Страница:
– Да, что ты там делал столько времени, примерял ее трусики?
Это высказался Тинпен, которого все звали Свинпеном, такая уж у него была внешность. Он отличался неряшливостью и, по мнению Вика, был потрясающе глуп.
– Да нет, Свинпен. Просто я на обратном пути задержался для минета. Твоя жена велела тебе купить хлеба, когда домой поедешь.
– Козел. Между прочим, мы сфотографировали тебя, когда ты нам палец показывал. Очень профессионально, Треджилл.
– Увы, опускаюсь до уровня людей, с которыми приходится работать.
– Я это фото помещу в свою галерею. – Тинпен показал на развешанные на стене наиболее откровенные фотографии Ренни Ньютон.
Вик бросил взгляд на фотографии, которыми так гордился Тинпен, схватил бутылку воды и отвинтил пробку. Выпил всю, не переводя дыхания.
– Ну? – спросил Орен. Вик сел и сбросил кроссовки.
– Коротко?
– Для начала.
– Аккуратна. Чересчур. Одержима чистотой.
Он описал кухню, гостиную, кабинет. Про спальню он сказал:
– Тут проще. Кровать не прибрана, но в остальном все на своих местах. Возможно, она сегодня очень торопилась в больницу. – Он перечислил все, что нашел в ящике столика около кровати.
– Карточка в конверте? – спросил Тинпен.
– Я же сказал, нет. Простая белая карточка. Маленькая. Одна напечатанная строчка.
– Она из Далтона, – подтвердил Орен, когда Вик рассказал про некролог в газете. – Выросла там. Ее отец был крупным бизнесменом и скотоводом. Общественный деятель. Она – единственный ребенок.
– Явно нет живых родственников. После смерти матери она осталась единственной наследницей. – «Наверное, поэтому, – подумал Вик, – она так и не распечатала коробку с почтовой бумагой. Кому ей писать?»
– Ты нашел что-нибудь, что бы говорило о ее связи с…
– С Лозадо? – спросил Вик, заканчивая вопрос за Орена. – Нет. Мне думается, у нее ни с кем нет никаких отношений. Ни одной фотографии в доме. Ни одного номера персонального телефона. Похоже, наша дама-хирург ведет очень уединенный образ жизни.
Он замолчал, но Орен жестом предложил ему высказаться поподробней.
– Абсолютно никакого признака мужского присутствия в доме. Никаких мужских шмоток ни в шкафу, ни в комоде. Бритва в ванной розовая. Одна зубная щетка. Никаких противозачаточных таблеток или презервативов. Она монахиня.
– Может, она лесбиянка, – вновь влез в разговор Тинпен.
– Может, ты у нас кретин, – огрызнулся Вик на это предположение.
Орен как-то странно посмотрел на него, затем повернулся к Тинпену:
– Почему бы тебе сегодня не уйти пораньше?
– Второй раз просить не требуется. – Тинпен встал, подтянул слегка сползшие штаны цвета хаки, зло посмотрел на Вика и проворчал:
– Чего ты злишься?
– Не забудь хлеб купить.
– А пошел ты.
– Тинпен! – Орен осуждающе взглянул на него. – Чтоб завтра был здесь в семь.
Тинпен еще раз злобно взглянул на Вика и потопал вниз по лестнице. И Вик и Орен молчали, пока не услышали звук захлопнувшейся двери. Только тогда Орен спросил:
– В самом деле, чего ты злишься?
– Мне надо в душ.
Вик не ответил на вопрос, но Орен не стал настаивать.
– Ты знаешь, где он находится, – сказал он коротко, и все.
В ванной комнате не было самых необходимых вещей. Полотенца, которые они принесли с собой, не оправдывали своего названия. Маленькие, дешевые, воду не впитывают. Вик взял мыло из номера мотеля. Горячей воды не было. Но его ванная комната в Галвестоне тоже оставляла желать лучшего. Он уже привык к ненадежному водонагревателю и почти перестал замечать отсутствие удобств.
Этот пустой дом был идеальным местом для наблюдения за Ренни Ньютон, поскольку из него был прекрасно виден задний двор и подъезд к гаражу. Дом в настоящий момент перестраивался, но между подрядчиком и владельцем возник спор, который они никак не могли разрешить мирным путем.
Полицейское управление попросило у обоих согласия на использование дома, и оба согласились за небольшое вознаграждение. То, что дом находился в процессе перестройки, позволяло полицейским приходить туда в одежде рабочих или торговцев и приносить оборудование и припасы, не вызывая нежелательного внимания со стороны соседей, которые уже привыкли к постоянным строительным работам в своем районе.
Вик вышел из ванной и принялся рыться в сумке, разыскивая чистую одежду. Надел джинсы и сувенирную футболку, которую он получил на концерте «Иглз» в Остине в прошлом году. Мокрые волосы он пригладил ладонями.
Орен занял пост Тинпена у окна. Он через плечо критически оглядел Вика.
– Странная одежонка для копа.
– А я и не коп. Орен хмыкнул:
– Полагаю, пиво против правил.
– Тинпен нас продаст. Там в морозильнике кока-кола.
Вик взял бутылку, открыл крышку и отпил большой глоток.
– Хочешь?
– Нет, спасибо.
Вик швырнул кроссовки в сторону сумки и уселся в кресло. Отпил еще глоток. Орен внимательно наблюдал за каждым его движением. Наконец Вик не выдержал:
– В чем дело?
– Что ты нашел в ее доме?
– Я же рассказал. – Все?
Вик развел руками и с самым невинным видом пожал плечами:
– Почему я стану что-то от тебя скрывать?
– Из-за твоего члена.
– Прости, не понял.
– Для хирурга эта женщина довольно симпатичная.
Вик рассмеялся, потом сказал:
– Согласен. Ну и что?
Орен многозначительно взглянул на него.
– Неужели ты в самом деле считаешь… – Вик призадумался, покачал головой и отвернулся. Потом сказал, глядя ему в глаза: – Слушай, если она в паре с Лозадо, я к ней не приближусь, будь она хоть гребаной Еленой из этой проклятой Трои. Течной Еленой. Я хочу прищучить этого мерзавца, Орен. Ты знаешь, как я этого хочу. Я сделаю все возможное, ни перед чем не остановлюсь, чтобы достать его.
Орен, далеко не убежденный, мягко сказал:
– И это может быть второй причиной, почему ты способен скрыть от меня информацию.
– Не понял.
– Не превращай это дело в личную вендетту, Вик.
