Брайдер Юрий Михайлович. Особый отдел

   – Хорошо бы разыскать ещё парочку двойников. Вдруг у них живы родители. Это бы сильно облегчило расследование.
   Людочка перекричала всех:
   – Подождите! Мы упускаем одну немаловажную деталь. Я имею в виду поразительное сходство людей, родившихся в разных местах и в разное время. С помощью одного только искусственного оплодотворения таких результатов не добьёшься. Могут, конечно, появиться единокровные братья, но отнюдь не близнецы. Это скорее похоже на клонирование.
   – Клонирование в сороковые годы? – обуреваемый сомнениями Кондаков вновь вставил указательный палец в ухо, тем самым принудив Людочку потупиться. – Маловероятно… Насколько мне известно, эта проблема не решена до сих пор.
   – А я, наоборот, слыхал, что она уже давно решена, только это стараются не афишировать, – возразил Цимбаларь. – Полсотни лет – это не срок. Ты же сам видел в подвале у коллекционера автомат, сделанный ещё в тысяча девятьсот пятнадцатом году. Простые люди про такое оружие и слыхом не слыхивали, а кое-кто его уже делал. Любая идея, прежде чем стать общепризнанной, должна сначала вызреть в умах двоих-троих энтузиастов.
   – Совпадение папиллярных линий Голиафа и президента Митина иначе как клонированием не объяснишь! – не унималась Людочка.
   – Ты не объяснишь, а я очень даже объясню, – не унимался Кондаков. – Обыкновенное совпадение, порождённое нашим природным головотяпством. Перепутали дактилокарты – вот и вся недолга.
   – Почему тогда убили Голиафа? А до этого аналогичным образом покушались на Суконко?
   – Про это мы у преступников спросим, когда их задержим! – огрызнулся Кондаков.
   – Именно! Целиком и полностью согласен, Пётр Фомич! – угодливо поддакнул Цимбаларь, и это было подозрительно уже само по себе, – Но чтобы задержать преступников, нужно сделать следующее: быстренько разработать документ о грядущей перерегистрации оружейных коллекций и довести его до сведения всех заинтересованных лиц. Причём документ настоящий, а не фиктивный; Голову даю на отсечение, что Маузер, почуявший опасность, сдаст нам оружейника, занимавшегося модернизацией «боте-патронов».
   – Эк ты загнул! – Кондаков, ещё не понявший, куда клонит Цимбаларь, даже присвистнул. – Нам такой документик не по плечу.
   – Мне не по плечу. И Ване тоже. Лейтенанта Лопаткину в расчёт можно вообще не брать. А вот для Петра Фомича Кондакова, учитывая его прежние связи, ничего невозможного нет.
   – Ну ты даёшь. – Кондаков погрузился в глубокое раздумье. – Задача непростая… Даже посложней, чем взять Гобашвили. А если из всей этой затеи выйдет дохлый номер?
   – Это верняк, клянусь! – с горячностью, свойственной только молодости, заявил Цимбаларь. – Я тебе могу назвать пять или шесть случаев, когда на убийцу и грабителей выходили через оружейников.
   – Так и быть, постараюсь, – достав палец из уха, Кондаков стал рассматривать то, что на нём осталось. – Но и тебе придётся подсуетиться. В качестве, так сказать, взаимной услуги. Как только вернётся Горемыкин, выхлопочешь через него в Министерстве бумагу для Маузера. Такую, чтобы была надёжней любых папских индульгенций. Если мы что-то обещаем, своё слово надо держать.
   – Грузишь ты меня, Фомич, – вздохнул Цимбаларь. – Причём грузишь не по делу. Да только деваться некуда…
   В это время запиликал мобильник, предназначенный для контакта с «мотоциклистами». Кондаков немедленно вручил его Людочке – дескать, ты кашу заварила, тебе и дальше хлебать.
