Брэдли Селеста. Шпион

   А теперь она сидит взаперти в этом загадочном клубе загадочных людей.
   Дверь наконец открылась. Филиппа зажмурилась от яркого света, хлынувшего в комнату, где было совсем темно, поскольку свечу ей не дали. Широкоплечая фигура заслонила дверной проем, и комната вновь погрузилась во мрак.
   – Мисс Этуотер, я полагаю?
 
   Если бы Рен Портер мог, он с радостью вернулся бы обратно в темноту. К несчастью, Всевышний и миссис Нили не хотели ему этого позволить. Добрая сиделка радовалась каждому его движению. За каждую съеденную им ложку каши она, хвалила его, как малыша, и плакала, когда он без посторонней помощи смог сесть в постели.
   Избавиться от материнской заботы этой женщины Рен Портер мог, лишь притворившись спящим, что» он и сделал. День, когда он пришел в сознание, показался ему бесконечным.
   Знакомый голос донесся из окружающей его сознание мутной пелены, вырывая Рена из тяжелой, беспокойной дремоты. Слишком сильная боль для настоящего сна, слишком сильная усталость для настоящей остроты восприятия.
   – Пока тебя не было, в клубе многое произошло.
   Реи повернул голову, пытаясь сфокусировать взгляд на человеке, стоявшем возле его кровати. Видел он пока еще плохо. И когда дрожащий силуэт приобрел наконец относительную четкость, Рен узнал Джекема. Однако от попытки сфокусировать взгляд голова закружилась, и обессиленный Рен рухнул на подушки.
   Проклиная слабость и боль, которые, казалось, заполнили все его существо, Рен, однако, понимал, что именно они свидетельствуют о возвращении к жизни, хотя и не позволяют по-настоящему обрадоваться знакомому лицу. Откуда-то из глубин мозга всплыло воспоминание о необходимости соблюдать секретность, которая запрещает даже друга и коллегу называть полным именем.
   – Привет, Джек.
   Рена удивило, что пришел Джекем, а не Саймон или по крайней мере Джеймс.
   Рен вновь повернул голову и, приоткрыв глаза, посмотрел на Джекема.
   – А почему не пришел Джеймс? Надеюсь, он не ранен?
   Джекем фыркнул.
   – Он здоров как бык. Мы с ним виделись не более часа назад.
   – Он придет?
   Джекем откашлялся.
   – Видишь ли, Рен, Джеймс оказался в сложной ситуации. В конце концов, все обошлось, и ты жив, но именно он виноват в том, что с тобой произошло.
   Холодная дрожь пробежала по животу Рена.
   – Объясни, Джек. Джекем тяжело вздохнул.
   – Жаль, что мне приходится говорить тебе об этом, но ведь именно Джеймс, сам того не желая, предал тебя и некоторых других «лжецов». Так что ты должен благодарить судьбу за то, что остался жив. Большинство парней, которых сдал Джеймс, давно кормят червей. Уэдерби несколько недель пролежал рядом с тобой, а пару дней назад отдал Богу душу.
   Словно ледяная игла воткнулась в живот Рена, который, прикусив губу, растерянно смотрел на продолжавшего свой рассказ Джекема.
   – Конечно, Джеймс очень переживает из-за всего этого, и новый хозяин принял его обратно. Что касается меня, я думаю, его сожаления искренни, и все же…
   Рен судорожно сглотнул, пытаясь уловить смысл сказанного.
   – Новый хозяин?
   – Ты, должно быть, знаешь, что сэр Саймон Рейнз женился и отошел от дел. Король посвятил его в рыцари, поставив условие передать клуб лорду Этериджу. Этот господин производит впечатление настоящего джентльмена, во всяком случае, связи его идут на самый верх, да и парни приняли его достаточно хорошо.
   Рену не давала покоя мысль о предательстве Джеймса.
   – Значит, Джеймсу стыдно смотреть мне в глаза.
   – Не суди его слишком, строго. Ему тоже нелегко пришлось. Почти все члены клуба не держат на него зла, тем более что он спас жизнь лорда Ливерпуля, и принц-регент собственноручно вручил ему медаль за столь геройский поступок.
