Страница:
Так что имя и инициалы голубоглазой девочки, часто встречавшиеся на полях рукописей Стендаля, свидетельствовали о его нежной и постоянной заботе о ней…
Однажды г-н Бейль, с сердцем, полным любви и, быть может, признательности своей маленькой вдохновительнице, написал совершенно откровенно внизу одной из своих тетрадей: «Я сделал это для Эук…»
Вот так, в свои четырнадцать лет, Евгения Монтихо, рыжеволосая красавица с волнующим взором голубых глаз, помогла, сама того не ведая, одному из величайших романистов всех времен проявить свой гений …
В Мадриде Евгения, у которой было немало чисто мужских склонностей, вела довольно свободную жизнь для девушки своего времени. Рассказывают, что она скакала верхом без седла, плавала брассом и фехтовала, как старый бретер, что невероятно шокировало дам из высшего общества.
Большая фантазерка, увлеченная читательница романов плаща и шпаги, будущая императрица мечтала быть похищенной разбойниками и поучаствовать с ними в каком-нибудь страшном и одновременно чудесном приключении. Иногда она отождествляла себя с героями своих романов вплоть до того, что копировала их поведение. Однажды, когда какой-то английский офицер начал иронизировать над ее манерой ездить верхом, она всадила себе в ладонь перочинный нож…
В шестнадцать лет Евгения превратилась в одну из самых красивых девушек Мадрида. Когда она выезжала верхом на променад в Прадо, все офицеры пожирали ее глазами голодных волков, а иные не могли удержаться от восхищения ее рыжими волосами. Между тем сама она от этих рыжих волос была просто в отчаянии. Они казались ей сущим наказанием, и она подолгу расчесывала их свинцовым гребнем в надежде, что они хоть немного посветлеют. И надо сказать, этот странный способ за несколько месяцев дал желанный результат: Евгения стала блондинкой…
Отныне все для нее переменилось. Она смотрела на мужчин с вызывающей самоуверенностью и мечтала быть похищенной теперь уже только одним разбойником…
Максим Дю Кам, встретившийся с ней в 1842 году, был поражен ее раскрепощенностью. Вот что он пишет:
«Мы были поглощены игрой в маленькие кегли, не помню сейчас, как она называлась, которые надо было повалить каким-то особым образом, как вдруг в комнату вошла девушка с возгласом: „Ох, как накурено!“ Она пожала руку лорду Хоудену, поздоровалась по-испански с Мериме, и так как все мы в приветствии склонились перед ней, она вскочила на бильярдный стол и принялась танцевать качучу. Покачивая бедрами, выгибая грудь, отщелкивая пальцами ритм, приподнимая юбку и тряся опущенной головой с полу прикрытыми веками, она сбрасывала со стола бильярдные шары и смеялась. Лорд Хоуден ущипнул ее за икру; она легонько шлепнула его ладонью по голове, бросилась к двери и исчезла. Это была Евгения-Мария де Гусман, графиня де Теба…»
Эта новая манера держаться встревожила Меримо, и однажды он написал графине де Монтихо: «Я боюсь за Евгению, вокруг которой вьются лихие гусары, без единого су в кармане, зато с неподражаемыми усами и в ослепительных мундирах. И это заставляет меня всей душой желать, чтобы она поскорее была устроена, во всяком случае, раньше, чем начнется первая глава ее романа».
Первая глава романа, которого так опасался Мериме «для своей маленькой Евгении», оказалась весьма скорбной…
Однажды в 1842 году графине Монтихо нанес визит один из ее кузенов. Это был красивый молодой мужчина двадцати одного года с большими печальными глазами и лицом, обрамленным бакенбардами. Этот баснословно богатый человек был герцогом Альба и испанским грандом в двенадцатом колене.
И Евгения, и ее сестра Пака сразу же влюбились в своего красивого кузена.
В свою очередь, герцог Альба почувствовал сильное влечение к обеим сестрам, но никак не мог остановить свой выбор на одной из них.
Целыми неделями он прогуливался под руку то с одной, то с другой, и весь Мадрид, забавляясь этим, гадал, какая же из сестер станет герцогиней…
В конце концов весной 1843 года, обстоятельно поразмыслив, герцог объявил г-же Монтихо, что хочет жениться на Евгении.
Графиня, отдававшая явное предпочтение старшей дочери, постаралась скрыть свое недовольство.
— Я должна подумать, — ответила она. Герцог, слегка удивленный этим, удалился. Г-жа Монтихо тут же пришла к Евгении и потребовала, чтобы та отвадила своего воздыхателя.
— Я хочу, чтобы он женился на твоей сестре. Поначалу девушка заупрямилась. Она любила герцога и хотела стать его женой. На протяжении двух недель в доме продолжались бурные сцены со слезами.
В конце концов, исчерпав все аргументы, графиня дошла до того, что публично ударила дочь. Ей удалось навязать свою волю. В один прекрасный день Евгения со слезами на глазах стала расхваливать свою сестру герцогу Альба.
— Вам следует жениться на ней… Она вас любит…
Молодой человек, не слишком твердый в своих чувствах, без труда дал себя уговорить, что привело в отчаяние бедную Евгению.
На следующий день, сделав попытку отравиться серными спичками, она написала ему удивительное, письмо, полное гордости, искренности, величия и жажды героизма:
«16 мая 1843 года. Среда, вечер. Мой бесценный кузен, Тебе покажется смешным, что я пишу такое письмо, но так как всему в этом мире бывает конец, мой тоже теперь не за горами, и мне хочется объяснить тебе все, что у меня на сердце, потому что я не в силах вынести это. У меня сильный характер… Но когда со мной обращаются, как с ослом, когда меня бьют прилюдно, кровь моя закипает, и я не знаю, что могу сделать. Многим кажется, что нет на свете никого счастливее меня, но те, кто так думает, ошибаются. Я несчастна, потому что сама себя сделала такой. Мне надо было родиться веком раньше.
Ты бы сказал, что я романтична и глупа, но ты добрый и простишь бедную девочку, которая потеряла всех, кто ее любил, и на которую все смотрят с безразличием, даже собственная мать, даже сестра и, осмелюсь ли сказать, даже мужчина, которого она любит больше всех и ради которого готова была бы попросить милостыню и согласиться на собственное бесчестие: мужчину этого ты хорошо знаешь. И не говори, что я сошла с ума, прошу тебя, пожалей меня: ты не знаешь, что значит любить человека, который тобой пренебрегает.
