Страница:
– Я заслуживаю ответа, детектив.
– Ладно, вот вам мой ответ, – сердито сказал он. – Вы не дали мне ни малейшего повода доверять вам, доктор, зато есть целая куча причин, по которым я не должен вам доверять.
– Как я могу убедить вас, что говорю правду? Вы поверили бы мне, если бы Лозадо меня сегодня убил?
– Не думаю, – ответил Уэсли, пожав плечами. – Салли Хортон, прежде чем стать его жертвой, была его любовницей.
20
21
– Ладно, вот вам мой ответ, – сердито сказал он. – Вы не дали мне ни малейшего повода доверять вам, доктор, зато есть целая куча причин, по которым я не должен вам доверять.
– Как я могу убедить вас, что говорю правду? Вы поверили бы мне, если бы Лозадо меня сегодня убил?
– Не думаю, – ответил Уэсли, пожав плечами. – Салли Хортон, прежде чем стать его жертвой, была его любовницей.
20
– Он всего лишь хотел, чтобы она была счастлива.
– Ты шутишь?
– Перестань на меня так смотреть, Вик, – обиделся Орен. – Я этого не говорил. Доктор Ньютон повторила его слова.
Вик пролежал в реанимации два дня. Последние пять дней он находился в отдельной палате с видом на центр города из окна. Он уже мог лежать на спине. Рана до сих пор чертовски болела, особенно когда он вынужден был подниматься и ходить.
Каждая из этих прогулок, как он их называл, была равносильна восхождению на Эверест. Требовалось пять минут только на то, чтобы подняться с кровати. Сначала он с трудом ходил по палате, но сегодня рискнул выйти в холл и пройти туда и обратно. Медсестры оценили это, как величайшее достижение. Аплодировали ему. Он выругался и спросил, где они прячут свои нацистские униформы. Когда Вик вернулся в постель, он был весь мокрый от пота и слабый, как новорожденный.
Он с нетерпением ждал приема обезболивающего, которое получал регулярно. Оно не избавляло от боли, но делало ее терпимой. Он мог существовать с ней, если не слишком много об этом думал и сосредоточивался на чем-то другом. Например, на Лозадо.
В это утро убрали капельницу. Вик был ужасно рад от нее избавиться, но теперь сестры заставляли его как можно больше пить. Носили ему фруктовый сок в маленьких стаканчиках с крышкой из фольги. Ему пока еще не удалось открыть хотя бы одну, не разлив половины.
– Ты ешь? – поинтересовался Орен.
– Немного. Не хочется. К тому же, ты не поверишь, какое дерьмо они здесь выдают за еду.
Его щека все еще имела цвет протухшего яйца, но опухоль немного спала, и он мог смотреть обоими глазами. Например, он умудрился разглядеть, что Орен вопросительно поднял брови.
– Что? – сердито спросил он.
– Как твои яйца?
– Спасибо, хорошо, а как твои? – Несколько дней ему пришлось лежать на пакете со льдом, но, как и обещала Ренни, все обошлось.
– Ты знаешь, о чем я, – сказал Орен.
– Все в норме. Хочешь проверить?
– Верю на слово. – Орен переступил с ноги на ногу. – У меня не было возможности извиниться. Мне очень жаль, что я разбил тебе подбородок.
– Самая незначительная моя проблема. Забудем. Теперь давай еще раз про Лозадо.
– Я уже все рассказал, – взмолился Орен.
– Расскажи еще раз.
– Господи, ты с явным приветом. Я повторил несколько раз слово в слово. Соседу показалось, что они в восторге друг от друга. Доктор Ньютон говорит, что Лозадо ее терроризировал, что она боялась сопротивляться, потому что не хотела закончить жизнь так, как Салли Хортон.
Вик откинулся на подушку и закрыл глаза. Ему было больно вспоминать о погибшей девушке. Он никогда не забудет, как она лежала на кровати мертвая. Пока он наслаждался душем, Лозадо безжалостно убил ее.
Не открывая глаз, Вик сказал:
– Лозадо опасен для нее. Особенно если решит, что она выбирает между ним и мною и предпочитает меня.
– Полагаю, с тобой она на эту тему не разговаривала?
– Нет. Если бы ты не рассказал мне, что случилось накануне, я ничего бы не знал.
Вик не мог понять поведения Ренни, и это его злило. Она заходила каждое утро, как правило, с опущенной головой, и смотрела на его карту, а не на него.
– Как вы себя чувствуете, мистер Треджилл? – каждый раз один и тот же вопрос.
Она проверяла шов и рассеянно кивала, слушая его ответы, как будто, по сути, и не слушала или ей было глубоко наплевать. Она говорила ему, что довольна, как заживает рана, механически улыбалась и уходила. Вик понимал, что он у нее не единственный пациент. Он и не ждал какого-то особого вникания.
Ну, может, и ждал. Слегка.
Вик помнил, как она сидела у его кровати и поила его спрайтом. Помнил, как мазала ему губы бальзамом. Помнил, как они смотрели друг на друга и сколько времени это длилось.
А может, ничего такого и не было?
Кто знает, возможно, это галлюцинации под воздействием лекарств. Или приятный сон, показавшийся ему былью? Все может быть. Ведь застал же ее Орен вчера в объятиях Лозадо в ее собственном доме?
Черт бы его побрал, он никак не мог разобраться, что с ней происходит.
– На обходе она такая деловая, что оторопь берет, – делился он с Ореном. – Даже о погоде не поговоришь.
– Жарко и сухо.
– Похоже на то.
– Она согласилась занять пост заведующего в хирургии.
– Я слышал, – сказал Вик. – И правильно. Она это заслужила. – Орен продолжал многозначительно смотреть на него. – Это ничего не значит, Орен.
– Я этого и не говорил.
– Да по твоему лицу видно.
Вошла сестра с еще одним стаканчиком сока.
– Я выпью позже, – сказал Вик. – Обещаю. – Она недоверчиво смотрела на него, но все же поставила стаканчик на поднос. Вик предложил сок Орену.
– Нет, спасибо.
– Смородиновый с яблочным.
– Да нет, не надо.
– Уверен? Уж извини меня, но ты с виду тоже не слишком здоров. – Орен появился, не только измотанный жарой, но и в дурном расположении духа. – В чем дело?
Орен пожал плечами, вздохнул, посмотрел в окно, затем повернулся к Вику:
– Пару часов назад звонил окружной прокурор. Само его величество. Даже не помощник.
Вик уже догадался, что мрачность Орена напрямую зависит от дела против Лозадо. Если бы у него были хорошие новости, он давно бы все рассказал.
Слушать плохие новости да еще мучиться от боли и жары – это уже перебор. Вик устроился поудобнее.
– Выкладывай.
