Бронте Шарлотта. Шерли

   Однако, прежде чем подняться к себе, он заглянул сначала в столовую – холодную, тихую и мрачную комнату, которой почти никогда не пользовались: обычно вся семья обедала в малой гостиной. Мартин остановился перед камином и поднял свечу к двум висевшим над ним портретам. На них были изображены женские головки: одна – безмятежной красоты, наивная и счастливая, другая – еще прелестнее, но горестная и растерянная.
   «Когда она всхлипнула, побледнела и прислонилась к дереву, она была похожа на эту, вторую», – проговорил про себя Мартин.
   Уже у себя в комнате, сидя на краю узкой жесткой кровати, он продолжал:
   «Наверное, она, как говорится, «влюблена» в эту длинную жердь, что лежит в соседней комнате. Ого! Неужели Хорсфолл его лупит? Интересно, почему он не кричит? Шум такой, словно она действительно терзает его зубами и когтями. Нет, скорее она просто стелит ему постель. Однажды я видел, как она это делает, она колотила матрас, точно боксер противника. Странно, что эта Зил-ла, – Боже, вот имечко: Зилла Хорсфолл! – странно, что эта Зил-ла такая же женщина, как Каролина Хелстоун. Они одной породы, но, по-моему, сходства между ними немного. Интересно, Каролина красивая девушка? Пожалуй; лицо у нее такое ясное, глаза ласковые, – когда на меня смотрит, как-то приятно становится. У нее длинные ресницы: кажется, куда ни взглянет, всюду остается их тень, их покой, их ласка. Если она не переменится и будет со мной обходительна, как сегодня, я, пожалуй, сделаю для нее доброе дело. А для меня провести мою мамашу и эту старую ведьму Хорсфолл будет огромным удовольствием! Правда, я вовсе не хочу делать приятное Муру, но что бы я ни сделал, без награды я не останусь. А уж награду я выберу какую захочу. Я знаю, что потребовать: Муру это весьма не понравится, зато мне очень».
   С этими словами он улегся в постель.

Глава XXXIII


МАРТИН БЕРЕТСЯ ЗА ДЕЛО

   Для исполнения своего плана Мартину в этот день нужно было остаться дома. Поэтому уже за завтраком он ничего не стал есть; затем, когда нужно было идти в школу, начал жаловаться на сильную боль в боку возле сердца, и в результате вместо того чтобы отправить его вместе с Марком в класс, родители позволили Мартину расположиться в отцовском кресле у камина и даже почитать утреннюю газету. Уловка вполне удалась: Марк пошел к мистеру Самнеру учить грамматику, Мэттью и мистер Йорк удалились в контору. Теперь оставалось совершить еще три, вернее – четыре подвига.
   Первый подвиг состоял в том, чтобы вознаградить себя за пропущенный завтрак: аппетит пятнадцатилетнего юнца никак не мог примириться с такой потерей. Второй, третий и четвертый подвиги были потруднее: к четырем часам нужно было как-то избавиться от матери, от мисс Мур и, наконец, от миссис Хорсфолл. Для этого Мартину могли понадобиться все его силы, – а откуда их взять при пустом желудке? Значит, первое дело было самым насущным.
   Мартин знал дорогу в кладовую и не преминул этой дорогой воспользоваться. Служанки сидели в кухне и степенно завтракали при закрытых дверях. Мать и мисс Мур прогуливались по лугу и строили о вышеупомянутых закрытых дверях всяческие предположения. Мартин в кладовой ничем не рисковал и мог придирчиво выбрать себе все, что ему вздумается.
   Поскольку завтрак запоздал, Мартин решил, что он должен быть recherch?^[72]. Хлеб с молоком порядком ему надоели; сменить и улучшить обычное меню было бы весьма желательно, тем более что можно было совместить приятное с полезным. На полке над буфетом лежали рядом розовощекие яблоки, он выбрал себе три штуки. На блюде с пирогами Мартин отыскал слоеный пирожок с абрикосами и кусок торта со сливками. Обыкновенный домашний хлеб не задержал его внимания, зато на чайное печенье он взглянул вполне благосклонно и соизволил взять одно. С помощью своего складного ножа он завладел птичьим крылышком и ломтем ветчины. Кусочек холодного яблочного пудинга, по мнению Мартина, весьма удачно завершал меню. Сделав это последнее дополнение к завтраку, Мартин наконец покинул кладовую и взял курс на дверь малой гостиной.
   Он уже прошел полдороги, ему оставалось сделать всего три шага, и он бы спокойно стал на якорь в безопасной гавани, но тут наружная дверь отворилась, и на пороге появился Мэттью. Уж лучше бы это был сам черт с рогами, хвостом и копытами!
   «Боль в боку возле сердца» с самого начала вызвала сомнение у недоверчивого и насмешливого Мэттью. Он еще тогда пробормотал несколько фраз, среди которых отчетливо послышались слова «бессовестный притворщик», а когда Мартин уселся в кресло и принялся за газеты, Мэттью едва не задохнулся от злости. Теперь он мог похвалить себя за проницательность: яблоки, пирожки, печенье, дичь, ветчина и пудинг говорили сами за себя.
   На какое-то мгновение Мартин смешался. Но уже через секунду он знал, что ему делать, и приготовился к отпору. С прозорливостью истинно ame ?lite^[73] Мартин сразу увидел, как обратить это досадное происшествие себе на пользу; теперь, если он не оплошает, ему удастся осуществить и вторую часть своего плана, то есть устранить на время миссис Йорк.
   Мартин прекрасно знал, что каждая его стычка с Мэттью доводит их почтенную родительницу до истерики, и не менее хорошо знал, что за бурей обязательно последует затишье; если мать с утра устроит сцену, то затем она наверняка проведет весь день в постели. Это его вполне устраивало.
   Схватка произошла тут же в прихожей. Ехидный смех, оскорбительная улыбка, обидные упреки, на которые последовал небрежный и весьма ядовитый ответ, были только прелюдией. Затем они бросились друг на друга, Мартин в таких случаях обычно старался не шуметь, но сейчас он сделал все возможное, чтобы переполошить весь дом. На крики сбежались служанки, миссис Йорк и мисс Мур, однако женщинам не удалось их разнять. Тогда послали за мистером Йорком.
   – Вот что, дети, – сказал он. – Если это еще раз повторится, одному из вас придется покинуть мой дом. Я не желаю терпеть у себя в доме раздоров Каина с Авелем.
   Только после этого Мартин позволил себя увести. Ему основательно досталось – ведь он был моложе и слабее, но в душе Мартин был совершенно спокоен и ничуть не сердился. Он даже улыбался, радуясь, что самая трудная задача уже решена.
   Все же в то утро было одно мгновение, когда Мартин заколебался. «Стоит ли беспокоиться из-за этой Каролины?» – подумал он. Однако четверть часа спустя он снова зашел в столовую, чтобы взглянуть на портрет девушки с распущенными волосами и глазами, полными отчаяния.
   – Ладно! – проговорил он про себя. – Я заставил ее трепетать, плакать, едва не довел до обморока. Теперь я заставлю ее улыбнуться, а потом покончу с этим делом. К тому же мне очень хочется провести все это бабье!
   Мартин оказался прав в своих расчетах: сразу же после обеда миссис Йорк удалилась к себе в комнату. Оставалась Гортензия Мур.
   Почтенная леди устроилась поудобнее в малой гостиной и принялась штопать чулки. Мартин, который все еще представлялся больным и поэтому нежился на софе, как некий юный паша, отложил свою книгу и завел с мисс Мур ленивую беседу о ее служанке Саре. После долгих словесных маневров он как бы между прочим обмолвился, будто у этой девицы, по слухам, целых три ухажера – Фредерик Мергатройд, Иеремия Пигхиллс и Джон Мэлли-Ханна-Деб – и будто мисс Мэнн уверяла, что теперь, когда Сара остается одна, она частенько приглашает своих вздыхателей и утешает их самыми вкусными вещами, какие только найдутся в доме.
   Этого было вполне достаточно. Гортензия, не медля ни минуты, поспешила домой, чтобы застать негодницу служанку на месте преступления и лично во всем убедиться. Теперь нужно было еще избавиться от миссис Хорсфолл, и все.
   Оставшись на поле один, Мартин спокойно вытащил из материнской рабочей шкатулки связку ключей, открыл боковое отделение буфета, извлек оттуда и поставил на стол черную бутыль и маленький стаканчик. После этого он проворно взбежал по лестнице к комнате Мура и постучал. Ему открыла сиделка.
   – Не хотите ли спуститься в малую гостиную выпить чего-нибудь бодрящего? – проговорил Мартин. – Вам никто сейчас не помешает, наши все разошлись.
   Он проследил, как она спустилась, как вошла в малую гостиную, и сам закрыл за ней дверь. Мартин знал, что больше о ней беспокоиться нечего.
   Самое трудное было сделано, оставалось самое приятное. Мартин схватил свою фуражку и помчался в лес.
   Было еще рано, всего половина четвертого, но день, такой ясный с утра, постепенно портился, небо темнело и наконец пошел снег. Дул холодный ветер, лес хмурился, старые деревья угрюмо шумели. Однако тени на тропе нравились Мартину, а в призрачных силуэтах дубов, обросших повиликой, он даже находил какое-то печальное очарование:
   Ему пришлось ждать. Мартин расхаживал взад и вперед по тропе, снег валил все гуще, стоны ветра переходили в жалобное завывание.
   – Что же она не идет? – пробормотал Мартин, глядя на узкую тропу. – Впрочем, – заметил он, – почему, собственно, я ее так жду? Она ведь придет не ко мне! Ну и пусть! Зато сейчас она в моей власти, и я жду ее, чтобы этой властью воспользоваться.
   Он продолжал расхаживать взад и вперед под дубом. Прошло еще несколько минут.:
   – Если она не придет, – снова заговорил Мартин, – я ее запрезираю и возненавижу!
   Пробило четыре; Мартин услышал отдаленный бой церковных часов. Нетерпение его усиливалось. И тут он услышал шаги, такие быстрые и легкие, что различить их можно было только по шороху мерзлых листьев на лесной тропе. Ветер теперь бушевал вовсю, снегопад окутал лес белой мглой, но все же Каролина пришла, не испугалась.
   – Ну что, Мартин, как его здоровье? – поспешно спросила она.
   «И чего это она о нем так беспокоится? – подумал Мартин. – Даже странно! Снег слепит, холод как иголками колет, а ей словно все нипочем! Это ей-то, «хилому заморышу», как ее назвала бы моя мать! Эдак я, пожалуй, скоро начну жалеть, что не догадался захватить с собой плащ, чтобы ее укутать!»
   За этими размышлениями он забыл ответить на вопрос мисс Хел стоун.
   – Вы его видели? – снова спросила она.
   – Нет.
   – О, вы же мне обещали!
   – Я хочу сделать для вас кое-что получше. Я ведь говорил, что мне с ним видеться нет охоты!
   – Сколько же мне еще ждать, пока я узнаю о нем что-нибудь достоверное?.. Я и так устала от ожидания. Мартин, прошу вас, повидайте его! Передайте ему привет от Каролины Хелстоун, скажите, что она очень хочет узнать, как он себя чувствует, и спрашивает, не может ли она для него что-нибудь сделать.
   – Не хочу!
   – Вы переменились… Прошлый раз вы были со мною так приветливы!
   – Пойдемте! Нечего здесь стоять: в лесу слишком холодно.
   – Хорошо, я уйду! Но сначала обещайте мне, что придете сюда завтра с новостями о нем!
   – Ничего я не стану обещать. У меня слишком слабое здоровье, чтобы бегать зимой в лес. Если бы вы знали, как у меня болела грудь сегодня утром, как я остался без завтрака да еще получил сверх того колотушек, вы бы поняли, что звать меня сюда в такую метель просто жестоко. Пойдемте же, говорю вам!
   – У вас в самом деле такое слабое здоровье?
   – А разве по мне не видно?
   – Щеки у вас румяные…
   – Меня лихорадит. Идете вы или нет?
   – Куда?
   Со мной. Глупо, что я не захватил из дому плащ, – вам было бы теплее.
   – Вы идете домой, а мне ближе в обратную сторону.
   – Возьмите меня под руку, я проведу вас другим путем.
   – Но там впереди стена и живая изгородь, мне будет трудно перебираться, а вы слишком слабы, чтобы мне помочь, вы надорветесь!
   – Вы войдете через ворота.
   – Но…
   – «Но», «но»! Доверитесь вы мне или нет?! Она заглянула ему в глаза.
   – Думаю, что да. Я готова на все, лишь бы узнать правду и успокоиться.
   – Этого я вам не обещаю. Могу обещать лишь одно: доверьтесь мне, и вы сами увидите Мура.
   – Сама увижу?
   – Да.
   – Но, дорогой Мартин, а он об этом знает?
   – Ну вот! Я уже стал «дорогой». Нет, он не знает.
   – А ваша мать и все остальные?
   – Все улажено.
   Каролина погрузилась в глубокое раздумье, но тем не менее продолжала идти за своим проводником. Вскоре показался Брайермейнс. – Вы решились? – спросил Мартин. Она промолчала.
   – Решайтесь. Мы уже у цели. Я его видеть не желаю, – я уже говорил, – и только предупрежу его о вас.
   – Вы странный мальчик, Мартин, и это странный поступок, но за последнее время я испытала уже немало странного. Будь что будет, я его увижу.
   – Теперь вы не заколеблетесь, не отступите?
   – Нет.
   – Тогда идемте. Не волнуйтесь, когда будем проходить под окнами гостиной, вас никто не увидит. Отец и Мэттью на фабрике, Марк в школе, прислуга на кухне, мисс Мур убежала домой, мамаша в кровати, а мисс Хорсфолл сейчас на верху блаженства. Обратите внимание: мне не нужно звонить, я просто открываю дверь, прихожая пуста, на лестнице никого, на галерее тоже. Весь дом и все его обитатели околдованы, и я не сниму чар, пока вы не уйдете.
   – Мартин, я полагаюсь на вас.
   – Лучшего слова вы не смогли бы найти. Дайте мне вашу шаль, я стряхну с нее снег и высушу ее. Вы замерзли и промокли. Не беда, наверху горит камин. Вы готовы?
   – Да.
   – Следуйте за мной.
   Мартин оставил свои башмаки у двери и в одних чулках поднялся по лестнице, Каролина бесшумно проскользнула за ним вслед. Наверху были галерея и коридор, в конце которого Мартин остановился перед дверью и постучал. Ему пришлось стучать еще и еще, прежде чем раздался голос, знакомый одному из тех, кто стоял у двери:
   – Войдите!
   Мальчик быстро вошел в комнату.
   – Мистер Мур, какая-то дама спрашивает вас. Никого из женщин нет, у них сегодня стирка, и все служанки в мыльной пене по самую макушку. Поэтому я попросил леди подняться наверх.
   – Подняться сюда?
   – Подняться сюда, сэр. Но если вы возражаете, она спустится обратно.
   – Ты невозможный мальчишка! Разве здесь место для дамы и разве я могу ее принять?
   – В таком случае я отправлю ее назад.
   – Подожди, Мартин. Кто она?
   – Ваша бабушка из Шельдского замка, о которой всегда вспоминает мисс Мур.
   – Мартин, – послышался тихий шепот из-за двери, – не говорите глупостей.
   – Она здесь? – быстро спросил Мур, услышав слабые звуки.
   – Она здесь и того гляди упадет в обморок. Ваша непочтительность к предкам ее сразила!
   – Ну знаешь, Мартин! Чертенок ты или паж – сам не пойму. Как она хоть выглядит?
   – Она похожа скорее на меня, чем на вас. Она молода и прелестна.
   – Впусти ее, слышишь!
   – Войдите, мисс Каролина.
   – Мисс Каролина?.. – повторил Мур.
   Когда Каролина вошла, исхудалый и от этого еще более высокий и тонкий Мур встретил ее посреди комнаты и взял за руки.
   – Даю вам четверть часа, не более, – проговорил Мартин, направляясь к двери. – За это время вы должны успеть сказать ему все, что вам нужно. Я буду ждать на галерее. Вам никто не помешает, и я спокойно уведу вас. Но если вы задержитесь, я ни за что не отвечаю.
   Мартин захлопнул дверь и почувствовал себя на вершине блаженства. Никогда еще он не участвовал в таком увлекательном приключении, никогда еще ему не приходилось играть такую важную роль!
   – Вы пришли наконец, – проговорил Мур, вглядываясь в свою гостью ввалившимися глазами.
   – Разве вы меня ждали?
   – Месяц, почти два месяца мы были совсем рядом, Кэри, я страдал от тяжелой раны, боролся со смертью, тосковал… а вы все не шли…
   – Я не могла прийти.
   – Не могли? Но от вашего дома до Брайермейнса не более двух миль!
   Печаль и радость сменяли друг друга на девичьем лице. Каролине было и горько и приятно отвечать на эти незаслуженные упреки.
   – Я хотела сказать, меня к вам не пускали. Мы с мамой были здесь в тот самый день, когда узнали, что вас ранили, но мистер Мак-Тёрк сказал, что никому из чужих нельзя вас видеть.
   – Но потом? Много недель, каждый погожий день я ждал вас и прислушивался… Сердце подсказывало, что вы не можете не думать обо мне. И не потому, что я этого заслуживал, а потому, что мы старые друзья и вы моя кузина.
   – Я снова приходила сюда, Роберт, и мама тоже была со мной.
   – Неужели? Давайте сядем, и вы мне расскажете обо всем. Они сели. Каролина придвинула свой стул к его креслу.
   За окном почти ничего не было видно от снегопада, резкий северный ветер гнал и крутил мириады снежинок. Но Каролина и Роберт не слышали завываний ветра и не видели метели, они были поглощены одним – наконец-то они вместе!
   – Итак, вы и ваша матушка снова пришли сюда?
   – Да. И миссис Йорк очень странно приняла нас. Мы попросили разрешения вас видеть. «Нет, – ответила она, – не в моем доме. Сейчас я отвечаю за его жизнь и не позволю подвергать опасности его здоровье ради получаса пустой болтовни». Я не должна пересказывать вам все, что она наговорила, это было слишком неприятно. И все же мы снова пришли, на этот раз вместе с мисс Килдар. Мы рассчитывали на победу, – нас было трое против однойь к тому же на нашей стороне была Шерли. Однако миссис Йорк встретила нас в штыки.
   Мур улыбнулся.
   – Что же она вам сказала?
   – Ее слова изумили нас. Под конец Шерли рассмеялась, я расплакалась, а маменька очень расстроилась, но нас прогнали всех троих. После этого я каждый день проходила мимо этого дома только для того, чтобы взглянуть на окна вашей комнаты, – я сразу догадалась по спущенным шторам, где они. Но, право, я не осмеливалась войти.
   – Мне так хотелось вас видеть, Каролина!
   – Я не знала. Мне ни разу и в голову не пришло, что вы обо мне думаете. Если бы я могла хоть на секунду предположить…
   – Все равно миссис Йорк не пустила бы вас!
   – Ну уж нет! Если бы она не уступила моим просьбам, я пошла бы на хитрость. Я бы проскользнула через кухню, служанка пропустила бы меня, и я поднялась бы прямо наверх. По правде говоря, меня останавливал не страх перед миссис Йорк, а боязнь наскучить вам.
   – Еще вчера я с отчаянием думал, что, наверное, больше вас не увижу. Я очень слаб, и настроение у меня ужасно подавленное, ужасно…
   – Вы все время один?
   – Хуже чем один.
   – Но ведь вам должно быть лучше, вы уже встаете.
   – Сомневаюсь, выживу ли я; у меня осталось так мало сил, что боюсь, как бы дело не кончилось плохо.
   – Вы… вам лучше вернуться домой, в лощину.
   – Тоска не оставит меня и там, мне неоткуда ждать утешения.
   – Я все это изменю, теперь все переменится, хотя бы десять миссис Йорк стояли на моем пути.
   – Кэри, вы заставляете меня улыбаться!
   – Улыбайтесь! Улыбайтесь еще! Сказать вам, чего мне хочется?
   – Говорите что угодно, только не молчите. Сейчас я похож на библейского Саула: без музыки вашего голоса я погибну!
   – Я хочу, чтобы вас перенесли в наш дом и отдали мне и моей маме.
   – Чудесный подарок! С тех пор как они меня заперли здесь, я ни разу так не смеялся.
   – Вам очень больно, Роберт?
   – Сейчас не очень, но я безбожно слаб, и в голове у меня творится что-то неладное. Я не могу собраться с мыслями, все они какие-то смутные, бескрылые. Разве этого не видно по моему лицу? Я, наверное, похож на привидение.
   – Вы изменились, но я все равно узнала бы вас, где бы ни встретила. Впрочем, я понимаю ваши чувства, потому что и сама испытала нечто подобное. Со времени нашей последней встречи я тоже перенесла тяжелую болезнь…
   – Тяжелую болезнь?
   – Я уже приготовилась к смерти. Казалось, вот-вот перевернется последняя страница в книге моей жизни. Каждый раз, ровно в полночь, меня будило ужасное видение, эта последняя страница и на ней отчетливое слово «конец». Это было ужасно!
   – То же самое чувствовал и я.
   – Я уже думала, что никогда вас не увижу, исхудала так же, как вы, не могла есть, не могла ни встать, ни лечь без посторонней помощи. А теперь, вы видите, я совсем здорова.
   – Утешительница! Печальная и прекрасная! Я слишком слаб, чтобы все высказать, но если бы вы знали, что я чувствую, когда вы со мной говорите!
   – Я думала, что никогда вас больше не увижу, а теперь я здесь, рядом с вами, и вы охотно меня слушаете и смотрите на меня так ласково. Ожидала ли я этого? Нет, я совсем отчаялась.
   Мур тяжело вздохнул, вздох был так глубок, что напоминал стон. Он прикрыл глаза рукой и промолвил:
   – Дай мне Бог выжить, чтобы искупить свою вину!
   – Какую вину?
   – Не будем сейчас говорить об этом, Кэри, я еще нездоров, и у меня нет на это сил. Миссис Прайор была с вами во время вашей болезни?
   – Да, – радостно улыбнулась Каролина, – вы уже знаете, что она – моя мать?
   – Слышал. Гортензия говорила мне, но я хотел услышать это из ваших уст. Вы стали счастливее? .
   – Найдя мать? Она мне очень дорога, – так дорога, что и выразить невозможно. Я была совсем обессилена, и только она поставила меня на ноги.
   – Поделом мне слышать все это тогда, когда я сам едва могу поднять руку, поделом!
   – Я не хотела вас упрекать.
   – Каждое ваше слово, каждый взгляд, озаряющий ваше милое личико, жжет меня как огонь. Подвиньтесь поближе, Лина, дайте мне вашу руку, если вас не пугают мои исхудалые пальцы.
   Она взяла эти тонкие пальцы своими маленькими ручками, наклонила головку и коснулась губами его руки. Мур был взволнован и тронут, хрупные слезы покатились по его впалым щекам.
   – Все это останется в моем сердце, Кэри. А вот поцелуй я сохраню особо, и придет день, когда вы вспомните о нем.
   – Выходите! – громко сказал Мартин, открывая дверь. – Идемте, вы и так пробыли здесь уже двадцать минут вместо пятнадцати.
   – Никуда она сейчас не пойдет, слышишь?
   – Я боюсь задерживаться, Роберт.
   – Вы придете еще, Каролина?
   – Нет, не придет, – вмешался Мартин. – Хватит мне этих свиданий, с меня довольно своих забот. Достаточно и одного раза, я не желаю, чтобы это повторялось.
   – Ты не желаешь?!
   – Тс! Не обижайте его. Если бы не он, мы бы не встретились. Но я снова приду, если вы действительно этого хотите.
   – Да, хочу. Это единственное, чего я хочу, других желаний у меня нет.
   – Идемте сию же минуту! Моя мамаша уже откашлялась, села на кровати и спустила ноги на пол, – не дай Бог, она вас застанет на ступеньках лестницы!.. Нет, прощаться вы не будете, – сказал Мартин, становясь между Каролиной и Муром. – Вы сейчас же уйдете.
   – Мартин, а моя шаль?
   – Она у меня. Я отдам вам ее, когда вы спуститесь.
   Он заставил их разойтись, не разрешив даже проститься; все, что было у них на душе, они высказали друг другу взглядами. Затем Мартин чуть ли не на руках снес Каролину вниз по лестнице. В прихожей он закутал ее в шаль, и, если бы не шаги матери на галерее, если бы не мальчишеская застенчивость, столь естественная и потому столь благородная, он бы потребовал награды и сказал: «А теперь, мисс Каролина, за все, что я сделал для вас, подарите мне поцелуй». Но прежде чем эти слова успели слететь с его губ, она уже была далеко на заснеженной дороге.
   – Она моя должница, и я еще спрошу с нее долг, – пробормотал Мартин.
   Он обольщал себя мыслью, что ему помешали неблагоприятные обстоятельства, а вовсе не недостаток смелости. Таким натурам свойственно заблуждаться, и Мартин считал себя хуже, чем был на самом деле.

Глава XXXIV


ДОМАШНИЕ НЕУРЯДИЦЫ

   Отведав волнующего напитка, Мартин жаждал второго глотка; раз ощутив величие власти, он хотел насладиться им вновь. Мисс Хелстоун – та самая девушка, которую он всегда называл дурнушкой и чье лицо теперь днем и ночью, и во тьме и при свете солнца стояло перед его глазами, – однажды оказалась в его власти, и ему было больно думать, что это никогда больше не повторится.
   Хотя Мартин еще ходил в школу, он уже был не совсем обычным школьником, а в будущем ему предстояло превратиться в весьма своеобразного человека. Несколько лет спустя он приложил все силы, чтобы переделать свою натуру и приспособиться к окружающему миру, но это ему так и не удалось, печать своеобразия осталась на нем навсегда. А пока Мартин сидел за своей партой, не слушая учителя, и обдумывал, как бы ему продолжить начавшийся роман; он еще не знал, что большинство таких романов не идет далее первого или самое большее второго шага! Всю субботу после полудня провел он в лесу с книгой волшебных легенд и той, другой, еще не написанной книгой, созданной его воображением.
   Канун воскресенья никогда не вызывал у Мартина благочестивых чувств. Его отец и мать, хотя и отрицали свою принадлежность к господствующей англиканской церкви, но тем не менее каждое воскресенье заполняли вместе со всем своим цветущим семейством вместительную скамью в брайерфилдской церкви. В теории мистер Йорк ставил все церкви и все секты на одну доску; миссис Йорк отдавала пальму первенства квакерам и моравским братьям, ибо те наиболее достойно несли терновый венец смирения. Однако никто из них и не помышлял вступить в какую-либо секту.
   Как я уже сказала, Мартин недолюбливал воскресенье, потому что утренняя служба тянулась очень долго, а проповедь обычно приходилась ему не по вкусу. Однако сейчас мечты открыли ему незнакомое дотоле очарование предстоящего воскресного дня.
   В воскресенье была уже настоящая зима. Намело такие сугробы, что за завтраком миссис Йорк решила не пускать детей в церковь. Пусть лучше посидят тихонько часа два в малой гостиной, а Роза и Мартин по очереди почитают им проповеди – разумеется, проповеди пророка и реформатора Джона Весли, которого и миссис и мистер Йорк весьма уважали.