– Интересно, кто к кому в дверь стучался? Орен повысил голос:
– Я позвал тебя, потому что нуждался в хорошем парне. С твоими инстинктами. И еще я считал, что ты должен в этом участвовать после того, что произошло между тобой и Лозадо. Не заставляй меня жалеть о том, что я тебя позвал. – Он сурово взглянул на Вика, и Вик первым отвел взгляд.
Орен всегда играл по правилам. Вику правила мешали, и он редко им подчинялся. Именно из-за этого приятели часто ссорились. И, кстати, именно это больше всего нравилось им друг в друге. Хотя Орен часто порицал Вика за пренебрежение к инструкциям, он восхищался его настойчивостью. Вик восставал против правил, но уважал Орена за то, что он их придерживается.
Орен вернулся к окну, чтобы продолжить наблюдение за домом Ренни Ньютон. После небольшой паузы Вик сказал:
– Мне одна вещь показалась странной. В стенном шкафу куча синих джинсов. Не дизайнерское дерьмо. Поношенные, вроде моих. – Он хлопнул ладонью по своим много раз стиранным джинсам. – Три пары ковбойских сапог. Не ожидал.
– Она ездит верхом.
– На лошадях?
– Это было в ее биографии. В «Стар телегрэм» на нее обширное досье. Я попросил, чтобы они прислали мне копии всех материалов. Доктор Ньютон неоднократно попадала в газеты. Благотворительность. Общественные поручения. Врачи без границ.
– А это еще что?
На столе лежал крафтовый конверт. Орен взял его и бросил Вику на колени:
– Сам посмотри. Грейс ждет меня к ужину.
Он встал, потянулся, взял папку с чертежами, которые носил с собой в качестве прикрытия, и направился к двери.
– Мы вчера видео не досмотрели. Оно здесь, если вздумаешь взглянуть. Но пусть это не отвлекает тебя от наблюдения за домом.
– Я бы хотел досмотреть. Может, что и бросится в глаза.
Орен кивнул.
– Я оставлю тебе свой пейджер. Позвони, если случится что-то из ряда вон выходящее.
– Вроде появления Лозадо?
– Ну да, вроде того. Я смогу быть здесь через десять минут. Увидимся утром.
– Здесь есть что пожрать?
– Бутерброды в холодильнике.
Ступеньки заскрипели под весом Орена. Он ушел, и дом затих, только иногда постанывало старое дерево. В пустой комнате пахло опилками, оставшимися после незаконченного ремонта. Большинству людей это место показалось бы не подходящим для ночевки, но Вику было безразлично. Больше того, он сам напросился на ночную смену. Орену нужно побыть с семьей. Тинпену тоже. Хотя Вик и шутил, что миссис Тинпен наверняка предпочитает, чтобы мужа подольше не было дома.
Он взял бинокль и вгляделся в дом Ренни Ньютон. Она еще не вернулась. Он воспользовался этим обстоятельством и слазил в маленький холодильник, где обнаружил два завернутых в фольгу бутерброда. Один с тунцом, другой с индейкой и сыром. Он выбрал индейку и отнес бутерброд на стол около окна. Затем вставил кассету в видеомагнитофон и уселся перед экраном, пережевывая бутерброд.
Воспроизведение началось с того места, где накануне Орен нажал на кнопку «стоп». Орен сказал с экрана:
– Доктор Ньютон, вы были недавно членом жюри, которое оправдало убийцу, мистера Лозадо?
Ее адвокат наклонился вперед:
– Какое это имеет отношение к нашему делу?
– Я объясню немного погодя.
– Уж будьте так добры. Доктора Ньютон ждут ее пациенты.
– Может статься, другому хирургу придется заменить ее.
– Вы что, угрожаете мне задержанием? – спросила Ренни Ньютон.
Орен уклонился от прямого ответа.
– Чем быстрее вы ответите на мои вопросы, доктор Ньютон, тем скорее освободитесь.
Она вздохнула так, будто все ей ужасно надоело.
– Да, я была членом жюри, которое оправдало мистера Лозадо. Вы наверняка об этом знаете, иначе бы не задали такого вопроса.
– Совершенно верно. Скажу больше, я опросил остальных одиннадцать членов жюри.
– Зачем?
– Любопытство.
– По какому поводу?
– Мне показалось, что убийство доктора Хоуэлла похоже на заказное. И, по сути дела, у него был только один враг. Вы.
Она воскликнула, пораженная этим заявлением:
– Мы с Ли никогда не были врагами! Мы были коллегами. И друзьями.
– Которые постоянно ссорились.
– Да, у нас были разногласия. Но вряд ли…
– Вы были его коллегой и другом, который только что выпустил на улицы наемного убийцу.
– Преступления мистера Лозадо не доказаны, – вмешался адвокат. – И ваши домыслы не имеют никакого отношения к убийству доктора Хоуэлла. Доктор Ньютон, я настаиваю, чтобы вы больше ничего не говорили.
Вик прокрутил кусок, где Орен доказывал адвокату, что в интересах его клиентки ответить на все вопросы. Насчет помощи следствию и так далее. Вик знал все это наизусть. Сам тысячу раз пользовался таким приемом.
Он вновь запустил пленку, как раз когда Орен сказал:
– Как сказали мне остальные члены жюри, вы были за оправдательный приговор с самого начала.
– Это неверно, – с удивительным спокойствием заявила она. – Я не была за оправдание. Я полагала, что мистер Лозадо, скорее всего, виновен. Но прокурор не сумел избавить меня от всех сомнений. Из-за этого я не могла с чистой совестью поддержать обвинительное заключение.
– Значит, это чистая совесть побудила вас убедить других членов жюри голосовать за оправдание?
Она резко втянула воздух и медленно выдохнула.
– Мой долг, как старосты, был убедиться, что рассмотрены все обстоятельства. Преступление было ужасным, но я постаралась убедить других членов жюри не руководствоваться эмоциями, которые могут помешать им следовать закону, каким бы несовершенным он ни был. После двух дней размышлений каждый член жюри проголосовал так, как велела ему совесть.
– Я думаю, вы получили исчерпывающий ответ на ваш вопрос. – Адвокат снова встал. – Надеюсь, инспектор Уэсли, у вас больше не найдется не относящейся к делу темы, о которой вы хотели бы поболтать?
Орен согласился, что на данный момент у него больше нет вопросов, и выключил камеру.
Перематывая пленку, Вик припоминал, о чем они с Ореном говорили накануне.
– Создалось впечатление, что во время процесса Лозадо установил с ней… какую-то связь, – сказал ему Орен.
– Связь?
– Многие это заметили. Я спросил судебного пристава, был ли член жюри, на которого особо давил Лозадо, и он тут же спросил: «Вы имеете в виду старосту?» Сам сказал, я даже не упоминал о докторе Ньютон. Он сказал, наш парень пялился на нее постоянно. Все заметили.