   Цимбаларь, сделав всем ручкой, выскочил в соседнюю комнату, дабы связаться с технической службой особого отдела, контролирующей не только кабельные линии, но и вольный эфир.

Глава 10
ЛЕВ В ЧЕЛОВЕЧЬЕМ ОБЛИЧЬЕ

   – Я слушаю, – произнесла Людочка поистине ангельским голосочком (ведь могла, если хотела!).
   – Это я слушаю, – ответил звонивший, нажимая на местоимение «я».
   – Простите, – Людочка чуть-чуть замешкалась. – Не с вами ли на днях я беседовала в кафе «Ротонда»?
   – Нет, не со мной. Но я в курсе дела.
   – Какого дела? – Людочка вцепилась в эту фразу, словно курица в зазевавшегося червяка.
   – Вам виднее, – без всякого выражения произнёс звонивший.
   – В тот раз нам не удалось закончить разговор, – заявила Людочка, заранее готовая к негативной реакции. – Хотелось бы продолжить его.
   – По-моему, вы заблуждаетесь. Разговор закончился. По крайней мере, с нашей стороны. Вы получили вполне ясное и недвусмысленное предупреждение.
   – Я бы так не сказала, – возразила Людочка. – Ваши слова походили на словесную шараду. А я, к сожалению, не умею разгадывать шарады.
   – Что же вы умеете?
   Вопрос был в общем-то неожиданным, но Людочка не относилась к числу тех, кто лезет за словом к карман.
   – Это имеет какое-то значение? – парировала она.
   – Будем считать, что да.
   – Как любой нормальный человек, я умею очень многое. Например, чистить зубы, принимать душ, причёсываться, зевать, потягиваться, заваривать чай… Дальше продолжать?
   – Достаточно. Я не покушаюсь на интимные подробности вашей жизни. Мне лишь хотелось узнать: нравится ли вам выслеживать людей?
   – Нет. Кроме тех случаев, когда без этого невозможно обойтись.
   – Это не ответ.
   – Но и ваш вопрос, простите, не вопрос.
   – Ну хорошо. Обратимся к конкретике, которой пока так не хватает нашей беседе. Зачем вы ищете старика?.. Только не надо врать! – звонивший словно спохватился. – Заподозрив неискренность, я немедленно отключусь.
   – Отказывая мне в возможности лукавить, вы сами только этим и занимаетесь.
   – Не я был инициатором нынешнего разговора. Ответьте, пожалуйста, на мой последний вопрос.
   – Хорошо. Но сначала договоримся: на мою откровенность вы ответите своей.
   – Я отключаюсь. У вас в запасе ровно пять секунд.
   – Прошу вас, подождите! – Людочка сделала коллегам большие глаза, и те дружно закивали – говори, дескать, правду. – Я всё скажу… Только не знаю, как лучше выразиться… У меня есть все основания предполагать, что этот старик совершил преступление.
   – Какое преступление? – вопрос был поставлен так, что не допускал уклончивого ответа, и Людочка на мгновение замялась.
   Кондаков, закрываясь от мобильника ладонью, прошептал: «Заинтригуй его чем-нибудь, заинтригуй!»
   – Какое… – словно бы в раздумье повторила Людочка. – В списке десяти заповедей оно стоит далеко не на первом месте, но ничего более страшного люди ещё не совершали.
   – Вы подразумеваете убийство?
   – Кажется, я выразилась достаточно прозрачно.
   – Но недостаточно определённо. Грехом является —1Ишь убийство ближнего своего. Убийство врага есть не грех, а доблесть. По крайней мере, так полагали люди, писавшие Ветхий завет. Или вас больше интересует не нравственная, а юридическая сторона этой драмы?
   В вопросе ощущался скрытый подвох и Ванечка приложил палец к губам, а Кондаков опять зашипел: «Пофлиртуй с ним немного, пофлиртуй!».
   Сдержанно кивнув коллегам, Людочка продолжала:
   – Ваша словесная эквилибристика звучит как глумление над памятью человека, который был очень дорог мне.
   – Вот как! – похоже, что неизвестный смутился. – Простите великодушно. Дело принимает несколько иной оборот… Возможно, теперь я даже знаю вас, пусть и понаслышке… И вам известны причины смерти Рудольфа Павловича?
   При этих словах Кондаков показал Людочке большой палец, а Ванечка прикрыл ладонью рот, чтобы заглушить торжествующий выкрик.
   Грозя им кулаком, Людочка скорбным голосом сказала:
   – В общих чертах. И хотя эту смерть нельзя назвать случайной, убили его в общем-то ни за что. Просто на всякий случай. Согласитесь, это несправедливо… Я честно ответила вам и жду взаимности. На чьей вы стороне? – вдруг взмолилась она. – Если на стороне врагов, то нам и говорить не о чем!
   – Безусловно, я на стороне погибшего, – голос неизвестного дрогнул. – Но это вовсе не означает, что мы союзники.
   – Почему? Разве враг моего врага не является моим другом?
   – Эта присказка никогда не вызывала у меня восторга. От неё веет чем-то дремучим, первобытным. Око за око, зуб за зуб… В двадцать первом веке такая мораль выглядит более чем сомнительной.
   – Какой же моралью вы посоветуете воспользоваться мне?
   – Чем-то более гуманным… Например, не подставляй свой зуб. Не провоцируй того, кто может покуситься на твоё око, а равно и на око ближнего твоего.
   «Молодец, разговорила!» – Кондаков похлопал её, но почему-то не по плечу, как это полагается, а по груди.
   Отпихнув его, Людочка продолжала:
   – Что же делать, если глаз уже вытек, а зуб безвозвратно потерян, причём вместе с головой? Терпеть, глотая слёзы?
   – Во всяком случае, не посвящать себя мщению. Вы же молодая, цветущая женщина. У вас растёт прекрасная дочь. – Услышав эти слова, Ваня сделал губки бантиком и закатил глазки. – Зачем ввязываться в дело, которое для вас может обернуться новой кровью?
   – А если преступление повторится?
   – Для этого нужно чрезвычайное стечение обстоятельств. Поверьте, мы контролируем ситуацию.
   – Контролируете? А как же смерть Рудольфа Павловича?
   – Здесь в первую очередь виноват он сам. И вы это должны понимать.
   Повинуясь диким гримасам Кондакова, Людочка с горестным вздохом сказала:
   – Понимаю. Но мне от этого не легче. И потом, как можно контролировать ситуацию, в которой замешан маньяк?
   – Успокойтесь. Человек, в поиски которого вы так опрометчиво пустились, вовсе не маньяк.
   – Ну конечно, он ангел!
   – Он заложник долга. Неверно понятого долга. В этом его беда.
   – И наша тоже!
   – Что же поделаешь, если так случилось. Амор фати, что значит…
   – Не надо, я поняла. Но мне ближе иные принципы. Пэрэат мундус эт фиат юстициа.
   – Будем полагать, что это неуместная шутка. Ещё раз предостерегаю вас от необдуманных действий.
   – Кстати, а мы знакомы? – спросила Людочка уже совсем другим тоном.
   – Вряд ли. Но я видел вас на фотографии. Ещё совсем маленькой. Хотя уже тогда было понятно, что из вас вырастет красавица.
   – А хотите я расскажу вам… – загадочным голосом начала Людочка и вдруг умолкла.
   – Ну-ну! – незнакомец сразу заглотил крючок. – Что вы хотите рассказать? Слушаю внимательно…
   – Я расскажу, каким вы мне представляетесь…
   В голосе Людочки появились нотки, свойственные скорее обольстительнице, чем мстительнице.
   – Будет интересно узнать…
   – Вам около пятидесяти. Может, чуть больше. Хотя выглядите вы ещё вполне достойно. С детства вы отличались незаурядными способностями, неплохо учились и вас частенько ставили в пример сверстникам. К сожалению, в семье вы были причиной раздоров. Отец частенько упрекал вашу мать за то, что сын совершенно не похож на него. Повзрослев, вы заразились вольнодумством, но от прямого конфликта с государством воздерживались. По натуре вы скорее лирик, чем физик. Ваша жизнь, можно сказать, удалась, хотя высоких чинов вы так и не достигли. Положение вещей, существующих ныне, вас тоже не устраивает и на выборах вы голосовали за правых. Судя по всему, вы недавно перенесли серьёзное заболевание. Разве не так?
   – И так, и не так. Вы нарисовали, так сказать, обобщённый портрет моего поколения, позаимствовав некоторые индивидуальные черты у собственного отца, пусть земля будет ему пухом. Но что касается частностей, вы ошибаетесь. Учился я действительно неплохо, но рос в неполной семье. По натуре я чистый физик. Закончил радиотехнический факультет и всю жизнь работал по этому профилю. С болезнью вы, слава богу, тоже ошиблись. Не спорю, операцию я перенёс, но это была банальная язва желудка. Прорицательница из вас аховая.
   – Но, по крайней мере, вы не москвич! – выпалила Людочка. – Тут уж промашки не будет.
   – И опять пальцем в небо! Я коренной москвич. На Шаболовке родился.
   – Это всё телефон виноват, – стала оправдываться Людочка. – Техника не заменит живое общение. Вот если бы нам лично встретиться…
   – Увы. Обещать этого не могу. Хотя, признаться, вы меня изрядно заинтриговали.
   – Тогда позванивайте иногда. Поболтаем.
   – Засечь меня хотите? – незнакомец хмыкнул, и было непонятно, шутит он или говорит серьёзно.
   – Хотела бы – давно засекла, – с беспечностью, давшейся немалой ценой, ответила Людочка.
   – Тут вы преувеличиваете свои возможности. Готовясь к этому разговору, я принял целый ряд предосторожностей, позволяющих мне сохранить анонимность. Организовать всё это вновь будет делом весьма хлопотным и довольно дорогостоящим.
   – Зачем же вновь прибегать к предосторожностям, если вы убедились в чистоте моих помыслов?
   – Так-то оно так, но не забывайте, что ваш телефон могут контролировать недобросовестные люди. Вы указали его в объявлении совершенно зря. На это время можно было воспользоваться абонентским ящиком.
   – Простите, не учла. Кроме того, я и предположить не могла, что столь древний на вид старик является поклонником «Авторадио».
   – Он уже давно действует не один. Примите это к сведению.
   – Не пугайте меня. Лучше сразу скажите, что мне угрожает опасность.
   – Думаю, это не соответствует действительности. Прекратите сыскную деятельность и можете спать спокойно. А ваши душевные раны залечит время.
   – Постараюсь следовать вашим советам. И при случае отблагодарю за них. Женская интуиция подсказывает, что мы ещё встретимся.
   – В этой жизни нет ничего невозможного… Вы поддерживаете отношения с Верой Васильевной?
   Следуя принципу «Если не знаешь что говорить, да или нет, говори да», Людочка ответила: «Конечно», – и угадала.
   Восприняв это как должное, незнакомец попросил:
   – Будете звонить ей в Торонто, передавайте мои самые искренние соболезнования.
   – От кого передавать?
   – От Льва.
   – А дальше?
   – Она поймёт.
   Мобильник пикнул, возвещая окончание весьма плодотворной беседы.
   Следующая минута была целиком посвящена ликованию. Людочку зацеловали и затискали. Даже Цимбаларь, явившийся чуть погодя, с уважением сказал:
   – Ты, Лопаткина, словно волшебница. Развела этого дяденьку, словно лоха. Ещё чуть-чуть, и он созрел бы для секса по телефону.
