Страница:
Незаметное, но нескончаемое, как сердцебиение, шестое чувство Тейра вело его через двор к двери слуг. На этот раз он пошел в сторону от кухни по полутемному каменному коридору, который привел его к массивной двери. На перевернутом бочонке сидел лозимонец с коротким мечом на боку. Рядом к стене была прислонена пика.
Он вперил взгляд в Тейра и схватился за меч.
— Чего тебе тут нужно, малый?
— Я... новый литейщик сеньора Ферранте. Мне... надо осмотреть решетку и всякое такое внизу, и доложить мессеру Вителли, какие требуются починки.
Более правдоподобной лжи он придумать не сумел. Если она не поможет… Тейр взглянул на пику. «Ури, я иду!» — А, да! Я знаю, про какую темницу тебе говорили. — Страж многозначительно кивнул. — Сейчас я тебя провожу.
Он встал с бочонка и распахнул дверь. С каменной лестницы за ней донесся крик. По ступенькам с фонарем поднимался еще один лозимонец. Увидев вверху своего товарища, он остановился перевести дух.
— Карло! Помешанный опять выбрался. Будь начеку!
— Он сюда не поднимется.
— Ну так прячется где-то внизу. Будем искать.
— Пока не найдете, я дверь запру. — Он сделал знак Тейру спускаться. — Тут рабочий сеньора, пришел проверить темницу.
— Ладно. — Второй лозимонец кивнул и начал спускаться. Тейр последовал за ним в полном недоумении. Но поскрипывание его кожаных подошв по шершавому камню при каждом шаге укрепляло в нем уверенность. «Вниз, да. Этим путем» У него за спиной в сумраке захлопнулась тяжелая дверь и железный засов с лязгом вошел в скобу.
На втором повороте коридора тесаные камни стен сменились сплошным природным песчаником. Коридор сузился. Еще поворот — и они оказались в небольшом помещении с нужником. Выходившее на озеро зарешеченное окно, впускавшее вечерний свет, явно было пробито в обрыве под садовой стеной. Туда же выходил и косой желоб нужника.
Дальше коридор стал ниже и вел теперь мимо дверей из вертикальных железных прутьев. Железные их петли были глубоко врезаны в песчаник. А внутри темниц виднелись зарешеченные окошечки, так что они были не такими душными, сырыми и гнусными, как предполагал Тейр. Благодаря сквозным дверям они хорошо проветривалась. Но зато были переполнены — по четыре-пять человек в каждой. Тейр замедлил шаг, пытаясь разглядеть лица, фигуры… Всего Ферранте держал здесь двадцать пленников. Ури среди них не оказалось…
— Эй ты, сюда! — Солдат оглянулся, нахмурясь, и Тейр поспешил нагнать его. Влево ответвлялся еще один коридор и вел... наверх в замок? Слишком темно, чтобы разглядеть. Солдат указал на пустую темницу в конце ряда. — Вот эта.
— А что не так? — спросил Тейр. От остальных она отличалась только тем, что в ней никого не было.
— А ничего, хоть об заклад побьюсь, — загадочно ответил солдат. — Магия, вот что я скажу. Магия и безумие. — Он мрачно подергал дверь, так что она затряслась на петлях, снял с пояса ключ и отпер ее. — Видишь? Как есть заперта. А помешанный, думается... улетел.
Тейр боязливо вошел в темницу. Ему вдруг представилось, как солдат с криком «ага, попался, лазутчик!» захлопывает за ним дверь. Но тот только почесал нос и услужливо поднял фонарь повыше. Тейр подошел к квадратной дыре оконца, пощупал, потом подергал прутья в нем. Они не шелохнулись. Оконце, собственно, было миниатюрным туннелем, пробитым в камне, имевшим длину фута два. За ним в сизых сумерках поблескивал кусочек озера. На лоскутке неба мерцала одна звездочка. Тейр поспешно отдернул руку: из трещины выскочила сколопендра, заскользила по камню и скрылась за дальним краем отверстия.
Тейр оглядел беленые стены. Помещение было тесным, но не чересчур. Человеку даже более высокому, чем Тейр, хватило бы места растянуться на обычном соломенном тюфяке, а Тейр и выпрямившись не задел макушкой потолок. Стены выглядели массивными и сплошными. Тейр изнывал под взглядом солдата. «Да уйди же ты»! Он был близко — близко от Ури! Если бы ему хоть ненадолго остаться без надзора!
В коридоре послышались грубые голоса, смешиваясь с какими-то странными звуками... со смехом? Раздался пронзительный визг «иии-иии-иии!» — А, изловили! — Лозимонец скроил рожу. — Далеко не ушел. Но как он все-таки выбрался? — Покачав головой, он попятился из темницы. Тейр пошел за ним, подгоняемый темнотой, которая словно засочилась из стен, едва фонарь перестал их освещать.
Двое лозимонцев волокли по коридору пожилого мужчину, довольно дородного. Вероятно, в прошлом он выглядел благообразно и величаво. Разорванная грязная бархатная туника по колено и шелковые чулки-трико указывали на высокое положение, седеющие волосы — на почтенный возраст. Но теперь нечесаные волосы торчали во все стороны, заросшие пегой щетиной щеки ввалились, покрасневшие глаза глубоко ушли в темные глазницы. Он снова завизжал и замахал кистями рук, зажатых в мертвой хватке солдат.
— Где вы его отыскали? — спросил солдат с фонарем.
— Опять внизу, — пропыхтел один из державших, совсем еще юнец. — В том же самом углу. Сначала мы его как-то не приметили, а когда проходили там во второй раз, гляжу — вон он, корчился у стены… Господи! Может, он и вправду скидывается нетопырем.
— Типун тебе на язык! Из-за тебя он снова начнет, — перебил его товарищ, их сержант, но было уже поздно. Лицо пленника возбужденно побагровело, он задергался и забормотал какую-то невнятицу.
— Нетопырь. Нетопырь. В нетопыре суть. Черный Вителли поддельный нетопырь, а я — настоящий. Улечу. Улечу от вас, и вас повесят. Улечу к моей жене, и вам меня не остановить... грязное отребье! Убийцы! — Заговорщицкая ухмылка на его лице сменилась бешеной яростью, и он принялся вырываться и брыкаться уже всерьез. Его втолкнули в темницу и захлопнули дверь.
Он ударил в нее плечом под рваным бархатом, потом еще и еще, а двое солдат навалились на нее со своей стороны, сержант всунул ключ в замок — с третьей попытки — и повернул его. Замок щелкнул, и лозимонцы с облегчением передели дух.
Безумец продолжал биться в дверь и испускать пронзительный визг, видимо, подражая писку нетопыря, или кружил, трясясь всем телом и взмахивая руками, точно разворачивал нетопыриные крылья. Выглядело это нелепо, но Тейру не было смешно. По изможденному лицу под визг катились слезы, дыхание клокотало в истерзанном горле.
