Страница:
Ферранте опирался на меч, тяжело дыша, показывая белки глаз. Минуту спустя, когда стало ясно, что Тейр не повторит своей попытки, он махнул стражам.
— Уведите их в башню! — приказал он, и двое солдат подошли к плачущим женщинам, а офицер следом за ними увел Джулию с ее собачкой из светлого сада.
Тейр мигал слезящимися глазами и старался запомнить небо. Ему хотелось упасть туда, уйти к Богу. Он бы, конечно, предпочел, чтобы его последний взгляд упал на Фьяметту, но никак не хотел, чтобы она оказалась тут, а потому достаточно будет неба. Над ним дрожали и расплывались лица врагов Смазанное, раздвоенное лицо Ферранте, багровое от ярости и страха — Почему, немец? — проскрежетал Ферранте, и блестящий меч вновь прижался к горлу Тейра. Он был похож на желоб, восходящий к небесам, словно укороченный блеском солнца По нему можно было скользнуть вверх, в синее небо…
— Швейцарец, — хрипло поправил Тейр. Рот у него пересох, на зубах скрипел песок.
— Почему ты пытался меня убить?
Почему. Почему. Ну, так вроде бы следовало. Все этого от него хотели. А он, в сущности, не хотел. Он хотел возвращения Ури куда больше, чем смерти Ферранте.
— Ты убил моего брата! — выплюнул Тейр вместе со сгустком крови.
— А? Не швейцарского ли капитана Сандрино? — Зубы Ферранте блеснули в жутковатой довольной усмешке. Видимо, месть за мертвых братьев была в его мире достаточной причиной, чтобы стало больше других мертвых братьев. Есть ли брат у Ферранте? Так и будет эта цепочка тянуться вечно?
Красное одеяние Вителли, секретаря, захлопало га бегу.
— Ваша милость! — кричал он голосом, полным паники.
— Все не так страшно, как выглядит, Никколо, — произнес Ферранте скучающим голосом, вновь полностью им владея.
— Вы истекаете кровью…
— Царапины. Эй, ты, приведи моего лекаря.
— Позвольте, я ее остановлю… — Вителли провел ладонью над шеей Ферранте, и кровь почти перестала сочиться.
Окровавленными ногтями Ферранте осторожно почесал вокруг ранок, морщась от раздражения.
— Еще бы чуть-чуть, черт побери! Обыщите его, не припрятал ли он еще оружия.
Он кивнул солдату, и тот, встав на колени рядом с Тейром, начал шарить по его избитому телу. Нашел за пазухой его тощий кошель, отдал секретарю, а белый пергаментный кружок небрежно положил на землю. Тейр застонал.
Даже Вителли обратил внимание на кружок только с третьего взгляда.
— Что?.. — Он нагнулся, подобрал его и через секунду выругался. Его пальцы сжали, раздавили тамбуринчик, и между ними вспыхнул и погас оранжевый свет. — Откуда у тебя это?
Тейр мечтательно улыбнулся, плавая в океане боли.
— Отвечай! — завопил солдат и снова его пнул. Тейр охнул и поплыл за отступающей тьмой, которая унесет его от всего этого.
— Ладно! — Вителли протянул руку, умеряя рвение солдата. — Если есть еще, с помощью этого я их отыщу.
— Что это такое? — спросил Ферранте, взяв левый тамбуринчик и сравнивая его с расплющенным.
— Думается, какое-то приспособление для подслушивания, ваша милость. И... и работа искуснейшая. Я чувствую, есть и другие.
Ферранте перевел взгляд с тамбуринчиков на Тейра и сжал губы.
— Он лазутчик?
— Без сомнения.
— Он назвался братом капитана Сандрино. Ну да одно другому не мешает. — Ферранте махнул солдатам. — Повесьте его на южной башне, так чтобы его было видно с северной.
Солдаты подхватили Тейра под мышки, чтобы поднять. Он смутно вспомнил, что молился Богу спасти его от повешения. «Беру эту просьбу обратно». Ведь ему же была обещана смерть в тисках земли и воды, а не болтаясь в воздухе.
— Погодите, ваша милость… — Вителли подошел, нагнулся и вперил взгляд в распухшее окровавленное лицо Тейра. — Брат капитана Окса? Неужели? Они не очень похожи. Ну, пожалуй, подбородок.
— А это имеет значение?
— Выпал случай…
— Что? — раздраженно крикнул Ферранте. — Мне не нравится тянуть с этим. Он лазутчик, убийца, ну так вздернуть его в назидание другим.
— Вздернуть. , да, но... по-моему, мы можем извлечь пользу из его смерти. Внизу. Э? Кошки, петухи — мелочь в сравнении с человеком. А если он правда брат... другого, тогда… Мне придется переделать мои чертежи. Превосходно, ваша милость, поистине превосходно!
— А! — Ферранте задумчиво потер подбородок — Понимаю. — Он помедлил в непривычной для себя нерешительности — Может, у него есть еще один брат, который прыгнет на меня из темноты? Ну-у. , в конце-то концов он приговоренный к смерти преступник А жаль Он мне нравился.
— Тем лучше, ваша милость — Глаза Вителли хищно блеснули.
Губы Ферранте сложились в узкую линию, но он обернулся к солдатам:
— Отведите его в темницу Мы допросим его позже и сами казним.
Двое лозимонцев подняли Тейра на ноги. Сад толчками закружился вокруг него, его затошнило. Новая серая туника была безнадежно испорчена кровавыми пятнами, заметил он со слезами огорчения. Матушка расстроится… Они поволокли его через сад. Сумрак замка отсек ясность дня. Вокруг него плавало глухое эхо оштукатуренных коридоров. Спотыкаясь на ступеньках, он спустился в речную каменную ночь. За углом — знакомые зарешеченные темницы. В уши ему назойливо ввинтились сердитые голоса…
«… яблоку упасть негде»... «Да не туда же!»… «А что? Все равно нам надо все время за ним следить. Может, расшевелит что-нибудь!» . «Нет, уж лучше его не расшевеливать!» Наконец мир в форме холодного камня прижался к лицу Тейра, его ладони уперлись в ледяную колючесть, и он бережно повернул набок пронизанную болью голову Из отверстия в толстой стене над ним сочился отраженный голубоватый свет. Где-то лязгнул замок. Послышались удаляющиеся шаги.
Толстая теплая рука вцепилась ему в волосы, повернула голову. Тейр тупо поглядел на красные глаза, небритые щеки, пегую бороду на отвисающих брылях. Кустистые брови поползли вверх.
— В нетопыре суть, — ласково уведомил его сумасшедший кастелян, разжал пальцы, и Тейр вновь хлопнулся щекой о камень.
— Уведите их в башню! — приказал он, и двое солдат подошли к плачущим женщинам, а офицер следом за ними увел Джулию с ее собачкой из светлого сада.
