Страница:
— В их руки вот-вот попадет вся Монтефолья, — с горечью сказал Тейр. — И словно бы никто не может... или не хочет остановить их. Я пытался, прости меня Господи. И потерпел неудачу.
Даже с трусливым ударом ножа в спину. С молотом я, может, и преуспел бы. Я тебе не нужен, Фьяметта. Тебе нужен герой вроде Ури. Не тот брат лежит сейчас мертвый в той комнате.
— Тейр, не вини себя! Сеньор Ферранте двадцать лет провел в сражениях. Так как же ты мог бы взять над ним верх в поединке?
— Сеньор Пия некоторое время продержался. Вдвоем у нас чуть было не получилось! Пока я не покинул его, не оставил пригвожденным к двери, точно мученика среди врагов. Но чуть было все не получилось, Фьяметта! Сеньор Ферранте не непобедим. Во всяком случае, пока сюда не добралось его войско. Сегодня вечером, завтра… — Тейр помрачнел.
— Не сегодня. Руберта говорит, что на рынке она услышала, будто лозимонцы замешкались у брода на границе с переправой пушек. Но завтра... завтра они могут быть здесь. — Фьяметта устало провела рукой по лицу. — Утром я отыскала Руберту у ее сестры. Я знала, она там, если осталась жива. Она рассказала, что произошло тут. Когда явились солдаты, Тесео струсил и открыл им дверь. Руберта еле успела перелезть через заднюю стену в саду. Ну, полагаю, это спасло бедную дверь, не то бы ее разнесли в щепки, и все кончилось бы тем же.
— Да, кстати о Руберте. Она зовет завтракать. Фьяметта вздохнула.
— Наверное, поесть нам следует. Подкрепить силы. Хотя бы для того, чтобы бежать отсюда. — Лицо у нее сморщилось, она ударила кулачком по столу с такой силой, что книга подпрыгнула. — Нет! — закричала она. — Я не хочу спасаться бегством! Этот дом — единственное оставшееся мне приданое. Лозимонские убийцы забрали все, что можно было унести. Я не пойду замуж без приданого, точно нищая, точно рабыня… — И она расплакалась.
— Фьяметта… Фьяметта… — Тейр растопырил пальцы, не решаясь прикоснуться к содрогающимся плечам. — Твой дар, твоя магия — они сами по себе редкостное приданое. Этого не поймет только круглый дурак. А ты слишком хороша, чтобы повенчаться с дураком. Хотя я бы обвенчался с тобой сию же минуту. Но у меня тоже нет ничего — даже одежды и башмаков! Если бы мы могли... жить в Бруинвальде, я бы вернулся на рудник или в плавильню. Правда, золотых дел мастеру в Бруинвальде дела найдется мало.
Фьяметта подняла заплаканное лицо:
— Но... разве тебе не поправилось бы жить здесь, Тейр? Я бы могла работать в мастерской батюшки — сначала по мелочам, но ведь почти все инструменты уцелели... ты бы носил дрова, строил горны, исполнял бы большие заказы и был бы моим м-м-мужем. Тебе цеховой совет выдаст разрешение сразу. Пока я несовершеннолетняя сирота, моим имуществом распоряжается цех, но если я выйду замуж, распоряжаться им станешь ты. А Руберта по-прежнему могла бы готовить для нас, и мы были бы счастливы здесь!
Тейра ошеломили все эти практические подробности в картине брачного блаженства. Значит, она много думала об этом. Себе он не позволял почти ничего, кроме смутного томления, но это прекрасный дом, и настолько великолепнее хижины рудокопа, насколько... насколько замок герцогов Монтефольи превосходит дом золотых дел мастера. Конечно, надо будет многое починить и построить заново после разграбления. Ну да он сам все это сделает: глазомер у него есть, и руки ловкие.
— Я был бы очень рад, — сказал он. Как удивится матушка, что он женится таким молодым и так удачно… — А моей матери можно будет переехать сюда? В Бруинвальде зимой так холодно и одиноко!
Да, рано или поздно он должен будет рассказать ей про судьбу Ури. При этой мысли все внутри у него похолодело.
Фьяметта заморгала.
— Ну, места тут много… По-твоему, я ей понравлюсь? — добавила она с сомнением.
— Да! — твердо ответил Тейр. Ему представилось, как его мать тетешкает внука у себя на коленях, а Фьяметта трудится над какой-нибудь изящной золотой вещицей. Руберта стряпает, а он работает у горна, отливает оловянные подносы, и подсвечники, и другие прочные нужные вещи.
Радужное видение рассеялось при воспоминании о марширующем по дороге войске Ферранте. Фьяметта подумала о том же, и блеск в ее глазах угас.
— Все ни к чему, если победит Ферранте, — вздохнула она.
— Да… Идем завтракать. — Робко, назло Ферранте и всем судьбам, он взял ее за руку, когда они вышли во двор, и ощутил ответное пожатие.
Она остановилась, глядя в яму для отливки, на глиняную глыбу, хрупкую форму для великого Персея.
— Столько работ батюшки остались неоконченными. Если бы мне было дано хоть чем-то утешить его бедную тень, я бы отлила для него эту статую. Прежде чем лозимонцы разобьют форму или время и небрежение разрушат ее. Но нам теперь не раздобыть для нее металла.
— Жаль, что мы не можем вселить Ури в этого старого греческого героя, как кролика в медного зайца, — угрюмо сказал Тейр. — Вот он бы заставил Ферранте улепетывать!
Фьяметта замерла:
— Что?
— Но мы же не можем... или все-таки? Ведь это же будет самая черная магия. Смертный грех.
— Более черный, чем убийство?
Тейр тревожно смотрел на ее сосредоточенное лицо.
— Но предположим... предположим, что дух, дух Ури не будет заклят против его воли? Предположим, его позовут, не как раба, но по доброй его воле, как духа могущественного кольца герцога Лоренцо? — спросила она, задыхаясь. — Вителли ведь уже укрепил дух Ури для заклятия, пусть и гнусными средствами… А у нас есть форма, горн, дрова и написанное заклинание… Ах, Тейр, я ведь его поняла. Не слова, внутреннюю структуру… — Ее плечи поникли. — Но металла у нас нет. Даже сам Вителли не мог бы добыть из воздуха столько бронзы, сколько нужно для отливки героя.
Тейра словно молния ударила: перед его глазами возник ухмыляющийся кобольд и воткнул железный прут в глубь камня точно в кашу…
— Из воздуха я его добыть не могу! — Тейру показалось, будто его задыхающийся голос доносится откуда-то издалека словно из-за моря. — Но клянусь, я могу достать его из-под земли!
Даже с трусливым ударом ножа в спину. С молотом я, может, и преуспел бы. Я тебе не нужен, Фьяметта. Тебе нужен герой вроде Ури. Не тот брат лежит сейчас мертвый в той комнате.