— Улечу. Улечу. Улечу… — Наконец он умолк, скорчился на полу, потом сел, бессильно рыдая.
— Кто этот бедняга? — прошептал Тейр, глядя сквозь решетку.
— Был кастеляном покойного герцога, сеньор Пия. — Сержант пожал плечами, все еще не отдышавшись после недавней схватки. — Думается, боль и кровь сдвинули ему мозги. И не слишком ему нравится, что он сидит под замком в собственной темнице, можешь мне поверить.
— Да только не подолгу сидит, в том-то и беда, — пробормотал молодой. — Но вот как он умудряется? Вителли клянется, что в замке нет ни следа магии.
При имени секретаря глаза пленника сверкнули, и растерявшийся Тейр перехватил раскаленный, совершенно ясный, полный ненависти взгляд, но глаза тотчас опустились и бормотание возобновилось. «Он правда сумасшедший или притворяется?» Или и то и другое? Странная мысль! Но во всяком случае, понятно, почему его держат одного, хотя остальные темницы набиты битком.
Тейр осмотрел решетчатую дверь. Прутья смазаны жиром и не тронуты ржавчиной. Петли прочно вделаны в камень. Он простукал все прутья. Все, как следует — ни пустот, ни желобков, указывающих, что их можно сдвинуть. В замках он понимал мало, но этот, казалось, был в полном порядке.
— Мы все это проверяли, — нетерпеливо сказал солдат с фонарем.
— А ключа у него нет? Вы его обыскали? И темницу?
— Два раза. Донага раздевали.
— Донага. Э… А он не мог... то есть... э... вы не…
— Нет, в задницу он ключа не прятал, — сказал сержант со смешком. — И не проглатывал, чтобы срыгнуть. — (Тейр решил не спрашивать, откуда он это знает.) — Просто кому-то придется сторожить его и днем и ночью, — продолжал сержант.
— Мне надо сходить за ужином, — опасливо сказал молодой.
Сержант смерил его зловещим сержантским взглядом, но пожал плечами.
— Нам везде не хватает людей. Попрошу капитана, чтобы нам дали кого-нибудь из выздоравливающих. Дело нетрудное. Сиди себе на скамье напротив двери и смотри. Ну и не спи, конечно.
— Ну, я тут внизу ни за что не заснул бы! — с чувством сказал молодой солдат.
— Пауков боишься, — съязвил его товарищ с фонарем. — Или крыс? В генуэзской тюрьме мы крыс поджаривали и ели.
— И пауков жарили с чесночком и колесной смазкой, не иначе, — огрызнулся молодой, видимо, уязвленный новым упоминанием о мужестве и стойкости, о которых он, конечно, успел наслышаться предостаточно. — О пауках я и не думаю, а вот в стенах что-то прячется. Жуть какая-то.
Тейра встревожило, что никто не возразил, не сказал, что, мол, с пьяных глаз чего не почудится.
— Оставьте мне фонарь, — предложил Тейр, и я за ним присмотрю. Может, соображу, как он это проделывал.
Кастелян теперь сидел на полу, поджав под себя ноги, раскачивался из стороны в сторону и глядел в пустоту. Лицо у него стало каменным.
Сержант кивнул, и солдат отдал фонарь Тейру.
— Только близко не подходи. Он тебя ухватит сквозь прутья.
— Я закричу.
— А если он тебя за горло схватит?
Солдаты вернулись к своим обязанностям. Под наблюдением сержанта, державшего взведенный арбалет, они вносили ведра с едой в темницы и забирали ведра, служившие ночными горшками, относили их в нужник и опорожняли. Впрочем, никто из пленников в этот вечер как будто не помышлял о том, чтобы напасть на своих стражей или бежать.
Тейр некоторое время следил за раскачивающимся кастеляном, потом прислонился к стене напротив двери и закрыл глаза. Теперь он не так уж и нуждался в фонаре. Добраться до цели он мог бы и не открывая глаз. Она стучалась ему в голову, близко-близко. «Вниз, вниз».
Когда солдаты ушли в дальний конец коридора и скрылись из вида в помещении с нужником, Тейр взял фонарь и, бесшумно ступая, свернул в темноту бокового коридора. Стены задевали его плечи, а проход, казалось, вел вверх, в замок. На миг он усомнился в своем подземном путеводном чувстве — фонарь отбрасывал перед ним круг оранжевого света на каменный пол, наклон которого был несомненен. Но тут он увидел ступеньки — одна лестница вела вверх, другая вниз. Он начал спускаться. В узком помещении оказались четыре двери, все деревянные и тяжелые. Две не были заперты, но не они были ему нужны. Тейр ощущал это всем своим существом, но все-таки заглянул внутрь. Кладовые. Лари с мукой, бочонки с вином, покрытые густой пылью... запасы на случай осады, будь то враг или непогода. Свет фонаря вызвал ответные зеленые искры в углу — там пробежала крыса. Углы затягивали фестоны паутины. Пауки были меньше крыс, но все-таки не настолько меньше, как хотелось бы Тейру.
Он вернулся в коридор. Вот эта дверь. Он снова ее подергал. Бесполезно Тогда он попытался выломать се ударом плеча. Железный замок застонал, но выдержал Почему он не забрал у рабочих какие-нибудь инструменты, не спрятал их под туникой, прежде чем пойти на поиски? Если сходить за ними, сможет ли он вернуться, обмануть солдат второй раз? И через какое время солдаты наверху заметят его отсутствие? «Теперь. Теперь или никогда! Ури, я здесь».
Он присел на корточки, стараясь не разбередить занывшую рану, и тихонько прошептал в черноту под дверью:
— Ури? Ури?
«Почему я боюсь ответа?» Ощущение, что кто-то стиснул его внутренности, не имело никакого отношения к ране.
Пыль на полу у его носа задвигалась, закружилась. Но ниоткуда не тянуло сквозняком. Тейр торопливо выпрямился, и боль обожгла его по шву. Он пятился, пока не уперся в стену, которая показалась ему холоднее льда. Он подавил крик и стоял молча с бешено бьющимся сердцем. «Подожди и увидишь».
Пыль завивалась все выше и выше, и блестевшие в свете фонаря пылинки стягивались в знакомую смутную фигуру… Большой головной убор, вьющаяся борода… «Не думай о нем, как о призраке. Думай о нем как... как о своем будущем тесте!» — растерянно приказывал себе Тейр.
— Привет вам, — прошептал Тейр. Учтивость и паника стискивали ему горло. — М... мастер Бенефорте. Я пришел…
Намек на головной убор словно наклонился в легком поклоне.
Тейр указал на замок:
— Не могли бы вы помочь?..