Тейр мигал слезящимися глазами и старался запомнить небо. Ему хотелось упасть туда, уйти к Богу. Он бы, конечно, предпочел, чтобы его последний взгляд упал на Фьяметту, но никак не хотел, чтобы она оказалась тут, а потому достаточно будет неба. Над ним дрожали и расплывались лица врагов Смазанное, раздвоенное лицо Ферранте, багровое от ярости и страха — Почему, немец? — проскрежетал Ферранте, и блестящий меч вновь прижался к горлу Тейра. Он был похож на желоб, восходящий к небесам, словно укороченный блеском солнца По нему можно было скользнуть вверх, в синее небо…
— Швейцарец, — хрипло поправил Тейр. Рот у него пересох, на зубах скрипел песок.
— Почему ты пытался меня убить?
Почему. Почему. Ну, так вроде бы следовало. Все этого от него хотели. А он, в сущности, не хотел. Он хотел возвращения Ури куда больше, чем смерти Ферранте.
— Ты убил моего брата! — выплюнул Тейр вместе со сгустком крови.
— А? Не швейцарского ли капитана Сандрино? — Зубы Ферранте блеснули в жутковатой довольной усмешке. Видимо, месть за мертвых братьев была в его мире достаточной причиной, чтобы стало больше других мертвых братьев. Есть ли брат у Ферранте? Так и будет эта цепочка тянуться вечно?
Красное одеяние Вителли, секретаря, захлопало га бегу.
— Ваша милость! — кричал он голосом, полным паники.
— Все не так страшно, как выглядит, Никколо, — произнес Ферранте скучающим голосом, вновь полностью им владея.
— Вы истекаете кровью…
— Царапины. Эй, ты, приведи моего лекаря.
— Позвольте, я ее остановлю… — Вителли провел ладонью над шеей Ферранте, и кровь почти перестала сочиться.
Окровавленными ногтями Ферранте осторожно почесал вокруг ранок, морщась от раздражения.
— Еще бы чуть-чуть, черт побери! Обыщите его, не припрятал ли он еще оружия.
Он кивнул солдату, и тот, встав на колени рядом с Тейром, начал шарить по его избитому телу. Нашел за пазухой его тощий кошель, отдал секретарю, а белый пергаментный кружок небрежно положил на землю. Тейр застонал.
Даже Вителли обратил внимание на кружок только с третьего взгляда.
— Что?.. — Он нагнулся, подобрал его и через секунду выругался. Его пальцы сжали, раздавили тамбуринчик, и между ними вспыхнул и погас оранжевый свет. — Откуда у тебя это?
Тейр мечтательно улыбнулся, плавая в океане боли.
— Отвечай! — завопил солдат и снова его пнул. Тейр охнул и поплыл за отступающей тьмой, которая унесет его от всего этого.
— Ладно! — Вителли протянул руку, умеряя рвение солдата. — Если есть еще, с помощью этого я их отыщу.
— Что это такое? — спросил Ферранте, взяв левый тамбуринчик и сравнивая его с расплющенным.
— Думается, какое-то приспособление для подслушивания, ваша милость. И... и работа искуснейшая. Я чувствую, есть и другие.
Ферранте перевел взгляд с тамбуринчиков на Тейра и сжал губы.
— Он лазутчик?
— Без сомнения.
— Он назвался братом капитана Сандрино. Ну да одно другому не мешает. — Ферранте махнул солдатам. — Повесьте его на южной башне, так чтобы его было видно с северной.
Солдаты подхватили Тейра под мышки, чтобы поднять. Он смутно вспомнил, что молился Богу спасти его от повешения. «Беру эту просьбу обратно». Ведь ему же была обещана смерть в тисках земли и воды, а не болтаясь в воздухе.
— Погодите, ваша милость… — Вителли подошел, нагнулся и вперил взгляд в распухшее окровавленное лицо Тейра. — Брат капитана Окса? Неужели? Они не очень похожи. Ну, пожалуй, подбородок.
— А это имеет значение?
— Выпал случай…
— Что? — раздраженно крикнул Ферранте. — Мне не нравится тянуть с этим. Он лазутчик, убийца, ну так вздернуть его в назидание другим.
— Вздернуть. , да, но... по-моему, мы можем извлечь пользу из его смерти. Внизу. Э? Кошки, петухи — мелочь в сравнении с человеком. А если он правда брат... другого, тогда… Мне придется переделать мои чертежи. Превосходно, ваша милость, поистине превосходно!
— А! — Ферранте задумчиво потер подбородок — Понимаю. — Он помедлил в непривычной для себя нерешительности — Может, у него есть еще один брат, который прыгнет на меня из темноты? Ну-у. , в конце-то концов он приговоренный к смерти преступник А жаль Он мне нравился.
— Тем лучше, ваша милость — Глаза Вителли хищно блеснули.
Губы Ферранте сложились в узкую линию, но он обернулся к солдатам:
— Отведите его в темницу Мы допросим его позже и сами казним.
Двое лозимонцев подняли Тейра на ноги. Сад толчками закружился вокруг него, его затошнило. Новая серая туника была безнадежно испорчена кровавыми пятнами, заметил он со слезами огорчения. Матушка расстроится… Они поволокли его через сад. Сумрак замка отсек ясность дня. Вокруг него плавало глухое эхо оштукатуренных коридоров. Спотыкаясь на ступеньках, он спустился в речную каменную ночь. За углом — знакомые зарешеченные темницы. В уши ему назойливо ввинтились сердитые голоса…
«… яблоку упасть негде»... «Да не туда же!»… «А что? Все равно нам надо все время за ним следить. Может, расшевелит что-нибудь!» . «Нет, уж лучше его не расшевеливать!» Наконец мир в форме холодного камня прижался к лицу Тейра, его ладони уперлись в ледяную колючесть, и он бережно повернул набок пронизанную болью голову Из отверстия в толстой стене над ним сочился отраженный голубоватый свет. Где-то лязгнул замок. Послышались удаляющиеся шаги.
Толстая теплая рука вцепилась ему в волосы, повернула голову. Тейр тупо поглядел на красные глаза, небритые щеки, пегую бороду на отвисающих брылях. Кустистые брови поползли вверх.
— В нетопыре суть, — ласково уведомил его сумасшедший кастелян, разжал пальцы, и Тейр вновь хлопнулся щекой о камень.
Глава 14
Вот и последнему конец! — угрюмо сказал брат Перотто. Поверхность пергаментного тамбуринчика на столе перед ним на миг излучила смутный оранжевый свет. Он померцал в холодных северных отблесках дня в рабочей келье аббата Монреале и угас.