– Это не означает, что она отвечала ему тем же. Орен небрежно пожал плечами, выразив таким образом довольно много.
– Ничего удивительного, что Лозадо выбрал привлекательную женщину и пялился на нее, – продолжил Вик. – Он подонок.
– Этот подонок выглядит, как кинозвезда.
– Разве что из «Крестного отца».
– Некоторым женщинам нравятся именно опасные мужчины.
– По опыту знаешь, Орен? Обещаю, Грейс не скажу. Давай детали. Люблю сочные детали. – Чтобы еще больше разозлить приятеля, он многозначительно подмигнул ему.
– Прекрати.
Именно в этот момент к ним подошла Грейс. Она спросила, над чем Вик смеется, и, когда он ничего не ответил, напомнила, что девочки отказываются ложиться спать и ждут, когда он расскажет им свою историю. Вик сочинил им сказку про красавицу рок-певицу и ее храброго телохранителя, чья внешность, по его описанию, напоминала его самого. Больше о деле они с Ореном в тот вечер не разговаривали.
Перемотав пленку, Вик решил съесть и бутерброд с тунцом. Он показался ему несвежим, но он все равно его съел, зная, что до утра ему больше ничего не обломится. Когда он стряхивал крошки с рук, к дому напротив подъехал джип Ренни Ньютон.
Он схватил бинокль, но успел лишь бегло разглядеть ее – дверь гаража опустилась. Меньше чем через тридцать секунд зажегся свет на кухне. Первое, что она сделала, – водрузила на стол свою сумку. Затем сняла жакет и вытащила блузку из брюк.
Повернувшись к холодильнику, достала бутылку воды и попила. Затем завинтила крышку и остановилась у раковины, опустив голову. Вик поправил фокус бинокля. Окно кухни было так близко, что, казалось, можно дотронуться до женщины, стоящей за ним. Выбившаяся прядь волос спускалась по щеке на грудь.
Доктор Ньютон приложила холодную бутылку с водой ко лбу. Выражение лица, движения, поза – все говорило о безумной усталости. «Разумеется, она устала», – подумал Вик. День был таким длинным. Уж он-то знал.
5
Это высказался Тинпен, которого все звали Свинпеном, такая уж у него была внешность. Он отличался неряшливостью и, по мнению Вика, был потрясающе глуп.
– Да нет, Свинпен. Просто я на обратном пути задержался для минета. Твоя жена велела тебе купить хлеба, когда домой поедешь.
– Козел. Между прочим, мы сфотографировали тебя, когда ты нам палец показывал. Очень профессионально, Треджилл.
– Увы, опускаюсь до уровня людей, с которыми приходится работать.
– Я это фото помещу в свою галерею. – Тинпен показал на развешанные на стене наиболее откровенные фотографии Ренни Ньютон.
Вик бросил взгляд на фотографии, которыми так гордился Тинпен, схватил бутылку воды и отвинтил пробку. Выпил всю, не переводя дыхания.
– Ну? – спросил Орен. Вик сел и сбросил кроссовки.
– Коротко?
– Для начала.
– Аккуратна. Чересчур. Одержима чистотой.
Он описал кухню, гостиную, кабинет. Про спальню он сказал:
– Тут проще. Кровать не прибрана, но в остальном все на своих местах. Возможно, она сегодня очень торопилась в больницу. – Он перечислил все, что нашел в ящике столика около кровати.
– Карточка в конверте? – спросил Тинпен.
– Я же сказал, нет. Простая белая карточка. Маленькая. Одна напечатанная строчка.
– Она из Далтона, – подтвердил Орен, когда Вик рассказал про некролог в газете. – Выросла там. Ее отец был крупным бизнесменом и скотоводом. Общественный деятель. Она – единственный ребенок.
– Явно нет живых родственников. После смерти матери она осталась единственной наследницей. – «Наверное, поэтому, – подумал Вик, – она так и не распечатала коробку с почтовой бумагой. Кому ей писать?»
– Ты нашел что-нибудь, что бы говорило о ее связи с…
– С Лозадо? – спросил Вик, заканчивая вопрос за Орена. – Нет. Мне думается, у нее ни с кем нет никаких отношений. Ни одной фотографии в доме. Ни одного номера персонального телефона. Похоже, наша дама-хирург ведет очень уединенный образ жизни.
Он замолчал, но Орен жестом предложил ему высказаться поподробней.
– Абсолютно никакого признака мужского присутствия в доме. Никаких мужских шмоток ни в шкафу, ни в комоде. Бритва в ванной розовая. Одна зубная щетка. Никаких противозачаточных таблеток или презервативов. Она монахиня.
– Может, она лесбиянка, – вновь влез в разговор Тинпен.
– Может, ты у нас кретин, – огрызнулся Вик на это предположение.
Орен как-то странно посмотрел на него, затем повернулся к Тинпену:
– Почему бы тебе сегодня не уйти пораньше?
– Второй раз просить не требуется. – Тинпен встал, подтянул слегка сползшие штаны цвета хаки, зло посмотрел на Вика и проворчал:
– Чего ты злишься?
– Не забудь хлеб купить.
– А пошел ты.
– Тинпен! – Орен осуждающе взглянул на него. – Чтоб завтра был здесь в семь.
Тинпен еще раз злобно взглянул на Вика и потопал вниз по лестнице. И Вик и Орен молчали, пока не услышали звук захлопнувшейся двери. Только тогда Орен спросил:
– В самом деле, чего ты злишься?
– Мне надо в душ.
Вик не ответил на вопрос, но Орен не стал настаивать.
– Ты знаешь, где он находится, – сказал он коротко, и все.
В ванной комнате не было самых необходимых вещей. Полотенца, которые они принесли с собой, не оправдывали своего названия. Маленькие, дешевые, воду не впитывают. Вик взял мыло из номера мотеля. Горячей воды не было. Но его ванная комната в Галвестоне тоже оставляла желать лучшего. Он уже привык к ненадежному водонагревателю и почти перестал замечать отсутствие удобств.
Этот пустой дом был идеальным местом для наблюдения за Ренни Ньютон, поскольку из него был прекрасно виден задний двор и подъезд к гаражу. Дом в настоящий момент перестраивался, но между подрядчиком и владельцем возник спор, который они никак не могли разрешить мирным путем.
Полицейское управление попросило у обоих согласия на использование дома, и оба согласились за небольшое вознаграждение. То, что дом находился в процессе перестройки, позволяло полицейским приходить туда в одежде рабочих или торговцев и приносить оборудование и припасы, не вызывая нежелательного внимания со стороны соседей, которые уже привыкли к постоянным строительным работам в своем районе.
Вик вышел из ванной и принялся рыться в сумке, разыскивая чистую одежду. Надел джинсы и сувенирную футболку, которую он получил на концерте «Иглз» в Остине в прошлом году. Мокрые волосы он пригладил ладонями.
Орен занял пост Тинпена у окна. Он через плечо критически оглядел Вика.
– Странная одежонка для копа.
– А я и не коп. Орен хмыкнул:
– Полагаю, пиво против правил.
– Тинпен нас продаст. Там в морозильнике кока-кола.
Вик взял бутылку, открыл крышку и отпил большой глоток.
– Хочешь?
– Нет, спасибо.
Вик швырнул кроссовки в сторону сумки и уселся в кресло. Отпил еще глоток. Орен внимательно наблюдал за каждым его движением. Наконец Вик не выдержал:
– В чем дело?
– Что ты нашел в ее доме?
– Я же рассказал. – Все?
Вик развел руками и с самым невинным видом пожал плечами:
– Почему я стану что-то от тебя скрывать?
– Из-за твоего члена.
– Прости, не понял.
– Для хирурга эта женщина довольно симпатичная.
Вик рассмеялся, потом сказал:
– Согласен. Ну и что?
Орен многозначительно взглянул на него.
– Неужели ты в самом деле считаешь… – Вик призадумался, покачал головой и отвернулся. Потом сказал, глядя ему в глаза: – Слушай, если она в паре с Лозадо, я к ней не приближусь, будь она хоть гребаной Еленой из этой проклятой Трои. Течной Еленой. Я хочу прищучить этого мерзавца, Орен. Ты знаешь, как я этого хочу. Я сделаю все возможное, ни перед чем не остановлюсь, чтобы достать его.
Орен, далеко не убежденный, мягко сказал:
– И это может быть второй причиной, почему ты способен скрыть от меня информацию.
– Не понял.
– Не превращай это дело в личную вендетту, Вик.
– Интересно, кто к кому в дверь стучался? Орен повысил голос:
– Я позвал тебя, потому что нуждался в хорошем парне. С твоими инстинктами. И еще я считал, что ты должен в этом участвовать после того, что произошло между тобой и Лозадо. Не заставляй меня жалеть о том, что я тебя позвал. – Он сурово взглянул на Вика, и Вик первым отвел взгляд.
Орен всегда играл по правилам. Вику правила мешали, и он редко им подчинялся. Именно из-за этого приятели часто ссорились. И, кстати, именно это больше всего нравилось им друг в друге. Хотя Орен часто порицал Вика за пренебрежение к инструкциям, он восхищался его настойчивостью. Вик восставал против правил, но уважал Орена за то, что он их придерживается.
Орен вернулся к окну, чтобы продолжить наблюдение за домом Ренни Ньютон. После небольшой паузы Вик сказал:
– Мне одна вещь показалась странной. В стенном шкафу куча синих джинсов. Не дизайнерское дерьмо. Поношенные, вроде моих. – Он хлопнул ладонью по своим много раз стиранным джинсам. – Три пары ковбойских сапог. Не ожидал.
– Она ездит верхом.
– На лошадях?
– Это было в ее биографии. В «Стар телегрэм» на нее обширное досье. Я попросил, чтобы они прислали мне копии всех материалов. Доктор Ньютон неоднократно попадала в газеты. Благотворительность. Общественные поручения. Врачи без границ.
– А это еще что?
На столе лежал крафтовый конверт. Орен взял его и бросил Вику на колени:
– Сам посмотри. Грейс ждет меня к ужину.
Он встал, потянулся, взял папку с чертежами, которые носил с собой в качестве прикрытия, и направился к двери.
– Мы вчера видео не досмотрели. Оно здесь, если вздумаешь взглянуть. Но пусть это не отвлекает тебя от наблюдения за домом.
– Я бы хотел досмотреть. Может, что и бросится в глаза.
Орен кивнул.
– Я оставлю тебе свой пейджер. Позвони, если случится что-то из ряда вон выходящее.
– Вроде появления Лозадо?
– Ну да, вроде того. Я смогу быть здесь через десять минут. Увидимся утром.
– Здесь есть что пожрать?
– Бутерброды в холодильнике.
Ступеньки заскрипели под весом Орена. Он ушел, и дом затих, только иногда постанывало старое дерево. В пустой комнате пахло опилками, оставшимися после незаконченного ремонта. Большинству людей это место показалось бы не подходящим для ночевки, но Вику было безразлично. Больше того, он сам напросился на ночную смену. Орену нужно побыть с семьей. Тинпену тоже. Хотя Вик и шутил, что миссис Тинпен наверняка предпочитает, чтобы мужа подольше не было дома.
Он взял бинокль и вгляделся в дом Ренни Ньютон. Она еще не вернулась. Он воспользовался этим обстоятельством и слазил в маленький холодильник, где обнаружил два завернутых в фольгу бутерброда. Один с тунцом, другой с индейкой и сыром. Он выбрал индейку и отнес бутерброд на стол около окна. Затем вставил кассету в видеомагнитофон и уселся перед экраном, пережевывая бутерброд.
Воспроизведение началось с того места, где накануне Орен нажал на кнопку «стоп». Орен сказал с экрана:
– Доктор Ньютон, вы были недавно членом жюри, которое оправдало убийцу, мистера Лозадо?
Ее адвокат наклонился вперед:
– Какое это имеет отношение к нашему делу?
– Я объясню немного погодя.
– Уж будьте так добры. Доктора Ньютон ждут ее пациенты.
– Может статься, другому хирургу придется заменить ее.
– Вы что, угрожаете мне задержанием? – спросила Ренни Ньютон.
Орен уклонился от прямого ответа.
– Чем быстрее вы ответите на мои вопросы, доктор Ньютон, тем скорее освободитесь.
Она вздохнула так, будто все ей ужасно надоело.
– Да, я была членом жюри, которое оправдало мистера Лозадо. Вы наверняка об этом знаете, иначе бы не задали такого вопроса.
– Совершенно верно. Скажу больше, я опросил остальных одиннадцать членов жюри.
– Зачем?
– Любопытство.
– По какому поводу?
– Мне показалось, что убийство доктора Хоуэлла похоже на заказное. И, по сути дела, у него был только один враг. Вы.
Она воскликнула, пораженная этим заявлением:
– Мы с Ли никогда не были врагами! Мы были коллегами. И друзьями.
– Которые постоянно ссорились.
– Да, у нас были разногласия. Но вряд ли…
– Вы были его коллегой и другом, который только что выпустил на улицы наемного убийцу.
– Преступления мистера Лозадо не доказаны, – вмешался адвокат. – И ваши домыслы не имеют никакого отношения к убийству доктора Хоуэлла. Доктор Ньютон, я настаиваю, чтобы вы больше ничего не говорили.
Вик прокрутил кусок, где Орен доказывал адвокату, что в интересах его клиентки ответить на все вопросы. Насчет помощи следствию и так далее. Вик знал все это наизусть. Сам тысячу раз пользовался таким приемом.
Он вновь запустил пленку, как раз когда Орен сказал:
– Как сказали мне остальные члены жюри, вы были за оправдательный приговор с самого начала.
– Это неверно, – с удивительным спокойствием заявила она. – Я не была за оправдание. Я полагала, что мистер Лозадо, скорее всего, виновен. Но прокурор не сумел избавить меня от всех сомнений. Из-за этого я не могла с чистой совестью поддержать обвинительное заключение.
– Значит, это чистая совесть побудила вас убедить других членов жюри голосовать за оправдание?
Она резко втянула воздух и медленно выдохнула.
– Мой долг, как старосты, был убедиться, что рассмотрены все обстоятельства. Преступление было ужасным, но я постаралась убедить других членов жюри не руководствоваться эмоциями, которые могут помешать им следовать закону, каким бы несовершенным он ни был. После двух дней размышлений каждый член жюри проголосовал так, как велела ему совесть.
– Я думаю, вы получили исчерпывающий ответ на ваш вопрос. – Адвокат снова встал. – Надеюсь, инспектор Уэсли, у вас больше не найдется не относящейся к делу темы, о которой вы хотели бы поболтать?
Орен согласился, что на данный момент у него больше нет вопросов, и выключил камеру.
Перематывая пленку, Вик припоминал, о чем они с Ореном говорили накануне.
– Создалось впечатление, что во время процесса Лозадо установил с ней… какую-то связь, – сказал ему Орен.
– Связь?
– Многие это заметили. Я спросил судебного пристава, был ли член жюри, на которого особо давил Лозадо, и он тут же спросил: «Вы имеете в виду старосту?» Сам сказал, я даже не упоминал о докторе Ньютон. Он сказал, наш парень пялился на нее постоянно. Все заметили.
– Это не означает, что она отвечала ему тем же. Орен небрежно пожал плечами, выразив таким образом довольно много.
– Ничего удивительного, что Лозадо выбрал привлекательную женщину и пялился на нее, – продолжил Вик. – Он подонок.
– Этот подонок выглядит, как кинозвезда.
– Разве что из «Крестного отца».
– Некоторым женщинам нравятся именно опасные мужчины.
– По опыту знаешь, Орен? Обещаю, Грейс не скажу. Давай детали. Люблю сочные детали. – Чтобы еще больше разозлить приятеля, он многозначительно подмигнул ему.
– Прекрати.
Именно в этот момент к ним подошла Грейс. Она спросила, над чем Вик смеется, и, когда он ничего не ответил, напомнила, что девочки отказываются ложиться спать и ждут, когда он расскажет им свою историю. Вик сочинил им сказку про красавицу рок-певицу и ее храброго телохранителя, чья внешность, по его описанию, напоминала его самого. Больше о деле они с Ореном в тот вечер не разговаривали.
Перемотав пленку, Вик решил съесть и бутерброд с тунцом. Он показался ему несвежим, но он все равно его съел, зная, что до утра ему больше ничего не обломится. Когда он стряхивал крошки с рук, к дому напротив подъехал джип Ренни Ньютон.
Он схватил бинокль, но успел лишь бегло разглядеть ее – дверь гаража опустилась. Меньше чем через тридцать секунд зажегся свет на кухне. Первое, что она сделала, – водрузила на стол свою сумку. Затем сняла жакет и вытащила блузку из брюк.
Повернувшись к холодильнику, достала бутылку воды и попила. Затем завинтила крышку и остановилась у раковины, опустив голову. Вик поправил фокус бинокля. Окно кухни было так близко, что, казалось, можно дотронуться до женщины, стоящей за ним. Выбившаяся прядь волос спускалась по щеке на грудь.
Доктор Ньютон приложила холодную бутылку с водой ко лбу. Выражение лица, движения, поза – все говорило о безумной усталости. «Разумеется, она устала», – подумал Вик. День был таким длинным. Уж он-то знал.
5
Ренни прислонилась к столешнице и прижала ко лбу бутылку с холодной водой. Прошло уже много лет с тех пор, как она перестала нуждаться в дыхательных упражнениях для обретения спокойствия. Но она все еще помнила, какой это кошмар – сознавать, что не можешь отвечать за свои действия.
В последние три недели ее жизнь совершенно разладилась. Развал начался с получения повестки, приглашающей ее поработать в жюри. На следующий день в комнате отдыха для врачей она рассказала о вызове. Все дружно застонали и посочувствовали ее невезенью. Кто-то предложил ей сказать, что у нее маленькие дети, нуждающиеся в присмотре.
– Но у меня нет детей.
– Тогда ты – единственная дочь престарелых родителей.
– И это не так.
– Ты учишься на дневном отделении.
Это предложение она даже не удостоила вниманием.
– Выкини проклятую бумажку и забудь, – посоветовал еще один коллега. – Я так и поступил. Решил, что лучше заплатить любой штраф за неявку.
– И что произошло?
– А ничего. Они не отслеживают такие вещи, Ренни. Там каждую неделю сотни людей проходят. Ты думаешь, они станут тратить время на розыск тех, кто не явился?
– Я буду исключением. Они бросят меня в тюрьму. На моем примере покажут, что бывает с теми, кто пытается увильнуть от своих обязанностей гражданина. – Она задумчиво поболтала соломинкой в своем стакане. – Ведь это и в самом деле моя гражданская обязанность.
– Да будет тебе, – простонал Ли Хоуэлл, набив рот чипсами из автомата.
– Это гражданский долг людей, у которых нет занятия получше. Сошлись на работу, чтобы отделаться.
– Работа – недостаточное основание. Так написано крупным шрифтом в повестке. Боюсь, я влипла.
– Да не волнуйся, – сказал он. – Они тебя не выберут.
– А я не удивлюсь, если выберут, – вмешался еще один коллега. – Мой брат – адвокат, постоянно участвует в судебных процессах и говорит, что всегда пытается сделать так, чтобы в жюри была хотя бы одна симпатичная женщина.
Ренни бросила на него сердитый взгляд.
– Что если адвокат – женщина? Он перестал улыбаться.
– Об этом я как-то не подумал.
– Куда тебе.
Ли стряхнул соль с ладоней.
– Они тебя не выберут.