Насколько мертвый маг способен управляться с материальными предметами? Не в этом ли тайна исчезновений сумасшедшего кастеляна? Такое объяснение немногим отличалось от предположения, что сеньор Пия превращался в нетопыря и проскальзывал между прутьями.
Призрачная фигура словно повела плечами, как человек, готовящийся к трудному делу. Сложенное из пылинок лицо будто сморщилось в ожидании боли. Миг приготовлений, затем пыль собралась воедино и упала. Внутри замка послышался скрежет металла, стих, раздался снова. Лязг — и дверь открылась на ширину пальца. И тишина. Каменное безмолвие.
Тейр перевел дух, протянул руку и распахнул дверь. Крепко сжимая фонарь, он переступил порог и тихонько прикрыл ее за собой.
Это помещение было больше кладовых, и в нем было такое же оконное отверстие, как в темницах над ним, пропускавшее свежий воздух. К одной стене был придвинут стол на козлах, а на нем в беспорядке теснились ящички, флаконы, книги, пергаменты. Все это навело Тейра на воспоминание о магической рабочей комнате аббата Монреале. Среди бумаг стояла подставка под ноги в виде резного сундучка с кожаным верхом. В двух железных канделябрах торчали наполовину сгоревшие толстые восковые свечи. Прекрасное освещение для того, что творится по ночам. Тейр осторожно извлек сальный огарок из фонаря и зажег часть их. Только тогда он заставил себя пройти через комнату и посмотреть на то, что лежало у дальней стены.
Два продолговатых ящика рядом, каждый на козлах, длиной футов в шесть, сбитые из нетесаных сосновых досок. Сосновую крышку каждого удерживала на месте всего одна веревка, стягивающая ящик посередине.
Тейр осторожно потрогал одну веревку. Она не взвилась, не затянулась у него на шее, не оказалась заклятой как-то иначе. Он дернул скользящий узел, и веревка упала на пол. У Тейра не было тряпицы за пазухой, чтобы прижать к носу, а потому он просто затаил дыхание и сдвинул крышку.
Ну… Собственно, он этого и ждал. Тело мастера Бенефорте, все еще завернутое в ту же реднину, в которой его коптили, лежало на ложе из сверкающей крупной соли. У Тейра вдруг возникло неясное недоумение: почему призрак всегда являлся в одежде, какая была на нем в миг смерти, а не в этом почти прозрачном саване, более подходящем для привидения. Может, бархатный придворный наряд был его любимым. Запах не оказался таким скверным, как он опасался, — главным образом стойкий и почти приятный запах яблоневой древесины. И все же… Тейр пересчитал жаркие летние дни. Конечно, Ферранте (или Вителли) прибегнул к сильному заклятию, предохраняющему от разложения. Бородатое прокопченное лицо казалось оледеневшим. Никакой призрак не мог бы оживить этот тяжелый плотный прах, как оживлял невесомые дым или пыль. Тейр поискал у себя в сердце суеверный страх, но тело перед ним вызывало сострадание, а не ужас. Истерзанный нагой старик, потерявший все, даже свое тщеславие. Тейр вновь укрыл его сосновой крышкой.
Почти против воли он повернулся и дернул узел веревки на втором ящике, потом помедлил, собирая все свое... нет, не мужество, а упование. «Может, это не Ури. В последние дни в Монтефолье погибло много людей». Еще миг он мог уповать. А потом — узнает.
«Ты уже знаешь. Ты знал с самого начала». И — нет! «Это не может быть он!» В приливе решимости Тейр сдвинул крышку.
Из покрова соли выступало лицо его брата — знакомое и такое чужое! Прекрасные черты остались прежними, не были изуродованы. Но веселый дух, блеск и кипение, желания и честолюбие, быстрый ум... каким пустым было это чужое, заострившееся, бледное лицо без них. «Он умер в муках». Только это и сохраняло застывшее лицо.
Тейр посмотрел на нагое тело. В груди чернела зияющая рана, в сравнении с которой ноющий порез на животе Тейра был язвящей насмешкой. «Он умер быстро. Много дней назад». Ну, хотя бы половину терзаний от мыслей, как страдает Ури в темнице, можно забыть. «Если бы ты мог подождать, брат. Продержаться. Я же шел к тебе. Я…» Терзаний, чтобы заполнить пустоту, было более чем достаточно. Зачем Ферранте эта комната и все ее странное содержимое? Чувствуя, что лицо у него онемело, почти как у брата, Тейр еще раз обошел комнату. На свободном пространстве пола на середине виднелись следы мела и еще чего-то ему неизвестного. Да, черная некромантия, чернее не бывает. Тейр мрачно вытащил из-за пазухи тамбуринчик, прошептал магическую формулу и, встав на цыпочки, нашел для него укромное место на высокой полке за флаконом. Ну вот. Уж этот не даст скучать слушающим монахам Монреале!
Он вернулся к брату и впервые коснулся холодного лица. Только скорлупа, пустая внутри. Ури ушел. Во всяком случае, покинул этот прах. Но далеко ли? Тейр смотрел — и ничего вокруг не видел, внезапно поняв, что оба терзавших его страха были правдой. Ури умер. И Ури был пленником в этом жутком месте. «Как мне освободить тебя, брат?» Приглушенные отголоски громового баса, шелестящее эхо смешка донеслись из-за двери. В ужасе Тейр задвинул крышку на ящике Ури, больно защемив большой палец, лишь бы она не стукнула. Спастись уже поздно? Он вертел головой, выискивая, где бы спрятаться.
Внезапно свечи разом погасли без малейшего дуновения ветерка и комната погрузилась во мрак, который ничуть не рассеивало отраженное озером мерцание звезд за узкой амбразурой. Рука (Тейр не сомневался, что не увидел бы ее и при дневном свете) ухватила его за плечо.
— Ложись, малый! — Шепот у него над ухом, которого не коснулось даже легкое дыхание.
Слишком перепуганный, чтобы возразить, он встал на четвереньки и заполз под стол. Стукнула закрывшаяся дверь, щелкнул, запираясь замок. Тейр вжался в стену, и в руку ему всунулся комок ткани, будто нос собаки, которая хочет, чтобы ее приласкали. Легкой, мягкой, как тонкое полотно, и он укрылся ею с головой.
Настоящий тяжелый ключ заскрежетал в замке, и он снова щелкнул, отпираясь. Тейр выглянул из-под ткани на скользящий круг желтого света от фонаря в чьей-то руке. Солдаты разыскивают его?
По полу прошагали две пары ног — в сапогах и мягких туфлях.
«Уж лучше бы солдаты!» — подумал он, съеживаясь от страшной догадки.
В каменных стенах глухим эхом отозвался голос мессера Вителли:
— Пахнет горячим воском, ваша милость.
Он вперил взгляд в Тейра и схватился за меч.
— Чего тебе тут нужно, малый?
— Я... новый литейщик сеньора Ферранте. Мне... надо осмотреть решетку и всякое такое внизу, и доложить мессеру Вителли, какие требуются починки.
Более правдоподобной лжи он придумать не сумел. Если она не поможет… Тейр взглянул на пику. «Ури, я иду!» — А, да! Я знаю, про какую темницу тебе говорили. — Страж многозначительно кивнул. — Сейчас я тебя провожу.
Он встал с бочонка и распахнул дверь. С каменной лестницы за ней донесся крик. По ступенькам с фонарем поднимался еще один лозимонец. Увидев вверху своего товарища, он остановился перевести дух.
— Карло! Помешанный опять выбрался. Будь начеку!
— Он сюда не поднимется.
— Ну так прячется где-то внизу. Будем искать.
— Пока не найдете, я дверь запру. — Он сделал знак Тейру спускаться. — Тут рабочий сеньора, пришел проверить темницу.
— Ладно. — Второй лозимонец кивнул и начал спускаться. Тейр последовал за ним в полном недоумении. Но поскрипывание его кожаных подошв по шершавому камню при каждом шаге укрепляло в нем уверенность. «Вниз, да. Этим путем» У него за спиной в сумраке захлопнулась тяжелая дверь и железный засов с лязгом вошел в скобу.
На втором повороте коридора тесаные камни стен сменились сплошным природным песчаником. Коридор сузился. Еще поворот — и они оказались в небольшом помещении с нужником. Выходившее на озеро зарешеченное окно, впускавшее вечерний свет, явно было пробито в обрыве под садовой стеной. Туда же выходил и косой желоб нужника.
Дальше коридор стал ниже и вел теперь мимо дверей из вертикальных железных прутьев. Железные их петли были глубоко врезаны в песчаник. А внутри темниц виднелись зарешеченные окошечки, так что они были не такими душными, сырыми и гнусными, как предполагал Тейр. Благодаря сквозным дверям они хорошо проветривалась. Но зато были переполнены — по четыре-пять человек в каждой. Тейр замедлил шаг, пытаясь разглядеть лица, фигуры… Всего Ферранте держал здесь двадцать пленников. Ури среди них не оказалось…
— Эй ты, сюда! — Солдат оглянулся, нахмурясь, и Тейр поспешил нагнать его. Влево ответвлялся еще один коридор и вел... наверх в замок? Слишком темно, чтобы разглядеть. Солдат указал на пустую темницу в конце ряда. — Вот эта.
— А что не так? — спросил Тейр. От остальных она отличалась только тем, что в ней никого не было.
— А ничего, хоть об заклад побьюсь, — загадочно ответил солдат. — Магия, вот что я скажу. Магия и безумие. — Он мрачно подергал дверь, так что она затряслась на петлях, снял с пояса ключ и отпер ее. — Видишь? Как есть заперта. А помешанный, думается... улетел.
Тейр боязливо вошел в темницу. Ему вдруг представилось, как солдат с криком «ага, попался, лазутчик!» захлопывает за ним дверь. Но тот только почесал нос и услужливо поднял фонарь повыше. Тейр подошел к квадратной дыре оконца, пощупал, потом подергал прутья в нем. Они не шелохнулись. Оконце, собственно, было миниатюрным туннелем, пробитым в камне, имевшим длину фута два. За ним в сизых сумерках поблескивал кусочек озера. На лоскутке неба мерцала одна звездочка. Тейр поспешно отдернул руку: из трещины выскочила сколопендра, заскользила по камню и скрылась за дальним краем отверстия.
Тейр оглядел беленые стены. Помещение было тесным, но не чересчур. Человеку даже более высокому, чем Тейр, хватило бы места растянуться на обычном соломенном тюфяке, а Тейр и выпрямившись не задел макушкой потолок. Стены выглядели массивными и сплошными. Тейр изнывал под взглядом солдата. «Да уйди же ты»! Он был близко — близко от Ури! Если бы ему хоть ненадолго остаться без надзора!
В коридоре послышались грубые голоса, смешиваясь с какими-то странными звуками... со смехом? Раздался пронзительный визг «иии-иии-иии!» — А, изловили! — Лозимонец скроил рожу. — Далеко не ушел. Но как он все-таки выбрался? — Покачав головой, он попятился из темницы. Тейр пошел за ним, подгоняемый темнотой, которая словно засочилась из стен, едва фонарь перестал их освещать.
Двое лозимонцев волокли по коридору пожилого мужчину, довольно дородного. Вероятно, в прошлом он выглядел благообразно и величаво. Разорванная грязная бархатная туника по колено и шелковые чулки-трико указывали на высокое положение, седеющие волосы — на почтенный возраст. Но теперь нечесаные волосы торчали во все стороны, заросшие пегой щетиной щеки ввалились, покрасневшие глаза глубоко ушли в темные глазницы. Он снова завизжал и замахал кистями рук, зажатых в мертвой хватке солдат.
— Где вы его отыскали? — спросил солдат с фонарем.
— Опять внизу, — пропыхтел один из державших, совсем еще юнец. — В том же самом углу. Сначала мы его как-то не приметили, а когда проходили там во второй раз, гляжу — вон он, корчился у стены… Господи! Может, он и вправду скидывается нетопырем.
— Типун тебе на язык! Из-за тебя он снова начнет, — перебил его товарищ, их сержант, но было уже поздно. Лицо пленника возбужденно побагровело, он задергался и забормотал какую-то невнятицу.
— Нетопырь. Нетопырь. В нетопыре суть. Черный Вителли поддельный нетопырь, а я — настоящий. Улечу. Улечу от вас, и вас повесят. Улечу к моей жене, и вам меня не остановить... грязное отребье! Убийцы! — Заговорщицкая ухмылка на его лице сменилась бешеной яростью, и он принялся вырываться и брыкаться уже всерьез. Его втолкнули в темницу и захлопнули дверь.
Он ударил в нее плечом под рваным бархатом, потом еще и еще, а двое солдат навалились на нее со своей стороны, сержант всунул ключ в замок — с третьей попытки — и повернул его. Замок щелкнул, и лозимонцы с облегчением передели дух.
Безумец продолжал биться в дверь и испускать пронзительный визг, видимо, подражая писку нетопыря, или кружил, трясясь всем телом и взмахивая руками, точно разворачивал нетопыриные крылья. Выглядело это нелепо, но Тейру не было смешно. По изможденному лицу под визг катились слезы, дыхание клокотало в истерзанном горле.
— Улечу. Улечу. Улечу… — Наконец он умолк, скорчился на полу, потом сел, бессильно рыдая.
— Кто этот бедняга? — прошептал Тейр, глядя сквозь решетку.
— Был кастеляном покойного герцога, сеньор Пия. — Сержант пожал плечами, все еще не отдышавшись после недавней схватки. — Думается, боль и кровь сдвинули ему мозги. И не слишком ему нравится, что он сидит под замком в собственной темнице, можешь мне поверить.
— Да только не подолгу сидит, в том-то и беда, — пробормотал молодой. — Но вот как он умудряется? Вителли клянется, что в замке нет ни следа магии.
При имени секретаря глаза пленника сверкнули, и растерявшийся Тейр перехватил раскаленный, совершенно ясный, полный ненависти взгляд, но глаза тотчас опустились и бормотание возобновилось. «Он правда сумасшедший или притворяется?» Или и то и другое? Странная мысль! Но во всяком случае, понятно, почему его держат одного, хотя остальные темницы набиты битком.
Тейр осмотрел решетчатую дверь. Прутья смазаны жиром и не тронуты ржавчиной. Петли прочно вделаны в камень. Он простукал все прутья. Все, как следует — ни пустот, ни желобков, указывающих, что их можно сдвинуть. В замках он понимал мало, но этот, казалось, был в полном порядке.
— Мы все это проверяли, — нетерпеливо сказал солдат с фонарем.
— А ключа у него нет? Вы его обыскали? И темницу?
— Два раза. Донага раздевали.
— Донага. Э… А он не мог... то есть... э... вы не…
— Нет, в задницу он ключа не прятал, — сказал сержант со смешком. — И не проглатывал, чтобы срыгнуть. — (Тейр решил не спрашивать, откуда он это знает.) — Просто кому-то придется сторожить его и днем и ночью, — продолжал сержант.
— Мне надо сходить за ужином, — опасливо сказал молодой.
Сержант смерил его зловещим сержантским взглядом, но пожал плечами.
— Нам везде не хватает людей. Попрошу капитана, чтобы нам дали кого-нибудь из выздоравливающих. Дело нетрудное. Сиди себе на скамье напротив двери и смотри. Ну и не спи, конечно.
— Ну, я тут внизу ни за что не заснул бы! — с чувством сказал молодой солдат.
— Пауков боишься, — съязвил его товарищ с фонарем. — Или крыс? В генуэзской тюрьме мы крыс поджаривали и ели.
— И пауков жарили с чесночком и колесной смазкой, не иначе, — огрызнулся молодой, видимо, уязвленный новым упоминанием о мужестве и стойкости, о которых он, конечно, успел наслышаться предостаточно. — О пауках я и не думаю, а вот в стенах что-то прячется. Жуть какая-то.
Тейра встревожило, что никто не возразил, не сказал, что, мол, с пьяных глаз чего не почудится.
— Оставьте мне фонарь, — предложил Тейр, и я за ним присмотрю. Может, соображу, как он это проделывал.
Кастелян теперь сидел на полу, поджав под себя ноги, раскачивался из стороны в сторону и глядел в пустоту. Лицо у него стало каменным.
Сержант кивнул, и солдат отдал фонарь Тейру.
— Только близко не подходи. Он тебя ухватит сквозь прутья.
— Я закричу.
— А если он тебя за горло схватит?
Солдаты вернулись к своим обязанностям. Под наблюдением сержанта, державшего взведенный арбалет, они вносили ведра с едой в темницы и забирали ведра, служившие ночными горшками, относили их в нужник и опорожняли. Впрочем, никто из пленников в этот вечер как будто не помышлял о том, чтобы напасть на своих стражей или бежать.
Тейр некоторое время следил за раскачивающимся кастеляном, потом прислонился к стене напротив двери и закрыл глаза. Теперь он не так уж и нуждался в фонаре. Добраться до цели он мог бы и не открывая глаз. Она стучалась ему в голову, близко-близко. «Вниз, вниз».
Когда солдаты ушли в дальний конец коридора и скрылись из вида в помещении с нужником, Тейр взял фонарь и, бесшумно ступая, свернул в темноту бокового коридора. Стены задевали его плечи, а проход, казалось, вел вверх, в замок. На миг он усомнился в своем подземном путеводном чувстве — фонарь отбрасывал перед ним круг оранжевого света на каменный пол, наклон которого был несомненен. Но тут он увидел ступеньки — одна лестница вела вверх, другая вниз. Он начал спускаться. В узком помещении оказались четыре двери, все деревянные и тяжелые. Две не были заперты, но не они были ему нужны. Тейр ощущал это всем своим существом, но все-таки заглянул внутрь. Кладовые. Лари с мукой, бочонки с вином, покрытые густой пылью... запасы на случай осады, будь то враг или непогода. Свет фонаря вызвал ответные зеленые искры в углу — там пробежала крыса. Углы затягивали фестоны паутины. Пауки были меньше крыс, но все-таки не настолько меньше, как хотелось бы Тейру.
Он вернулся в коридор. Вот эта дверь. Он снова ее подергал. Бесполезно Тогда он попытался выломать се ударом плеча. Железный замок застонал, но выдержал Почему он не забрал у рабочих какие-нибудь инструменты, не спрятал их под туникой, прежде чем пойти на поиски? Если сходить за ними, сможет ли он вернуться, обмануть солдат второй раз? И через какое время солдаты наверху заметят его отсутствие? «Теперь. Теперь или никогда! Ури, я здесь».
Он присел на корточки, стараясь не разбередить занывшую рану, и тихонько прошептал в черноту под дверью:
— Ури? Ури?
«Почему я боюсь ответа?» Ощущение, что кто-то стиснул его внутренности, не имело никакого отношения к ране.
Пыль на полу у его носа задвигалась, закружилась. Но ниоткуда не тянуло сквозняком. Тейр торопливо выпрямился, и боль обожгла его по шву. Он пятился, пока не уперся в стену, которая показалась ему холоднее льда. Он подавил крик и стоял молча с бешено бьющимся сердцем. «Подожди и увидишь».
Пыль завивалась все выше и выше, и блестевшие в свете фонаря пылинки стягивались в знакомую смутную фигуру… Большой головной убор, вьющаяся борода… «Не думай о нем, как о призраке. Думай о нем как... как о своем будущем тесте!» — растерянно приказывал себе Тейр.
— Привет вам, — прошептал Тейр. Учтивость и паника стискивали ему горло. — М... мастер Бенефорте. Я пришел…
Намек на головной убор словно наклонился в легком поклоне.
Тейр указал на замок:
— Не могли бы вы помочь?..
Насколько мертвый маг способен управляться с материальными предметами? Не в этом ли тайна исчезновений сумасшедшего кастеляна? Такое объяснение немногим отличалось от предположения, что сеньор Пия превращался в нетопыря и проскальзывал между прутьями.
Призрачная фигура словно повела плечами, как человек, готовящийся к трудному делу. Сложенное из пылинок лицо будто сморщилось в ожидании боли. Миг приготовлений, затем пыль собралась воедино и упала. Внутри замка послышался скрежет металла, стих, раздался снова. Лязг — и дверь открылась на ширину пальца. И тишина. Каменное безмолвие.
