Буджолд Лоис. Кольца духов

   — Нет… — простонал брат Амброз. — Еще одна! Монреале уперся кулаками в стол. Его губы сомкнулись на словах, не напоминавших молитву.
   — Они ждали. Ждали наготове, — сказал он яростно. — Каким-то образом они отличают моих птиц от всех остальных, — Он повернулся и раздраженно прошелся по келье. — Все-таки придется вечером испытать нетопырей. Даже у Ферранте не найдется арбалетчика, способного поразить в темноте летящего нетопыря.
   — Но и мы в темноте мало что увидим, — сказал брат Амброз с сомнением.
   — Зато услышим больше.
   — Главным образом храп.
   — Да. Но если сеньор Ферранте действительно настолько предался черной магии, как его обвиняют, ночью в замке должно твориться немало такого, о чем мы и не думали.
   Брат Амброз помрачнел, перекрестился, кивнул и начал открывать ставни.
   Аббат Монреале расправил сгорбившиеся плечи и с вымученной улыбкой обернулся к Тейру. Лицо его было бледным, в складках усталости, кожа под глазами опухла от бессонницы. Тейр спал на соломе и каменном полу, чувствуя себя мучеником. Теперь он подумал, что Монреале вообще не смыкал глаз, и решил не жаловаться на неудобства своей постели.
   — Вы поставили меня в тупик, малый. Ты и Фьяметта. И пока ни молитва, ни рассудок не подсказали мне, где выход. А потому я буду еще молиться, а также отыскивать для моего бедного измученного рассудка новые предпосылки для новых поисков. Но как ты видел, мои птицы ко мне не возвращаются.
   — Они — магические лазутчики? — спросил Тейр. Зеркало теперь отражало только потолочные балки.
   — Таково их назначение. И во всяком случае, их постигает судьба пойманных лазутчиков. — Аббат потер морщины, глубоко залегшие между его бровями. — Амброз, ты узнал человека в красном одеянии на башне?
   — Нет, отче. А вы?
   — Нет... то есть чем-то он мне знаком. Но никакого имени в памяти у меня не всплывает. То ли я видел его в толпе, то ли очень давно. Что же, рано или поздно я припомню. Мои бедные голубки! — Он повернулся к Тейру. — Мне нужен более умелый лазутчик. Человек. Который сам вызвался бы. Такой, чье лицо никому в Монтефолье не известно.
   Тейр посмотрел по сторонам. В келье не было никого, кроме них троих, и почему-то ему показалось, что аббат говорит это не для Амброза.
   — Узнай: это опасно. Я пробовал не только птиц. И потерял одного из наших братьев.
   Тейр сглотнул и сказал с усилием, так что его голос прозвучал в тихой келье неестественно громко:
   — Отче, я тоже потерял брата. Что вы хотите, чтобы я сделал?
   Монреале улыбнулся и хлопнул Тейра по плечу.
   — Хорошо сказано! Да благословит тебя Бог, юноша. — Он откашлялся. — Нам известно, что подручные сеньора Ферранты разыскивают по всей Монтефолье людей, знающих металлы, а сам он объявил о награде, которую получит любой мастер литейщик, который теперь же явится к нему. Твой брат рассказывал о рудниках и плавильнях Бруинвальда. По-твоему, ты мог бы выдать себя за литейщика?
   — Простого — да. Думаю, что выдавать себя за мастера мне долго не удалось бы.
   — Сгодится и так. Я хочу, чтобы все было именно очень просто. Тебе надо только проникнуть в замок. И какую бы тебе ни поручили работу, высматривай укромные местечки, чтобы помещать там кое-какие мелкие предметы, которые я тебе дам. Там, где люди разговаривают. Там, где выставляются часовые, в обеденном зале. Если... если ты сумеешь попасть в кабинет герцога или в любую другую комнату, которой сеньор Ферранте пользуется особенно часто, это было бы лучше всего. Если бы тебе удалось передать один из них герцогине Летиции... ну, вряд ли простого литейщика допустят в башню, где заперты пленники. Но если сможешь, сделай!
   — Но что это будут за предметы, отче?
   — Это я должен обдумать и приготовить их. Сегодня ночью под защитой темноты и заклятия, которое я наложу, мы спустим тебя со стены. Стоит тебе отойти от монастыря, и вражеских солдат ты вряд ли встретишь. В Монтефолью постарайся войти, когда на заре откроют городские ворота.
   — Зачем сеньору Ферранте нужны литейщики?
   — Если бы я знал! Может быть, ты сумеешь разведать, э? Полагаю, он хочет привести в порядок пушки герцога Сандрино. Например, треснувшую бомбарду, которая разнесет бедный наш монастырь, если се починят. Более легкие пушки все с отрядом незаконнорожденного отпрыска Сандрино в Неаполе, а то бы очи уже долбили наши стены. Кто мог предвидеть, что сейчас неподходящее время отдавать войско внаем? Они ведь даже дальше отсюда, чем папские войска. Но Милан поддерживает мир, Венеции в этом году хватает забот с турками на Адриатике, и ей пока не до Монтефольи. Лозимо же предстояло связать себя с нами узами брака. Мне следовало бы… — Монреале умок, слепо глядя на тени того, что могло бы быть. — Ну что же! — Он стряхнул с себя мрачность. — Какая у тебя есть одежда, сын мой? Тейр развел руками:
   — Только та, что на мне. Свой вьюк я потерял вчера ночью за стеной.
   — Хм! Может быть, брат Амброз подыщет тебе что-нибудь не столь... деревенское у тех, кто нашел здесь убежище. Такую одежду, в которой ты больше походил бы на того, кого будешь изображать. Да, кстати… — Монреале помолчал. — Откуда у тебя это кольцо?
   Тейр прикоснулся к маленькой львиной маске.
   — Правду сказать, оно не мое, отче. Это кольцо мадонны Фьяметты.
   — А! Это многое объясняет. — Лицо аббата просветлело. — Работа Просперо Бенефорте? Как я не догадался. Советую тебе оставить его у Фьяметты. Литейщики подобных колец не носят. Тебе не следует привлекать к себе внимание, ты понимаешь?
   — Я не могу его снять, отче! — Ив доказательство Тейр подергал кольцо.
   — Хм? — Монреале взял левую руку Тейра и нагнулся над ней, вглядываясь. По внутренней стороне его тонзуры щетинились отрастающие волосы, но ближе к макушке начиналась лысина, гладкая и блестящая. — А-а! Заклятие истинной любви мастера Клюни, бьюсь об заклад. — Он распрямился, улыбаясь. — И оно действует.
   — Разве? — сказал Тейр. — Объясните Фьяметте, она будет так довольна! Она думала, что с магией у нее ничего не получилось.
   Он умолк. Заклятие истинной любви? Что это за заклятие? И как оно действует? Его охватил смутный страх. Так новое неясное томление — порождено магией? От этой мысли делалось не по себе… Да нет же! Странно, что Фьяметту у него могут отнять. Но она же ему не принадлежит! Его левая рука властно сжалась.
   — Его отлила Фьяметта? Не мастер Бенефорте? Прости, но я должен посмотреть на него поближе. — Он взял руку Тейра, но не уставился на нее пытливым взглядом, а закрыл глаза. Тейр наморщил лоб. Аббат Монреале долго молчал, а когда выпрямился и открыл глаза, лицо его стало очень серьезным.
   — Брат Амброз, будь добр, сходи за Фьяметтой Бенефорте.
   Оставшись наедине с Тейром, Монреале скрестил руки на груди и прислонился к рабочему столу. Он задумчиво пожевывал нижнюю губу, глядя на свои сандалии. Потом пронзительно посмотрел на юношу:
   — Тебе нравится эта девица, сын мой?
   — Я… Очень нравится, отче, — твердо ответил Тейр. — То есть... так мне кажется. Нет, не кажется, а я знаю, что нравится. Но как воздействует на меня кольцо?