   – Медаль, – язвительно произнес Рен. – Они наградили его медалью.
   – Я понимаю, все это выгладит не очень-то красиво, Рен. Но знаю, что он все тот же наш Джеймс. Просто на него очень давит груз ответственности. Он практически руководит всеми операциями клуба. Никто не смеет противоречить Джеймсу Каннингтону, за исключением меня, полагаю. Но я прост должен был проведать тебя и поздравить с возвращением в этот грешный мир.
   – Он не велел тебе приходить сюда?
   – Не только мне. Всем парням. Понять не могу почему. Может, ты знаешь? Может, это как-то связано с нападением на тебя? Ты что-нибудь помнишь о том, что случилось в ту ночь?
   – Я работал в пабах в районе доков.
   Нужно быть осторожным и не болтать о делах клуба.
   – Завязалась драка, я в ней не участвовал, но когда уходил, кто-то поманил меня в переулок, в укромное местечко. Я подумал… я подумал, что это женщина. – Он прищурился от пульсирующей боли в глазах. – Может быть. Точно не могу сказать.
   Джекем сел и откинулся на стуле.
   – Может быть, но это не важно. Ты не думал, чем теперь займешься? От вора, который ничего не может украсть, толку мало, так ведь? Уж мне-то это хорошо известно.
   Рен подумал о том, какую скучную жизнь ведет Джекем с момента своего падения. Занимаясь только финансовыми делами клуба, он состарился раньше времени. При мысли об этом Рен содрогнулся, но тут еще более страшная мысль пришла ему в голову.
   Ему может повезти еще меньше.
   Джекем отряхнул шляпу.
   – Как только ты встанешь на ноги, тебе, возможно, придется ненадолго уехать из Лондона. – Он вздохнул. – Мне, например, до сих пор больно видеть высоты, на которых я некогда вращался, поскольку теперь едва могу подняться на несколько ступенек.
   Прочь отсюда. Едва сдерживаемые эмоции грозили разорвать Рена.
   – Возможно… возможно, я таки сделаю, – задыхаясь, произнес он.
   Рен почувствовал себя плохо. И не только из-за боли, которая лишь немного ослабевала под действием настойки опия. Джеймс, его лучший друг, выдал Рена французам, а теперь Джеймс удостоен наград как герой, в то время как Рен лежит здесь изувеченный.
   Горечь заполнила его душу. Горечь, смешанная с яростью. Он потерял все. Здоровье, работу. Страшно подумать, что ждет его впереди.
   У Рена мелькнула мысль, что Джекем, возможно, лжет. Но с какой целью? Ведь Джекем не знает ни об истинных задачах «лжецов», ни о попытках Рена войти в доверие секретных служб императора с тем, чтобы раскрыть сеть французских лазутчиков, действующую в Лондоне.
   Джекем просто рассказывал о том, что ему известно, вовсе не думая, что для кого-то эти факты могут иметь гораздо большее значение.
   От осознания собственной бессильной ярости у Рена разболелась голова, и все поплыло перед глазами. Его жизнь разрушена, его друзья мертвы, а Джеймса, по чьей вине произошли все эти беды, награждают как героя.
   Увидев, что Рен не в силах поддерживать разговор, Джекем тихо вышел из комнаты. За дверью немного постоял, прислонившись к стене, йотом грустно вздохнул.
   – Мне очень жаль, парень, – прошептал он. – Но может, оно и к лучшему. Есть люди, которые теперь, когда ты пришел в себя, предпочли бы видеть тебя мертвым, чтобы ты не болтал лишнего. Тебе надо исчезнуть и унести с собой свои воспоминания.
   Это было самое большее, что Рен мог сделать.

Глава 28

   – Мисс Этуотер, я полагаю? – В дверном проеме стоял Джеймс с угрожающим видом. Филиппа содрогнулась, услышав его ледяной тон, и отвела глаза. Успев привыкнуть ксвоей безопасной анонимности, Филиппа замешкалась с ответом.