Есть люди, которые рождены для счастья: ты один из этих людей. Господу угодно, чтобы ты был счастлив всегда. Сестра моя добра, она любит тебя, ваш брак не за горами, и тогда ваше счастье будет полным. Если у вас 15удут дети, любите их одинаково: не забывайте, что они оба ваше продолжение, и не задевайте чувства одного, демонстрируя большую любовь к другому. Следуйте моим советам и будьте счастливы. Этого тебе желает Твоя сестра, Евгения.
И не разубеждай меня, это бесполезно. Я кончу свои дни вдали от света и от тех, кого люблю. С Божьей помощью все возможно, и мое решение принято, потому что сердце мое разбито».
Как-то раз после этих событий, когда Евгения, сидя верхом, спускалась по лестнице, она свалилась с лошади и, больно ударившись, скатилась к ногам незнакомой старушки. Незнакомка помогла ей встать и сказала:
— Дай-ка мне твою руку, малышка. Я нагадаю тебе что-нибудь хорошее… О, какие у тебя чудесные линии!.. Ты высоко поднимешься, проживешь сто лет и закончишь свои дни ночью…
Из всего пророчества Евгения запомнила только одно: она проживет до ста лет. И она подумала, что для оплакивания погибшей любви это слишком долгий срок…
ЛУИ-НАПОЛЕОН ВСТРЕЧАЕТ ЕВГЕНИЮ У СВОЕЙ БЫВШЕЙ НЕВЕСТЫ
Пака де Монтихо вышла замуж за герцога Альба 14 февраля 1844 года.
Ее мать тут же принялась думать о том, как бы выдать свою вторую дочь. С этой целью она стала приглашать в дом всех титулованных молодых людей Мадрида. Вокруг Евгении теперь постоянно кружилась стайка претендентов подобно бабочкам-однодневкам в погожий летний вечер.
Будущая императрица, обожавшая поклонение, постепенно забыла герцога Альбу. К ней вернулись беззаботный смех, кокетство, свободные манеры. Она стала прогуливаться по широким мадридским проспектам под руку то с одним, то с другим из бесчисленных своих поклонников, и очень скоро праздная публика начала шептаться, «что она позволила вонзить в себя бандерилью в Алькасаре…» .
На самом деле все было намного тривиальней: Евгения просто флиртовала. Целомудренная, несмотря на все свои эмансипированные выходки, она тут же била веером по рукам своих воздыхателей, если они позволяли себе малейшие вольности.
Список тех, кому досталось по рукам, был довольно длинным. Назовем их: маркиз д'Альканьисес, будущий герцог де Сестос; виконт д'Агуадо, местный Ротшильд; граф д'Ультремон; Камерата, внук Элизы Бонапарт;
герцог де Дудовиль; писатель Эдуард Делессер; ее кузен Фердинанд де Лессепс и даже герцог Омальский, сын Луи-Филиппа, подумывавший одно время на ней жениться.
Все эти «женихи» вихрем проносились в жизни Евгении. Она шутила и смеялась с ними, отправлялась в их сопровождении на верховые прогулки, танцевала с ними на балах, но упрямо отказывала в своей руке.
Наступил, однако, день, когда она впервые заколебалась. Правда, претендентом на этот раз был человек довольно известный.
Его звали Наполеон.
Он был сыном Жерома Бонапарта, братом принцессы Матильды и племянником императора. К тому же он находился в Мадриде в качестве посла принца-президента Луи-Наполеона.
Евгения, детство которой прошло в атмосфере легенд о наполеоновской эпопее, была в восторге от нового претендента. Она приняла принца Наполеона, которого близкие звали Плон-Плон, с такой нежной теплотой, что привела в изумление г-жу де Монтихо.
«Ну, теперь, — подумала графиня, — моя дочь выйдет замуж. Она станет принцессой!»
Страшно обрадованная, она дала понять принцу, что желаемый им союз будет ею одобрен. Толстяк Плон-Плон тут же написал принцу-президенту, чтобы сообщить ему о своих планах. От письма, полученного в ответ, он похолодел. Без сомнения, письмо это было Продиктовано Луи-Наполеону злодейкой-судьбой. Но тогда еще никто не был в состоянии оценить весь комизм ситуации. В письме содержалась следующая фраза:
«Забудьте думать об этом, мой кузен. М-ль де Монтихо из тех девушек, с которыми спят. но на которых не женятся…»
Принц Наполеон поспешил сразу же прекратить все отношения с Евгенией.
Оскорбленная до глубины души, г-жа де Монтихо решила отправиться в путешествие. Она приехала с дочерью на воды в курортный городок Спа и остановилась в отеле «Фландрия». А вскоре там остановился другой испанец, бывший когда-то любовником графини, а теперь заинтересовавшийся Евгенией. Это был герцог д'Оссума. Не успев появиться, он принялся настойчиво ухаживать за девушкой и, как утверждают некоторые мемуаристы, на сей раз флирт перешел границы светской игры.
Послушаем, что говорит об этом Стелли:
«По вечерам, когда ночные тени медленно опускаются с гор, меж которых струятся воды реки Амблев, припозднившийся любитель прогулок мог видеть в извилистой долине молодого человека и девушку, по-видимому, влюбленных в тишину и таинственность. Судя по тесно сплетенным рукам, по тому, как они обменивались довольными взглядами, по выражению их трепещущих губ, нетрудно было понять, что это отнюдь не естествоиспытатели, изучающие геологический характер известковых отложений или складчатую систему залегания горных пород.
В одну из таких прогулок они дошли до грохочущего водопада Коо. Один художник с высоты скал любовался великолепным зрелищем реки Амблев, воды которой издалека были похожи на цепь озер. В них, точно в зеркало, глядели тихие звезды серебристого неба. У подножия скалы, на которой он находился, на скамье из сланцевого кварца художник заметил то, что шевалье Сент-Эньян некогда называл «две души, слившиеся в одно», иначе говоря, прекрасного сеньора в обнимку с не менее прекрасной дамой.
Когда художник приблизился к каменной скамье, она была уже пуста, но он успел заметить, как две потревоженные тени удалялись; поспешившему их обогнать нескромному мечтателю показалось, что он узнал в них молодую графиню и молодого герцога, остановившихся в отеле «Фландрия»
Однако на сей раз отношения с поклонником порвала Евгения, и г-жа де Монтихо возвратилась в Париж. Обе женщины сняли квартиру в доме двенадцать на Вандомской площади и скоро стали посещать самые аристократические салоны столицы.