   — На тебя? — Никак. А вот ты, однако, воздействуешь на него. Принуждаешь его. Пожалуй, это можно выразить так. Считается, что заклятие Клюни обнаруживает истинную любовь, но это не совсем верно. Точнее будет сказать, оно обнаруживает верное сердце. — И он улыбнулся Тейру, продолжая пристально смотреть на него.
   Тейр облегченно вздохнул. Значит, он не околдован. Ну да он так и не думал.
   — Но честны ли твои намерения? — спросил Монреале. — Клюни тут не всегда дает точный ответ.
   — Мои намерения? — повторил Тейр растерянно. — Какие намерения?
   — Ты помышляешь о женитьбе или поддаешься греховной похоти? — объяснил Монреале.
   Женитьба? Его словно отбойным молотком ударили по затылку. Тейр заморгал. Он — муж? Как… Как взрослый мужчина? Внезапно перед ним разверзлась бездна зрелости.
   — Но... я не… Отче, если бы все было, как задумывалось... как я думал, когда письмо брата позвало меня в Монтефолью… Ури устроил так, чтобы мастер Бенефорте взял меня в подмастерья. Понимаете? Ну а бедняку подмастерью ни о чем таком и помышлять нельзя. Много лет. А тогда она бы уж давно была замужем за каким-нибудь богачом. Смел ли я даже подумать, что мог бы... сделать ее своей. Правда, мадонна Бенефорте нуждается в ком-то… — Тейр умолк. Голова у него шла кругом. Похоть? Но женившись, он бы получил право на похоть. Благословение!
   — Из-за смерти отца Фьяметта очень нуждается в ком-то, — сказал Монреале. — Родственников у нее здесь нет. Женщине не следует жить одной без хозяина в доме, а юной девушке и подавно. Положение же Фьяметты Бенефорте еще хуже. Ей отовсюду грозят опасности. Да, бесспорно, ты ей неровня, но свидетельство кольца... необычно. Впрочем, ты просто слишком молод и беден, чтобы думать о семейной жизни.
   Но он же ни о чем таком не думал, пока сам Монреале не произнес этих слов.
   — Но твоя молодость не мешает мне послать тебя навстречу опасности, которая, боюсь… — Монреале умолк. — Помилуй меня, Господи! — Это было сказано почти шепотом, как молитва, но затем его голос снова стал звучным. — Редким счастливцам, сын мой, дано найти свое истинное призвание, свою истинную любовь или истинную веру. — Он кивнул на кольцо. — В нем не таится никакого зла для тебя.
   В кабинете послышались шаги, и, наклонив голову, в келью вошел Амброз, а за ним Фьяметта. Ее буйные кудри были на этот раз заплетены в толстую косу, что придавало ей более чинный и взрослый вид, хотя такому впечатлению несколько мешали соломинки, кое-где прилипшие к ее грязному бархатному платью. Если бы она выглядела не такой усталой и озабоченной, подумал Тейр. Накануне она засмеялась каким-то его словам, и ему захотелось, чтобы она опять засмеялась. Ее смех был как родниковая вода в жаркий день. К желанию как-то избавить ее от забот и тревог внезапно примешалась мысленная картина: она смеется на брачном ложе, ее смуглое нежное тело проглядывает в белой пене ночной сорочки…
   Монреале придал лицу строгое выражение и указал на львиное кольцо.
   — Его сделала ты, Фьяметта? Она перевела взгляд с него на Тейра, а потом снова на него и сказала тихо:
   — Да, отче.
   — Под надзором своего отца? Фьяметта сглотнула.
   — Нет, отче. То есть и да, и нет. Седые брови Монреале поднялись.
   — Так как же? — да или нет?
   — Нет! — Ее чеканный подбородок задрался. — Но он знал о нем.
   — По-видимому, заниматься сомнительными кольцами — это родовая черта Бенефорте, — сухо сказал Монреале. — Ты же знаешь, что мастер Бенефорте не записывал тебя в свои подмастерья.
   — Я училась ювелирному мастерству много лет, вы же знаете, отец Монреале.
   — Работа по металлу меня не касается.
   — Вы знали, что я помогала ему с заклятиями.
   — Да, помощью, какая положена магу, имеющему разрешение. Но это не работа помощника. И не работа неумелого любителя. Откуда у тебя такие знания?
   — Я ведь очень часто ему помогала, отче. — После долгого выжидательного молчания она добавила неохотно:
   — Заклинание я нашла в одной из книг батюшки, Вложить его в кольцо было нетрудно. Как лить золото, я уже знала. И просто старалась во всем следовать правилам. И как будто ничего не вышло. Даже вспышки не было. Сначала я огорчилась, мне показалось, что я не сумела, потому что... потому что Ури не надел его на палец. Я хотела подарить его ему.
   — А! — сказал Монреале с внезапным интересом, но тут же замаскировал его откашливанием.
   — Но потом оказалось, что его никто не может надеть. Тот солдат и вор — хозяин постоялого двора хотели завладеть им ради золота, но не смогли. — Она покосилась на Тейра. — А... а оно действует, отче?
   — Об этом мы поговорим позже. Так ты читала книги отца. С его разрешения?
   — А... э... нет.
   — Фьяметта, это грех непослушания.
   — Вовсе нет. Он мне не запрещал. То есть... я не спрашивала. Но потом я узнала, что он все время следил за мной и ничего не говорил, А это почти позволение, правда?
   Тейр мог поклясться, что аббат Монреале сдержал улыбку, услышав этот логичный вывод, но его лицо сохранило суровость.
   — Мастер Бенефорте не обращался ко мне за разрешением для тебя.
   — Он собирался. Но последнее время был просто слишком занят солонкой, и Персеем, и всеми другими заказами. Но я уверена, он собирался.
   Монреале снова поднял брови.
   — Ну хорошо, — Фьяметта вздохнула. — Я не уверена. Но мы об этом говорили, правда, правда! Я его просила, уж не знаю сколько раз. Отец Монреале, я хочу стать магом! Я могу многое делать. Я знаю! Лучше, чем Тесео. Это несправедливо!
   — Но и не одобрено, — сказал Монреале. — И не проверено надлежащим образом. Я видывал, как такая гордыня губила души, Фьяметта.
   — Так дайте мне ваше одобрение! Батюшки нет, чтобы ходатайствовать за меня. И думается, я теперь могу просить за себя сама. Ведь больше некому. Я хочу стать хорошей, так помогите мне!
   — Ты опережаешь меня, Фьяметта, — мягко сказал Монреале. — Прежде положены раскаяние, исповедь и епитимья. А потом отпущение грехов. А я еще даже не кончил мою проповедь о раскаянии.
   Карие глаза Фьяметты загорелись предвкушением при этом проблеске юмора и поддержки за внешней строгостью Монреале. Она выпрямилась, чуть не запрыгав.
   — Ах, поскорее наложите на меня епитимью, отче!
   — Ты пойдешь к алтарю Пресвятой Девы в часовне и на коленях будешь молиться о ниспослании тебе терпения и смирения. Когда ты почувствуешь, что молитва твоя услышана, пойди вкуси полуденную трапезу, а затем возвращайся ко мне сюда. Мне немедленно нужен умелый помощник для брата Амброза, который утомлен не менее меня. Сегодня днем мне необходимо завершить кое-что перед вечерней.
   — Какое-то заклятие? И вы позволите, чтобы я... я помогала вам?!
   — Да, дитя.
   Она затанцевала вокруг аббата, а потом изо всех сил обняла, забыв про его сан. Он отстранил ее, невольно улыбнувшись.
   — Но прежде ты должна укрепить свой дух в молитве, не забывай! И не требовать: «Матерь Божья, даруй мне терпение и даруй сейчас же!» — Но откуда вы знаете? — Глаза Фьяметты заискрились.
   — Хм! Ну что же, полагаю, ты можешь попытаться. Кто я такой, чтобы судить, что сделает Богоматерь в неизреченной своей милости? Чем быстрее наградит она тебя терпением, тем скорее я смогу поручить тебе что-нибудь А, да! Еще одно, Я посылаю твоего друга Тейра по одному делу, и, боюсь, большое золотое кольцо на его руке будет слишком бросаться в глаза. Я могу его сиять с помощью небольшого заклинания, но ты можешь просто снять его пальцами.
   — Но... оно застряло. Я сама видела. Как же я его сниму, если Тейр не смог?
   — Попросту говоря, ему этого не хочется.
   — Нет, я правда старался, отче! — сказал Тейр.
   — Я знаю. И когда не надо будет так торопиться, поговорю с тобой о структуре заклятия мастера Клюни.
   Недоуменно хмурясь, Фьяметта повернулась к Тейру. Он послушно протянул к ней руку, и ее тонкие смуглые пальцы сомкнулись на львином кольце. Оно соскользнуло к ней в ладонь так легко, будто было смазано жиром.
   Монреале протянул ей длинный ремешок:
   — Советую, Фьяметта, носить его на шее, чтобы никто не видел. Пока не сможешь его вернуть. — Он посмотрел на нее загадочным взглядом.
   Палец Тейра стал каким-то легким, холодным, опустевшим без его... нет, ее кольца. Он потер чуть ноющее место, уже чувствуя, как ему недостает уверенности, которую дарило прикосновение к кольцу.
   За дверью послышалось шарканье сандалий, в филенку осторожно постучал монах, а потом всунул голову в щель.
   — Отче? Герольд сеньора Ферранте у ворот.
   — Иду, иду! — Монреале махнул, чтобы он удалился. — Тейр, . днем отдыхай. Когда настанет время, я пошлю брата разбудить тебя. Фьяметта, жду тебя здесь после полуденной трапезы. Идите. — Он выпроводил их через кабинет в коридор, а сам задержался у стола с братом Амброзом. Тейр спустился следом за Фьяметтой по лестнице в прохладу галереи по сторонам двора. На залитой солнцем траве важно прохаживались голуби, тщетно поклевывая землю в поисках крошек.
   Между колоннами, поддерживающими арки галереи, стояли каменные скамьи. Соблазнившись, Тейр сел, и Фьяметта опустилась на край той же скамьи. Ее пальцы коснулись нового жесткого ремешка на шее, прижались к губам и легли на прохладный камень.
   Вздохи ветра в соседнем лесу, птичий щебет и звонкие трели, приглушенные звуки голосов в монастыре — все навевало обманчивое ощущение мира и покоя. Тейру очень хотелось, чтобы так было на самом деле. Красота дня казалась жестоким обманом. За стенами, потея, кряхтя, угрожая, рыскали тупые звери вроде того, с кем он дрался в прошлую ночь. И он хотел оградить от них Фьяметту.
   Фьяметта же все еще хранила блеск в глазах и вся кипела радостью, так что Тейру вспомнилась подпрыгивающая крышка на материнском чайнике.
   — Аббат Монреале верит в меня. — Она захлебнулась смехом. — Хочет, чтобы я помогала... но с чем, хотела бы я знать?
   — Может, с соглядатными предметами? — сказал Тейр.
   — Соглядатными предметами?
   — Он хочет, чтобы я выдал себя за литейщика и пронес в замок Монтефольи соглядатные предметы и попрятал их там и сям. Его птицы-лазутчики перехватываются, понимаете?
   — Он хочет, чтобы ты выбрался из монастыря? Несмотря на осаду?
   — Мы же пробрались. («Еле-еле!») Он пошлет меня, когда стемнеет.
   Фьяметта замерла. Тейр ждал, что она скажет «побереги себя» тем тоном, каким говорила это его мать каждое утро, когда он уходил на рудник.
   — Дом моего отца на другом конце города, если идти от замка. Вряд ли ты сможешь туда выбраться и посмотреть, стоит ли он еще, но если представится случай... это последний дом на вид Новара. Самый большой, квадратный. — Она помолчала, и в ее голосе наконец-то зазвучала тревога. — Аббат Монреале ведь не поручает тебе ничего слишком сложного, правда?