— Вся наша работа! — простонал брат Амброз. Остальные монахи вокруг стола, каждый сжимавший теперь немой тамбуринчик, согласно закивали. Фьяметта потрогала последний тамбурин. Конец! Он ни разу не заговорил, но теперь его магия не просто бездействовала, она исчезла без следа. «Где ты, Тейр?» Фьяметта только что передала Монреале рот, который попеременно говорил то громко, то странно приглушенно, из рукава дамы Пии, как вдруг из него ворвался крик и оборвался в безмолвие. Аббат поспешно собрал остальных слушающих, и они вместе следили за губительными блужданиями Вителли по замку: кабинет Сандрино, лазарет, чердак конюхов. Слова из маленьких ртов, перед тем как они умолкали, исчерпывались двумя-тремя — простыми и деловыми. «Вот еще один, ваша милость». «Под одеялом. Ха!» До последнего, разоблачающего, найденного высоко на полке там, где творилась черная магия. Фьяметта знала, что всю ночь, после того как, она по распоряжению Монреале ушла спать, этот рот держал брата Перотто в страшном волнении, но что именно он слышал, Перотто толком не объяснил. Во всяком случае ей.
Последние произнесенные шепотом слова Вителли наводили ужас, хотя сказал он мало: «Это ты, Монреале, верно? Узнаю твою руку. Но ты ничего не добился. Твоя судьба предрешена, а твой глупый подручный умрет сейчас же». Треск, и рот перед братом Перотто выбросил с таким трудом вложенную в него магию.
Монреале сгорбился и так побледнел, словно его живот раздирали в клочья. Брат Перотто откинулся на спинку и беспомощно развел руками:
— Что случилось, отче? Все, казалось, шло так хорошо, и вдруг…
— Я страшусь за бедного Тейра, — прошептал Монреале своим коленям.
Фьяметта крепко обхватила себя руками, надавливая на львиное кольцо между грудями. Она все еще ощущала его теплый музыкальный напев, как биение крохотного сердца. А если настоящее сердце Тейра остановится, узнает ли она это? Она обвела взглядом сидевших вокруг стола монахов в серых одеяниях с капюшонами — серьезных, важных, беспомощных.
— Какой от вас толк? — вскрикнула она с внезапной мукой.
— Что? — резко сказал брат Амброз, но Монреале только приподнял голову.
— Какой от вас толк? Церковь должна ограждать нас от зла. О, вы разъезжаете по деревням, пугаете старых знахарок, дескать, они насылают вшей в волосы, соседок или варят дурацкие любовные зелья, которые в половине случаев и не действуют вовсе, грозите их душам адским огнем, если они будут упорствовать; вы умеете допекать ремесленников, трудящихся в своих мастерских, но когда нам угрожает настоящее зло, какая от вас польза? Вы боитесь сразиться с ним! Вы караете маленькие преступления маленьких людей, что совсем не опасно, но когда являются с войском великие преступления, куда деваются ваши проповеди? Вы умолкаете! Глупых... мальчишек... вешают, а вы рассиживаетесь и молитесь… — По ее щекам покатились слезы, она захлюпала носом, утерла лицо рукавом и закусила тубу. — Ах, что толку…
Брат Перотто начал было гневно объяснять, что невежественным девчонкам Подобает смирение, но аббат Монреале сделал ему знак замолчать.
— Фьяметта отчасти права, — сказал он ровным голосом, потом обвел взглядом стол и горько улыбнулся. — Все добродетели сводятся к мужеству перед острием меча. Но мужество должно умеряться благоразумием. Мужество, растраченное понапрасну и не к месту, — это величайшая трагедия. Существуй восьмой смертный грех, им была бы глупость, из-за которой любые добродетели пропадают втуне, как вода, пролитая на сухой песок. И все же... где кончается благоразумие и начинается трусость?
— Вы послали Тейра туда одного, — выпалила Фьяметта, — чтобы он подтвердил мои обвинения Ферранте в черной магии и убийстве. Моего слова, слова невежественной девушки, было мало против столь великого и до-бро-де-тель-но-го сеньора, как Уберто Ферранте. И вот мои обвинения получили достаточно подтверждений из их собственных уст. Так чего же вы ждете теперь? Причин ждать нет, есть только причины поторопиться!
Монреале положил руки ладонями вниз на стол и внимательно посмотрел на них.
— Совершенно верно. — Он со свистом втянул воздух сквозь зубы и сказал:
— Брат Амброз, приведи приора и лейтенанта гвардии покойного Сандрино. Брат Перотто, Фьяметта, вы будете мне помогать. Для начала уберите со стола весь этот хлам.
Каким страстным ни был ее призыв, Фьяметта растерялась — слишком уж внезапным оказался отклик. Холодея от страха, она убирала, распоряжалась, доставала принадлежности его искусства, пока Монреале бросал через плечо все новые распоряжения. Оказалось, что Монреале приготовился — во всяком случае, внутренне. Видимо, предаваясь медитациям, он не только молился. Когда вошел лейтенант гвардейцев, укрывшихся в монастыре, Монреале потребовал, чтобы он оставил достаточно арбалетчиков на стенах, а с остальными сделал вылазку и пробился в город. Ферранте и Вителли будут парализованы чарами, которые он намеревался сотворить, а внезапное нападение, он надеялся, ввергнет лозимонских солдат в смятение, и солдаты Сандрино — теперь Асканио — смогут поднять горожан.
— Лозимонцы успели стать им ненавистными, — рассудил Монреале. — Нашим людям нужна только надежда на успех, уверенность, что их не ждет неизбежный разгром, и они бросятся вам на подмогу. Сразу же прорывайтесь прямо в замок к герцогине. Впрочем, оставшись без предводителя, лозимонцы скорее всего предпочтут сдаться на выгодных условиях и сами откроют ворота.
Фьяметта, слушая, все больше холодела. Однако лозимонские брави Ферранте, хотя и беспощадны, вряд ли готовы жертвовать собой во имя верности. Тем не менее ее сердце сжималось: ведь не проложат же они себе путь сквозь ряды осаждающих мановением магического жезла? С другой стороны, если не Монреале, кто еще способен собрать воедино все порвавшиеся нити? Даже ее отец воззвал к нему!
Монреале благословил очищенный стол, а брат Амброз обошел келью, помахивая курящейся дымом кадильницей и произнося нараспев латинские слова.
— Надо рассеять отголоски предыдущих заклинаний, — объяснил он.
Фьяметта кивнула: ее отец время от времени точно так же очищал дом, перед тем как браться за исполнение особенно важных, трудных или сложных заказов. Или таких, в удачном исполнении которых он не был слишком уверен. Обряд этот, видимо, очищает не столько комнату, сколько дух, подумала Фьяметта, закашлявшись от дыма.
Монреале сам расположил предметы, необходимые для этого заклинания.
— Это будет более заклинание духа над духом, чем духа над материей. Надо выбрать наилучшие символы для сосредотачивания. И все же я предпочел бы иметь какое-нибудь материальное звено. Прядь, что-то из носильной одежды… Но с тем же успехом я мог бы пожелать, чтобы из-за холмов появилось папское войско. — Он вздохнул, но тут же повеселел. — Однако мне известно настоящее имя Вителли. Без него все, несомненно, пошло бы насмарку, и я бы даже не знал почему. — Он взял новую палочку белого мела и начал тщательно чертить на столе.
Кончив фигуру, Монреале положил нож, обмотанный зеленой с золотом нитью, параллельно жезлу из сухой ивовой ветки, обмотанному красной и черной нитями. Ферранте и Вителли, воин и духовно иссушенный маг. Монреале отступил, разглядывая их.
Достаточно ли?.. Ведь такое расстояние… Больше мили.
«Их следовало бы скрестить острыми концами вниз в знак их сообщничества и зла в них», — подумала Фьяметта, но промолчала. Отец сурово ее наказывал, если она осмеливалась что-либо советовать на людях.
И уж конечно, Монреале лучше знает, что делает.
А он положил кусок сложенной полупрозрачной ткани возле ножа и жезла. Собственно, это была реднина, взятая из монастырской кухни.
— Шелк был бы уместнее, — пробормотал Монреале. — Но она хотя бы новая.
А еще лучше была бы паутина, подумала Фьяметта. Но не посмела предложить, что наберет сколько нужно. Уж конечно, паутины найдется много в темных закоулках монастыря. Таких темных... странных!
— Заклинание, ввергающее в глубокий сон, — объяснил Монреале. — В сущности, такое же, к какому прибегают наши целители, когда пациент опасается ножа. Очень сильное. Но мы должны еще его усилить, чтобы одолеть сразу двоих, причем без их содействия, не говоря уж о том, что один способен оказать упрямое сопротивление. И возможно, он выставил заслоны…
«Так почему бы не наложить заклятия по очереди? Начав с Вителли?» — Главное, что меня смущает, — пробормотал Монреале, — это белая сущность заклинания, его духовная благотворность. Это камень преткновения.
— Как? — сказала Фьяметта. — Почему? Оно же не убьет их. Разве что тот или другой будет перевешиваться через перила балкона в минуту наложения, а это маловероятно. Заклинание целителя! Что может быть белее?
— А потом, если мы победим, — губы Монреале искривились, — их обоих ждет костер. Такое ли уж белое намерение, пусть средство и законное?
— А если победят они, то будут считаться с законностью?
— Чтобы удержать захваченное, они должны скрыть свои преступления под покрывалом законопослушности. Свидетели обратного окажутся... в большой опасности.
«И я в том числе», — с дрожью сообразила Фьяметта.
— Теперь это потребует настоящей бойни. — Монреале вздохнул. — Ну, я готов. Пока лейтенант не пришел доложить, что собрал своих людей, давайте помолимся.
«Так я и знала!» Однако Фьяметта послушно опустилась на колени перед распятием на стене кабинета Монреале. Ей было о чем помолиться. Она с грустью вспомнила все молитвы, которые расточала в прошлом во имя пустяков — кружевной шапочки, серебряного браслета, как у Маддалены, пони... мужа. Однако все это было получено: шапочка и браслет от отца, белый мерин… Тейр? Что за непонятная девичья сила, которая вынуждает неумолимый мир к исполнению ее желаний? «Ах, поскорее все кончилось бы!» Наконец оставшийся в живых офицер Сандрино вернулся и коротко побеседовал с Монреале. В тени под стальным шлемом мрачно поблескивали его глаза. Промятый нагрудник был свинцово-тусклым. Не столько вера в успех, сколько решимость заставляла его сжимать челюсти. Но возможно, при встрече с врагом это чувство было надежнее. Предложение десятилетнего герцога самому повести свое войско было тактично отклонено, сообщил лейтенант, но, казалось, оно придало ему сил. Монреале благословил его и отправил в путь, похлопав по кирасе, отозвавшейся глухим лязгом в беленой келье.
Затем Монреале повел Перотто, Амброза и Фьяметту в рабочую комнату. Приор последовал в качестве святителя. Он был более управляющим, чем магом, целителем и даже, как решила про себя Фьяметта, настоящим монахом. Однако все эти тяжкие дни он оставался правой рукой Монреале во всех житейских хлопотах, заботясь о людях, их размещении, дневном пропитании.
Монреале поставил монахов у стола, где все было приготовлено для заклинания, склонил голову еще в одной, слава Богу, короткой молитве и протянул правую руку Амброзу, а левую Перотто.
— Братья, одолжите мне свою силу. Фьяметта шагнула к четвертой стороне стола.
— Отче, я с радостью одолжу мою.
На лбу Монреале собрались глубокие морщины.
— Нет... нет, — сказал он медленно. — Я не хочу, чтобы ты попала под ответный удар, если наша попытка окажется неудачной.
— Но моя малая лепта может составить разницу между неудачей и успехом. Да и не такая уж она малая, если на то пошло!
Монреале грустно улыбнулся, хотя брат Перотто негодующе нахмурился.
— Ты добрая девочка, Фьяметта, — сказал Монреале. — Но нет, и, пожалуйста, не отвлекай меня больше.
Он поднял ладонь, предупреждая ее возражения, и она промолчала, а горло ей сжала судорога. Потом она отошла от стола на ту сторону, где стоял приор, и сплела пальцы за спиной.
— Амброз, Перотто, возьмитесь за руки, — сказал Монреале, что они и сделали, сомкнув кольцо. Монреале крепче сжал их руки в своих.
— Первый удар потребует всего в нас, чтобы одолеть Шпренгера. — Он опустил взгляд на символы на столе — нож и жезл, и начал говорить нараспев ровным тоном целителя.
Фьяметта почувствовала, как накапливается сила, точно над столом возникала невидимая сфера. По сравнению с выразительными широкими жестами ее отца движения Монреале казались очень точными, тщательными, почти чопорными. «Монреале ничего не тратит напрасно». И все же... такая экономность расходует время и внимание, решила Фьяметта. «Изобилие может позволить себе смелость!» Сфера засветилась видимым мерцающим белым огнем, колыхавшимся и на ее поверхности и в самом сердце, по мере того как нарастала ее мощь. А вот это было расточительством. Ее отец всегда утверждал, что заклятие, налагаемое надлежащим образом, должно сохранять невидимость и не излучать жара. Но возможно, попытка объединить силы Амброза и Перотто порождает неизбежное трение. Фьяметта затаила дыхание. «Нанеси же удар, не то Вителли почувствует и будет предупрежден».
Но Монреале все еще выжидал, накапливая силу. Кружевная сфера отбрасывала на стены тени монахов. Затем свет точно вода полился в сосуды ножа и жезла. Они наполнились: лезвие ножа смутно засияло, как луна в тумане. Беззвучно реднина поднялась в воздух, скользнула над двумя светящимися символами и мягко опустилась на них.
Глаза Монреале открылись, он прошептал последний слог своего песнопения. Амброз торжествующе улыбнулся, и даже угрюмый Перотто посветлел. Монреале вздохнул и хотел что-то сказать.
Сухой ивовый жезл вдруг запылал, огонь перебросился на реднину и пожрал ее, оставив черный пепел. Белое пламя, загрязненное багровым, полыхнуло в лицо Монреале, будто неправильно подожженный запал. Освещенное снизу, оно судорожно исказилось. В глазах Фьяметты закружились алые и зеленые пятна, и она беспомощно замигала, прижимая ладони ко рту, чтобы удержать крик.
Глаза Монреале закатились, и он упал, никем не подхваченный: Амброз прижимал руки к глазам, а Перотто сам зашатался. Монреале ударился лбом об стол. Лица всех троих багровели ожогами.
Фьяметта и приор, толкая друг друга, кинулись к столу. Приор опустился на колени возле окровавленного лица Монреале, но побоялся прикоснуться к аббату из опасения прервать новое заклинание. Но прерывать было нечего, почувствовала Фьяметта. Круг и заклятие были разорваны.
— Отец Монреале! Отец Монреале! — испуганно кричал приор. Лицо Монреале побелело, так что пятна ожогов казались еще краснее. От его сгоревших бровей поднимался смрад паленых волос. Преодолев колебания, приор прижал ухо к одеянию на груди Монреале. — Я ничего не слышу.
Фьяметта подбежала к ларцу, схватила лежавшее на нем зеркальце и поднесла его к носу Монреале.
— Затуманилось! Он дышит. Перотто стонал, Амброз лежал в такой же неестественной позе, как и его аббат.
— Что произошло? — спросил приор. — Вителли нанес ответный удар? Но каким образом?
— Да, но... ответный выпад Вителли можно было предотвратить. Следовало бы предотвратить. Беда была в избытке жара и иссушенности прута. Аббат Монреале допустил, чтобы накопился избыток жара.
Приор нахмурился на такое порицание и вытер кровь с шишки, уже вздувавшейся на лбу Монреале. Потом ощупал его голову:
— Кость цела. Думаю, он скоро придет в себя. «А я так не думаю!» Монреале потерял сознание не просто от того, что расшиб лоб. Причина была в заклинании, повернутом против его источника — она не знала, как Вителли устроил это, но словно бы видела темную руку, прижатую к лицу Монреале. Словно кто-то удерживал голову своего врага под водой. Странно! Она помотала головой, чтобы избавиться от этого наваждения. Последнее время вокруг нее было слишком уж много магии, и пять ее чувств будто песком начистили и они стали восприимчивыми до болезненности. Может, Амброз сумеет убрать призрачную руку, когда очнется… Если очнется!
Брат Перотто сел сам без помощи приора. Глаза брата Амброза наконец открылись, но он был оглушен и не мог собраться с мыслями Еще постояв в нерешительности, приор побежал за старшим целителем, братом Марио. Целитель приказал еще нескольким монахам унести всех троих и уложить в их постели. Фьяметта подождала, чтобы Марио спросил ее, что произошло, но он и не подумал, а потому она попыталась сама ему рассказать.
— Ты! — Перотто, поддерживаемый двумя монахами, обернулся к ней. — Из-за тебя заклинание не удалось! Тебе здесь не место.
— Из-за меня? Мне приказал быть тут аббат Монреале! — сказала Фьяметта.
— Нечистая… — простонал Перотто.
— Да как вы смеете! — Фьяметта негодующе выпрямилась. — Я девственница.
«К несчастью». И обречена девственницей остаться, судя по помощи, какую теперь получит Тейр! То есть пока лозимонцы не возьмут монастырь штурмом. Не следует ли ей перед тем наложить на себя руки? Но ведь и это обречет ее на вечную погибель. Сердце ей жгли гнев и обида. С какой стати она должна умереть и быть проклятой за преступления мужчин?! Нет уж! Лучше драться, царапаться и избежать судьбы женщин и сирот!
Приор взял ее за локоть и вывел на галерею.
— Нет, нет, он не хотел тебя оскорбить. Но поистине тебе не подобает находиться в этой части монастыря. Вернись в женское помещение, Фьяметта, и оставайся там.
— До каких пор? Пока лозимонцы не хлынут через стены?
Если аббат не придет в себя в скором времени… — Приор облизнул пересохшие губы.
— Он за-ча-ро-ван! И не придет в себя, пока не снимут заклятие. Наверное, можно найти способ, как его снять. Вителли ведь тоже, как и мы, вынужден действовать на большом расстоянии.
— Я пригляжу, чтобы целители сделали все, что в их силах.
— Здесь требуется не просто целитель!
— Как бы то ни было, нам придется обходиться целителями. Разве что Амброз придет в себя.
— А что вы будете делать, если ни тот, ни другой скоро в себя не придут? Или вообще никогда?
Плечи приора поникли, словно на них легла вся тяжесть забот Монреале.
— Я... я подожду до утра. Может, утро принесет перемены. Но если посланец Ферранте вернется снова нас терзать... может, будет разумнее сдаться на предложенных условиях. Пока не поздно.
— Сдаться Ферранте? И вы думаете, он будет соблюдать свои условия? — вскричала Фьяметта.
Повисшие вдоль боков руки приора бессильно сжались в кулаки.
— Отправляйся в женское помещение, Фьяметта! Ты не понимаешь первого принципа поведения мужчин!
— Какого принципа? Спасайся сам, и к дьяволу всех остальных? Благодарю вас, я его отлично понимаю!
— Убирайся! — взревел было приор, но тут же понизил голос и прошипел сквозь стиснутые зубы:
— Убирайся к другим женщинам! И держи язык за зубами!
— Вы хотя бы позволите мне попробовать снять заклятие, если у целителей ничего не получится? — в отчаянии взмолилась Фьяметта.
— Перотто прав. Тебе здесь не место.
Сейчас он изобьет ее от отчаяния и назовет это епитимьей! Фьяметта оскалила на него зубы, увернулась и, держа спину прямой, как доска, вышла из галереи. Ей следовало бы промолчать! Ей следовало бы высказать все! Ей следовало бы... ей следовало бы…
В женском помещении двое младенцев срыгивали, трое орали, а спор между двумя матерями из-за последнего чистого свивальника завершился тасканием друг друга за волосы и истошным визгом. Фьяметта сбежала. Увидеть аббата Монреале в лазарете ей сурово помешал брат Марио. В трапезной монтефольский солдат попытался потискать ее грудь, а когда она вырвалась, отпустил ей на ухо непристойную шутку. Старая белица в чепце и сером одеянии отвесила ему пощечину и отругала, упомянув по имени его мать. Он попятился, ухмыляясь и держась за нос, а Фьяметта вновь юркнула в прибежище женской спальни, где вопили и рыгали младенцы и царил невообразимый хаос.
— Вся наша работа! — простонал брат Амброз. Остальные монахи вокруг стола, каждый сжимавший теперь немой тамбуринчик, согласно закивали. Фьяметта потрогала последний тамбурин. Конец! Он ни разу не заговорил, но теперь его магия не просто бездействовала, она исчезла без следа. «Где ты, Тейр?» Фьяметта только что передала Монреале рот, который попеременно говорил то громко, то странно приглушенно, из рукава дамы Пии, как вдруг из него ворвался крик и оборвался в безмолвие. Аббат поспешно собрал остальных слушающих, и они вместе следили за губительными блужданиями Вителли по замку: кабинет Сандрино, лазарет, чердак конюхов. Слова из маленьких ртов, перед тем как они умолкали, исчерпывались двумя-тремя — простыми и деловыми. «Вот еще один, ваша милость». «Под одеялом. Ха!» До последнего, разоблачающего, найденного высоко на полке там, где творилась черная магия. Фьяметта знала, что всю ночь, после того как, она по распоряжению Монреале ушла спать, этот рот держал брата Перотто в страшном волнении, но что именно он слышал, Перотто толком не объяснил. Во всяком случае ей.
Последние произнесенные шепотом слова Вителли наводили ужас, хотя сказал он мало: «Это ты, Монреале, верно? Узнаю твою руку. Но ты ничего не добился. Твоя судьба предрешена, а твой глупый подручный умрет сейчас же». Треск, и рот перед братом Перотто выбросил с таким трудом вложенную в него магию.
Монреале сгорбился и так побледнел, словно его живот раздирали в клочья. Брат Перотто откинулся на спинку и беспомощно развел руками:
— Что случилось, отче? Все, казалось, шло так хорошо, и вдруг…
— Я страшусь за бедного Тейра, — прошептал Монреале своим коленям.
Фьяметта крепко обхватила себя руками, надавливая на львиное кольцо между грудями. Она все еще ощущала его теплый музыкальный напев, как биение крохотного сердца. А если настоящее сердце Тейра остановится, узнает ли она это? Она обвела взглядом сидевших вокруг стола монахов в серых одеяниях с капюшонами — серьезных, важных, беспомощных.
— Какой от вас толк? — вскрикнула она с внезапной мукой.
— Что? — резко сказал брат Амброз, но Монреале только приподнял голову.
— Какой от вас толк? Церковь должна ограждать нас от зла. О, вы разъезжаете по деревням, пугаете старых знахарок, дескать, они насылают вшей в волосы, соседок или варят дурацкие любовные зелья, которые в половине случаев и не действуют вовсе, грозите их душам адским огнем, если они будут упорствовать; вы умеете допекать ремесленников, трудящихся в своих мастерских, но когда нам угрожает настоящее зло, какая от вас польза? Вы боитесь сразиться с ним! Вы караете маленькие преступления маленьких людей, что совсем не опасно, но когда являются с войском великие преступления, куда деваются ваши проповеди? Вы умолкаете! Глупых... мальчишек... вешают, а вы рассиживаетесь и молитесь… — По ее щекам покатились слезы, она захлюпала носом, утерла лицо рукавом и закусила тубу. — Ах, что толку…
Брат Перотто начал было гневно объяснять, что невежественным девчонкам Подобает смирение, но аббат Монреале сделал ему знак замолчать.
— Фьяметта отчасти права, — сказал он ровным голосом, потом обвел взглядом стол и горько улыбнулся. — Все добродетели сводятся к мужеству перед острием меча. Но мужество должно умеряться благоразумием. Мужество, растраченное понапрасну и не к месту, — это величайшая трагедия. Существуй восьмой смертный грех, им была бы глупость, из-за которой любые добродетели пропадают втуне, как вода, пролитая на сухой песок. И все же... где кончается благоразумие и начинается трусость?
— Вы послали Тейра туда одного, — выпалила Фьяметта, — чтобы он подтвердил мои обвинения Ферранте в черной магии и убийстве. Моего слова, слова невежественной девушки, было мало против столь великого и до-бро-де-тель-но-го сеньора, как Уберто Ферранте. И вот мои обвинения получили достаточно подтверждений из их собственных уст. Так чего же вы ждете теперь? Причин ждать нет, есть только причины поторопиться!
Монреале положил руки ладонями вниз на стол и внимательно посмотрел на них.
— Совершенно верно. — Он со свистом втянул воздух сквозь зубы и сказал:
— Брат Амброз, приведи приора и лейтенанта гвардии покойного Сандрино. Брат Перотто, Фьяметта, вы будете мне помогать. Для начала уберите со стола весь этот хлам.
Каким страстным ни был ее призыв, Фьяметта растерялась — слишком уж внезапным оказался отклик. Холодея от страха, она убирала, распоряжалась, доставала принадлежности его искусства, пока Монреале бросал через плечо все новые распоряжения. Оказалось, что Монреале приготовился — во всяком случае, внутренне. Видимо, предаваясь медитациям, он не только молился. Когда вошел лейтенант гвардейцев, укрывшихся в монастыре, Монреале потребовал, чтобы он оставил достаточно арбалетчиков на стенах, а с остальными сделал вылазку и пробился в город. Ферранте и Вителли будут парализованы чарами, которые он намеревался сотворить, а внезапное нападение, он надеялся, ввергнет лозимонских солдат в смятение, и солдаты Сандрино — теперь Асканио — смогут поднять горожан.
— Лозимонцы успели стать им ненавистными, — рассудил Монреале. — Нашим людям нужна только надежда на успех, уверенность, что их не ждет неизбежный разгром, и они бросятся вам на подмогу. Сразу же прорывайтесь прямо в замок к герцогине. Впрочем, оставшись без предводителя, лозимонцы скорее всего предпочтут сдаться на выгодных условиях и сами откроют ворота.
Фьяметта, слушая, все больше холодела. Однако лозимонские брави Ферранте, хотя и беспощадны, вряд ли готовы жертвовать собой во имя верности. Тем не менее ее сердце сжималось: ведь не проложат же они себе путь сквозь ряды осаждающих мановением магического жезла? С другой стороны, если не Монреале, кто еще способен собрать воедино все порвавшиеся нити? Даже ее отец воззвал к нему!
Монреале благословил очищенный стол, а брат Амброз обошел келью, помахивая курящейся дымом кадильницей и произнося нараспев латинские слова.
— Надо рассеять отголоски предыдущих заклинаний, — объяснил он.
Фьяметта кивнула: ее отец время от времени точно так же очищал дом, перед тем как браться за исполнение особенно важных, трудных или сложных заказов. Или таких, в удачном исполнении которых он не был слишком уверен. Обряд этот, видимо, очищает не столько комнату, сколько дух, подумала Фьяметта, закашлявшись от дыма.
Монреале сам расположил предметы, необходимые для этого заклинания.