— Тейр, не вини себя! Сеньор Ферранте двадцать лет провел в сражениях. Так как же ты мог бы взять над ним верх в поединке?
— Сеньор Пия некоторое время продержался. Вдвоем у нас чуть было не получилось! Пока я не покинул его, не оставил пригвожденным к двери, точно мученика среди врагов. Но чуть было все не получилось, Фьяметта! Сеньор Ферранте не непобедим. Во всяком случае, пока сюда не добралось его войско. Сегодня вечером, завтра… — Тейр помрачнел.
— Не сегодня. Руберта говорит, что на рынке она услышала, будто лозимонцы замешкались у брода на границе с переправой пушек. Но завтра... завтра они могут быть здесь. — Фьяметта устало провела рукой по лицу. — Утром я отыскала Руберту у ее сестры. Я знала, она там, если осталась жива. Она рассказала, что произошло тут. Когда явились солдаты, Тесео струсил и открыл им дверь. Руберта еле успела перелезть через заднюю стену в саду. Ну, полагаю, это спасло бедную дверь, не то бы ее разнесли в щепки, и все кончилось бы тем же.
— Да, кстати о Руберте. Она зовет завтракать. Фьяметта вздохнула.
— Наверное, поесть нам следует. Подкрепить силы. Хотя бы для того, чтобы бежать отсюда. — Лицо у нее сморщилось, она ударила кулачком по столу с такой силой, что книга подпрыгнула. — Нет! — закричала она. — Я не хочу спасаться бегством! Этот дом — единственное оставшееся мне приданое. Лозимонские убийцы забрали все, что можно было унести. Я не пойду замуж без приданого, точно нищая, точно рабыня… — И она расплакалась.
— Фьяметта… Фьяметта… — Тейр растопырил пальцы, не решаясь прикоснуться к содрогающимся плечам. — Твой дар, твоя магия — они сами по себе редкостное приданое. Этого не поймет только круглый дурак. А ты слишком хороша, чтобы повенчаться с дураком. Хотя я бы обвенчался с тобой сию же минуту. Но у меня тоже нет ничего — даже одежды и башмаков! Если бы мы могли... жить в Бруинвальде, я бы вернулся на рудник или в плавильню. Правда, золотых дел мастеру в Бруинвальде дела найдется мало.
Фьяметта подняла заплаканное лицо:
— Но... разве тебе не поправилось бы жить здесь, Тейр? Я бы могла работать в мастерской батюшки — сначала по мелочам, но ведь почти все инструменты уцелели... ты бы носил дрова, строил горны, исполнял бы большие заказы и был бы моим м-м-мужем. Тебе цеховой совет выдаст разрешение сразу. Пока я несовершеннолетняя сирота, моим имуществом распоряжается цех, но если я выйду замуж, распоряжаться им станешь ты. А Руберта по-прежнему могла бы готовить для нас, и мы были бы счастливы здесь!
Тейра ошеломили все эти практические подробности в картине брачного блаженства. Значит, она много думала об этом. Себе он не позволял почти ничего, кроме смутного томления, но это прекрасный дом, и настолько великолепнее хижины рудокопа, насколько... насколько замок герцогов Монтефольи превосходит дом золотых дел мастера. Конечно, надо будет многое починить и построить заново после разграбления. Ну да он сам все это сделает: глазомер у него есть, и руки ловкие.
— Я был бы очень рад, — сказал он. Как удивится матушка, что он женится таким молодым и так удачно… — А моей матери можно будет переехать сюда? В Бруинвальде зимой так холодно и одиноко!
Да, рано или поздно он должен будет рассказать ей про судьбу Ури. При этой мысли все внутри у него похолодело.
Фьяметта заморгала.
— Ну, места тут много… По-твоему, я ей понравлюсь? — добавила она с сомнением.
— Да! — твердо ответил Тейр. Ему представилось, как его мать тетешкает внука у себя на коленях, а Фьяметта трудится над какой-нибудь изящной золотой вещицей. Руберта стряпает, а он работает у горна, отливает оловянные подносы, и подсвечники, и другие прочные нужные вещи.
Радужное видение рассеялось при воспоминании о марширующем по дороге войске Ферранте. Фьяметта подумала о том же, и блеск в ее глазах угас.
— Все ни к чему, если победит Ферранте, — вздохнула она.
— Да… Идем завтракать. — Робко, назло Ферранте и всем судьбам, он взял ее за руку, когда они вышли во двор, и ощутил ответное пожатие.
Она остановилась, глядя в яму для отливки, на глиняную глыбу, хрупкую форму для великого Персея.
— Столько работ батюшки остались неоконченными. Если бы мне было дано хоть чем-то утешить его бедную тень, я бы отлила для него эту статую. Прежде чем лозимонцы разобьют форму или время и небрежение разрушат ее. Но нам теперь не раздобыть для нее металла.
— Жаль, что мы не можем вселить Ури в этого старого греческого героя, как кролика в медного зайца, — угрюмо сказал Тейр. — Вот он бы заставил Ферранте улепетывать!
Фьяметта замерла:
— Что?
— Но мы же не можем... или все-таки? Ведь это же будет самая черная магия. Смертный грех.
— Более черный, чем убийство?
Тейр тревожно смотрел на ее сосредоточенное лицо.
— Но предположим... предположим, что дух, дух Ури не будет заклят против его воли? Предположим, его позовут, не как раба, но по доброй его воле, как духа могущественного кольца герцога Лоренцо? — спросила она, задыхаясь. — Вителли ведь уже укрепил дух Ури для заклятия, пусть и гнусными средствами… А у нас есть форма, горн, дрова и написанное заклинание… Ах, Тейр, я ведь его поняла. Не слова, внутреннюю структуру… — Ее плечи поникли. — Но металла у нас нет. Даже сам Вителли не мог бы добыть из воздуха столько бронзы, сколько нужно для отливки героя.
Тейра словно молния ударила: перед его глазами возник ухмыляющийся кобольд и воткнул железный прут в глубь камня точно в кашу…
— Из воздуха я его добыть не могу! — Тейру показалось, будто его задыхающийся голос доносится откуда-то издалека словно из-за моря. — Но клянусь, я могу достать его из-под земли!
Глава 17
Вот это действительно и прямо воспрещено, — сказала Фьяметга, обводя взглядом своих союзников в большой мастерской.
Друзья. Помощники. Руберта и Тич сидели друг против друга по сторонам двойной фигуры, которую она начертила мелом на полу. По одной оси было положено тело Ури. Повинуясь нелепому неизвинительному порыву, она подсунула ему под голову подушку, словно он спал. Но он не был похож на спящего. Серая окостенелость неопровержимо свидетельствовала о смерти.
