Брайдер Юрий Михайлович. Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви

   - Я себя каждым и не считаю. - Рабинович, похоже, даже слегка повеселел. Да и ты зря на себя рукой махнул... Кстати, ты пишешь сейчас что-нибудь?
   - Какой смысл? - пожал плечами Костя. - Кому моя писанина нужна? Не попадаю в русло... Читал я тут недавно кое-что. Фантастический роман. Называется "Горшок стихий". Автор не то Чирьяков, не то Савлов. Я такой шедевр под угрозой виселицы не накатаю.
   - Не пойму, тебе роман понравился или нет?
   - По мне, так лучше учебник математики читать. И доходчивее, и веселее.
   - Целиком и полностью согласен с тобой, - Рабинович хлопнул Костю по спине. - Но ты, гражданин Кронштейн, отстал от жизни. Всякие там Чирьяковы уже не являются монополистами в области фантастики. Хотя тон все еще задают, это ты верно подметил. Однако за те годы, что мы не виделись, выросло новое литературное поколение. Ребята талантливые, смелые, подающие большие надежды.
   - И печатают их? - с сомнением поинтересовался Костя.
   - Бывает... Но ведь это только начало. Уверен, что будущее за ними. Сами себя, между прочим, они называют "Девятым валом".
   - Почему?
   - Ну если Гомера, Апулея и Вергилия считать первым валом фантастики, а "Беовульфа", "Персеваля" и "Эдду" - вторым, то они как раз получаются девятым.
   - Ого! - присвистнул Костя. - А кто же тогда Чирьяков, Савлов и иже с ними? Болото?
   - Еще хуже. Что-то в масштабах грязной лужи. Но это, заметь, не моя оценка.
   - Круто!
   - Такие вот ребята. Почти все, кстати, твои ровесники. Раз в год они собираются все вместе в каком-нибудь дачном месте и читают друг другу свои произведения. Если хочешь, я тебя им порекомендую. Уверен, тебе эта компания понравится.
   - То-то и оно, - печально вздохнул Костя. - Боюсь, как бы моя симпатия им боком не вылезла. Ни слова не напечатают. Или вообще потеряют интерес к литературе.
   - А в чем дело? Загадками говоришь, гражданин Кронштейн.
   - Ох, не лезьте в душу... Так уж я устроен, что порядочным людям от меня одни только неприятности. Разве забыли печальную судьбу своего журнала?
   - Насчет журнала это разговор особый... Тут мы сами виноваты. Зарвались. Ну а насчет всего остального... - Рабинович на мгновение задумался. - Если опасаешься с порядочными людьми дружбу водить, присоединяйся, так сказать, к их антиподам. Идейным противникам. Чирьяков, Савлов и Топтыгин создали свое литературное объединение. Кстати, под официальным патронажем. Не то комсомол им покровительствует, не то Союз писателей. А это, между прочим, живые деньги. Скоро, говорят, первый сборник выйдет. С предисловием самого Самозванцева.
   - Разве он еще жив? - скорее ужаснулся, чем удивился Костя.
   - Мало того - процветает. Переделал все старые романы на новый лад и даже опубликовал новинку под названием "Полная пустота". Надо думать, книга сугубо автобиографическая. Ну как, подходит тебе такая компания?
   - Вполне! Да только кто меня туда возьмет?
   - Ничего себе! Туда и не таких берут. Уже больше сотни желающих записалось. По одной только рукописи принимают. А у тебя как-никак публикации имеются.
   - Про допризывника на Марсе?
   - Какая разница! Сам Топтыгин пишет про то, как Илья Муромец и Добрыня Никитич помогали комсомольцам-добровольцам достраивать БАМ.
   - Не знаю даже... - задумался Костя. - Заманчиво. Да только как бы на всю жизнь не замараться...
