лишена воли и по какой-то непонятной причине должна этому радоваться, даже быть признательной тому, кто это сделал.
   Так улыбнулся ей Лозадо.
   Он снова поднес бокал к ее губам, но она больше не могла выносить этой улыбки и отпрянула. Вино выплеснулось ему на руку. Его глаза опасно сузились. Он поднял руку, и Ренни подумала, что он ее ударит.
   Но он поднял руку ко рту и слизал вино языком, нарочно медленно проводя им по коже, не отрывая взгляда от Ренни.
   Его покровительственная улыбка перешла в тихий смех.
   – Неудивительно, что ты не хочешь пить это вино, Ренни. Оно дешевое. Никакого букета. Теперь ты будешь пить вина изысканные и дорогие. Очень дорогие.
   Он протянул руку за ее спину, чтобы поставить бокал. И крепко прижал ее к себе. Его близость душила ее. Она не могла и не хотела дышать. Не хотела запомнить запах его одеколона. Она приказала себе не отталкивать его. Воспоминание о судьбе Салли Хортон помогло ей выдержать это. Скорее всего, Лозадо хотел, чтобы она сопротивлялась. Это дало бы ему повод закрепить себя в роли покорителя. Насильники очень любят придумывать оправдания своей жестокости.
   – Ты дрожишь, Ренни? Ты меня боишься? – Он наклонился ближе. Его дыхание обжигало ей шею. Она ощущала его эрекцию, потому что он непристойно терся о нее. – Зачем тебе меня бояться? Я ведь хочу, чтобы ты была счастлива. А?
   Наконец он отстранился и долго насмешливо оглядывал ее с ног до головы.
   – Может быть, стоит начать не с напитка, а с чего-нибудь более существенного. Например, с твоего гардероба. – Он коснулся пальцем ее ключицы, погладил. – Грешно прятать такую фигуру.
   Потом он уставился на ее грудь. Она почувствовала себя хуже, чем когда он действительно касался ее.
   – Ты должна носить вещи, которые ласкали бы твое тело, Ренни. И черный цвет. Он бы прекрасно контрастировал с твоими светлыми волосами. Я куплю тебе что-нибудь черное и сексуальное, чтобы грудь была видна. Да, точно. Всем мужикам захочется ласкать тебя, но только я один буду это делать.
   Он посмотрел ей в глаза, и тон стал игривым.
   – Разумеется, сегодня ты неважно выглядишь. Слишком много работала. – Он пальцем провел по темным кругам под глазами. – Ты вымоталась. Моя бедняжка.
   Она проглотила поднимающуюся из желудка рвоту, вызванную его фантазиями.
   – Я не ваша бедняжка.
   – Ах, леди заговорила. Я уж подумал, что ты онемела.
   – Я требую, чтобы вы ушли.
   – Но я только что пришел.
   Разумеется, он лгал. Ему понадобился по меньшей мере час, чтобы зажечь и расставить все эти свечи. Где он прятался, когда она обыскивала дом? Похоже, он прочитал ее мысли.
   – Я никогда не выдаю свои профессиональные секреты, Ренни. Ты должна была об этом догадаться. – Он игриво ущипнул ее за шею. – Тем не менее, нам надо о многом поговорить.
   – Вы правы. Нам есть о чем поговорить. Лозадо довольно улыбнулся:
   – Начинай ты.
   – Ли Хоуэлл.
   – Кто? – спросил он.
   – Вы его убили, так? Чтобы оказать мне услугу. И напали на Вика Треджилла. Это ведь тоже вы?
   Он двигался быстро, как ртуть. Одной рукой задрал ей блузку, провел рукой по груди и по талии под поясом юбки. Она изо всех сил толкнула его.
   – Уберите руки. – И стала бить по рукам, шарящим по ее телу.
   – Прекрати! – Он схватил ее и притянул к себе. – Ренни, Ренни, перестань. – Голос был мягким, но хватка – железной. – Шшш, шшш, успокойся.
   Она с ненавистью смотрела на него. Он извинился обманчиво мягким и урезонивающим голосом:
   – Ты прости меня, я должен был это сделать. Много лет назад женщина-полицейский, работавшая под прикрытием, пыталась расставить мне капкан. Я должен был убедиться, что на тебе нет «жучка». Прости, что я вел себя немного грубо. А вот так лучше?
   Он отпустил ее руки и сжал плечи, ритмично массируя их сильными пальцами, как заботливый муж, только что узнавший, что у жены был тяжелый день.
   – Я не работаю на полицию.
   – Я бы тогда ужасно разочаровался в тебе. – Он крепче сжал ее плечи. Выражение лица стало зловещим. – Почему ты так много времени тратишь на Вика Треджилла?