– Он говорит, что у нас нет против Лозадо ничего серьезного. Во всяком случае, недостаточно для большого жюри. Короче, он отказался передавать дело в суд.
Вик уже сам догадался, что этим кончится.
– Он заезжал ко мне вчера. Этакий столп доброй воли и жизнерадостности. В итальянских баретках. Вон принес. – Вик кивком показал на букет красных, белых и искусственно-синих гвоздик.
– Надо же, какая честь.
– Я подробно рассказал ему все, что произошло в ту ночь, когда на меня напали. Сказал, что уверен полностью, что это Лозадо.
– И что?
– Дай-ка вспомню. Он подергал свою индюшачью бородку, почесал висок, потер брюхо, нахмурился, выдохнул сквозь сжатые губы и несколько раз покривился. Напомнил мне человека, которого мучают газы и он придумывает, как бы поинтеллигентнее пернуть. Сказал, что я выдвигаю серьезные обвинения. «Да чего уж, – сказал я, – убийство и попытка убийства. Не до шуток». Когда он уходил, то старался не встречаться со мной взглядом. Он прямо ничего не сказал, но…
– Политик, – процедил Орен.
– Но я рассудил по его неловкости, что у него какие-то проблемы с моим рассказом.
– Верно.
– Какие же?
– Не буду утомлять тебя подробностями, – сказал Орен. – Видит бог, он меня довел до ручки. Минут тридцать он заикался и бормотал, надувал щеки, но ничего…
– Путного не сказал, – закончил за него Вик. Орен потрепал трехцветную ленту, которой были связаны безобразные гвоздики. Искоса взглянул на Вика.
– Ты должен попробовать поставить себя на его место, Вик, – пробормотал он.
– А пошел он на хер! Пока он не потеряет два литра крови, пока его яйца не распухнут до размеров шаров для боулинга и ему не засунут трубку в член, не советуй мне встать на его место.
– Я знал, ты разозлишься, когда я это скажу…
– Так не говори.
– Но если взглянуть на дело с его точки зрения, он прав.
– Если бы я мог тебе вмазать, я бы обязательно это сделал.
– Я знал, что ты разозлишься, – вздохнул Орен. – Слушай, Вик, окружному прокурору не нужны неприятности, все правильно, но…
– Он – старая баба!
– Наверное, но на этот раз он прав. Если отбросить все несущественное, у нас на Лозадо ничего нет.
– Лозадо, – огрызнулся Вик. – Он на всех нагнал страху, верно? Да он надрывает себе живот от смеха, глядя на нас.
Орен подождал несколько секунд, дал себе остыть и продолжил:
– Все улики косвенные. Лозадо знает тебя. Он знал Салли Хортон. Связь есть, но где мотив? Если вдруг нам дико повезет и большое жюри привлечет его к суду, мы никогда не сможем состряпать против него дело. Мне дали три дня, чтобы я что-нибудь раскопал. Как всегда, он не оставил ни малейшего следа. У меня ничего нет.
– Кроме моих показаний. Орен обиделся:
– Окружной прокурор покопался в ваших отношениях с Лозадо. Он не забыл, что случилось. Так что веры тебе не слишком много.
Против этого трудно было спорить. Орен уселся в зеленое виниловое кресло и уставился в пол.
– У меня нет выхода. Придется его выпустить. С большим трудом мне удалось достать ордер на обыск. Мы перетряхнули его квартиру. Ничего. Ни малейшей зацепки. Даже его скорпионы выглядят стерильными. С машиной та же история. Ни следа крови, ткани, ничего. У нас есть орудия убийства и нападения, но они могли принадлежать кому угодно. Никаких свидетелей, кроме тебя, а тебе нет веры. Да и, по твоим словам, ты его не видел.
– Я был слишком занят, истекал кровью.
– Его адвокат уже поднял бучу насчет полицейского произвола. Он говорит…
– И слышать не хочу, что он говорит. Не желаю слышать ни слова о нарушении гражданских прав этого сукина сына, понял?
Они долго молчали. Затем Орен взглянул в угол под потолком:
– Телевизор нормально работает?
Когда Орен вошел, Вик приглушил звук. Изображение больше напоминало цветной снег, но, если всматриваться, можно различить какие-то фигуры.
– Говно. Кабельного нет.
Они несколько минут смотрели немую программу, пока Орен не спросил, о чем она.
– Эти двое – мать и дочь, – объяснил Вик. – Дочка спит с мужем мамочки.
– Своим отцом?
– Нет, примерно с четвертым отчимом. Ее настоящий отец – отец. В смысле, святой отец. Но никто об этом не знает, кроме матери и самого священника. Он слушает исповедь собственной дочери, в которой она рассказывает, что трахает мужа матери. Священник приходит в исступление. Он обвиняет мать в том, что она оказывает на дочь дурное влияние, называет ее потаскушкой. Одновременно его мучает совесть, потому что он сам не занимался своей дочерью. Он был ей плохим отцом, в смысле папой. Он был ее духовным отцом с той поры, как крестил ее. Короче, там все очень запутанно. Но он забрался к ней в дом, черт побери. – Последняя фраза Вика не имела отношения к «мыльной опере», но Орен его понял.
– Я не могу полностью исключить, Вик, что она его сама пригласила.
Вик даже не удосужился ответить. Только не сводил с Орена яростного взгляда.
– Я же говорю, что это только предположение. – Отвернувшись, Орен что-то пробормотал, но Вик его не расслышал.
– Ты что сказал?
– Ерунда.
– Что?
– Ничего.
– Что?
– Он лапал ее, вовсю. Доволен?
Вик пожалел, что спросил, но так уж вышло. Он заставил Орена сказать, он сказал, а теперь оценивал реакцию Вика, который старался выглядеть как можно равнодушнее.
– Она боялась сопротивляться.
– Грейс то же самое сказала, но ведь никто из вас там не был.
– Грейс?
– Ну да. – Орен развел руками. – Моя жена превратилась в ярую поклонницу доктора Ньютон.
– Я знал, что они познакомились. Мне Грейс только сказала, что рада, что я попал в такие умелые руки.
– Мне было сказано побольше. Мне всыпали за несправедливое и предвзятое отношение. Грейс считает, что я затаил на нее злобу за то, что она была в этом жюри.
Впервые с того момента, как Орен вошел в палату, Вик слегка улыбнулся. Ему было приятно слышать, что Грейс выдала его напарнику по первое число. Если есть в мире кто-то, способный заставить Орена себя слушать, так это его жена, которую он не только любил, но и уважал за ее проницательность.
– Грейс – дама умная.
– Да, конечно, только она не видела всей той романтической обстановки, какую видел я. Вот этого она тоже не видела.
Он достал из нагрудного кармана своей спортивной куртки несколько сложенных листков бумаги. Он положил их на поднос рядом с нетронутым соком. Вик не сделал ни малейшего движения, чтобы взять их.