– Ладно, Ли, а почему? Тебе ведь не терпится сказать, почему я не гожусь в члены жюри?
Он начал перечислять причины по пальцам.
– Ты слишком аналитична. Имеешь собственное мнение. Резко высказываешься. И любишь командовать. Ни одной стороне не нужен член жюри, способный подмять всех под себя.
Это был единственный спор, в котором Ренни с удовольствием бы уступила Ли. Увы. Она оказалась второй, выбранной из сорока восьми кандидатов, и, что еще хуже, все проголосовали за нее, как за старосту. На следующие десять дней, несмотря на накапливающиеся бумаги и назначенные операции, ее время принадлежало штату Техас. Все дела пришлось отложить.
Когда все закончилось, ей недолго пришлось радоваться. Приговор осудили в прессе, даже окружной прокурор выступил. Простые люди тоже остались недовольны, включая доктора Ли Хоуэлла.
Он высказался на вечеринке в своем доме в пятницу:
– Поверить не могу, что ты отпустила этого урода, Ренни. Он же рецидивист.
– Его ни разу не посадили, – возразила Ренни. – Кроме того, в этот раз его судили не за предыдущие преступления, которые к тому же не были доказаны.
– Нет, его судили за жестокое убийство известного банкира, одного из выдающихся граждан нашего тихого городка. Прокурор требовал смертного приговора.
– Я знаю, Ли. Я была там.
– Ну все, завелись, – огорчился один из гостей, собравшихся вокруг них послушать их спор. – Упрямый консерватор против жалостливого либерала.
– Нам, членам жюри, сообщили заранее, что прокурор требует смертного приговора. Разумеется, мы не по этой причине оправдали обвиняемого.
– Тогда как вышло, что двенадцать человек отпустили этого мерзавца, вместо того чтобы приговорить его к уколу? Неужели даже на долю секунды можно было подумать, что он невинная жертва?
– Мы проголосовали: «Не виновен». Улавливаешь разницу?
Он пожал костлявыми плечами.
– Признаться, нет.
– Разница в обоснованных сомнениях.
– То есть, если не все сходится, надо оправдывать? Какая чушь!
– Эта чушь лежит в основе нашей системы правосудия.
– Все, понеслась, – заметил кто-то из стоящих сзади.
– Все так называемые улики против мистера Лоза-до были косвенными, – заявила она. – Никто не мог доказать, что он находился на месте убийства. И у него было алиби.
– Заплатил парню, чтобы он солгал, вот и все.
– Не было свидетелей, там также…
– Слушай, Ренни, скажи мне, неужели все члены жюри так тщательно раздумывали над своим решением?
– Что ты имеешь в виду?
– То, что ты великий организатор. Ты ставишь все факты и фактики в одну ровную линию, и избави боже, чтобы ты учла и человеческий фактор.
– Разумеется, я учитывала.
– Да? Тогда скажи мне следующее: когда ты в первый раз поставила вопрос на голосование, сколько человек проголосовало за «Виновен» и сколько за «Не виновен».
– Я не собираюсь обсуждать с тобой работу нашего жюри.
Хоуэлл посмотрел на окружающие их любопытные лица, будто хотел сказать: «Я так и знал».
– Давай я догадаюсь, Ренни. Ты…
– Я уже обсуждала это дело и не собираюсь делать это во второй раз.
– Ты ведь была единственной совестливой, которая противостояла всей группе, верно? И именно ты добилась оправдательного вердикта. – Он прижал руки к сердцу. – Наша дорогая доктор Ренни Ньютон, ярая защитница рецидивистов.
Все рассмеялись, и спор закончился. Он оказался последним. Как всегда, расстались они друзьями. Когда она прощалась с ним и Мирной, он ее слегка обнял и шепнул на ухо:
– Ты ведь знаешь, я просто дразнюсь. Из всех членов жюри во все времена ты бы больше всех боролась за справедливость.
Да, она хотела, чтобы все было по справедливости. Она даже не подозревала, какое влияние этот судебный процесс и приговор окажут на ее собственную жизнь. Она сочла это просто досадным неудобством. Эффект оказался катастрофическим.
Неужели детектив Уэсли в самом деле подозревает ее?
Адвокат отмахнулся от ее тревог. Он объяснил, что, поскольку у полиции нет абсолютно никаких улик, они раскидывают сеть пошире, допрашивая всех, с кем хоть как-то был связан убитый доктор, – от санитаров в больнице до его партнеров по гольфу. На этом этапе подозревались все. Адвокат уверил ее, что полиция всегда старается унизить и напугать. Пусть она не думает, что ее как-то выделили.
Ренни пыталась уговорить себя, что он прав и что она слишком болезненно реагирует. Но адвокат не знал, что, когда речь шла о полицейских допросах, она имела право немного нервничать.
Когда ее пригласили на еженедельное заседание совета директоров и предложили занять пост, который так трагически освободил Ли Хоуэлл, она как раз раздумывала об этом допросе.
– Я ценю ваше предложение, но вынуждена отказаться. Большое спасибо. Вы несколько месяцев обсуждали мою кандидатуру и выбрали другого человека. Если я соглашусь сейчас, у меня навсегда останется впечатление, что вы выбрали меня только в силу сложившихся обстоятельств.
Они принялись уверять ее, что доктор Хоуэлл получил всего на один голос больше и что никто из них не считал ее менее достойным кандидатом.
– Я не только по этой причине отказываюсь, – добавила она. – Я с огромным уважением относилась к профессиональным качествам доктора Хоуэлла и считала его и его жену своими друзьями. Для меня… постыдно получить этот пост только потому, что он умер. Спасибо за предложение, но я отказываюсь.
К ее удивлению, они отказались принять ее ответ как окончательный и попросили подумать пару дней.
Хотя такая настойчивость и польстила Ренни, она оказалась в сложном положении. Она хотела получить эту работу и знала, что справится, но чувствовала, что невозможно, неправильно получить повышение в результате смерти Ли.
Еще следовало помнить об Уэсли. Если она согласится занять этот пост, а он считал именно это мотивом для убийства, он еще больше утвердится во мнении, что она в этом убийстве замешана. Она не боялась, что он может обнаружить какие-то доказательства своей нелепой убежденности. Этого просто не могло быть. Но чтобы удостовериться, Уэсли проведет тщательное расследование. А этого она боялась и всеми силами хотела бы избежать.
От этих мыслей разболелась голова. Ренни закинула руку за голову, распустила волосы и тряхнула головой. Потом долго массировала кожу головы.
До обеда она провела четыре серьезные операции. В приемной перед операционной толпились обеспокоенные родственники и друзья пациентов.
После каждой операции она ненадолго выходила, чтобы поговорить с близкими пациента, рассказать им, как прошла операция, и объяснить, чего можно ожидать. Некоторым она показывала цветные фотографии, сделанные во время операции. К счастью, сегодня все прогнозы были благоприятными. Ей не пришлось никого огорчать.
У нее работал прекрасный персонал, и благодаря им все шло гладко. Правда, обход занял на этот раз несколько больше времени. Необходимо было навестить трех послеоперационных больных, а с тремя другими поговорить по поводу назначенной на следующее утро операции.
Затем непосредственно перед уходом ей позвонили.
Воспоминания заставили ее вздрогнуть. Она быстро допила воду из бутылки и выбросила ее в мусорное ведро. Вымыла ковшик от кофеварки, приготовила его на утро и установила таймер. Надо было что-нибудь съесть, но при одной мысли о еде подташнивало. Она была слишком расстроена, чтобы есть.
Ренни оставила сумку на столе и выключила свет на кухне. Она уже было пошла в гостиную, но задержалась и снова включила свет. Всю свою взрослую жизнь она жила одна, и сегодня впервые ей захотелось оставить свет включенным.
В спальне она зажгла настольную лампу и села на край неприбранной кровати. Обычно она огорчалась, что не успела застелить постель утром. Теперь это казалось такой мелочью.
Она выдвинула ящик прикроватного столика. Карточка лежала под коробкой с почтовой бумагой, которую ее секретарша подарила ей на Рождество. Она даже не разорвала целлофановую обертку. Отодвинув коробку, Ренни уставилась на белую карточку, чувствуя, как ее охватывает страх.
Сегодня в больнице она просматривала бумаги, когда дежурная сестра позвала ее к телефону.
– Третья линия, – сказала она.
– Спасибо. – Ренни прижала трубку плечом, чтобы были свободны руки и можно было продолжать делать записи в карточках, и сказала: – Доктор Ньютон слушает.
– Привет, Ренни.
Ручка замерла, не закончив предложения. Глухой голос сразу испугал ее.
– Кто это?
– Лозадо.
Она задержала дыхание:
– Лозадо?
Он тихо рассмеялся, как будто считал, что ее недоумение наигранно.
– Да ладно, Ренни, мы ведь не посторонние люди. Ты не могла так быстро меня забыть. Мы провели вместе почти две недели в одной комнате.
В последние три недели ее жизнь совершенно разладилась. Развал начался с получения повестки, приглашающей ее поработать в жюри. На следующий день в комнате отдыха для врачей она рассказала о вызове. Все дружно застонали и посочувствовали ее невезенью. Кто-то предложил ей сказать, что у нее маленькие дети, нуждающиеся в присмотре.
– Но у меня нет детей.
– Тогда ты – единственная дочь престарелых родителей.
– И это не так.
– Ты учишься на дневном отделении.
Это предложение она даже не удостоила вниманием.
– Выкини проклятую бумажку и забудь, – посоветовал еще один коллега. – Я так и поступил. Решил, что лучше заплатить любой штраф за неявку.
– И что произошло?
– А ничего. Они не отслеживают такие вещи, Ренни. Там каждую неделю сотни людей проходят. Ты думаешь, они станут тратить время на розыск тех, кто не явился?
– Я буду исключением. Они бросят меня в тюрьму. На моем примере покажут, что бывает с теми, кто пытается увильнуть от своих обязанностей гражданина. – Она задумчиво поболтала соломинкой в своем стакане. – Ведь это и в самом деле моя гражданская обязанность.
– Да будет тебе, – простонал Ли Хоуэлл, набив рот чипсами из автомата.
– Это гражданский долг людей, у которых нет занятия получше. Сошлись на работу, чтобы отделаться.
– Работа – недостаточное основание. Так написано крупным шрифтом в повестке. Боюсь, я влипла.
– Да не волнуйся, – сказал он. – Они тебя не выберут.
– А я не удивлюсь, если выберут, – вмешался еще один коллега. – Мой брат – адвокат, постоянно участвует в судебных процессах и говорит, что всегда пытается сделать так, чтобы в жюри была хотя бы одна симпатичная женщина.
Ренни бросила на него сердитый взгляд.
– Что если адвокат – женщина? Он перестал улыбаться.
– Об этом я как-то не подумал.
– Куда тебе.
Ли стряхнул соль с ладоней.
– Они тебя не выберут.
– Ладно, Ли, а почему? Тебе ведь не терпится сказать, почему я не гожусь в члены жюри?
Он начал перечислять причины по пальцам.
– Ты слишком аналитична. Имеешь собственное мнение. Резко высказываешься. И любишь командовать. Ни одной стороне не нужен член жюри, способный подмять всех под себя.
Это был единственный спор, в котором Ренни с удовольствием бы уступила Ли. Увы. Она оказалась второй, выбранной из сорока восьми кандидатов, и, что еще хуже, все проголосовали за нее, как за старосту. На следующие десять дней, несмотря на накапливающиеся бумаги и назначенные операции, ее время принадлежало штату Техас. Все дела пришлось отложить.
Когда все закончилось, ей недолго пришлось радоваться. Приговор осудили в прессе, даже окружной прокурор выступил. Простые люди тоже остались недовольны, включая доктора Ли Хоуэлла.
Он высказался на вечеринке в своем доме в пятницу:
– Поверить не могу, что ты отпустила этого урода, Ренни. Он же рецидивист.
– Его ни разу не посадили, – возразила Ренни. – Кроме того, в этот раз его судили не за предыдущие преступления, которые к тому же не были доказаны.
– Нет, его судили за жестокое убийство известного банкира, одного из выдающихся граждан нашего тихого городка. Прокурор требовал смертного приговора.
– Я знаю, Ли. Я была там.
– Ну все, завелись, – огорчился один из гостей, собравшихся вокруг них послушать их спор. – Упрямый консерватор против жалостливого либерала.
– Нам, членам жюри, сообщили заранее, что прокурор требует смертного приговора. Разумеется, мы не по этой причине оправдали обвиняемого.
– Тогда как вышло, что двенадцать человек отпустили этого мерзавца, вместо того чтобы приговорить его к уколу? Неужели даже на долю секунды можно было подумать, что он невинная жертва?
– Мы проголосовали: «Не виновен». Улавливаешь разницу?
Он пожал костлявыми плечами.
– Признаться, нет.
– Разница в обоснованных сомнениях.
– То есть, если не все сходится, надо оправдывать? Какая чушь!
– Эта чушь лежит в основе нашей системы правосудия.
– Все, понеслась, – заметил кто-то из стоящих сзади.
– Все так называемые улики против мистера Лоза-до были косвенными, – заявила она. – Никто не мог доказать, что он находился на месте убийства. И у него было алиби.
– Заплатил парню, чтобы он солгал, вот и все.
– Не было свидетелей, там также…
– Слушай, Ренни, скажи мне, неужели все члены жюри так тщательно раздумывали над своим решением?
– Что ты имеешь в виду?
– То, что ты великий организатор. Ты ставишь все факты и фактики в одну ровную линию, и избави боже, чтобы ты учла и человеческий фактор.
– Разумеется, я учитывала.
– Да? Тогда скажи мне следующее: когда ты в первый раз поставила вопрос на голосование, сколько человек проголосовало за «Виновен» и сколько за «Не виновен».
– Я не собираюсь обсуждать с тобой работу нашего жюри.
Хоуэлл посмотрел на окружающие их любопытные лица, будто хотел сказать: «Я так и знал».
– Давай я догадаюсь, Ренни. Ты…
– Я уже обсуждала это дело и не собираюсь делать это во второй раз.
– Ты ведь была единственной совестливой, которая противостояла всей группе, верно? И именно ты добилась оправдательного вердикта. – Он прижал руки к сердцу. – Наша дорогая доктор Ренни Ньютон, ярая защитница рецидивистов.
Все рассмеялись, и спор закончился. Он оказался последним. Как всегда, расстались они друзьями. Когда она прощалась с ним и Мирной, он ее слегка обнял и шепнул на ухо:
– Ты ведь знаешь, я просто дразнюсь. Из всех членов жюри во все времена ты бы больше всех боролась за справедливость.
Да, она хотела, чтобы все было по справедливости. Она даже не подозревала, какое влияние этот судебный процесс и приговор окажут на ее собственную жизнь. Она сочла это просто досадным неудобством. Эффект оказался катастрофическим.
Неужели детектив Уэсли в самом деле подозревает ее?
Адвокат отмахнулся от ее тревог. Он объяснил, что, поскольку у полиции нет абсолютно никаких улик, они раскидывают сеть пошире, допрашивая всех, с кем хоть как-то был связан убитый доктор, – от санитаров в больнице до его партнеров по гольфу. На этом этапе подозревались все. Адвокат уверил ее, что полиция всегда старается унизить и напугать. Пусть она не думает, что ее как-то выделили.
Ренни пыталась уговорить себя, что он прав и что она слишком болезненно реагирует. Но адвокат не знал, что, когда речь шла о полицейских допросах, она имела право немного нервничать.
Когда ее пригласили на еженедельное заседание совета директоров и предложили занять пост, который так трагически освободил Ли Хоуэлл, она как раз раздумывала об этом допросе.
– Я ценю ваше предложение, но вынуждена отказаться. Большое спасибо. Вы несколько месяцев обсуждали мою кандидатуру и выбрали другого человека. Если я соглашусь сейчас, у меня навсегда останется впечатление, что вы выбрали меня только в силу сложившихся обстоятельств.
Они принялись уверять ее, что доктор Хоуэлл получил всего на один голос больше и что никто из них не считал ее менее достойным кандидатом.
– Я не только по этой причине отказываюсь, – добавила она. – Я с огромным уважением относилась к профессиональным качествам доктора Хоуэлла и считала его и его жену своими друзьями. Для меня… постыдно получить этот пост только потому, что он умер. Спасибо за предложение, но я отказываюсь.
К ее удивлению, они отказались принять ее ответ как окончательный и попросили подумать пару дней.
Хотя такая настойчивость и польстила Ренни, она оказалась в сложном положении. Она хотела получить эту работу и знала, что справится, но чувствовала, что невозможно, неправильно получить повышение в результате смерти Ли.
Еще следовало помнить об Уэсли. Если она согласится занять этот пост, а он считал именно это мотивом для убийства, он еще больше утвердится во мнении, что она в этом убийстве замешана. Она не боялась, что он может обнаружить какие-то доказательства своей нелепой убежденности. Этого просто не могло быть. Но чтобы удостовериться, Уэсли проведет тщательное расследование. А этого она боялась и всеми силами хотела бы избежать.
От этих мыслей разболелась голова. Ренни закинула руку за голову, распустила волосы и тряхнула головой. Потом долго массировала кожу головы.
До обеда она провела четыре серьезные операции. В приемной перед операционной толпились обеспокоенные родственники и друзья пациентов.
После каждой операции она ненадолго выходила, чтобы поговорить с близкими пациента, рассказать им, как прошла операция, и объяснить, чего можно ожидать. Некоторым она показывала цветные фотографии, сделанные во время операции. К счастью, сегодня все прогнозы были благоприятными. Ей не пришлось никого огорчать.
У нее работал прекрасный персонал, и благодаря им все шло гладко. Правда, обход занял на этот раз несколько больше времени. Необходимо было навестить трех послеоперационных больных, а с тремя другими поговорить по поводу назначенной на следующее утро операции.
Затем непосредственно перед уходом ей позвонили.
Воспоминания заставили ее вздрогнуть. Она быстро допила воду из бутылки и выбросила ее в мусорное ведро. Вымыла ковшик от кофеварки, приготовила его на утро и установила таймер. Надо было что-нибудь съесть, но при одной мысли о еде подташнивало. Она была слишком расстроена, чтобы есть.
Ренни оставила сумку на столе и выключила свет на кухне. Она уже было пошла в гостиную, но задержалась и снова включила свет. Всю свою взрослую жизнь она жила одна, и сегодня впервые ей захотелось оставить свет включенным.
В спальне она зажгла настольную лампу и села на край неприбранной кровати. Обычно она огорчалась, что не успела застелить постель утром. Теперь это казалось такой мелочью.
Она выдвинула ящик прикроватного столика. Карточка лежала под коробкой с почтовой бумагой, которую ее секретарша подарила ей на Рождество. Она даже не разорвала целлофановую обертку. Отодвинув коробку, Ренни уставилась на белую карточку, чувствуя, как ее охватывает страх.
Сегодня в больнице она просматривала бумаги, когда дежурная сестра позвала ее к телефону.
– Третья линия, – сказала она.
– Спасибо. – Ренни прижала трубку плечом, чтобы были свободны руки и можно было продолжать делать записи в карточках, и сказала: – Доктор Ньютон слушает.
– Привет, Ренни.
Ручка замерла, не закончив предложения. Глухой голос сразу испугал ее.
– Кто это?
– Лозадо.
Она задержала дыхание:
– Лозадо?
Он тихо рассмеялся, как будто считал, что ее недоумение наигранно.
– Да ладно, Ренни, мы ведь не посторонние люди. Ты не могла так быстро меня забыть. Мы провели вместе почти две недели в одной комнате.