Страница:
Глава 27
Пенстивен все ещё был слегка ошарашен этим предложением, когда они остановились перед распахнутой настежь дверью хижины Мерфи. В воздухе витали аппетитные запахи домашней стряпни, и вскоре откуда-то из недр жилища раздался обращенный к ним радостный возглас:
— Привет, парни! С приездом! Лошадей отведите в сарай. Там в ларе насыпан отборнейший овес. Сенца побольше подбросьте. Трава душистая, с диким овсом, сладкая, как сахар. Для голодного коня это такое же лакомство, что для нас, скажем, бифштекс. А потом заходите в дом, и я вас приятно удивлю. Ну, прям, как чувствовал, что вы сегодня заглянете ко мне!
Они отвели лошадей в сарай, где царили непривычные чистота и порядок. На нескольких прибитых к стене крючках была развешана хорошо промасленная сбруя. В воздухе приятно пахло сеном, сеновал был почти полон. Они расседлали и тщательно вытерли лошадей, после чего задали им корм и вернулись обратно в дом. Хижина была поделена перегородкой на две комнаты, большая из которых служила кухней, столовой и гостиной одновременно. Но как и в сарае, идеальный порядок царил и здесь.
Жирдяй Мерфи, невысокий толстячок, похожий на большую бочку, вышел навстречу гостям и стоя в дверях принялся сердечно жать им руки. У него было бледное, но чисто выбритое и умытое лицо. На нем были неопределенного цвета штаны, выцветшие от частой стирки и потертые на коленках; растоптанные шлепанцы на босу ногу; огромный живот перевешивался через туго затянутый пояс, которого, впрочем, было почти не видно под складками жира; некогда ярко-красная поношенная фланелевая рубаха была расстегнута у ворота, а закатанные до локтей длинные рукава обнажали могучие, волосатые руки, испещренные татуировками. Еще одна татуировка красовалась на груди — два еле различимых скрещенных флага.
Жирдяй Мерфи оказался человеком улыбчивым и радушным. Он усадил Пенстивена в кресло-качалку, стоявшее у стола, на котором были сложены старые газеты, потрепанные журналы и какие-то книги. Очевидно, этому уголку была отведена роль своего рода приемной.
— Молодой человек — гость, а гостю лучшее место, — объявил Жирдяй Мерфи. — Ты-то, Джек, свой человек. Сейчас посмотрим, что у нас тут. На плите жарится оленина. Вообще-то я гостей к ужину не ждал, но еды хватит на троих. Ага, даже если вы тоже привыкли есть так, как подобает настоящему мужику. Слушай, Джек, ты пока сходи в погреб, ладно? Там стоит миска с яйцами. Принеси её сюда. Если выпустить дюжину яиц на сковородку, то получится, черт побери, неплохое дополнение к мясу.
Да поживее, что ты там возишься! Еще могу угостить медом из собственных ульев. Держу пари, ничего подобного вы в жизни не пробовали. Пошевеливайся, Джек! Небось, уже давненько тебя никто так не потчевал. А как насчет ещё двух цыплят? Я могу разрубить тушки пополам и быстренько зажарить. К оленине у нас ещё будет картошка. Я её режу ломтиками, а потом высыпаю горкой и сверху накрываю мясом. Сок оленины стекает на картошку и придает ей особый вкус. Он просто-таки пропитывает её насквозь.
Он продолжал говорить без умолку, не обращая никакого внимания на то, слушает ли Крисмас его болтовню или нет. У него был глухой, раскатистый бас; и говорил он так громко, словно находился не у себя в хижине, а на корабельной палубе под порывами шквального ветра, который во что бы то ни стало нужно было перекричать.
Пенстивен же тем временем разглядывал обстановку комнаты, чисто вымытый пол с расстеленными на нем двумя или тремя козьими шкурами, уголок у плиты, где стена была увешана начищенными до блеска кухонными принадлежностями, большой обеденный стол, незатейливая сервировка которого состояла из вилок, ножей и оловянных мисок, а также картину на стене, изображавшую корабль под парусами, бороздящий просторы бушующего моря; на противоположной стене висела увеличенная фотография, с которой строго смотрела женщина с волевым подбородком и в насаженных на нос очках в массивной оправе.
Затем был, наконец, был подан долгожданный ужин, и за уставленным тарелками столом воцарилось деловитое молчание, изредка нарушаемое лишь позвякиванием ножей и вилок. Лилось рекой поданное к оленине виски собственного приготовления — великолепно выдержанное и прозрачное, как слеза. Пенстивен с такой жадностью набрасывался на еду, как будто до сих пор его морили голодом.
Затем настал черед завершающей чашки кофе, предваряемой десертом из разваренных и приправленных медом сушеных яблок, а также горячих, мягких булочек, щедро политых все тем же медом. Они неспешно допивали кофе, вальяжно откинувшись на спинки своих стульев и благосклонно взирая на окружающую действительность.
Пенстивен первым нарушил молчание, отдавая хозяину дань вежливости.
— А ты, наверное, уже давно здесь живешь? — поинтересовался он у Мерфи.
Это положило начало разговору.
— В эти края я перебрался лет четырнадцать назад, — ответил Мерфи, — но по-настоящему живу лишь последние три года.
Он показал пальцем на фотографию на стене.
— Потому что первые одиннадцать лет мне пришлось провести в её обществе, — продолжал Жирдяй. — И вот что я тебе скажу. Насладиться вкусом ключевой воды может лишь тот, кто до этого целый день, изнемогая от жажды, бродил по пустыне. А по-настоящему наслаждаться жизнью может лишь тот, кто её большую часть прожил с женой. Самое хорошее в женитьбе то, что без неё можно обойтись.
Он насадил на вилку небольшой кусок оленины и отправил его в рот, после чего ещё какое-то время задумчиво жевал, не сводя взгляда с фотографии. Затем указал на неё пустой вилкой, все ещё зажатой в руке.
— Я расскажу тебе, что это была за женщина, — сказал Жирдяй. — Видишь, какой у неё нос, очень смахивает на водорез, и это не спроста; а подбородок похож на трюм корабля, построенного в грозные сороковые, и это тоже своего рода примета. Она была создана для того, чтобы выстоять в любой шторм, и ей ничего не стоило превратить в сущий ад даже самый ясный и солнечный день. С ней не было никакого сладу. Вот уж воистину, не дал Бог свинье рог, а бодуща была бы!.. Эту стерву, мою жену, было хлебом не корми, дай только поскандалить. По любому поводу, а то и совсем без него. Как по-твоему, Джек, я терпеливый человек?
— Конечно, Жирдяй, — согласился бандит, с умиротворенным видом попыхивая сигаретой.
— Человек я терпеливый, — заявил Жирдяй Мерфи, грохнув кулаком по столу, отчего подпрыгнули и зазвенели тарелки, — и я терпел её целых двенадцать лет, одиннадцать из которых прошли вот в этом самом доме. Но очень скоро пришло время, когда небо мне показалось с овчинку, и жизнь стала не в радость. Она вставала с рассветом. Чуть просветлеет небо за окном, как она уже и сама не спит, и другим не дает. Эта дура была из тех клуш, вся жизнь которых сводится исключительно к хлопотам по хозяйству, но при этом ей почему-то претило заниматься этим в одиночку. И вот настал тот день, когда терпение мое лопнуло, и я велел ей проваливать ко всем чертям. Она тут же начала что-то протестующе вякать, но мне было уже все равно.
Я сгреб её барахло, связал все это в один большой узел и закинул в повозку. Затем дело дошло до самой Марии. Правда, эта затея стоила мне нескольких прядей выдранных с корнем волос и расцарапанной рожи, но я ни минуты не сомневался в том, что будет ещё и на моей улице праздник. А потом я отвез её в город, и она всю дорогу чинно сидела на своем месте. Тогда я сказал, что повозку со всеми причиндалами она может забрать себе, после чего выпряг одну из лошадей и уехал обратно сюда. Мария же так и осталась сидеть на переднем сидении повозки, рассказывая толпе зевак о том, какая я сволочь. Но так или иначе домой я добрался без приключений. Мария же после того случая меня больше не беспокоила, так что я даже не знаю, где она и что с ней.
Сами знаете, как здорово бывает после долгого трудового дня вернуться домой, ощущая приятную усталость во всем теле, и потом целый вечер ничего не делать, а лишь сидеть в кресле у печки, вытянув ноги, покуривая трубку, попивая виски, и чувствуя себя свободно и легко. Вот и с Марией у меня получилось примерно так же. Я даже в некотором смысле благодарен ей за то, что она прожила целых двенадцать лет под одной крышей со мной, потому что теперь могу по-настоящему радоваться жизни, каждому её дню. Я могу запросто обойтись без хлеба, намазанного маслом и джемом. И вообще, никто мне не нужен. Просыпаясь по утрам, я просто говорю себе: «Я один,» — и на душе становится легко, а мир кажется ещё прекрасней!
Посвятив таким образом гостей в историю своей семейной жизни, он с облегчением вздохнул и плеснул себе в стакан ещё выпивки.
Джон Крисмас встал из-за стола.
— Послушай, Жирдяй, ты ведь не будешь возражать, если мы одолжим у тебя на пару дней двух лошадей?
— Конечно, не буду, — ответил хозяин. — Выбирай любых. Ко мне тут на днях заезжал помощник шерифа, парень по имени Истерлинг, и очень интересовался, откуда у меня в загоне такие лошади. Я ему сказал, что лошади это мои, и что почти всех их я сам вырастил. Тогда он захотел купить какую-нибудь из них для себя, но я сказал, что держу их не на продажу, а просто так, для удовольствия. Он уехал, и похоже, обиделся на меня. А может быть и заподозрил чего.
— Пусть подозревает, сколько влезет, — сказал главарь, — но только в следующий раз, когда он снова припрется сюда, ты все-таки продай, что ему приглянется.
— А откуда мне знать, какую цену просить?
— В этом загоне нет ни одной лошади дешевле четырех-пяти сотен долларов, — ответил бандит. — А серый мерин потянет и на всю тысячу.
— Ты что, выложил за него такие деньги? — ошеломленно спросил Жирдяй.
— Я заплатил все полторы, — сказал Крисмас, — но он с тех пор как будто чуточку сдал.
— Если он снова вернется, — с сомнением покачал головой Жирдяй, — и я заломлю такую цену якобы за свою собственную лошадь, то он просто решит, что я тронулся умом, свяжет и отправит в дурдом.
Крисмас и Пенстивен направились к двери.
— Чуть не забыл, — сказал Крисмас, — мне недавно в Денвере встретился один парень. Так вот он сказал, что должен тебе десять долларов, отдал их мне и просил с тобой расплатиться. Вот, держи.
— Спасибо, — поблагодарил Жирдяй. — Счастливого пути, парни. Приезжайте снова. А то мне даже о Марии не с кем поговорить. Удачи.
Они вышли в ночь.
— И много в этих краях таких, как он? — спросил Пенстивен.
— Не очень, — ответил Джон Крисмас, качая головой. — С холостяками легче всего иметь дело. Дома старых бобылей и одиноких поселенцев заменяют мне и гостиницы, и почтовые станции. С женатыми я не связываюсь, потому что даже если муж человек вполне надежный и умеет держать язык за зубами, то нет никакой гарантии, что дура-баба не растрезвонит о том, что видела на всю округу. А вот и загон. Ты возьмешь серого мерина, о котором я говорил. Меня же вполне устроит вон тот гнедой.
— Привет, парни! С приездом! Лошадей отведите в сарай. Там в ларе насыпан отборнейший овес. Сенца побольше подбросьте. Трава душистая, с диким овсом, сладкая, как сахар. Для голодного коня это такое же лакомство, что для нас, скажем, бифштекс. А потом заходите в дом, и я вас приятно удивлю. Ну, прям, как чувствовал, что вы сегодня заглянете ко мне!
Они отвели лошадей в сарай, где царили непривычные чистота и порядок. На нескольких прибитых к стене крючках была развешана хорошо промасленная сбруя. В воздухе приятно пахло сеном, сеновал был почти полон. Они расседлали и тщательно вытерли лошадей, после чего задали им корм и вернулись обратно в дом. Хижина была поделена перегородкой на две комнаты, большая из которых служила кухней, столовой и гостиной одновременно. Но как и в сарае, идеальный порядок царил и здесь.
Жирдяй Мерфи, невысокий толстячок, похожий на большую бочку, вышел навстречу гостям и стоя в дверях принялся сердечно жать им руки. У него было бледное, но чисто выбритое и умытое лицо. На нем были неопределенного цвета штаны, выцветшие от частой стирки и потертые на коленках; растоптанные шлепанцы на босу ногу; огромный живот перевешивался через туго затянутый пояс, которого, впрочем, было почти не видно под складками жира; некогда ярко-красная поношенная фланелевая рубаха была расстегнута у ворота, а закатанные до локтей длинные рукава обнажали могучие, волосатые руки, испещренные татуировками. Еще одна татуировка красовалась на груди — два еле различимых скрещенных флага.
Жирдяй Мерфи оказался человеком улыбчивым и радушным. Он усадил Пенстивена в кресло-качалку, стоявшее у стола, на котором были сложены старые газеты, потрепанные журналы и какие-то книги. Очевидно, этому уголку была отведена роль своего рода приемной.
— Молодой человек — гость, а гостю лучшее место, — объявил Жирдяй Мерфи. — Ты-то, Джек, свой человек. Сейчас посмотрим, что у нас тут. На плите жарится оленина. Вообще-то я гостей к ужину не ждал, но еды хватит на троих. Ага, даже если вы тоже привыкли есть так, как подобает настоящему мужику. Слушай, Джек, ты пока сходи в погреб, ладно? Там стоит миска с яйцами. Принеси её сюда. Если выпустить дюжину яиц на сковородку, то получится, черт побери, неплохое дополнение к мясу.
Да поживее, что ты там возишься! Еще могу угостить медом из собственных ульев. Держу пари, ничего подобного вы в жизни не пробовали. Пошевеливайся, Джек! Небось, уже давненько тебя никто так не потчевал. А как насчет ещё двух цыплят? Я могу разрубить тушки пополам и быстренько зажарить. К оленине у нас ещё будет картошка. Я её режу ломтиками, а потом высыпаю горкой и сверху накрываю мясом. Сок оленины стекает на картошку и придает ей особый вкус. Он просто-таки пропитывает её насквозь.
Он продолжал говорить без умолку, не обращая никакого внимания на то, слушает ли Крисмас его болтовню или нет. У него был глухой, раскатистый бас; и говорил он так громко, словно находился не у себя в хижине, а на корабельной палубе под порывами шквального ветра, который во что бы то ни стало нужно было перекричать.
Пенстивен же тем временем разглядывал обстановку комнаты, чисто вымытый пол с расстеленными на нем двумя или тремя козьими шкурами, уголок у плиты, где стена была увешана начищенными до блеска кухонными принадлежностями, большой обеденный стол, незатейливая сервировка которого состояла из вилок, ножей и оловянных мисок, а также картину на стене, изображавшую корабль под парусами, бороздящий просторы бушующего моря; на противоположной стене висела увеличенная фотография, с которой строго смотрела женщина с волевым подбородком и в насаженных на нос очках в массивной оправе.
Затем был, наконец, был подан долгожданный ужин, и за уставленным тарелками столом воцарилось деловитое молчание, изредка нарушаемое лишь позвякиванием ножей и вилок. Лилось рекой поданное к оленине виски собственного приготовления — великолепно выдержанное и прозрачное, как слеза. Пенстивен с такой жадностью набрасывался на еду, как будто до сих пор его морили голодом.
Затем настал черед завершающей чашки кофе, предваряемой десертом из разваренных и приправленных медом сушеных яблок, а также горячих, мягких булочек, щедро политых все тем же медом. Они неспешно допивали кофе, вальяжно откинувшись на спинки своих стульев и благосклонно взирая на окружающую действительность.
Пенстивен первым нарушил молчание, отдавая хозяину дань вежливости.
— А ты, наверное, уже давно здесь живешь? — поинтересовался он у Мерфи.
Это положило начало разговору.
— В эти края я перебрался лет четырнадцать назад, — ответил Мерфи, — но по-настоящему живу лишь последние три года.
Он показал пальцем на фотографию на стене.
— Потому что первые одиннадцать лет мне пришлось провести в её обществе, — продолжал Жирдяй. — И вот что я тебе скажу. Насладиться вкусом ключевой воды может лишь тот, кто до этого целый день, изнемогая от жажды, бродил по пустыне. А по-настоящему наслаждаться жизнью может лишь тот, кто её большую часть прожил с женой. Самое хорошее в женитьбе то, что без неё можно обойтись.
Он насадил на вилку небольшой кусок оленины и отправил его в рот, после чего ещё какое-то время задумчиво жевал, не сводя взгляда с фотографии. Затем указал на неё пустой вилкой, все ещё зажатой в руке.
— Я расскажу тебе, что это была за женщина, — сказал Жирдяй. — Видишь, какой у неё нос, очень смахивает на водорез, и это не спроста; а подбородок похож на трюм корабля, построенного в грозные сороковые, и это тоже своего рода примета. Она была создана для того, чтобы выстоять в любой шторм, и ей ничего не стоило превратить в сущий ад даже самый ясный и солнечный день. С ней не было никакого сладу. Вот уж воистину, не дал Бог свинье рог, а бодуща была бы!.. Эту стерву, мою жену, было хлебом не корми, дай только поскандалить. По любому поводу, а то и совсем без него. Как по-твоему, Джек, я терпеливый человек?
— Конечно, Жирдяй, — согласился бандит, с умиротворенным видом попыхивая сигаретой.
— Человек я терпеливый, — заявил Жирдяй Мерфи, грохнув кулаком по столу, отчего подпрыгнули и зазвенели тарелки, — и я терпел её целых двенадцать лет, одиннадцать из которых прошли вот в этом самом доме. Но очень скоро пришло время, когда небо мне показалось с овчинку, и жизнь стала не в радость. Она вставала с рассветом. Чуть просветлеет небо за окном, как она уже и сама не спит, и другим не дает. Эта дура была из тех клуш, вся жизнь которых сводится исключительно к хлопотам по хозяйству, но при этом ей почему-то претило заниматься этим в одиночку. И вот настал тот день, когда терпение мое лопнуло, и я велел ей проваливать ко всем чертям. Она тут же начала что-то протестующе вякать, но мне было уже все равно.
Я сгреб её барахло, связал все это в один большой узел и закинул в повозку. Затем дело дошло до самой Марии. Правда, эта затея стоила мне нескольких прядей выдранных с корнем волос и расцарапанной рожи, но я ни минуты не сомневался в том, что будет ещё и на моей улице праздник. А потом я отвез её в город, и она всю дорогу чинно сидела на своем месте. Тогда я сказал, что повозку со всеми причиндалами она может забрать себе, после чего выпряг одну из лошадей и уехал обратно сюда. Мария же так и осталась сидеть на переднем сидении повозки, рассказывая толпе зевак о том, какая я сволочь. Но так или иначе домой я добрался без приключений. Мария же после того случая меня больше не беспокоила, так что я даже не знаю, где она и что с ней.
Сами знаете, как здорово бывает после долгого трудового дня вернуться домой, ощущая приятную усталость во всем теле, и потом целый вечер ничего не делать, а лишь сидеть в кресле у печки, вытянув ноги, покуривая трубку, попивая виски, и чувствуя себя свободно и легко. Вот и с Марией у меня получилось примерно так же. Я даже в некотором смысле благодарен ей за то, что она прожила целых двенадцать лет под одной крышей со мной, потому что теперь могу по-настоящему радоваться жизни, каждому её дню. Я могу запросто обойтись без хлеба, намазанного маслом и джемом. И вообще, никто мне не нужен. Просыпаясь по утрам, я просто говорю себе: «Я один,» — и на душе становится легко, а мир кажется ещё прекрасней!
Посвятив таким образом гостей в историю своей семейной жизни, он с облегчением вздохнул и плеснул себе в стакан ещё выпивки.
Джон Крисмас встал из-за стола.
— Послушай, Жирдяй, ты ведь не будешь возражать, если мы одолжим у тебя на пару дней двух лошадей?
— Конечно, не буду, — ответил хозяин. — Выбирай любых. Ко мне тут на днях заезжал помощник шерифа, парень по имени Истерлинг, и очень интересовался, откуда у меня в загоне такие лошади. Я ему сказал, что лошади это мои, и что почти всех их я сам вырастил. Тогда он захотел купить какую-нибудь из них для себя, но я сказал, что держу их не на продажу, а просто так, для удовольствия. Он уехал, и похоже, обиделся на меня. А может быть и заподозрил чего.
— Пусть подозревает, сколько влезет, — сказал главарь, — но только в следующий раз, когда он снова припрется сюда, ты все-таки продай, что ему приглянется.
— А откуда мне знать, какую цену просить?
— В этом загоне нет ни одной лошади дешевле четырех-пяти сотен долларов, — ответил бандит. — А серый мерин потянет и на всю тысячу.
— Ты что, выложил за него такие деньги? — ошеломленно спросил Жирдяй.
— Я заплатил все полторы, — сказал Крисмас, — но он с тех пор как будто чуточку сдал.
— Если он снова вернется, — с сомнением покачал головой Жирдяй, — и я заломлю такую цену якобы за свою собственную лошадь, то он просто решит, что я тронулся умом, свяжет и отправит в дурдом.
Крисмас и Пенстивен направились к двери.
— Чуть не забыл, — сказал Крисмас, — мне недавно в Денвере встретился один парень. Так вот он сказал, что должен тебе десять долларов, отдал их мне и просил с тобой расплатиться. Вот, держи.
— Спасибо, — поблагодарил Жирдяй. — Счастливого пути, парни. Приезжайте снова. А то мне даже о Марии не с кем поговорить. Удачи.
Они вышли в ночь.
— И много в этих краях таких, как он? — спросил Пенстивен.
— Не очень, — ответил Джон Крисмас, качая головой. — С холостяками легче всего иметь дело. Дома старых бобылей и одиноких поселенцев заменяют мне и гостиницы, и почтовые станции. С женатыми я не связываюсь, потому что даже если муж человек вполне надежный и умеет держать язык за зубами, то нет никакой гарантии, что дура-баба не растрезвонит о том, что видела на всю округу. А вот и загон. Ты возьмешь серого мерина, о котором я говорил. Меня же вполне устроит вон тот гнедой.
Глава 28
В Ривердейл они приехали уже за полночь, когда город спал. В город въехали со стороны реки, по извилистой дороге, проложенной среди зарослей вековых деревьев. Очевидно, некогда здесь уже предпринимались попытки несколько облагородить этот участок пути, однако высокая трава и буйно разросшийся кустарник свели все старания на нет, в результате чего получилось нечто вроде широкой просеки, проложенной вдоль опушки дремучего леса.
Они добрались до моста и, проехав по нему, оказались на главной улице города. Это была настоящая булыжная мостовая, до блеска отполированная колесами многочисленных повозок, что на гладких камнях, словно в воде, отражались тусклые блики городских фонарей. Три или четыре городских квартала были застроены величественными каменными домами в целых четыре, а то и все пять этажей, но затем высота построек снова пошла на убыль.
В центре одного из кварталов заметнее всех прочих выделялся фасад, украшенный четырьмя стройными колоннами в ионическом стиле, поддерживающими массивный карниз, над которым было надстроено ещё целых три этажа здания.
— Это банк, — сказал великий Крисмас. — И завтра нам придется здесь немного поработать. Мы на несколько недель сняли соседний дом. Видишь вон тот домишко с небольшим садиком и высоким крыльцом? Этот дом принадлежит одной занудливой старой деве. Сама она в нем не живет, но и не продает; просто держит из вредности и радуется, что её хибара портит вид делового квартала. Но, с другой стороны, не будь она такой стервой, то и наш трюк не удался бы.
Свернув за угол, они остановились перед конюшней; ночной конюх — бледный, круглолицый человек — вышел им навстречу и принял у них поводья. Молча выслушав наставления о том, как почистить и какого корма задать, он увел лошадей в стойло.
— Зря мы попались на глаза этому парню, — тихо проговорил Крисмас, после того, как они снова оказались на улице. — Похоже он узнал меня. То есть не то, чтобы узнал, но, видать, припомнил, что уже где-то видел мое лицо или слышал мой голос. Будем надеяться, что он не станет слишком настойчиво предаваться воспоминаниям, а не то в следующий раз, когда мы придем сюда, чтобы забрать лошадей, у нас могут быть большие неприятности.
Сказано это было довольно иронично, но Пенстивена было невозможно ввести в заблуждение. Он понимал, о возможной близости смерти Джон Крисмас вспомнил вовсе не для красного словца. Он просто констатировал факт. Тем более, что всякому везению когда-нибудь тоже приходит конец. Людей, знавших его в лицо становилось все больше и больше, а значит рано или поздно кто-нибудь наверняка наберется смелости и выдаст его властям.
— Тогда почему бы тебе не убраться из этих краев подобру-поздорову, и податься туда, где тебя никто не знает? — спросил Пенстивен. — Вполне возможно, что ты там мог бы протянуть ещё лет двадцать.
— Разумный совет, сынок, — ответил Крисмас. — Но только после того, как ты поездишь вместе со мной по землям моего королевства, то сам поймешь, почему я не променяю его ни на какое другое. Я люблю этот край. Тут я полновластный хозяин. А живущие на этих землях люди — мои подданные. И им приходится платить мне дань, но, с другой стороны, им есть, о чем поговорить между собой. И многие люди по всему миру называют эти места не иначе, как владениями Крисмаса!
Пенстивен кивнул.
— Понятно.
Он был очень обеспокоен. На его взгляд, это не имело ничего общего с истинной добродетельностью, однако было ясно, что Джек Крисмас оказался настолько сентиментален, что не собирался покидать свою территорию даже под угрозой смерти.
Они подошли к задним воротам, выходящим в проулок, и остановившись перед ними, Крисмас тихонько постучал. В ответ немедленно раздался тихий голос, строго велевший:
— Зажги спичку и поднеси к лицу.
Крисмас исполнил приказание.
— Фу ты, черт, — пробормотал часовой. — Это же шеф.
Ворота немедленно распахнулись, и взгляду Пенстивена предстал узкий двор. Здесь росли высокие ягодные кусты, ветки которых подпирались снизу деревянными рамами; в углу была навалена куча мусора.
— Что это за парень с тобой? — строго спросил часовой.
— Чужак, — ответил главарь шайки.
— Разве он не с тобой? — воскликнул охранник.
— Его так зовут. Джон Чужак.
— Тот самый, что перешел через перевал, да?
Очевидно, все в банде были уже наслышаны о том самом первом подвиге Пенстивена.
— Кто здесь из наших? — спросил Крисмас.
— Все в сборе.
— Ты, Чарли, можешь тоже пойти с нами.
Втроем они вошли в дом, открыли дальнюю дверь, ведущую в погреб, после чего Чарли немедленно зажег потайной фонарь; это был чулан, где когда-то держали дрова и уголь. Об этом можно было без труда догадаться по налету черной угольной пыли на полу вдоль одной из стен, а щепки и обрывки коры у стены напротив обозначали место, где прежде была сложена поленница.
В этой комнате стояло несколько стульев и табуреток, на которых сидели Оньяте, Эл Спикер и Рыжий Тернер. На полу стоял зажженный фонарь, свет которого выхватывал из темноты несколько лежанок, устроенных из расстеленных одеял.
— Ну как, Рыжий, ты снял дом? — спросил Крисмас, в то время как Пенстивен жестом приветствовал старых знакомых.
Рыжий отрицательно покачал головой.
— Старухи не было в городе. Она укатила к кому-то в гости, и не было никакой возможности её разыскать, — пояснил он.
— Час от часу не легче! — пробормотал главарь. — Ведь так можно все испортить.
— Можно, — согласился Рыжий. — Но только что мне было делать? А может быть, так оно и лучше. Если бы мы стали уговаривать её пустить в дом постояльцев, то это могло бы привести к нежелательной огласке. К тому же она почти никогда здесь не бывает, а кроме неё прийти сюда никто не может. Мы можем отдыхать до полудня завтрашнего дня. А потом банк закроется. К тому времени мы успеем добраться до подвала банка, после чего начнется настоящая работа. Завтра ночью нужно будет добраться до сейфа. В любом случае, в нашем распоряжении будет вся вторая половина дня в субботу, ночь с субботы на воскресенье, все воскресенье и ночь на понедельник.
— А как насчет сторожа? — спросил Крисмас.
— Все в порядке. Я с ним договорился. Но, по-моему, он просит слишком много, — сказал Рыжий.
— Сколько?
— Десять тысяч, и пять тысяч авансом.
— Перебьется! — проворчал Оньяте, попыхивая зажатой в зубах сигарой.
— Я как чувствовал, что этот козел станет набивать себе цену, — сказал Крисмас. — Он знает, кто стоит за этой затеей?
— О том, что сюда причастен Крисмас, он не знает, — ответил Рыжий. — Но может догадываться.
— Когда он придет за своими деньгами?
— Я встречаюсь с ним завтра днем.
— Рыжий, в этом городе тебя кто-нибудь знает в лицо?
— Не думаю.
— Очень хорошо, — заключил Крисмас. — Итак, риск быть засеченными возрастает троекратно, так как снять дом нам все-таки не удалось. Но раз уж мы здесь оказались, то стоит рискнуть и довести дело до конца. Полагаю, парни, вам не нужно лишний раз напоминать о том, что если нас накроют за этим занятием, то линчуют прежде, чем дело дойдет до суда. А теперь пора спать. Завтра будет трудный день. Так что, давайте укладываться.
Это предложение показалось таким заманчивым, что ему было решено немедленно последовать. Пол в чулане был сырым и холодным, а одеял оказалось лишь по одному на человека, однако они получше закутались в них и быстро заснули. Все, кроме Чарли, которому была отведена роль часового, охраняющего лагерь. Это был узколицый парень с мощной, выдающейся далеко вперед челюстью и могучими мускулистыми плечами. Он вышел из дровяного чулана и стал прохаживаться по коридору. Последним, что слышал Пенстивен перед тем, как заснуть, был тихий звук его шагов.
Когда он проснулся, то утренний свет уже пробивался сквозь крохотное оконце с видом на сад, находившееся на уровне земли. Все остальные уже проснулись, и теперь просто сидели, укутавшись в одеяла и терпеливо дожидаясь времени, когда будет можно взяться за работу. Пенстивен взглянул на часы. Девять часов утра.
Он был рад тому, что ужин вечером накануне был столь обильным, потому как никакого завтрака, похоже, не планировалось.
Вскоре после того, как он присоединился к остальной компании, Крисмас сказал:
— От стены этого дома до стены банка ровно десять футов. Нам лучше начать подкоп прямо сейчас. Под этим чуланом есть ещё один погреб. Вот с него-то мы и начнем.
Нижний погреб представлял собой помещение без окон, единственным источником света в котором стали фонари, принесенные ими с собой. Он был поделен на две небольшие комнаты; многочисленные полки вдоль стен свидетельствовали о том, что когда-то здесь хранили бутылки с винами и наливками.
— Ого! Здорово жила старушка, — сказал Эл Спикер, обводя взглядом пустые полки. — Что ли, эта стена, а, Джек?
Он похлопал ладонью по тронутой плесенью внешней стене погреба.
— Она самая, — ответил Крисмас, утвердительно кивая. — Ломать будем здесь. Оньяте, ты инструменты захватил?
— Все здесь, — отозвался Оньяте.
И он развернул лежавший на полу объемистый сверток, раскладывая на куске постеленной на пол парусины, зубила, тяжелые деревянные молотки, кирки и лопаты. Крисмас взял в руки деревянный молоток и зубило и принялся работать над кирпичами кладки с ловкостью заправского каменщика, сбивая древний растрескавшийся раствор и вынимая кирпичи, вначале по одному, а затем целыми блоками. Остальные же были заняты тем, что наполняли строительным мусором старые корзины и затем выносили их в другую комнату винного погреба.
И вот уже в стене был проделан довольно большой проход, за которым виднелась земля, верхний слой которой был пронизан сплетающимися корнями, исчезающими в находившемся ниже толстом и более твердом слое глины.
Вооружившись киркой, Чарли атаковал глину с одной стороны; с другой копал Рыжий. Когда на полу образовался довольно большой глинистый холмик, Пенстивен и Оньяте принялись лопатами отбрасывать землю подальше от провала, где ею наполняли все те же самые корзины и выносили в соседнюю комнату. Землекопы работали размеренно, и за полчаса им удалось продвинуться вперед на целый фут. Затем на смену глине пришла полоса гравия, и работа пошла гораздо быстрее. Вторая комната погреба начала стремительно наполняться землей!
Ближе к вечеру Рыжий отправился на встречу со банковским сторожем. Вернувшись обратно, он объявил, что «все схвачено», и как раз в это же самое время Пенстивен, в очередной раз вонзив кирку в земляную стену, почувствовал, как её острие наткнулось на что-то твердое. Под ноги ему упал небольшой осколок цемента. Они добрались до стены фундамента банка.
Они добрались до моста и, проехав по нему, оказались на главной улице города. Это была настоящая булыжная мостовая, до блеска отполированная колесами многочисленных повозок, что на гладких камнях, словно в воде, отражались тусклые блики городских фонарей. Три или четыре городских квартала были застроены величественными каменными домами в целых четыре, а то и все пять этажей, но затем высота построек снова пошла на убыль.
В центре одного из кварталов заметнее всех прочих выделялся фасад, украшенный четырьмя стройными колоннами в ионическом стиле, поддерживающими массивный карниз, над которым было надстроено ещё целых три этажа здания.
— Это банк, — сказал великий Крисмас. — И завтра нам придется здесь немного поработать. Мы на несколько недель сняли соседний дом. Видишь вон тот домишко с небольшим садиком и высоким крыльцом? Этот дом принадлежит одной занудливой старой деве. Сама она в нем не живет, но и не продает; просто держит из вредности и радуется, что её хибара портит вид делового квартала. Но, с другой стороны, не будь она такой стервой, то и наш трюк не удался бы.
Свернув за угол, они остановились перед конюшней; ночной конюх — бледный, круглолицый человек — вышел им навстречу и принял у них поводья. Молча выслушав наставления о том, как почистить и какого корма задать, он увел лошадей в стойло.
— Зря мы попались на глаза этому парню, — тихо проговорил Крисмас, после того, как они снова оказались на улице. — Похоже он узнал меня. То есть не то, чтобы узнал, но, видать, припомнил, что уже где-то видел мое лицо или слышал мой голос. Будем надеяться, что он не станет слишком настойчиво предаваться воспоминаниям, а не то в следующий раз, когда мы придем сюда, чтобы забрать лошадей, у нас могут быть большие неприятности.
Сказано это было довольно иронично, но Пенстивена было невозможно ввести в заблуждение. Он понимал, о возможной близости смерти Джон Крисмас вспомнил вовсе не для красного словца. Он просто констатировал факт. Тем более, что всякому везению когда-нибудь тоже приходит конец. Людей, знавших его в лицо становилось все больше и больше, а значит рано или поздно кто-нибудь наверняка наберется смелости и выдаст его властям.
— Тогда почему бы тебе не убраться из этих краев подобру-поздорову, и податься туда, где тебя никто не знает? — спросил Пенстивен. — Вполне возможно, что ты там мог бы протянуть ещё лет двадцать.
— Разумный совет, сынок, — ответил Крисмас. — Но только после того, как ты поездишь вместе со мной по землям моего королевства, то сам поймешь, почему я не променяю его ни на какое другое. Я люблю этот край. Тут я полновластный хозяин. А живущие на этих землях люди — мои подданные. И им приходится платить мне дань, но, с другой стороны, им есть, о чем поговорить между собой. И многие люди по всему миру называют эти места не иначе, как владениями Крисмаса!
Пенстивен кивнул.
— Понятно.
Он был очень обеспокоен. На его взгляд, это не имело ничего общего с истинной добродетельностью, однако было ясно, что Джек Крисмас оказался настолько сентиментален, что не собирался покидать свою территорию даже под угрозой смерти.
Они подошли к задним воротам, выходящим в проулок, и остановившись перед ними, Крисмас тихонько постучал. В ответ немедленно раздался тихий голос, строго велевший:
— Зажги спичку и поднеси к лицу.
Крисмас исполнил приказание.
— Фу ты, черт, — пробормотал часовой. — Это же шеф.
Ворота немедленно распахнулись, и взгляду Пенстивена предстал узкий двор. Здесь росли высокие ягодные кусты, ветки которых подпирались снизу деревянными рамами; в углу была навалена куча мусора.
— Что это за парень с тобой? — строго спросил часовой.
— Чужак, — ответил главарь шайки.
— Разве он не с тобой? — воскликнул охранник.
— Его так зовут. Джон Чужак.
— Тот самый, что перешел через перевал, да?
Очевидно, все в банде были уже наслышаны о том самом первом подвиге Пенстивена.
— Кто здесь из наших? — спросил Крисмас.
— Все в сборе.
— Ты, Чарли, можешь тоже пойти с нами.
Втроем они вошли в дом, открыли дальнюю дверь, ведущую в погреб, после чего Чарли немедленно зажег потайной фонарь; это был чулан, где когда-то держали дрова и уголь. Об этом можно было без труда догадаться по налету черной угольной пыли на полу вдоль одной из стен, а щепки и обрывки коры у стены напротив обозначали место, где прежде была сложена поленница.
В этой комнате стояло несколько стульев и табуреток, на которых сидели Оньяте, Эл Спикер и Рыжий Тернер. На полу стоял зажженный фонарь, свет которого выхватывал из темноты несколько лежанок, устроенных из расстеленных одеял.
— Ну как, Рыжий, ты снял дом? — спросил Крисмас, в то время как Пенстивен жестом приветствовал старых знакомых.
Рыжий отрицательно покачал головой.
— Старухи не было в городе. Она укатила к кому-то в гости, и не было никакой возможности её разыскать, — пояснил он.
— Час от часу не легче! — пробормотал главарь. — Ведь так можно все испортить.
— Можно, — согласился Рыжий. — Но только что мне было делать? А может быть, так оно и лучше. Если бы мы стали уговаривать её пустить в дом постояльцев, то это могло бы привести к нежелательной огласке. К тому же она почти никогда здесь не бывает, а кроме неё прийти сюда никто не может. Мы можем отдыхать до полудня завтрашнего дня. А потом банк закроется. К тому времени мы успеем добраться до подвала банка, после чего начнется настоящая работа. Завтра ночью нужно будет добраться до сейфа. В любом случае, в нашем распоряжении будет вся вторая половина дня в субботу, ночь с субботы на воскресенье, все воскресенье и ночь на понедельник.
— А как насчет сторожа? — спросил Крисмас.
— Все в порядке. Я с ним договорился. Но, по-моему, он просит слишком много, — сказал Рыжий.
— Сколько?
— Десять тысяч, и пять тысяч авансом.
— Перебьется! — проворчал Оньяте, попыхивая зажатой в зубах сигарой.
— Я как чувствовал, что этот козел станет набивать себе цену, — сказал Крисмас. — Он знает, кто стоит за этой затеей?
— О том, что сюда причастен Крисмас, он не знает, — ответил Рыжий. — Но может догадываться.
— Когда он придет за своими деньгами?
— Я встречаюсь с ним завтра днем.
— Рыжий, в этом городе тебя кто-нибудь знает в лицо?
— Не думаю.
— Очень хорошо, — заключил Крисмас. — Итак, риск быть засеченными возрастает троекратно, так как снять дом нам все-таки не удалось. Но раз уж мы здесь оказались, то стоит рискнуть и довести дело до конца. Полагаю, парни, вам не нужно лишний раз напоминать о том, что если нас накроют за этим занятием, то линчуют прежде, чем дело дойдет до суда. А теперь пора спать. Завтра будет трудный день. Так что, давайте укладываться.
Это предложение показалось таким заманчивым, что ему было решено немедленно последовать. Пол в чулане был сырым и холодным, а одеял оказалось лишь по одному на человека, однако они получше закутались в них и быстро заснули. Все, кроме Чарли, которому была отведена роль часового, охраняющего лагерь. Это был узколицый парень с мощной, выдающейся далеко вперед челюстью и могучими мускулистыми плечами. Он вышел из дровяного чулана и стал прохаживаться по коридору. Последним, что слышал Пенстивен перед тем, как заснуть, был тихий звук его шагов.
Когда он проснулся, то утренний свет уже пробивался сквозь крохотное оконце с видом на сад, находившееся на уровне земли. Все остальные уже проснулись, и теперь просто сидели, укутавшись в одеяла и терпеливо дожидаясь времени, когда будет можно взяться за работу. Пенстивен взглянул на часы. Девять часов утра.
Он был рад тому, что ужин вечером накануне был столь обильным, потому как никакого завтрака, похоже, не планировалось.
Вскоре после того, как он присоединился к остальной компании, Крисмас сказал:
— От стены этого дома до стены банка ровно десять футов. Нам лучше начать подкоп прямо сейчас. Под этим чуланом есть ещё один погреб. Вот с него-то мы и начнем.
Нижний погреб представлял собой помещение без окон, единственным источником света в котором стали фонари, принесенные ими с собой. Он был поделен на две небольшие комнаты; многочисленные полки вдоль стен свидетельствовали о том, что когда-то здесь хранили бутылки с винами и наливками.
— Ого! Здорово жила старушка, — сказал Эл Спикер, обводя взглядом пустые полки. — Что ли, эта стена, а, Джек?
Он похлопал ладонью по тронутой плесенью внешней стене погреба.
— Она самая, — ответил Крисмас, утвердительно кивая. — Ломать будем здесь. Оньяте, ты инструменты захватил?
— Все здесь, — отозвался Оньяте.
И он развернул лежавший на полу объемистый сверток, раскладывая на куске постеленной на пол парусины, зубила, тяжелые деревянные молотки, кирки и лопаты. Крисмас взял в руки деревянный молоток и зубило и принялся работать над кирпичами кладки с ловкостью заправского каменщика, сбивая древний растрескавшийся раствор и вынимая кирпичи, вначале по одному, а затем целыми блоками. Остальные же были заняты тем, что наполняли строительным мусором старые корзины и затем выносили их в другую комнату винного погреба.
И вот уже в стене был проделан довольно большой проход, за которым виднелась земля, верхний слой которой был пронизан сплетающимися корнями, исчезающими в находившемся ниже толстом и более твердом слое глины.
Вооружившись киркой, Чарли атаковал глину с одной стороны; с другой копал Рыжий. Когда на полу образовался довольно большой глинистый холмик, Пенстивен и Оньяте принялись лопатами отбрасывать землю подальше от провала, где ею наполняли все те же самые корзины и выносили в соседнюю комнату. Землекопы работали размеренно, и за полчаса им удалось продвинуться вперед на целый фут. Затем на смену глине пришла полоса гравия, и работа пошла гораздо быстрее. Вторая комната погреба начала стремительно наполняться землей!
Ближе к вечеру Рыжий отправился на встречу со банковским сторожем. Вернувшись обратно, он объявил, что «все схвачено», и как раз в это же самое время Пенстивен, в очередной раз вонзив кирку в земляную стену, почувствовал, как её острие наткнулось на что-то твердое. Под ноги ему упал небольшой осколок цемента. Они добрались до стены фундамента банка.
Глава 29
Однако их радость была преждевременна, так как это оказалось лишь одной из мощных свай фундамента. Дальнейшее продвижение вперед стало невозможным, и тогда не оставалось ничего другого, как взять немного в сторону и копать в обход. На улице уже совсем стемнело, когда им, в конце концов, удалось завершить этот маневр и добраться до каменной стены, толщиной никак не меньше фута.
Рыжему, как самому опытному по части подкопов, было поручено вгрызаться в эту преграду при помощи все того же столярного молотка и зубила, в то время, как все остальные отправились обратно в дровяной чулан, чтобы хоть отдохнуть впервые за последние сутки, а заодно и перекусить. Трапеза оказалась более чем скромной и состояла из хлеба, изюма и сыра.
— Чем меньше будем есть, тем лучше будут мозги работать, — просто пояснил Крисмас.
Закончив с едой и отдохнув с часок, они вернулись обратно с твердым намерением снова взяться за работу, и были неприятно поражены, узнав, что хотя Рыжий и сделал в стене фундамента довольно большой пролом, но только вместо подвала за ним оказалась все та же земля!
Крисмас предложил этому свое объяснение.