Однажды вечером в одном из парижских салонов Евгения познакомилась с принцем-президентом. Эта первая встреча на самые разные лады была расписана и историками, и мемуаристами. А еще позже кто-то сочинил об этом песню, которая в оппозиционных кругах пользовалась огромным успехом.
События, впрочем, развивались не слишком резво. В первый раз Евгения де Монтихо и Луи-Наполеон встретились в салоне принцессы Матильды, месте в высшей степени чопорном, где гости не имели обыкновения «щупать» дам за мягкие места…
Как известно, принцесса Матильда издавна трепетала при одной только мысли, что Луи-Наполеон может жениться на мисс Говард. Однажды вечером, полная решимости помочь судьбе, она устроила у себя дома на улице Курсель обед в честь принца-президента и пригласила Евгению де Монтихо, с которой сама недавно познакомилась.
Результат оказался сногсшибательным. Едва войдя в гостиную, Луи-Наполеон наклонился к кузине:
— Матильда, кто эта молодая женщина?
— Она здесь впервые, иностранка, из андалузской семьи, м-ль де Монтихо…
Принц удивленно покачал головой:
— Вот как? Неужели? Представьте же меня ей…
Не прошло и десяти минут, как в уголке у камина Луи-Наполеон уже вовсю ухаживал за Евгенией.
Загоревшимся взором гурмана он с волнением смотрел на ее руки, плечи, на хрупкую шейку и соблазнительную грудь прекрасной испанки.
«Он был похож, — писал Стелли, — на ребенка, стоящего перед тортом с кремом…»
Без устали пробуя ее взглядом, принц стал расспрашивать девушку, чем она любит заниматься. Услышав, что ей нравится чтение, он увидел в этом возможность сделать для нее что-то приятное и пообещал прислать свой «Трактат об артиллерии». Труд, конечно, более чем серьезный для юной девицы, но Евгения вежливо ответила, что счастлива будет получить книгу…
На следующий день гвардеец привез ей не только «Трактат», но и приглашение на бал. Очень, очень скоро дамы де Монтихо стали постоянными посетительницами Елисейского дворца.
Однажды принц-президент, видевший в Евгении лишь возможную фаворитку, попытался дать волю рукам, но получил довольно резкий удар веером, напомнивший ему, что он имеет дело не с танцовщицей из Оперы. Однако Луи-Наполеон решил, что добьется своего, и продолжил ухаживания.
Как-то раз он проезжал верхом мимо окон девушки и раскланялся с нею:
— Как можно к вам зайти? Она ответила с улыбкой:
— Через часовню…
Но и на этот раз Луи-Наполеон подумал, что это всего лишь остроумная шутка. Он продолжал свои галантные ухаживания, приглашал Евгению на охоту, позволял ей пользоваться своей ложей в Опере и посылал букеты цветов. Все тщетно. Красавица принимала все, но ничего не позволяла.
31 декабря 1849 года принцесса Матильда устроила у себя новогодний вечер. Вполне естественно, туда были приглашены и принц-президент, и Евгения.
Как только пробило полночь, принцесса Матильда, по просьбе Луи-Наполеона, у которого был свой план, воскликнула:
— Полночь, господа! Все целуются!
Принц сразу устремился к Евгении. Но ее гибкая фигурка мгновенно выскользнула из президентских рук. Она побежала по комнате и спряталась за спинкой кресла.
— Это же такой обычай во Франции, — бормотал Луи-Наполеон, догоняя ее.
Взглянув на него ясными голубыми глазами, Евгения сказала спокойно:
— Но такого обычая нет в моей стране. На сей раз принц, наконец, понял, что дела его пойдут не так скоро, как он надеялся, и что, по выражению Стелли, можно было не спешить согревать грелкой постель.
И тогда он решил завлечь девушку в ловушку. Однажды утром Евгения и ее мать получили приглашение на обед в Сен-Клу, куда принц переселился на лето.
Они прибыли туда и, к удивлению своему, увидели, что замок пуст. Несколько слуг вышли к ним и объяснили, что принц-президент ждет их в Комблевале, в павильоне, расположенном посреди парка, и что ехать туда надо по дороге на Вильнев-л'Этан.
Дамы отправились туда в карете.
В Комблевале они нашли только Луи-Наполеона и его верного Бачиоки.
— Мы сейчас пообедаем вчетвером, — сказал он и посмотрел на Евгению так, что ей стало не по себе.
Затем он провел приглашенных в столовую, и очень скоро стало ясно, что Бачиоки, как, впрочем, и графиня, присутствуют здесь только в качестве ширмы. «Весь этот обед, — пишет Стелли, — был лишь постепенным приготовлением к ночи, на которую испанская матушка должна будет закрыть глаза». После этого леденящего душу «наедине» при свидетелях принц предложил прогуляться по парку и подал руку Евгении, а Бачиоки взял под руку г-жу де Монтихо.
На этот раз девушка замерла на месте и сухо напомнила Луи-Наполеону о приличиях:
— Монсеньер, здесь находится моя мать.
Принц не стал настаивать, и дамы молча обменялись кавалерами. Можно догадаться, что прогулка была не слишком веселой.
Через час г-жа де Монтихо и ее дочь вернулись в Париж с чувством сильнейшего унижения, одна из-за того, что на нее смотрели как на возможную любовницу, другая из-за предложенной ей роли снисходительной матери…
Чтобы забыть это оскорбление, они выехали на курорт, на берега Рейна.
Принц-президент, со своей стороны, был очень удручен вечером в Комблевале. Однако он не стал искать забвения в путешествиях. Он просто попросил привезти к нему в Сен-Клу маленькую актрисульку из Французского театра, которая преподала ему, как говорят, урок нелегкий, но приятный…
По возвращении из Германии дамы де Монтихо были приглашены на прием в Елисейский дворец.
Луи-Наполеон, которого неудача в Комблевале ничуть не обескуражила, был с Евгенией неподражаемо галантен, и присутствовавшие отметили, «что глаза его впились, точно пиявки, в покатые плечи девушки…».
На другой день принц-президент, готовый испробовать все возможные способы, чтобы понравиться Евгении, послал ей свою книгу, озаглавленную «Уничтожение пауперизма».
Поначалу молодую испанку покоробило заглавие. Но когда она прочла книгу, Луи-Наполеон предстал перед ней существом мечтательным и немного фантазером, то есть очень похожим на нее. Она была этим тронута.
Настолько тронута, что на другой день после государственного переворота, когда в Париже еще возвышались баррикады, она написала Бачиоки записку, в которой сообщала, что если принц потерпит неудачу в своем предприятии, она готова отдать в его распоряжение все, чем сама владеет.
Конечно, то, чем владела Евгения, было не слишком значительно, но сам жест взволновал Луи-Наполеона. Он читал и перечитывал эту записку — странную для девушки, которую он попытался изнасиловать, — и думал, что женщины всегда проявляли по отношению к нему поразительное благородство…
В течение всего 1852 года принц-президент, не покидая мисс Говард, которая финансировала государственный переворот, ни маленьких танцовщиц из Оперы, продолжал медленное и нелегкое завоевание испанки.
Он постоянно писал ей, точно влюбленный школяр, длиннющие письма, полные цитат из Расина и поэтических образов, позаимствованных из модных в то время песенок.
В свою очередь, Евгения не без помощи Мериме, который безумно веселился, отвечала на эту убогую литературщину целыми страницами, заполненными глубокими размышлениями на тему об искусстве государственного управления или о механизме межгосударственных альянсов со времен Людовика XV.
Осенью дамы де Монтихо, пропутешествовавшие все лето, вернулись в Париж. Луи-Наполеон сразу пригласил их в Фонтенбло, где устраивал псовую охоту. Мать и дочь прибыли туда 12 ноября вместе с остальными гостями, для которых были подготовлены специальные повозки.
В замке гостей довольно скромно разместили в крыле Людовика XV, на третьем этаже, в комнатах, выходящих в английский парк.
Никому тогда и в голову не могло прийти, что через каких-нибудь три месяца Евгения станет французской императрицей…
13 ноября состоялась большая охота. Молодая испанка, получившая лошадь из конюшни принца, показала себя на редкость смелой наездницей. В тот же вечер Луи-Наполеон послал ей охотничий трофей — оленью ногу. Честь, которой она была удостоена, поразила всех тех, кому двумя неделями позже предстояло составить «двор» будущего императора.
Следующий день после охоты был кануном дня Св. Евгении. Принц распорядился послать цветы м-ль де Монтихо и попросил ее принять от него в подарок лошадь, на которой она ехала накануне. На этот раз гости принялись с ехидством судачить, а принц Наполеон, брат принцессы Матильды, позволил себе вслух высказать несколько неуместных шуток. Оскорбленная Евгения написала графу де Гальве, деверю Паки: «Ты не можешь себе представить, что здесь говорят обо мне с тех пор, как я приняла эту лошадь в подарок от дьявола…»
Она не написала, что Луи-Наполеон под лживым предлогом показать ей статую Карла Великого попытался затащить ее в постель…
Пребывание в Фонтенбло завершилось 18 ноября. А 21 числа 7824189 голосами «за» против 233145 голосов «против» плебисцит легитимизировал восстановление империи, которая и была торжественно провозглашена 1 декабря. На сей раз г-жа де Монтихо поняла, что пора действовать решительно. В минуту нежности и признательности Луи-Наполеон вполне мог вернуться к мисс Говард. Он также мог под давлением Морни и Матильды жениться на какой-нибудь иностранной принцессе. По словам Фийона, графине необходимо было «разжечь в императоре столь сильное желание обладать сладостным телом Евгении, чтобы ничто другое в целом мире не имело для него значения».
Г-жа де Монтихо добилась своей цели блистательно.
Вскоре новоиспеченный суверен уже не мог видеть Евгении без огромного, всем заметного и крайне стеснявшего его волнения. Факт этот был столь очевидным, что завсегдатаи Тюильри толкали друг друга локтями и с тех пор называли Наполеона III не иначе как Его Обширное Величество…
18 декабря Наполеон III пригласил свой двор, а также дам де Монтихо, в Компьень. Он хотел совершить последнюю попытку взять крепость штурмом, прежде чем решиться на брак. По его указанию архитектор Лефуэль проделал потайной вход в стене комнаты, предназначенной для Евгении.
В первую же ночь девушка проснулась от каких-то непонятных прикосновений. От страха она громко закричала. Но голос, который она хорошо знала, прошептал:
— Не пугайтесь, это я.
При свете пылавшего в камине огня она узнала императора.
Внезапно успокоившись, она натянула на себя сдернутое монархом одеяло и сказала:
— А я думала, что приехала в дом к джентльмену…
Устыженный Наполеон III вышел из комнаты через потайную дверь, «унося, по словам одного мемуариста, свой укоротившийся срам и снедаемый любовью, которая лишила его всякой воли».
На следующий день Евгения приветствовала его слегка иронической улыбкой, но не отказалась от предложенной им прогулки по парку. Утро было чудесное, и император воспользовался прогулкой, чтобы попросить прощения за свою ночную выходку. Послушаем г-на де Мопа, который присутствовал при этой сцене:
«Лужайки были покрыты обильной росой, и солнечные лучи придавали водяным каплям отсвет и прозрачность алмазов. М-ль Евгения де Монтихо, чья натура была глубоко поэтичной, восхищалась капризами и волшебством солнечных бликов. В частности, она обратила наше внимание на листок клевера, отягощенный каплями росы, которые были похожи на драгоценные камни, выпавшие из женского украшения. По окончании прогулки император отвел в сторону графа Бачиоки, и тот через несколько минут отбыл в Париж. На следующий день граф вернулся и привез невероятно красивую драгоценность в форме листка клевера, каждая часть которого была украшена чудным алмазом в виде капли росы. Графу удалось раздобыть изделие, с редким совершенством повторявшее листок, которым накануне восхищалась будущая королева».
Вечером того же дня была устроена лотерея, и случаю было угодно (не без стараний Бачиоки), чтобы именно Евгения выиграла это чудное украшение.
Придворные тут же зашептались, что молодой испанке теперь придется в обмен на это отдать императору «свою маленькую фамильную драгоценность»…
НАПОЛЕОН III ВОЗЛАГАЕТ ВЕНОК ИЗ ФИАЛОК НА ГОЛОВУ ЕВГЕНИИ
Однажды утром Наполеону III захотелось с кем-нибудь поговорить о своей любви. Он попросил вызвать графа Флери, предложил ему сесть, а сам подошел к окну. Долго в молчании он смотрел на деревья в парке, которые, казалось, спали под зимним небом. Потом обернулся и сказал:
— Флери, я люблю м-ль де Монтихо.
Граф улыбнулся.
— Я понимаю, сир, и вижу, что это не сегодня случилось. Но в таком случае существует только один выход… Женитесь на ней!
Наполеон III опустил глаза.
— Я подумываю об этом всерьез, — сказал он. Он действительно думал об этом уже несколько дней, признавая тем самым правоту принцессы Матильды, которая однажды сказала:
Однажды г-н Бейль, с сердцем, полным любви и, быть может, признательности своей маленькой вдохновительнице, написал совершенно откровенно внизу одной из своих тетрадей: «Я сделал это для Эук…»
Вот так, в свои четырнадцать лет, Евгения Монтихо, рыжеволосая красавица с волнующим взором голубых глаз, помогла, сама того не ведая, одному из величайших романистов всех времен проявить свой гений …
В Мадриде Евгения, у которой было немало чисто мужских склонностей, вела довольно свободную жизнь для девушки своего времени. Рассказывают, что она скакала верхом без седла, плавала брассом и фехтовала, как старый бретер, что невероятно шокировало дам из высшего общества.
Большая фантазерка, увлеченная читательница романов плаща и шпаги, будущая императрица мечтала быть похищенной разбойниками и поучаствовать с ними в каком-нибудь страшном и одновременно чудесном приключении. Иногда она отождествляла себя с героями своих романов вплоть до того, что копировала их поведение. Однажды, когда какой-то английский офицер начал иронизировать над ее манерой ездить верхом, она всадила себе в ладонь перочинный нож…
В шестнадцать лет Евгения превратилась в одну из самых красивых девушек Мадрида. Когда она выезжала верхом на променад в Прадо, все офицеры пожирали ее глазами голодных волков, а иные не могли удержаться от восхищения ее рыжими волосами. Между тем сама она от этих рыжих волос была просто в отчаянии. Они казались ей сущим наказанием, и она подолгу расчесывала их свинцовым гребнем в надежде, что они хоть немного посветлеют. И надо сказать, этот странный способ за несколько месяцев дал желанный результат: Евгения стала блондинкой…
Отныне все для нее переменилось. Она смотрела на мужчин с вызывающей самоуверенностью и мечтала быть похищенной теперь уже только одним разбойником…
Максим Дю Кам, встретившийся с ней в 1842 году, был поражен ее раскрепощенностью. Вот что он пишет:
«Мы были поглощены игрой в маленькие кегли, не помню сейчас, как она называлась, которые надо было повалить каким-то особым образом, как вдруг в комнату вошла девушка с возгласом: „Ох, как накурено!“ Она пожала руку лорду Хоудену, поздоровалась по-испански с Мериме, и так как все мы в приветствии склонились перед ней, она вскочила на бильярдный стол и принялась танцевать качучу. Покачивая бедрами, выгибая грудь, отщелкивая пальцами ритм, приподнимая юбку и тряся опущенной головой с полу прикрытыми веками, она сбрасывала со стола бильярдные шары и смеялась. Лорд Хоуден ущипнул ее за икру; она легонько шлепнула его ладонью по голове, бросилась к двери и исчезла. Это была Евгения-Мария де Гусман, графиня де Теба…»
Эта новая манера держаться встревожила Меримо, и однажды он написал графине де Монтихо: «Я боюсь за Евгению, вокруг которой вьются лихие гусары, без единого су в кармане, зато с неподражаемыми усами и в ослепительных мундирах. И это заставляет меня всей душой желать, чтобы она поскорее была устроена, во всяком случае, раньше, чем начнется первая глава ее романа».
Первая глава романа, которого так опасался Мериме «для своей маленькой Евгении», оказалась весьма скорбной…
Однажды в 1842 году графине Монтихо нанес визит один из ее кузенов. Это был красивый молодой мужчина двадцати одного года с большими печальными глазами и лицом, обрамленным бакенбардами. Этот баснословно богатый человек был герцогом Альба и испанским грандом в двенадцатом колене.
И Евгения, и ее сестра Пака сразу же влюбились в своего красивого кузена.
В свою очередь, герцог Альба почувствовал сильное влечение к обеим сестрам, но никак не мог остановить свой выбор на одной из них.
Целыми неделями он прогуливался под руку то с одной, то с другой, и весь Мадрид, забавляясь этим, гадал, какая же из сестер станет герцогиней…
В конце концов весной 1843 года, обстоятельно поразмыслив, герцог объявил г-же Монтихо, что хочет жениться на Евгении.
Графиня, отдававшая явное предпочтение старшей дочери, постаралась скрыть свое недовольство.
— Я должна подумать, — ответила она. Герцог, слегка удивленный этим, удалился. Г-жа Монтихо тут же пришла к Евгении и потребовала, чтобы та отвадила своего воздыхателя.
— Я хочу, чтобы он женился на твоей сестре. Поначалу девушка заупрямилась. Она любила герцога и хотела стать его женой. На протяжении двух недель в доме продолжались бурные сцены со слезами.
В конце концов, исчерпав все аргументы, графиня дошла до того, что публично ударила дочь. Ей удалось навязать свою волю. В один прекрасный день Евгения со слезами на глазах стала расхваливать свою сестру герцогу Альба.
— Вам следует жениться на ней… Она вас любит…
Молодой человек, не слишком твердый в своих чувствах, без труда дал себя уговорить, что привело в отчаяние бедную Евгению.
На следующий день, сделав попытку отравиться серными спичками, она написала ему удивительное, письмо, полное гордости, искренности, величия и жажды героизма:
«16 мая 1843 года. Среда, вечер. Мой бесценный кузен, Тебе покажется смешным, что я пишу такое письмо, но так как всему в этом мире бывает конец, мой тоже теперь не за горами, и мне хочется объяснить тебе все, что у меня на сердце, потому что я не в силах вынести это. У меня сильный характер… Но когда со мной обращаются, как с ослом, когда меня бьют прилюдно, кровь моя закипает, и я не знаю, что могу сделать. Многим кажется, что нет на свете никого счастливее меня, но те, кто так думает, ошибаются. Я несчастна, потому что сама себя сделала такой. Мне надо было родиться веком раньше.
Ты бы сказал, что я романтична и глупа, но ты добрый и простишь бедную девочку, которая потеряла всех, кто ее любил, и на которую все смотрят с безразличием, даже собственная мать, даже сестра и, осмелюсь ли сказать, даже мужчина, которого она любит больше всех и ради которого готова была бы попросить милостыню и согласиться на собственное бесчестие: мужчину этого ты хорошо знаешь. И не говори, что я сошла с ума, прошу тебя, пожалей меня: ты не знаешь, что значит любить человека, который тобой пренебрегает.
Есть люди, которые рождены для счастья: ты один из этих людей. Господу угодно, чтобы ты был счастлив всегда. Сестра моя добра, она любит тебя, ваш брак не за горами, и тогда ваше счастье будет полным. Если у вас 15удут дети, любите их одинаково: не забывайте, что они оба ваше продолжение, и не задевайте чувства одного, демонстрируя большую любовь к другому. Следуйте моим советам и будьте счастливы. Этого тебе желает Твоя сестра, Евгения.
И не разубеждай меня, это бесполезно. Я кончу свои дни вдали от света и от тех, кого люблю. С Божьей помощью все возможно, и мое решение принято, потому что сердце мое разбито».
Как-то раз после этих событий, когда Евгения, сидя верхом, спускалась по лестнице, она свалилась с лошади и, больно ударившись, скатилась к ногам незнакомой старушки. Незнакомка помогла ей встать и сказала:
— Дай-ка мне твою руку, малышка. Я нагадаю тебе что-нибудь хорошее… О, какие у тебя чудесные линии!.. Ты высоко поднимешься, проживешь сто лет и закончишь свои дни ночью…
Из всего пророчества Евгения запомнила только одно: она проживет до ста лет. И она подумала, что для оплакивания погибшей любви это слишком долгий срок…
ЛУИ-НАПОЛЕОН ВСТРЕЧАЕТ ЕВГЕНИЮ У СВОЕЙ БЫВШЕЙ НЕВЕСТЫ
Бывают странные пересечения…
Голубой путеводитель
Пака де Монтихо вышла замуж за герцога Альба 14 февраля 1844 года.
Ее мать тут же принялась думать о том, как бы выдать свою вторую дочь. С этой целью она стала приглашать в дом всех титулованных молодых людей Мадрида. Вокруг Евгении теперь постоянно кружилась стайка претендентов подобно бабочкам-однодневкам в погожий летний вечер.
Будущая императрица, обожавшая поклонение, постепенно забыла герцога Альбу. К ней вернулись беззаботный смех, кокетство, свободные манеры. Она стала прогуливаться по широким мадридским проспектам под руку то с одним, то с другим из бесчисленных своих поклонников, и очень скоро праздная публика начала шептаться, «что она позволила вонзить в себя бандерилью в Алькасаре…» .
На самом деле все было намного тривиальней: Евгения просто флиртовала. Целомудренная, несмотря на все свои эмансипированные выходки, она тут же била веером по рукам своих воздыхателей, если они позволяли себе малейшие вольности.
Список тех, кому досталось по рукам, был довольно длинным. Назовем их: маркиз д'Альканьисес, будущий герцог де Сестос; виконт д'Агуадо, местный Ротшильд; граф д'Ультремон; Камерата, внук Элизы Бонапарт;
герцог де Дудовиль; писатель Эдуард Делессер; ее кузен Фердинанд де Лессепс и даже герцог Омальский, сын Луи-Филиппа, подумывавший одно время на ней жениться.
Все эти «женихи» вихрем проносились в жизни Евгении. Она шутила и смеялась с ними, отправлялась в их сопровождении на верховые прогулки, танцевала с ними на балах, но упрямо отказывала в своей руке.
Наступил, однако, день, когда она впервые заколебалась. Правда, претендентом на этот раз был человек довольно известный.
Его звали Наполеон.
Он был сыном Жерома Бонапарта, братом принцессы Матильды и племянником императора. К тому же он находился в Мадриде в качестве посла принца-президента Луи-Наполеона.
Евгения, детство которой прошло в атмосфере легенд о наполеоновской эпопее, была в восторге от нового претендента. Она приняла принца Наполеона, которого близкие звали Плон-Плон, с такой нежной теплотой, что привела в изумление г-жу де Монтихо.
«Ну, теперь, — подумала графиня, — моя дочь выйдет замуж. Она станет принцессой!»
Страшно обрадованная, она дала понять принцу, что желаемый им союз будет ею одобрен. Толстяк Плон-Плон тут же написал принцу-президенту, чтобы сообщить ему о своих планах. От письма, полученного в ответ, он похолодел. Без сомнения, письмо это было Продиктовано Луи-Наполеону злодейкой-судьбой. Но тогда еще никто не был в состоянии оценить весь комизм ситуации. В письме содержалась следующая фраза:
«Забудьте думать об этом, мой кузен. М-ль де Монтихо из тех девушек, с которыми спят. но на которых не женятся…»
Принц Наполеон поспешил сразу же прекратить все отношения с Евгенией.
Оскорбленная до глубины души, г-жа де Монтихо решила отправиться в путешествие. Она приехала с дочерью на воды в курортный городок Спа и остановилась в отеле «Фландрия». А вскоре там остановился другой испанец, бывший когда-то любовником графини, а теперь заинтересовавшийся Евгенией. Это был герцог д'Оссума. Не успев появиться, он принялся настойчиво ухаживать за девушкой и, как утверждают некоторые мемуаристы, на сей раз флирт перешел границы светской игры.
Послушаем, что говорит об этом Стелли:
«По вечерам, когда ночные тени медленно опускаются с гор, меж которых струятся воды реки Амблев, припозднившийся любитель прогулок мог видеть в извилистой долине молодого человека и девушку, по-видимому, влюбленных в тишину и таинственность. Судя по тесно сплетенным рукам, по тому, как они обменивались довольными взглядами, по выражению их трепещущих губ, нетрудно было понять, что это отнюдь не естествоиспытатели, изучающие геологический характер известковых отложений или складчатую систему залегания горных пород.
В одну из таких прогулок они дошли до грохочущего водопада Коо. Один художник с высоты скал любовался великолепным зрелищем реки Амблев, воды которой издалека были похожи на цепь озер. В них, точно в зеркало, глядели тихие звезды серебристого неба. У подножия скалы, на которой он находился, на скамье из сланцевого кварца художник заметил то, что шевалье Сент-Эньян некогда называл «две души, слившиеся в одно», иначе говоря, прекрасного сеньора в обнимку с не менее прекрасной дамой.
Когда художник приблизился к каменной скамье, она была уже пуста, но он успел заметить, как две потревоженные тени удалялись; поспешившему их обогнать нескромному мечтателю показалось, что он узнал в них молодую графиню и молодого герцога, остановившихся в отеле «Фландрия»
Однако на сей раз отношения с поклонником порвала Евгения, и г-жа де Монтихо возвратилась в Париж. Обе женщины сняли квартиру в доме двенадцать на Вандомской площади и скоро стали посещать самые аристократические салоны столицы.
Однажды вечером в одном из парижских салонов Евгения познакомилась с принцем-президентом. Эта первая встреча на самые разные лады была расписана и историками, и мемуаристами. А еще позже кто-то сочинил об этом песню, которая в оппозиционных кругах пользовалась огромным успехом.
События, впрочем, развивались не слишком резво. В первый раз Евгения де Монтихо и Луи-Наполеон встретились в салоне принцессы Матильды, месте в высшей степени чопорном, где гости не имели обыкновения «щупать» дам за мягкие места…
Как известно, принцесса Матильда издавна трепетала при одной только мысли, что Луи-Наполеон может жениться на мисс Говард. Однажды вечером, полная решимости помочь судьбе, она устроила у себя дома на улице Курсель обед в честь принца-президента и пригласила Евгению де Монтихо, с которой сама недавно познакомилась.
Результат оказался сногсшибательным. Едва войдя в гостиную, Луи-Наполеон наклонился к кузине:
— Матильда, кто эта молодая женщина?
— Она здесь впервые, иностранка, из андалузской семьи, м-ль де Монтихо…
Принц удивленно покачал головой:
— Вот как? Неужели? Представьте же меня ей…
Не прошло и десяти минут, как в уголке у камина Луи-Наполеон уже вовсю ухаживал за Евгенией.
Загоревшимся взором гурмана он с волнением смотрел на ее руки, плечи, на хрупкую шейку и соблазнительную грудь прекрасной испанки.
«Он был похож, — писал Стелли, — на ребенка, стоящего перед тортом с кремом…»
Без устали пробуя ее взглядом, принц стал расспрашивать девушку, чем она любит заниматься. Услышав, что ей нравится чтение, он увидел в этом возможность сделать для нее что-то приятное и пообещал прислать свой «Трактат об артиллерии». Труд, конечно, более чем серьезный для юной девицы, но Евгения вежливо ответила, что счастлива будет получить книгу…
На следующий день гвардеец привез ей не только «Трактат», но и приглашение на бал. Очень, очень скоро дамы де Монтихо стали постоянными посетительницами Елисейского дворца.
Однажды принц-президент, видевший в Евгении лишь возможную фаворитку, попытался дать волю рукам, но получил довольно резкий удар веером, напомнивший ему, что он имеет дело не с танцовщицей из Оперы. Однако Луи-Наполеон решил, что добьется своего, и продолжил ухаживания.
Как-то раз он проезжал верхом мимо окон девушки и раскланялся с нею:
— Как можно к вам зайти? Она ответила с улыбкой:
— Через часовню…
Но и на этот раз Луи-Наполеон подумал, что это всего лишь остроумная шутка. Он продолжал свои галантные ухаживания, приглашал Евгению на охоту, позволял ей пользоваться своей ложей в Опере и посылал букеты цветов. Все тщетно. Красавица принимала все, но ничего не позволяла.
31 декабря 1849 года принцесса Матильда устроила у себя новогодний вечер. Вполне естественно, туда были приглашены и принц-президент, и Евгения.
Как только пробило полночь, принцесса Матильда, по просьбе Луи-Наполеона, у которого был свой план, воскликнула:
— Полночь, господа! Все целуются!
Принц сразу устремился к Евгении. Но ее гибкая фигурка мгновенно выскользнула из президентских рук. Она побежала по комнате и спряталась за спинкой кресла.
— Это же такой обычай во Франции, — бормотал Луи-Наполеон, догоняя ее.
Взглянув на него ясными голубыми глазами, Евгения сказала спокойно:
— Но такого обычая нет в моей стране. На сей раз принц, наконец, понял, что дела его пойдут не так скоро, как он надеялся, и что, по выражению Стелли, можно было не спешить согревать грелкой постель.
И тогда он решил завлечь девушку в ловушку. Однажды утром Евгения и ее мать получили приглашение на обед в Сен-Клу, куда принц переселился на лето.
Они прибыли туда и, к удивлению своему, увидели, что замок пуст. Несколько слуг вышли к ним и объяснили, что принц-президент ждет их в Комблевале, в павильоне, расположенном посреди парка, и что ехать туда надо по дороге на Вильнев-л'Этан.
Дамы отправились туда в карете.
В Комблевале они нашли только Луи-Наполеона и его верного Бачиоки.
— Мы сейчас пообедаем вчетвером, — сказал он и посмотрел на Евгению так, что ей стало не по себе.
Затем он провел приглашенных в столовую, и очень скоро стало ясно, что Бачиоки, как, впрочем, и графиня, присутствуют здесь только в качестве ширмы. «Весь этот обед, — пишет Стелли, — был лишь постепенным приготовлением к ночи, на которую испанская матушка должна будет закрыть глаза». После этого леденящего душу «наедине» при свидетелях принц предложил прогуляться по парку и подал руку Евгении, а Бачиоки взял под руку г-жу де Монтихо.
На этот раз девушка замерла на месте и сухо напомнила Луи-Наполеону о приличиях:
— Монсеньер, здесь находится моя мать.
Принц не стал настаивать, и дамы молча обменялись кавалерами. Можно догадаться, что прогулка была не слишком веселой.
Через час г-жа де Монтихо и ее дочь вернулись в Париж с чувством сильнейшего унижения, одна из-за того, что на нее смотрели как на возможную любовницу, другая из-за предложенной ей роли снисходительной матери…
Чтобы забыть это оскорбление, они выехали на курорт, на берега Рейна.
Принц-президент, со своей стороны, был очень удручен вечером в Комблевале. Однако он не стал искать забвения в путешествиях. Он просто попросил привезти к нему в Сен-Клу маленькую актрисульку из Французского театра, которая преподала ему, как говорят, урок нелегкий, но приятный…
По возвращении из Германии дамы де Монтихо были приглашены на прием в Елисейский дворец.
Луи-Наполеон, которого неудача в Комблевале ничуть не обескуражила, был с Евгенией неподражаемо галантен, и присутствовавшие отметили, «что глаза его впились, точно пиявки, в покатые плечи девушки…».
На другой день принц-президент, готовый испробовать все возможные способы, чтобы понравиться Евгении, послал ей свою книгу, озаглавленную «Уничтожение пауперизма».
Поначалу молодую испанку покоробило заглавие. Но когда она прочла книгу, Луи-Наполеон предстал перед ней существом мечтательным и немного фантазером, то есть очень похожим на нее. Она была этим тронута.
Настолько тронута, что на другой день после государственного переворота, когда в Париже еще возвышались баррикады, она написала Бачиоки записку, в которой сообщала, что если принц потерпит неудачу в своем предприятии, она готова отдать в его распоряжение все, чем сама владеет.
Конечно, то, чем владела Евгения, было не слишком значительно, но сам жест взволновал Луи-Наполеона. Он читал и перечитывал эту записку — странную для девушки, которую он попытался изнасиловать, — и думал, что женщины всегда проявляли по отношению к нему поразительное благородство…
В течение всего 1852 года принц-президент, не покидая мисс Говард, которая финансировала государственный переворот, ни маленьких танцовщиц из Оперы, продолжал медленное и нелегкое завоевание испанки.
Он постоянно писал ей, точно влюбленный школяр, длиннющие письма, полные цитат из Расина и поэтических образов, позаимствованных из модных в то время песенок.
В свою очередь, Евгения не без помощи Мериме, который безумно веселился, отвечала на эту убогую литературщину целыми страницами, заполненными глубокими размышлениями на тему об искусстве государственного управления или о механизме межгосударственных альянсов со времен Людовика XV.
Осенью дамы де Монтихо, пропутешествовавшие все лето, вернулись в Париж. Луи-Наполеон сразу пригласил их в Фонтенбло, где устраивал псовую охоту. Мать и дочь прибыли туда 12 ноября вместе с остальными гостями, для которых были подготовлены специальные повозки.
В замке гостей довольно скромно разместили в крыле Людовика XV, на третьем этаже, в комнатах, выходящих в английский парк.
Никому тогда и в голову не могло прийти, что через каких-нибудь три месяца Евгения станет французской императрицей…
13 ноября состоялась большая охота. Молодая испанка, получившая лошадь из конюшни принца, показала себя на редкость смелой наездницей. В тот же вечер Луи-Наполеон послал ей охотничий трофей — оленью ногу. Честь, которой она была удостоена, поразила всех тех, кому двумя неделями позже предстояло составить «двор» будущего императора.
Следующий день после охоты был кануном дня Св. Евгении. Принц распорядился послать цветы м-ль де Монтихо и попросил ее принять от него в подарок лошадь, на которой она ехала накануне. На этот раз гости принялись с ехидством судачить, а принц Наполеон, брат принцессы Матильды, позволил себе вслух высказать несколько неуместных шуток. Оскорбленная Евгения написала графу де Гальве, деверю Паки: «Ты не можешь себе представить, что здесь говорят обо мне с тех пор, как я приняла эту лошадь в подарок от дьявола…»
Она не написала, что Луи-Наполеон под лживым предлогом показать ей статую Карла Великого попытался затащить ее в постель…
Пребывание в Фонтенбло завершилось 18 ноября. А 21 числа 7824189 голосами «за» против 233145 голосов «против» плебисцит легитимизировал восстановление империи, которая и была торжественно провозглашена 1 декабря. На сей раз г-жа де Монтихо поняла, что пора действовать решительно. В минуту нежности и признательности Луи-Наполеон вполне мог вернуться к мисс Говард. Он также мог под давлением Морни и Матильды жениться на какой-нибудь иностранной принцессе. По словам Фийона, графине необходимо было «разжечь в императоре столь сильное желание обладать сладостным телом Евгении, чтобы ничто другое в целом мире не имело для него значения».
Г-жа де Монтихо добилась своей цели блистательно.
Вскоре новоиспеченный суверен уже не мог видеть Евгении без огромного, всем заметного и крайне стеснявшего его волнения. Факт этот был столь очевидным, что завсегдатаи Тюильри толкали друг друга локтями и с тех пор называли Наполеона III не иначе как Его Обширное Величество…
18 декабря Наполеон III пригласил свой двор, а также дам де Монтихо, в Компьень. Он хотел совершить последнюю попытку взять крепость штурмом, прежде чем решиться на брак. По его указанию архитектор Лефуэль проделал потайной вход в стене комнаты, предназначенной для Евгении.
В первую же ночь девушка проснулась от каких-то непонятных прикосновений. От страха она громко закричала. Но голос, который она хорошо знала, прошептал:
— Не пугайтесь, это я.
При свете пылавшего в камине огня она узнала императора.
Внезапно успокоившись, она натянула на себя сдернутое монархом одеяло и сказала:
— А я думала, что приехала в дом к джентльмену…
Устыженный Наполеон III вышел из комнаты через потайную дверь, «унося, по словам одного мемуариста, свой укоротившийся срам и снедаемый любовью, которая лишила его всякой воли».
На следующий день Евгения приветствовала его слегка иронической улыбкой, но не отказалась от предложенной им прогулки по парку. Утро было чудесное, и император воспользовался прогулкой, чтобы попросить прощения за свою ночную выходку. Послушаем г-на де Мопа, который присутствовал при этой сцене:
«Лужайки были покрыты обильной росой, и солнечные лучи придавали водяным каплям отсвет и прозрачность алмазов. М-ль Евгения де Монтихо, чья натура была глубоко поэтичной, восхищалась капризами и волшебством солнечных бликов. В частности, она обратила наше внимание на листок клевера, отягощенный каплями росы, которые были похожи на драгоценные камни, выпавшие из женского украшения. По окончании прогулки император отвел в сторону графа Бачиоки, и тот через несколько минут отбыл в Париж. На следующий день граф вернулся и привез невероятно красивую драгоценность в форме листка клевера, каждая часть которого была украшена чудным алмазом в виде капли росы. Графу удалось раздобыть изделие, с редким совершенством повторявшее листок, которым накануне восхищалась будущая королева».
Вечером того же дня была устроена лотерея, и случаю было угодно (не без стараний Бачиоки), чтобы именно Евгения выиграла это чудное украшение.
Придворные тут же зашептались, что молодой испанке теперь придется в обмен на это отдать императору «свою маленькую фамильную драгоценность»…
НАПОЛЕОН III ВОЗЛАГАЕТ ВЕНОК ИЗ ФИАЛОК НА ГОЛОВУ ЕВГЕНИИ
Бывают жесты, говорящие о многом…
Поль Клодель
Однажды утром Наполеону III захотелось с кем-нибудь поговорить о своей любви. Он попросил вызвать графа Флери, предложил ему сесть, а сам подошел к окну. Долго в молчании он смотрел на деревья в парке, которые, казалось, спали под зимним небом. Потом обернулся и сказал:
— Флери, я люблю м-ль де Монтихо.
Граф улыбнулся.
— Я понимаю, сир, и вижу, что это не сегодня случилось. Но в таком случае существует только один выход… Женитесь на ней!
Наполеон III опустил глаза.
— Я подумываю об этом всерьез, — сказал он. Он действительно думал об этом уже несколько дней, признавая тем самым правоту принцессы Матильды, которая однажды сказала: