Страница:
Боже, такого с ним не случалось уже много лет. Пожалуй, со времен сексуально озабоченной юности. Черт побери!
Он и не представлял себе, что так трудно будет соблюсти обет безбрачия.
На следующее утро Филиппа проснулась с невыносимой головной болью и ощущением того, что накануне совершила нечто ужасное.
«Чертово бренди!» – пробормотала она, ее лицо так пылало, что казалось, от щек можно прикурить сигару. Как, ну как ей могло прийти в голову совершить подобное? Господи, как стыдно, ну как она могла – приличная девушка – прикоснуться к самому интимному месту мужчины и ласкать его спящего!
Единственное, что утешало Филиппу, – это что Джеймс вряд ли узнает о случившемся. А она как-нибудь переживет этот стыд и тогда покинет свою спальню.
Она вынырнула из-под одеяла и задумалась. И все же это было увлекательно.
Рано утром от Баттона прислали остальную часть ее нового гардероба. В своем новом костюме она выглядела как заправский лондонский денди. Но мог ли молодой гувернер позволить себе такой наряд?
Почти машинально Филиппа повязала галстук и надела один из новых жилетов, застегнув его на все пуговицы.
Когда она робко вошла в столовую, выяснилось, что Джеймс уже уехал. За столом в одиночестве сидел Робби, за обе щеки уплетавший яичницу с ветчиной.
Он посмотрел на нее с некоторым вызовом.
– Я сегодня буду читать твою книгу.
Филиппа улыбнулась:
– В таком случае послеобеденное время в твоем распоряжении.
– Буду играть в солдатики! – радостно закричал Робби, и кусочек ветчины, слетев с вилки, оставил на льняной скатерти большое жирное пятно.
Робби виновато посмотрел на нее.
– Денни опять будет ворчать.
Филиппа кивнула, усмехнувшись про себя. Помнится, не так давно она сама устроила в этой столовой настоящий кавардак.
Филиппа подняла свою тарелку.
– Быстро меняемся, пока Денни не вернулся.
Голубые глаза Робби засветились благодарностью, и он поспешил пересесть на ее место.
Позже, в комнате для занятий, Робби отблагодарил ее, узнавая каждую букву в самодельном букваре.
– Яблоко – это «Я»! – крикнул он и захлопнул книжку. – А теперь солдатики!
Он побежал в кабинет, Филиппа не торопясь последовала за ним.
К ее изумлению Робби очень быстро выучил все буквы. Он оказался гораздо сообразительнее, чем они с Джеймсом себе представляли.
Теплый, залитый солнечным светом кабинет нисколько не напоминал пропитанную вожделением комнату прошлой ночи. Робби вывалил солдатиков из коробки и тотчас приступил к разгрому Наполеона. Очевидно, мальчик считал, что невозможно переусердствовать во имя Короны.
Множество великолепных книг стояло на полках застекленных шкафов, Филиппа достала было один из томов, но мысли ее то и дело возвращались к событиям прошлой мочи, а потом и вовсе потекли в совершенно неподобающем направлении. У всех ли мужчин такое же мускулистое тело, как у Джеймса? До каких размеров может увеличиться его?.. И самое главное, что же на самом деле произошло с нимпрошлой ночью?
Битый час Филиппа обдумывала создавшееся положение и ждала, пока сойдет с лица предательский румянец.
Робби заставил солдатиками весь ковер. Очевидно, сражение было долгим и кровопролитным. Филиппа, стараясь ступать аккуратно, шагнула, но крик Робби заставил ее замереть.
– Ты раздавила моего пехотинца!
Филиппа приподняла ногу и увидела, что под каблуком ее ботинка лежит помятый английский солдат.
– Мне очень жаль. А нельзя ли его исправить?
Робби поднял фигурку.
– Он как будто ползет. Солдаты маршируют, а не ползают.
– Не обязательно. – Филиппа улыбнулась, вспомнив о приключениях, записанных в дневнике ее отца. – Разведчик может ползти, чтобы его не заметил враг.
– Разведчик не пехотинец.
Робби нагнулся и положил солдатика на границе вражеского лагеря, позади палатки, сооруженной из прекрасной льняной салфетки, запас которых составлял особую гордость. Денни. Затем посмотрел на Филиппу.
– Что ты знаешь о разведчиках? Ты ведь девчонка.
– Чуть громче, господин Роберт. Боюсь, повар вас не услышал. – Филиппа села рядом с мальчиком. – А почему женщина не может знать о разведчиках больше, чем маленький мальчик?
– Ха! Я о шпионах все знаю.
Филиппа подняла брови.
– В самом деле?
Робби небрежно пожал плечами. Странно, что он заявил об этом без всякой бравады, столь свойственной мальчишкам. Словно констатируя факт. «Небо голубое. Трава зеленая. Я о шпионах знаю все».
Неясная пока еще мысль шевельнулась в голове у Филиппы. Джеймс… этот дом… его клуб… его друзья… и настойчивое предупреждение отца.
«Внимательно следить за Джеймсом Каннингтоном».
Так много загадок. Возможно, у Робби найдется ключ.
Несмотря на неожиданное напряжение, сжавшее ее плечи, она с нарочитой расслабленностью примостилась на крохотный свободный клочок ковра к, подтянув к подбородку колени, сказана с напускным равнодушием:
– Очень в этом сомневаюсь. Тебе ведь не больше восьми-девяти лет. Вряд ли ты можешь знать что-нибудь о разведчиках.
Ее слова произвели несколько неожиданный эффект. Робби выпрямился, на его худеньком личике появилось обиженное выражение.
– Почему не могу? Я не хуже любого солдата в армии Веллингтона. Так сказал Джеймс.
Филиппа повертела в руках солдата-кавалериста.
– Как им удается делать этих крошечных лошадок как настоящих? Да ты не переживай, Робби. Когда ты вырастешь, сможешь стать настоящим шпионом. Но до этого еще далеко.
Робби был задет за живое, она поняла это по выражению его лица. И Филиппе стало стыдно. Боже, она пала так низко, что готова манипулировать чувствами невинного ребенка, чтобы достичь своей цели.
Она положила солдатика и улыбнулась Робби.
– Давай поговорим о чем-нибудь другом. Я что-то проголодалась. Как думаешь, нам удастся разведать, где повар прячет остатки утреннего кекса?
Робби, этот маленький упрямец, отвернулся, надув губы.
– Я правда знаю про шпионов. Я тебе докажу!
Он встал и огляделся. Филиппа следила за его взглядом, которым он обводил кабинет и царивший в нем беспорядок. Присутствие Джеймса ощущалось повсюду: и в этих книгах, и в предметах обстановки, возможно, именно поэтому Робби так любил играть именно здесь.