   Сам он успехами похвастаться не мог. Номер телефона, которым пользовался незнакомец, установить так и не удалось, несмотря на все ухищрения специалистов из технической службы. Единственная более-менее достоверная весть была такова: во время разговора абонент постоянно перемещался где-то за пределами кольцевой автодороги.
   – Хитер бобёр, – сказала раскрасневшаяся от всеобщего внимания Людочка. – Даром что радиоинженер. На мякине его не проведёшь.
   – Тем не менее тебе это удалось, – констатировал Кондаков. – Вот что значит женщина! Всё от вас – и плохое, и хорошее.
   – Но хорошего всё же больше, – скромно заметила Людочка. – И примеров тому не счесть.
   – Короче, давайте по-быстрому подведём итоги, – предложил Цимбаларь. – Что новенького мы имеем по старику с тростью?
   – По старику сведений почти не прибавилось, за исключением лишь того, что он не маньяк-убийца, а заложник долга. Скорее всего, кадровый энкавэдэшник, продолжающий неправедное дело, начатое полвека назад. Впрочем, к нынешнему моменту он успел обзавестись последователями. Но об этом мы и так догадывались.
   – Давай тогда про Голиафа.
   – Тут нам повезло значительно больше. Если весь этот разговор не был изощрённой провокацией, то теперь нам известно даже имя убитого – Рудольф Павлович. Кроме того, создаётся впечатление, что он прибыл сюда из-за границы. По крайней мере, в Торонто его дожидается некая Вера Васильевна, скорее всего, жена.
   – А где это – Торонто? – поинтересовался Кондаков.
   – В Канаде, на берегу реки Святого Лаврентия, – сообщил Цимбаларь. – А ты ещё хвалился, что объездил весь свет.
   – Я имел в виду страны третьего мира, – вынужден был признаться Кондаков. – Капстраны для меня были закрыты.
   – По причине страсти к игорным домам и дорогим потаскухам, – как бы между прочим добавил Ваня Коршун.
   Не обращая внимания на эту в общем-то обычную пикировку, Людочка продолжала:
   – В Москве у Рудольфа Павловича осталась дочка, за которую меня и принял звонивший. К сожалению, ничего конкретного о ней не известно.
   – За исключением того, что она имеет привлекательную внешность, – вставил Кондаков.
   – Из симпатичных малышек частенько вырастают уродины; – возразила Людочка. – И вот что ещё… Из разговора вытекает, что это дочка от первого брака.
   – Или она просто разругались с мамочкой, укатившей за границу, – высказался Ваня.
   – Теперь перейдём к звонившему, – сказал Цимбаларь. – Кличку «Мотоциклист» мы уже можем смело заменить на имя Лев. Что ещё о нём можно сказать?
   – Скорее всего, он из той же компании, что и генерал Селезень с покойным Голиафом, ныне превратившимся в Рудольфа Павловича. Родился в Москве, где-то в районе Шаболовки. Закончил радиотехнический факультет какого-то технического вуза. Всю жизнь работал по специальности. Являет редкий по нынешним временам пример истинного интеллигента, тактичен, образован.
   – Кстати, о чём вы с ним балакали по латыни? – поинтересовался Кондаков.
   – Он сказал примерно следующее: «Надо с радостью следовать року». Я возразила: «Правосудие должно свершиться, пусть даже погибнет мир».
   – Скажи пожалуйста! – присвистнул Кондаков.
   Людочка между тем продолжала:
   – В прошлом этот Лев был близким приятелем или даже другом покойного. Не так давно он перенёс операцию по поводу язвы желудка.
   – Линия Рудольфа Павловича кажется мне наиболее перспективной, – заявил Кондаков. – Нужно затребовать у пограничников списки всех пассажиров, прибывших к нам в апреле через международные аэропорты. Особое внимание обратить на рейсы из Северной Америки. Рудольф Павлович мимо нас не проскочит. Это ведь не какой-нибудь Иван Иванович или Джек Джексон.
   – Если он иностранный подданный, то отчество в паспорте указано не будет, – сообщила Людочка. – Да и имя могло измениться в очень широких пределах. Рудольфо, Ральф, Рауль, Руди, Род.
   – Зато фамилия у этого Рудольфа будет русская, – упорствовал Кондаков. – Сразу в глаза бросится.
   – Совершенно не обязательно. Длинные и труднопроизносимые славянские фамилии на Западе зачастую усекаются. В Америке вы, скорее всего, были бы госполином Кондаком.
   – У нас в наружке работает природный русак по фамилии Браун, – добавил Цимбаларь. – Так что на фамилию ориентироваться не приходится. Да и прибыть к нам этот Рудольф Павлович мог не только самолётом.
   – А как ещё? – поинтересовался Кондаков. – На собаках через Северный полюс?
   – Вспомните, в апреле по всей европейской части России лили шквальные дожди. Шереметьево в ту пору было закрыто на целую неделю. Самолёт по метеоусловиям могли посадить в Варшаве или Хельсинки, а уж оттуда пассажиры добирались к месту назначения на поезде. Я таких примеров сколько угодно знаю.
   – Короче, куда ты клонишь? – не выдержал Кондаков.
   – Без пограничников нам, конечно, не обойтись. Но дело это тонкое. Придётся перебрать тысячи фамилий. Одной усидчивости здесь мало. Нужен ещё холодный расчёт и интуиция, то есть именно те качества, которые нам сегодня продемонстрировала госпожа Лопатка, уж позвольте мне воспользоваться её собственным лексиконом. Только будь осторожна. – Цимбаларь воззрился на Людочку с почти братской заботой. – Брать на абордаж пограничников – это совсем не то, что трясти Главное управление по охране материнства и детства. Там парни горячие, одними комплиментами не обойдутся. Готовьтесь к рукопашной.
   – Мне не привыкать, – вздохнула Людочка. – Меня ведь и в акушерско-гинекологической конторе едва не изнасиловали.
   – Кто? – хором вскричали все как один сотрудники опергруппы мужского пола. – Кто этот поганый извращенец?
   – Это извращенка, – призналась Людочка. – Причём не поганая, а распрекрасная. Брюнетка с антрацитовыми глазами.
   – Ну это совсем другое дело, – мужская часть опергруппы вздохнула с облегчением. – Тут криминала нет. Даже, наоборот, пикантно.
   – Вот что значит мужская психология, – посетовала Людочка. – Везде двойные стандарты.
   Воспользовавшись удобным моментом, Кондаков заявил:
   – Уж если всё складывается так удачно, то, наверное, и бумага против оружейных коллекционеров не нужна.
   – Не отлынивай, Пётр Фомич, – упрекнул его Цимбаларь. – Пока что наша удача всё больше на словах. Подход к хозяину «боте-патронов» мы должны найти сами. Так что труби поход… Ну а мы с Ваней, как всегда, отправляемся в свободный поиск.
   – Причём каждый сам по себе, – уточнил Ваня Коршун.
   – Только, пожалуйста, обходи стороной бродячих котов и потенциальных педофилов, – попросила Людочка.
 
   Кроме довольно скудных биографических сведений, случайно (а может, и преднамеренно) обронённых в телефонном разговоре, Цимбаларь располагал ещё и парным портретом «мотоциклистов», один из которых, скорее всего, и был тем самым велеречивым Львом.
   В успех своих поисков он не очень-то верил, однако ждать от моря погоды (вернее, достоверной информации от Людочки и Кондакова) отнюдь не собирался. Перво-наперво Цимбаларь решил прочесать Шаболовку, благо этот район был ему достаточно знаком – здесь он когда-то начинал службу в должности помощника дежурного по вытрезвителю. Времена были по-своему замечательные – как-никак социальный катаклизм. Если не зевать, всегда будешь с наваром. Большинство крупных состояний возникло именно в ту смутную пору.
   Соваться в родильные дома, имея на руках только приблизительный год рождения, имя Лев и довольно условный портрет потрепанного жизнью пятидесятилетнего гражданина, конечно же, не стоило.
   То же самое касалось и технических вузов. За период, совпадающий с юностью разыскиваемой особы, их могли окончить сотни радиоинженеров, носивших это довольно популярное имя, а распознать в плешивом и обрюзгшем ветеране безусого недоросля мог разве что специалист по физиогномике или ученик профессора Герасимова, умевшего, как известно, восстанавливать точный человеческий облик по костям черепа.
   Поэтому Цимбаларь, заручившись списком учреждений и организаций, в штатном расписании которых числились должности радиоинженеров и радиотехников, стал последовательно обходить многочисленные НИИ (как открытые, так и закрытые), телеателье, АТС, компании пейджинговой и мобильной связи, радиорелейные станции и даже поликлиники, где работникам данной специальности вменялось в обязанности обслуживание сложной диагностической аппаратуры.
   Однако все его старания оказались зряшними. Пять или шесть выявленных Львов пребывали ещё в том возрасте, который принято называть цветущим, а предъявленные для опознания портреты вызывали у досужей публики самые разнообразные толки.
   Кто-то узнавал на них международного террориста Усаму бен Ладена, кто-то ныне покойного маршала Баграмяна, кто-то киноактера Михаила Геловани, а старушка-вахтерша даже обнаружила в одном из фигурантов несомненное сходство с глубоко ненавистным ей Никитой Сергеевичем Хрущёвым.
   – А разве его до сих пор не посадили? – искренне удивилась она.
   – Ищем, – сдержанно ответил Цимбаларь.
   – Давно пора, – обрадовалась наивная старушка. – Вы заодно и Горбачёва изловите. Пусть мои сбережения вернёт. Цельных восемьсот рубликов!
   Уже под вечер, отработав едва ли третью часть обширного списка, Цимбаларь заглянул в местное отделение милиции, которое было дорого ему примерно так же, как и самая первая женщина – пусть страшненькая, грязная и пьяная, но первая!
   Скоро выяснилось, что его знакомых в отделении почти не осталось – здесь, как и на фронте, один год можно было смело считать за три, хотя доблестных стражей правопорядка косили вовсе не вражеские пули, а пьянство, мздоимство и двурушничество.
   Стоило только Цимбаларю извлечь из памяти фамилию какого-нибудь давнего приятеля, как ему отвечали: этот сидит в Нижнем Тагиле в специальной «ментовской зоне», этот лечится в психушке от белой горячки, этот разбился в лепёшку на собственном «Бугатти», а этот подвизается в охране коммерческих структур, что было вообще равносильно прямому предательству.
   Впрочем, не обошлось и без приятного сюрприза. Должность заместителя начальника (какого из трёх, Цибаларь так и не понял) временно замещал Сева Пуркис, его ровесник и добрый знакомый, выходец из того самого достославного вытрезвителя.
   – Ты где сейчас? – первым делом осведомился тот.
   – В главке, – уклончиво ответил Цимбаларь.
   – Поди, полковник уже?
   – Нет, капитан.
   – А что так?
   – Должность не позволяет.
   – Мало ли этого добра в столице! Переходи к нам, – охотно предложил Пуркис. – В паспортном столе на днях сразу три должности освободились, в том числе и майорская.
   – С чего это вдруг? У вас, случайно, не эпидемия?
   – Она самая, – с кислой ухмылкой подтвердил Пуркис. – Эпидемия взяточничества. Брали, гады, налево и направо. Вот служба собственной безопасности и заинтересовалась. Теперь из-за этих лихоимцев и начальник в своем кресле не усидит. Но эту должность, прости, для себя берегу.
   – Желаю удачи. – Сказано это, между прочим, было от чистого сердца.
   – Так что же насчёт моего предложения?
   – В паспортный стол? Уволь. Я человек слабый, могу подпасть под дурное влияние.