   Но после всего, что она натворила, она просто обязана говорить правду.
   – Филиппа Этуотер.
   Она стояла, опустив глаза, рассматривая свои судорожно сплетенные пальцы. Джеймс вошел в комнату, но услышав эти слова, резко остановился.
   – Пропавшая дочь предателя Руперта Этуотера.
   Филиппа вскинула голову.
   – Мой отец не больший предатель, чем ты! – выпалила Филиппа и тут же поняла, что совершила ошибку. Осуждение, светившееся в глазах Джеймса, сменилось ненавистью. Ей следовало сначала оправдаться самой, а уж потом попытаться защитить отца.
   Побелев от гнева, Джеймс грохнул кулаком по деревянной панели стены. Филиппа замерла.
   Джеймс потер саднивший кулак и, стараясь успокоиться, прижался лбом к деревянной панели. Она с болью смотрела на его вдруг ссутулившиеся плечи, прислушиваясь к тихим, полным горечи словам.
   – Руперт Этуотер. Величайший предатель в истории «лжецов», а я впустил его дочь в клуб. Впустил ее в свой дом.
   – Как Робби? Прошу вас, скажите.
   – Робби сломал руку и еще не пришёл в себя после падения, только не прикидывайтесь, будто это вас волнует.
   Филиппа возмутилась. Он резко повернулся к ней, и девушка, отшатнувшись, села, точнее, упала на диван. Джеймс склонился над ней, его карие глаза потемнели от гнева.
   – Что вы им рассказали? Кого выдали? Или только меня? – Он крепко сжал ее плечо. – Кого вы выдали? Говорите!
   Филиппа лишь мотала головой, не в силах вымолвить ни слова при виде муки, исказившей его лицо.
   Над ней снова нависла смертельная опасность.
   – Я никого не предавала. Я не изменница. Мой отец не предатель. Должно быть какое-то объяснение…
   Джеймс хрипло рассмеялся.
   – Объяснение? Ваш отец выдал французам наши коды. Создал для них коды, которые мы не можем расшифровать. – Джеймс наклонился ниже, и Филиппа почувствовала его дыхание на своей щеке. – А как вы объясните тот факт, что, переодевшись юношей, использовали Робби в своих коварных целях?
   Его голос слегка дрогнул. Он отвернулся.
   – Я взял вас на работу. Поручил вам воспитание Робби. Может, это вы выбросили его из окна?
   – Нет! – Филиппа посмотрела ему в глаза. – Я бы никогда не причинила вреда Робби. Я люблю его, как собственного сына, как люблю вас.
   Филиппа коснулась его сильных пальцев, крепко державших ее за плечи.
   Разум Джеймса сыграл с ним злую шутку. Филипп – не Филипп – Филипп. Еще немного, и он сойдет с ума от этого раздвоения личности.
   Джеймс посмотрел в большие зеленые глаза, покрасневшие от слез. Ее мягкие и по-девичьи припухлые щеки были гладкими, как шелк, губы полные и розовые. Перед ним, без сомнения, была женщина.
   Потрясенный Джеймс отдернул руки и резко выпрямился.
   – Я просто осел! – яростно прошипел он. – Где же все это время были мои мозги и глаза?
   – Не вините себя, Джеймс. Я очень старалась выглядеть как мужчина.
   Ее голос совершенно не походил на хрипловатый голос Филиппа. Это немного утешило Джеймса. Девушка весьма искусно маскировала свой естественный голос.
   – Вы действительно очень старались. Вы нас всех… – Джеймс запнулся, вспомнив реакцию Робби на нового гувернера. Робби ни на секунду не поверил ей. – Почему Робби сохранил вашу тайну? Как вам удалось сделать его своим сообщником?
   – Не понимаю, о чем вы говорите. – Филиппа смущенно опустила ресницы. Гнев с новой силой вспыхнул в его душе. Это порочное создание разрушило его жизнь, и проявлять жалость к этой по-своему очаровательной женщине он не намерен.
   – С самого первого дня Робби знал, что вы женщина. Как вам удалось убедить его сохранить вашу тайну? Боже правый, я оставил его полностью в вашей власти! Вы угрозами заставили его пойти на это?
   – Конечно же, нет! – вскричала Филиппа. – Единственное, что я сделала, – это научила его читать!
   Это была правда. Джеймсу не нужно было напоминать о том, как она по-настоящему помогла Робби, да и ему самому тоже. И Стаббсу…
   Джеймс представил себе, как она потешалась над ними, завоевывая их доверие. Впрочем это неважно. Важно лишь то, что она лгала и предала их всех, даже «лжецы» оказались под угрозой, а Робби сейчас лежит без сознания со сломанной рукой.
   – Отвечайте на вопрос.
   Она поколебалась, затем кивнула.
   – Вы не должны обвинять Робби. Он не собирался что-либо скрывать от вас. – Филиппа пожала плечами. – Ему еще многому предстоит научиться, чтобы стать джентльменом.
   Джеймс кивнул. Филиппа продолжила:
   – Я полагаю, что изначально в намерения Робби входило использовать эту информацию для своего рода шантажа… ведь любому ученику хочется контролировать учителя. – Легкая улыбка скользнула по ее лицу. Джеймс не реагировал, с каменным выражением лица он молчат, ожидая продолжения. – Потом, полагаю, у него возникли определенные фантазии – он начат мечтать о том, что мы сможем стать семьей. – Она осторожно взглянула на Джеймса. – Я не поощряла эти его фантазии, как вы понимаете. У него было совершенно естественное желание заполнить пустоту в своем сердце, поместив туда самых близких для него мужчину и женщину. Я никогда не претендовала на роль матери, а вы…
   «Никогда не претендовали на роль отца». Непроизнесенные слова повисли в воздухе. Джеймс даже не потрудился их: опровергнуть.
   – Значит, Робби знал.
   Она кивнула. Джеймс, не отрывая от нее пристального взгляда, крепко сжал челюсти, у него не было ни малейших сомнений, что всю эту шараду ей помог разыграть кто-то еще.
   – Кто еще?
   Она сосредоточенно смотрела на свои руки, всем своим видом: давая понять, что не назовет имя того, кто ей помог. Сейчас она сидела как леди; – колени вместе, спина совершенно прямая, обтянутые сюртуком плечи расправлены.
   Джеймс шагнул вперед и схватил ее за лацканы сюртука.
   – Встаньте!
   Она встала. Он положил руки ей на плечи и покрутил девушку в разные стороны. Каждый стежок ее одежды был сделан с единственной целью – скрыть ее женственность.
   – Баттон.
   Сговор уходил своими корнями глубже, чем ему представлялось. Если и был человек, абсолютно преданный их делу, так это Баттон – Джеймс мог бы в этом поклясться. Старый камердинер откровенно боготворил Агату, и, естественно, часть его любви распространялась на Саймона.
   Она сделала крохотный шажок и, подойдя к нему совсем близко, умоляющим жестом положила ладонь на его руку.
   Джеймс смерил ее холодным взглядом.
   – Баттон знал лишь, что я девушка и мне нужна помощь.
   Филиппа подошла к Джеймсу почти вплотную.
   – Он ни за что бы вас не предал. Поверьте мне.
   – Я не поверил бы вам, даже если бы вы сказали, что трава зеленая.
   Ее губы горько изогнулись.
   – И это говорит «лжец». – Она вскинула голову. – Вы ведь шпион. Как Грифон.
   Джеймс вздрогнул.
   – Грифон мертв.
   – Сожалею по поводу вашей утраты. Надеюсь, в этом меня не обвиняют, Я не убивала его.
   – Нет, – пробормотал Джеймс, отвлеченный ее близостью. – Это сделал я.
   Джеймс чувствовал исходящий от нее запах. Не цветочного мыла или туалетной воды – запах женщины.
   Неожиданно Джеймс вспомнил, как оказался в темном парке, держа в объятиях нежную, рыжеволосую, отчаянно вырывавшуюся женщину. Горячее желание вновь охватило его.
   Очевидно, ночь, проведенная с восточной танцовщицей, не ослабила его вожделения, если он может испытывать сексуальное желание к этому бесполому существу. Он отступил на шаг.
   – Баттон и Робби. Кто еще? Денни?!
   Она покачала головой:
   – Только не Денни.
   – Нет, конечно, не Денни. Денни, вероятно, не видит дальше своего носа. – Его губы изогнулись в язвительной усмешке. – Впрочем, как и я.
   – Джеймс, вы должны понять. Прежде чем раскрыть себя, я должна была выяснить, на чьей вы стороне.
   – А узнав это, вы должны были бежать со всех ног.
   – Я думала об этом. И все-таки вы заблуждаетесь на мой счет. Я на вашей стороне. И мой отец тоже.
   – Ах да. Продолжайте плести свои небылицы. – Он с безразличным видом прислонился к оконной раме.
   Филиппа судорожно сглотнула. Никогда Джеймс не казался ей таким большим и таким грозным. Она начала видеть другую сторону этого человека, ту сторону, которая, без сомнения, делала его талантливым шпионом и настоящим героем. Отчаяние придало Филиппе сил, и она посмотрела Джеймсу в глаза.
   – Моего отца насильно увезли из нашего дома в Испании. Ему удалось спрятать меня, но французы, разорив наш дом, забрали его с собой.
   Джеймс молча кивнул. Глаза его оставались в глубокой тени, но она ощущала на себе его взгляд, пронзавший ее словно ледяное копье.
   – Следуя его указаниям, я добралась до Лондона.
   – К Апкерку.
   – Да, к мистеру Апкерку. Но он к тому времени скончался, а как найти кого-либо из старых друзей отца, я не знала.
   – И вы направились в меблированные комнаты миссис Фаркорт.
   Холодок пробежал по спине Филиппы. Откуда ему это известно? Если только…
   – Так это вы следили за мной?
   Джеймс фыркнул.
   – Да, но, к сожалению, нас постоянно кто-то опережал.
   – Кто-то еще разыскивал меня? Но кто?
   – Вам лучше знать.
   Она покачала головой.
   – Насколько мне известно, только секретные службы Наполеона могли с таким упорством меня разыскивать.
   – В самом деле? С чего бы это?
   Его язвительный тон вывел Филиппу из себя.
   – Видимо, они хотят захватить меня, чтобы вынудить моего отца к сотрудничеству, неужели непонятно, болван вы эдакий! – Она выставила вперед руки. – Господи, неудивительно, что Англия проигрывает войну, если такие, как вы, осуществляют наши секретные миссии!
   Джеймс крепко схватил ее за запястье и с такой силой привлек к себе, что Филиппа ударилась о его мощную грудь. Он чуть наклонился, и она почувствовала на своей щеке его дыхание.
   – Лучше не злите меня!
   Филиппа содрогнулась, услышав его рокочущий голос.
   Вид у Джеймса был поистине угрожающий, однако Филиппа почему-то не испугалась. Влечение к этому мужчине заглушало все остальные чувства, в том числе и чувство самосохранения. Она так желала его. Страстного, обнаженного, злого и даже жестокого.
   У нее нестерпимо заныло внизу живота, колени подогнулись, а ладони стали влажными. Как ей хотелось, чтобы их желания совпадали!..
   И тут Филиппу осенило. Он не знает, что это была я.Прошлой ночью Джеймс занимался любовью с Амилой, а не с Филиппой Этуотер. И если он не простит ее, она никогда не сможет сказать ему об этом.
   Внезапно Филиппа буквально возненавидела созданный ею образ. В его сознании Филиппа Этуотер навсегда останется шпионкой и предательницей, в то время как Амила – сбывшейся мечтой.
   – Проклятие! – пробормотала она и, вырвавшись от него, стала ходить по комнате.
   – Что вы сказали? – В голосе Джеймса сквозило явное изумление. Очевидно, раньше, в столь устрашающий момент, никто не мог вот так запросто погрузиться в собственные мысли и начать бродить по комнате. В горле Филиппы застрял смешок, смешанный со слезами. Спохватившись, она попыталась прикрыть рот ладонью, но было поздно, смешок, будто вылетевшая из клетки птица, запорхал по комнате.