– Ага! – Робби бросился в бой. Разметав свои армии, он подскочил к столу Джеймса, взял верхний листок из стопки писчей бумаги, с торжествующим видом помахал им перед Филиппой. – Я могу показать тебе, что здесь было написано.
– Робби, не надо. Пойдем займемся кексами.
Но даже лакомство не могло оторвать Робби от задуманного. Он повернулся к камину, в котором еще слабо тлели угли утренней растопки. В доме было достаточно тепло, и Филиппа не стала поддерживать огонь.
Робби присел на колени прямо перед каминной решеткой.
– Что ты делаешь! Не обожгись!
Мальчишка бросил на нее высокомерный взгляд и наклонился к тлеющим углям. Филиппа подошла к нему и с озабоченным видом тоже опустилась на колени.
– Что ты задумал?
Робби поднял руку, пальцы были перепачканы сажей.
– Смотри! – Он положил листок на пол и слегка коснулся его кончиками пальцев.
Словно по волшебству на листке среди серых разводов проступили темные выпуклые строчки. Филиппа наклонилась и стала всматриваться.
– Здесь что-то написано! Какой замечательный фокус! Где ты этому научился?
– Мне Саймон показал…
Он умолк. Саймон? Уж не тот ли, который женился на Агате, сестре Джеймса?
Робби вновь занялся своим делом, и вскоре листок был полностью покрыт тончайшим слоем угольной пыли. На нем, в верхней части, проявилось всего несколько строк.
Робби протянул листок ей.
– Попробуй прочитать.
Филиппа и так, и эдак поворачивала листок, но ничего не могла разобрать.
– Какая-то ерунда, – произнесла она разочарованно.
Робби хихикнул.
– Наоборот. Надо читать через зеркало. Это обратная сторона.
– В самом деле?
Филиппа осторожно взяла листок за уголки и поднесла к зеркалу, висевшему над маленьким приставным столиком. Она высоко подняла лист и начала рассматривать отражение, сразу же поняв, что это, безусловно, почерк Джеймса – той же рукой были написаны многие слова их самодельного букваря.
Филиппа подумала, что написанное ее совершенно не касается. Будь она прежней, ни за что не стала бы читать.
Но сегодняшняя Филиппа с величайшим вниманием прочла написанное.
«…и мы Имеем тот факт, что Этуотер систематически поставлял врагам важную информацию, содержащуюся в наших закодированных депешах. Я полагаю, у нас единственный выход – ликвидация».
Откуда-то издалека донесся голое Робби:
– Что там написано?
Запачканный сажей листок выпал из онемевших пальцев Филиппы и спланировал на пол. Она не отрывала глаз от собственного отражения, но не видела ничего, кроме одного слова.
«Ликвидация».
Джеймс Каннингтон – шпион.
Шпион, который хотел смерти ее отца.
Вернувшись домой, Джеймс обнаружил, что Робби, растянувшись, спит на ковре в кабинете. В этом не было ничего необычного, поскольку до появления в доме Филиппа Уолтерса мальчик часто именно таким образом заканчивал свой день.
Но теперь положение изменилось. Молодой гувернер взял на себя все обязанности, связанные с уходом за ребенком, следил, чтобы тот ежедневно мылся и вовремя ложился спать. И мальчишка очень быстро привык к такому распорядку. Бедный маленький сорванец так хотел, чтобы хоть кто-то о нем заботился.
Почему же ему, взрослому человеку, никак не удается справиться с Робби? Он думал, это будет достаточно просто. Усыновить уличного мальчишку, кормить его, одевать, дать ему образование. Все то, что сам Джеймс имел в детстве. Не меньше.
Но и не больше, язвительно произнес внутренний голос.
А что еще надо? Он не ругал Робби, не бил его, даже пальцем не тронул. Делал все как положено.
Филипп делает больше.
Но ведь Филиппу за это хорошо платят! Джеймс положил шляпу и перчатки на стол и присел на колени подле спящего Робби. Руки и лицо мальчика были в саже.
Часы в холле пробили двенадцать раз. Полночь. Где же Филипп?
Джеймс протянул руку и потряс мальчика за плечо.
– Робби, проснись.
Ответа не последовало. Ребенок крепко спал.
Джеймс еще раз легонько потряс его. Тоненькие косточки под его рукой казались хрупкими, как у птички. Мальчишке нужно набрать вес. Что должны есть дети? Все, что Джеймс помнил из своего детства, – это яблоки.
И молоко. Высокие стаканы с пенистым молоком на столе, стоявшем на холоде в летнем домике.
Это достаточно просто. Надо сказать повару, чтобы закупал не только сливки и масло. Пусть молочник привозит свежее молоко.
Впрочем, это все мелочи, но почему Робби еще не в постели, а Филиппа и Денни нигде не видно?
– Ничего не поделаешь.
Встав, Джеймс снял сюртук и бросил на стул. Потом нагнулся и осторожно поднял мальчика на руки.
Такой легкий. Бодрствующий Робби, казалось, заполнял собой весь дом, и было удивительно, что на самом деле он такой маленький и худой.
Ребенок едва не выскользнул из рук Джеймса. Чертыхнувшись, он поплотнее прижал мальчишку к груди и направился наверх.
В спальне Робби было темно и прохладно, но не настолько, чтобы снова разжигать камин. Джеймс, держа Робби на одной руке, второй откинул стеганое покрывало. Он положил своего маленького чумазого наследника на белоснежную простыню, нимало не волнуясь о том, что скажет Денни. Так ему и надо – оставил мальчишку спать на полу, словно собачонку.
Джеймс подумал, что зря он так разозлился. В конце концов, ничего страшного не произошло. Наверное, дело в том, что буквально за несколько дней, прошедших после появления Филиппа в его доме, Джеймс успел привыкнуть к более-менее упорядоченной жизни Робби.
Он до самого подбородка накрыл Робби одеялом и, помедлив секунду, неловко подоткнул его с боков. Выпрямившись, он еще раз посмотрел на своего наследника: Робби свернулся калачиком, и теперь на белом холсте пуховой подушки виднелась только копна взъерошенных волос. В этой огромной кровати он казался еще меньше. Джеймс не догадался заказать для мальчишки детскую кроватку. Он просто выделил ему одну из многочисленных уже обставленных комнат. Только сейчас Джеймс сообразил, что ни разу не заходил в его комнату.
Большой балдахин над кроватью выглядел внушительно, но назвать ее уютной было нельзя. А уж о комфорте и говорить не приходится. В сумеречном свете, пробивавшемся из освещенного холла через открытую дверь, комната выглядела весьма уныло.
А как выглядела его собственная комната, когда он был ребенком? Насколько Джеймс помнил, она была полна игрушек, блестящих камней и вообще всякой всячины, вплоть до коллекции птичьих гнезд, которая представляла для юного Джеймса огромную ценность.
В комнате Робби не было ничего, что указывало бы на то, что здесь живет мальчишка. Величественные тома на полках огромного книжного шкафа, дверцы которого не открывались уже лет сто, большая щетка для волос, одиноко красовавшаяся на сверкающем комоде, тяжелое и громоздкое кресло, массивный напольный канделябр и в довершение всего огромное, чуть не во всю стену зеркало в великолепной резной раме.
Спальня выглядела солидной и основательной, тогда как ее обитатель казался случайным гостем, которому в скором времени предстоит покинуть эти стены.
Когда Джеймс еще раз взглянул на спящего мальчика, то заметил, что из-под подушки что-то торчит. Он протянул руку и осторожно вытащил нечто, бережно завернутое в льняную салфетку. Оказалось, что это букварь, который составили они с Филиппом. Денни наверняка заметит пропажу салфетки, рассеянно подумал Джеймс и сжал в руках маленькую книжицу. Кто-то – вероятно, Филипп, – проделал в страницах отверстия и перевязал их. Джеймс задумчиво потрогал обрывок шелковой женской ленточки.
Видно было, что книжкой пользовались очень аккуратно. Одна страница, судя по заломам, особенно нравилась Робби.
«Зап [5]» обозначает букву «Зед».
Джеймс улыбнулся, вспомнив, как долго они с Филиппом подбирали это слово. Он бережно завернул книжку и снова сунул ее под подушку. Возможно, в комнате все-таки была частичка Робби. Частичка их всех.
Джеймс вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь, хотя крепко спящего Робби сейчас не смогла бы, наверное, разбудить и вся английская артиллерия. При мысли об этом Джеймс хмыкнул себе под нос и отправился на поиски пропавшего гувернера.
Глава 18
Он и не представлял себе, что так трудно будет соблюсти обет безбрачия.
На следующее утро Филиппа проснулась с невыносимой головной болью и ощущением того, что накануне совершила нечто ужасное.
«Чертово бренди!» – пробормотала она, ее лицо так пылало, что казалось, от щек можно прикурить сигару. Как, ну как ей могло прийти в голову совершить подобное? Господи, как стыдно, ну как она могла – приличная девушка – прикоснуться к самому интимному месту мужчины и ласкать его спящего!
Единственное, что утешало Филиппу, – это что Джеймс вряд ли узнает о случившемся. А она как-нибудь переживет этот стыд и тогда покинет свою спальню.
Она вынырнула из-под одеяла и задумалась. И все же это было увлекательно.
Рано утром от Баттона прислали остальную часть ее нового гардероба. В своем новом костюме она выглядела как заправский лондонский денди. Но мог ли молодой гувернер позволить себе такой наряд?
Почти машинально Филиппа повязала галстук и надела один из новых жилетов, застегнув его на все пуговицы.
Когда она робко вошла в столовую, выяснилось, что Джеймс уже уехал. За столом в одиночестве сидел Робби, за обе щеки уплетавший яичницу с ветчиной.
Он посмотрел на нее с некоторым вызовом.
– Я сегодня буду читать твою книгу.
Филиппа улыбнулась:
– В таком случае послеобеденное время в твоем распоряжении.
– Буду играть в солдатики! – радостно закричал Робби, и кусочек ветчины, слетев с вилки, оставил на льняной скатерти большое жирное пятно.
Робби виновато посмотрел на нее.
– Денни опять будет ворчать.
Филиппа кивнула, усмехнувшись про себя. Помнится, не так давно она сама устроила в этой столовой настоящий кавардак.
Филиппа подняла свою тарелку.
– Быстро меняемся, пока Денни не вернулся.
Голубые глаза Робби засветились благодарностью, и он поспешил пересесть на ее место.
Позже, в комнате для занятий, Робби отблагодарил ее, узнавая каждую букву в самодельном букваре.
– Яблоко – это «Я»! – крикнул он и захлопнул книжку. – А теперь солдатики!
Он побежал в кабинет, Филиппа не торопясь последовала за ним.
К ее изумлению Робби очень быстро выучил все буквы. Он оказался гораздо сообразительнее, чем они с Джеймсом себе представляли.
Теплый, залитый солнечным светом кабинет нисколько не напоминал пропитанную вожделением комнату прошлой ночи. Робби вывалил солдатиков из коробки и тотчас приступил к разгрому Наполеона. Очевидно, мальчик считал, что невозможно переусердствовать во имя Короны.
Множество великолепных книг стояло на полках застекленных шкафов, Филиппа достала было один из томов, но мысли ее то и дело возвращались к событиям прошлой мочи, а потом и вовсе потекли в совершенно неподобающем направлении. У всех ли мужчин такое же мускулистое тело, как у Джеймса? До каких размеров может увеличиться его?.. И самое главное, что же на самом деле произошло с нимпрошлой ночью?
Битый час Филиппа обдумывала создавшееся положение и ждала, пока сойдет с лица предательский румянец.
Робби заставил солдатиками весь ковер. Очевидно, сражение было долгим и кровопролитным. Филиппа, стараясь ступать аккуратно, шагнула, но крик Робби заставил ее замереть.
– Ты раздавила моего пехотинца!
Филиппа приподняла ногу и увидела, что под каблуком ее ботинка лежит помятый английский солдат.
– Мне очень жаль. А нельзя ли его исправить?
Робби поднял фигурку.
– Он как будто ползет. Солдаты маршируют, а не ползают.
– Не обязательно. – Филиппа улыбнулась, вспомнив о приключениях, записанных в дневнике ее отца. – Разведчик может ползти, чтобы его не заметил враг.
– Разведчик не пехотинец.
Робби нагнулся и положил солдатика на границе вражеского лагеря, позади палатки, сооруженной из прекрасной льняной салфетки, запас которых составлял особую гордость. Денни. Затем посмотрел на Филиппу.
– Что ты знаешь о разведчиках? Ты ведь девчонка.
– Чуть громче, господин Роберт. Боюсь, повар вас не услышал. – Филиппа села рядом с мальчиком. – А почему женщина не может знать о разведчиках больше, чем маленький мальчик?
– Ха! Я о шпионах все знаю.
Филиппа подняла брови.
– В самом деле?
Робби небрежно пожал плечами. Странно, что он заявил об этом без всякой бравады, столь свойственной мальчишкам. Словно констатируя факт. «Небо голубое. Трава зеленая. Я о шпионах знаю все».
Неясная пока еще мысль шевельнулась в голове у Филиппы. Джеймс… этот дом… его клуб… его друзья… и настойчивое предупреждение отца.
«Внимательно следить за Джеймсом Каннингтоном».
Так много загадок. Возможно, у Робби найдется ключ.
Несмотря на неожиданное напряжение, сжавшее ее плечи, она с нарочитой расслабленностью примостилась на крохотный свободный клочок ковра к, подтянув к подбородку колени, сказана с напускным равнодушием:
– Очень в этом сомневаюсь. Тебе ведь не больше восьми-девяти лет. Вряд ли ты можешь знать что-нибудь о разведчиках.
Ее слова произвели несколько неожиданный эффект. Робби выпрямился, на его худеньком личике появилось обиженное выражение.
– Почему не могу? Я не хуже любого солдата в армии Веллингтона. Так сказал Джеймс.
Филиппа повертела в руках солдата-кавалериста.
– Как им удается делать этих крошечных лошадок как настоящих? Да ты не переживай, Робби. Когда ты вырастешь, сможешь стать настоящим шпионом. Но до этого еще далеко.
Робби был задет за живое, она поняла это по выражению его лица. И Филиппе стало стыдно. Боже, она пала так низко, что готова манипулировать чувствами невинного ребенка, чтобы достичь своей цели.
Она положила солдатика и улыбнулась Робби.
– Давай поговорим о чем-нибудь другом. Я что-то проголодалась. Как думаешь, нам удастся разведать, где повар прячет остатки утреннего кекса?
Робби, этот маленький упрямец, отвернулся, надув губы.
– Я правда знаю про шпионов. Я тебе докажу!
Он встал и огляделся. Филиппа следила за его взглядом, которым он обводил кабинет и царивший в нем беспорядок. Присутствие Джеймса ощущалось повсюду: и в этих книгах, и в предметах обстановки, возможно, именно поэтому Робби так любил играть именно здесь.
– Ага! – Робби бросился в бой. Разметав свои армии, он подскочил к столу Джеймса, взял верхний листок из стопки писчей бумаги, с торжествующим видом помахал им перед Филиппой. – Я могу показать тебе, что здесь было написано.
– Робби, не надо. Пойдем займемся кексами.
Но даже лакомство не могло оторвать Робби от задуманного. Он повернулся к камину, в котором еще слабо тлели угли утренней растопки. В доме было достаточно тепло, и Филиппа не стала поддерживать огонь.
Робби присел на колени прямо перед каминной решеткой.
– Что ты делаешь! Не обожгись!
Мальчишка бросил на нее высокомерный взгляд и наклонился к тлеющим углям. Филиппа подошла к нему и с озабоченным видом тоже опустилась на колени.
– Что ты задумал?
Робби поднял руку, пальцы были перепачканы сажей.
– Смотри! – Он положил листок на пол и слегка коснулся его кончиками пальцев.
Словно по волшебству на листке среди серых разводов проступили темные выпуклые строчки. Филиппа наклонилась и стала всматриваться.
– Здесь что-то написано! Какой замечательный фокус! Где ты этому научился?
– Мне Саймон показал…
Он умолк. Саймон? Уж не тот ли, который женился на Агате, сестре Джеймса?
Робби вновь занялся своим делом, и вскоре листок был полностью покрыт тончайшим слоем угольной пыли. На нем, в верхней части, проявилось всего несколько строк.
Робби протянул листок ей.
– Попробуй прочитать.
Филиппа и так, и эдак поворачивала листок, но ничего не могла разобрать.
– Какая-то ерунда, – произнесла она разочарованно.
Робби хихикнул.
– Наоборот. Надо читать через зеркало. Это обратная сторона.
– В самом деле?
Филиппа осторожно взяла листок за уголки и поднесла к зеркалу, висевшему над маленьким приставным столиком. Она высоко подняла лист и начала рассматривать отражение, сразу же поняв, что это, безусловно, почерк Джеймса – той же рукой были написаны многие слова их самодельного букваря.
Филиппа подумала, что написанное ее совершенно не касается. Будь она прежней, ни за что не стала бы читать.
Но сегодняшняя Филиппа с величайшим вниманием прочла написанное.
«…и мы Имеем тот факт, что Этуотер систематически поставлял врагам важную информацию, содержащуюся в наших закодированных депешах. Я полагаю, у нас единственный выход – ликвидация».
Откуда-то издалека донесся голое Робби:
– Что там написано?
Запачканный сажей листок выпал из онемевших пальцев Филиппы и спланировал на пол. Она не отрывала глаз от собственного отражения, но не видела ничего, кроме одного слова.
«Ликвидация».
Джеймс Каннингтон – шпион.
Шпион, который хотел смерти ее отца.
Вернувшись домой, Джеймс обнаружил, что Робби, растянувшись, спит на ковре в кабинете. В этом не было ничего необычного, поскольку до появления в доме Филиппа Уолтерса мальчик часто именно таким образом заканчивал свой день.
Но теперь положение изменилось. Молодой гувернер взял на себя все обязанности, связанные с уходом за ребенком, следил, чтобы тот ежедневно мылся и вовремя ложился спать. И мальчишка очень быстро привык к такому распорядку. Бедный маленький сорванец так хотел, чтобы хоть кто-то о нем заботился.
Почему же ему, взрослому человеку, никак не удается справиться с Робби? Он думал, это будет достаточно просто. Усыновить уличного мальчишку, кормить его, одевать, дать ему образование. Все то, что сам Джеймс имел в детстве. Не меньше.
Но и не больше, язвительно произнес внутренний голос.
А что еще надо? Он не ругал Робби, не бил его, даже пальцем не тронул. Делал все как положено.
Филипп делает больше.
Но ведь Филиппу за это хорошо платят! Джеймс положил шляпу и перчатки на стол и присел на колени подле спящего Робби. Руки и лицо мальчика были в саже.
Часы в холле пробили двенадцать раз. Полночь. Где же Филипп?
Джеймс протянул руку и потряс мальчика за плечо.
– Робби, проснись.
Ответа не последовало. Ребенок крепко спал.
Джеймс еще раз легонько потряс его. Тоненькие косточки под его рукой казались хрупкими, как у птички. Мальчишке нужно набрать вес. Что должны есть дети? Все, что Джеймс помнил из своего детства, – это яблоки.
И молоко. Высокие стаканы с пенистым молоком на столе, стоявшем на холоде в летнем домике.
Это достаточно просто. Надо сказать повару, чтобы закупал не только сливки и масло. Пусть молочник привозит свежее молоко.
Впрочем, это все мелочи, но почему Робби еще не в постели, а Филиппа и Денни нигде не видно?
– Ничего не поделаешь.
Встав, Джеймс снял сюртук и бросил на стул. Потом нагнулся и осторожно поднял мальчика на руки.
Такой легкий. Бодрствующий Робби, казалось, заполнял собой весь дом, и было удивительно, что на самом деле он такой маленький и худой.
Ребенок едва не выскользнул из рук Джеймса. Чертыхнувшись, он поплотнее прижал мальчишку к груди и направился наверх.
В спальне Робби было темно и прохладно, но не настолько, чтобы снова разжигать камин. Джеймс, держа Робби на одной руке, второй откинул стеганое покрывало. Он положил своего маленького чумазого наследника на белоснежную простыню, нимало не волнуясь о том, что скажет Денни. Так ему и надо – оставил мальчишку спать на полу, словно собачонку.
Джеймс подумал, что зря он так разозлился. В конце концов, ничего страшного не произошло. Наверное, дело в том, что буквально за несколько дней, прошедших после появления Филиппа в его доме, Джеймс успел привыкнуть к более-менее упорядоченной жизни Робби.
Он до самого подбородка накрыл Робби одеялом и, помедлив секунду, неловко подоткнул его с боков. Выпрямившись, он еще раз посмотрел на своего наследника: Робби свернулся калачиком, и теперь на белом холсте пуховой подушки виднелась только копна взъерошенных волос. В этой огромной кровати он казался еще меньше. Джеймс не догадался заказать для мальчишки детскую кроватку. Он просто выделил ему одну из многочисленных уже обставленных комнат. Только сейчас Джеймс сообразил, что ни разу не заходил в его комнату.
Большой балдахин над кроватью выглядел внушительно, но назвать ее уютной было нельзя. А уж о комфорте и говорить не приходится. В сумеречном свете, пробивавшемся из освещенного холла через открытую дверь, комната выглядела весьма уныло.
А как выглядела его собственная комната, когда он был ребенком? Насколько Джеймс помнил, она была полна игрушек, блестящих камней и вообще всякой всячины, вплоть до коллекции птичьих гнезд, которая представляла для юного Джеймса огромную ценность.
В комнате Робби не было ничего, что указывало бы на то, что здесь живет мальчишка. Величественные тома на полках огромного книжного шкафа, дверцы которого не открывались уже лет сто, большая щетка для волос, одиноко красовавшаяся на сверкающем комоде, тяжелое и громоздкое кресло, массивный напольный канделябр и в довершение всего огромное, чуть не во всю стену зеркало в великолепной резной раме.
Спальня выглядела солидной и основательной, тогда как ее обитатель казался случайным гостем, которому в скором времени предстоит покинуть эти стены.
Когда Джеймс еще раз взглянул на спящего мальчика, то заметил, что из-под подушки что-то торчит. Он протянул руку и осторожно вытащил нечто, бережно завернутое в льняную салфетку. Оказалось, что это букварь, который составили они с Филиппом. Денни наверняка заметит пропажу салфетки, рассеянно подумал Джеймс и сжал в руках маленькую книжицу. Кто-то – вероятно, Филипп, – проделал в страницах отверстия и перевязал их. Джеймс задумчиво потрогал обрывок шелковой женской ленточки.
Видно было, что книжкой пользовались очень аккуратно. Одна страница, судя по заломам, особенно нравилась Робби.
«Зап [5]» обозначает букву «Зед».
Джеймс улыбнулся, вспомнив, как долго они с Филиппом подбирали это слово. Он бережно завернул книжку и снова сунул ее под подушку. Возможно, в комнате все-таки была частичка Робби. Частичка их всех.
Джеймс вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь, хотя крепко спящего Робби сейчас не смогла бы, наверное, разбудить и вся английская артиллерия. При мысли об этом Джеймс хмыкнул себе под нос и отправился на поиски пропавшего гувернера.
Глава 18
Комната Филиппа находилась недалеко от спальни Робби и через несколько комнат от спальни самого хозяина. Не было смысла селить Филиппа на третьем этаже, в той части дома, где располагалась прислуга, гораздо разумнее, чтобы гувернер жил рядом со своим воспитанником.
Джеймс постучал в дверь, но ответа не получил. Он вошел. В хорошо протопленной, даже немного душной комнате было темно, лишь в камине тлели последние угольки.
– Филипп? – Никто не ответил. Джеймс повернулся к выходу. Куда же запропастился Филипп?
– Я здесь, сэр, – раздался со стороны камина тихий голосок.
Джеймс подошел ближе и увидел, что Филипп, съежившись, сидит в большом кресле, буквально утонув в широкой изогнутой спинке. Вид у него был неважный – спутанные волосы, болезненно бледное лицо. Несмотря на духоту в комнате, Филипп вздрагивал, словно от холода.
– Бог мой! Ты выглядишь ужасно!
– Да, сэр.
– Ты хорошо себя чувствуешь? Может, послать за врачом?
– Нет, сэр. – Голос Филиппа звучал хрипло. – Получил плохие известия.
– С почтой?
– А… да, пришло письмо.
Джеймс хорошо знал, какие отвратительные новости может принести лондонская почта.
– Что-то случилось?
– Нет, сэр. Я кое-что узнал, но не хотел бы говорить об этом, если не возражаете.
– Я могу чем-нибудь помочь?
Филипп повернулся к хозяину и впервые за время разговора посмотрел на него. Даже в скупом свете, проникающем из коридора, Джеймс разглядел припухшие глаза юноши и красные пятна на его щеках. Подвинув стул, Джеймс сел подле Филиппа.
– Сэр… Джеймс. – Филипп упрямо мотнул головой. – Думаю, тут ничем не поможешь. По крайней мере, это не в моих силах.
Несколько секунд Джеймс пристально смотрел на Филиппа. Ему очень не хотелось, чтобы юноша, к которому он успел привязаться, страдал. Да, это Флип, его немного странный, но все же разумный не по годам компаньон. Флип, чей добродушный характер помогал развеять самое черное настроение Джеймса и чьи такт и доброжелательность смогли превратить этот унылый особняк в настоящий дом. Слово «компаньон» в данном случае не годилось, если учесть, кем стал Филипп Уолтерс для Джеймса Каннингтона.
Семья.
Конечно, это все не совсем верно, ведь Филипп Уолтерс всего лишь хороший работник, возможно, самый ценный из его домочадцев. И Джеймс как хозяин этого дома просто обязан сделать все возможное, чтобы поддержать его. Но ничего более.
– Если ты отказываешься от моей помощи, позволь хотя бы дать тебе совет. Ты парень умный, находчивый, сообразительный. И способен многое преодолеть.
Филипп хрипло рассмеялся. Джеймс изумленно моргнул.
– Что смешного в моих словах?
– Ничего, сэр. Я искренне ценю ваше желание помочь, но в данный момент предпочел бы побыть один. – Филипп тяжело вздохнул и устало потер глаза. – Если не возражаете.
Джеймс кивнул и вышел из комнаты.
Когда шаги мистера Каннингтона стихли, Филиппа вскочила на ноги, не в силах сдержать бушующую в душе ярость. Как он мог с такой искренней заботой смотреть ей в глаза и одновременно замышлять убийство ее отца? Каким же монстром нужно быть, чтобы под внешней добротой скрывать жажду убийства?
Сдерживая душившие ее слезы, Филиппа металась по комнате, потом наконец взяла себя в руки. Хватит слез! Она прибережет этот гнев на будущее, сохранит его, чтобы пресечь интриги этого низкого человека.
Филиппа прижалась щекой к холодному оконному стеклу. Теперь она с удвоенной силой будет сражаться за жизнь отца и свою собственную.
Свою собственную. Боже правый, что предпримет этот страшный человек, если узнает, кто она на самом деле? Ни малейших сомнений, что и в отношении Филиппы Этуотер будет отдан приказ: ликвидировать.
«Ликвидировать!»
«Я остановлю тебя, Джеймс Каннингтон, можешь в этом не сомневаться».
Поздний вечер давно сменился глубокой ночью. Филиппа обдумывала различные планы, но так и не решила, как помочь отцу. Она ведь даже не знает, где он сейчас.
А вот Джеймс знает.
Видимо, находясь в Испании, отец работал на британцев, а Джеймс и его шайка узнали об этом. И тогда в Ариете появились французские солдаты, которые забрали отца. Что же, война есть война.
А ведь Джеймс ей нравился. Она восхищалась им. Желала его. Эта мысль ужаснула Филиппу, и она постаралась прогнать ее прочь.
Девушка устало прикрыла глаза. Как может женщина противостоять целой когорте шпионов?
«Ты способен на многое».
Филиппа с горечью рассмеялась, вспомнив слова Джеймса. Она умирала голодной смертью в холодной комнатенке Чипсайда. Была на краю гибели. То и дело попадала в ситуации, из которых нет выхода. Видимо, только на это она и способна.
«Власть женщины заключается в ее теле. Она может так окрутить мужчину, что он становится рабом ее прихотей».
Голос Джеймса звучал у нее в ушах. На какое-то мгновение Филиппе показалось, что Джеймс готов раскрыть перед ней свою душу.
Филиппа подняла руки к лицу, потом коснулась своей груди, туго затянутой полосами материи. Ее плоть при ней, пусть даже и скрытая. Она может соблазнить Джеймса Каннингтона и выведать у него нужную информацию?
Бунтарская, жаждущая мести часть ее души сразу же ухватилась за эту идею. Да.Пробудить в нем желание. Перехитрить его. Пусть заплатит за все, в том числе и за разбуженное в ее теле желание.
И все же другая ее часть, возможно, та, в которой до сих пор жила благовоспитанная девочка, спасовала при мысли об этом. Ведь она всегда была покладистой и спокойной.
«Очень удобно для твоих родителей, – язвительно прошипел поселившийся внутри бунтарь. – У них была их благородная страсть, их прочная любовная связь. И ты. Ты была идеальной дочерью, ты могла приспособиться к любому миру, ухаживала за ними, заботилась о них, берегла их».
Но что в этом плохого? За мамой нужно было ухаживать. О папе – заботиться. У нее никогда не было поклонников. Интересы семьи превыше всего. Она хорошо усвоила этот урок.
«А как же ты? Когда же превыше всего будут твои интересы? Хоть кто-нибудь однажды спросил тебя, что нужно тебе?»
«Выбор. – Ответ прозвучал почти против ее воли. – Мне нужен выбор…»
Она отмахнулась от этих голосов. Не было смысла настаивать на выборе. Она все равно посвятила бы себя заботе о Руперте и Изабелле.
Может быть, после того, как папа вернется к ней, а Джеймс Каннингтон станет всего лишь горьким воспоминанием, она сможет сделать другой выбор.
Может быть.
А пока ей нужно подумать о том, как разузнать, что именно известно Джеймсу Каннингтону о местонахождении Руперта Этуотера.
И конечно, это нужно сделать до того, как она или ее отец будут ликвидированы.
В голове мелькнуло воспоминание: папка, которую она больше ни разу не видела, и Джеймс, переписывающий что-то в небольшую записную книжку.
С этой книжкой он никогда не расставался.
Некоторое время спустя Филиппа, стараясь преодолеть страх, стояла возле двери в спальню хозяина. А ведь пришедшая в голову идея казалась ей просто замечательной.
Записную книжку Джеймс носит во внутреннем кармане сюртука. Но он постоянно меняет сюртуки. А где переодевается?
Скорее всего, в спальне.
Филиппа мысленно молясь, дотронулась до бронзовой дверной ручки. «Пусть будет не заперто. Пусть будет не заперто». Но сквозь ее мольбы просачивался тоненький и испуганный голосок: «Пусть будет заперто. Пусть будет заперто». Юная леди тайно глубокой ночью проникает в спальню джентльмена. Настоящий скандал. Филиппа уже хотела броситься обратно в свою комнату.
Возможно, она неправильно прочла запись. Оттиск на обратной стороне листа был не очень ясным. К тому же она могла ошибочно истолковать эти слова…
Дверь открылась. Филиппа вошла.
Она держала в руках свечу, но пока не зажигала ее. Собиралась зажечь от углей, тлеющих в камине, но увидела, что в этом нет необходимости. Через широко распахнутое окно в комнату вливался не только свежий ночной воздух, но и свет почти полной луны, который ярко освещал лежавшего на кровати обнаженного Джеймса.
Филиппа на мгновение закрыла глаза, потом вновь открыла их.
Проклятие!
Перед ней лежал обнаженный бог. Он лежал на животе, немного подтянув правую ногу и обняв большую подушку в шелковой наволочке, в этой позе было столько нежной страсти, что казалось, мужчина обнимает возлюбленную. Обнаженная спина, обнаженные ноги, обнаженные ягодицы. Великолепные, мускулистые, лишенные волосяного покрова восхитительные ягодицы.
Она бы все отдала, чтобы оказаться на месте этой подушки.
«Ты пришла сюда, чтобы узнать, где это грязное животное держит твоего несчастного отца».
Он сообщник лорда Предателя.
Правда, и с этим нельзя не согласиться, лорд Рирдон тоже потрясающий. Но Джеймс мог быть и другим. Он и был другим. Он смеялся, шутил, защищал Робби.
Он «лжец». Он интриган. Он сам предложил ликвидацию.
Ей хотелось, чтобы он был хорошим. Ну, разве было бы не чудесно, если бы он был хорошим?
«В таком случае разыщи книжку. Так или иначе узнай его истинную сущность».
Филиппа оторвала взгляд от божественно вылепленных ягодиц и сосредоточилась на осмотре комнаты. Его одежда висела в огромном гардеробе, а другие вещи хранились в комоде и большом серванте. Она тщательно обыскала все, до чего смогла дотянуться, от страха у нее дрожали руки, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.
Яркий лунный свет широким потоком лился на кровать, оставляя в тени большую часть спальни. Это был некий знак судьбы, прямо говорившей Филиппе: вместо того чтобы словно воришка красться в потемках, ложись на эти простыни.
Если бы только она могла верить Джеймсу.
Наконец Филиппа вынуждена была признать свое поражение. Она обыскала каждый карман, который смогла нащупать в темноте, проверила даже белье Джеймса.
В этой комнате записной книжки не было. Разве что под подушкой у Джеймса. Филиппа в нерешительности замерла, затем осторожно шагнула к кровати. Он спал очень крепко, что, впрочем, неудивительно. Он поздно ложится и рано встает. Филиппа сделала еще шаг. Половица скрипнула.
Джеймс заворочался. Потом вытянулся. Потом перевернулся.
Проклятие!
Филиппа изо всех сил зажмурилась и, не открывая глаз, в панике повернулась к двери, но тут же остановилась. Она не нашла книжку. А ведь книжка где-то здесь, в спальне, Филиппа в этом не сомневалась. Но Боже милостивый, здесь, на широкой кровати, спит обнаженный мужчина, который в любую секунду может проснуться и увидеть гувернера, непонятно зачем шныряющего по его спальне. Даже представить страшно, что может произойти потом, тем более если этот обнаженный мужчина не виновен ни в каком преступлении.
«Отступи. Перегруппируйся. Вернись позже».
Откуда взялись эти слова? Ах да. Из папиного дневника. Привлекательность Джеймса Каннингтона и ее чувства к нему не имеют никакого значения. Жизнь ее отца в опасности.
Джеймс постучал в дверь, но ответа не получил. Он вошел. В хорошо протопленной, даже немного душной комнате было темно, лишь в камине тлели последние угольки.
– Филипп? – Никто не ответил. Джеймс повернулся к выходу. Куда же запропастился Филипп?
– Я здесь, сэр, – раздался со стороны камина тихий голосок.
Джеймс подошел ближе и увидел, что Филипп, съежившись, сидит в большом кресле, буквально утонув в широкой изогнутой спинке. Вид у него был неважный – спутанные волосы, болезненно бледное лицо. Несмотря на духоту в комнате, Филипп вздрагивал, словно от холода.
– Бог мой! Ты выглядишь ужасно!
– Да, сэр.
– Ты хорошо себя чувствуешь? Может, послать за врачом?
– Нет, сэр. – Голос Филиппа звучал хрипло. – Получил плохие известия.
– С почтой?
– А… да, пришло письмо.
Джеймс хорошо знал, какие отвратительные новости может принести лондонская почта.
– Что-то случилось?
– Нет, сэр. Я кое-что узнал, но не хотел бы говорить об этом, если не возражаете.
– Я могу чем-нибудь помочь?
Филипп повернулся к хозяину и впервые за время разговора посмотрел на него. Даже в скупом свете, проникающем из коридора, Джеймс разглядел припухшие глаза юноши и красные пятна на его щеках. Подвинув стул, Джеймс сел подле Филиппа.
– Сэр… Джеймс. – Филипп упрямо мотнул головой. – Думаю, тут ничем не поможешь. По крайней мере, это не в моих силах.
Несколько секунд Джеймс пристально смотрел на Филиппа. Ему очень не хотелось, чтобы юноша, к которому он успел привязаться, страдал. Да, это Флип, его немного странный, но все же разумный не по годам компаньон. Флип, чей добродушный характер помогал развеять самое черное настроение Джеймса и чьи такт и доброжелательность смогли превратить этот унылый особняк в настоящий дом. Слово «компаньон» в данном случае не годилось, если учесть, кем стал Филипп Уолтерс для Джеймса Каннингтона.
Семья.
Конечно, это все не совсем верно, ведь Филипп Уолтерс всего лишь хороший работник, возможно, самый ценный из его домочадцев. И Джеймс как хозяин этого дома просто обязан сделать все возможное, чтобы поддержать его. Но ничего более.
– Если ты отказываешься от моей помощи, позволь хотя бы дать тебе совет. Ты парень умный, находчивый, сообразительный. И способен многое преодолеть.
Филипп хрипло рассмеялся. Джеймс изумленно моргнул.
– Что смешного в моих словах?
– Ничего, сэр. Я искренне ценю ваше желание помочь, но в данный момент предпочел бы побыть один. – Филипп тяжело вздохнул и устало потер глаза. – Если не возражаете.
Джеймс кивнул и вышел из комнаты.
Когда шаги мистера Каннингтона стихли, Филиппа вскочила на ноги, не в силах сдержать бушующую в душе ярость. Как он мог с такой искренней заботой смотреть ей в глаза и одновременно замышлять убийство ее отца? Каким же монстром нужно быть, чтобы под внешней добротой скрывать жажду убийства?
Сдерживая душившие ее слезы, Филиппа металась по комнате, потом наконец взяла себя в руки. Хватит слез! Она прибережет этот гнев на будущее, сохранит его, чтобы пресечь интриги этого низкого человека.
Филиппа прижалась щекой к холодному оконному стеклу. Теперь она с удвоенной силой будет сражаться за жизнь отца и свою собственную.
Свою собственную. Боже правый, что предпримет этот страшный человек, если узнает, кто она на самом деле? Ни малейших сомнений, что и в отношении Филиппы Этуотер будет отдан приказ: ликвидировать.
«Ликвидировать!»
«Я остановлю тебя, Джеймс Каннингтон, можешь в этом не сомневаться».
Поздний вечер давно сменился глубокой ночью. Филиппа обдумывала различные планы, но так и не решила, как помочь отцу. Она ведь даже не знает, где он сейчас.
А вот Джеймс знает.
Видимо, находясь в Испании, отец работал на британцев, а Джеймс и его шайка узнали об этом. И тогда в Ариете появились французские солдаты, которые забрали отца. Что же, война есть война.
А ведь Джеймс ей нравился. Она восхищалась им. Желала его. Эта мысль ужаснула Филиппу, и она постаралась прогнать ее прочь.
Девушка устало прикрыла глаза. Как может женщина противостоять целой когорте шпионов?
«Ты способен на многое».
Филиппа с горечью рассмеялась, вспомнив слова Джеймса. Она умирала голодной смертью в холодной комнатенке Чипсайда. Была на краю гибели. То и дело попадала в ситуации, из которых нет выхода. Видимо, только на это она и способна.
«Власть женщины заключается в ее теле. Она может так окрутить мужчину, что он становится рабом ее прихотей».
Голос Джеймса звучал у нее в ушах. На какое-то мгновение Филиппе показалось, что Джеймс готов раскрыть перед ней свою душу.
Филиппа подняла руки к лицу, потом коснулась своей груди, туго затянутой полосами материи. Ее плоть при ней, пусть даже и скрытая. Она может соблазнить Джеймса Каннингтона и выведать у него нужную информацию?
Бунтарская, жаждущая мести часть ее души сразу же ухватилась за эту идею. Да.Пробудить в нем желание. Перехитрить его. Пусть заплатит за все, в том числе и за разбуженное в ее теле желание.
И все же другая ее часть, возможно, та, в которой до сих пор жила благовоспитанная девочка, спасовала при мысли об этом. Ведь она всегда была покладистой и спокойной.
«Очень удобно для твоих родителей, – язвительно прошипел поселившийся внутри бунтарь. – У них была их благородная страсть, их прочная любовная связь. И ты. Ты была идеальной дочерью, ты могла приспособиться к любому миру, ухаживала за ними, заботилась о них, берегла их».
Но что в этом плохого? За мамой нужно было ухаживать. О папе – заботиться. У нее никогда не было поклонников. Интересы семьи превыше всего. Она хорошо усвоила этот урок.
«А как же ты? Когда же превыше всего будут твои интересы? Хоть кто-нибудь однажды спросил тебя, что нужно тебе?»
«Выбор. – Ответ прозвучал почти против ее воли. – Мне нужен выбор…»
Она отмахнулась от этих голосов. Не было смысла настаивать на выборе. Она все равно посвятила бы себя заботе о Руперте и Изабелле.
Может быть, после того, как папа вернется к ней, а Джеймс Каннингтон станет всего лишь горьким воспоминанием, она сможет сделать другой выбор.
Может быть.
А пока ей нужно подумать о том, как разузнать, что именно известно Джеймсу Каннингтону о местонахождении Руперта Этуотера.
И конечно, это нужно сделать до того, как она или ее отец будут ликвидированы.
В голове мелькнуло воспоминание: папка, которую она больше ни разу не видела, и Джеймс, переписывающий что-то в небольшую записную книжку.
С этой книжкой он никогда не расставался.
Некоторое время спустя Филиппа, стараясь преодолеть страх, стояла возле двери в спальню хозяина. А ведь пришедшая в голову идея казалась ей просто замечательной.
Записную книжку Джеймс носит во внутреннем кармане сюртука. Но он постоянно меняет сюртуки. А где переодевается?
Скорее всего, в спальне.
Филиппа мысленно молясь, дотронулась до бронзовой дверной ручки. «Пусть будет не заперто. Пусть будет не заперто». Но сквозь ее мольбы просачивался тоненький и испуганный голосок: «Пусть будет заперто. Пусть будет заперто». Юная леди тайно глубокой ночью проникает в спальню джентльмена. Настоящий скандал. Филиппа уже хотела броситься обратно в свою комнату.
Возможно, она неправильно прочла запись. Оттиск на обратной стороне листа был не очень ясным. К тому же она могла ошибочно истолковать эти слова…
Дверь открылась. Филиппа вошла.
Она держала в руках свечу, но пока не зажигала ее. Собиралась зажечь от углей, тлеющих в камине, но увидела, что в этом нет необходимости. Через широко распахнутое окно в комнату вливался не только свежий ночной воздух, но и свет почти полной луны, который ярко освещал лежавшего на кровати обнаженного Джеймса.
Филиппа на мгновение закрыла глаза, потом вновь открыла их.
Проклятие!
Перед ней лежал обнаженный бог. Он лежал на животе, немного подтянув правую ногу и обняв большую подушку в шелковой наволочке, в этой позе было столько нежной страсти, что казалось, мужчина обнимает возлюбленную. Обнаженная спина, обнаженные ноги, обнаженные ягодицы. Великолепные, мускулистые, лишенные волосяного покрова восхитительные ягодицы.
Она бы все отдала, чтобы оказаться на месте этой подушки.
«Ты пришла сюда, чтобы узнать, где это грязное животное держит твоего несчастного отца».
Он сообщник лорда Предателя.
Правда, и с этим нельзя не согласиться, лорд Рирдон тоже потрясающий. Но Джеймс мог быть и другим. Он и был другим. Он смеялся, шутил, защищал Робби.
Он «лжец». Он интриган. Он сам предложил ликвидацию.
Ей хотелось, чтобы он был хорошим. Ну, разве было бы не чудесно, если бы он был хорошим?
«В таком случае разыщи книжку. Так или иначе узнай его истинную сущность».
Филиппа оторвала взгляд от божественно вылепленных ягодиц и сосредоточилась на осмотре комнаты. Его одежда висела в огромном гардеробе, а другие вещи хранились в комоде и большом серванте. Она тщательно обыскала все, до чего смогла дотянуться, от страха у нее дрожали руки, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.
Яркий лунный свет широким потоком лился на кровать, оставляя в тени большую часть спальни. Это был некий знак судьбы, прямо говорившей Филиппе: вместо того чтобы словно воришка красться в потемках, ложись на эти простыни.
Если бы только она могла верить Джеймсу.
Наконец Филиппа вынуждена была признать свое поражение. Она обыскала каждый карман, который смогла нащупать в темноте, проверила даже белье Джеймса.
В этой комнате записной книжки не было. Разве что под подушкой у Джеймса. Филиппа в нерешительности замерла, затем осторожно шагнула к кровати. Он спал очень крепко, что, впрочем, неудивительно. Он поздно ложится и рано встает. Филиппа сделала еще шаг. Половица скрипнула.
Джеймс заворочался. Потом вытянулся. Потом перевернулся.
Проклятие!
Филиппа изо всех сил зажмурилась и, не открывая глаз, в панике повернулась к двери, но тут же остановилась. Она не нашла книжку. А ведь книжка где-то здесь, в спальне, Филиппа в этом не сомневалась. Но Боже милостивый, здесь, на широкой кровати, спит обнаженный мужчина, который в любую секунду может проснуться и увидеть гувернера, непонятно зачем шныряющего по его спальне. Даже представить страшно, что может произойти потом, тем более если этот обнаженный мужчина не виновен ни в каком преступлении.
«Отступи. Перегруппируйся. Вернись позже».
Откуда взялись эти слова? Ах да. Из папиного дневника. Привлекательность Джеймса Каннингтона и ее чувства к нему не имеют никакого значения. Жизнь ее отца в опасности.