   - Э-э-э, да ты, дорогой, из себя, похоже, чистоплюя корчишь. В литературной среде это как-то не принято. Даже Пушкин при случае не гнушался с Булгариным или Кукольником шампанского выпить, хотя и знал, с кем имеет дело. Сам стихи верноподданнические кропал, чтобы к императору подольститься. Клеветников России журил... А уж про современных писак я и не говорю. Все замараны. Даже великие. Ты же у нас, гражданин Кронштейн, пока еще ноль без палочки. Тем более на мели сидишь. А там гонорары очень даже неплохие обещают.
   - Например? - сразу навострил уши Костя.
   - До тысячи рублей за лист.
   - За лист? - ужаснулся Костя, никогда не державший в руках больше пары сотен.
   - Ты не понял. Имеется в виду так называемый печатный лист. Это двадцать два - двадцать четыре листа машинописного текста...
   -А-а-а... Но все равно много.
   - Немало. Некоторые члены Союза писателей столько не получают. Так ты согласен?
   - Согласен... Если вы, конечно, не шутите.
   - С чего бы мне вдруг шутить? Надеюсь, с первого гонорара нальешь?
   - Обязательно! - горячо заверил его Костя.
   - Протекция моя в тех кругах веса не имеет, но я тебя научу, что делать. Все остальное будет зависеть только от тебя...
   ГЛАВА 2. БОЛЬШИЕ ОЖИДАНИЯ
   Литературная организация, в которую намеревался вступить Костя, носила довольно странноватое название - ТОРФ. Не нужно было долго ломать голову, чтобы расшифровать эту аббревиатуру, Творческое объединение российских фантастов.
   Торф, конечно, не уголь, подумал Костя. Однако жар тоже дает. Под жаром он подразумевал гонорары, с помощью которых собирался решить свои финансовые проблемы. (Их накопилось так много, что если бы каждую сравнить с прорехой в платье, то в этом смысле Костю можно было считать совершенно голым.)
   О моральной стороне проблемы он старался не думать. Вполне возможно, что Чирьяков, Савлов, Топтыгин и вся их бражка процветали не без влияния Костиного презрения (говорить о ненависти не приходилось, не те это были объекты). Ну а если ближайшее знакомство с этими акулами пера вызовет вдруг у Кости светлое чувство любви и уважения, то расстановка сил в отечественной фантастике изменится самым коренным образом.
   Согласно советам всезнающего Рабиновича, Костя должен был направить в адрес ТОРФа заявление произвольной формы, где, кроме всего прочего, имелись бы уверения в том, что автор обязуется писать на "должном идейном, художественном и эстетическом уровне", а также несколько своих лучших произведений объемом не больше сорока машинописных листов.
   С заявлением проблем не было. В бытность свою работником милиции Костя составил столько идиотских писулек, что давно утратил пиетет к печатному слову. В формуле "бумага все стерпит" для него не было ничего спорного.
   Проблемы возникли с произведениями, вернее - с критериями их отбора. Те, за которые он был спокоен в плане художественном, страдали полным отсутствием идейности. В свою очередь, произведения идейные (написанные в свое время по заказу журнала "Вымпел") не имели ни художественной, ни тем более эстетической ценности.
   Еще раз перечитав все свои опусы и попутно исправив многочисленные орфографические ошибки, Костя остановил выбор на том из них, безусловным достоинством которого являлась краткость. Назвать его с ходу антихудожественным или безыдейным тоже было нельзя. Кроме того, литературный уровень произведения не мог уколоть самолюбие ни Чирьякова, ни Топтыгина, мнивших себя классиками жанра.
   Назывался рассказ несколько длинновато: "Из записок космического разведчика". Написан он был как бы от первого лица.
   "Работа у меня самая простая. Я - космический разведчик. А чем занимаются космические разведчики, известно даже младенцам. Первая наша задача произвести скрытную высадку. Вторая - собрать как можно больше информации. Третья - вовремя убраться, не оставив после себя никаких следов. Впрочем, если следы и останутся, тоже не страшно. Аборигены отнесут их на счет природных стихий.
   Взять, к примеру, мою последнюю экспедицию.
   Прикинувшись метеоритом, приближаюсь к поверхности планеты. При первой же возможности прячусь в подходящее на вид облако. Из него вываливаюсь сотней тысяч белых ледяных кристалликов - так здесь выглядят атмосферные осадки.
   Еще в полете замечаю низкое продолговатое строение, явно не относящееся к шедеврам галактической архитектуры. Возле него бродят рогатые, четвероногие и хвостатые существа, общим числом сто сорок пять штук. Там же присутствует и несколько двуногих, безрогих и бесхвостых особей, возможно, находящихся на несколько более высоком уровне эволюции. Не исключено, что они могут обладать зачатками разума.
   Быстренько прикидываю, в кого бы мне лучше всего превратиться. Строение исключается сразу.
   Двуногих слишком мало, поэтому внезапное появление еще одного наверняка вызовет нежелательное любопытство остальных. Остаются четвероногие...
   Спустя мгновение их уже не сто сорок пять, а сто сорок шесть.
   Вскоре двуногие начинают загонять нас внутрь строения. При этом они что-то кричат. Включаю дешифратор. Оказывается, наступило время приема пищи. Первая фраза местного языка, помещенная в мою оперативную память, звучит примерно так:
   "Н-н-но! Пошла, проклятая!"
   Ко мне приближается один из двуногих. От остальных он отличается гораздо более внушительными габаритами и металлическим ромбовидным значком, прикрепленным к верхней части туловища.
   - Чья корова? - спрашивает он. - Почему не в стойле?
   - Это Зорька, - отвечает кто-то. - Катьки Передковой.
   - Не, - говорит существо, ростом и размерами уступающее первому почти что вдвое. - Моя Зорька на месте. Вон, четвертая с краю стоит.
   Оба начинают изучать жестянку, прикрепленную к моему уху. Естественно, что она представляет собой среднестатистический образец остальных ста сорока пяти аналогичных жестянок.
   - И номер какой-то чудной, - говорит маленькое существо. - Ничего не понимаю!
   - Чего тут понимать! Кто это - слон или корова?
   - Корова.
   - А если корова, так гони ее в стойло. Твою Зорьку давно выбраковывать пора. А эта вишь какая гладкая! То на то и выйдет.
   - Да откуда она здесь взяться могла?
   - Откуда надо! Тебя не касается. Твое дело вымя вовремя подмывать, а не рассуждать.
   - Ох, товарищ заведующий, наживем мы неприятностей.
   - Не твоего ума дело. Знаешь последнюю резолюцию сверху?
   - Не-а...
   - В свете последних внешнеполитических событий не допустить сокращения поголовья скота. Имеются в виду происки империалистов на Ближнем Востоке и новый подъем антиколониальной борьбы народов Африки. Уяснила?
   - Уяснила, - кивает маленькое существо.
   Меня впихивают между другими четвероногими, головой к кормушке. Пища мне не нужна, но чтобы не вызвать подозрения, переправляю некоторое ее количество в контейнер для хранения образцов. Сгодится на что-нибудь.
   Затем к моему телу цепляют какой-то довольно громоздкий электрический аппарат. Все от меня явно чего-то ждут.
   Озираюсь по сторонам и выясняю, что четвероногие существа способны выделять из своих организмов целый ряд продуктов жизнедеятельности. Основных из них два. Во-первых, зеленые полужидкие лепешки сложного химического состава. Во-вторых, белый эмульсионный раствор жиров, белков и некоторых других веществ в воде.
   С помощью портативного синтезатора произвожу изрядное количество зеленых лепешек, однако у двуногих, собравшихся вокруг, это вызывает негативную реакцию. Очевидно, второй продукт интересует их больше. Перерабатываю в него все содержимое контейнера. Воду ради экономии извлекаю непосредственно из атмосферы. Через некоторое время замечаю среди двуногих легкое возбуждение. Не перестарался ли я?