— Это будет более заклинание духа над духом, чем духа над материей. Надо выбрать наилучшие символы для сосредотачивания. И все же я предпочел бы иметь какое-нибудь материальное звено. Прядь, что-то из носильной одежды… Но с тем же успехом я мог бы пожелать, чтобы из-за холмов появилось папское войско. — Он вздохнул, но тут же повеселел. — Однако мне известно настоящее имя Вителли. Без него все, несомненно, пошло бы насмарку, и я бы даже не знал почему. — Он взял новую палочку белого мела и начал тщательно чертить на столе.
Кончив фигуру, Монреале положил нож, обмотанный зеленой с золотом нитью, параллельно жезлу из сухой ивовой ветки, обмотанному красной и черной нитями. Ферранте и Вителли, воин и духовно иссушенный маг. Монреале отступил, разглядывая их.
Достаточно ли?.. Ведь такое расстояние… Больше мили.
«Их следовало бы скрестить острыми концами вниз в знак их сообщничества и зла в них», — подумала Фьяметта, но промолчала. Отец сурово ее наказывал, если она осмеливалась что-либо советовать на людях.
И уж конечно, Монреале лучше знает, что делает.
А он положил кусок сложенной полупрозрачной ткани возле ножа и жезла. Собственно, это была реднина, взятая из монастырской кухни.
— Шелк был бы уместнее, — пробормотал Монреале. — Но она хотя бы новая.
А еще лучше была бы паутина, подумала Фьяметта. Но не посмела предложить, что наберет сколько нужно. Уж конечно, паутины найдется много в темных закоулках монастыря. Таких темных... странных!
— Заклинание, ввергающее в глубокий сон, — объяснил Монреале. — В сущности, такое же, к какому прибегают наши целители, когда пациент опасается ножа. Очень сильное. Но мы должны еще его усилить, чтобы одолеть сразу двоих, причем без их содействия, не говоря уж о том, что один способен оказать упрямое сопротивление. И возможно, он выставил заслоны…
«Так почему бы не наложить заклятия по очереди? Начав с Вителли?» — Главное, что меня смущает, — пробормотал Монреале, — это белая сущность заклинания, его духовная благотворность. Это камень преткновения.
— Как? — сказала Фьяметта. — Почему? Оно же не убьет их. Разве что тот или другой будет перевешиваться через перила балкона в минуту наложения, а это маловероятно. Заклинание целителя! Что может быть белее?
— А потом, если мы победим, — губы Монреале искривились, — их обоих ждет костер. Такое ли уж белое намерение, пусть средство и законное?
— А если победят они, то будут считаться с законностью?
— Чтобы удержать захваченное, они должны скрыть свои преступления под покрывалом законопослушности. Свидетели обратного окажутся... в большой опасности.
«И я в том числе», — с дрожью сообразила Фьяметта.
— Теперь это потребует настоящей бойни. — Монреале вздохнул. — Ну, я готов. Пока лейтенант не пришел доложить, что собрал своих людей, давайте помолимся.
«Так я и знала!» Однако Фьяметта послушно опустилась на колени перед распятием на стене кабинета Монреале. Ей было о чем помолиться. Она с грустью вспомнила все молитвы, которые расточала в прошлом во имя пустяков — кружевной шапочки, серебряного браслета, как у Маддалены, пони... мужа. Однако все это было получено: шапочка и браслет от отца, белый мерин… Тейр? Что за непонятная девичья сила, которая вынуждает неумолимый мир к исполнению ее желаний? «Ах, поскорее все кончилось бы!» Наконец оставшийся в живых офицер Сандрино вернулся и коротко побеседовал с Монреале. В тени под стальным шлемом мрачно поблескивали его глаза. Промятый нагрудник был свинцово-тусклым. Не столько вера в успех, сколько решимость заставляла его сжимать челюсти. Но возможно, при встрече с врагом это чувство было надежнее. Предложение десятилетнего герцога самому повести свое войско было тактично отклонено, сообщил лейтенант, но, казалось, оно придало ему сил. Монреале благословил его и отправил в путь, похлопав по кирасе, отозвавшейся глухим лязгом в беленой келье.
Затем Монреале повел Перотто, Амброза и Фьяметту в рабочую комнату. Приор последовал в качестве святителя. Он был более управляющим, чем магом, целителем и даже, как решила про себя Фьяметта, настоящим монахом. Однако все эти тяжкие дни он оставался правой рукой Монреале во всех житейских хлопотах, заботясь о людях, их размещении, дневном пропитании.
Монреале поставил монахов у стола, где все было приготовлено для заклинания, склонил голову еще в одной, слава Богу, короткой молитве и протянул правую руку Амброзу, а левую Перотто.
— Братья, одолжите мне свою силу. Фьяметта шагнула к четвертой стороне стола.
— Отче, я с радостью одолжу мою.
На лбу Монреале собрались глубокие морщины.
— Нет... нет, — сказал он медленно. — Я не хочу, чтобы ты попала под ответный удар, если наша попытка окажется неудачной.
— Но моя малая лепта может составить разницу между неудачей и успехом. Да и не такая уж она малая, если на то пошло!
Монреале грустно улыбнулся, хотя брат Перотто негодующе нахмурился.
— Ты добрая девочка, Фьяметта, — сказал Монреале. — Но нет, и, пожалуйста, не отвлекай меня больше.
Он поднял ладонь, предупреждая ее возражения, и она промолчала, а горло ей сжала судорога. Потом она отошла от стола на ту сторону, где стоял приор, и сплела пальцы за спиной.
— Амброз, Перотто, возьмитесь за руки, — сказал Монреале, что они и сделали, сомкнув кольцо. Монреале крепче сжал их руки в своих.
— Первый удар потребует всего в нас, чтобы одолеть Шпренгера. — Он опустил взгляд на символы на столе — нож и жезл, и начал говорить нараспев ровным тоном целителя.
Фьяметта почувствовала, как накапливается сила, точно над столом возникала невидимая сфера. По сравнению с выразительными широкими жестами ее отца движения Монреале казались очень точными, тщательными, почти чопорными. «Монреале ничего не тратит напрасно». И все же... такая экономность расходует время и внимание, решила Фьяметта. «Изобилие может позволить себе смелость!» Сфера засветилась видимым мерцающим белым огнем, колыхавшимся и на ее поверхности и в самом сердце, по мере того как нарастала ее мощь. А вот это было расточительством. Ее отец всегда утверждал, что заклятие, налагаемое надлежащим образом, должно сохранять невидимость и не излучать жара. Но возможно, попытка объединить силы Амброза и Перотто порождает неизбежное трение. Фьяметта затаила дыхание. «Нанеси же удар, не то Вителли почувствует и будет предупрежден».
Но Монреале все еще выжидал, накапливая силу. Кружевная сфера отбрасывала на стены тени монахов. Затем свет точно вода полился в сосуды ножа и жезла. Они наполнились: лезвие ножа смутно засияло, как луна в тумане. Беззвучно реднина поднялась в воздух, скользнула над двумя светящимися символами и мягко опустилась на них.
Глаза Монреале открылись, он прошептал последний слог своего песнопения. Амброз торжествующе улыбнулся, и даже угрюмый Перотто посветлел. Монреале вздохнул и хотел что-то сказать.
Сухой ивовый жезл вдруг запылал, огонь перебросился на реднину и пожрал ее, оставив черный пепел. Белое пламя, загрязненное багровым, полыхнуло в лицо Монреале, будто неправильно подожженный запал. Освещенное снизу, оно судорожно исказилось. В глазах Фьяметты закружились алые и зеленые пятна, и она беспомощно замигала, прижимая ладони ко рту, чтобы удержать крик.
Глаза Монреале закатились, и он упал, никем не подхваченный: Амброз прижимал руки к глазам, а Перотто сам зашатался. Монреале ударился лбом об стол. Лица всех троих багровели ожогами.
Фьяметта и приор, толкая друг друга, кинулись к столу. Приор опустился на колени возле окровавленного лица Монреале, но побоялся прикоснуться к аббату из опасения прервать новое заклинание. Но прерывать было нечего, почувствовала Фьяметта. Круг и заклятие были разорваны.
— Отец Монреале! Отец Монреале! — испуганно кричал приор. Лицо Монреале побелело, так что пятна ожогов казались еще краснее. От его сгоревших бровей поднимался смрад паленых волос. Преодолев колебания, приор прижал ухо к одеянию на груди Монреале. — Я ничего не слышу.
Фьяметта подбежала к ларцу, схватила лежавшее на нем зеркальце и поднесла его к носу Монреале.
— Затуманилось! Он дышит. Перотто стонал, Амброз лежал в такой же неестественной позе, как и его аббат.
— Что произошло? — спросил приор. — Вителли нанес ответный удар? Но каким образом?
— Да, но... ответный выпад Вителли можно было предотвратить. Следовало бы предотвратить. Беда была в избытке жара и иссушенности прута. Аббат Монреале допустил, чтобы накопился избыток жара.
Приор нахмурился на такое порицание и вытер кровь с шишки, уже вздувавшейся на лбу Монреале. Потом ощупал его голову:
— Кость цела. Думаю, он скоро придет в себя. «А я так не думаю!» Монреале потерял сознание не просто от того, что расшиб лоб. Причина была в заклинании, повернутом против его источника — она не знала, как Вителли устроил это, но словно бы видела темную руку, прижатую к лицу Монреале. Словно кто-то удерживал голову своего врага под водой. Странно! Она помотала головой, чтобы избавиться от этого наваждения. Последнее время вокруг нее было слишком уж много магии, и пять ее чувств будто песком начистили и они стали восприимчивыми до болезненности. Может, Амброз сумеет убрать призрачную руку, когда очнется… Если очнется!
Брат Перотто сел сам без помощи приора. Глаза брата Амброза наконец открылись, но он был оглушен и не мог собраться с мыслями Еще постояв в нерешительности, приор побежал за старшим целителем, братом Марио. Целитель приказал еще нескольким монахам унести всех троих и уложить в их постели. Фьяметта подождала, чтобы Марио спросил ее, что произошло, но он и не подумал, а потому она попыталась сама ему рассказать.
— Ты! — Перотто, поддерживаемый двумя монахами, обернулся к ней. — Из-за тебя заклинание не удалось! Тебе здесь не место.
— Из-за меня? Мне приказал быть тут аббат Монреале! — сказала Фьяметта.
— Нечистая… — простонал Перотто.
— Да как вы смеете! — Фьяметта негодующе выпрямилась. — Я девственница.
«К несчастью». И обречена девственницей остаться, судя по помощи, какую теперь получит Тейр! То есть пока лозимонцы не возьмут монастырь штурмом. Не следует ли ей перед тем наложить на себя руки? Но ведь и это обречет ее на вечную погибель. Сердце ей жгли гнев и обида. С какой стати она должна умереть и быть проклятой за преступления мужчин?! Нет уж! Лучше драться, царапаться и избежать судьбы женщин и сирот!
Приор взял ее за локоть и вывел на галерею.
— Нет, нет, он не хотел тебя оскорбить. Но поистине тебе не подобает находиться в этой части монастыря. Вернись в женское помещение, Фьяметта, и оставайся там.
— До каких пор? Пока лозимонцы не хлынут через стены?
Если аббат не придет в себя в скором времени… — Приор облизнул пересохшие губы.
— Он за-ча-ро-ван! И не придет в себя, пока не снимут заклятие. Наверное, можно найти способ, как его снять. Вителли ведь тоже, как и мы, вынужден действовать на большом расстоянии.
— Я пригляжу, чтобы целители сделали все, что в их силах.
— Здесь требуется не просто целитель!
— Как бы то ни было, нам придется обходиться целителями. Разве что Амброз придет в себя.
— А что вы будете делать, если ни тот, ни другой скоро в себя не придут? Или вообще никогда?
Плечи приора поникли, словно на них легла вся тяжесть забот Монреале.
— Я... я подожду до утра. Может, утро принесет перемены. Но если посланец Ферранте вернется снова нас терзать... может, будет разумнее сдаться на предложенных условиях. Пока не поздно.
— Сдаться Ферранте? И вы думаете, он будет соблюдать свои условия? — вскричала Фьяметта.
Повисшие вдоль боков руки приора бессильно сжались в кулаки.
— Отправляйся в женское помещение, Фьяметта! Ты не понимаешь первого принципа поведения мужчин!
— Какого принципа? Спасайся сам, и к дьяволу всех остальных? Благодарю вас, я его отлично понимаю!
— Убирайся! — взревел было приор, но тут же понизил голос и прошипел сквозь стиснутые зубы:
— Убирайся к другим женщинам! И держи язык за зубами!
— Вы хотя бы позволите мне попробовать снять заклятие, если у целителей ничего не получится? — в отчаянии взмолилась Фьяметта.
— Перотто прав. Тебе здесь не место.
Сейчас он изобьет ее от отчаяния и назовет это епитимьей! Фьяметта оскалила на него зубы, увернулась и, держа спину прямой, как доска, вышла из галереи. Ей следовало бы промолчать! Ей следовало бы высказать все! Ей следовало бы... ей следовало бы…
В женском помещении двое младенцев срыгивали, трое орали, а спор между двумя матерями из-за последнего чистого свивальника завершился тасканием друг друга за волосы и истошным визгом. Фьяметта сбежала. Увидеть аббата Монреале в лазарете ей сурово помешал брат Марио. В трапезной монтефольский солдат попытался потискать ее грудь, а когда она вырвалась, отпустил ей на ухо непристойную шутку. Старая белица в чепце и сером одеянии отвесила ему пощечину и отругала, упомянув по имени его мать. Он попятился, ухмыляясь и держась за нос, а Фьяметта вновь юркнула в прибежище женской спальни, где вопили и рыгали младенцы и царил невообразимый хаос.