– Все эти занимательные события последних дней заставили тебя забыть, что доктор Ньютон убила человека, когда ей было шестнадцать лет.
– Зато ты не забыл, верно?
– Разве ты не находишь, что это стоит проверить, прежде чем отнести ее к лику святых? Я связался с далтонской полицией, а также с офисом шерифа графства. Все здесь, на этих листках.
Вику не хотелось к ним даже прикасаться, не то что читать.
– Почему бы тебе вкратце не рассказать мне?
– Мерзко. Просто отвратительно, – сказал Орен. – Папочка вошел через пару секунд после того, как прозвучали два смертельных выстрела. Раймонд Кольер был мертв. Умер мгновенно. Т. Дэн заявил, что его плохой партнер по бизнесу пытался совратить его милую маленькую девочку. Она застрелила его, чтобы сберечь невинность. Чистая самооборона.
– Могло быть и так.
– Могло, но не похоже. Особенно если учесть, что она сама бегала за Кольером.
– Ох, зачем уж так, детектив?
Орен не обратил внимания на замечание Вика.
– Спросить бы ее, почему она решила защищать свою честь именно в этот день.
– Кто-нибудь спрашивал?
– Не знаю. Сомневаюсь. Потому что здесь начинается самое интересное. Официально никого не допрашивали. Не было ни слушания, ни расследования, ничего. У Т. Дэна глубокие карманы. По-видимому, он расшвырял достаточно денег, чтобы похоронить это дело быстрее, чем остыл труп Кольера. Его смерть сочли несчастным случаем. Дело закрыли. Все отправились по домам счастливыми, включая вдову Кольера. Она уехала из Далтона и поселилась в новой, полностью меблированной квартире в Брекенридже, штат Колорадо. И отбыла она туда в сверкающем новом «Ягуаре». Вик немного подумал, потом сказал:
– Ты тут разглагольствовал насчет недостатка доверия. Так вот, не верю я всему этому.
– Почему?
– Полицейское управление и офис шерифа признались, что они замели дело об убийстве под ковер?
– Нет. Их отчеты немногословны, но вполне официальны. Не было никаких улик, доказывающих, что это не несчастный случай. Но я нашел бывшего копа, который первым туда приехал.
– Бывшего?
– Он ушел из полиции, теперь устанавливает спутниковые антенны. Но он помнит, как по вызову поехал в дом Ньютонов. Ему там было здорово не по себе.
– Почему?
– Его поразило их поведение. Неважно, несчастный это случай или нет. Но ведь в любом случае это нервы, слезы, сожаления, наконец. Но он сказал: Ренни Ньютон сидела с совершенно безразличным видом. Огромные зеленые глаза остались сухими. А ведь ей было всего шестнадцать, не забыл? Дети этого возраста обычно очень впечатлительны. Он сказал, что, рассказывая о случившемся, она ни разу не запнулась.
– Т. Дэн и миссис Ньютон сидели по бокам. Т. Дэн поносил Кольера за попытку изнасиловать его дочь. Все говорил, что, как бы хорошо ты ни знал человека, всегда есть шанс ошибиться. Мать тихо плакала в платок. Она ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знает, и не хотят ли офицеры чего-нибудь выпить. Этот бывший коп сказал: у него мурашки по коже побежали, как будто попал в эпизод из «Сумеречной зоны».
Вик попытался представить себе, как Ренни спокойно рассказывает об убийстве человека, пусть даже случайном. И не смог. Он также не мог вообразить себе распущенную девицу, которую описывала Кристел, нимфоманку, соблазняющую женатого человека. Ничего из ее прошлой жизни не совпадало с нынешней.
– Я, пожалуй, отчалю, – сказал Орен. – А тебе полезно вздремнуть. Пока я не ушел, может, тебе что-то нужно?
Вик покачал головой.
– Я с удовольствием куплю тебе журнал или…
– Нет, спасибо.
– Тогда ладно. Я сегодня еще приду вместе с Грейс. После ужина. Как ты думаешь, ты сможешь вынести визит девочек?
– Конечно, с удовольствием.
– Они все пристают, чтобы я их привел навестить тебя. Обещаю, мы надолго не задержимся.
Вик вымученно улыбнулся:
– Жду с нетерпением.
Орен кивнул и направился к двери, но задержался, положив руку на ручку:
– Давай без дерьма, Вик. Договорились?
– Договорились.
– Как мужчина с мужчиной, не как напарник с напарником?
Вик нахмурился:
– Ты о чем?
– Ты здорово на нее запал, верно?
Вик повернул голову к окну и уже привычному виду.
– Не знаю, – мрачно ответил он. Орен вполголоса выругался.
– Слушай, катись, чего ты застрял? – сказал Вик. Внезапно он почувствовал себя дико усталым. – Ты уже сказал все, что хотел.
– Почти. Есть еще парочка вещей.
– Надо же, как мне повезло.
– Ренни Ньютон спасла тебе жизнь. Тут нет никаких сомнений. И я всегда буду ей за это благодарен.
Вик снова повернулся к нему лицом:
– Где же «но»?
– Этот бывший коп в Далтоне сказал, что он не мог поверить, будто можно отнять у человека жизнь, даже у злейшего врага, и остаться такой равнодушной. Будто муху прихлопнула. У него до сих пор озноб, когда он об этом вспоминает.
– Ты шутишь?
– Перестань на меня так смотреть, Вик, – обиделся Орен. – Я этого не говорил. Доктор Ньютон повторила его слова.
Вик пролежал в реанимации два дня. Последние пять дней он находился в отдельной палате с видом на центр города из окна. Он уже мог лежать на спине. Рана до сих пор чертовски болела, особенно когда он вынужден был подниматься и ходить.
Каждая из этих прогулок, как он их называл, была равносильна восхождению на Эверест. Требовалось пять минут только на то, чтобы подняться с кровати. Сначала он с трудом ходил по палате, но сегодня рискнул выйти в холл и пройти туда и обратно. Медсестры оценили это, как величайшее достижение. Аплодировали ему. Он выругался и спросил, где они прячут свои нацистские униформы. Когда Вик вернулся в постель, он был весь мокрый от пота и слабый, как новорожденный.
Он с нетерпением ждал приема обезболивающего, которое получал регулярно. Оно не избавляло от боли, но делало ее терпимой. Он мог существовать с ней, если не слишком много об этом думал и сосредоточивался на чем-то другом. Например, на Лозадо.
В это утро убрали капельницу. Вик был ужасно рад от нее избавиться, но теперь сестры заставляли его как можно больше пить. Носили ему фруктовый сок в маленьких стаканчиках с крышкой из фольги. Ему пока еще не удалось открыть хотя бы одну, не разлив половины.
– Ты ешь? – поинтересовался Орен.