Тейр перевел дух, протянул руку и распахнул дверь. Крепко сжимая фонарь, он переступил порог и тихонько прикрыл ее за собой.
Это помещение было больше кладовых, и в нем было такое же оконное отверстие, как в темницах над ним, пропускавшее свежий воздух. К одной стене был придвинут стол на козлах, а на нем в беспорядке теснились ящички, флаконы, книги, пергаменты. Все это навело Тейра на воспоминание о магической рабочей комнате аббата Монреале. Среди бумаг стояла подставка под ноги в виде резного сундучка с кожаным верхом. В двух железных канделябрах торчали наполовину сгоревшие толстые восковые свечи. Прекрасное освещение для того, что творится по ночам. Тейр осторожно извлек сальный огарок из фонаря и зажег часть их. Только тогда он заставил себя пройти через комнату и посмотреть на то, что лежало у дальней стены.
Два продолговатых ящика рядом, каждый на козлах, длиной футов в шесть, сбитые из нетесаных сосновых досок. Сосновую крышку каждого удерживала на месте всего одна веревка, стягивающая ящик посередине.
Тейр осторожно потрогал одну веревку. Она не взвилась, не затянулась у него на шее, не оказалась заклятой как-то иначе. Он дернул скользящий узел, и веревка упала на пол. У Тейра не было тряпицы за пазухой, чтобы прижать к носу, а потому он просто затаил дыхание и сдвинул крышку.
Ну… Собственно, он этого и ждал. Тело мастера Бенефорте, все еще завернутое в ту же реднину, в которой его коптили, лежало на ложе из сверкающей крупной соли. У Тейра вдруг возникло неясное недоумение: почему призрак всегда являлся в одежде, какая была на нем в миг смерти, а не в этом почти прозрачном саване, более подходящем для привидения. Может, бархатный придворный наряд был его любимым. Запах не оказался таким скверным, как он опасался, — главным образом стойкий и почти приятный запах яблоневой древесины. И все же… Тейр пересчитал жаркие летние дни. Конечно, Ферранте (или Вителли) прибегнул к сильному заклятию, предохраняющему от разложения. Бородатое прокопченное лицо казалось оледеневшим. Никакой призрак не мог бы оживить этот тяжелый плотный прах, как оживлял невесомые дым или пыль. Тейр поискал у себя в сердце суеверный страх, но тело перед ним вызывало сострадание, а не ужас. Истерзанный нагой старик, потерявший все, даже свое тщеславие. Тейр вновь укрыл его сосновой крышкой.
Почти против воли он повернулся и дернул узел веревки на втором ящике, потом помедлил, собирая все свое... нет, не мужество, а упование. «Может, это не Ури. В последние дни в Монтефолье погибло много людей». Еще миг он мог уповать. А потом — узнает.
«Ты уже знаешь. Ты знал с самого начала». И — нет! «Это не может быть он!» В приливе решимости Тейр сдвинул крышку.
Из покрова соли выступало лицо его брата — знакомое и такое чужое! Прекрасные черты остались прежними, не были изуродованы. Но веселый дух, блеск и кипение, желания и честолюбие, быстрый ум... каким пустым было это чужое, заострившееся, бледное лицо без них. «Он умер в муках». Только это и сохраняло застывшее лицо.
Тейр посмотрел на нагое тело. В груди чернела зияющая рана, в сравнении с которой ноющий порез на животе Тейра был язвящей насмешкой. «Он умер быстро. Много дней назад». Ну, хотя бы половину терзаний от мыслей, как страдает Ури в темнице, можно забыть. «Если бы ты мог подождать, брат. Продержаться. Я же шел к тебе. Я…» Терзаний, чтобы заполнить пустоту, было более чем достаточно. Зачем Ферранте эта комната и все ее странное содержимое? Чувствуя, что лицо у него онемело, почти как у брата, Тейр еще раз обошел комнату. На свободном пространстве пола на середине виднелись следы мела и еще чего-то ему неизвестного. Да, черная некромантия, чернее не бывает. Тейр мрачно вытащил из-за пазухи тамбуринчик, прошептал магическую формулу и, встав на цыпочки, нашел для него укромное место на высокой полке за флаконом. Ну вот. Уж этот не даст скучать слушающим монахам Монреале!
Он вернулся к брату и впервые коснулся холодного лица. Только скорлупа, пустая внутри. Ури ушел. Во всяком случае, покинул этот прах. Но далеко ли? Тейр смотрел — и ничего вокруг не видел, внезапно поняв, что оба терзавших его страха были правдой. Ури умер. И Ури был пленником в этом жутком месте. «Как мне освободить тебя, брат?» Приглушенные отголоски громового баса, шелестящее эхо смешка донеслись из-за двери. В ужасе Тейр задвинул крышку на ящике Ури, больно защемив большой палец, лишь бы она не стукнула. Спастись уже поздно? Он вертел головой, выискивая, где бы спрятаться.
Внезапно свечи разом погасли без малейшего дуновения ветерка и комната погрузилась во мрак, который ничуть не рассеивало отраженное озером мерцание звезд за узкой амбразурой. Рука (Тейр не сомневался, что не увидел бы ее и при дневном свете) ухватила его за плечо.
— Ложись, малый! — Шепот у него над ухом, которого не коснулось даже легкое дыхание.
Слишком перепуганный, чтобы возразить, он встал на четвереньки и заполз под стол. Стукнула закрывшаяся дверь, щелкнул, запираясь замок. Тейр вжался в стену, и в руку ему всунулся комок ткани, будто нос собаки, которая хочет, чтобы ее приласкали. Легкой, мягкой, как тонкое полотно, и он укрылся ею с головой.
Настоящий тяжелый ключ заскрежетал в замке, и он снова щелкнул, отпираясь. Тейр выглянул из-под ткани на скользящий круг желтого света от фонаря в чьей-то руке. Солдаты разыскивают его?
По полу прошагали две пары ног — в сапогах и мягких туфлях.
«Уж лучше бы солдаты!» — подумал он, съеживаясь от страшной догадки.
В каменных стенах глухим эхом отозвался голос мессера Вителли:
— Пахнет горячим воском, ваша милость.
Глава 11
Фьяметта протерла слипающиеся глаза и вскинула руки, потягиваясь, чтобы прогнать сонливость. Разбавленное вино и хлеб, которыми она поужинала, были не настолько обильной трапезой, чтобы ввергнуть с сон, но всю прошлую ночь она проворочалась с боку на бок, шурша соломой, тревожась за Тейра, слушая шорохи, кашель и храп своих соседок в тесноте их спального помещения. Не говоря уж о блохах! Она в кровь расчесала локоть.
Рабочая комната аббата Монреале дышала теплом, которое стены впитали в течение дня, а сияние единственной свечи рядом с ней было золотистым и уютным. Она поерзала по жесткой крышке бочонка, на котором примостилась, положила локти на стол и опустила подбородок на сложенные руки. На подносе перед ней три маленьких тамбуринчика — три рта в пару к маленьким ушам, которые взял Тейр, — хранили упорное молчание. А может быть, их сила уже иссякла? Да нет, за день она так наловчилась подновлять заклятия, что делала это, не замечая, словно бы рассеянно напевая себе под нос. Они ничего не сообщали, потому что им нечего было сообщить.
Она услышала, как за дверью кабинета аббат Монреале умолк, откашлялся, прошелся взад-вперед и продолжал диктовать брату Амброзу. Письмо к епископу Савойскому, сообщающее об их отчаянном положении, взывающее о помощи — если не военной, то магической. Бесполезное письмо. Как Монреале думает его отослать? День прошел в зловещей горячечной тишине, даже без обычных ругательств и обмена выстрелами из арбалетов между осаждающими и защитниками монастыря на стенах. К воротам не подъехал новый вестник, новый герольд, не искали приюта новые беженцы. Никого и ничего. Будто руки сеньора Ферранте сжимали их все крепче, душили.
Она смотрела на пергаментные кружочки и мысленно приказывала им заговорить. Три другие сегодня ожили — два днем, а один в сумерках, когда она уходила поужинать. Трое монахов унесли их к себе в кельи, где сидели с пером и бумагой наготове, чтобы записать все важное. Ну, надо надеяться, они тоже успешно перебарывают сон. Но как бы то ни было, вечером Тейр был все еще жив и свободен.
Она подавила зевок. Если Монреале заглянет сюда и увидит, что она клюет носом, он отошлет ее спать, и следующей вести от Тейра она не услышит. Почему большой дурень не сообразил сказать что-нибудь в ухо-тамбуринчик, когда приводил его в действие, не сообщил о себе? Она скрипнула зубами, справившись с новым зевком. Белые кружочки пергамента плавали у нее перед глазами.
И вдруг один из них вспыхнул. Другого слова Фьяметта не нашла, хотя увидела нечто иное. Глубоко вздохнув от облегчения, она выпрямилась. Тамбуринчик донес до ее напряженного слуха голос Тейра, шептавший латинские слова, скверно произнося их. «Скажи мне что-нибудь, Тейр!» Но раздался только шорох, точно на полке что-то подвинули. По каменному полу протопали шаги, и воцарилась грустная задумчивая тишина. Фьяметта отчаянно пыталась вообразить, что крылось за этими звуками. Каменный пол, гулкое эхо... комната из камня? Вырубленная в скале темница герцога? Истинное второе зрение или самообман? Ее рука дернула ремешок на шее, извлекла львиное кольцо из теплого тайничка между грудями и стиснула его. Что видит Тейр? «Да говори же, швейцарский олух!» Но басистый голос, который внезапно донесся из тамбурина, не был голосом Тейра. Слов она не разобрала. Затем теноровый смешок, приглушенный стук, торопливые шаги, бряканье, шорох. В голове у нее зазвучали слова, но уловила она их не слухом: «Ложись, малый!» Она в ужасе окаменела. Ее отец? Скрип открывающейся двери, незнакомый высокий голос:
— Пахнет горячим воском, ваша милость.
Ваша милость?! Где Тейр? Успел уйти? Сердце у нее бешено заколотилось.
— От твоего фонаря, Никколо!
Скучающий бас принадлежал сеньору Ферранте — в его романском выговоре нельзя было ошибиться.
Она услышала глухой стук, словно что-то тяжелое поставили на деревянный стол.
— Не думаю, — возразил голос… Никколо? — Свечи еще теплые. — И сразу же:
— О-ох! — Шарканье мягких подошв, словно кто-то неожиданно отпрянул.
— Это ты сделал, Никколо? — с интересом осведомился Ферранте.
— Нет!
Ферранте бесчувственно усмехнулся:
— Бенефорте опять взялся за свои фокусы. — И его голос насмешливо продолжал, а воображение Фьяметты добавило ироничный поклон. — Благодарю тебя, слуга мой, что осветил мой путь.
Посасывание. Обожженных пальцев?
— Он еще не наш слуга, — проворчал Никколо — Аббат Монреале, — зашептала Фьяметта, но тут же напомнила себе, что звук передается от маленького уха ко рту и только. — А что, если это можно изменить? — Отец Монреале! — закричала она. — Скорей идите! Сам сеньор Ферранте!
Из кабинета вбежал Монреале. Позади него шаркнуло, об пол грохнулся стул, был поставлен на ножки, и появился брат Амброз, все еще сжимая запачканное чернилами перо. Оба нагнулись над подносом с тамбуринчиками.
— Ты уверена? — спросил Монреале.
— Его голос я запомнила на пиру. А голоса второго не знаю. Ферранте называет его Никколо. По-моему, они в помещении под замком.
— Амброз, смени ее! — Монреале кивнул на рот-тамбуринчик.
«Я пишу не хуже него, отче!» Фьяметта одернула себя, промолчала и передала поддержание заклятия Амброзу. Его губы беззвучно зашевелились, и он опустился на бочонок.
— Так насколько, — спросил голос Ферранте, — мы осмелимся придать ему сил, прежде чем я действительно подчиню его своей власти?
— Его надо кормить, — угрюмо ответил Никколо. — И само кормление приближает его к нам. Все предусмотрено. Не спорю, я предпочел бы, чтобы мы отыскали его чертовы записи о кольцах с духами. Мы бы легче всего овладели им с помощью его собственной магии. Но навряд ли он знает много больше моего. И скоро он будет наш.
— Чем скорее, тем лучше. Хватит с меня этой полуночной возни! — И Ферранте выразительно сплюнул.
— Великие свершения требуют некоторых жертв, ваша милость. Повесьте эти три мешка на те крючья. Будьте особенно осторожны с кожаным.
— Поостерегусь.
Шелест, шорохи, пока эти двое располагали те таинственные предметы, которые принесли с собой. Глаза аббата Монреале сощурились, а губы полуоткрылись от напряжения: он, как и Фьяметта, пытался отгадать, какие действия кроются за этими звуками.
— Да говорите же, чтоб вам провалиться! — пробормотал он.
— Теперь бы послать голубку! — вздохнул Амброз.
— Они — дневные птицы. А отправлять нетопыря нет времени, да он бы услышал и увидел немногим больше этого. Шшш! — Монреале сделал ему знак молчать, потому что тамбуринчик снова зазвучал.
— Что же, — раздался голос Ферранте. — Так вызовем Бенефорте сейчас же и вынудим его открыть нам тайну этой его солонки?
Рабочая комната аббата Монреале дышала теплом, которое стены впитали в течение дня, а сияние единственной свечи рядом с ней было золотистым и уютным. Она поерзала по жесткой крышке бочонка, на котором примостилась, положила локти на стол и опустила подбородок на сложенные руки. На подносе перед ней три маленьких тамбуринчика — три рта в пару к маленьким ушам, которые взял Тейр, — хранили упорное молчание. А может быть, их сила уже иссякла? Да нет, за день она так наловчилась подновлять заклятия, что делала это, не замечая, словно бы рассеянно напевая себе под нос. Они ничего не сообщали, потому что им нечего было сообщить.
Она услышала, как за дверью кабинета аббат Монреале умолк, откашлялся, прошелся взад-вперед и продолжал диктовать брату Амброзу. Письмо к епископу Савойскому, сообщающее об их отчаянном положении, взывающее о помощи — если не военной, то магической. Бесполезное письмо. Как Монреале думает его отослать? День прошел в зловещей горячечной тишине, даже без обычных ругательств и обмена выстрелами из арбалетов между осаждающими и защитниками монастыря на стенах. К воротам не подъехал новый вестник, новый герольд, не искали приюта новые беженцы. Никого и ничего. Будто руки сеньора Ферранте сжимали их все крепче, душили.
Она смотрела на пергаментные кружочки и мысленно приказывала им заговорить. Три другие сегодня ожили — два днем, а один в сумерках, когда она уходила поужинать. Трое монахов унесли их к себе в кельи, где сидели с пером и бумагой наготове, чтобы записать все важное. Ну, надо надеяться, они тоже успешно перебарывают сон. Но как бы то ни было, вечером Тейр был все еще жив и свободен.
Она подавила зевок. Если Монреале заглянет сюда и увидит, что она клюет носом, он отошлет ее спать, и следующей вести от Тейра она не услышит. Почему большой дурень не сообразил сказать что-нибудь в ухо-тамбуринчик, когда приводил его в действие, не сообщил о себе? Она скрипнула зубами, справившись с новым зевком. Белые кружочки пергамента плавали у нее перед глазами.
И вдруг один из них вспыхнул. Другого слова Фьяметта не нашла, хотя увидела нечто иное. Глубоко вздохнув от облегчения, она выпрямилась. Тамбуринчик донес до ее напряженного слуха голос Тейра, шептавший латинские слова, скверно произнося их. «Скажи мне что-нибудь, Тейр!» Но раздался только шорох, точно на полке что-то подвинули. По каменному полу протопали шаги, и воцарилась грустная задумчивая тишина. Фьяметта отчаянно пыталась вообразить, что крылось за этими звуками. Каменный пол, гулкое эхо... комната из камня? Вырубленная в скале темница герцога? Истинное второе зрение или самообман? Ее рука дернула ремешок на шее, извлекла львиное кольцо из теплого тайничка между грудями и стиснула его. Что видит Тейр? «Да говори же, швейцарский олух!» Но басистый голос, который внезапно донесся из тамбурина, не был голосом Тейра. Слов она не разобрала. Затем теноровый смешок, приглушенный стук, торопливые шаги, бряканье, шорох. В голове у нее зазвучали слова, но уловила она их не слухом: «Ложись, малый!» Она в ужасе окаменела. Ее отец? Скрип открывающейся двери, незнакомый высокий голос:
— Пахнет горячим воском, ваша милость.
Ваша милость?! Где Тейр? Успел уйти? Сердце у нее бешено заколотилось.
— От твоего фонаря, Никколо!
Скучающий бас принадлежал сеньору Ферранте — в его романском выговоре нельзя было ошибиться.
Она услышала глухой стук, словно что-то тяжелое поставили на деревянный стол.
— Не думаю, — возразил голос… Никколо? — Свечи еще теплые. — И сразу же:
— О-ох! — Шарканье мягких подошв, словно кто-то неожиданно отпрянул.
— Это ты сделал, Никколо? — с интересом осведомился Ферранте.
— Нет!
Ферранте бесчувственно усмехнулся:
— Бенефорте опять взялся за свои фокусы. — И его голос насмешливо продолжал, а воображение Фьяметты добавило ироничный поклон. — Благодарю тебя, слуга мой, что осветил мой путь.
Посасывание. Обожженных пальцев?
— Он еще не наш слуга, — проворчал Никколо — Аббат Монреале, — зашептала Фьяметта, но тут же напомнила себе, что звук передается от маленького уха ко рту и только. — А что, если это можно изменить? — Отец Монреале! — закричала она. — Скорей идите! Сам сеньор Ферранте!
Из кабинета вбежал Монреале. Позади него шаркнуло, об пол грохнулся стул, был поставлен на ножки, и появился брат Амброз, все еще сжимая запачканное чернилами перо. Оба нагнулись над подносом с тамбуринчиками.
— Ты уверена? — спросил Монреале.
— Его голос я запомнила на пиру. А голоса второго не знаю. Ферранте называет его Никколо. По-моему, они в помещении под замком.
— Амброз, смени ее! — Монреале кивнул на рот-тамбуринчик.
«Я пишу не хуже него, отче!» Фьяметта одернула себя, промолчала и передала поддержание заклятия Амброзу. Его губы беззвучно зашевелились, и он опустился на бочонок.
— Так насколько, — спросил голос Ферранте, — мы осмелимся придать ему сил, прежде чем я действительно подчиню его своей власти?
— Его надо кормить, — угрюмо ответил Никколо. — И само кормление приближает его к нам. Все предусмотрено. Не спорю, я предпочел бы, чтобы мы отыскали его чертовы записи о кольцах с духами. Мы бы легче всего овладели им с помощью его собственной магии. Но навряд ли он знает много больше моего. И скоро он будет наш.
— Чем скорее, тем лучше. Хватит с меня этой полуночной возни! — И Ферранте выразительно сплюнул.
— Великие свершения требуют некоторых жертв, ваша милость. Повесьте эти три мешка на те крючья. Будьте особенно осторожны с кожаным.
— Поостерегусь.
Шелест, шорохи, пока эти двое располагали те таинственные предметы, которые принесли с собой. Глаза аббата Монреале сощурились, а губы полуоткрылись от напряжения: он, как и Фьяметта, пытался отгадать, какие действия кроются за этими звуками.
— Да говорите же, чтоб вам провалиться! — пробормотал он.
— Теперь бы послать голубку! — вздохнул Амброз.
— Они — дневные птицы. А отправлять нетопыря нет времени, да он бы услышал и увидел немногим больше этого. Шшш! — Монреале сделал ему знак молчать, потому что тамбуринчик снова зазвучал.
— Что же, — раздался голос Ферранте. — Так вызовем Бенефорте сейчас же и вынудим его открыть нам тайну этой его солонки?