   Черт подери!
   Джеймс ошарашенно смотрел на девушку. Святые угодники, она смеется! Перехватив его озадаченный взгляд, Филиппа с огромным трудом сдержала рвущийся наружу истерический хохот.
   Он стоял, скрестив руки на груди, и ждал, когда пленница успокоится.
   – Мисс, вы просто сумасшедшая, – произнес он вполне серьезно.
   Филиппа вздохнула:
   – Полагаю, вы правы.
   Он продолжал пристально смотреть на нее. Филиппа грустно улыбнулась. В ответ он грозно нахмурил брови. Ну что за удивительный человек – настоящий патриот и одновременно искатель приключений.
   «Как же я люблю тебя, мой король-воин». Увы, она не могла сказать ему этих слов. Он ей не поверит, тем более сейчас.
   Филиппа продолжала улыбаться, глядя на его нахмуренное лицо.
   – Вы собираетесь меня выслушать?
   – Нет. – Он вздохнул. – Я поручу это кому-нибудь другому. – Джеймс направился к двери. – Надеюсь, вы понимаете, что вас будут держать здесь столько времени, сколько потребуется. И не пытайтесь испытывать свои чары на вашем охраннике. Стаббс будет предупрежден.
   Джеймс вышел. Заскрежетал засов. Однако Филиппа не обратила на это внимания, поскольку с удивлением рассматривала свою измятую и испачканную мужскую одежду.
   – Чары? – пробормотала она. – Какие, к черту, чары.
   Когда раздался робкий стук в дверь. Филиппа устало размышляла над тем, что ей, по-видимому, придется спать одетой – поскольку переодеться перед сном ей скорее всего не удастся. – Она с удивлением взглянула на запертую дверь. Неужели кто-то считает, что она может ее открыть?
   – Да?
   – Мисс Этуотер? Могу я попросить вас уделить мне минуту вашего времени?
   – О, конечно, пожалуйста.
   Задвижка скрипнула, и дверь открылась. На пороге с крайне серьезным видом стоял ученого вида молодой человек в очках.
   – Прошу прощения, мисс Этуотер. Я. понимаю, что беседовать в этой комнате не совсем: удобно.
   Филиппа выразительно огляделась.
   – Вообще-то это не комната, а тюремная камера. Но это мое личное мнение.
   Парень кивнул:
   – Вы абсолютно правы, мне нечего возразить.
   Он стоял в дверном проеме, теребя в руках небольшую пачку документов.
   Наконец. Филиппа потеряла терпение.
   – Или входите, или уходите. Но если вы входите, захватите с собой свечу. Моя, к сожалению, погасла, а зажечь мне ее нечем.
   Действительно, уходя, Джеймс оставил ей горящую свечу, но, по иронии судьбы, когда дверь за ним закрывалась, сквозняк задул слабое пламя. Символичность этого момента даже показалась ей забавной.
   Бормоча извинения, молодой человек склонился над, свечой, держа в руках небольшую коробочку, и в следующее мгновение свеча загорелась.
   Филиппа была поражена.
   – Кто же вы все такие? – спросила она, в ее душе вновь начала подниматься тревога. Джеймса она знала, или ей казалось, что знает. А вот остальных, может быть, ей пока еще не следует расслабляться.
   – Прошу меня извинить, – произнес парень, вероятно, уже в десятый раз. – Полагаю, я должен представиться. О Господи…
   Филиппу утомило его бормотание. Она встала и по-мужски протянула руку. Мужчина машинально пожал ее.
   – Меня зовут Филиппа Этуотер. Представьтесь, пожалуйста.
   – Фиш. – Затем покачал головой. – Нет. Меня зовут Фишер. Бартоломью Фишер.
   – И что привело вас ко мне, мистер Бартоломью Фишер? – спросила Филиппа. – Поскольку яжду важных гостей, то смогу вам уделить лишь несколько минут.
   – Что? Ах, это вы шутите. Понятно. – Вид у него был растерянный. Он ничего не понял. Филиппа не винила его в этом. Она очень устала, и шутка получилась не очень удачной. – Возможно, вы могли бы мне сказать… я имею в виду, не сочли бы вы возможным помочь мне… хотя я не думаю, что вам известны шифры…
   – Мистер Фишер, боюсь, вы окончательно поставили меня в тупик. О каких шифрах вы говорите?
   – О шифрах вашего отца, конечно. Но вы леди. Скорее всего вы понятия о них не имеете.
   – Но они мне известны. Некоторые из них.
   Услышав эти слова, мистер Фишер чуть не бросился к ней.
   – Мне так хотелось встретиться с вами. Понимаете, ваш отец оказал большое влияние на мою работу. Нет, я совсем не хотел сказать, что я тоже предатель… о Боже…
   – Мистер Фишер, я считаю, что мой отец помогает французам только потому, что считает, что я у них в плену и моей жизни грозит опасность. – Филиппа отвернулась. – Вы, конечно, можете этому не верить.
   – Но я верю!
   Филиппа повернулась к нему в изумлении.
   – Верите? Но почему? Вот мистера Каннингтона мне никак не удается в этом убедить.
   – Что ж, возможно, Джеймс блестящий агент, но он не криптограф, ведь так? Я занимаюсь дешифровкой в течение нескольких последних месяцев, и, похоже, шифры становятся все проще, словно кто-то на другой стороне пытается нам помочь.
   Филиппа улыбнулась, в ее душе затеплилась надежда.
   – Да! Именно так он и может действовать! – Она обняла ошарашенного мистера Фиша и закружилась в танце вокруг него. – Вы понимаете, что это означает? Это означает, что отец жив!
   От избытка чувств она чмокнула мистера Фиша в щеку. Папа жив, и она наконец сможет помочь ему вернуться домой.
   Открылась дверь. Филиппа, все еще улыбаясь и продолжая обнимать окончательно смущенного и покрасневшего Фишера, подняла глаза.
   Стоя в дверном проеме, Джеймс сердито смотрел на них.
   Филиппа, разомкнув руки, освободила своего окончательно смутившегося партнера по танцу и взмахнула рукой, приветствуя Джеймса.
   – Привет. – Решительно не обращая внимания на то, что он просто кипит от ярости, она радостно улыбнулась ему. – Папа жив, Джеймс. И я могу доказать, что он не предатель.
   Джеймс прищурился.
   – Значит, у вас есть ключ к шифрам? – Улыбка Филиппы угасла.
   – Ключ?
   Мистер Фишер сделал шаг вперед.
   – У вас есть записи вашего отца? Может быть, записная книжка с условными знаками?
   – Книжка? Дневник! – Она повернулась к Фишеру. – Перед тем как закрыть меня в тайнике, он дал мне дневник, который велел передать мистеру Апкерку!
   – Ага! – Фишер просиял. – Замечательно! Если там есть ключ, тогда нет никаких сомнений в преданности вашего отца! Не так ли, Джеймс?
   Видимо, Джеймса это не убедило.
   – Возможно. Если там и в самом деле найдется ключ.
   Мрачное настроение Джеймса подействовало на Филиппу, и ее восторг несколько поутих.
   – Это убедит вас в моей невиновности?
   Филиппа очень хотела, чтобы Джеймс ей поверил, но ни на секунду не забывала, что этот человек, этот мужчина, которого она любит, замышлял убийство ее отца.
   Ликвидировать.
   – Посмотрим.
   Джеймс наблюдал, как различные чувства быстро мелькали на этом странно незнакомом бледном лице, обрамленном короткими растрепанными рыжевато-каштановыми волосами. По крайней мере один вопрос он решил для себя окончательно. Она была женственна, как сама Венера, несмотря на ее одеяние и варварски остриженные локоны. Он ощутил это, еще когда впервые привлек ее к себе, и ощущал это сейчас, заметив, как она исподтишка наблюдает за ним.