– Немного. Не хочется. К тому же, ты не поверишь, какое дерьмо они здесь выдают за еду.
Его щека все еще имела цвет протухшего яйца, но опухоль немного спала, и он мог смотреть обоими глазами. Например, он умудрился разглядеть, что Орен вопросительно поднял брови.
– Что? – сердито спросил он.
– Как твои яйца?
– Спасибо, хорошо, а как твои? – Несколько дней ему пришлось лежать на пакете со льдом, но, как и обещала Ренни, все обошлось.
– Ты знаешь, о чем я, – сказал Орен.
– Все в норме. Хочешь проверить?
– Верю на слово. – Орен переступил с ноги на ногу. – У меня не было возможности извиниться. Мне очень жаль, что я разбил тебе подбородок.
– Самая незначительная моя проблема. Забудем. Теперь давай еще раз про Лозадо.
– Я уже все рассказал, – взмолился Орен.
– Расскажи еще раз.
– Господи, ты с явным приветом. Я повторил несколько раз слово в слово. Соседу показалось, что они в восторге друг от друга. Доктор Ньютон говорит, что Лозадо ее терроризировал, что она боялась сопротивляться, потому что не хотела закончить жизнь так, как Салли Хортон.
Вик откинулся на подушку и закрыл глаза. Ему было больно вспоминать о погибшей девушке. Он никогда не забудет, как она лежала на кровати мертвая. Пока он наслаждался душем, Лозадо безжалостно убил ее.
Не открывая глаз, Вик сказал:
– Лозадо опасен для нее. Особенно если решит, что она выбирает между ним и мною и предпочитает меня.
– Полагаю, с тобой она на эту тему не разговаривала?
– Нет. Если бы ты не рассказал мне, что случилось накануне, я ничего бы не знал.
Вик не мог понять поведения Ренни, и это его злило. Она заходила каждое утро, как правило, с опущенной головой, и смотрела на его карту, а не на него.
– Как вы себя чувствуете, мистер Треджилл? – каждый раз один и тот же вопрос.
Она проверяла шов и рассеянно кивала, слушая его ответы, как будто, по сути, и не слушала или ей было глубоко наплевать. Она говорила ему, что довольна, как заживает рана, механически улыбалась и уходила. Вик понимал, что он у нее не единственный пациент. Он и не ждал какого-то особого вникания.
Ну, может, и ждал. Слегка.
Вик помнил, как она сидела у его кровати и поила его спрайтом. Помнил, как мазала ему губы бальзамом. Помнил, как они смотрели друг на друга и сколько времени это длилось.
А может, ничего такого и не было?
Кто знает, возможно, это галлюцинации под воздействием лекарств. Или приятный сон, показавшийся ему былью? Все может быть. Ведь застал же ее Орен вчера в объятиях Лозадо в ее собственном доме?
Черт бы его побрал, он никак не мог разобраться, что с ней происходит.
– На обходе она такая деловая, что оторопь берет, – делился он с Ореном. – Даже о погоде не поговоришь.
– Жарко и сухо.
– Похоже на то.
– Она согласилась занять пост заведующего в хирургии.
– Я слышал, – сказал Вик. – И правильно. Она это заслужила. – Орен продолжал многозначительно смотреть на него. – Это ничего не значит, Орен.
– Я этого и не говорил.
– Да по твоему лицу видно.
Вошла сестра с еще одним стаканчиком сока.
– Я выпью позже, – сказал Вик. – Обещаю. – Она недоверчиво смотрела на него, но все же поставила стаканчик на поднос. Вик предложил сок Орену.
– Нет, спасибо.
– Смородиновый с яблочным.
– Да нет, не надо.
– Уверен? Уж извини меня, но ты с виду тоже не слишком здоров. – Орен появился, не только измотанный жарой, но и в дурном расположении духа. – В чем дело?
Орен пожал плечами, вздохнул, посмотрел в окно, затем повернулся к Вику:
– Пару часов назад звонил окружной прокурор. Само его величество. Даже не помощник.
Вик уже догадался, что мрачность Орена напрямую зависит от дела против Лозадо. Если бы у него были хорошие новости, он давно бы все рассказал.
Слушать плохие новости да еще мучиться от боли и жары – это уже перебор. Вик устроился поудобнее.
– Выкладывай.
– Он говорит, что у нас нет против Лозадо ничего серьезного. Во всяком случае, недостаточно для большого жюри. Короче, он отказался передавать дело в суд.
Вик уже сам догадался, что этим кончится.
– Он заезжал ко мне вчера. Этакий столп доброй воли и жизнерадостности. В итальянских баретках. Вон принес. – Вик кивком показал на букет красных, белых и искусственно-синих гвоздик.
– Надо же, какая честь.
– Я подробно рассказал ему все, что произошло в ту ночь, когда на меня напали. Сказал, что уверен полностью, что это Лозадо.
– И что?
– Дай-ка вспомню. Он подергал свою индюшачью бородку, почесал висок, потер брюхо, нахмурился, выдохнул сквозь сжатые губы и несколько раз покривился. Напомнил мне человека, которого мучают газы и он придумывает, как бы поинтеллигентнее пернуть. Сказал, что я выдвигаю серьезные обвинения. «Да чего уж, – сказал я, – убийство и попытка убийства. Не до шуток». Когда он уходил, то старался не встречаться со мной взглядом. Он прямо ничего не сказал, но…
– Политик, – процедил Орен.
– Но я рассудил по его неловкости, что у него какие-то проблемы с моим рассказом.
– Верно.
– Какие же?
– Не буду утомлять тебя подробностями, – сказал Орен. – Видит бог, он меня довел до ручки. Минут тридцать он заикался и бормотал, надувал щеки, но ничего…
– Путного не сказал, – закончил за него Вик. Орен потрепал трехцветную ленту, которой были связаны безобразные гвоздики. Искоса взглянул на Вика.
– Ты должен попробовать поставить себя на его место, Вик, – пробормотал он.
– А пошел он на хер! Пока он не потеряет два литра крови, пока его яйца не распухнут до размеров шаров для боулинга и ему не засунут трубку в член, не советуй мне встать на его место.
– Я знал, ты разозлишься, когда я это скажу…
– Так не говори.
– Но если взглянуть на дело с его точки зрения, он прав.
– Если бы я мог тебе вмазать, я бы обязательно это сделал.
– Я знал, что ты разозлишься, – вздохнул Орен. – Слушай, Вик, окружному прокурору не нужны неприятности, все правильно, но…
– Он – старая баба!
– Наверное, но на этот раз он прав. Если отбросить все несущественное, у нас на Лозадо ничего нет.
– Лозадо, – огрызнулся Вик. – Он на всех нагнал страху, верно? Да он надрывает себе живот от смеха, глядя на нас.
