Брайдер Юрий Михайлович. Особый отдел

   – Пушкин – это, конечно, святое, – вздохнула Людочка. – Но мне-то как быть? Я ведь к тебе за советом пришла…
   – Нашла к кому! – фыркнул Цимбаларь. – Я ведь всего лишь опер. Даже не старший опер, а рядовой. Что я тебе могу посоветовать? Вдвоём мы такое дело при любом раскладе не потянем. Надо на поклон к серьёзным людям идти. Первым делом я планирую перетереть эту тему с дедом Кондаковым. Отказавшись от всех слабостей и пороков, свойственных нашему брату, он сильно просветлел умом. Тем более у него стаж в органах чуть ли не тридцать пять лет. Опыт, связи… Пусть он своё веское слово скажет.
   – И когда это будет?
   – Сегодня он на службе, – задумался Цимбаларь. – Завтра, наверное, возьмёт выходной. Дача у него, пора грядки сажать… Значит, послезавтра с утра.
   – Послезавтра с утра я должна быть на работе. Это во-первых. А во вторых, я не имею права тянуть с ответом на запрос. Если я не дам его завтра, из райотдела на меня настучат. У них ведь тоже сроки поджимают. Будет у меня третий выговор.
   – А ты дай отрицательный ответ, – посоветовал Цимбаларь. – Нет, мол, такого по нашему спецучёту, и баста.
   – Тогда они неопознанный труп спешно захоронят. Знаешь, сколько таких после праздника добавится?
   – Догадываюсь… Тогда придётся наведаться к Кондакову сегодня.
   – Предупреди сначала, чтобы он никуда не ушёл. – Людочка протянула Цимбаларю свой изящный мобильник.
   – Если предупредить, он обязательно смоется. Тот ещё лис…
 
   В отличие от Цимбаларя, Кондаков выслушал Людочку молча, не задав ни единого уточняющего вопроса, а потом минут пять изучал обе дактилокарты в лупу.
   Закончив сравнительный анализ, он категорически заявил:
   – Это ерунда. Обычная ошибка. Когда скопом дактилоскопируют целую гурьбу народа, на бланках могут перепутать установочные данные. Моську запишут Слоном и наоборот. Один такой случай в моей практике имелся. Году этак в семидесятом постовой задержал двух пацанов. Уже и не помню за что, скорее всего за какую-то мелочёвку, но пальчики на всякий случай у обоих откатали. А поскольку дежурный по обычаю тех времен был слегка под мухой, фамилии на дактилокартах перепутал. После этого один из задержанных, к примеру, Иванов, катился по наклонной плоскости всё дальше и со временем стал утюгом, то есть вором в законе, не чурающимся убийств. А второй, скажем, Петров, всё осознал, исправился, окончил университет и стал делать карьеру на государственном поприще. В конторе, где он служил, случилась кража из сейфа и у всех особ, имевших к нему доступ, как водится, сняли отпечатки пальцев. И очень скоро выяснилось, что заместитель начальника треста вовсе не Петров, как считалось прежде, а некто Иванов, бандит со стажем, по которому, как говорится, давно верёвка плачет. В конце концов истина восторжествовала, но безвинно пострадавшему Петрову это стоило обширного инфаркта.
   – Ты полагаешь, что этим феноменом и заниматься не стоит? – уточнил Цимбаларь.
   – Почему же! Проверить надо. Случай сам по себе прелюбопытнейший. Человек в одних трусах, без головы, но с пальчиками всенародно избранного президента. Однако без санкции Горемыкина вам не обойтись, поверьте моему опыту. Дело, похоже, масштабное.
   – А если Горемыкин запретит расследование? – поинтересовался Цимбаларь.
   – Запретит, ну и ладно, – пожал плечами Кондаков. – Не вижу никакой разницы в том, от какого президента будет страдать наш народ – от законного или от подставного… У народа участь такая – страдать. Как у бабы рожать. Всё зависит не от конкретного человека, а от предопределённости, которая выше людей, идей и государей. Император Александр Павлович, к примеру, был либералом, умницей и вообще душкой, а правил страной рабов и ничего с этим, при всём своём желании, поделать не мог. Мы пешки в руках провидения, а сильные мира сего – и подавно.
   – Да вы, Пётр Фомич, похоже, в мистику ударились, – невесело улыбнулась Людочка.
