Страница:
Бурлаков вернул Ланьеру карту, шагнул в сторону, к обочине. Исчез.
Ланьер вновь посмотрел на карту. Вокруг белого пятна лежал помеченный фиолетовым цветом мортальный лес. Пройти по нему до закрытия врат можно, но они уже никак не успеют. А зимой или летом идти – смертельно.
– Ловушка? – крикнул он.
Но ему никто не ответил.
Может, это и есть Валгалла? Хотя нет... Арутян пытался прорваться в Валгаллу куда восточнее главного тракта. Будем считать, что Арутян хотя бы приблизительно знал, где ее искать. Виктор спрятал карту в карман. Руки дрожали. Теперь, когда он уже знал, что обратной дороги нет (он верил Бурлакову, в отличие от других), его охватил страх.
Капитан Каланжо сидел в джипе и черпал ложкой из консервной банки мясо в желе.
– Что? Остаться? Мост рухнул? – переспросил он, услышав предложение Бурлакова из уст Виктора. – Лейтенант Ланьер, ты идиот, что ли? Это же наверняка лазутчик маров. Где он? Я его лично пристрелю!
Он отдал Виктору недоеденную банку консервов и помчался к стоящему позади вездеходу. Разумеется, кипятился Каланжо для виду. Хотел узнать точно, обо всем расспросить. Если мост рухнул, это конец. В такое нельзя поверить. И Каланжо не верил.
Но встреча не состоялась. Сержант и Борис по-прежнему сидели на броне.
– Где он? – прорычал капитан.
– Не знаю, только что был... – сержант завертел головой.
– Растворился, что ли? Где он? – повернулся Каланжо к Борису.
– Исчез. Стоял, потом сделал шаг в сторону. И нет его.
– Растворился, – почти убежденно сказал сержант.
В этот миг впереди вспыхнула ракета. Дорога была свободна. Можно ехать.
Еще полчаса они двигались без приключений. Ели из консервных банок мясо, пили едва разогретый химическими лентами чай. Перевал Ганнибала давно остался позади. Охраны там не было. В этом году части отходили в полном беспорядке. Странно, никто даже не обсуждал, кто победил – «синие» или «красные».
– Сержант, а кто победил? Они или мы? – спросил Ланьер.
– Что? – сержант по своему обыкновению зевнул.
Вездеход «форд-экселенс» шел мягко, магнитная подушка – высший класс. Можно, сидя на броне, и говорить, и зевать – язык не прикусишь. Да и на главном тракте покрытие ровное: идеальное покрытие – как на той стороне. Та сторона... Она уже близко. Вот-вот.
«Что-то должно мне помешать. И я останусь», – Виктор уже знал, что на ту сторону не перейдет. И только ждал – когда же. Что его остановит? Этот рухнувший мост? Как просто.
– Кто, спрашиваю, победил? – повторил Ланьер свой вопрос. Он еще делал вид, что готовится к переходу.
– А хрен его знает... Наверное, мы. А может, и не мы? – сержант еще раз зевнул. – Вам-то на что?
– В портале надо будет сообщить.
– Вы послушайте, что другие говорят. То же самое скажете.
– Я не люблю говорить, что и все.
– Тогда наоборот скажите. Вам дать термопатрон? А то, я погляжу, не спите. Холодно. Вы термопатрон под себя засуньте – и на боковую. Ворота рядом уже, поспать надо. Потому как возле врат не поспишь.
Кампания этого года для «красных» была на редкость неудачной. В штабе собрались бездарные самоучки. Да и где взять профессионалов? Конкурс в две военные академии по сорок человек на место. Выпускники академии идут за врата лишь в составе группы «милитари». «Синие» и «красные» учатся на собственном опыте. В этом году «синие» все время нападали. Внезапная атака и прорыв в тыл «красных». Командующий «красных» хватал ближайший свободный отряд и бросал на подмогу. Тут же «синие» наносили удар – в брешь, откуда забрали подкрепление. Командующий суетился, создавал новый отрядик, чтобы заткнуть дыру. И тут же атака «синих». В результате роты и батальоны рассыпались на отряды-крошки, из центра командовать ими уже никто не мог. Каждый воевал на свой страх и риск. Что это? Поражение? Победа? Или просто суета. Теперь все зависело от портальщиков – они назовут победителя.
«Что расскажу я? Что я вообще могу рассказать? – размышлял Ланьер. – О путешествии через мортал? Но разве этой историей можно кого-то поразить?»
Вездеходы опять остановились.
– Что случилось? – Борис приподнялся.
