Брэнд Макс. Неуловимый бандит

   Пенстивен сел на перила крыльца и взглянул сверху вниз на незваного визитера.
   — Полагаю, у тебя уже есть кое-какие соображения на сей счет, — сказал он.
   — Пока ещё нет, — ответил Док Шор, невозмутимо глядя в глаза юноше. — Ее зовут Бобби Ст… — продолжил было он развивать свою мысль и внезапно осекся, глядя в дуло направленного ему в лицо кольта 45-го калибра.
   — Наверное, ты собираешься меня убить, — предположил вслух Док Шор.
   — Вряд ли можно считать убийством избавление мира от такой гадины, как ты, Док, — ответил Пенстивен.
   Док Шор сокрушенно вздохнул, оглядел свою цигарку и глубоко затянулся табачным дымом.
   — Ясное дело, — заговорил он, выпуская дым из носа и изо рта. — Этим бабам ничего не стоит вскружить голову молодому парню. Иногда на это клюют и мужики постарше. Это уже сложнее. Каждый ребенок приходит в этот мир со своими собственными представлениями о том, как нужно общаться с себе подобными. Но вырастая, они почему-то очень быстро забывают об этом. Особенно, когда дело касается женщин.
   — Но мы говорили не об этом, — напомнил Пенстивен.
   — Мы не говорил ни о чем другом, — сказал Док Шор. — Но для меня и это очень важно. Теперь я, по крайней мере, знаю, что ты не слишком-то высокого мнения обо мне!
   — Да. Я считаю тебя подлецом, — согласился молодой человек. — И теперь ты об этом знаешь. Если, конечно, это что-то меняет.
   — Ужасно охота выхватить пистолет и прострелить тебе башку, — признался Док Шор, — но тут слишком много свидетелей. К тому же я знаю, что ты в этом смысле гораздо ловчее и проворней меня. Поэтому на этот раз я тебя прощаю, но все-таки хочу спросить, почему ты назвал меня подлецом.
   — А я с радостью отвечу, — отозвался Пенстивен. — Потому что ты послал меня на верную смерть. Ведь ты был уверен, что мне никогда не одолеть Оньяте, Эла Спикера и тот перевал. Не говоря уже о Кракене и Джеке Крисмасе.
   Док Шор как ужаленный вскочил со своего стула и воровато огляделся по сторонам.
   — Ты что, ополоумел? Чего разорался? — испуганно пробормотал он.
   Затем он снова поспешно уселся на свой стул и продолжал:
   — Я отправил тебя туда, чтобы ты смог в некотором смысле прославиться. Подумай хорошенько, и тогда сам поймешь, что я никогда не обратился бы к тебе с подобным предложением, если бы не был уверен, что ты наилучшим образом выполнишь мое поручение. Я отправил тебя туда, потому что знал, что ты парень волевой и с характером, и надеялся, что именно на этой работе ты сможешь в полной мере проявить себя. Именно поэтому мой выбор пал на тебя. И теперь я открыто говорю тебе об этом, потому что подобными вещами не шутят!
   Юноша кивнул.
   — Ладно, Док, — примирительно сказал он. — Забудем о прошлом, что было, то было. Хочешь обсудить со мной новости о ещё каком-нибудь маленьком дельце?
   — Дело большое и вполне серьезное, — ответил Док Шор.
   — Тогда меня в него не впутывай.
   — Рад бы, да не могу.
   — С чего бы это?
   — У меня приказ.
   — Чей?
   — Джека Крисмаса.
   Юный Пенстивен слез с перил, а Док Шор тем временем продолжал:
   — Тебе нужно проехать вниз по течению реки и встретиться с ним близ утесов. Отправляйся прямо сейчас. Он уже ждет тебя там.

Глава 25

   Распрощавшись с Доком Шором, Пенстивен оседлал Красотку и отправился в глубь каньона, туда, где его каменистые склоны становились все выше и круче, постепенно перерастая в огромные скалы. Дорога по большей части пролегала по узкому каменному карнизу, зажатому между отвесной стеной скал с одной стороны и бурлящим водным потоком с другой. Время от времени стены каньона несколько расступались, и тогда на берегах реки появлялись жиденькие рощицы, заросли кустарника и даже небольшие лужайки.
   Лошадь неспешно брела вперед, очевидно, всадник никуда не спешил, но сложный рельеф местности здесь был не при чем. Пенстивен был погружен в собственные невеселые раздумья. Конечно, можно было бы попробовать внезапно атаковать неуязвимого Джона Крисмаса и убить его или оказаться убитым самому, а возможно, и то, и другое одновременно. Можно было бы выждать какое-то время, чтобы потом, скажем, в дороге, застать его врасплох. Но это было бы бесчестно. Войти в доверие к Джону Крисмасу, чтобы затем подло напасть из-за угла было против его принципов. Действовать же открыто тоже нельзя, иначе сам он окажется в крайне невыгодном положении.
   Так как же быть?
   На этот счет у Пенстивена не было никаких соображений. Он опять покорно плыл по течению, полагаясь на волю случая и надеясь, что со временем нужное решение придет как-нибудь само собой.
   Он и дальше предавался бы своим мыслям, если бы пронзительный свистящий звук не вывел его из оцепенения. Что-то стремительно пронеслось во воздуху у самой его головы, и он понял, в чем дело, даже прежде, чем до его слуха донесся грохот ружейного выстрела и множественное эхо заметалось среди скал, с обеих сторон подступавших к ущелью. Пенстивен мгновенно выхватил винтовку, находившуюся в седельной кобуре у его правого колена, и хотел было прицелиться, когда вторая пуля угодила в приклад.
   Сила толчка была такова, что винтовка подпрыгнула у него в руках, попутно сильно ударяя его по лбу, в результате чего Пенстивен вывалился из седла и растянулся на земле. Со стороны могло показаться, что его поддел на острие копья и сбросил с лошади незримый призрак какого-нибудь средневекового рыцаря.
   Упав навзничь, он должен был бы потерять сознание, но страх, завладевший его рассудком, препятствовал этому, а внутренний голос настойчиво твердил, что надо отступать в укрытие.
   Но было уже поздно. Он прекрасно понимал, что жить ему осталось недолго, ибо стрелок, засевший где-то на противоположном склоне был меток и опытен; он целился в голову, и лишь по чистой случайности его выстрелы до сих пор не достигли цели. Первая пуля пролетела у него над ухом; лишь приклад винтовки изменил траекторию второго выстрела; и вот уже третья пуля угодила в землю всего в каком-нибудь дюйме от лица Пенстивена, отчего в воздух взметнулся фонтанчик колючего песка и мелких камешков.
   Четвертый же, вне всякого сомнения, разнесет ему голову.
   Пенстивен с трудом приподнялся и встал на колени, когда прогремел очередной выстрел, однако на этот раз грохот раздался откуда-то со стороны зарослей позади него, и холодея от ужаса, он понял, что окружен, и выхода нет; но тут с дальней стороны ущелья послышался пронзительный вопль.
   Было видно, как с вершины противоположного склона, раскинув руки и ноги, сорвался и полетел под откос человек, в руке у которого была зажата винтовка.
   Он пролетел сквозь густые заросли колючего кустарника, колючие ветви которого вырвали у него винтовку и изодрали в клочья остатки одежды. Выкатившись из-за кустов, тело медленно заскользило по склону, и взгляду Пенстивена предстало мертвое лицо Дейва Белла.
   Быстрое течение подхватило лежавший навзничь труп, увлекая его за собой, туда, где невдалеке бушевал и пенился, грохоча по камням и обнажая свои белые клыки, большой водопад.