   – Лучше в мистику, чем в маразм, – парировал Кондаков. – Но и здравый смысл я не растерял, можете быть уверены. Ну, допустим, раскроете вы подмену. А что дальше? Кремль пойдёте штурмовать? Или ополчение против самозванца соберёте, как при Минине и Пожарском?
   – Не знаю, – задумалась Людочка… – В ФСБ надо будет сообщить или в Думу…
   – Детка, такие дела без участия ФСБ не делаются. – Кондаков любовно подышал на перстень, по его собственной версии, принадлежавший некогда вождю румынского народа Николае Чаушеску. – Никто бы Никиту Хрущёва не скинул, если бы тогдашний председатель комитета Семичастный не переметнулся на сторону его врагов. Это большая политика! Думаете, кто Кеннеди застрелил? Эдгар Гувер, не иначе… Завтра я лично схожу к Горемыкину и доложу всё как есть.
   – А как же лук и морковка? – участливо поинтересовался Цимбаларь.
   – Гори они ясным огнём… Какая морковка, если родина в опасности! Ты, Лопаткина, эти дактилокарты оставь мне.
   – Эти не могу. – Людочка покачала головой. – Я их завтра должна на место вернуть. Но я заранее сделала копии на ксероксе.
   – Умница. – Кондаков кончил полировать перстень и теперь любовался его блеском. – За сообразительность и высокое чувство долга выражаю тебе, гражданка Лопаткина, благодарность. Пока что устную.
   – Не гражданка Лопаткина, а лейтенант Лопаткина, – поправила Людочка.
   – Да ну! – воскликнул Кондаков. – Вот так новость! Я уже год, как не пью, но такое событие нельзя не отметить. Сейчас сгоняем Сашку за шампанским. Я ведь, считай, был твоим первым наставником на оперативном поприще.
   – Этого я, Пётр Фомич, что-то не припоминаю, а вот как вы мне однажды колготки своим перстнем порвали, прекрасно помню, – лукаво прищурилась Людочка.
   – Неужели! И как это ты умудрилась своими колготками за мой перстень зацепиться? – удивился Кондаков и захохотал вместе со всеми. – А впрочем, у тебя ноги длинные, почти как у страуса. Не ровён час и за погон кому-нибудь зацепишься…
   Веселье было прервано появлением дежурного по отделу майора Свешникова. Тоном, не допускающим возражений, он заявил:
   – Кондаков, на выезд! В Типографском переулке какая-то нечисть чердак в жилом доме разносит. На людей, говорят, не похожи. Морды жёлтые, волосы зелёные. По предварительным сведениям, вооружены, но чем именно, пока неизвестно… И ты, Цимбаларь, здесь? – он осклабился. – Отлично. Поедешь в институт точного приборостроения. Оттуда звонили, что памятник академика Шлямбера другим боком к проходной повернулся.
   – Я сегодня выходной! – огрызнулся молодой опер.
   – Ничего не знаю! Все люди в разгоне. Если откажешься, рапорт на тебя напишу!
   – Тьфу! – Цимбаларь в сердцах сплюнул, что, по-видимому, было знаком согласия.
   – Вызывай службу спасения, «Скорую помощь» и территориалов. – Кондаков решительным жестом подтянул брюки и полез в сейф за пистолетом.
   – Спецназ главного разведуправления не требуется? – глумливо осведомился дежурный. – Много чести для Типографского переулка будет. Сам как-нибудь справишься… А посторонних прошу покинуть служебное помещение! – это относилось уже к Людочке.
   – Ты, Свищ, как был балбесом, так им и остался, – хладнокровно ответила девушка. – Когда я стану начальником вашего отдела, тебя уволю в первую очередь.
   – Испугала! – дежурный вновь осклабился. – Начальником она станет, как же! Но если такая беда вдруг и случится, я уже буду правнуков нянчить да петь по средам в хоре ветеранов клуба имени товарища Дзержинского.

Глава 3
ВАНЯ КОРШУН, ГРОЗА ПРЕСТУПНОГО МИРА

   Судьба-вертихвостка, накануне разбросавшая нашу троицу в разные стороны, на следующий день вновь соединила их в кабинете полковника Горемыкина, причем Кондаков безвылазно сидел там с самого утра, Цимбаларь спешно явился из следственного изолятора, где всеми доступными средствами склонял к сотрудничеству Верховного Мага Храма Огня и Силы, а Людочку Лопаткину вызвали фиктивным звонком, якобы приглашавшим её в ведомственную поликлинику для прохождения внеочередной диспансеризации.