— Стена фундамента заложена гораздо ниже уровня подвала, — сказал он.
— Должно быть, в этом-то все и дело. Дайте-ка я сам пролезу туда и попробую пробить лаз наверх.
— Можешь сам долбить, если хочешь, — сказал Рыжий. — А у меня уже и так руки отнимаются.
Джек Крисмас лег на спину и, вооружившись небольшим ломом, принялся долбить земляной свод провала. Ему пришлось накрыть лицо большим носовым платком, чтобы осыпавшаяся земля не попадала в нос и глаза. Работал он в полной темноте, на ощупь, врезаясь в землю, словно крот. Он был уже почти полностью погребен под сыпавшейся сверху землей, когда острие лома звонко ударило о камень.
Крисмас выполз из провала, чихнул и перевел дух.
— Черт возьми, вот ведь не повезло, — чертыхнулся он. — Придется ещё и пол долбить. Мы уже давно должны были бы войти в погреб. Хотя, время ещё есть. Спикер, бери лопату. Нужно будет расчистить место для работы. А там ещё чуть-чуть — и мы у цели.
Однако затея эта оказалась вовсе не такой простой, какой представлялась с самого начала. Часы уже пробили полночь, прежде, чем им удалось проделать в мощном бетонном перекрытии лаз достаточно величины, чтобы в него смог свободно пролезть человек, после чего Крисмас полез наверх, держа в одной руке пистолет, а в другой — все тот же потайной фонарь.
Затем обернулся и велел Пенстивену следовать за ним. Молодой человек покорно вошел в темный туннель, вскоре оказываясь в подвале, в окружении новых и незнакомых запахов, и в лицо ему ударил луч света.
— Твоей выдержке можно позавидовать, — сказал Крисмас. — Я, конечно, и раньше догадывался об этом, но всегда приятно лишний раз убедиться в собственной правоте. Ну что, Чужак, а каково тебе теперь, когда есть реальная возможность прибрать к рукам чужие денежки? Что ты ощущаешь?
— Ничего, кроме жуткой усталости, — признался Пенстивен.
Но его нервы были напряжены до предела. Где-то наверху раздался глухой грохот — видимо, по улице над ними проехала тяжелая телега или груженая повозка. Было уже довольно поздно, но ему казалось, что весь окружающий мир не заснул, а лишь на время затаился, дожидаясь, когда воры зайдут подальше в уготованную им западню, чтобы затем схватить их за руку на месте преступления.
Пройдя через незапертую дверь, Джек Крисмас теперь возглавил восхождение наверх по узкой лестнице. На верхней площадке путь их шествию преградила мощная стальная дверь, запертая на прочный замок. В ход были снова пущены столярный молоток и зубило, при помощи которых всего за каких-нибудь полчаса удалось выдолбить из бетона стальной паз, в который и входил засов; они открыли дверь, оказываясь на первом этаже непосредственно в помещении банка.
Рыжему, как самому опытному по части подкопов, было поручено вгрызаться в эту преграду при помощи все того же столярного молотка и зубила, в то время, как все остальные отправились обратно в дровяной чулан, чтобы хоть отдохнуть впервые за последние сутки, а заодно и перекусить. Трапеза оказалась более чем скромной и состояла из хлеба, изюма и сыра.
— Чем меньше будем есть, тем лучше будут мозги работать, — просто пояснил Крисмас.
Закончив с едой и отдохнув с часок, они вернулись обратно с твердым намерением снова взяться за работу, и были неприятно поражены, узнав, что хотя Рыжий и сделал в стене фундамента довольно большой пролом, но только вместо подвала за ним оказалась все та же земля!
Крисмас предложил этому свое объяснение.
— Стена фундамента заложена гораздо ниже уровня подвала, — сказал он.
— Должно быть, в этом-то все и дело. Дайте-ка я сам пролезу туда и попробую пробить лаз наверх.
— Можешь сам долбить, если хочешь, — сказал Рыжий. — А у меня уже и так руки отнимаются.
Джек Крисмас лег на спину и, вооружившись небольшим ломом, принялся долбить земляной свод провала. Ему пришлось накрыть лицо большим носовым платком, чтобы осыпавшаяся земля не попадала в нос и глаза. Работал он в полной темноте, на ощупь, врезаясь в землю, словно крот. Он был уже почти полностью погребен под сыпавшейся сверху землей, когда острие лома звонко ударило о камень.
Крисмас выполз из провала, чихнул и перевел дух.
— Черт возьми, вот ведь не повезло, — чертыхнулся он. — Придется ещё и пол долбить. Мы уже давно должны были бы войти в погреб. Хотя, время ещё есть. Спикер, бери лопату. Нужно будет расчистить место для работы. А там ещё чуть-чуть — и мы у цели.
Однако затея эта оказалась вовсе не такой простой, какой представлялась с самого начала. Часы уже пробили полночь, прежде, чем им удалось проделать в мощном бетонном перекрытии лаз достаточно величины, чтобы в него смог свободно пролезть человек, после чего Крисмас полез наверх, держа в одной руке пистолет, а в другой — все тот же потайной фонарь.
Затем обернулся и велел Пенстивену следовать за ним. Молодой человек покорно вошел в темный туннель, вскоре оказываясь в подвале, в окружении новых и незнакомых запахов, и в лицо ему ударил луч света.
— Твоей выдержке можно позавидовать, — сказал Крисмас. — Я, конечно, и раньше догадывался об этом, но всегда приятно лишний раз убедиться в собственной правоте. Ну что, Чужак, а каково тебе теперь, когда есть реальная возможность прибрать к рукам чужие денежки? Что ты ощущаешь?
— Ничего, кроме жуткой усталости, — признался Пенстивен.
Но его нервы были напряжены до предела. Где-то наверху раздался глухой грохот — видимо, по улице над ними проехала тяжелая телега или груженая повозка. Было уже довольно поздно, но ему казалось, что весь окружающий мир не заснул, а лишь на время затаился, дожидаясь, когда воры зайдут подальше в уготованную им западню, чтобы затем схватить их за руку на месте преступления.
Пройдя через незапертую дверь, Джек Крисмас теперь возглавил восхождение наверх по узкой лестнице. На верхней площадке путь их шествию преградила мощная стальная дверь, запертая на прочный замок. В ход были снова пущены столярный молоток и зубило, при помощи которых всего за каких-нибудь полчаса удалось выдолбить из бетона стальной паз, в который и входил засов; они открыли дверь, оказываясь на первом этаже непосредственно в помещении банка.