   - Товарищ заведующий, она уже двадцать литров дала!
   - Рекордистка, видать, - говорит гигант. - Должно быть, с областной сельхозвыставки сбежала. Ценный экземпляр.
   Пока эти двое беседуют между собой, я внимательно исследую сознание обоих. У маленького существа в голове множество забот. О еде и жилище, о муже и детях (двуногие здесь живут семейными ячейками), обо мне самом и обо всех других рядом стоящих рогатых тварях. Мысленно нарекаю ее именем Забота.
   Гигант (в дальнейшем буду называть его Значком) имеет наивысшее для данного региона планеты образование. Об этом как раз и свидетельствует металлический ромб у него на груди. Это именно то, что мне нужно! Проникаю в его сознание как можно глубже. Однако меня ждет разочарование. Весь имеющийся там запас знаний состоит из четырех простейших арифметических действий, нескольких ничего для меня не значащих исторических фактов да кучи нетвердо вызубренных и превратно понятых цитат. Основное его желание в данный момент каким-то образом связано с прозрачным сосудом обтекаемой формы, вернее, с его содержимым. По-моему, это обыкновенный этиловый спирт. Ну что же, для моего синтезатора нет ничего невозможного.
   - Гляньте! - вскрикивает Забота. - Вы только гляньте, люди добрые, что из нее поперло!
   Значок нюхает произведенный мною продукт, пробует его на вкус, а затем, пробормотав что-то невнятное, уносит его с собой.
   - Это все от нашего силоса, - говорит Забота. - Прокис совсем. Не силос, а брага.
   Спустя некоторое время вновь появляется Значок. В голове у него совершенный сумбур, речь бессвязна, а ноги подкашиваются. Возможно, причиной тому этиловый спирт, который он по неосторожности принял вовнутрь.
   - М-м-молодец! - он целует меня между рогов. - Хвалю... Уважила... Только этого больше не надо... Ни-ни... Ты молоко давай... Сто литров в день... И не иначе...
   Забота стоит рядом. Из ее зрительных органов текут капли слабо минерализованной влаги.
   На следующий день, как и договаривались, даю эти самые сто литров. Синтезатору уже не хватает исходных продуктов. Съедаю всю подстилку, часть деревянной загородки, а также одноколесное транспортное средство, на котором развозят корма. Значок глядит на меня с уважением. Остальные двуногие, кроме Заботы, стараются близко не подходить.
   Под вечер третьего дня в строении проводят спешную уборку. Появляется толпа двуногих, обвешанных примитивной оптической и электронной аппаратурой. Забота по бумажке зачитывает какой-то текст, в котором много непонятных слов. В конце концов выясняю, что она обязуется до конца года (один оборот планеты вокруг своего светила) получить от меня пятнадцать тысяч литров жиробелковой эмульсии, или, говоря по-местному, молока. Значок стоит рядом с ней и изо всей силы хлопает передними конечностями. Приезжие щелкают своими аппаратами, что-то пишут, суют в лицо Заботе звукозаписывающую аппаратуру. Представляю их удивление, когда назавтра обнаружится, что вся собранная здесь информация бесследно исчезла.
   - Вот, - говорит Значок. - Новая порода. Сами вывели. Без всякой там генетики... или этой... селекции. Исключительно путем приспособления к суровым условиям содержания. Кирпичи может жрать. Кучу шлака во дворе видели? Пять тонн, между прочим. Завтра начнем скармливать.
   Затем все уходят, оживленно переговариваясь. Остается одна Забота. По ее лицу опять текут прозрачные капли.
   - Где же это видано, чтоб живую скотину шлаком кормили. Ничего, милая, завтра я тебе свеколки принесу.
   - А мне все равно, что свеколка, что шлак, что платиновые слитки. Однако ощущать направленное на тебя сочувствие весьма приятно.