   В просторном кабинете стульев было побольше, чем в кабаке средней руки, но приглашённые разместились согласно своим собственным представлениям о субординации – Цимбаларь и Людочка поодаль, возле стеночки, а Кондаков чуть ли не под боком у начальника. Он даже свою видавшую виды папку положил на стол Горемыкина, и тому пришлось деликатно отодвинуть её в сторону.
   Совещание началось сразу после того, как громоздкие напольные часы – непременный атрибут подобных кабинетов – прозвонили три часа пополудни.
   Вступительное слово, как водится, произнёс Горемыкин.
   – Всем вам известен повод, вследствие которого мы здесь собрались, – начал он официальным тоном, по своей всегдашней привычке глядя не на собеседников, а в отполированную до зеркального блеска столешницу. – И повод этот, надо признаться, прискорбный.
   Горемыкин умолк, как бы ожидая ответных реплик, но присутствующие дипломатично промолчали, только Кондаков, съевший за завтраком переперчённую сосиску, сдавленно икнул.
   – Скажу прямо, выдвинутая вами версия о том, что в высших эшелонах государственной власти произошла преступная подмена, не только не выдерживает критики, но и не согласуется со здравым смыслом. – Горемыкин покосился на висевший справа от него портрет президента. – Но особый отдел для того и создан, чтобы заниматься происшествиями, выходящими за рамки логики и существующих научных представлений. Поэтому я санкционирую расследование. Полагаю, что моего слова будет для вас достаточно.
   Кондаков посмел что-то вякнуть о желательности письменного распоряжения, но Горемыкин так глянул на него, что у старого законника сразу пропал дар речи.
   – Надеюсь, вы понимаете всю меру ответственности, которая ложится на ваши плечи? – продолжал начальник, обращаясь как бы к своему собственному мутноватому отражению. – Каков бы ни был результат расследования, он не должен стать достоянием общественности. Гласность гласностью, но закон о государственной и служебной тайне ещё никто не отменял.
   – Постараемся всё сделать в лучшем виде, – заверил начальника Цимбаларь. – Будем регулярно докладывать вам о каждом своём шаге.
   – В этом нет необходимости, – взгляд начальника переместился на потолок, что было плохим предзнаменованием. – С сегодняшнего дня я нахожусь в очередном отпуске. А моему заместителю знать о целях расследования совершенно необязательно.
   – На содействие иных служб можно рассчитывать? – к Кондакову вернулась речь, правда, вместе с икотой.
   – Не только можно, но и нужно. Само собой, не посвящая их в главное… Что касается трупа, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор, я распорядился доставить его в один из частных моргов. Там он никому не будет мозолить глаза.
   – А как быть с территориалами? – поинтересовался Цимбаларь. – Забирать у них материалы?
   – Зачем же. Пусть делают своё дело. А мы займёмся параллельным расследованием.
   – Так-то оно так, но хотелось бы знать, что они успели накопать.
   – Для сбора необходимой информации в районный отдел будет направлен ответственный работник главка. Официальная версия – инспекторская проверка. Роль инспектора исполнит капитан Цимбаларь. Соответствующее предписание уже заготовлено. – Горемыкин возложил длань на кожаный бювар, находившийся слева от него. – Заодно придётся провести учебную тревогу, стрельбы из табельного оружия, совещание с участковыми и приём жалоб от населения. По результатам проверки составите справочку о состоянии служебной деятельности и боевой подготовки отдела. Всё должно быть оформлено так, чтобы потом комар носа не подточил.
   Теперь окаменел уже Цимбаларь, чья пылкая душа терпеть не могла всякой показухи, апофеозом которой и были так называемые инспекторские проверки. Но он уже понял, что никакие возражения сегодня не принимаются, а потому смолчал.
   – Теперь касательно вас, Людмила Савельевна, – Горемыкин говорил так, будто бы видел Людочку впервые. – Хочу поздравить с включением в только что созданную оперативную группу. Как говорится, сами кашу заварили, сами и расхлёбывайте.
   – А как же быть с моей службой? – пролепетала Людочка, подавленная холодностью Горемыкина.
   – Своему непосредственному руководству вы предоставите справку о наличии у вас беременности сроком в тридцать две недели. – Горемыкин вновь похлопал по своему бювару. – Она, естественно, фальшивая, но составлена по всей форме с подлинными реквизитами. Этот документ избавит вас от рутинной работы и в то же время позволит без помех посещать экспертно-криминалистический центр. Сиё, в свою очередь, освободит нас от необходимости составлять официальные запросы.