На другой оси, скрестив ноги, сидел Тейр, испуганный, но полный решимости. Ставни на окнах были закрыты и заперты, и свечи в важнейших точках фигуры озаряли комнату не только символически, но и вполне реально.
— Если кто-то хочет отказаться, лучше сделать это сейчас.
Тич и Руберта покачали головами, одинаково крепко сжав губы.
— Я готов, — мужественно объявил Тейр. «Мы все помешались!» — подумала Фьяметта. Ну что же, если так, их до этого довел Ферранте. Так зле? плодит зло. «Но тут не все зло. Я не принуждаю душу Ури. Я только молю ее». Она еще раз прочла указания в заметках своего отца. Если он ничего не упустил, то она помнит все.
— Ты уверена, что мне не надо ничего делать самому? — спросил Тейр.
— Ничего в... в прямом смысле. Думаю, это окажется нелегко. Ты должен будешь уступить власть над собой. — Фьяметта поразмыслила. — Ты должен по-настоящему доверять своему... своему гостю…
Тейр покачал головой, печально улыбнувшись:
— Любому другому... гостю — нет. Ури — да.
— Да. — Она прикусила губу. — Аббат Монреале приступает к каждому заклинанию с молитвой. Здесь это выглядит немного лицемерным, но…
Молиться, но как? Нельзя же просить о благословении их намерения… Фьяметта склонила голову, и ее помощники последовали ее примеру.
— Во имя Иисуса Христа и Пресвятой Девы Марии молим тебя. Господи, помилуй нас! Господи, помилуй нас! Господи, помилуй нас всех.
— Аминь! — прошелестело по комнате. И к ним присоединилось тревожное, безгласное.
Фьяметта последний раз взглянула на заметки, написанные кудрявым латинским почерком ее отца. Словесная часть заклинания была короткой. Она перебрала в уме все слоги, проверяя каждый, и вдруг ее озарило. Суть заклинания заключалась не в латыни, а в субструктуре мысли… Может быть, латынь служит только уловкой, чтобы помешать неучам обрести власть? И ведь Ури не говорил по-латыни, только по-немецки, по-итальянски, да еще мог объясниться с французскими солдатами. Но сейчас, конечно, не время для проверок.
И в любом случае губы ее уже произносили слова, мост звуков, переброшенный через комбинации, секунду за секундой удерживаемые в ее мозгу. Меловые линии служили просто напоминанием о их системе.
— Ури, войди! — И это магические слова? Такие простые и прямые? Ее порывистость испортила заклинание. Придется начать с начала…
Тейр дернулся, его глаза расширились, губы полураскрылись. Плечи, сутулившиеся отчасти от усталости, а отчасти по привычке скрадывать свой рост в неумолимо низких туннелях рудника, выпрямились, расправились, Как у солдата на параде. Поспешное, жадное, почти отчаянное овладение телом.
— Фьяметта, я здесь. — Голос был Тейра, но с выговором и интонациями Ури, утратившими резкость после долгих лет на юге. А глаза... его глаза были внимательными, блестящими и гневными, такими гневными! — Оставаться трудно. Поторопись!
— Ах Ури, мне так жалко, что тебя убили!
— Но и вполовину не так жалко, как мне! — Этот проблеск мрачной шутливости принадлежал только Ури. Его гнев был обращен не на нее. — А вина моя! Я отвлекла тебя своим криком!
— Не ты, а то, что выпало из этой проклятой подставки. Мерзость!
Узел сожалений и раскаяния, стягивавший ее сердце, расслабился. Глаза Ури-Тейра закрылись.
— Благословляю тебя, брат, за то, что ты вырвал меня из рук некромантов. — Глаза сильнее зажмурились, словно от нескончаемой муки. — Я так старался воспрепятствовать им. Но они... действуют подло.
— Еще бы! — слабым голосом произнесла Фьяметта. — Да помилует тебя Всемогущий Бог!
— В этом темном месте трудно думать о Боге. Некоторые обретают его в тюремных подземельях, в рудниках, словно краски, шум и суета жизни ослепляют их, и лишь во мраке они способны видеть ясно. Но я пришел слишком поздно и попал не в твое подземелье, Тень Вителли — это тьма, пустая тьма без Бога. — Его лицо окаменело при воспоминании об этой пустоте, об этой тьме, — Ш-ш-ш, теперь все хорошо! («Ну, навряд ли!» — подумала Фьяметта, посмотрев на серый труп.) — Но можешь ли ты, посмеешь ли ты снова противостоять ему?
Ури-Тейр вздрогнул:
— Вителли?
— Да, но на этот раз у него не будет такого большого преимущества, Ури… Мы нашли заклинание моего батюшки, замечательное заклинание. Вместо того, чтобы заключить твой дух в кольцо, мне кажется, с помощью этого заклинания мы можем открыть тебе доступ в великого Персея. Он же как-никак был тобой, если не считать лица и рябины. Тело не из плоти, но из бронзы, неуязвимое, обладающее колоссальной силой. Наверное, ненадолго, хотя, думаю, с помощью моего огненного заклинания я смогу какое-то время сохранять его горячим и подвижным. И в течение этого времени у тебя будет возможность, неповторяемая возможность, нанести ответный удар Ферранте и Вителли. Я не могу... не хочу как-либо принуждать тебя или связывать. Но буду молить тебя. Ури, помоги нам.
— Открой мне путь к этой цели, — выдохнул Ури-Тейр, — и я полечу ей навстречу. Великая колдунья! Сандрино доверил мне свою жизнь. И я стоял, точно деревенский дурачок, разинув рот, пока Ферранте отнимал ее. Я не сдержал свою клятву, меня застали врасплох, и я опозорен. Ах, Фьяметта, мне следовало бы предусмотреть предательство, ведь я не доверял Ферранте! Смыть мое бесчестье кровью Ферранте! Я бы пожертвовал душой ради этого!
— Не говори так! — в ужасе вскричала Фьяметта. — Этого я не хочу. Но если крестоносцы могли быть воинами Господними, почему не можешь ты? Вителли хуже любого сарацина. Но для этого нам требуется еще помощь. Для такой отливки батюшка нанял бы десять сильных помощников. А нас только четверо... нет, трое. Я ведь буду творить заклинание. Ты был там, в замке, ты не знаешь, как сеньор Пия принудил кобольдов помогать ему?
— У сеньора Пия давняя дружба с народцем недр. Вот почему они так и кишат вокруг замка. Их объединял взаимный интерес к пещерам и к живущим там существам, — Ури-Тейр поднял ладони и изобразил крылья летучих мышей. — Одни раз я навестил гнездо кобольдов в обществе сеньора Пня. А вот как вам заручиться их помощью, я не знаю, тем более если надо, чтобы они потрудились. Ведь они ленивы, ненадежны и предпочитают играть с людьми шутки. И очень неприятные, если вы причините им боль. И принуждать кобольдов — затея опасная.
