Брайдер Юрий Михайлович. Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви

   Когда обе тройки встретились, Костя понял, что его собираются менять на женщину. Изорванный камуфляжный комбинезон не мог скрыть стройную фигуру, багровое от побоев лицо когда-то было прекрасно, клочья волос сохранили свой медвяный цвет, а единственный уцелевший глаз светился сразу и янтарем, и алмазом, и яхонтом.
   Сердце Жмуркина затрепетало.
   - Аурика! - простонал он.
   Девушка презрительно скривилась разбитым ртом и плюнула в его сторону. Нет, это была вовсе не Аурика...
   Конвоиры молча обменялись пленниками и стали расходиться - медленно, пятясь, не спуская друг дружку с прицела...
   - Жмуркин! Ты меня узнаешь? - Над Костей склонилась чья-то бородатая физиономия в черных очках. - Это же я, Верещалкин!
   - А-а-а, - Костя с трудом разлепил губы. - Привет. Как дела?
   - Какие сейчас могут быть дела! Сам все видел. Ты хоть как?
   - Как видишь. Почти труп.
   - Это ты брось! Хирурги у нас отличные. Заштопают тебя в лучшем виде. Даже ногу обещают сохранить.
   - Зачем писателю нога... Оставьте голову да правую руку...
   - А ты все шутишь!
   - Как там наши ребята?
   - Почти всех, слава богу, удалось вывезти. Только Кырля без вести пропал. А Урицкий молодец! Воюет в интернациональном отряде пулеметчиком. Лихой парень. Отсюда собирается в Югославию податься...
   - Как Катька?
   - Ничего. Она-то нигде не пропадет. При первых выстрелах сбежала и кассу с собой успела прихватить. А вот Валечку изнасиловали. - Верещалкин едва не разрыдался.
   Кто такая Валечка, Костя не знал даже приблизительно, однако сочувственно кивнул. Остатка сил ему могло хватить слов на двадцать, не больше, и он тихо попросил:
   - Нагнись... Ниже...
   - Ну? - борода Верещалкина уже щекотала ему лицо.
   - У меня в кармане адрес. Очень тебя прошу, найди эту девушку. Скажи, чтобы ждала меня. А если умру, помоги ей чем сможешь... Обещаешь?
   - Постараюсь, - ответил Верещалкин без особого энтузиазма.
   - Уж постарайся... А не то я тебя найду. Не на этом свете, так на том...
   - Конечно, найдешь! Через месяц будем водку вместе пить.
   - А ведь это я во всем виноват, - закрыв глаза, прошептал Костя.
   - В чем виноват? - Верещалкину, чтобы слышать, пришлось приложить ухо к губам Кости.
   - Во всем... В беде этой... В твоих неприятностях... В смертях, в слезах... Мне нельзя любить. А я вас полюбил... Вот такая я сволочь...
   - Уносите! - Верещалкин махнул кому-то рукой. - Бредить начал!
   ГЛАВА 15. САМОУБИЙЦА
   Местные хирурги Косте Жмуркину ничем помочь не смогли. Пока он исповедовался Верещалкину в своем страшном грехе, шальная ракета класса "земля - земля", запущенная своими же, накрыла госпиталь.
   Его едва успели погрузить в санитарный вагон последнего отходящего поезда, однако на ближайшей узловой станции, уже совсем в другой стране, сняли и сначала даже не знали, куда отвезти - в морг или в реанимацию.
   К счастью, все обошлось. Удалось сохранить и жизнь, и ногу. Каких мук это стоило Жмуркину, знал только он один.
   Домой Костя возвращался уже поздней осенью, исхудавший, как медведь после зимовки, и совсем седой. Вся одежда на нем была с чужого плеча.
   В его родном городе многое успело измениться - и цены, и деньги, и власть, и даже форма у милиции. За благополучное возвращение стоило бы выпить, и Костя первым делом направился в привокзальный магазин. Трость, без которой он теперь и шага не мог ступить, придавала ему некоторую солидность.
   Очередь в винно-водочный отдел была приличная. Последним в ней стоял доморощенный политик и частный издатель Рабинович. Не было уже на нем ни золотой цепи, ни драгоценного перстня, ни неброского прикида от Армани. В данный момент он тщательно пересчитывал кучу мелких бумажных купюр, из тех, что только на паперти подают.
   - Добавить? - вежливо поинтересовался Костя.
   - Отвали! - Рабинович мельком глянул на него и, похоже, не узнал.
   - Зря отказываешься, - продолжал Костя. - На армянский коньяк у тебя точно не хватит.
   - Что? - Рабинович недоуменно уставился на него. - Э-э-э... Гражданин Кронштейн, если не ошибаюсь?
   - Он самый.
   - Изменился ты...
   - Могу и тебе сделать тот же комплимент. Как поживает "Эпсилон"?
   - Никак. Нет уже "Эпсилона". Обанкротился. Все с торгов ушло. Еще и должны остались.
   - Как же так могло случиться? - Голос Жмуркина непроизвольно дрогнул, как у преступника, чья вина вылезла вдруг наружу.
   - Зарвались... Деньгами сорили без счета. Не на того политика ставку сделали. Ссуды давали не тем, кому нужно... Да и наелся уже народ этим Руби Роидом. Тиражи до минимума упали.
   - Извини. - Костя направился к выходу.
   - За что извинить? - не понял Рабинович. - Подожди! На бутылку вина наскребем!
   - Нет, извини. - Костя непроизвольно втянул голову в плечи. - Нельзя нам с тобой общаться. Боюсь, как бы хуже не стало.
   - Мне хуже уже не станет!
   - Не обольщайся...
   Килька, уже давно превратившаяся в кашалотиху, встретила его истерическими воплями:
   - Где ты, старый козел, пропадал столько времени? Хоть бы весточку семье прислал! Я уже тебя с жилплощади выписать собралась! Болтаешься неизвестно где, а у твоего сына, между прочим, дочка родилась.
   - Я рад за него, - буркнул Костя, которому его родное жилье казалось теперь чужим.
   - Рад он, видите ли! - Килька всплеснула руками. - Лучше бы денег внучке на крестины дал, алкоголик проклятый! Все небось пропил!
   - Отстань! - Костя так глянул на нее, что Килька от греха подальше смылась на кухню.
   В старой записной книжке он отыскал номер квартирного телефона Верещалкина и долго накручивал диск. Ответила ему Катька. Не вдаваясь в подробности, она сообщила, что Верещалкин здесь больше не живет и звонить ему следует совсем по другому номеру. Едва только Костя успел записать его, как Катька без предупреждения оборвала разговор.
   До бывшего директора ТОРФа удалось дозвониться только под вечер.
   - Жмуркин! - обрадовался тот. - Вот не ожидал! Мы тебя как-то потеряли из виду.
   - Какие новости? Вы что, разошлись с Катькой?
   - Она со мной разошлась. Отсудила и квартиру, и машину, и счет в банке, и все барахло. Я семь судебных процессов пережил, представляешь? Теперь гол как сокол. Кормлюсь тем, что сочиняю жизнеописания местных боссов.
   О том, что война кончилась (притом - абсолютно безрезультатно, если не считать, конечно, жертв и разрушений), Костя уже знал из газет, поэтому он сразу перешел к делу, ради которого, собственно говоря, и звонил сейчас Верещалкину.
   - Ты мою просьбу выполнил?
   - Какую? - насторожился тот.
   - Девушку нашел?
   - А-а... Я думал, ты про нее давно забыл.
   - Нет, не забыл.
   - Понимаешь, какие пироги... - Верещалкин замялся. - Пропала она. Вместе со всей родней. Возле их хутора десант высадился. Вот его и накрыли из установок залпового огня. Так все перепахали, что сейчас там и пырей не растет... Пустыня Калахари... Жмуркин, ты куда пропал? Алло!
   Но Костя уже отшвырнул телефонную трубку, вслед за которой улетел и аппарат. На шум из кухни выглянула Килька.
   - Ты что себе позволяешь, пьянь! - протявкала она. - Если залил зенки, так веди себя пристойно!
   - Убью! - не выдержал Костя. - Изыди! Исчезни!
   - Вот как! Сейчас ты сам исчезнешь!
   Даже не сняв домашних тапочек, Килька помчалась в опорный пункт милиции, где ее по старой памяти изредка трахали, если не подворачивалось другой, более достойной кандидатуры. На этом основании она считала себя важной персоной, находящейся под особой защитой закона.
   Когда участковый вместе с понятыми прибыл на квартиру Жмуркиных, Костя уже и ногами дрыгать перестал. Виселицей для себя, по примеру поэта Есенина, он избрал верхнюю трубу отопительной системы, а под петлю приспособил брючный ремень.
   К счастью, участковый не растерялся и сразу подхватил его снизу, а уж перерезать ремень было делом минутным.
   - Ты капитан? - просипел Костя, посредством искусственного дыхания возвращенный к жизни. - Ненавижу тебя! Поэтому дослужишься до генерала...
   - Забирайте его в дурдом! - потребовала Килька. - Я с таким шизиком жить не собираюсь. Если он себя жизни лишить не побоялся, то уж меня точно прикончит!
   Первый посетитель явился к Косте только через неделю - кому, спрашивается, охота шляться по психушкам?
   Костю под присмотром санитара отвели в специальную комнату для свиданий, где на окнах имелись решетки, а на дверях отсутствовали ручки. Оказалось, что интерес к его особе проявил не кто иной, как известный народный целитель Ермолай Сероштанов.
   Угостив Костю фруктами, он поинтересовался:
   - Как тебе здесь?
   - Оставайся - узнаешь, - лаконично ответил Костя.
   - Пока воздержусь.
   - Долг пришел сыскивать? Так это зря. Денег нам иметь не полагается.
   - Долг я тебе давно простил. - Ермолай постукивал себя по колену папочкой, в которой содержалась история болезни Константина Жмуркина. - Думаю, это еще не повод полюбить меня... Я, между прочим, все это время следил за тобой. Сначала ты в гору двинул. Писателем стал. По стране поездил. Потом, правда, пошла невезуха...
   - Не пошла, а повалила.
   - Тут про твое психическое состояние много написано. - Ермолай помахал папочкой. - Только у меня свой собственный диагноз имеется.
   - Интересно бы послушать.
   - Случай, конечно, сложный... Но излечимый. Хочу забрать тебя с собой. С администрацией договоренность имеется.
   - Куда забрать? - не понял Костя.
   - Ко мне в клинику. Я сейчас практикующий врач-психотерапевт. Лечу от неврозов, депрессии, истерии.
   - А меня от чего будешь лечить?
   - От любви. От ненависти. От всего того, что мешает тебе нормально жить. Согласен?
   - Согласен! - Костя рванул на себе больничную рубашку. - Вылечи меня от любви! А еще лучше - помоги умереть!
   ЭПИЛОГ. ДЕВОЧКА ИЗ БУДУЩЕГО
   Прошло несколько лет. Костя Жмуркин, уже давно признанный вменяемым, тем не менее частенько посещал клинику Ермолая Сероштанова, где проходил так называемые "сеансы профилактической психотерапии".
   Вот и сейчас, закрыв глаза и расслабившись, Костя лежал на специальном столе в процедурном кабинете, а главный врач, он же владелец клиники, священнодействовал над ним, словно ацтекский жрец, готовящий жертву к закланию.
   В последнее время для Кости не было ничего более приятного, чем лежать вот так бездумным и бесчувственным бревном. Сознание меркло, но не угасало, плавно уплывая в мир покоя и грез, где не было ни горя, ни тоски, ни боли, ни тяжких дум, ни угрызений совести.
   - Ну все, оживай, брат. - Ермолай осторожно тронул его за плечо. Закончено!
   - Что закончено? - Костя открыл глаза, из запредельных просторов, населенных светоносными серафимами, сразу вернувшись на грешную землю.
   - Все закончено. Друзьями мы можем оставаться и дальше, но это наша последняя встреча как врача и пациента. Будем считать, что ты здоров. Ты понимаешь, о чем я?
   - Серьезно?
   - Куда уж серьезнее. Скажи честно, ты любишь сейчас кого-нибудь?
   - Не знаю... Разве что внучку. Хотя и стараюсь подавить это чувство самовнушением. Как ты учил.
   - У нее по жизни все нормально?
   - Да.
   - А как насчет родины? Или бабы какой-нибудь? Про себя самого я уже и не спрашиваю.
   - Затрудняюсь ответить. - Костя напряг память. - Как-то не задумывался.
   - Ну а ненависть твоя знаменитая? Как она?
   - А кого мне ненавидеть? Вроде все нормально... И вообще отстань. У меня сегодня голова что-то плохо варит.
   - При чем здесь голова! Ненавидеть, как и любить, нужно всеми фибрами души и тела. До дрожи! До обморока! Как ненавидел протопоп Аввакум! Как любил Ромео! А если ты, брат, затрудняешься с ответом, то какая тут может быть любовь и ненависть...
   - Устал я. И любить устал, и ненавидеть.
   - То-то и оно. Я давно в тебе это подметил. А сегодня убедился окончательно. Все, опустел ты. Страх остался. Тоска. Но больше ничего. В этом смысле ты полный импотент.
   Известие это оставило Костю совершенно равнодушным. Он почесался под рубашкой и стал обуваться. Потом спросил:
   - Считаешь, твое шарлатанство помогло?
   - Не знаю. И оно, конечно, тоже. Но и годы сказываются. К пятидесяти уже сила чувств не та. Только тебе какая разница? Главное, брат, ты никому не опасен. Проклятье снято. Радоваться надо, а ты нос повесил. Я ведь раньше, честно сказать, побаивался тебя. Всякий раз при встрече блок в своем сознании ставил. Щит от любви и дружбы.
   - Нужен ты мне, костоправ несчастный.
   - И на том спасибо... Ну давай отметим это дело. Закатимся в ресторанчик.
   - Мне внучку надо из садика забрать.
   - Нет проблем! Захватим ее с собой. Люблю женское общество.
   - Не рано ли ей еще по ресторанам?
   - Думаю, что от порции мороженого она по кривой дорожке не пойдет.
   - Тогда пошли. Туда на автобусе час езды с двумя пересадками.
   - Брат, я достаточно зарабатываю, чтобы взять такси...
   Очкастая девочка, прищуром глаз похожая на деда, а изысканными чертами лица - неизвестно на кого, стояла за забором детского сада, вцепившись в его железные прутья, как в тюремную решетку. Даже не принимая во внимание очки, сразу было понятно, какая это умная девочка.
   - Здравствуй, - сказал Ермолай, присаживаясь на корточки по эту сторону забора.
   - Богаты, так здравствуйте, а убоги, так прощайте, - с достоинством ответила девочка.
   - Читает все подряд, - сообщил Костя. - Вот до Даля на днях добралась.
   - А как тебя зовут?
   - Аурика.
   -Странное имя.
   - Ничего не странное! Это значит - золотая.
   - Знал бы ты, сколько я сил положил, чтобы это имя отстоять, - добавил Костя.
   - Хочешь конфетку? - Ермолай протянул ей карамельку, каким-то чудом завалявшуюся в его кармане.
   - Не люблю сладкого. От него кариес бывает.
   - Не любишь? - Ермолай подмигнул Косте. - А что ты любишь?
   - Женщин об этом спрашивать неприлично. - Костина внучка поджала губы.
   - Ну хоть деда своего ты любишь? - настаивал Ермолай.
   - Я согласна его любить. При условии искоренения имеющихся недостатков. С перечнем он ознакомлен.
   Ермолай в комической растерянности оглянулся на Костю, а тот только печально кивнул головой.
   - А вот, допустим, ты полюбишь кого-нибудь, - зашел с другой стороны. Ему от этого хорошо будет или плохо?
   - Естественно, хорошо. Примеры имеются.
   - Ей собака соседская приглянулась. Честно говоря, так себе шавка. С сомнительной родословной. И тем не менее медаль на последней выставке отхватила, - пояснил Костя.
   - Дай-ка, маленькая, я тебя за ручку подержу, - озабоченно сказал Ермолай. - Хорошая ручка, хорошая... Ну ладно, иди к нам. Мы тебя ждем.
   Девочка в обход забора двинулась к калитке, а Ермолай многозначительно глянул на Костю.
   - Догадываешься, дедушка?
   - Догадываюсь, - вздохнул Костя.
   - Ты не вздыхай, тут все совсем по-другому, чем у тебя. Между любовью разрушающей и любовью созидающей разница как-никак имеется.
   - А если она подлеца полюбит?
   - А если тебе сейчас самолет на голову упадет? Если, если... Любовь и подлеца способна исправить. Но только ей об этом еще рано думать. Она же ребенок. Пусть сначала тебя, бедолагу, полюбит, страну свою несчастную, людей добрых, садик этот зачуханный.
   - Вот еще. - Девочка подошла очень тихо и почему-то совсем не с той стороны, откуда ее ожидали. - Любовь не резиновая, на всех не хватит. Если уж я кого-нибудь полюблю по-настоящему, так это только себя. Ну, может быть, еще деньги, власть, жевательную резинку и хороших кукол...