   – Ну а потом? – поинтересовалась Людочка, почему-то ощупав свой чисто символический животик. – Что я скажу, когда после окончания расследования вернусь на службу?
   Тут уж Кондаков не стерпел и наставительно изрёк:
   – Если оперативная необходимость того требует, придётся родить. Ты ведь в правоохранительных органах работаешь, а не в стриптизе. Мы в твои года на смерть шли за правое дело.
   – Пётр Фомич, как всегда, утрирует, – поморщился Горемыкин. – Есть и другие, куда менее кардинальные решения. Например, можно представить всё так, будто бы у вас случился выкидыш… Впрочем, – он перевёл взгляд с Людочки на Цимбаларя и обратно, – совсем не исключено, что в процессе расследования вы действительно забеременеете.
   Это была первая шутка, которую сегодня позволил себе начальник, и, надо сказать, вышла она не совсем удачной. Зардевшаяся Людочка дерзко ответила:
   – Я, между прочим, получая погоны, давала клятву: всё, что нужно, держать на замке. И язык, и сердце, и то, посредством чего беременеют. Так не проще ли будет Петру Фомичу родить вместо меня?
   – Надо будет – я ещё и не такое сделаю, – на полном серьёзе пообещал Кондаков.
   В самый разгар этой перепалки в кабинет вошёл мальчуган лет семи-восьми, одетый в мешковатый джинсовый комбинезончик. На голове у него была бейсболка, козырёк которой скрывал не только глаза, но и нос, на ногах – грязные кроссовки. Щёчки горели неестественным румянцем – то ли аллергическим, то ли чахоточным.
   Не говоря никому ни слова, он приблизился к столу, за руку поздоровался с Горемыкиным, а потом обнялся с Кондаковым, для чего последнему пришлось согнуться чуть ли не пополам.
   – Хорошо выглядишь, Ванечка, – сказал Кондаков без всякого сюсюканья, как равный равному.
   – Маленькая собачка – всегда щенок, – хрипловатым голосом ответил пацан и, усевшись по другую сторону стола, вытащил пачку сигарет.
   Сколько помнил себя Цимбаларь, в этом кабинете никогда не курили, а сейчас Горемыкин без всяких прекословий пододвинул странному гостю хрустальную вазочку, призванную заменить собой отсутствующую пепельницу.
   Однако пацан не обратил на эту услугу никакого внимания и, жадно затянувшись, стряхнул пепел в спичечный коробок, который держал перед собой.
   – Ох, полегчало, – он даже зажмурился от удовольствия. – Считай, две недели табака не нюхал.
   – Что так? – участливо поинтересовался Кондаков.
   – А это ты видел? – пацан сдернул с головы бейсболку и под ней оказались две довольно жиденькие косички, украшенные белыми бантами. – Под девчонку работаю. Целый день у всех на виду. Маньяка-педофила подманиваю. Сегодня вечером последний выход.
   – Хочу представить вам нашего нового сотрудника Ивана… – начал было Горемыкин.
   – Можно без отчества, – перебил его наглый недомерок, пуская в потолок струю дыма. – И без фамилии. Зовите меня просто Коршун.
   – Иван… э-э-ээ… Коршун, – начальник слегка поперхнулся, – сыщик, как говорится, милостью божьей.
   – Причём в третьем поколении, – добавил Кондаков.
   – В четвёртом, – поправил малыш. – Прадед мой состоял филёром в сыскном отделении Департамента полиции. Теперь об этом, слава богу, можно говорить вслух… Одним словом, будем знакомы.
   Ваня Коршун легко соскочил со стула и приблизился к сидевшей в сторонке парочке (остальных присутствующих он, похоже, знал прекрасно). Как истый джентльмен Ваня сначала облобызал запястье Людочки и отпустил в её адрес замысловатый комплимент, а уж потом обменялся с Цимбаларем энергичными рукопожатиями.
   – Наслышан, весьма наслышан, – сказал Ваня, распространяя лёгкий запах коньяка.
   – «Квинт» употребляешь? – по-свойски поинтересовался Цимбаларь.
   – Вообще-то я употребляю «Мартель», но его в наших забегаловках не сыщешь, – откровенно ответил Ваня.
   Только внимательно приглядевшись, можно было понять, что это никакой не ребёнок, а взрослый человек очень маленького роста, короче говоря, карлик, но сложенный на диво пропорционально.
   – Как я посмотрю, при формировании вашей опергруппы оказались соблюдены все правила политкорректности, – промолвил Горемыкин. – Есть и женщина, и ветеран…
   – И инвалид, – бесцеремонно добавил Ваня Коршун.
   – И чернокожий, – не сдержался Цимбаларь.
   – Тогда не смею вас задерживать. Действуйте. – Горемыкин передал бювар с документами Кондакову, что было равносильно вручению маршальского жезла. – Как говорится, ни пуха ни пера.
   – К чёрту! – дружно ответили все, кроме Вани, наслаждавшегося курением.
   – Люди вы самостоятельные, поэтому обязанности внутри опергруппы распределите по собственному усмотрению, – продолжал Горемыкин. – Через месяц встретимся.
   – А если мы уже завтра дело раскрутим? – полюбопытствовал Цимбаларь.
   – Хотелось бы надеяться. Но результат вы всё равно доложите через месяц, – сказано это было с нажимом на последнее слово. – А сейчас позвольте откланяться. Через два часа мне нужно быть в аэропорту.
   – На Кипр, наверное, собираетесь, – льстивым голосом осведомился Кондаков. – Или в Швейцарию?
   – Свой отпуск я обычно провожу в горных ашрамах Непала, – покидая кресло, небрежно ответил Горемыкин.
   Все гурьбой направились к выходу, и провожал их запечатлённый на портрете ясный взор президента Российской Федерации Ильи Владимировича Митина – политика с безукоризненной репутацией, стопроцентного русака православного вероисповедания, поощрявшего, впрочем, и все другие официальные конфессии, примерного семьянина, спортсмена, либерала умеренного толка, в прошлом разведчика, преподавателя, администратора и экономиста, пользующегося безоговорочной поддержкой мирового сообщества и симпатиями подавляющего большинства сограждан.
   Просто не верилось, что кто-то мог покуситься на такого человека.
 
   – Каков жук! – возмутился Кондаков, когда Горемыкина и след простыл. – Ведь специально в отпуск ушёл, чтобы ответственность с себя снять! Могу поспорить, что приказ подписан задним числом. Вчерашним или позавчерашним. Если мы опростоволосимся – с него взятки гладки. А если, наоборот, докопаемся до истины – героем окажется он.
   – Похоже, Пётр Фомич, вы утрируете опять и опять, – вздохнула Людочка. – Приказы по личному составу подписываются раз в неделю по пятницам. А сегодня среда.
   – Да ему наших кадровиков вокруг пальца обвести, как мне, извиняюсь, облегчиться! – не сдавался Кондаков. – Не человек, а налим скользкий. И откуда только такие берутся?
   – Ты у него сам спроси, – посоветовал Ваня Коршун. – А то, что ты сейчас говоришь, называется «красноречием в сортире».
   – И спрошу! – пообещал Кондаков. – Обязательно спрошу. Когда на пенсию оформлюсь.
   – Ну ладно, я тоже пошёл. – Ваня поручкался со всеми, не пропустив и Людочку. – Мой клиент, наверное, уже на охоту вышел.
   – Может, помочь тебе? – предложил Цимбаларь.
   – Ещё чего! – фыркнул Ваня. – Я этого любителя клубнички порву, как морской лев пингвина!
   По самые локти засунув руки в карманы комбинезончика, он устремился к лифту. Глядя Ване Коршуну вслед, Цимбаларь неопределённым тоном произнёс:
   – Шустрый щегол.
   – Этому щеглу, между прочим, побольше лет, чем тебе, – заметил Кондаков. – И заслуги его не идут ни в какое сравнение с твоими.
   – А почему он свою фамилию скрывает? – полюбопытствовала Людочка. – И отчество тоже.
   – Забавные они очень. – Кондаков расплылся в улыбочке. – Фамилия Верзилов, а отчество Самсонович. Иван Самсонович Верзилов! Вот он и взял себе кличку – Коршун.
   – Хорошо, что не Орёл, – буркнул Цимбаларь.
   – Коршуном его деда звали, – пояснил Кондаков, – Льва Рюриковича Верзилова. Он в тридцатые годы таких авторитетов, как Федя Ювелир и Савка Шкодник повязал. В музее криминалистики выставлен топор Савки и удавка Ювелира… Между прочим, в роду Верзиловых все женщины рождаются нормальной комплекции, а мужики лилипуты, как на подбор.
   – Ваня тоже женат? – осведомилась Людочка.