– Мост! – крикнул кто-то впереди.
«Не солгал...» – Виктор глубоко вздохнул. И как-то сразу успокоился. Все уже решилось. Дальше надо просто действовать.
Впереди взлетела ракета, рассыпалась синими и красными искрами – сигнал, что вокруг – мирная зона, любой подходи беспрепятственно – хоть «синий», хоть «красный».
Борис встал во весь рост на броне, навел бинокль.
– Вот сволочизм! Мост, похоже, взорван...
Впереди поднимались столбы дыма. Только это не мост горел, а разведенные у дороги костры. Хворост был сырой. У моста на этой стороне сгрудилось штук двадцать машин. Людей – около сотни. «Красные» и «синие» стояли вперемежку. Виктор разглядел песочную форму «синих», их высокие каски и лучевые винтовки «Горгона».
«Синих» примерно столько же, сколько «красных», – отметил про себя Ланьер.
Их вездеход пристроился в хвост застывшей на дороге колонны. Встали вновь. Уже окончательно.
– Похоже, два пролета моста разнесли фотонными ракетами. Третий пролет, надеюсь, уцелел – сказал Борис.
Офицер, сидевший на вездеходе с голограммой «синих», орал в свой комик: вызывал наблюдателей. Но никто не откликался.
– И что теперь делать? – спросил Борис. – Может, плот сварганим?
Откуда Бурлаков знал, что моста уже нет? Сам взорвал? Нет, конечно. Да и что это меняет теперь? На ту сторону не успеть. Ворота вот-вот закроются. В полночь, когда наступит первое декабря. Виктор точно знал, что никаких отсрочек не бывает. Никогда. Врата неумолимы и точны. Ими никто не управляет. Они сами по себе.
Понтонно-мостовой батальон наверняка уже перешел реку. Своими силами немного можно успеть. Технику уже точно не перетащить. Пешком придется. Пешком не дойти. Или все же можно? Сколько от моста километров? Виктор достал карту, сверил расстояние. Сто двадцать километров. Можно дойти... можно... но если оставить Димаша здесь.
Извините, господа, но it's impossible...
Если бы наблюдатели вызвали военную полицию, дали свой вертолет... Но чем ближе к зиме, тем опаснее летать: попадешь в воздушную ловушку, машина за несколько минут превратится в хлам. Хорошо, если грохнешься на поляну. А если на макушки деревьев – что тогда? Даже если уцелеешь, кто будет искать в последние дни, когда все спешат к воротам? Похоже, в этом году эмпэшники впали в спячку задолго до закрытия врат. Дорожные службы уже на той стороне. Мост не будут чинить до следующей весны. Тогда явятся новые, другие, и все восстановят...
Впереди полыхнуло бледным холодным огнем. Что это?
– Похоже на сварку, – пояснил Каланжо. – Неужели кто-то вез с собой сварочный модуль? Прушный мерзавец.
«Ты останешься... ты уже решил...» – мысленно приказал себе Ланьер и стиснул кулаки.
– Раненых переносим... раненых в первую очередь! – прокричал бегущий вдоль колонны вестовой.
– Так что, мост уцелел? – с надеждой спросил Борис.
– Перейти можно, по одному в ряд, – отозвался вестовой.
Все оживились. И «красные», и «синие». Борис спрыгнул на землю.
– Достаем Димаша. Мы его несли. И сейчас понесём! Давайте, Виктор Палыч!
Топчий кинулся помогать вытаскивать носилки.
«Зимовка в завратном мире. Это будет классная тема. Гремучка умрет от зависти, – думал Виктор. – Такое еще никто не порталил. Потому что никто... еще никто из портальщиков не возвращался после закрытия врат. Остался – сгинул. Но я везучий, я вернусь. Если не буду требовать от Судьбы невозможного. И потом... Валгалла...» – Ланьер против воли улыбнулся и потрогал нагрудный карман, в котором лежала карта. Все эти дни после выхода из моргала он пытался придумать, как ему остаться здесь, за вратами, но только не с марами. Как только Бурлаков предложил ему крепость, он уже знал... где-то внутри... еще не произнеся для себя даже мысленно решение (или приговор), знал, что останется. И шел дальше, чтобы вытащить ребят, чтобы они не пропали.
Он останется. Алена поймет. Она именно этого и хотела от него. Надеялась все время, что он отважится. Интересно, окажись мост целым, сумел бы Виктор повернуть назад? Неведомо. Но Бурлаков не солгал. Мост обрушился. Все решилось само собой.