Орен подождал несколько секунд, дал себе остыть и продолжил:
– Все улики косвенные. Лозадо знает тебя. Он знал Салли Хортон. Связь есть, но где мотив? Если вдруг нам дико повезет и большое жюри привлечет его к суду, мы никогда не сможем состряпать против него дело. Мне дали три дня, чтобы я что-нибудь раскопал. Как всегда, он не оставил ни малейшего следа. У меня ничего нет.
– Кроме моих показаний. Орен обиделся:
– Окружной прокурор покопался в ваших отношениях с Лозадо. Он не забыл, что случилось. Так что веры тебе не слишком много.
Против этого трудно было спорить. Орен уселся в зеленое виниловое кресло и уставился в пол.
– У меня нет выхода. Придется его выпустить. С большим трудом мне удалось достать ордер на обыск. Мы перетряхнули его квартиру. Ничего. Ни малейшей зацепки. Даже его скорпионы выглядят стерильными. С машиной та же история. Ни следа крови, ткани, ничего. У нас есть орудия убийства и нападения, но они могли принадлежать кому угодно. Никаких свидетелей, кроме тебя, а тебе нет веры. Да и, по твоим словам, ты его не видел.
– Я был слишком занят, истекал кровью.
– Его адвокат уже поднял бучу насчет полицейского произвола. Он говорит…
– И слышать не хочу, что он говорит. Не желаю слышать ни слова о нарушении гражданских прав этого сукина сына, понял?
Они долго молчали. Затем Орен взглянул в угол под потолком:
– Телевизор нормально работает?
Когда Орен вошел, Вик приглушил звук. Изображение больше напоминало цветной снег, но, если всматриваться, можно различить какие-то фигуры.
– Говно. Кабельного нет.
Они несколько минут смотрели немую программу, пока Орен не спросил, о чем она.
– Эти двое – мать и дочь, – объяснил Вик. – Дочка спит с мужем мамочки.
– Своим отцом?
– Нет, примерно с четвертым отчимом. Ее настоящий отец – отец. В смысле, святой отец. Но никто об этом не знает, кроме матери и самого священника. Он слушает исповедь собственной дочери, в которой она рассказывает, что трахает мужа матери. Священник приходит в исступление. Он обвиняет мать в том, что она оказывает на дочь дурное влияние, называет ее потаскушкой. Одновременно его мучает совесть, потому что он сам не занимался своей дочерью. Он был ей плохим отцом, в смысле папой. Он был ее духовным отцом с той поры, как крестил ее. Короче, там все очень запутанно. Но он забрался к ней в дом, черт побери. – Последняя фраза Вика не имела отношения к «мыльной опере», но Орен его понял.
– Я не могу полностью исключить, Вик, что она его сама пригласила.
Вик даже не удосужился ответить. Только не сводил с Орена яростного взгляда.
– Я же говорю, что это только предположение. – Отвернувшись, Орен что-то пробормотал, но Вик его не расслышал.
– Ты что сказал?
– Ерунда.
– Что?
– Ничего.
– Что?
– Он лапал ее, вовсю. Доволен?
Вик пожалел, что спросил, но так уж вышло. Он заставил Орена сказать, он сказал, а теперь оценивал реакцию Вика, который старался выглядеть как можно равнодушнее.
– Она боялась сопротивляться.
– Грейс то же самое сказала, но ведь никто из вас там не был.
– Грейс?
– Ну да. – Орен развел руками. – Моя жена превратилась в ярую поклонницу доктора Ньютон.
– Я знал, что они познакомились. Мне Грейс только сказала, что рада, что я попал в такие умелые руки.
– Мне было сказано побольше. Мне всыпали за несправедливое и предвзятое отношение. Грейс считает, что я затаил на нее злобу за то, что она была в этом жюри.
Впервые с того момента, как Орен вошел в палату, Вик слегка улыбнулся. Ему было приятно слышать, что Грейс выдала его напарнику по первое число. Если есть в мире кто-то, способный заставить Орена себя слушать, так это его жена, которую он не только любил, но и уважал за ее проницательность.
– Грейс – дама умная.
– Да, конечно, только она не видела всей той романтической обстановки, какую видел я. Вот этого она тоже не видела.
Он достал из нагрудного кармана своей спортивной куртки несколько сложенных листков бумаги. Он положил их на поднос рядом с нетронутым соком. Вик не сделал ни малейшего движения, чтобы взять их.
– Все эти занимательные события последних дней заставили тебя забыть, что доктор Ньютон убила человека, когда ей было шестнадцать лет.
– Зато ты не забыл, верно?
– Разве ты не находишь, что это стоит проверить, прежде чем отнести ее к лику святых? Я связался с далтонской полицией, а также с офисом шерифа графства. Все здесь, на этих листках.
Вику не хотелось к ним даже прикасаться, не то что читать.
– Почему бы тебе вкратце не рассказать мне?
– Мерзко. Просто отвратительно, – сказал Орен. – Папочка вошел через пару секунд после того, как прозвучали два смертельных выстрела. Раймонд Кольер был мертв. Умер мгновенно. Т. Дэн заявил, что его плохой партнер по бизнесу пытался совратить его милую маленькую девочку. Она застрелила его, чтобы сберечь невинность. Чистая самооборона.
– Могло быть и так.
– Могло, но не похоже. Особенно если учесть, что она сама бегала за Кольером.
– Ох, зачем уж так, детектив?
Орен не обратил внимания на замечание Вика.
– Спросить бы ее, почему она решила защищать свою честь именно в этот день.
– Кто-нибудь спрашивал?
– Не знаю. Сомневаюсь. Потому что здесь начинается самое интересное. Официально никого не допрашивали. Не было ни слушания, ни расследования, ничего. У Т. Дэна глубокие карманы. По-видимому, он расшвырял достаточно денег, чтобы похоронить это дело быстрее, чем остыл труп Кольера. Его смерть сочли несчастным случаем. Дело закрыли. Все отправились по домам счастливыми, включая вдову Кольера. Она уехала из Далтона и поселилась в новой, полностью меблированной квартире в Брекенридже, штат Колорадо. И отбыла она туда в сверкающем новом «Ягуаре». Вик немного подумал, потом сказал:
– Ты тут разглагольствовал насчет недостатка доверия. Так вот, не верю я всему этому.
– Почему?
– Полицейское управление и офис шерифа признались, что они замели дело об убийстве под ковер?
– Нет. Их отчеты немногословны, но вполне официальны. Не было никаких улик, доказывающих, что это не несчастный случай. Но я нашел бывшего копа, который первым туда приехал.
– Бывшего?
– Он ушел из полиции, теперь устанавливает спутниковые антенны. Но он помнит, как по вызову поехал в дом Ньютонов. Ему там было здорово не по себе.
– Почему?
– Его поразило их поведение. Неважно, несчастный это случай или нет. Но ведь в любом случае это нервы, слезы, сожаления, наконец. Но он сказал: Ренни Ньютон сидела с совершенно безразличным видом. Огромные зеленые глаза остались сухими. А ведь ей было всего шестнадцать, не забыл? Дети этого возраста обычно очень впечатлительны. Он сказал, что, рассказывая о случившемся, она ни разу не запнулась.
– Т. Дэн и миссис Ньютон сидели по бокам. Т. Дэн поносил Кольера за попытку изнасиловать его дочь. Все говорил, что, как бы хорошо ты ни знал человека, всегда есть шанс ошибиться. Мать тихо плакала в платок. Она ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знает, и не хотят ли офицеры чего-нибудь выпить. Этот бывший коп сказал: у него мурашки по коже побежали, как будто попал в эпизод из «Сумеречной зоны».
Вик попытался представить себе, как Ренни спокойно рассказывает об убийстве человека, пусть даже случайном. И не смог. Он также не мог вообразить себе распущенную девицу, которую описывала Кристел, нимфоманку, соблазняющую женатого человека. Ничего из ее прошлой жизни не совпадало с нынешней.
– Я, пожалуй, отчалю, – сказал Орен. – А тебе полезно вздремнуть. Пока я не ушел, может, тебе что-то нужно?
Вик покачал головой.
– Я с удовольствием куплю тебе журнал или…
– Нет, спасибо.
– Тогда ладно. Я сегодня еще приду вместе с Грейс. После ужина. Как ты думаешь, ты сможешь вынести визит девочек?
– Конечно, с удовольствием.
– Они все пристают, чтобы я их привел навестить тебя. Обещаю, мы надолго не задержимся.
Вик вымученно улыбнулся:
– Жду с нетерпением.
Орен кивнул и направился к двери, но задержался, положив руку на ручку:
– Давай без дерьма, Вик. Договорились?
– Договорились.
– Как мужчина с мужчиной, не как напарник с напарником?
Вик нахмурился:
– Ты о чем?
– Ты здорово на нее запал, верно?
Вик повернул голову к окну и уже привычному виду.
– Не знаю, – мрачно ответил он. Орен вполголоса выругался.
– Слушай, катись, чего ты застрял? – сказал Вик. Внезапно он почувствовал себя дико усталым. – Ты уже сказал все, что хотел.
– Почти. Есть еще парочка вещей.
– Надо же, как мне повезло.
– Ренни Ньютон спасла тебе жизнь. Тут нет никаких сомнений. И я всегда буду ей за это благодарен.
Вик снова повернулся к нему лицом:
– Где же «но»?
– Этот бывший коп в Далтоне сказал, что он не мог поверить, будто можно отнять у человека жизнь, даже у злейшего врага, и остаться такой равнодушной. Будто муху прихлопнула. У него до сих пор озноб, когда он об этом вспоминает.
21
Вик уставился на мужчину в белом халате, который зашел в его палату с таким видом, как будто все это заведение принадлежало ему.
– Кто вы такой?
– Я доктор Шугармен. Как вы себя сегодня чувствуете, мистер Треджилл?
– Где доктор Ньютон? – грубовато спросил Вик.
– Сегодня я делаю за нее обход.
– Почему? – продолжал допытываться настырный пациент.
Доктор одарил его еще одной белозубой улыбкой.
– Все в порядке?
– Где мой врач? – не успокаивался Вик.
– Я тоже врач.
«И комик к тому же», – с горечью подумал Вик. Доктор Шугармен одобрительно кивнул, просмотрев карту Вика, и закрыл ее.
– Я рад познакомиться с самым знаменитым пациентом нашей больницы. Видел вас по телевизору. Вам изрядно досталось, но вы идете к выздоровлению семимильными шагами.
– Рад слышать. Когда меня выпишут?
– Торопитесь нас покинуть?
Что за дурацкий вопрос? Вик готов был придушить его. Ему не нравились ни он, ни его белозубая улыбка. И куда подевалась Ренни? Почему она не на обходе? Разумеется, она заслужила отдых, как и всякий другой, но могла же она хотя бы намекнуть, что не будет в больнице сегодня? Или не хотела, чтобы он знал?
«Лозадо выпускают из тюрьмы, и Ренни берет отгул». – Мысль была неприятной, и он ненавидел себя за то, что она возникла в его голове.
Мрачное выражение его лица подсказало доктору Шугармену, что ему стоит попрактиковаться в своих навыках общения с больными на более мирных и благодарных пациентах. Его рекламная улыбка исчезла.
– О вашей выписке будет принимать решение доктор Ньютон, но это случится не раньше чем через пару дней, чтобы избежать нежелательных осложнений. – Доктор пожал ему руку и удалился.
– Индюк надутый, – пробормотал Вик. Появилось семейство Уэсли. Верный своему обещанию, Орен ограничил визит пятнадцатью минутами, но ограничить восторг и энергию девочек было невозможно.
Они принесли ему шоколадное печенье, которое испекли сами, и не успокоились, пока он не съел две штуки. Грейс пришла с большим пакетом.
– Тут пижама, – сказала она. – Не знаю, позволят ли они тебе ее носить, но пусть будет на всякий случай. Я и тапочки принесла.
Он схватил ее руку и поцеловал:
– Выходи за меня замуж?
Девочки счастливо завизжали, и пришлось их успокаивать. Они без конца болтали, они были очаровательны, но Вик устал ужасно. Как ни стыдно ему было, он с облегчением вздохнул, когда они ушли, обняв его на прощание.
Орен в их присутствии про дела не говорил, дождался, пока все семейство не выйдет в холл, и только тогда сообщил Вику, что Лозадо снова на свободе.
– Сержант отказался устанавливать за ним наблюдение. И сегодня в полночь он снимет охрану в больнице.
– Ты меня предупреждаешь? Орен серьезно кивнул:
– Следи за своей спиной. С завтрашнего дня полицейское управление Форт-Уэрта тебя не охраняет.
Вика это устраивало. Ему не нужна полицейская охрана, потому что платить за нее придется свободой. Сегодня, узнав о решении областного прокурора, он сделал вывод, что властям с Лозадо не справиться. Юриспруденция ограничена моральными барьерами, а Лоза-до действует вне этих барьеров.
Если Вик захочет достать Лозадо, он должен сделать это в одиночку. Чтобы выравнять шансы, ему придется действовать безжалостно. Он не сможет этого сделать, если за ним постоянно будет таскаться охрана.
Вик спросил, где его пикап.
Орен подозрительно поднял брови:
– А что?
– Хочу знать, где он.
– Зачем?
– Потому что это моя машина.
Орен неохотно сообщил ему, что пикап стоит около его дома.
– Я взял на себя смелость сдать твой номер в мотеле. Когда эксперты закончили, я собрал твои вещи и вывез их оттуда.
Вику хотелось уточнить, куда он дел его пистолет, но он воздержался. Не стоит зря волновать Орена.
– Спасибо. Мне бы не хотелось возвращаться в ту комнату.
– Я так и подумал. Все твои вещи заперты в пикапе. Он стоит перед моим гаражом.
– А ключи?
– Я спрятал их вместе с твоим бумажником в надежном месте в доме.
«От кого? – подумал Вик. – От меня?» Но уточнять не стал.
– Спасибо, напарник.
Орен не ответил на невинную улыбку Вика, вероятно, сообразив, что она не совсем искренняя.
Предстояло вытерпеть еще несколько длинных вечерних часов. Постепенно движение в коридоре почти прекратилось. Подносы с остатками ужина собрали и увезли на кухню. Врачи закончили обход и разошлись по домам. Посетители покинули больницу. Сменились сестеры и санитары. Больница готовилась к ночи.
В одиннадцать часов зашла сестра, чтобы дать ему болеутоляющую таблетку.
– Хотите, опущу жалюзи?
– Будьте добры. А то утром солнце слепит. Когда она направилась к окну, он равнодушно сказал:
– Как, однако, не повезло доктору Ньютон. Сестра рассмеялась:
– Не повезло? Хотела бы я вот так сразу получить отпуск.
– Отпуск? А мне показалось, доктор Шугармен сказал, что она приболела.
– Нет, она взяла несколько дней отпуска, вот и все. Он покрутил пальцем у виска:
– У меня от этих лекарств мысли путаются.
– Бывает.
– Когда вернется доктор Ньютон?
– Она со мной свое расписание не обсуждала, – усмехнулась сестра. – Да вы не волнуйтесь. Доктор Шугармен – милашка.
Пока сестра закрывала жалюзи, он сделал вид, что проглотил таблетку. Поставил пустую чашку на поднос, и она покатила столик к двери.
Вик поправил подушку и широко зевнул:
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мистер Треджилл. Желаю хорошо выспаться.
Когда Лозадо открыл дверь в свою квартиру, уже совсем стемнело. Он с удовольствием увидел, что все его инструкции были выполнены. В квартире было тихо и чисто, как в церкви.
Он знал, что его ждет, потому что адвокат предупредил его об обыске. У него и раньше обыскивали жилье; начиная со средней школы. Тогда явились копы из отдела по борьбе с наркотиками с ордером на обыск. Они преуспели только в том, что выглядели последними придурками и запугали родителей и его идиота-брата. С той поры его жилье обыскивалось много раз с таким же энтузиазмом и с теми же результатами.
Поэтому он из тюрьмы попросил своего адвоката связаться с фирмой, занимающейся уборкой, и поручить им привести его квартиру в полный порядок, продезинфицировав ее, чтобы уничтожить полицейскую заразу. Он также договорился о проверке квартиры на предмет подслушивающих устройств.
– Там чисто, – сказал адвокат, когда они праздновали его освобождение в городском клубе. – Во всех смыслах.
Адвокат никогда не спрашивал, виноват Лозадо или нет. Лозадо платил, ему огромный гонорар ежегодно, что позволяло адвокату заниматься только его делами и много играть в гольф. Он мог вести жизнь богатого плейбоя, и поэтому его мало интересовало, виноват или не виноват Лозадо.
– Но это дело временное, – предупредил адвокат. – Следите за теми, кто бывает в вашей квартире.
Лозадо в этих предупреждениях не нуждался. Он уже сказал управляющему домом, что впредь не будет нуждаться в услугах его горничных. Он нанял своего собственного эконома, которого горячо порекомендовал ему один из его бывших весьма удовлетворенных клиентов. Его заверили, что у юноши высокая квалификация и что ему можно полностью доверять.
Развлекать женщин у себя дома он тоже не собирался, кроме Ренни, разумеется. Он пользовался услугами той дурочки, Салли Хортон, потому что она оказалась под рукой. В конечном итоге выяснилось, что этого не следовало делать. Он будет заниматься сексом вне дома, пока Ренни не поселится у него навсегда.
Он так замечательно с ней общался, пока не ворвался этот Уэсли с пистолетом. Совсем как в плохих детективных шоу. Смех, да и только. Неужели он не понимает, насколько смешно выглядит?
Ренни, однако, не развеселилась. Ему показалось, что она была в ужасе от всех этих копов, ворвавшихся в ее дом и испортивших сюрприз, который он так старательно готовил. Нет, она явно не обрадовалась неожиданному визиту Уэсли и компании.
Лозадо посвятил полчаса скорпионам, потом принял душ, дабы смыть с себя все воспоминания о тюрьме. Он аккуратно побрился, поскольку не доверял ржавым лезвиям, которые выдал ему штат, и в заключение проделал все ритуальные мероприятия, начиная с чистки стока и кончая отправкой полотенец в стирку.
– Кто вы такой?
– Я доктор Шугармен. Как вы себя сегодня чувствуете, мистер Треджилл?
– Где доктор Ньютон? – грубовато спросил Вик.
– Сегодня я делаю за нее обход.
– Почему? – продолжал допытываться настырный пациент.
Доктор одарил его еще одной белозубой улыбкой.
– Все в порядке?
– Где мой врач? – не успокаивался Вик.
– Я тоже врач.
«И комик к тому же», – с горечью подумал Вик. Доктор Шугармен одобрительно кивнул, просмотрев карту Вика, и закрыл ее.
– Я рад познакомиться с самым знаменитым пациентом нашей больницы. Видел вас по телевизору. Вам изрядно досталось, но вы идете к выздоровлению семимильными шагами.
– Рад слышать. Когда меня выпишут?
– Торопитесь нас покинуть?
Что за дурацкий вопрос? Вик готов был придушить его. Ему не нравились ни он, ни его белозубая улыбка. И куда подевалась Ренни? Почему она не на обходе? Разумеется, она заслужила отдых, как и всякий другой, но могла же она хотя бы намекнуть, что не будет в больнице сегодня? Или не хотела, чтобы он знал?
«Лозадо выпускают из тюрьмы, и Ренни берет отгул». – Мысль была неприятной, и он ненавидел себя за то, что она возникла в его голове.
Мрачное выражение его лица подсказало доктору Шугармену, что ему стоит попрактиковаться в своих навыках общения с больными на более мирных и благодарных пациентах. Его рекламная улыбка исчезла.
– О вашей выписке будет принимать решение доктор Ньютон, но это случится не раньше чем через пару дней, чтобы избежать нежелательных осложнений. – Доктор пожал ему руку и удалился.
– Индюк надутый, – пробормотал Вик. Появилось семейство Уэсли. Верный своему обещанию, Орен ограничил визит пятнадцатью минутами, но ограничить восторг и энергию девочек было невозможно.
Они принесли ему шоколадное печенье, которое испекли сами, и не успокоились, пока он не съел две штуки. Грейс пришла с большим пакетом.
– Тут пижама, – сказала она. – Не знаю, позволят ли они тебе ее носить, но пусть будет на всякий случай. Я и тапочки принесла.
Он схватил ее руку и поцеловал:
– Выходи за меня замуж?
Девочки счастливо завизжали, и пришлось их успокаивать. Они без конца болтали, они были очаровательны, но Вик устал ужасно. Как ни стыдно ему было, он с облегчением вздохнул, когда они ушли, обняв его на прощание.
Орен в их присутствии про дела не говорил, дождался, пока все семейство не выйдет в холл, и только тогда сообщил Вику, что Лозадо снова на свободе.
– Сержант отказался устанавливать за ним наблюдение. И сегодня в полночь он снимет охрану в больнице.
– Ты меня предупреждаешь? Орен серьезно кивнул:
– Следи за своей спиной. С завтрашнего дня полицейское управление Форт-Уэрта тебя не охраняет.
Вика это устраивало. Ему не нужна полицейская охрана, потому что платить за нее придется свободой. Сегодня, узнав о решении областного прокурора, он сделал вывод, что властям с Лозадо не справиться. Юриспруденция ограничена моральными барьерами, а Лоза-до действует вне этих барьеров.
Если Вик захочет достать Лозадо, он должен сделать это в одиночку. Чтобы выравнять шансы, ему придется действовать безжалостно. Он не сможет этого сделать, если за ним постоянно будет таскаться охрана.
Вик спросил, где его пикап.
Орен подозрительно поднял брови:
– А что?
– Хочу знать, где он.
– Зачем?
– Потому что это моя машина.
Орен неохотно сообщил ему, что пикап стоит около его дома.
– Я взял на себя смелость сдать твой номер в мотеле. Когда эксперты закончили, я собрал твои вещи и вывез их оттуда.
Вику хотелось уточнить, куда он дел его пистолет, но он воздержался. Не стоит зря волновать Орена.
– Спасибо. Мне бы не хотелось возвращаться в ту комнату.
– Я так и подумал. Все твои вещи заперты в пикапе. Он стоит перед моим гаражом.
– А ключи?
– Я спрятал их вместе с твоим бумажником в надежном месте в доме.
«От кого? – подумал Вик. – От меня?» Но уточнять не стал.
– Спасибо, напарник.
Орен не ответил на невинную улыбку Вика, вероятно, сообразив, что она не совсем искренняя.
Предстояло вытерпеть еще несколько длинных вечерних часов. Постепенно движение в коридоре почти прекратилось. Подносы с остатками ужина собрали и увезли на кухню. Врачи закончили обход и разошлись по домам. Посетители покинули больницу. Сменились сестеры и санитары. Больница готовилась к ночи.
В одиннадцать часов зашла сестра, чтобы дать ему болеутоляющую таблетку.
– Хотите, опущу жалюзи?
– Будьте добры. А то утром солнце слепит. Когда она направилась к окну, он равнодушно сказал:
– Как, однако, не повезло доктору Ньютон. Сестра рассмеялась:
– Не повезло? Хотела бы я вот так сразу получить отпуск.
– Отпуск? А мне показалось, доктор Шугармен сказал, что она приболела.
– Нет, она взяла несколько дней отпуска, вот и все. Он покрутил пальцем у виска:
– У меня от этих лекарств мысли путаются.
– Бывает.
– Когда вернется доктор Ньютон?
– Она со мной свое расписание не обсуждала, – усмехнулась сестра. – Да вы не волнуйтесь. Доктор Шугармен – милашка.
Пока сестра закрывала жалюзи, он сделал вид, что проглотил таблетку. Поставил пустую чашку на поднос, и она покатила столик к двери.
Вик поправил подушку и широко зевнул:
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мистер Треджилл. Желаю хорошо выспаться.
Когда Лозадо открыл дверь в свою квартиру, уже совсем стемнело. Он с удовольствием увидел, что все его инструкции были выполнены. В квартире было тихо и чисто, как в церкви.
Он знал, что его ждет, потому что адвокат предупредил его об обыске. У него и раньше обыскивали жилье; начиная со средней школы. Тогда явились копы из отдела по борьбе с наркотиками с ордером на обыск. Они преуспели только в том, что выглядели последними придурками и запугали родителей и его идиота-брата. С той поры его жилье обыскивалось много раз с таким же энтузиазмом и с теми же результатами.
Поэтому он из тюрьмы попросил своего адвоката связаться с фирмой, занимающейся уборкой, и поручить им привести его квартиру в полный порядок, продезинфицировав ее, чтобы уничтожить полицейскую заразу. Он также договорился о проверке квартиры на предмет подслушивающих устройств.
– Там чисто, – сказал адвокат, когда они праздновали его освобождение в городском клубе. – Во всех смыслах.
Адвокат никогда не спрашивал, виноват Лозадо или нет. Лозадо платил, ему огромный гонорар ежегодно, что позволяло адвокату заниматься только его делами и много играть в гольф. Он мог вести жизнь богатого плейбоя, и поэтому его мало интересовало, виноват или не виноват Лозадо.
– Но это дело временное, – предупредил адвокат. – Следите за теми, кто бывает в вашей квартире.
Лозадо в этих предупреждениях не нуждался. Он уже сказал управляющему домом, что впредь не будет нуждаться в услугах его горничных. Он нанял своего собственного эконома, которого горячо порекомендовал ему один из его бывших весьма удовлетворенных клиентов. Его заверили, что у юноши высокая квалификация и что ему можно полностью доверять.
Развлекать женщин у себя дома он тоже не собирался, кроме Ренни, разумеется. Он пользовался услугами той дурочки, Салли Хортон, потому что она оказалась под рукой. В конечном итоге выяснилось, что этого не следовало делать. Он будет заниматься сексом вне дома, пока Ренни не поселится у него навсегда.
Он так замечательно с ней общался, пока не ворвался этот Уэсли с пистолетом. Совсем как в плохих детективных шоу. Смех, да и только. Неужели он не понимает, насколько смешно выглядит?
Ренни, однако, не развеселилась. Ему показалось, что она была в ужасе от всех этих копов, ворвавшихся в ее дом и испортивших сюрприз, который он так старательно готовил. Нет, она явно не обрадовалась неожиданному визиту Уэсли и компании.
Лозадо посвятил полчаса скорпионам, потом принял душ, дабы смыть с себя все воспоминания о тюрьме. Он аккуратно побрился, поскольку не доверял ржавым лезвиям, которые выдал ему штат, и в заключение проделал все ритуальные мероприятия, начиная с чистки стока и кончая отправкой полотенец в стирку.