   Время моего пребывания на планете приближается к концу. Жду, когда стемнеет. Однако подводить Заботу нельзя. Галактика мне этого не простит. Вначале изготавливаю необходимое количество алюминиевых емкостей, которые называются "флягами". Затем заполняю их молоком самого высокого качества. Для этого приходится пропустить через синтезатор не только весь шлак, но и изрядную часть соседнего холма.
   Закончив все дела, превращаюсь в стаю черных птиц (точно такая же галдит неподалеку) и взлетаю в небо. Внизу различаю жилища двуногих. Вот и дом Заботы. С помощью горячей воды и поверхностно-активных веществ она очищает от грязи целую кучу одежды. Трое ее детей заняты изучением наук. Старший разбирает схему строения атома. Средний читает стихи
   "Горные вершины спят во тьме ночной,
   тихие долины полны свежей мглой...".
   Младший из слогов составляет коротенькие слова: "Ма-ма", "Миша", "Шу-ра". Зависаю над домом и жадно впитываю информацию.
   На прощание мне хочется как-то отблагодарить Заботу. Интересно, есть ли у нее сокровенные желания? Оказывается - есть. Даже не одно, а сразу три. Первое - достать для меня вдоволь свеклы. Второе - чтобы ее дети всегда были здоровы. Третье - чтобы на планете никогда не было войны.
   Очень жаль, но я почти ничем не могу помочь ей. Проблема со свеклой отпадает сама собой. Все дети здоровы. (Хотя я все же избавляю младшего от насморка, а среднего от синяка под глазом.) Что же касается третьего желания, то оно, к сожалению, не в моей компетенции.
   Самый последний дом, над которым я пролетаю, принадлежит Значку. Он сидит в одиночестве и с горечью бормочет:
   - Подумаешь, Почетную грамоту обещали. Благодетели... Могли бы и к Золотой Звезде представить. Вон в "Коминтерне" зоотехник - Герой Соцтруда, а все его коровы дают молока меньше, чем одна моя Зорька... Ничего, уговорю председателя лишний скот продать. Все равно от него толку никакого. А на вырученные деньги в Голландии быка купим. Принесет Зорька телят, всю область молоком обеспечим. А то и всю республику... Вот тогда попомнят меня!
   На столе перед ним стоит стеклянная емкость с этиловым спиртом. Как бы он, бедняга, не употребил его с горя. Отравится! Мне ведь известно, как пагубно действует это химическое соединение на белковые организмы.
   Приходится сделать доброе дело и для него. Превращаю этиловый спирт в свежее молоко. Вот, наверное, обрадуется потом Значок.
   Стая черных птиц поднимается все выше и выше. Мое задание выполнено.
   Прощай, планета Земля.."
   Вот такой незамысловатый рассказик отправил Костя Жмуркин на суд литературных гурманов из ТОРФа.
   Отправил и стал с надеждой ждать ответ...
   ГЛАВА 3. ВЕДЬМАК
   После той памятной встречи в "Тупике" Костя видел Рабиновича только один раз - и то по телевизору, когда тот в программе "Политические диалоги" расхваливал какого-то малоизвестного политического деятеля, рвавшегося в народные избранники. Похоже, что бывший ответственный секретарь "Вымпела" учредил не частное издательство, а фирму по проталкиванию депутатов.
   Выглядел он все так же - дорогой, но неприметный серый костюм, серая водолазка, короткая стрижка, легкая щетина на лице. Добавилась только золотая цепочка поверх водолазки. Впоследствии Костя понял, что именно такой облик должны иметь новые герои - уже не соц-, а каптруда.
   Как ни странно, но все, о чем говорил Рабинович, - сбылось. Спустя две недели Костя получил официальное письмо на бланке ТОРФа, в котором сообщалось, что он принят кандидатом в члены творческого союза и приглашается на Семинар в один из южных городов страны. Все расходы по проезду, проживанию и питанию ТОРФ великодушно брал на себя. Письмо было подписано неким Верещалкиным, и.о. директора объединения. Косте, перечитавшему кучу фантастических книг, эта фамилия абсолютно ничего не говорила.