   – Был. Разошлись пару лет назад. Но только не из-за Ванькиного роста. Изменял он ей самосильно. Ещё тот кобель. Ты, дочка, остерегайся его.
   – Вот ещё! Он мне носом до колена не достанет.
   – Это неважно, – Кондаков скабрезно улыбнулся, – корявое деревце в корень идёт.
   – Всё, ухожу! – решительно заявила Людочка. – Я тут пошлостей на год вперёд наслушалась. Пора и честь знать. Завтра увидимся.
   – Может, тебя проводить? – вызвался Цимбаларь.
   – А вот это необязательно! Не забывай, что я беременна на тридцать второй неделе. И, возможно, даже двойней. Мне сейчас нужно калорийно покушать, принять витамины и в постельку. И главное, никаких стрессов.
   – Но ведь беременным полезно дышать свежим воздухом, – напомнил Цимбаларь.
   – Завтра и подышим, – отрезала Людочка. – В морге.
   – Вот и правильно, – обрадовался Кондаков. – Заодно и компанию мне составишь. Я с трупами как-то не очень контактирую… А ты, Саша, с утра пораньше двигай к территориалам. Устрой им там содом и гоморру…
   – Гоморру, факт, устрою, – пообещал Цимбаларь. – А вот содом не обещаю. По этой части не специалист.
 
   Райотдел размещался в тщательно отремонтированном и надстроенном на два этажа здании бывшего детского сада, закрывшегося по причине демографического кризиса.
   Там, где прежде размещались грибки и песочницы, рядком стояли служебные автомобили, в кухонном блоке находился изолятор временного содержания, а дежурка заняла место гардеробной, о чём свидетельствовали проступающие сквозь побелку зайчата и чебурашки.
   По случаю раннего часа посетителей в ментовской конторе было немного, да и в кабинетах работа ещё только-только заваривалась. Цимбаларь, одетый в гражданское платье, попытался мышкой-норушкой проскочить внутрь и застать стражей правопорядка врасплох, но его коварным планам не суждено было сбыться.
   – Вы, гражданин, куда? – дорогу ему загородил внушительного вида амбал, судя по большим звёздам на погонах, угодивший в дежурку за какое-нибудь должностное упущение. – Вызывали вас или по собственной потребности?
   – По собственной, – смиренно ответил Цимбаларь.
   – Тогда попрошу в стороночку. Вот столик и все письменные принадлежности. Составьте заявление по имеющемуся образцу и опять подходите ко мне.
   – А устно нельзя? – поинтересовался Цимбаларь.
   – Устно принимаются заявления только о чрезвычайных происшествиях. Вас ограбили, убили, изнасиловали?
   – Да вроде нет. – Цимбаларь машинально ощупал себя.
   – Тогда в чём же дело?
   – У меня знакомый пропал.
   – Давно?
   – Неделю назад.
   – А кто он вам?
   – Говорю же, знакомый.
   – Разве у него родственников нет?
   – Откуда я знаю!
   – Хорошо, пишите. Потом кто-нибудь из дознавателей вас примет.
   – А когда искать начнут?
   – В сроки, установленные законом. – Эта туманная фраза могла означать всё, что угодно, в том числе и после дождика в четверг.
   Не получив никакого удовольствия от этой мелкой мистификации, Цимбаларь попытался вызвать дежурного на грубость:
   – Почему у вас верхняя пуговица на рубашке не застёгнута?
   Дородный подполковник уже раскрыл было рот, чтобы отчитать зарвавшегося наглеца, но, нутром почуяв неладное (вот она, знаменитая милицейская интуиция), сдержался и пальцами-сосисками неловко устранил непорядок в своей экипировке.
   Уже не таясь больше, Цимбаларь предъявил своё удостоверение, в которое было вложено предписание о проведении инспекторской проверки.
   – Здравия желаю, – дежурный немедленно взял под козырёк. – Не признал вас сразу… Раньше нас всё больше майор Котельников проверял.
   – Вот и допроверялся. – Цимбаларь старательно сохранял каменное выражение лица. – Сейчас в солнечной Воркуте полосатиков проверяет.
   Дежурный, не далее как позавчера угощавшийся в компании майора Котельникова пивом, счёл за лучшее промолчать. Территориальные органы везде крайнее звено, даже в Африке. Дослужись ты хоть до полковничьих погон, а любой лейтенантишка из министерства или главка всё равно будет о тебя ноги вытирать. Исконно русская истина: я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак.
   Единственное, на что решился дежурный, так это вкрадчиво осведомиться: