Страница:
— Вот книга. Желаете зарегистрироваться прямо сейчас?
— Это пустая трата времени. Вы так не считаете? — спросил Пенстивен.
— Для кого как, — уклончиво ответил дипломатичный служащий. — Одни отказываются, другие не возражают…
Пенстивен взял ручку и торопливо нацарапал: «Джон Чужак».
— Таким именем меня наградили здесь, в вашем Маркэме, — пояснил он для портье и отложил ручку.
Портье взглянул в регистрационную книгу, а затем поднял взгляд на нового постояльца и лучезарно улыбнулся.
— Все в порядке, — сказал он. — Место у нас спокойное, люди немногословные, особенно когда дело доходит до вопросов о том, кто откуда родом, и кого как зовут на самом деле.
Он проводил Пенстивена в комнатушку, находившуюся на верхнем этаже, под самой крышей. Это была крохотная каморка, в которой стояла невыносимая духота от железной крыши, раскалившейся под палящими лучами солнца. Ничем не прикрытые стропила и кровельная дранка были на виду.
— Ну как, берете? — поинтересовался портье.
— Прекрасный вид, — привычно улыбаясь ответил Пенстивен и бросил скатку с одеялом на кровать.
Портье ушел, а Пенстивен остался сидеть у окна и, казалось, совершенно не обращал внимания на царившую в каморке неимоверную духоту. Он глядел на улицу через крохотное чердачное окошко и видел зеленеющие холмы, сменявшиеся пустыней, где вся их зелень становилась пыльной и пожухлой, а далекий горизонт был окутан багряно-лиловой дымкой. Если немного высунуться из окна и взглянуть вправо, то можно было увидеть горы, на склонах которых раскинулись обширные сосновые леса, и над всем этим великолепием высились, поблескивая в лучах солнца, безжизненные скалистые вершины с белевшими на их фоне прожилками ущелий и расщелин, занесенных снегом.
Наверное, было бы довольно занимательно перед тем, как уехать отсюда, совершить прогулку сначала по пустыне, а потом забраться на один из утесов.
Он пока ещё сам не знал, куда занесет его судьба, будучи твердо уверен лишь в том, что его место там, где обитает Джон Крисмас.
Добраться сюда оказалось очень нелегко. Он даже не был до конца уверен в том, что прибыл по назначению. Оставалось лишь надеяться, что этот городишко находился где-то в центральной части обширных территорий, на которых хозяйничал великий Джон Крисмас.
А пока что ему оставалось лишь сидеть и выжидать. И так будет продолжаться до тех пор, пока не удастся обнаружить хоть каких-нибудь доказательств своей правоты. В кармане у него было одиннадцать долларов и несколько центов. В довершение ко всему ужасно хотелось есть, и теперь воображение услужливо рисовало перед ним шикарный обед, состоявший из блюд, которые он обязательно съел бы, если бы только мог себе это позволить. Интересно, сколько ещё времени должно пройти, прежде, чем он сможет свободно тратить деньги на еду и когда не нужно будет отказывать себе буквально во всем?
В дверь постучали. Обернувшись, он увидел стоявшего на пороге человека лет пятидесяти-пятидесяти пяти с лица которого не сходило измученное выражение. Визитер переступил порог и снял шляпу с лысой головы.
— Настоящее пекло, а не комната, — объявил он.
— Мой бумажник настоятельно советовал мне остановить свой выбор именно на ней, — ответил Пенстивен.
— Меня зовут Чарльз Уэйс, — продолжал незваный гость. — Будучи шерифом этого округа, я как раз проходил мимо и решил проведать вас, мистер Чужак.
— Тронут вашим вниманием, большое спасибо, — отозвался Пенстивен.
Он встал, и они обменялись рукопожатиями. Затем он предложил шерифу сесть, указав на один из стульев, но тот лишь покачал головой и уселся на кровать.
— Мне необходимо поговорить с вами об одном деле, — объявил он.
Пенстивен понимающе кивнул.
— Я имею в виду, — продолжал шериф, — что ваше появление в Маркэме вызвало целую волну кривотолков и пересудов, хотя вы и пробыли здесь всего-навсего пару часов. Вы ведь прибыли с последним поездом, так?
— Да.
— «Зайцем», в багажном отделении? — весело поинтересовался шериф.
— Нет. В мягком вагоне. Я всегда покупаю билет. Я вам не какой-нибудь бродяга, мистер Уэйс.
Шериф махнул рукой.
— Не обижайтесь, — примирительно сказал он. — Мне без разницы. К тому же я совсем не любопытен.
— Спасибо хоть на этом, — ответил Пенстивен.
— И все-таки я хочу вам кое-что сказать. Речь о Маркэме. Наш городок — место особое. Очень многие, приезжая сюда, остаются навсегда, и город принимает их, но есть и такие, которые никак не вписываются в местный расклад. Я же пожил здесь достаточно долго, чтобы с первого взгляда определить, кто будет здесь жить и процветать, а кто просто-напросто засохнет и захиреет при здешнем климате.
— Хотите сказать, — по своему обыкновению прямодушно уточнил Пенстивен, — что, по-вашему, я не должен оставаться в вашем городе?
— Не должен, — подтвердил шериф. — Вам здесь не место. Вы, наверное, ещё не слышали последних новостей, которые имеют к вам самое непосредственное отношение.
— Должно быть, не успел, — ответил Пенстивен.
— Дело в том, что некоторое время тому назад брат Винса, Стю Картер заявился в «Элбоу-Рум» и во всеуслышание просил вам передать, что он будет ждать вас там завтра, в то же самое время. Видите ли, он хочет с вами познакомиться. А проще говоря, убить.
— Правда? — переспросил Пенстивен.
— Да, мистер Чужак — или как вас там ещё зовут. Ему нужен ваш скальп. А уж коль скоро Стю Картер задался такой целью, то он своего добьется, уж можете не сомневаться. Он всегда получает то, что хочет.
— Как интересно, — сказал Пенстивен. — А вы можете рассказать мне о нем поподробнее?
— Этот парень, похоже, был рожден с пистолетом в одной руке и с ножом — в другой. И он не расстается с ними и по сей день, каждодневно оттачивая и совершенствуя свое умение.
— Я занимаюсь тем же самым, — заметил Пенстивен.
— А вам доводилось когда-нибудь стрелять в людей? — спросил шериф.
— Нет, — признался Пенстивен.
— Я вам конечно же не верю, — отозвался шериф. — Но только в любом случае, стрельба по яблокам — это далеко не одно и то же, что выходить с оружием против такого парня, как Стю Картер. Яблоки, по крайней мере, не оказывают сопротивления.