   Краткая вспышка радости (не так уж часто сбываются наши надежды) очень скоро сменилась унынием. Проблемы не решались, а только множились. Во что одеться? Ведь у Кости до сих пор не было мало-мальски приличных брюк, не говоря уже о пиджаке. На какие средства добираться на семинар? ТОРФ, конечно, обещал погасить все расходы, но когда это еще будет... Нужны деньги, и немедленно.
   Сдачей стеклотары столько не заработаешь. Родители Кости к тому времени уже скончались, оставив ему в наследство свои медали и кота Тихона. Зажиточных знакомых, кроме генерала в отставке Быкодерова, не было. Рабинович мог бы, наверное, помочь, но только где его искать... Послать на панель Кильку? Да кто за нее даст больше рубля и то в базарный день. Тут волей-неволей позавидуешь современникам доктора Фауста, имевшим возможность по сходной цене продать свою бессмертную душу силам зла. Счастливые были времена!
   Спасение, как это нередко бывает, пришло совсем не с той стороны, откуда его ожидаешь. Слоняясь по городу, Костя случайно обратил внимание на следующее объявление: "Народный целитель Ермолай Сероштанов. Лечение бесплодия, импотенции, энуреза, заикания, алкоголизма, табакокурения, бессонницы, артрита, гипертонии, болезней опорно-двигательного аппарата. Прием ежедневно, кроме воскресенья, с 10.00 до 18.00".
   Редкое имя Ермолай сразу напомнило Косте его случайного соседа по камере, тоже, кстати говоря, сторонника нетрадиционной медицины. Неужели это одно и то же лицо? Жаль, что фамилия выветрилась из памяти... Может, все-таки навестить этого Ермолая? Говорят, что все эти целители, знахари, ясновидцы и предсказатели зашибают сейчас бешеные деньги. Авось и поможет... Воровато оглянувшись по сторонам, Костя сорвал объявление со столба.
   Народный целитель принимал пациентов почему-то не в больнице, а в здании музыкальной школы, где ему было отведено сразу несколько комнат на первом этаже. Как видно, народу сейчас было не до гамм и сольфеджио, хотя где-то наверху и пиликала одинокая скрипочка - словно гвоздем царапали по стеклу.
   В приемной, на дверях которой имелась вывеска, по содержанию аналогичная объявлению, но выполненная методом чернения по меди, не было ни одной живой души, однако из кабинета доносились глухие звуки, невольно вызывающие вполне определенные ассоциации - секс, порнуха, садомазохизм, зоофилия, свальный грех...
   Заглянув в щель неплотно прикрытой двери, Костя разглядел человека в белом халате, стоявшего спиной к нему. В настоящий момент он массировал немолодую дебелую даму. Кулаки его погружались в пышную плоть, как в квашню с тестом. Дама при этом издавала долгие сладострастные стоны. Если учесть, что оба - и пациентка и целитель - тяжело и часто дышали, то звуковое сопровождение получалось весьма забавное.
   Всякий раз, как человек в халате прерывал сеанс массажа, смазывая ладони вазелином, дама делала попытку перевернуться на спину, и тогда ее отвислые, хоботообразные груди разваливались на стороны, создавая иллюзию еще одной пары рук.
   Целитель по этому поводу лениво говорил:
   - Мадам, фасад не обрабатываем. Только тыл, только тыл...
   Его лицо Костя видеть не мог, однако в голосе звучали нотки, свойственные только приснопамятному Ермолаю, невинно пострадавшему через Костину симпатию. Не хватало только сакраментального обращения "брат".
   После того как пациентка оделась, расплатилась и договорилась о следующем визите, целитель заглянул в приемную.
   - Есть тут еще кто-нибудь? - спросил он, утираясь вафельным полотенцем.
   Мадам все же вогнала его в пот.
   Они узнали друг друга одновременно, и лицо Ермолая сразу посуровело.
   - Где же твоя знаменитая шляпа? - даже не поздоровавшись, спросил Костя.
   - Нету шляпы, - ответил Ермолай. - Ни шляпы, ни дома, ни хозяйства. Все пропало. Крепко ты мне тогда помог.
   - Я тебя предупреждал. - Костя не ожидал, что с первых минут встречи ему придется держать оборону.
   - Ответь, кто из людей хоть когда-нибудь внимал предупреждениям! Припомни! Начни с Кассандры. С пророка Иеремии! С вещего Олега! И таким примерам нет числа! - Ермолай замахнулся на Костю полотенцем, словно бы тот был вредоносным насекомым типа малярийного комара или мухи цеце.
   - Ты говоришь так, как будто бы я в чем-то виноват! - огрызнулся Костя.
   - Я говорю так, чтобы ты больше не воспылал ко мне добрыми чувствами!
   - Ответь, а люди хозяева своих чувств? - в тон ему произнес Костя. Припомни! Начни с Елены Прекрасной! С Самсона! С Ромео и Джульетты! И таким примерам нет числа.
   - Зачем ты ко мне пришел? - Ермолай первым понял всю бесперспективность этой перепалки.
   - Денег одолжить, - ответил Костя прямо.
   - На пропой?
   - Нет, на дело.
   - Иных источников дохода, стало быть, нет? Так с тех пор и бомжуешь?
   - Обижаешь! Я в ментовке пятнадцать лет протрубил.
   - Сам туда пошел или заставили?
   - Вынудили, так скажем. Давили из меня ненависть во славу и процветание органов.
   - То-то, как я посмотрю, вас на каждом перекрестке по трое стоит! И у каждого рожа лоснится! А почему дальше не служил?
   - Обстоятельства изменились. - Костя не собирался вдаваться в лишние подробности. - Дашь ты мне денег или нет? Я не так прошу, а в долг.
   - По-твоему, я деньги печатаю? Сам видишь, сколько у меня клиентов. Раз-два и обчелся. Наша советская бабка лучше будет полдня дожидаться приема у терапевта-недоучки, чем мне свой кровный червонец принесет.
   - Ладно, извини, что побеспокоил, - Костя поддался к выходу.
   - Подожди, - остановил его Ермолай. - Дай подумать... Если я тебе сейчас денег не дам, ты обидишься, но ненадолго. А если дам, ты мне их, конечно, не вернешь и потому крепко невзлюбишь. Психология человеческая мне, слава богу, знакома.
   - Если сказал, что отдам, значит, отдам! - Костя повысил голос.
   - А как собираешься заработать?
   - Придумаю что-нибудь.
   - Иди ко мне ассистентом. Внедрим новый вид услуг. Пока я вот такую корову отмассирую, будешь ей пятки чесать. По пятерке за пару. Тебе сколько денег надо?
   - Рублей сто пятьдесят, - ответил Костя автоматически.
   - Ну вот, всего тридцать пар? За месяц управишься. Согласен?
   - Не успею. - Костя так и не понял, шутит Ермолай или говорит серьезно. Мне уезжать скоро.
   - Далеко?
   - К Черному морю.
   - Ого! И собираешься в полторы сотни уложиться?
   - Мне только на билет. Харчи и крыша дармовые.
   - А выпивка, а девочки?
   - Обойдусь.
   - Так и быть. - Ермолай полез в карман своего белого халата. - Сто пятьдесят я тебе, конечно, не дам. Жирно будет. С твоими потребностями и сотни много. И учти, деньги я даю под проценты. Ты ведь мне не друг и не родственник. Ставка стандартная: один день - один процент. Отдашь через месяц - тридцать процентов. Через год - триста шестьдесят пять.
   - А ты книжку про старуху-процентщицу читал? - Костя нетерпеливо протянул руку.