   Поднявшись с земли и встав на ноги, Пенстивен почувствовал себя гораздо лучше, голова больше не кружилась. В памяти сами собой всплывали сцены их недавнего разговора с Беллом, во время которого тот был так весел и уверен в себе, и на душе у него сразу же сделалось очень холодно и тоскливо.
   Обернувшись и посмотрев в сторону зарослей, он увидел, как оттуда появился всадник верхом на большом коне. Прошло ещё совсем немного времени, и он узнал смуглое, улыбчивое лицо Джона Крисмаса. Это ему он был обязан жизнью; если бы не он, то на месте Дейва Белла пришлось бы оказаться самому Пенстивену, который в душе уже был готов предпочесть смерть, чем оставаться в долгу у бандита.
   Подъехав поближе, Крисмас помахал ему рукой.
   — Привет, Чужак, — крикнул он. — Нелегко тебе пришлось. Этот придурок Белл тебя едва не угробил.
   — Еще мгновение, и он наверняка вышиб бы мне мозги, — согласился Пенстивен. — Спасибо тебе, Крисмас.
   — Пустяки, — отозвался тот. — Сначала были слышны только выстрелы. Потом я приметил его среди камней. Он неосторожно высунулся из своего укрытия, чтобы получше прицелиться в тебя, после того, как ты упал с лошади.
   — Сегодня ты спас мне жизнь, Крисмас, — с неподдельной горечью в голосе проговорил Пенстивен. — И я никогда этого не забуду.
   — А вот я не хочу, чтобы ты помнил об этом, — стоял на своем Крисмас.
   — Неоплаченные услуги, подобно взятым в долг деньгам, лишь портят дружеские отношения, нежели идут им на пользу. А мне хочется, чтобы мы с тобой оставались друзьями.
   — Спасибо на добром слове, — сказал молодой человек.
   — И именно поэтому я сегодня и послал за тобой, — продолжал развивать свою мысль главарь банды. — Когда Шор нанимал тебя работать за жалование, то он не предупредил тебя, что на самом деле работать ты будешь на меня. И вот теперь я хочу выяснить, устраивает ли тебя такой расклад.
   Пенстивен не сразу нашелся, что ответить. Меньше всего на свете ему хотелось оказаться в услужении у бесчестного хозяина-бандита. У него не было ровным счетом никакого желания вступать в конфликт с законом. Но сейчас, по крайней мере, в данный момент, руки у него были связаны; теперь убийству его отца могла быть противопоставлена его собственная и только что спасенная жизнь. К тому же, давая согласие работать на Джона Крисмаса, он мог хотя бы теоретически рассчитывать на то, что ему все-таки удастся осуществить долгожданную месть.
   Он все ещё сосредоточенно хмурился, со всех сторон обдумывая возникшую проблему, когда Крисмас нарушил затянувшееся молчание, вкрадчиво сказав:
   — Я знаю, что тебя смущает. Твое первое задание было не из легких. Разумеется, тебе щедро заплатили, но только вряд ли деньгами можно окупить тот риск и опасности, что подстерегали тебя на каждом шагу при переходе через горы. Сам я, в отличие от Дока Шора, никогда не стал бы ставить тебе тех жестких условий. На мой взгляд Шор слишком переигрывает, строя из себя этакого загадочного властителя судеб и стремясь всенепременно поразить воображение окружающих. А Эл Спикер, узнав, какая ответственность на тебя возложена, просто отправил тебя дальше. Хотел, наверное, испытать на деле твой характер. Точнее сказать не могу, не уверен. Хотя все те, кто на меня работают, так или иначе вынуждены выполнять опасную работу. Сам понимаешь.
   — Понимаю, — согласился Пенстивен. — Значит, скотом, сеном или зерном ты не торгуешь.
   Джек Крисмас улыбнулся.
   — Если тебе не по душе такая работа, — продолжал он, — я передам Шору, чтобы он не заставлял тебя дорабатывать до конца месяца. Ты волен поступить, так, как тебе заблагорассудится. Решение за тобой, Чужак; я не хочу насильно сбивать тебя с пути праведного.
   От былой нерешительности Пенстивена не осталось и следа.
   — Я уже решил, — уверенно сказал он. — Я еду с тобой. И пусть прожить долго мне не удастся, зато хоть будет, чего вспомнить.
   — Что ж, рад слышать это от тебя, — отозвался Джек Крисмас. — Ну как, готов начать прямо сейчас?
   — Готов, — согласно закивал головой Пенстивен.
   — Отлично! — похвалил его Крисмас. — К тому же на сегодняшний вечер у меня уже намечено одно дельце. Это означает, что до заката мы должны добраться до места, затем поужинаем, а потом возьмемся за работу. Сейчас едем вдоль этого ущелья и на развилке сворачиваем налево.
   И вот Пенстивен уже выезжал на тропу, становясь попутчиком человека, которого рано или поздно он собирался убить! В реальность происходящего верилось с трудом, и с непривычки даже дух захватывало.
   Крисмас не спешил. Он ехал легким, прогулочным шагом, то и дело останавливался, подолгу разглядывая все, что, на его взгляд, было достойно внимания.
   Солнце уже клонилось к закату, когда он в очередной раз остановился на вершине одного из холмов. У их ног полукругом расстилалась широкая долина, пересеченная руслом извилистой реки, а вдалеке темнели холмы предгорий, подбиравшиеся вплотную к упирающимся вершинами в небо горным хребтам. Это был поистине райский уголок с обильными пастбищами и плодородными полями; казавшиеся сверху крошечные домики-ранчо утопали в зелени деревьев, редкие заросли которых тянулись и вдоль дорог. Кое-где сохранились и настоящие лесные заросли. Теперь над всем этим великолепием полыхало кроваво-красное зарево заката; и все-таки далеко внизу сквозь туман и сгущающиеся сумерки виднелись светящиеся окна домов широко раскинувшегося города.
   — Великолепный вид, — пробормотал Джон Крисмас, словно художник, разглядывая пейзаж из-под полуопущенных век. — Знаешь, ведь в мире совсем немного вот таких мест, где можно насладиться столь эффектным пейзажем. Мало где ещё вырубают дремучие, непроходимые леса, а жирные, плодородные земли лишь только-только начинают пускать под пашни. А по мне нет ничего милей такого зрелища. Разве сравнятся с этой красотой эти огромные города, опутанные со всех сторон паутиной железных дорог, где день и ночь дымят фабричные трубы! Ненавижу большие города. А ты, Чужак?
   — Меня тоже больше влекут широта и простор, — искренне признался юноша, всерьез задумываясь о том, сможет ли он до конца понять точку зрения этого убийцы-лирика.
   Крисмас же тем временем продолжал развивать свою мысль:
   — Это меня радует. И даже очень. Дело в том, что в городе все какое-то не такое, и даже деньги. Допустим, тебе крупно повезло, и ты вскрыл сейф в городском банке, забрал все до гроша и все такое прочее, даже не задумываясь о том, что тем самым, может быть, лишаешь последнего вдов, сирот и прочих обездоленных людей. Фабричные деньги — это грязные деньги, они жгут руки. А вот это совсем другое дело.
   — Я что-то не совсем тебя понимаю, — сказал Пенстивен. — Или, может быть, ты решил подшутить надо мной? А, Крисмас?
   Джон Крисмас улыбнулся.
   — Это довольно трудно объяснить, — ответил он. — К тому же у меня никогда не было привычки перегружать работающих на меня людей разного рода объяснениями. Они бы все равно не поняли, да, пожалуй, и не захотели бы понять из-за собственной же ограниченности и полного отсутствия воображения. Решили бы просто, что я сошел с ума и несу какую-то высокопарную чушь, и все.
   — Что ж, а мне все-таки хотелось бы попробовать понять твою точку зрения, — сказал юноша.
   — Ну тогда слушай, — продолжал Крисмас. — Вон тот городишко, Ривердейл, живет не за счет фабрик. Да их там и нет, если не считать, конечно, крохотный консервный заводик. Город живет и процветает за счет богатых хозяйств, раскинувшихся вокруг. Хозяева ранчо, вконец обленившись и бесясь с жиру, укладывают вещички и переезжают из своих деревенских хором в уютные городские особнячки. Их жены то и дело появляются на разного рода светских посиделках и вступают в дамские клубы. Молодежь прожигает жизнь на вечеринках с танцами. С их ладоней начинают исчезать мозоли. Их лица заплывают жиром. Они не ездят верхом, разъезжая повсюду в дорогих экипажах на резиновых шинах, запряженных парой великолепных рысаков. Они заводят себе слуг, целый дом прислуги. Поначалу они просто сорят деньгами налево и направо, а потом начинают вкладывать их в дело. Уясняют себе, что есть на свете такие вещи, как акции и поручительства. Понимаешь?
   — Что ж, полагаю, что очень многие ранчеро попадают в город именно таким образом, — сказал Пенстивен, и, помолчав, добавил: — И уж не поэтому ли тебя так восхищает местный пейзаж?
   — Нет, — возразил бандит. — На самом деле я имел в виду вот что: грабитель в большом городе — обыкновенный негодяй; грабитель, выбравший себе для работы местечко наподобие этого, тоже, конечно, не святой, однако он поступает куда благородней хотя бы в том, что не приставляет никому нож к горлу.
   — Боюсь, я не совсем тебя понимаю, — признался Пенстивен.
   — Ладно, — сказал Крисмас, — тогда попытайся представить себе вот что. Сегодня вечером мы приедем в Ривердейл, куда я уже заранее послал нескольких своих людей, и остановимся где-нибудь в городе. Завтра суббота, и если ночью мы дружно возьмемся за дело, то, надеюсь, что уже в воскресенье сможем добраться до цели, коей для нас является банк. И что же случится? Да практически ничего. Обчистив банк, мы никому не причиним большого вреда. Просто избавим кое-кого из зажравшихся ранчеро от излишков свободной наличности. Возможно после этого они снова вернутся на свои ранчо. А это огромная польза и для них, и для земли. Они поправят заборы, починят крыши, заново отстроят амбары; станут как и прежде работать в поле, и на их лицах снова появится здоровый загар. Короче, будут пасти скот и заживут так, как должны жить все честные люди — собственным трудом.
   Итак, Чужак, думаю, что тебе весь этот разговор может показаться не более, чем лицемерной болтовней. Но это не так, благодетелем я себя не считаю. Но все-таки стараюсь обделывать свои делишки там, где это не навредит ни детям в трущобах, ни голодающим немощным старикам, которые больше не в состоянии зарабатывать себе на жизнь. А в этих краях, на Западе, вот в таких долинах, люди не знают, что такое голод; если человек голоден, то дверь любого дома открыта для него. К тому же любой горожанин из Ривердейла может запросто прокормиться овощами со своего собственного огорода.
   Пенстивен покорно выслушивал этот монолог, и его изумлению не было предела. Крисмас же уверенно рубил ладонью воздух; похоже, он и в самом деле верил в то, что говорил. Пенстивен во все глаза глядел на великого бандита, и почувствовал, что в первый раз за все время ему хочется улыбнуться.

Глава 26

   По пути вниз по склону, Крисмас указал на видневшуюся вдали небольшую хижину, во дворе перед которой росло несколько деревьев, а над печной трубой лениво вилась тоненькая струйка дыма.
   — Вон там живет Жирдяй Мерфи, — пояснил Крисмас. — Участок земли с близлежащими холмами принадлежит ему. Жирдяй мог бы сколотить себе неплохое состояние и жить припеваючи, да лень-матушка не позволяет. Лодырь он первостатейный. Держит себе небольшой огородик, делянку с ягодами, несколько дойных коров, немного овец, сколько-то свиней. Да уж, скотине здесь раздолье. В начале лета он вылезает из своей хибарки на свет Божий и жнет серпом траву, чтобы потом набить сеном впрок вон тот небольшой сарайчик. Окорока коптит по осени в собственной коптильне. А на одном из вон тех деревьев у него обычно подвешен небольшой бочонок с молодым виски — при постоянном покачивании самогон, как известно, созревает быстрее; ветер гнет деревья, бочка раскачивается, а ему только этого и надо. Жирдяй по жизни мужик простой. Живет в свое удовольствие, особо не перетруждается, а если и берется за что, то работает не больше часа за один заход.
   — А где же тогда он берет деньги, чтобы покупать табак, сахар и кофе? — поинтересовался Пенстивен.
   — Видишь вон тех шесть лошадей на нижнем пастбище? — спросил Крисмас.
   — Вижу. Великолепные кони. Он что, разводит лошадей?
   — Нет. Только присматривает за теми, что я держу у него. Повсюду, где мне только приходится работать, я завожу себе вот такой загончик, где держу лошадей про запас. Там дальше, в долине за излучиной, примерно в пятнадцати милях отсюда, находится ещё один резерв; и ещё один — по ту сторону долины, за городом, милях в двенадцати отсюда, там, где русло реки становится шире. Обычно нет необходимости держать их так близко друг от друга, но если уж за мной снаряжается погоня, то я вместе со своими людьми должен передвигаться быстро, а для этого приходится часто менять лошадей. Некоторые из моих коллег по ремеслу рассчитывают на то, что им удастся по ходу дела украсть чужого коня. Но это, на мой взгляд, далеко не самый удачный вариант. Обыватели не любят, когда их лошадей без спросу уводят со двора, даже если и оставляют гораздо лучших взамен. Их это раздражает. Начинаются бесконечные разговоры о конокрадах, и в глазах общественного мнения негодяй-конокрад становится наглядным воплощением вселенского зла, с которым не сравнятся все грабители банков вместе взятые. С обывателем нужно дружить.
   Пенстивен улыбнулся.
   — Может быть ты ещё и извиняешься перед ними всякий раз после того, как запускаешь руку в их же карманы, а? — поинтересовался он.
   — Нет, — ответил Крисмас, улыбнувшись в ответ. — Но я не имею привычки жить на дармовщинку. Сам не имею привычки мародерствовать и не позволяю этого своим людям. Где бы они не оказались, они всегда платят по счетам и не спорят о цене. Возьмем, к примеру, парня типа Оньяте — мужика практичного и большого любителя легкой наживы. Да ему легче помереть, чем привыкнуть к жизни по заведенному мною правилу: сполна и не торгуясь оплачивать собственные расходы. Как-то раз мне пришлось выложить пять долларов за тощего и костлявого молодого петушка. Но тем не менее я все равно оказался в выигрыше. Весть о цене того цыпленка разнеслась по всей округе — на десять тысяч квадратных миль окрест — и, обсудив со всех сторон это небывалое событие, обыватели порешили, что Джек Крисмас не такой уж и плохой парень, и что наверняка на него возводят напраслину, приписывая ему какие-то страшные преступления, которых он никогда не совершал. Да, тот цыпленок окупился мне сторицей, потому что теперь в тех краях у меня появилось множество добровольных помощников. Я могу запросто оставить там своего коня, зная, что хозяева о нем и позаботятся, и лишнего не сболтнут. Как видишь, Чужак, подобно любому государственному деятелю, мне приходится вырабатывать свою собственную политику и безоговорочно её придерживаться.
   С лица Крисмаса не сходила ироничная улыбка, делавшая это заявление менее высокопарным.
   — Ужасно интересно, — откровенно признался Пенстивен. — Мне бы хотелось побольше узнать об этом. Я, конечно, понимаю, как важно для тебя иметь повсюду иметь негласных сторонников; но, с другой стороны, за твою голову объявлено огромное вознаграждение. Не боишься, что кто-нибудь из них может позариться на деньги и сдать тебя властям?
   — Было время, когда подобная угроза реально существовала, — понимающе кивнул Крисмас. — Но с тех пор я принял некоторые кардинальные меры, чтобы в принципе исключить такую возможность.
   — И как же тебе это удалось? — спросил Пенстивен.
   — Несколько лет назад трое моих людей оказались за решеткой по наводке кого-то из местных, — сказал великий Крисмас. — И ещё три раза мне самому лишь чудом удавалось избежать подобной участи. Итак, шесть случаев, когда предавали меня или кого-то из моих людей. Трое моих людей побывали в тюрьме; двоих я сумел вызволить из-за решетки; одного повесили. Мои потери
   — один человек; мы же, в свою очередь, прикончили одиннадцать негодяев, тех, кто нас предавал. Шестерых из них я пристрелил собственноручно. Эффект потрясающий. Люди считают меня неуловимым, и твердо уверены, что даже если случится чудо и меня поймают, то месть моих друзей обязательно настигнет предателей!
   — Ясно, — задумчиво кивнул Пенстивен. — Так, значит, у тебя нет привычки досаждать простым людям?
   — Ни разу пальцем не тронул ни ребенка, ни теленка, жеребенка или ягненка, — ответил Крисмас, устремляя на юношу свой открытый, бесстрашный взгляд. — Если хочешь знать, я за все время ни гроша не украл у простого человека. Правда, в старательские лагеря время от времени наведываюсь, врать не стану, но это совсем другое дело. Из старателей мне удалось вытрясти довольно неплохой улов, тем более, что на мой взгляд, все они мошенники и проходимцы. Да и местных среди них почти нет, народишко все чаще попадается пришлый.
   При этих словах у Пенстивена сжалось сердце, и он поспешил опустить глаза.
   — Чаще же всего, — продолжал Джон Крисмас, — я предпочитаю работать по-крупному и, как правило, в городах; узнаю заранее, например, о крупной поставке кого-либо товара и перехватываю его по дороге, но, дело это, прямо скажем, рискованное, так что к этому способу добывания денег прибегать приходится нечасто, да и то лишь, если обстоятельства явно складываются в мою пользу; время от времени совершаю рейды в Мексику и хозяйничаю там; промышляю ещё кое-чем по мелочи; однако главным источником дохода для меня были и остаются городские банки.
   — А они что, как бездонная кладезь? — спросил Пенстивен.
   — Типа того, — ответил бандит. — Они растут быстрее, чем я успеваю их шерстить. Территория у меня, прямо скажем, большая, и я стараюсь окучивать её более или менее равномерно, подобно опытному лесничему, задача которого в том, чтобы лишь слегка прореживать лес, а вовсе не рубить его на корню. Границы же своих владений я устанавливаю по собственному усмотрению. На меня работает много хороших и преданных людей. Все они получают свою долю наших прибылей. Им хватает. Так что, как видишь, дело поставлено надежно и с размахом.
   Пенстивен затаил дыхание.
   — А можно задать тебе ещё один вопрос? — спросил он.
   — Спрашивай.
   — Ты всегда так подробно расписываешь всю эту картину для каждого вступающего в банду новичка?
   — Нет, — ответил бандит. — Моя система остается тайной практически для всех, за исключением, пожалуй, такого гения, как Эл Спикер.
   — Тогда почему ты рассказал мне так много? — не унимался Пенстивен.
   — А потому, — искренне сказал Крисмас, — что я не вечен. Все-таки годы берут свое, и кто знает, надолго ли я ещё задержусь на этом свете. А ты, Чужак, как мне кажется, парень боевой, сообразительный, да и с людьми общий язык находить умеешь — ты мог бы стать моим преемником!