— И то верно, — согласился Пенстивен.
— Так что, — подытожил шериф, — вам лучше не задерживаться. А если вы уже заплатили какие-то деньги за комнату, то я могу мигом все уладить.
Пенстивен покачал головой.
— Я никуда не уеду, — заявил он. — Вы почему-то решили, что я бродяга. Но уверяю вас, это не так.
— Ой ли? — переспросил шериф. — Значит, вы совсем не тот, за кого себя выдаете, мистер Джон Чужак?
— Вас смущает мое имя, не так ли? — поинтересовался Пенстивен.
— Не очень. Имена меня не смущают. Все дело не в них, а в тех людях, которые их носят.
— Можете поверить мне на слово, но за всю свою жизнь я ещё ни разу не сделал ничего такого, что шло бы вразрез с законом, — сказал Пенстивен. — За всю жизнь я не присвоил чужого гроша, никого не убил и не ранил, а если и подрался с кем, то орудовал лишь собственными кулаками, да и такое случалось крайне редко.
Шериф прищурился. Он думал.
— Знаешь, сынок, я тебе почти верю, — проговорил он наконец. — Но только если тебе хочется сохранить этот свой рекорд, а заодно и спасти собственную шкуру, то из Маркэма тебе лучше убраться.
— Нет, — возразил Пенстивен. — Я должен остаться здесь.
— Если ты все-таки решишь остаться, — продолжал шериф, — то, возможно, ночевать тебе придется в тюрьме. Я ещё ничего для себя не решил. Но мне определенно не по душе эта затея с поединками и перестрелками, и я намерен всячески этому препятствовать.
— Тогда арестуйте Стю Картера и посадите его в тюрьму. Это он назначил мне встречу.
— Ты хочешь убить его и сделать на этом себе имя. Этого тебе надо?
— Я вовсе не собираюсь его убивать, — холодно ответил Пенстивен. — Просто прежде мне никогда не доводилось сталкиваться лицом к лицу с человеком, который жаждал бы моей смерти. И теперь мне лишь охота почувствовать, каково это. Я хочу убедиться, что мои нервы справятся с таким напряжением. Вот и все.
— Нет, это не все, далеко не все, — возразил шериф. — Ты что-то задумал. Ты затеял какую-то игру, и все это очень и очень серьезно. Но запомни, сынок, я буду следить за тобой, за каждым твоим шагом. Так что малейшее неверное движение с твоей стороны, и оглянуться не успеешь, как окажешься за решеткой!
Глава 4
Глава 5
— Это пустая трата времени. Вы так не считаете? — спросил Пенстивен.
— Для кого как, — уклончиво ответил дипломатичный служащий. — Одни отказываются, другие не возражают…
Пенстивен взял ручку и торопливо нацарапал: «Джон Чужак».
— Таким именем меня наградили здесь, в вашем Маркэме, — пояснил он для портье и отложил ручку.
Портье взглянул в регистрационную книгу, а затем поднял взгляд на нового постояльца и лучезарно улыбнулся.
— Все в порядке, — сказал он. — Место у нас спокойное, люди немногословные, особенно когда дело доходит до вопросов о том, кто откуда родом, и кого как зовут на самом деле.
Он проводил Пенстивена в комнатушку, находившуюся на верхнем этаже, под самой крышей. Это была крохотная каморка, в которой стояла невыносимая духота от железной крыши, раскалившейся под палящими лучами солнца. Ничем не прикрытые стропила и кровельная дранка были на виду.
— Ну как, берете? — поинтересовался портье.
— Прекрасный вид, — привычно улыбаясь ответил Пенстивен и бросил скатку с одеялом на кровать.
Портье ушел, а Пенстивен остался сидеть у окна и, казалось, совершенно не обращал внимания на царившую в каморке неимоверную духоту. Он глядел на улицу через крохотное чердачное окошко и видел зеленеющие холмы, сменявшиеся пустыней, где вся их зелень становилась пыльной и пожухлой, а далекий горизонт был окутан багряно-лиловой дымкой. Если немного высунуться из окна и взглянуть вправо, то можно было увидеть горы, на склонах которых раскинулись обширные сосновые леса, и над всем этим великолепием высились, поблескивая в лучах солнца, безжизненные скалистые вершины с белевшими на их фоне прожилками ущелий и расщелин, занесенных снегом.
Наверное, было бы довольно занимательно перед тем, как уехать отсюда, совершить прогулку сначала по пустыне, а потом забраться на один из утесов.
Он пока ещё сам не знал, куда занесет его судьба, будучи твердо уверен лишь в том, что его место там, где обитает Джон Крисмас.
Добраться сюда оказалось очень нелегко. Он даже не был до конца уверен в том, что прибыл по назначению. Оставалось лишь надеяться, что этот городишко находился где-то в центральной части обширных территорий, на которых хозяйничал великий Джон Крисмас.
А пока что ему оставалось лишь сидеть и выжидать. И так будет продолжаться до тех пор, пока не удастся обнаружить хоть каких-нибудь доказательств своей правоты. В кармане у него было одиннадцать долларов и несколько центов. В довершение ко всему ужасно хотелось есть, и теперь воображение услужливо рисовало перед ним шикарный обед, состоявший из блюд, которые он обязательно съел бы, если бы только мог себе это позволить. Интересно, сколько ещё времени должно пройти, прежде, чем он сможет свободно тратить деньги на еду и когда не нужно будет отказывать себе буквально во всем?
В дверь постучали. Обернувшись, он увидел стоявшего на пороге человека лет пятидесяти-пятидесяти пяти с лица которого не сходило измученное выражение. Визитер переступил порог и снял шляпу с лысой головы.
— Настоящее пекло, а не комната, — объявил он.
— Мой бумажник настоятельно советовал мне остановить свой выбор именно на ней, — ответил Пенстивен.
— Меня зовут Чарльз Уэйс, — продолжал незваный гость. — Будучи шерифом этого округа, я как раз проходил мимо и решил проведать вас, мистер Чужак.
— Тронут вашим вниманием, большое спасибо, — отозвался Пенстивен.
Он встал, и они обменялись рукопожатиями. Затем он предложил шерифу сесть, указав на один из стульев, но тот лишь покачал головой и уселся на кровать.
— Мне необходимо поговорить с вами об одном деле, — объявил он.
Пенстивен понимающе кивнул.
— Я имею в виду, — продолжал шериф, — что ваше появление в Маркэме вызвало целую волну кривотолков и пересудов, хотя вы и пробыли здесь всего-навсего пару часов. Вы ведь прибыли с последним поездом, так?