Внезапно его лицо стало растерянным. И голос Тейра вырвался из его собственного рта, произнося слова с трудом, медленно, невнятно;
— Подкупить их. Материнское молоко. Они за него все сделают!
Его рот широко открылся, закрылся, и Ури вернулся в некотором удивлении.
— Это сработает лучше, чем кража дойной козы! Им не часто предлагают подобное угощение! Они к вам валом повалят!
— Но где нам взять… Как все запутывается!
— Странно… — Взгляд Ури-Тейра был теперь устремлен в пространство. — То, что я способен видеть теперь. Больше. Меньше. По-другому. Стены точно стеклянные. Камень словно вода. Но я вижу кобольдов в их теневой форме внутри породы, и они кажутся таким плотными! Люди... вы в вашей плоти... совсем как прежде тени — искаженные, отъединенные, недостижимые. Но только не сейчас, глядя этими глазами. Так приятно увидеть вас всех еще раз. — Он улыбнулся, но тут же стал угрюмым. Все вы, кроме Вителли. Его тень плотна внутри его плоти. Плотна и темна. Его я страшусь. — Ури-Тейр испустил долгий вздох. — Ты должна торопиться. Даже в эту минуту Вителли приближается к тому, чтобы заключить твоего отца в свое кольцо. Это как поединок. И мастер Бенефорте проигрывает! А подчинив своей воле дух твоего отца, Вителли завладеет всем его могуществом и всеми знаниями. А кто усомнится в способности мастера Бенефорте возобладать над его собственными заклинаниями — твоим заклинанием, нашим заклинанием?
— Когда Вителли собирается отлить кольцо? — напряженно спросила Фьяметта. — Ты знаешь? Ты можешь сказать?
— Сегодня вечером.
— Сегодня вечером! Ах, нет! Ты можешь увидеть батюшку, говорить с ним? Скажи ему…
Но лицо Ури-Тейра болезненно исказилось, с его губ сорвалось последнее жалобное:
— Не могу больше! Прощайте… — И он, задыхаясь, упал навзничь, вновь Тейр и только Тейр. — Господи! Господи! — Он почти рыдал.
— — Было больно? — с тревогой спросила Фьяметта.
— Больно? — Тейр в недоумении помотал головой, остекленевшие глаза закатывались. — Мне тошно. Ури… Ури больно. Вителли причинил ему боль.
— Нам можно пошевелиться? — спросил Тич шепотом. — Не опасно?
— Да, это кончилось, — кивнула Фьяметта. Тич выставил вперед ноги, согнулся, потянулся, а Руберта начала одергивать свои многочисленные юбки.
— Нет, — вдруг спохватилась Фьяметта, — все только начинается. А времени так мало! И все так запуталось. А солдаты Ферранте могут явиться сюда в любую минуту, и... о… — Она задрожала, почти потеряв власть над собой.
— Мы все сделаем шаг за шагом, Фьяметта, — сказал Тейр. — И последний не покажется таким уж большим, едва будет сделан первый. А какой первый? Медь. Для этого нам нужны кобольды. А для этого нам нужно... э... хм… — Он, нахмурившись, уставился на потолок.
— Не думаю, что кормилица упадет с неба, — язвительно заметила Фьяметта, проследив его взгляд. — Во всяком случае, не такая, которая охотно даст грудь мерзкому демончику из глубины камня. А мы не можем просить об этом живую душу без ее согласия. И значит, мы должны открыть, чем занимаемся. А тогда, если она не согласится, то может выдать нас…
— Ах, дети вы дети! — фыркнула Руберта, и Фьяметта обернулась к ней, удивленная сухостью ее тона.
— По-вашему, только вы одни страдаете из-за этих бед? — осведомилась домоправительница. — Солдаты Ферранте уже много дней шляются по городу, наживая ему врагов. Они ведут себя не как гвардия нового сеньора, а буйствуют, будто завоеватели. Я могу найти десяток женщин, таких несчастных, что они согласятся на куда более плохое, лишь бы нанести ответный удар. Предоставь это мне, девочка. — Кряхтя, Руберта поднялась с пола и уперла руки в бока. — Я бы и сама это сделала, но я четыре года назад согласилась стать домоправительницей твоего батюшки и перестала кормить. Да и старовата я уже для такого. Но это обязанности не для жеманниц. Не понимаю, почему девушек приучают жеманничать — тем, кто боится загрязнить свои ручки, никакая женская работа не подойдет. — Она сердито кивнула и промаршировала из комнаты с неумолимым видом.
Тич поднял брови, словно его насмешила или по крайней мере поставила в тупик ее воинственность.
— Не смей так смотреть на нее, — резко сказала Фьяметта. — Две ночи назад пьяные солдаты Ферранте надругались над ее племянницей. Схватили прямо на улице, когда ей пришлось выйти из дома, потому что им есть было нечего, И она все еще лежала в постели, рыдала, вся набитая, вся в синяках, когда я пришла туда на рассвете за Рубертой. Вся их семья вне себя.
Тич смущенно поежился. Тейр перевел дух и поднялся на ноги:
— Тич, пока ждем, давай-ка начнем укладывать дрова в печь. И перенесем туда оловянные слитки.
— Ладно. — Тич вскочил. Фьяметта поникла, совсем измученная.
— Ах, Тейр, мне кажется, будто я скатила камешек с вершины одной из ваших гор, и смотрю, как он ударился в два других камня, и они покатились, и ударили пять камней… Сегодня вечером на кого-то обрушится гора. Не на нас ли?
— На Ферранте, я уж постараюсь. — Он протянул ей руку, она сжала ее, и он поднял ее на ноги с такой легкостью, словно соломенную куклу.
Фьяметта нагнулась и взяла драгоценную книгу.
— Мне следует еще поучить заклинание. И собрать необходимые символы. Из дома нам лучше выходить пореже. Дым из печки Руберты объяснят тем, что страж Стряпает себе еду, но что случится, когда мы запалим горн для отливки? Он нас выдаст.
— К тому времени скорее всего уже смеркнется, ведь полдень миновал, — заметил Тейр. И тебе необходимо немного отдохнуть.
— Да.
Теперь для половинчатых усилий и сомнений места не оставалось. Фьяметта расправила плечи. Она будет плясать на вершине этой валящейся горы или все они будут погребены под обвалом. «Да смилуется над нами Бог. Аминь».
***
В дверь с улицы постучали. Конечно, Руберта: ее обычный громовой удар, а затем три нетерпеливых отрывистых стука. Фьяметта побежала из большой мастерской открыть ей. День клонился к вечеру. Конечно, Руберта отсутствовала не так уж и долго, если вспомнить, насколько щекотливыми и сложными были ее поиски, но Фьяметта считала каждую минуту, все больше отчаиваясь. Где уж тут до спокойствия и упорядоченности мыслей, приличествующих мастеру магу перед наложением важнейшего заклятия, уныло думала Фьяметта. Но ведь она же и не мастер маг! Только бы Руберта не забыла про сушеную руту…
Тич, не знакомый со стуком Руберты, тоже примчался в прихожую, сжимая нож. Фьяметта махнула, чтобы он шел работать, и отодвинула засов на дубовой двери. Распахнув ее, она увидела Руберту в чепце с шалью на плечах, с корзиной и большим кувшином в руках. Рядом с ней безмолвно стояла высокая женщина в длинном плаще с капюшоном, затенявшим ей лицо. Руберта успокоительно кивнула Фьяметте, как бы говоря: «Ну вот, я свое дело сделала!» Фьяметта жестом пригласила женщину войти, а потом заперла дверь и заложила засов.
— Добрый вам день, — сказала Фьяметта женщине. Дама, женщине, а не девушке. В ее черных волосах серебрились седые пряди, а волосы были заплетены в косу и защиплены на затылке. Дама, решила затем Фьяметта: ее одежда была столь же прекрасно сшита, как платья самой Фьяметты, которые украли лозимонцы.
— Спасибо, что вы пришли. Благослови вас Бог! Руберта объяснила… Ах, простите, меня зовут… Руберта предостерегающе подняла палец:
— Мы уговорились не называть ничьих имен. Разумно! Фьяметта кивнула:
— Ну, мне вряд ли удастся остаться неизвестной, но вы останетесь безымянной, если вам так угодно, А меня называйте Фьяметтой. — Та кивнула. — Так Руберта объяснила, о чем мы вас просим?
Уж конечно, эта дама не кормилица!
— Да. Я поручила своего маленького свекрови и хорошо поела.
— А я купила хорошего пива, — добавила Руберта, поднимая кувшин. — Чтобы ей было чем подкреплять силы.
— Но Руберта объяснила, кого мы просим вас покормить? — настойчиво спросила Фьяметта, чтобы удостовериться.
— Да. Демона камня, гнома, кобольда, хоть самого дьявола, называйте, как хотите, лишь бы это отозвалось вечной мукой для Уберто Ферранте. — Ее лицо горело той же ненавистью, какую Фьяметта уже не раз видела в глазах монтефольцев. — Лозимонцы убили моего мужа в первый же день Они закололи моего первенца, моего сыночка, моего цветущего юношу два дня назад в уличной стычке. А второго и третьего моего ребенка уже давно унесла чума. Остался только младенчик, и теперь у меня больше детей не будет! — Она стиснула руки, Фьяметта опустилась на колени и поцеловала их обе.
— Значит, вы так же готовы, как и я. — Она встала. — Пойдемте.
Она повела их через внутренний дворик к кухне, обойдя стороной скованного лозимонца, который теперь бодрствовал снова с кляпом во рту. Он угрожающе рванулся к ним, а когда цепь его остановила, скроил насмешливую рожу. Высокая женщина подобрала свой плащ — не из страха, но словно он был прокаженным, и бросила на него прямой испепеляющий взгляд. Несмотря на оковы, он умудрился ответить непристойным жестом, но тут появился Тейр, поигрывая молотом, и солдат угрюмо сел у столба.
Тейр и Тич проводили женщин в кухню, и Тейр поднял крышку подполья.
Фьяметта зажгла фонарь и помогла женщине спуститься в овощной погреб, помещение вдвое меньше кухни с полками и каменными кувшинами по стенам. Тейр также спустился по узким крутым ступенькам. Руберта и Тич тревожно следили за ними сверху. Фьяметта поставила стоймя ящик, и женщина опустилась на него изящно, словно в бархатное кресло.
Стены были обложены булыжником, полом служила утрамбованная земля, но под ней ощущалась твердость камня — почва Монтефольи была скудной. Фьяметта поставила фонарь и присела на корточки рядом с Тейром, который смотрел на стену так, словно видел сквозь камень. Однако какой бы прозрачной она ни была для духа Ури, Фьяметте внутрь заглянуть не удалось. Тейр прижал ладони к шершавой поверхности и наклонил голову, будто прислушиваясь.
— Помажьте камень молоком, — попросил он затем. Безымянная дама поднялась, расстегнула корсаж и нагнулась, чтобы брызнуть молоком туда, куда он указывал. Фьяметта размазала капли и с отчаянием позвала:
— Эй, кобольд, кобольд, кобольд!
— Ты же не бездомных кошек скликаешь! — насмешливо сказал Тич, заглядывая поглубже. — Почему ты не прочтешь какого-нибудь заклинания?
Уязвленная даже больнее оттого, что она и сама подумала о том же, Фьяметта огрызнулась:
— Если ты такой умный, сам прочитай! Эй, кобольд, кобольд, кобольд! Сумрак. Тусклый неверный свет фонаря, безмолвие. Ни даже топотка крысы или шороха таракана. Они ждали. Ждали. Ждали, — Нет — помогло, — буркнул Тич, покусывая палец. Фьяметта с тревогой посмотрела на высокую женщину:
— Еще чуточку.
— Я не тороплюсь, — сказала та. Терпеливое ожидание мести в ее голосе обжигало, точно кислота. Даже Тич присмирел.
— Эй!!! Кобольд, кобольд, кобольд, — снова попробовала Фьяметта, и Тич скривился, словно такое жутко обычное, неколдовское отсутствие даже намека на ритуал глубоко его оскорбляло. Тут глаза у него полезли па лоб.
На стене извивались темные фигурки, сползая по булыжникам. Не порождение мерцающего света фонаря. Два... три... четыре — шесть корявых человечков. Казалось, не они отбрасывают тени, а тени отбрасывают их. Они бесшумно столпились около сидящей на ящике высокой женщины. Самый смелый подергал ее за юбку и наклонил голову с робкой, но хитрой улыбкой.
— Дама? — пропищал он. — Добрая дама . Она ответила ему спокойным взглядом.
— Вы получите молоко, — сказал Тейр. — Но не сразу.
— А тебе что за дело, мастер металльщик? — спросил вожак кобольдов, нахмурился и выпятил костлявую грудку.
— Он говорит за меня, — тихо произнесла высокая женщина. Кобольд сник и пожал плечами, словно говоря: «Это я так!» Блестящие черные глазки жадно впивались в нес.
— В саду замка Монтефольи, — сказал Тейр, — сложены медные чушки. Каждый из вас, кто поможет перенести их через землю во двор этого дома, получит позволение пить, сколько он... она... оно пожелает. Когда вся медь будет тут. И не раньше.
Друзья. Помощники. Руберта и Тич сидели друг против друга по сторонам двойной фигуры, которую она начертила мелом на полу. По одной оси было положено тело Ури. Повинуясь нелепому неизвинительному порыву, она подсунула ему под голову подушку, словно он спал. Но он не был похож на спящего. Серая окостенелость неопровержимо свидетельствовала о смерти.
На другой оси, скрестив ноги, сидел Тейр, испуганный, но полный решимости. Ставни на окнах были закрыты и заперты, и свечи в важнейших точках фигуры озаряли комнату не только символически, но и вполне реально.
— Если кто-то хочет отказаться, лучше сделать это сейчас.
Тич и Руберта покачали головами, одинаково крепко сжав губы.
— Я готов, — мужественно объявил Тейр. «Мы все помешались!» — подумала Фьяметта. Ну что же, если так, их до этого довел Ферранте. Так зле? плодит зло. «Но тут не все зло. Я не принуждаю душу Ури. Я только молю ее». Она еще раз прочла указания в заметках своего отца. Если он ничего не упустил, то она помнит все.
— Ты уверена, что мне не надо ничего делать самому? — спросил Тейр.
— Ничего в... в прямом смысле. Думаю, это окажется нелегко. Ты должен будешь уступить власть над собой. — Фьяметта поразмыслила. — Ты должен по-настоящему доверять своему... своему гостю…
Тейр покачал головой, печально улыбнувшись:
— Любому другому... гостю — нет. Ури — да.
— Да. — Она прикусила губу. — Аббат Монреале приступает к каждому заклинанию с молитвой. Здесь это выглядит немного лицемерным, но…
Молиться, но как? Нельзя же просить о благословении их намерения… Фьяметта склонила голову, и ее помощники последовали ее примеру.
— Во имя Иисуса Христа и Пресвятой Девы Марии молим тебя. Господи, помилуй нас! Господи, помилуй нас! Господи, помилуй нас всех.
— Аминь! — прошелестело по комнате. И к ним присоединилось тревожное, безгласное.
Фьяметта последний раз взглянула на заметки, написанные кудрявым латинским почерком ее отца. Словесная часть заклинания была короткой. Она перебрала в уме все слоги, проверяя каждый, и вдруг ее озарило. Суть заклинания заключалась не в латыни, а в субструктуре мысли… Может быть, латынь служит только уловкой, чтобы помешать неучам обрести власть? И ведь Ури не говорил по-латыни, только по-немецки, по-итальянски, да еще мог объясниться с французскими солдатами. Но сейчас, конечно, не время для проверок.
И в любом случае губы ее уже произносили слова, мост звуков, переброшенный через комбинации, секунду за секундой удерживаемые в ее мозгу. Меловые линии служили просто напоминанием о их системе.
— Ури, войди! — И это магические слова? Такие простые и прямые? Ее порывистость испортила заклинание. Придется начать с начала…
Тейр дернулся, его глаза расширились, губы полураскрылись. Плечи, сутулившиеся отчасти от усталости, а отчасти по привычке скрадывать свой рост в неумолимо низких туннелях рудника, выпрямились, расправились, Как у солдата на параде. Поспешное, жадное, почти отчаянное овладение телом.
— Фьяметта, я здесь. — Голос был Тейра, но с выговором и интонациями Ури, утратившими резкость после долгих лет на юге. А глаза... его глаза были внимательными, блестящими и гневными, такими гневными! — Оставаться трудно. Поторопись!
— Ах Ури, мне так жалко, что тебя убили!
— Но и вполовину не так жалко, как мне! — Этот проблеск мрачной шутливости принадлежал только Ури. Его гнев был обращен не на нее. — А вина моя! Я отвлекла тебя своим криком!
— Не ты, а то, что выпало из этой проклятой подставки. Мерзость!
Узел сожалений и раскаяния, стягивавший ее сердце, расслабился. Глаза Ури-Тейра закрылись.
— Благословляю тебя, брат, за то, что ты вырвал меня из рук некромантов. — Глаза сильнее зажмурились, словно от нескончаемой муки. — Я так старался воспрепятствовать им. Но они... действуют подло.
— Еще бы! — слабым голосом произнесла Фьяметта. — Да помилует тебя Всемогущий Бог!
— В этом темном месте трудно думать о Боге. Некоторые обретают его в тюремных подземельях, в рудниках, словно краски, шум и суета жизни ослепляют их, и лишь во мраке они способны видеть ясно. Но я пришел слишком поздно и попал не в твое подземелье, Тень Вителли — это тьма, пустая тьма без Бога. — Его лицо окаменело при воспоминании об этой пустоте, об этой тьме, — Ш-ш-ш, теперь все хорошо! («Ну, навряд ли!» — подумала Фьяметта, посмотрев на серый труп.) — Но можешь ли ты, посмеешь ли ты снова противостоять ему?
Ури-Тейр вздрогнул:
— Вителли?
— Да, но на этот раз у него не будет такого большого преимущества, Ури… Мы нашли заклинание моего батюшки, замечательное заклинание. Вместо того, чтобы заключить твой дух в кольцо, мне кажется, с помощью этого заклинания мы можем открыть тебе доступ в великого Персея. Он же как-никак был тобой, если не считать лица и рябины. Тело не из плоти, но из бронзы, неуязвимое, обладающее колоссальной силой. Наверное, ненадолго, хотя, думаю, с помощью моего огненного заклинания я смогу какое-то время сохранять его горячим и подвижным. И в течение этого времени у тебя будет возможность, неповторяемая возможность, нанести ответный удар Ферранте и Вителли. Я не могу... не хочу как-либо принуждать тебя или связывать. Но буду молить тебя. Ури, помоги нам.
— Открой мне путь к этой цели, — выдохнул Ури-Тейр, — и я полечу ей навстречу. Великая колдунья! Сандрино доверил мне свою жизнь. И я стоял, точно деревенский дурачок, разинув рот, пока Ферранте отнимал ее. Я не сдержал свою клятву, меня застали врасплох, и я опозорен. Ах, Фьяметта, мне следовало бы предусмотреть предательство, ведь я не доверял Ферранте! Смыть мое бесчестье кровью Ферранте! Я бы пожертвовал душой ради этого!
— Не говори так! — в ужасе вскричала Фьяметта. — Этого я не хочу. Но если крестоносцы могли быть воинами Господними, почему не можешь ты? Вителли хуже любого сарацина. Но для этого нам требуется еще помощь. Для такой отливки батюшка нанял бы десять сильных помощников. А нас только четверо... нет, трое. Я ведь буду творить заклинание. Ты был там, в замке, ты не знаешь, как сеньор Пия принудил кобольдов помогать ему?
— У сеньора Пия давняя дружба с народцем недр. Вот почему они так и кишат вокруг замка. Их объединял взаимный интерес к пещерам и к живущим там существам, — Ури-Тейр поднял ладони и изобразил крылья летучих мышей. — Одни раз я навестил гнездо кобольдов в обществе сеньора Пня. А вот как вам заручиться их помощью, я не знаю, тем более если надо, чтобы они потрудились. Ведь они ленивы, ненадежны и предпочитают играть с людьми шутки. И очень неприятные, если вы причините им боль. И принуждать кобольдов — затея опасная.
Внезапно его лицо стало растерянным. И голос Тейра вырвался из его собственного рта, произнося слова с трудом, медленно, невнятно;
— Подкупить их. Материнское молоко. Они за него все сделают!
Его рот широко открылся, закрылся, и Ури вернулся в некотором удивлении.
— Это сработает лучше, чем кража дойной козы! Им не часто предлагают подобное угощение! Они к вам валом повалят!
— Но где нам взять… Как все запутывается!
— Странно… — Взгляд Ури-Тейра был теперь устремлен в пространство. — То, что я способен видеть теперь. Больше. Меньше. По-другому. Стены точно стеклянные. Камень словно вода. Но я вижу кобольдов в их теневой форме внутри породы, и они кажутся таким плотными! Люди... вы в вашей плоти... совсем как прежде тени — искаженные, отъединенные, недостижимые. Но только не сейчас, глядя этими глазами. Так приятно увидеть вас всех еще раз. — Он улыбнулся, но тут же стал угрюмым. Все вы, кроме Вителли. Его тень плотна внутри его плоти. Плотна и темна. Его я страшусь. — Ури-Тейр испустил долгий вздох. — Ты должна торопиться. Даже в эту минуту Вителли приближается к тому, чтобы заключить твоего отца в свое кольцо. Это как поединок. И мастер Бенефорте проигрывает! А подчинив своей воле дух твоего отца, Вителли завладеет всем его могуществом и всеми знаниями. А кто усомнится в способности мастера Бенефорте возобладать над его собственными заклинаниями — твоим заклинанием, нашим заклинанием?
— Когда Вителли собирается отлить кольцо? — напряженно спросила Фьяметта. — Ты знаешь? Ты можешь сказать?
— Сегодня вечером.
— Сегодня вечером! Ах, нет! Ты можешь увидеть батюшку, говорить с ним? Скажи ему…
Но лицо Ури-Тейра болезненно исказилось, с его губ сорвалось последнее жалобное:
— Не могу больше! Прощайте… — И он, задыхаясь, упал навзничь, вновь Тейр и только Тейр. — Господи! Господи! — Он почти рыдал.
— — Было больно? — с тревогой спросила Фьяметта.
— Больно? — Тейр в недоумении помотал головой, остекленевшие глаза закатывались. — Мне тошно. Ури… Ури больно. Вителли причинил ему боль.
— Нам можно пошевелиться? — спросил Тич шепотом. — Не опасно?
— Да, это кончилось, — кивнула Фьяметта. Тич выставил вперед ноги, согнулся, потянулся, а Руберта начала одергивать свои многочисленные юбки.
— Нет, — вдруг спохватилась Фьяметта, — все только начинается. А времени так мало! И все так запуталось. А солдаты Ферранте могут явиться сюда в любую минуту, и... о… — Она задрожала, почти потеряв власть над собой.
— Мы все сделаем шаг за шагом, Фьяметта, — сказал Тейр. — И последний не покажется таким уж большим, едва будет сделан первый. А какой первый? Медь. Для этого нам нужны кобольды. А для этого нам нужно... э... хм… — Он, нахмурившись, уставился на потолок.
— Не думаю, что кормилица упадет с неба, — язвительно заметила Фьяметта, проследив его взгляд. — Во всяком случае, не такая, которая охотно даст грудь мерзкому демончику из глубины камня. А мы не можем просить об этом живую душу без ее согласия. И значит, мы должны открыть, чем занимаемся. А тогда, если она не согласится, то может выдать нас…
— Ах, дети вы дети! — фыркнула Руберта, и Фьяметта обернулась к ней, удивленная сухостью ее тона.
— По-вашему, только вы одни страдаете из-за этих бед? — осведомилась домоправительница. — Солдаты Ферранте уже много дней шляются по городу, наживая ему врагов. Они ведут себя не как гвардия нового сеньора, а буйствуют, будто завоеватели. Я могу найти десяток женщин, таких несчастных, что они согласятся на куда более плохое, лишь бы нанести ответный удар. Предоставь это мне, девочка. — Кряхтя, Руберта поднялась с пола и уперла руки в бока. — Я бы и сама это сделала, но я четыре года назад согласилась стать домоправительницей твоего батюшки и перестала кормить. Да и старовата я уже для такого. Но это обязанности не для жеманниц. Не понимаю, почему девушек приучают жеманничать — тем, кто боится загрязнить свои ручки, никакая женская работа не подойдет. — Она сердито кивнула и промаршировала из комнаты с неумолимым видом.
Тич поднял брови, словно его насмешила или по крайней мере поставила в тупик ее воинственность.
— Не смей так смотреть на нее, — резко сказала Фьяметта. — Две ночи назад пьяные солдаты Ферранте надругались над ее племянницей. Схватили прямо на улице, когда ей пришлось выйти из дома, потому что им есть было нечего, И она все еще лежала в постели, рыдала, вся набитая, вся в синяках, когда я пришла туда на рассвете за Рубертой. Вся их семья вне себя.
Тич смущенно поежился. Тейр перевел дух и поднялся на ноги:
— Тич, пока ждем, давай-ка начнем укладывать дрова в печь. И перенесем туда оловянные слитки.
— Ладно. — Тич вскочил. Фьяметта поникла, совсем измученная.
— Ах, Тейр, мне кажется, будто я скатила камешек с вершины одной из ваших гор, и смотрю, как он ударился в два других камня, и они покатились, и ударили пять камней… Сегодня вечером на кого-то обрушится гора. Не на нас ли?
— На Ферранте, я уж постараюсь. — Он протянул ей руку, она сжала ее, и он поднял ее на ноги с такой легкостью, словно соломенную куклу.
Фьяметта нагнулась и взяла драгоценную книгу.
— Мне следует еще поучить заклинание. И собрать необходимые символы. Из дома нам лучше выходить пореже. Дым из печки Руберты объяснят тем, что страж Стряпает себе еду, но что случится, когда мы запалим горн для отливки? Он нас выдаст.
— К тому времени скорее всего уже смеркнется, ведь полдень миновал, — заметил Тейр. И тебе необходимо немного отдохнуть.
— Да.
Теперь для половинчатых усилий и сомнений места не оставалось. Фьяметта расправила плечи. Она будет плясать на вершине этой валящейся горы или все они будут погребены под обвалом. «Да смилуется над нами Бог. Аминь».
***
В дверь с улицы постучали. Конечно, Руберта: ее обычный громовой удар, а затем три нетерпеливых отрывистых стука. Фьяметта побежала из большой мастерской открыть ей. День клонился к вечеру. Конечно, Руберта отсутствовала не так уж и долго, если вспомнить, насколько щекотливыми и сложными были ее поиски, но Фьяметта считала каждую минуту, все больше отчаиваясь. Где уж тут до спокойствия и упорядоченности мыслей, приличествующих мастеру магу перед наложением важнейшего заклятия, уныло думала Фьяметта. Но ведь она же и не мастер маг! Только бы Руберта не забыла про сушеную руту…
Тич, не знакомый со стуком Руберты, тоже примчался в прихожую, сжимая нож. Фьяметта махнула, чтобы он шел работать, и отодвинула засов на дубовой двери. Распахнув ее, она увидела Руберту в чепце с шалью на плечах, с корзиной и большим кувшином в руках. Рядом с ней безмолвно стояла высокая женщина в длинном плаще с капюшоном, затенявшим ей лицо. Руберта успокоительно кивнула Фьяметте, как бы говоря: «Ну вот, я свое дело сделала!» Фьяметта жестом пригласила женщину войти, а потом заперла дверь и заложила засов.
— Добрый вам день, — сказала Фьяметта женщине. Дама, женщине, а не девушке. В ее черных волосах серебрились седые пряди, а волосы были заплетены в косу и защиплены на затылке. Дама, решила затем Фьяметта: ее одежда была столь же прекрасно сшита, как платья самой Фьяметты, которые украли лозимонцы.
— Спасибо, что вы пришли. Благослови вас Бог! Руберта объяснила… Ах, простите, меня зовут… Руберта предостерегающе подняла палец:
— Мы уговорились не называть ничьих имен. Разумно! Фьяметта кивнула:
— Ну, мне вряд ли удастся остаться неизвестной, но вы останетесь безымянной, если вам так угодно, А меня называйте Фьяметтой. — Та кивнула. — Так Руберта объяснила, о чем мы вас просим?
Уж конечно, эта дама не кормилица!
— Да. Я поручила своего маленького свекрови и хорошо поела.
— А я купила хорошего пива, — добавила Руберта, поднимая кувшин. — Чтобы ей было чем подкреплять силы.
— Но Руберта объяснила, кого мы просим вас покормить? — настойчиво спросила Фьяметта, чтобы удостовериться.
— Да. Демона камня, гнома, кобольда, хоть самого дьявола, называйте, как хотите, лишь бы это отозвалось вечной мукой для Уберто Ферранте. — Ее лицо горело той же ненавистью, какую Фьяметта уже не раз видела в глазах монтефольцев. — Лозимонцы убили моего мужа в первый же день Они закололи моего первенца, моего сыночка, моего цветущего юношу два дня назад в уличной стычке. А второго и третьего моего ребенка уже давно унесла чума. Остался только младенчик, и теперь у меня больше детей не будет! — Она стиснула руки, Фьяметта опустилась на колени и поцеловала их обе.
— Значит, вы так же готовы, как и я. — Она встала. — Пойдемте.
Она повела их через внутренний дворик к кухне, обойдя стороной скованного лозимонца, который теперь бодрствовал снова с кляпом во рту. Он угрожающе рванулся к ним, а когда цепь его остановила, скроил насмешливую рожу. Высокая женщина подобрала свой плащ — не из страха, но словно он был прокаженным, и бросила на него прямой испепеляющий взгляд. Несмотря на оковы, он умудрился ответить непристойным жестом, но тут появился Тейр, поигрывая молотом, и солдат угрюмо сел у столба.
Тейр и Тич проводили женщин в кухню, и Тейр поднял крышку подполья.
Фьяметта зажгла фонарь и помогла женщине спуститься в овощной погреб, помещение вдвое меньше кухни с полками и каменными кувшинами по стенам. Тейр также спустился по узким крутым ступенькам. Руберта и Тич тревожно следили за ними сверху. Фьяметта поставила стоймя ящик, и женщина опустилась на него изящно, словно в бархатное кресло.
Стены были обложены булыжником, полом служила утрамбованная земля, но под ней ощущалась твердость камня — почва Монтефольи была скудной. Фьяметта поставила фонарь и присела на корточки рядом с Тейром, который смотрел на стену так, словно видел сквозь камень. Однако какой бы прозрачной она ни была для духа Ури, Фьяметте внутрь заглянуть не удалось. Тейр прижал ладони к шершавой поверхности и наклонил голову, будто прислушиваясь.
— Помажьте камень молоком, — попросил он затем. Безымянная дама поднялась, расстегнула корсаж и нагнулась, чтобы брызнуть молоком туда, куда он указывал. Фьяметта размазала капли и с отчаянием позвала:
— Эй, кобольд, кобольд, кобольд!
— Ты же не бездомных кошек скликаешь! — насмешливо сказал Тич, заглядывая поглубже. — Почему ты не прочтешь какого-нибудь заклинания?
Уязвленная даже больнее оттого, что она и сама подумала о том же, Фьяметта огрызнулась:
— Если ты такой умный, сам прочитай! Эй, кобольд, кобольд, кобольд! Сумрак. Тусклый неверный свет фонаря, безмолвие. Ни даже топотка крысы или шороха таракана. Они ждали. Ждали. Ждали, — Нет — помогло, — буркнул Тич, покусывая палец. Фьяметта с тревогой посмотрела на высокую женщину:
— Еще чуточку.
— Я не тороплюсь, — сказала та. Терпеливое ожидание мести в ее голосе обжигало, точно кислота. Даже Тич присмирел.
— Эй!!! Кобольд, кобольд, кобольд, — снова попробовала Фьяметта, и Тич скривился, словно такое жутко обычное, неколдовское отсутствие даже намека на ритуал глубоко его оскорбляло. Тут глаза у него полезли па лоб.
На стене извивались темные фигурки, сползая по булыжникам. Не порождение мерцающего света фонаря. Два... три... четыре — шесть корявых человечков. Казалось, не они отбрасывают тени, а тени отбрасывают их. Они бесшумно столпились около сидящей на ящике высокой женщины. Самый смелый подергал ее за юбку и наклонил голову с робкой, но хитрой улыбкой.
— Дама? — пропищал он. — Добрая дама . Она ответила ему спокойным взглядом.
— Вы получите молоко, — сказал Тейр. — Но не сразу.
— А тебе что за дело, мастер металльщик? — спросил вожак кобольдов, нахмурился и выпятил костлявую грудку.
— Он говорит за меня, — тихо произнесла высокая женщина. Кобольд сник и пожал плечами, словно говоря: «Это я так!» Блестящие черные глазки жадно впивались в нес.
— В саду замка Монтефольи, — сказал Тейр, — сложены медные чушки. Каждый из вас, кто поможет перенести их через землю во двор этого дома, получит позволение пить, сколько он... она... оно пожелает. Когда вся медь будет тут. И не раньше.