   Она скорчила недовольную гримасу:
   – Я не знала, что он полицейский. Он меня обманул.
   – Тогда чего ты так старалась, спасая ему жизнь? Ренни вспомнила предупреждение Уэсли. Салли Хортон стала невинной жертвой кровавого соперничества между Виком и Лозадо. Она умерла, так и не поняв, в чем ее ошибка.
   – Мне за это платят, – равнодушно сказала Ренни. – Я не выбираю пациентов. Не могла же я позволить ему истечь кровью в приемном отделении?
   Лозадо внимательно вглядывался в ее глаза. Положил ладонь ей на горло. Большой палец нашел сонную артерию и погладил ее.
   – Ты меня очень огорчишь, если дела обстоят не совсем так. Он тебя когда-нибудь целовал?
   – Нет.
   – Трогал тебя вот так? – Его рука принялась ласкать ее грудь.
   Горло сжало так, что она не могла вымолвить ни слова. Только покачала головой.
   – У этого копа никогда так на тебя не стоял, Ренни, – прошептал Лозадо, прижимаясь к ней.
   – Руки вверх, Лозадо!
   В комнату ворвался Орен Уэсли, за ним еще двое полицейских с пистолетами. Троица окружила их полукругом.
   – Руки вверх, я сказал! Отойди от нее немедленно!
   Ренни потеряла дар речи. Лицо Лозадо, выполнившего указание, напоминало безжизненную маску. За пару секунд он превратился в своего двойника, которого впору выставлять в музее восковых фигур. Он не выказал ни злости, ни удивления, ни досады.
   – Детектив Уэсли, вот не знал, что вы так поздно не спите.
   – Ноги шире!
   Легонько пожав плечами, Лозадо наклонился над кухонным столом. Его расставленные руки оказались около корзинки с фруктами, где лежали переспевшие бананы. Странно было думать о бананах, когда несостоявшегося насильника досматривает полиция, но Ренни эта мысль немного отвлекла.
   Полицейский достал небольшой пистолет из кармана брюк Лозадо.
   – Он зарегистрирован, – сообщил Лозадо.
   – Надень на него наручники, – приказал Уэсли. – У него наверняка есть нож, привязанный к лодыжке.
   Пока один полицейский заводил руки Лозадо за спину, чтобы надеть наручники, второй задрал штанину и вынул из ножен маленький сверкающий нож. На лице Лозадо ничего не отразилось.
   Уэсли взглянул на Ренни:
   – Вы в порядке?
   Она все еще не могла говорить, только кивнула. Один из полицейских читал Лозадо его права, но убийца смотрел поверх его головы на Уэсли.
   – За что вы меня арестовываете?
   – За убийство.
   – Интересно. И кого я предположительно убил на этот раз?
   – Салли Хортон.
   – Горничную из моего дома?
   – Прибереги невинную позу для жюри, – посоветовал детектив, бросая взгляд на Ренни. – Ты также нанес колотую рану Треджиллу в попытке убить его. – добавил он.
   – У вас богатая фантазия, – равнодушно произнес Лозадо.
   – Ладно, посмотрим, что покажет расследование. А пока ты побудешь в гостях у штата.
   – Уже утром выйду.
   – Поживем – увидим. – Уэсли махнул полицейским, приказывая увести арестованного.
   Лозадо улыбнулся Ренни:
   – До свидания, любовь моя. Скоро увидимся. Жаль, что нас прервали. Детектив Уэсли любит театральные эффекты. В порядке компенсации за другие недостатки. – Когда он поравнялся с Уэсли, сказал: – Думается, твой член похоронили вместе с Джо Треджиллом.
   Один из полицейских сильно толкнул его в спину. Они исчезли, пройдя через гостиную.
   Ренни беспомощно привалилась к столу.
   – Спасибо.
   – Не стоит благодарности.
   – Вы сказали, что не будете его арестовывать, пока у вас не появятся надежные доказательства. Значит…
   – Это ничего не значит. Просто я достал своего сержанта. Он согласился упрятать Лозадо на то время, пока мы расставляем ловушки. Если нам повезет – а с Лозадо нам никогда не везет, – появится что-нибудь, уличающее его в этих преступлениях.
   – То есть пока у вас ничего нет. Он рассеянно пожал плечами:
   – Мы не можем держать его бесконечно, если не предъявим обвинения. Но мы постараемся продержать его как можно дольше. Если мы найдем улики, подтверждающие предположение Вика, мы сможем пойти в суд. Если, конечно, не будет возражать областной прокурор.
   – Он не будет, если Вик сможет опознать в Лозадо нападавшего.
   – Окружному прокурору наверняка будет мало одних показаний Вика, ведь придется иметь дело с большим жюри. Они обязательно узнают об истории отношений Вика и Лозадо, и в свете этой истории показания Вика не вызовут большого доверия. Кроме того, они его не очень-то любят.
   – Почему?
   Полицейский просунул голову в дверь и обратился к Уэсли:
   – Он уже на пути в кутузку.
   – Я тоже сейчас еду.
   Полицейский удалился. Релни прошла за Уэсли в гостиную, где все еще горели свечи. От их запаха мутило. Она подошла к окну и открыла его, чтобы впустить свежий воздух. Несколько патрульных машин отъезжали от дома, сверкая проблесковыми маячками.
   На тротуаре собрались соседи в пижамах. Они оживленно беседовали между собой. В центре внимания находился мистер Уильяме, который что-то рассказывал, иллюстрируя свой рассказ театральными жестами.
   – Откуда вы узнали, что Лозадо здесь, детектив? Все еще следите за моим домом?
   – Нет. Нам позвонили. Ваш сосед, мистер Уильямс. Сказал: тут происходит что-то странное.
   Господи, какой кошмар.
   Уэсли стоял в центре комнаты и медленно оглядывался. Разумеется, он не мог не заметить розы. Когда он наконец повернулся к Ренни, то сказал:
   – Говорят, вы согласились занять должность, освободившуюся после смерти доктора Хоуэлла.
   Ренни насторожилась:
   – Да. И что? Я подумала, что нет никакой разницы, приму я это предложение или нет. Вы все равно не перестанете думать, что я наняла Лозадо, чтобы убить Ли.
   Уэсли показал на розы.
   – Примите поздравления, – усмехнулся он.
   – Они уже были здесь, когда я приехала из больницы. Лозадо снова проник в мой дом, – заявила Ренни.
   – Вы не позвонили и не сообщили.
   – У меня не было возможности. Уэсли взглянул на ее помятую одежду.
   – Он меня терроризировал! – воскликнула Ренни. – У него безумная идея, что я должна стать его большой любовью. – Она рассказала ему все, что говорил Лозадо, даже самые стыдные вещи. – Он применил ко мне силу. Думал, что я где-то спрятала «жучок».
   – «Жучок»?
   – Когда я упомянула об убийстве Ли Хоуэлла, он меня обыскал. Боялся, что я работаю на вас и хочу заманить его в западню.
   – Что же, мы оба знаем, как он ошибается.
   Ей не понравился его ехидный тон, и она сказала:
   – Детектив Уэсли, я его сюда не приглашала. Почему вы так сразу решили, что он здесь с моего согласия?
   – Вы что-нибудь разбивали? – спросил Уэсли, не отвечая ей.
   – Вазу в ванной комнате. Он оставил там еще один букет. Я так разозлилась, что сбросила его в ванну.
   – Мистер Уильяме выгуливал собаку на заднем дворе. Он услышал грохот, попытался вам позвонить, узнать, все ли у вас в порядке. – Уэсли заметил радиотелефон на журнальном столике.
   Ренни взяла его и протянула Уэсли. Никаких гудков. Телефон был отключен так давно, что даже перестал пищать, возвещая о севших батареях.
   – Думается, Лозадо не хотел, чтобы нам помешали, – тихо заметила она.
   – Судя по всему.
   Ренни положила трубку на стол и испуганно отдернула руку.
   – Наверное, мне не следовало его трогать, – сказала она.
   – У Лозадо нет отпечатков пальцев. Да это и не имеет значения. Мы и так знаем, что он был здесь, но ведь это не преступление.
   – С каких пор проникновение в чужой дом перестало быть преступлением? Он вошел и чувствовал себя, как дома.
   – Ну да. Мистер Уильямс как раз и сказал дежурной по 911, что Лозадо чувствует себя вольготно. После сообщения о шуме он добавил: «Подождите, я вижу ее и этого мужчину через кухонное окно. Такое впечатление, что все нормально, она его отлично знает». Что-то в этом духе. Однако диспетчер оказалась надежной, узнала ваш адрес и сообщила мне.
   – Шпионите за мной.
   – И позвонила мне, – продолжал Уэсли как ни в чем не бывало. – Сказала, что получила странный звонок от вашего соседа. Похоже, вы не очень-то сопротивлялись.
   – Я боялась, что, если стану сопротивляться, закончу, как Салли Хортон.
   – Весьма вероятно.
   – Тогда почему вы вечно заставляете меня обороняться?
   Уэсли лишь взглянул на нее и повернулся к выходу.
   – Мне пора.
   Он направился к двери, но Ренни догнала его, схватила за руку и повернула к себе лицом.