— Да.
— «Зайцем», в багажном отделении? — весело поинтересовался шериф.
— Нет. В мягком вагоне. Я всегда покупаю билет. Я вам не какой-нибудь бродяга, мистер Уэйс.
Шериф махнул рукой.
— Не обижайтесь, — примирительно сказал он. — Мне без разницы. К тому же я совсем не любопытен.
— Спасибо хоть на этом, — ответил Пенстивен.
— И все-таки я хочу вам кое-что сказать. Речь о Маркэме. Наш городок — место особое. Очень многие, приезжая сюда, остаются навсегда, и город принимает их, но есть и такие, которые никак не вписываются в местный расклад. Я же пожил здесь достаточно долго, чтобы с первого взгляда определить, кто будет здесь жить и процветать, а кто просто-напросто засохнет и захиреет при здешнем климате.
— Хотите сказать, — по своему обыкновению прямодушно уточнил Пенстивен, — что, по-вашему, я не должен оставаться в вашем городе?
— Не должен, — подтвердил шериф. — Вам здесь не место. Вы, наверное, ещё не слышали последних новостей, которые имеют к вам самое непосредственное отношение.
— Должно быть, не успел, — ответил Пенстивен.
— Дело в том, что некоторое время тому назад брат Винса, Стю Картер заявился в «Элбоу-Рум» и во всеуслышание просил вам передать, что он будет ждать вас там завтра, в то же самое время. Видите ли, он хочет с вами познакомиться. А проще говоря, убить.
— Правда? — переспросил Пенстивен.
— Да, мистер Чужак — или как вас там ещё зовут. Ему нужен ваш скальп. А уж коль скоро Стю Картер задался такой целью, то он своего добьется, уж можете не сомневаться. Он всегда получает то, что хочет.
— Как интересно, — сказал Пенстивен. — А вы можете рассказать мне о нем поподробнее?
— Этот парень, похоже, был рожден с пистолетом в одной руке и с ножом — в другой. И он не расстается с ними и по сей день, каждодневно оттачивая и совершенствуя свое умение.
— Я занимаюсь тем же самым, — заметил Пенстивен.
— А вам доводилось когда-нибудь стрелять в людей? — спросил шериф.
— Нет, — признался Пенстивен.
— Я вам конечно же не верю, — отозвался шериф. — Но только в любом случае, стрельба по яблокам — это далеко не одно и то же, что выходить с оружием против такого парня, как Стю Картер. Яблоки, по крайней мере, не оказывают сопротивления.
— И то верно, — согласился Пенстивен.
— Так что, — подытожил шериф, — вам лучше не задерживаться. А если вы уже заплатили какие-то деньги за комнату, то я могу мигом все уладить.
Пенстивен покачал головой.
— Я никуда не уеду, — заявил он. — Вы почему-то решили, что я бродяга. Но уверяю вас, это не так.
— Ой ли? — переспросил шериф. — Значит, вы совсем не тот, за кого себя выдаете, мистер Джон Чужак?
— Вас смущает мое имя, не так ли? — поинтересовался Пенстивен.
— Не очень. Имена меня не смущают. Все дело не в них, а в тех людях, которые их носят.
— Можете поверить мне на слово, но за всю свою жизнь я ещё ни разу не сделал ничего такого, что шло бы вразрез с законом, — сказал Пенстивен. — За всю жизнь я не присвоил чужого гроша, никого не убил и не ранил, а если и подрался с кем, то орудовал лишь собственными кулаками, да и такое случалось крайне редко.
Шериф прищурился. Он думал.
— Знаешь, сынок, я тебе почти верю, — проговорил он наконец. — Но только если тебе хочется сохранить этот свой рекорд, а заодно и спасти собственную шкуру, то из Маркэма тебе лучше убраться.
— Нет, — возразил Пенстивен. — Я должен остаться здесь.
— Если ты все-таки решишь остаться, — продолжал шериф, — то, возможно, ночевать тебе придется в тюрьме. Я ещё ничего для себя не решил. Но мне определенно не по душе эта затея с поединками и перестрелками, и я намерен всячески этому препятствовать.
— Тогда арестуйте Стю Картера и посадите его в тюрьму. Это он назначил мне встречу.
— Ты хочешь убить его и сделать на этом себе имя. Этого тебе надо?
— Я вовсе не собираюсь его убивать, — холодно ответил Пенстивен. — Просто прежде мне никогда не доводилось сталкиваться лицом к лицу с человеком, который жаждал бы моей смерти. И теперь мне лишь охота почувствовать, каково это. Я хочу убедиться, что мои нервы справятся с таким напряжением. Вот и все.
— Нет, это не все, далеко не все, — возразил шериф. — Ты что-то задумал. Ты затеял какую-то игру, и все это очень и очень серьезно. Но запомни, сынок, я буду следить за тобой, за каждым твоим шагом. Так что малейшее неверное движение с твоей стороны, и оглянуться не успеешь, как окажешься за решеткой!
Глава 4
Но юному Пенстивену было так и не суждено отправиться в тюрьму. Он до самого вечера просидел у себя в комнате, затем съел скудный ужин и поднялся к себе с твердым намерением лечь спать. Это было самое дешевое место для ночлега во всем городе.
Но вернувшись в комнату, прежде, чем расположиться на ночь, он посвятил ещё целый час упражнениям с револьверами, тренируясь выхватывать их из кобуры, то и дело при этом падая на пол, принимая самые разнообразные позы для стрельбы и мысленно обозначая выстрелы. Казалось бы, довольно странное времяпровождение для серьезного человека. Но тем не менее, он упорно продолжал тренироваться, и в конце часа с него градом лился пот. Затем разделся, обтерся у рукомойника губкой, намоченной в холодной воде и лег спать.
Тощий тюфяк оказался обыкновенным холстинным мешком, набитым соломой, из которого во все стороны торчали пронзавшие ткань острые соломинки, безжалостно впивавшиеся теперь в тело юного Пенстивена, но тот сосредоточил внимание на темноте над ним и одной-единственной звезде, заглядывавшей в окошко его каморки, и быстро уснул.
Проснулся он по своему обыкновению на рассвете, оставшись вполне доволен семью часами полноценного отдыха. Вскочив с кровати, облился холодной водой, вытерся насухо, торопливо побрился, оделся и вышел на улицу, где земля была все ещё мокрой от росы.
Выйдя на окраину городка, он отправился в сосновый лес, где совершил легкую пробежку, пробежав по крайней мере две мили не разбирая дороги, пока, наконец, не очутился на небольшой полянке. Остановился, вынул оба револьвера и начал тренировку. Выбрал четыре мишени, вышел на середину полянки и вообразил, что ему приходится уворачиваться от пуль, летящих в него со всех четырех сторон и, как будто враги залегли на земле.
Прогремело десять выстрелов. Затем он перезарядил револьверы и отправился осматривать мишени. Шесть пуль из десяти угодили точно в цель. Два выстрела оказались не вполне точными, а две пули и вовсе не задели мишеней!
Это его совершенно не устраивало. Понуро возвратившись на исходную позицию, он проделал все сначала. Тренировка затянулась на час. Десять раз он полностью разряжал оба револьвера; и с десятой попытки все пули попали точно в цель.
Однако он все ещё не был доволен. К тому же нужно было отработать и другие упражнения; например, выбрав цель, отбежать от нее, обернуться, выстрелить; или же бежать от цели, броситься на землю и поразить её в падении или уже из положения лежа на земле.
Он наметил цель сбоку от себя и стрелял по ней сначала проходя, а затем и пробегая мимо. Это упражнение было повторено им дважды. Затем он наметил сразу две цели — справа и слева от себя, и этот трюк оказался самым сложным изо всех — с разбегу и совершенно неожиданно и при том метко выстрелить сначала в одну сторону, а затем в другую.
Его результат был на редкость высок, но все-таки не столь высок, как ему самому того хотелось бы: его достижения остались на прежнем уровне. Однако за долгие годы изнурительных тренировок он научился не расстраиваться из-за временных неудач, поняв, что везение не может быть постоянным, но в каждом месяце выдается такой день, успехи которого с лихвой покрывают все предыдущие неудачи.
Все эти годы он много работал, и благодаря поистине спартанскому терпению ему все-таки удалось почувствовать в себе силы совершить то, что стало делом всей его жизни.
Теперь ему пришлось оказаться среди непривычного окружения. Ковбоем он не был, но тем не менее, проявив завидное терпение и упорство, выучился ездить верхом, обращаться с лассо; помимо всего прочего прочитал много книг, а также провел некоторое время в глуши, овладевая искусством следопыта.
Все это получалось у него довольно неплохо, однако и до совершенства было ещё тоже далеко. Да он никогда и не задавался такой целью, считая эти навыки чем-то второстепенным, поставив превыше всего умение отлично владеть винтовкой, ножом и револьвером — в особенности револьвером, и теперь мог запросто посоперничать в этом кое с кем. Возможно, какой-нибудь гений, обладающий сверхметкостью при случае и смог бы превзойти его, но только сам Пенстивен был уверен, что за всю свою жизнь ему доведется не более, чем однажды сойтись в поединке с достойным его соперником. Придя к столь обнадеживающему выводу, он и решил приехать сюда, чтобы попытать счастья.
Он сел на пенек, чтобы перевести духа, а заодно и обдумать сложившуюся ситуацию, когда в ветвях одной из сосен что-то зашевелилось. Затем стал виден темный силуэт, проворно карабкающийся вниз по сучьям — что-то спускалось вниз. Добравшись до нижней ветки, существо повисло на ней, готовясь спрыгнуть на землю — и только теперь ему удалось разглядеть, что это было вовсе не животное, а человек — хрупкий юноша в потрепанных штанах. Хотя нет, присмотревшись получше и обратив внимание на узкие плечики и очертания фигуры, он с некоторым опозданием понял, что это была девушка.
Она спрыгнула вниз, приземляясь мягко, словно кошка, слегка подаваясь вперед, готовая при необходимости перенести часть своего веса на руки. Однако, этого не понадобилось. Затем выпрямилась и поправила старое сомбреро, надвинув его пониже на глаза.
— Привет, стрелок, — сказала она.
Он глядел на нее, теряясь в догадках. На вид ей лет восемнадцать; может быть, двадцать; у неё слишком большой подбородок и маленький носик, не красавица, но все же чертовски хороша; да и к тому же, видать, не робкого десятка. Похожа на мальчишку-сорванца, и не только из-за своего странного наряда.
— Привет, — отозвался он, заканчивая чистить и перезаряжать револьверы.
— Того запаса пороха и свинца, что ты уже расстрелял, наверное, хватило бы, чтобы добыть пропитание для целой семьи и сделать запасы на год, не так ли? — поинтересовалась она.
— Если кто-то сможет подобраться к оленю достаточно близко, чтобы уложить его выстрелом из револьвера, то да, — согласился он.
— Я могу, — сказала девчонка.
— Ага, — воскликнул Пенстивен. — Я тебе верю, но это и немудрено. Ты же легкая, как перышко.
Его насмешливый тон и благодушная ухмылка, похоже, смутили её.
— Слушай, — сказала она, продолжая критически разглядывать его и изо всех сил стараясь казаться невозмутимой, — а кого ты собрался убить? Ты так упорно тренировался, что распугал всех белок.
— Уж во всяком случае, не тебя, — ответил Пенстивен. — Я не знал, что ты все это время сидела на дереве.
— Пока ты здесь тренировался, — авторитетно изрекла она, кивнув головой в сторону зарослей, — вон оттуда мог выйти кто угодно и ему хватило бы одного выстрела, чтобы разнести тебе башку. Кем бы ни был твой враг, не позволяй ему отыскать себя в лесу, иначе он сожрет тебя с потрохами.
— Правда? — усомнился Пенстивен.
— Непременно, — подтвердила она.
— И каким же образом? — усомнился он.
— Ладно уж, объясню, — согласилась девчонка. — Вот как ты ходишь.
Она прошлась перед ним, подражая его размашистой походке — широко шагая и размахивая руками; при этом с каждым шагом под ногами у неё хрустели сухие ветки и шелестела опавшая сосновая хвоя.
Затем она обернулась.
— А вот как ходит человек, знающий лес, — продолжала она.
Девушка снова прошлась по тому же месту, и хотя глядела она при этом на него, а не себе под ноги, шаги её были совсем не слышны.
— Ладно, лес ты знаешь, — согласился Пенстивен.
— Нужно уметь видеть ногами, подобно тому, как летучие мыши могут видеть крыльями, — ответила она. — Вот чему тебе не мешало бы научиться прежде всего. Ты кто?
— Джон Чужак, — представился он.
— Чужак? — медленно повторила она. — Странный ты какой-то. Но ведь это не твое настоящее имя?
— Конечно, нет. Но в данный момент меня зовут именно так.
— Ну да, некоторые люди меняют имена, словно шляпы — выбрасывают старые и выбирают новые, — сказала она. — Но ты не похож на бандита.
— Пока нет, — согласился он.
— Выходит, ты пока ещё сам за себя? — уточнила она.
— В каком-то смысле да.
— Ясно. — Она понимающе кивнула. — Ты приехал на Запад в поисках свободы, независимости и тому подобной ерунды.
— Почему же это ерунда?
— Потому что свободных людей не бывает. Но ко мне это не относится.
— Имеешь в виду, что у любого человека есть какие-то свои привязанности?
— Ну да. Например, мать или жена, дочь, сестра, тетка, племянница или хотя бы кузина. То же самое относится и к мужчинам. Невозможно жить среди людей и не иметь совсем никаких обязанностей. Страшно подумать, какая это обуза!
— Как тебя зовут? — спросил Пенстивен.
— Барбара Чужачка-Стилл, — ответила она.
— То есть, Барбара Стилл? — с усмешкой переспросил Пенстивен.
— Можешь называть меня так, — сказала она. — И я тоже пока ещё сама за себя.
— Но зато ты утверждаешь, что ты единственный свободный человек на всем белом свете, — напомнил Пенстивен.
— Так и есть, — ответила она.
— Может быть все-таки объяснишь поподробнее, если можно.
— Разумеется, можно. Если, конечно, ты сможешь уловить мою мысль. Идея такова. Когда девочка ещё совсем маленькая — гораздо младше меня — то она всегда от кого-то зависит. А потом она вырастает и влюбляется, а влюбленная девица подобна мухе, увязшей в патоке. Сначала муха думает, что жизнь прекрасна, но потом, увязнув по уши, в конце концов погибает, объевшись сладкого. Я же уже вышла из детского возраста, но пока ещё не влюбилась; родственников у меня нет, я ни от кого не завишу, и никто не зависит от меня. Так что я самый свободный человек на свете.
— На словах, — заметил он.
— На самом деле, будь уверен, — ответила она.
— А где ты живешь?
— Недалеко отсюда, за лесом. Вместе с мачехой.
— Ага, выходит, родственники у тебя все-таки есть, — сказал он.
— Хоть некоторые мачехи порой и могут вполне сойти за родню, — серьезно ответила девушка, — но это явно не мой случай.
Но вернувшись в комнату, прежде, чем расположиться на ночь, он посвятил ещё целый час упражнениям с револьверами, тренируясь выхватывать их из кобуры, то и дело при этом падая на пол, принимая самые разнообразные позы для стрельбы и мысленно обозначая выстрелы. Казалось бы, довольно странное времяпровождение для серьезного человека. Но тем не менее, он упорно продолжал тренироваться, и в конце часа с него градом лился пот. Затем разделся, обтерся у рукомойника губкой, намоченной в холодной воде и лег спать.
Тощий тюфяк оказался обыкновенным холстинным мешком, набитым соломой, из которого во все стороны торчали пронзавшие ткань острые соломинки, безжалостно впивавшиеся теперь в тело юного Пенстивена, но тот сосредоточил внимание на темноте над ним и одной-единственной звезде, заглядывавшей в окошко его каморки, и быстро уснул.
Проснулся он по своему обыкновению на рассвете, оставшись вполне доволен семью часами полноценного отдыха. Вскочив с кровати, облился холодной водой, вытерся насухо, торопливо побрился, оделся и вышел на улицу, где земля была все ещё мокрой от росы.
Выйдя на окраину городка, он отправился в сосновый лес, где совершил легкую пробежку, пробежав по крайней мере две мили не разбирая дороги, пока, наконец, не очутился на небольшой полянке. Остановился, вынул оба револьвера и начал тренировку. Выбрал четыре мишени, вышел на середину полянки и вообразил, что ему приходится уворачиваться от пуль, летящих в него со всех четырех сторон и, как будто враги залегли на земле.
Прогремело десять выстрелов. Затем он перезарядил револьверы и отправился осматривать мишени. Шесть пуль из десяти угодили точно в цель. Два выстрела оказались не вполне точными, а две пули и вовсе не задели мишеней!
Это его совершенно не устраивало. Понуро возвратившись на исходную позицию, он проделал все сначала. Тренировка затянулась на час. Десять раз он полностью разряжал оба револьвера; и с десятой попытки все пули попали точно в цель.
Однако он все ещё не был доволен. К тому же нужно было отработать и другие упражнения; например, выбрав цель, отбежать от нее, обернуться, выстрелить; или же бежать от цели, броситься на землю и поразить её в падении или уже из положения лежа на земле.
Он наметил цель сбоку от себя и стрелял по ней сначала проходя, а затем и пробегая мимо. Это упражнение было повторено им дважды. Затем он наметил сразу две цели — справа и слева от себя, и этот трюк оказался самым сложным изо всех — с разбегу и совершенно неожиданно и при том метко выстрелить сначала в одну сторону, а затем в другую.
Его результат был на редкость высок, но все-таки не столь высок, как ему самому того хотелось бы: его достижения остались на прежнем уровне. Однако за долгие годы изнурительных тренировок он научился не расстраиваться из-за временных неудач, поняв, что везение не может быть постоянным, но в каждом месяце выдается такой день, успехи которого с лихвой покрывают все предыдущие неудачи.
Все эти годы он много работал, и благодаря поистине спартанскому терпению ему все-таки удалось почувствовать в себе силы совершить то, что стало делом всей его жизни.
Теперь ему пришлось оказаться среди непривычного окружения. Ковбоем он не был, но тем не менее, проявив завидное терпение и упорство, выучился ездить верхом, обращаться с лассо; помимо всего прочего прочитал много книг, а также провел некоторое время в глуши, овладевая искусством следопыта.
Все это получалось у него довольно неплохо, однако и до совершенства было ещё тоже далеко. Да он никогда и не задавался такой целью, считая эти навыки чем-то второстепенным, поставив превыше всего умение отлично владеть винтовкой, ножом и револьвером — в особенности револьвером, и теперь мог запросто посоперничать в этом кое с кем. Возможно, какой-нибудь гений, обладающий сверхметкостью при случае и смог бы превзойти его, но только сам Пенстивен был уверен, что за всю свою жизнь ему доведется не более, чем однажды сойтись в поединке с достойным его соперником. Придя к столь обнадеживающему выводу, он и решил приехать сюда, чтобы попытать счастья.
Он сел на пенек, чтобы перевести духа, а заодно и обдумать сложившуюся ситуацию, когда в ветвях одной из сосен что-то зашевелилось. Затем стал виден темный силуэт, проворно карабкающийся вниз по сучьям — что-то спускалось вниз. Добравшись до нижней ветки, существо повисло на ней, готовясь спрыгнуть на землю — и только теперь ему удалось разглядеть, что это было вовсе не животное, а человек — хрупкий юноша в потрепанных штанах. Хотя нет, присмотревшись получше и обратив внимание на узкие плечики и очертания фигуры, он с некоторым опозданием понял, что это была девушка.
Она спрыгнула вниз, приземляясь мягко, словно кошка, слегка подаваясь вперед, готовая при необходимости перенести часть своего веса на руки. Однако, этого не понадобилось. Затем выпрямилась и поправила старое сомбреро, надвинув его пониже на глаза.
— Привет, стрелок, — сказала она.
Он глядел на нее, теряясь в догадках. На вид ей лет восемнадцать; может быть, двадцать; у неё слишком большой подбородок и маленький носик, не красавица, но все же чертовски хороша; да и к тому же, видать, не робкого десятка. Похожа на мальчишку-сорванца, и не только из-за своего странного наряда.
— Привет, — отозвался он, заканчивая чистить и перезаряжать револьверы.
— Того запаса пороха и свинца, что ты уже расстрелял, наверное, хватило бы, чтобы добыть пропитание для целой семьи и сделать запасы на год, не так ли? — поинтересовалась она.
— Если кто-то сможет подобраться к оленю достаточно близко, чтобы уложить его выстрелом из револьвера, то да, — согласился он.
— Я могу, — сказала девчонка.
— Ага, — воскликнул Пенстивен. — Я тебе верю, но это и немудрено. Ты же легкая, как перышко.
Его насмешливый тон и благодушная ухмылка, похоже, смутили её.
— Слушай, — сказала она, продолжая критически разглядывать его и изо всех сил стараясь казаться невозмутимой, — а кого ты собрался убить? Ты так упорно тренировался, что распугал всех белок.
— Уж во всяком случае, не тебя, — ответил Пенстивен. — Я не знал, что ты все это время сидела на дереве.
— Пока ты здесь тренировался, — авторитетно изрекла она, кивнув головой в сторону зарослей, — вон оттуда мог выйти кто угодно и ему хватило бы одного выстрела, чтобы разнести тебе башку. Кем бы ни был твой враг, не позволяй ему отыскать себя в лесу, иначе он сожрет тебя с потрохами.
— Правда? — усомнился Пенстивен.
— Непременно, — подтвердила она.
— И каким же образом? — усомнился он.
— Ладно уж, объясню, — согласилась девчонка. — Вот как ты ходишь.
Она прошлась перед ним, подражая его размашистой походке — широко шагая и размахивая руками; при этом с каждым шагом под ногами у неё хрустели сухие ветки и шелестела опавшая сосновая хвоя.
Затем она обернулась.
— А вот как ходит человек, знающий лес, — продолжала она.
Девушка снова прошлась по тому же месту, и хотя глядела она при этом на него, а не себе под ноги, шаги её были совсем не слышны.
— Ладно, лес ты знаешь, — согласился Пенстивен.
— Нужно уметь видеть ногами, подобно тому, как летучие мыши могут видеть крыльями, — ответила она. — Вот чему тебе не мешало бы научиться прежде всего. Ты кто?
— Джон Чужак, — представился он.
— Чужак? — медленно повторила она. — Странный ты какой-то. Но ведь это не твое настоящее имя?
— Конечно, нет. Но в данный момент меня зовут именно так.
— Ну да, некоторые люди меняют имена, словно шляпы — выбрасывают старые и выбирают новые, — сказала она. — Но ты не похож на бандита.
— Пока нет, — согласился он.
— Выходит, ты пока ещё сам за себя? — уточнила она.
— В каком-то смысле да.
— Ясно. — Она понимающе кивнула. — Ты приехал на Запад в поисках свободы, независимости и тому подобной ерунды.
— Почему же это ерунда?
— Потому что свободных людей не бывает. Но ко мне это не относится.
— Имеешь в виду, что у любого человека есть какие-то свои привязанности?
— Ну да. Например, мать или жена, дочь, сестра, тетка, племянница или хотя бы кузина. То же самое относится и к мужчинам. Невозможно жить среди людей и не иметь совсем никаких обязанностей. Страшно подумать, какая это обуза!
— Как тебя зовут? — спросил Пенстивен.
— Барбара Чужачка-Стилл, — ответила она.
— То есть, Барбара Стилл? — с усмешкой переспросил Пенстивен.
— Можешь называть меня так, — сказала она. — И я тоже пока ещё сама за себя.
— Но зато ты утверждаешь, что ты единственный свободный человек на всем белом свете, — напомнил Пенстивен.
— Так и есть, — ответила она.
— Может быть все-таки объяснишь поподробнее, если можно.
— Разумеется, можно. Если, конечно, ты сможешь уловить мою мысль. Идея такова. Когда девочка ещё совсем маленькая — гораздо младше меня — то она всегда от кого-то зависит. А потом она вырастает и влюбляется, а влюбленная девица подобна мухе, увязшей в патоке. Сначала муха думает, что жизнь прекрасна, но потом, увязнув по уши, в конце концов погибает, объевшись сладкого. Я же уже вышла из детского возраста, но пока ещё не влюбилась; родственников у меня нет, я ни от кого не завишу, и никто не зависит от меня. Так что я самый свободный человек на свете.
— На словах, — заметил он.
— На самом деле, будь уверен, — ответила она.
— А где ты живешь?
— Недалеко отсюда, за лесом. Вместе с мачехой.
— Ага, выходит, родственники у тебя все-таки есть, — сказал он.
— Хоть некоторые мачехи порой и могут вполне сойти за родню, — серьезно ответила девушка, — но это явно не мой случай.
Глава 5
Еще с минуту он задумчиво глядел на свою новую знакомую, а затем снова опустился на пенек, на котором сидел, когда впервые заметил её, сложил руки на груди и наблюдал за тем, как она скрылась за стволом дерева, с которого только что спрыгнула и вскоре снова появилась из-за него с винчестером под мышкой.
Девушка шла через полянку, направляясь обратно к нему, когда что-то привлекло её внимание, и она тотчас замерла на месте, грациозно приподнимаясь на цыпочках и без труда удерживая равновесие.
Затем она подошла и села на камень неподалеку от него. Одета очень бедно — заплата на заплате. Но от его внимания не ускользнуло и то, что одежда её была очень чистой и судя по всему, недавно выстиранной. От частой стирки некогда синяя джинсовая ткань выцвела и полиняла, превратив джинсы в обыкновенные штаны неопределенного цвета, на котором кое-где были заметны следы от так и не отстиравшихся до конца пятен.
Сама же его новая знакомая, судя по всему, была подвержена влиянию солнца, ветров и прочим превратностей погоды ничуть не меньше, чем любой из пасущихся на воле бычков. Кончики её темных ресниц выгорели на солнце, и то же самое произошло и со ставшими теперь совсем белесыми бровями. По той же самой причине торчавшие во все стороны волосы были местами темно-русыми, а частично цвета дорожной пыли. Кожу её покрывал темный загар, необычайно ровный, проникший даже в мелкие морщинки, появляющиеся вокруг глаз у тех людей, кому часто приходится щуриться на ярком свету. Наверное по этой же причине, скорее всего по привычке, она то и дело начинала хмуриться и морщить лоб. Она сидела по-мужски закинув нога на ногу и обхватив ладонями колено и смотрела Пенстивену прямо в глаза.
— Я понимаю, что ты хочешь этим сказать, — сказал он, — но уж коль скоро тебе так не повезло и у тебя злая мачеха, то о какой свободе может идти речь, если дома тобой постоянно помыкают и не дают прохода?
— Помыкают и не дают прохода? — воскликнула девушка. — Мной помыкают? Вот это да!
Она рассмеялась, а затем сказала:
— Вот что я тебе скажу, Чужак, слушай и запоминай. Если она только рискнула бы косо взглянуть на меня, я бы вышвырнула её в окно или, принимая во внимание габариты её туши, выперла через дверь, и впредь не пустила бы даже на порог, став в доме единоличной хозяйкой. И она об этом прекрасно знает. Ты не думай, она вовсе не похожа на злую мачеху из сказки. Она сдает комнаты в нашем доме, чтобы хоть как-то заработать на жизнь. Но мне она не указ. Правда, раза два она как-то пыталась мною покомандовать, но у неё из этого ничего не получилось. Так что если ей снова вздумается померяться со мной силами, то на неё никто и ломаного гроша не поставит.
— Но ты живешь с ней под одной крышей, так? — спросил он.
— А что в этом такого? — удивилась девушка. — Меня это вполне устраивает, тем более, что у меня есть законное право оставаться там. По завещанию отца половина дома принадлежит мне. Так что никаких проблем. Я не обязана стелить кровати, мести пол, стирать и готовить. Правда, иногда я помогаю накрывать на стол. А иногда нет. Короче живу в свое удовольствие, потому что люблю свободу.
— Может быть это не совсем справедливо по отношению к твоей мачехе, — предположил Пенстивен.
— Я хожу на охоту. И ещё ловлю рыбу, — возразила она. — Мне это не в тягость, да и к тому же не приходится покупать мясо в лавке. В доме всегда полно постояльцев, потому что мужики любят оленину и форель. Так что, как видишь, у нас с ней все по-честному.
— Вообще-то да, — ответил он, — но уж если говорить о свободе, то на мой взгляд, ты ничуть не более свободна, чем любой юноша твоего возраста.
— А ты протри глаза, — посоветовала она. — Это же ясно, как Божий день. Во-первых, у молодого человека моего возраста обычно имеется пара предков — отец и мать, которые постоянно изводят его своими нравоучениями и суют нос в его дела. Во-вторых, даже если это и не так, то ему все равно приходится задумываться о своей дальнейшей карьере, обзаводиться собственным стадом, учиться управляться с лассо и метко стрелять, чтобы быть всегда готовым к проискам возможных врагов и недоброжелателей.
Тут она кивнула на него, после чего продолжила свой рассказ:
— Что же касается девиц моего возраста, то они постоянно влюбляются. Это же просто какая-то напасть. Они постоянно влюбляются то в одного парня, то в другого. Любовь разбивает их сердца или заставляет трепетать в ожидании счастья. Глядеть на это тошно. Да ты и сам все прекрасно знаешь.
— Вообще-то я никогда не пользовался особым успехом у девушек, — признался он. — И, полагаю, ты, наверное, тоже никогда в жизни не стала бы тратить время на меня, а?
Он все ещё улыбался.
— Нет, конечно, я знаю, что рано или поздно мне тоже придется полюбить, — вздохнула она. — И ничего поделать нельзя, потому что это так же неотвратимо, как смерть или зима. Рано или поздно это случается со всеми. Так что придет время, когда в наших краях объявится какой-нибудь заезжий, умудренный жизнью ковбой или даже парень из местных, который поманит меня пальцем, а я соберу вещички, готовая идти за ним хоть на край света. Но пока что этого ещё не произошло, и я просто живу и радуюсь жизни, а время идет своим чередом.
— Звучит заманчиво, — заметил он. — Удивительно, что другие люди не пытаются последовать твоему примеру.
— Просто им не везет, так как мне, или же недостает меткости при стрельбе из винтовки, или же у них совершенно другой жизненный расклад, — предположила она. — Существует очень много причин, из-за которых другим девушкам так никогда и не удается стать по-настоящему свободными. Честно сказать, иногда мне даже кажется, что свобода им попросту не нужна. Они рождаются совсем ручными, словно домашние утки, что живут в сарае. Им не дано сняться с места и улететь куда-нибудь в далекие края в погоне за вечным летом. А именно этого мне и хочется больше всего в жизни. Слушай, Чужак, а что это я все говорю, а ты все больше отмалчиваешься?
— Это потому что я профессиональный слушатель, — с улыбкой сказал он.
— Насчет меня не беспокойся. Я никому не проболтаюсь.
— Считаешь себя благородным героем, да? — поинтересовалась она.
— Не знаю, — пожал плечами Пенстивен. — Никогда об этом не задумывался.
— Обостренное чувство долга, да? — продолжала допытываться девушка. — Разве не оно преследует тебя по жизни, и в конце концов ты оказываешься загнанным в ловушку?
— В некотором роде, — уклончиво ответил он.
Девушка понимающе покачала головой. Взгляд её темно-голубых взгляд был по-прежнему дерзок, но теперь в нем промелькнула тень сострадания.
— Да уж, на слове тебя не подловишь, — заключила она. — Ты что-то задумал, а если мужик что-то задумал, то допытываться у него об этом все равно, что глядеть в омут — все равно ничего не разобрать.
— Вот как? — изумился Пенстивен. — У меня нет никаких тайн. Я самый обычный парень.
Девушка шла через полянку, направляясь обратно к нему, когда что-то привлекло её внимание, и она тотчас замерла на месте, грациозно приподнимаясь на цыпочках и без труда удерживая равновесие.
Затем она подошла и села на камень неподалеку от него. Одета очень бедно — заплата на заплате. Но от его внимания не ускользнуло и то, что одежда её была очень чистой и судя по всему, недавно выстиранной. От частой стирки некогда синяя джинсовая ткань выцвела и полиняла, превратив джинсы в обыкновенные штаны неопределенного цвета, на котором кое-где были заметны следы от так и не отстиравшихся до конца пятен.
Сама же его новая знакомая, судя по всему, была подвержена влиянию солнца, ветров и прочим превратностей погоды ничуть не меньше, чем любой из пасущихся на воле бычков. Кончики её темных ресниц выгорели на солнце, и то же самое произошло и со ставшими теперь совсем белесыми бровями. По той же самой причине торчавшие во все стороны волосы были местами темно-русыми, а частично цвета дорожной пыли. Кожу её покрывал темный загар, необычайно ровный, проникший даже в мелкие морщинки, появляющиеся вокруг глаз у тех людей, кому часто приходится щуриться на ярком свету. Наверное по этой же причине, скорее всего по привычке, она то и дело начинала хмуриться и морщить лоб. Она сидела по-мужски закинув нога на ногу и обхватив ладонями колено и смотрела Пенстивену прямо в глаза.
— Я понимаю, что ты хочешь этим сказать, — сказал он, — но уж коль скоро тебе так не повезло и у тебя злая мачеха, то о какой свободе может идти речь, если дома тобой постоянно помыкают и не дают прохода?
— Помыкают и не дают прохода? — воскликнула девушка. — Мной помыкают? Вот это да!
Она рассмеялась, а затем сказала:
— Вот что я тебе скажу, Чужак, слушай и запоминай. Если она только рискнула бы косо взглянуть на меня, я бы вышвырнула её в окно или, принимая во внимание габариты её туши, выперла через дверь, и впредь не пустила бы даже на порог, став в доме единоличной хозяйкой. И она об этом прекрасно знает. Ты не думай, она вовсе не похожа на злую мачеху из сказки. Она сдает комнаты в нашем доме, чтобы хоть как-то заработать на жизнь. Но мне она не указ. Правда, раза два она как-то пыталась мною покомандовать, но у неё из этого ничего не получилось. Так что если ей снова вздумается померяться со мной силами, то на неё никто и ломаного гроша не поставит.
— Но ты живешь с ней под одной крышей, так? — спросил он.
— А что в этом такого? — удивилась девушка. — Меня это вполне устраивает, тем более, что у меня есть законное право оставаться там. По завещанию отца половина дома принадлежит мне. Так что никаких проблем. Я не обязана стелить кровати, мести пол, стирать и готовить. Правда, иногда я помогаю накрывать на стол. А иногда нет. Короче живу в свое удовольствие, потому что люблю свободу.
— Может быть это не совсем справедливо по отношению к твоей мачехе, — предположил Пенстивен.
— Я хожу на охоту. И ещё ловлю рыбу, — возразила она. — Мне это не в тягость, да и к тому же не приходится покупать мясо в лавке. В доме всегда полно постояльцев, потому что мужики любят оленину и форель. Так что, как видишь, у нас с ней все по-честному.
— Вообще-то да, — ответил он, — но уж если говорить о свободе, то на мой взгляд, ты ничуть не более свободна, чем любой юноша твоего возраста.
— А ты протри глаза, — посоветовала она. — Это же ясно, как Божий день. Во-первых, у молодого человека моего возраста обычно имеется пара предков — отец и мать, которые постоянно изводят его своими нравоучениями и суют нос в его дела. Во-вторых, даже если это и не так, то ему все равно приходится задумываться о своей дальнейшей карьере, обзаводиться собственным стадом, учиться управляться с лассо и метко стрелять, чтобы быть всегда готовым к проискам возможных врагов и недоброжелателей.
Тут она кивнула на него, после чего продолжила свой рассказ:
— Что же касается девиц моего возраста, то они постоянно влюбляются. Это же просто какая-то напасть. Они постоянно влюбляются то в одного парня, то в другого. Любовь разбивает их сердца или заставляет трепетать в ожидании счастья. Глядеть на это тошно. Да ты и сам все прекрасно знаешь.
— Вообще-то я никогда не пользовался особым успехом у девушек, — признался он. — И, полагаю, ты, наверное, тоже никогда в жизни не стала бы тратить время на меня, а?
Он все ещё улыбался.
— Нет, конечно, я знаю, что рано или поздно мне тоже придется полюбить, — вздохнула она. — И ничего поделать нельзя, потому что это так же неотвратимо, как смерть или зима. Рано или поздно это случается со всеми. Так что придет время, когда в наших краях объявится какой-нибудь заезжий, умудренный жизнью ковбой или даже парень из местных, который поманит меня пальцем, а я соберу вещички, готовая идти за ним хоть на край света. Но пока что этого ещё не произошло, и я просто живу и радуюсь жизни, а время идет своим чередом.
— Звучит заманчиво, — заметил он. — Удивительно, что другие люди не пытаются последовать твоему примеру.
— Просто им не везет, так как мне, или же недостает меткости при стрельбе из винтовки, или же у них совершенно другой жизненный расклад, — предположила она. — Существует очень много причин, из-за которых другим девушкам так никогда и не удается стать по-настоящему свободными. Честно сказать, иногда мне даже кажется, что свобода им попросту не нужна. Они рождаются совсем ручными, словно домашние утки, что живут в сарае. Им не дано сняться с места и улететь куда-нибудь в далекие края в погоне за вечным летом. А именно этого мне и хочется больше всего в жизни. Слушай, Чужак, а что это я все говорю, а ты все больше отмалчиваешься?
— Это потому что я профессиональный слушатель, — с улыбкой сказал он.
— Насчет меня не беспокойся. Я никому не проболтаюсь.
— Считаешь себя благородным героем, да? — поинтересовалась она.
— Не знаю, — пожал плечами Пенстивен. — Никогда об этом не задумывался.
— Обостренное чувство долга, да? — продолжала допытываться девушка. — Разве не оно преследует тебя по жизни, и в конце концов ты оказываешься загнанным в ловушку?
— В некотором роде, — уклончиво ответил он.
Девушка понимающе покачала головой. Взгляд её темно-голубых взгляд был по-прежнему дерзок, но теперь в нем промелькнула тень сострадания.
— Да уж, на слове тебя не подловишь, — заключила она. — Ты что-то задумал, а если мужик что-то задумал, то допытываться у него об этом все равно, что глядеть в омут — все равно ничего не разобрать.
— Вот как? — изумился Пенстивен. — У меня нет никаких тайн. Я самый обычный парень.