   — Нет.
   Он отвел взгляд от нее на залитую солнцем траву, где полувзрослый кухонный котенок подбирался к голубям. Большие уши, серая шерсть в черную полоску, и не по росту большие белью лапы. Усы у него топорщились, глаза косили — таким напряженным стал его взгляд. Он припал к земле, виляя всей задней частью туловища в подготовке к прыжку.
   Женитьба? Жар и мягкость этой девушки принадлежат ему одному? А что, если… Но ведь аббат Монреале сказал бы что-то, если бы…
   — Мадонна Бенефорте, — выпалил он, — вы же еще не помолвлены?
   Она отодвинулась и неуверенно посмотрела на него.
   — Нет. А почему ты спросил?
   — Да просто так, — промямлил он — Вот и хорошо, — сказала она слабым голосом, вскочила и попятилась вдоль скамьи — Мне то в часовню… Прощай. — И она убежала по галерее В траве котенок прыгнул и промахнулся Голубь улетел в всполохе крыльев Котенок задрал голову, хлеща хвостом и скаля зубы пока последняя надежда не исчезла за краем крыши. Котенок смущенно побрел к галерее, подошел к Тейру и лег возле ею ноги Потом посмотрел на него и громко жалобно мяукнув, будто Тейр мог вытащить из кармана бескрылых голубей, как фокусник-маг на ярмарке Но в ту минуту Тейр ну никак не чувствовал себя магом Он подобрал котенка и почесал у него за ухом — А что бы ты сделал, кис-кис, если бы схватил его? Он же куда больше тебя — Котенок неистово замурлыкал и потыкался мордочкой в ладонь Тейра — В моих горах водятся птички, которые запросто позавтракали бы тобой Сначала тебе нужно подрасти — И Тейр вздохнул.
   Остаток утра Тейр провел, помогая замученным хлопотами монахам Крутил колодезный ворот, носил воду солдатам на стенах, помог расставить столы на козлах для полуденной трапезы, а потом — убрать их.
   Он полагал, что никак не сумеет заснуть, но из почтения к аббату улегся на свое соломенное ложе После жары и суеты снаружи спальня клалась особенно тихой и прокладной За плечо его тряс монах, и он с радостью очнулся от еще одного мучительного сна, который, к счастью, не помнил. Последние багровые лучи солнца, оглаживая вершины холмов, проникали горизонтально в прорези окон, и в них танцевали оранжевые пылинки.
   После ужина из жареного хлеба с тончайшим ломтиком сыра и долькой чеснока брат Амброз повел Тейра в прачечную поискать одежду на него. Они подобрали короткую стеганую коричневую куртку и настоящие вязаные чулки-трико из выкрашенной красной шерсти, которые пришлись ему впору. Одежда была не новой, но зато только что выстиранной. Тейр никогда не носил чулок-трико, а только штаны, скроенные и сшитые матерью «на вырост». Он смущенно оглядел свои алые бедра, такие яркие и словно бы ничем не прикрытые. Красная шапочка довершила его наряд.
   Они вышли из прачечной, углубились в лабиринт монастырских переходов и очутились в дворике у подножия колокольни, где уже сгущались светлые сумерки. Брат Амброз остановился там. По толстым плетям обвивавшего колокольню плюща неуклюже спускался монах, поблескивая голыми ногами, полы его одеяния были заткнуты за пояс. В зубах он держал холщовый мешок. Амброз охнул — одна обутая в сандалию нога соскользнула и заболталась в воздухе, однако монах удержался и благополучно завершил спуск.
   Тяжело дыша, он одернул свое одеяние и сунул Амброзу бугрящийся мешок Бугры двигались.
   — Вот твои нетопыри. А теперь я могу пойти поесть?
   — Благодарю тебя, брат. Это ведь не было так уж трудно?
   Монах одарил его взглядом небратской нелюбви.
   — В следующий раз, — просипел он, — попробуй сам. Хватая их, я чуть не сорвался, а два меня укусили. — Он предъявил крохотные ранки на пальце и выдавил из них бисеринки крови в подтверждение своих слов. — Спой эту песню, сказал ты, и они сами залетят в мешок. Ха! Куда там!
   — Тебе надлежало пропеть заклинание с истинной любовью и добротой, — попенял ему Амброз.
   — К не-то-пы-рям? — Губы монаха искривились от негодования.
   — К любому созданию Божьему!
   — Как же, как же! — Монах насмешливо ему поклонился. — А теперь я иду ужинать — если на кухне хоть что-нибудь осталось, пока аббату не понадобилось ведро уховерток! — И он возмущенно удалился.
   Брат Амброз взял поудобнее шевелящийся мешок и повел Тейра дальше.
   Рабочую келью аббата Монреале озаряли свечи. Фьяметта сидела на перевернутом бочонке, упираясь локтями в стол. Тейр с тревогой вгляделся в нее. Она казалась уставшей, но довольной. Аббат расхаживал по келье.
   — Отлично, — сказал он, когда Амброз и Тейр вошли. — Тейр, оглядись-ка и скажи, видишь ты тут что-нибудь новое.
   Недоумевая, Тейр послушно обошел стол. Сушеный крокодил все так же ухмылялся в своем углу, а расположил ли аббат по-другому хаос на своем столе, Тейр решить не мог.
   — Нет, отче.
   Монреале улыбнулся Амброзу с некоторым торжеством.
   — А перед Фьяметтой на столе — что? Нет, не гляди!
   — .. Поднос.
   — Но что на подносе?
   — Я... я не знаю.
   — Отлично. — Монреале провел ладонью перед глазами Тейра. И Тейр сразу же посмотрел па поднос.
   На подносе аккуратными рядами лежали двенадцать маленьких тамбуринов, обтянутых белым пергаментом, — таких крохотных, что каждый можно было спрятать в ладони. Тейр готов был поклясться, что мгновение назад их там не было.
   — Вы сделали их невидимыми, отче? — Тейр взял тамбуринчик и оглядел его со всех сторон.
   — Нет. И жалею, что не могу. Как не могу сделать их меньше или придать им вид более обычных предметов. Просперо Бенефорте что-нибудь да придумал бы, не сомневаюсь. — Монреале грустно вздохнул. — Но у нас нет времени на поиски. Ну, их хотя бы нелегко заметить. И все же, когда будешь их размещать, подыскивай такие места, где они будут укрыты от взглядов. Обязательно сухие и так, чтобы ничто не касалось пергамента. Последи, чтобы они могли свободно дрожать.
   — А зачем они?
   — Это маленькие уши. Уши и рты в гармонизированных парах. Все, что ухо услышит в замке Монтефольи, его рот скажет слушающему монаху здесь в монастыре. Поскольку к каждому рту придется приставить монаха, постарайся укрывать их там, где могут сказать что-то важное, хорошо?
   — Попытаюсь, отче. А надолго их хватит?
   — На день или около того. Я еще не нашел способа сделать это заклятие менее летучим. А потому приводи их в действие, только когда спрячешь. Это подобие соглядатного заклятия, которое я накладываю на моих птиц, но я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь использовал его без посредства живого существа. Я было подумал о тараканах, но они ведь склонны убегать в безопасные щели, если только их не покалечить. Но тогда они погибают.
   А Тейр-то думал, что про уховерток было сказано в шутку!
   — Не знаю, пробовал ли кто-то это раньше и потерпел неудачу, или хотя бы отчасти преуспел, но скрыл… Слишком много скрытности в этих делах. Если бы все колдуны объединяли знания во имя общего блага, а не берегли бы ревниво свои секреты, как далеко мы продвинулись бы! Даже в Церкви нас разделяют гордыня и страх. Я размышлял над этим уже довольно долго, но лишь сегодня додумался расщепить пергамент и поделить тонкие половинки между ухом и ртом, чтобы использовать их конгруэнтность. Я не нашел способа заставить ухо слышать, если живое есть только с одной стороны. Но теперь два — это одно, а одно — два.