Виктор оглядел сержанта. Тот был широкоплеч, лет двадцати с небольшим. Кто знает, может быть они с Борисом донесут носилки? Должны донести. Стимуляторов накушаются и добегут. Две таблетки на шесть часов. Потом еще две...
– Неси Димаша, – Виктор положил сержанту руку на плечо. – А я здесь... попробую продержаться.
– Виктор Палыч, вы что? – опешил Борис. – Мы ж теперь навсегда вместе.
– Я просто трезво оценил силы. С носилками я и ста шагов не пройду. – Конечно, он преувеличивал. Мог бы нести... но зачем?
– А как же вы... – Борис тряхнул головой. – Мы без вас ни за что! Или вы следом переправитесь... Нагоните. Если налегке – быстро нагоните.
– Нет. Я не буду переправляться. Я вернусь.
– Куда? В блиндаж? – не понял Рузгин.
– В крепость. К Бурлакову.
– Это ж на целый год! Врата весной назад не пропускают.
– Знаю. Продержусь до весны. Как наши пойдут, я выйду и встречу...
– Вас за мара примут и тут же пристрелят.
– А я повязку на голову повяжу: «Портальщик»! Идите. Времени не теряйте... Ну, вперед! Удачи! Постарайтесь первыми пройти. Сейчас не часы – минуты на счету. Про стимуляторы не забывайте.
Виктор достал из кармана записную книжку, нацарапал адрес и протянул Борису:
– Алене моей скажи, что до следующей осени ждать придется. Пусть ждет... А если и следующей осенью не выйду, тогда – адье, мон ами. Чем раньше мост перейдете, тем больше шансов дойти. Дорога обледенела. Пленки и всякого барахла навалом вокруг. Пару деревьев срубите, волокушу сделайте, и раненого, как на санках, по ледяной корке. Бегом. Ну, вперед, а то застрянете.
Мост рухнул, но часть перекрытий и огромных ферм уцелела. Быки поднимались над водой нетронутые. Черная вода кипела белыми бурунами. Ледяная вода. Если рухнешь – сгинешь. Тут же течение унесет. Несколько металлических балок сварили, соорудили мосток. Переправиться можно только пешком. Офицеры «синих» и «красных» сообща руководили переправой. В первую очередь – носилки с ранеными. То есть пара здоровяков и одни носилки с пострадавшим. Скорее! Скорее! Врата не ждут!
Виктор обошел колонну по обочине. Остановился в стороне, отсюда открывался вид на реку, на изувеченный мост и на заречную часть тракта. Закурил. Почему-то антиникотиновые прививки на этой стороне не действуют. А вот прививка от гепатита – ничего, работает... кажется.
Целый год... Бросит его Алена или нет? Почему он не рассказал ей про Валгаллу? Боялся? Чего?
Сто двадцать километров. Дойти можно. Даже с носилками. Но это подвиг. Риск своей шкурой ради другого. Виктор оглянулся, испытывая все возрастающее беспокойство. На ту сторону переправлялись слишком медленно. Двигались гуськом. Осторожно ступали. Металл обледенел. Очередь Димаша еще не подошла. Вновь повалил снег. Сорваться в воду ничего не стоит... Переправу остановили: крепили тросы с карабинами. Для страховки.
Виктор подошел к капитану Каланжо:
– Как идет переправа?
– Как видишь – хреново.
– С ранеными они не успеют к воротам.
– Должны успеть. – Каланжо нахмурился, – Может, на той стороне транспорт имеется.
– Нет там никакого транспорта. Зачем себе врать? Они бросят раненых.
– Что ты мелешь?
– Они бросят раненых и уйдут. Завратная жизнь течет по своим законам. На той стороне никто не судит за то, что происходит здесь. Даже маров, если им удается прорваться. Врата очищают. От убийства. От крови. И от предательства тоже.
– Маров сразу убивают.
– Да... маров убивают. На этой стороне. Охрана ловит их здесь. Только здесь. Но после закрытия врат никакой охраны не будет Наши раненые обречены.
Каланжо с минуту молчал. То ли искал возражения, то ли обдумывал, есть ли выход из ситуации, но не находил ни того ни другого.
– Что ты предлагаешь? – спросил наконец Каланжо. – На перевале Ганнибала, говорят, есть склад. Вернемся назад, заберем оборудование, наведем понтонный мост, переправим вездеходы.
– Не успеем. Да и не будет сейчас никто этим заниматься. Время на исходе. Вот-вот темнеть начнет. У моста техники на любой вкус. Все равно ее бросят. Выберем вездеходы понадежнее, загрузим в них раненых и вернемся. Здоровых отпустим через мост налегке. Они успеют к вратам. У кого хватит сил.
– Ничего не понял. Что ты спикаешь? Кого отпустим? Кого возьмем? Куда вернемся?
– Отпустим здоровых к вратам. Раненых отвезем в крепость Бурлакова и перезимуем, – старательно, как ребенку, втолковывал Ланьер.
– Ты, часом, не «синяк»? Не агент ихний? – возмутился Каланжо.
– Могу поклясться, что нет. Но теперь это не имеет значения, как сказал Бурлаков.
– Прекрати дурацкие разговоры.
– Почему?
– Это приказ. Я старше тебя по званию.
– Разве это мешает нам остаться людьми?
И тут они услышали крик. Разом обернулись. Орали на мосту. Кто-то, расталкивая идущих с носилками, рвался с той стороны на эту. Его не пускали, толкали, он не обращал внимания, его сбивали – он повисал на руках.
– Сейчас он скажет, что «санитары» бросают раненых... – Виктор усмехнулся. – Может быть, посмотрим на вашу трофейную «Горгону»?
– Я пристрелю...
– Кого? Гонца? Глупо...
– Бросают... – долетел крик. – Бросают... все... все...
«Гонец» наконец прорвался на берег и, чуть ли не рыдая, кинулся к ближайшему офицеру.
– Они двоих застрелили... Парни цеплялись, умоляли... их застрелили... хуже маров... звери...
– «Горгону» не отдам! – сказал Каланжо.
Офицеры собрались на военный совет. Впрочем, обсуждать было нечего. Неверный приказ. Выбирали самых сильных – поручали израненных. Чужих. «Красным» – «синих» и наоборот. Почему я должен подыхать за тебя? Отцепись. На ту сторону переправился только один офицер. Его застрелили. За полчаса отступление превратилось в бегство.
Что теперь делать? Предложение было единственное: уходить, оставив раненых и технику под охраной добровольцев. «Охрана» – как отговорка. Прикрытие. Что будет дальше с оставленными – никто не знал. Искать поселения, деревни пасиков, зимовать. Примерно так звучала диспозиция на предстоящие три месяца.
– Кто хочет остаться? – спросил руководивший переправой подполковник «красных». Он был молод, лет тридцати или чуть больше, рука перевязана. – Есть добровольцы?
– Я могу, – сказал Ланьер. – Лейтенант Виктор Ланьер. Был за «красных».
Он будто ненароком подчеркнул это короткое слово «был».
– Валяйте, – кивнул подполковник. – Кто с вами?
Он смотрел поверх голов, не хотел даже взглядом потребовать, настоять. Виктор тоже не смотрел на людей. Уперся взглядом в разрушенный мост. Но знал, что Рузгин останется. Хотя бы ради Димаша.
– Я, – сказал первым Рузгин. Громко выкрикнул. Звонко. Гордился собой.
«Сберечь надо парня, – подумал Виктор. – Такие первыми погибают, к сожалению».
Потом вызвался Каланжо. И наконец – Топчий. Что сержант останется – Виктор не ожидал. Он – здоровяк. Дошел бы. Да кто ему Димаш? Или за Каланжо держался?
– Не боишься? – спросил Ланьер сержанта.
– Чего мне бояться? – выпятил губу сержант. – Не один же буду. Прорвемся.
Виктор отобрал для раненых три вездехода и джип. Машины – лучшие, самые вместительные. Запасы – первое дело. Приказал брать с собой все, что может пригодиться во время зимовки. Оружие. Любое. Даже автоматы, к которым уже нет патронов, бластеры без батарей. Кто знает, может, потом найдутся запасные. Виктору вспомнился их блиндаж. Если мары не разорят, оттуда многое можно забрать. К примеру, грибы сушеные. А что, Димаш знатный супчик сварит. Только бы поправился.
Как-то так вышло, что опять он командовал, хотя Каланжо был старше по званию. Но капитан молчал. Выполнял указания Ланьера.
Со всех машин изъяли запасы топлива, инструмент, консервы, оружие. Пока готовились, поток желающих переправиться иссяк. Начинало смеркаться.
Борис с сержантом перешли мост последними – они должны были отыскать брошенных на произвол судьбы раненых.
Димаш в одеяле, как в коконе, тем временем мирно посапывал в чреве вездехода. Виктор и Каланжо стерегли застывшие неподвижно машины. Виктор сменил батарею «Гарина», теперь хватит на двадцатъ выстрелов; взял еще автомат. Каланжо предпочёд трофейную «Горгону». Зря. Спору нет, эта штука плюется огнем весьма эффектно, но сжирает батарею за три выстрела. А потом – либо жди пулю в живот, либо поднимай ручонки.
– Бросят нас парни, как пить дать, бросят и сбегут, – бормотал Каланжо, нервно посасывая трубку.
В завратном мире многие начинали вновь курить. Но курильщика трубки Виктор встретил впервые.
– Не сбегут, – сказал Виктор. – Борис – отличный парень. Мы через мортал летом вместе прошли. Да и сержант твой – нормальный мужик.
– Я, признаться, непрушный, – вздохнул Каланжо. – В прошлый раз, когда за врата ходил, угодил в такое дерьмо... У всех командиры как командиры, а наш – только с девками по кустам обжиматься, Настоящий гарем завел. Вместо палатки – шатер с кондиционером и ванной. Ребят отправлял баб ему искать по деревням пасиков. Мне это надоело, я с капитаном сцепился. Я сюда пришел, говорю, не с бабами в койке воевать. Говорю, на кой хрен тебе было за врата топать, на той стороне бабья хватает. Допрыгаешься: эмпэшники заявятся, тебя к стенке, нас – в фильтрационный лагерь. Он озлился, отправил меня какое-то озеро искать. Будто бы оно и летом замерзшее стоит... Уж не знаю, вправду или нет существует то озеро, только не нашел я его. Когда вернулся, ни капитана не было, ни его гарема. На том месте, где шатер стоял, аккуратный такой черный кружок от фотонной гранаты. Его миротворцы шлепнули. Им пасики пожаловались. И привет...
– Вместе с женщинами сожгли?
– Нет, телок миротворцы увели. Сказать честно, не надо баб на эту сторону пускать. И ребят на той стороне обучать надо лучше.
– Зачем? Чтобы они больше убивали народу? Ты слышал про Дагара?
– Ну... Он сгинул в мортале.
– Или его уничтожили «милитари». Как конкурента. Никто точно не знает, что с ним случилось.
Исчезнув, Дагар стал одной из баек Дикого мира. Он воевал за «синих», свою роту готовил еще на той стороне. Купил кусок дикого леса, болотину, почти год набирал новичков, муштровал. Обучал. Делал из них «львов Дикого мира». Полосы препятствий, стрельба по мишеням, марш-броски, рукопашный бой. Многие не выдерживали и одного дня. Уходили. На их место являлись другие. В конце концов Дагару удалось к марту собрать целую роту. Они получили оружие, миновали врата. Прошли сквозь формирования «красных» как нож сквозь масло. И исчезли в мортале. Навсегда.
– Ты кем был на той стороне? – спросил Виктор.
«Кем ты был?» – хороший вопрос. Почему никто не спрашивает: «Кто ты есть?» Был физиком, торговцем, программером, сочинителем реклам... Мало ли кем был... Но вдруг рванул. Сюда – в траву, в лес и дикость. Где на каждом шагу ловушки. Где рядом – смерть. Говорят, в этом мире все другое. Здесь люди другие. Ты проходишь врата. Добровольно. На этой стороне смерть и кровь. Раны, страдания, болезни гарантированы каждому. Все равно идут. Год за годом. Добровольно? Или все-таки нет? Все относительно, любая добровольность. Мечты или догмы, чужие слова, примитивные агитки, ложный стыд – тоже неволя. Любопытство, желание испытать себя, поиски романтики, разочарованность, ненависть, зависть, любое чувство, достаточно сильное, чтобы на миг позабыть о страхе и чувстве самосохранения. На одно мгновение – пока не минуешь врата. А дальше ты пленник. Раб. Теперь полгода врата не отпустят тебя из этого мира. Контракт со смертью подписан. Изволь выполнять.
А пасики? Подвижники «Эдема»? Наивная вера отдает их на растерзание мародерам. Это тоже неволя – воображать, что твоя изувеченная плоть превратит завратный мир в хрустальный Эдем. Бах! Бах! Бах! Одна очередь – и весь хрусталь в осколки. Лицо – в кровь. После этого еще можно о чем-то мечтать?
– Я? – переспросил Каланжо. – Я пять лет хожу. До капитана, видишь, дослужился.
Виктор удивился. Не походил Каланжо на старого волка. Ветераны – особая каста. Каждая вещь у них – стандартная и вместе с тем особенная. В казенных ботинках не станут ходить – непременно весной купят у мальчишки-лоточника ботинки ручной работы из вечной кожи (откуда эти мальчишки в завратном мире, кто шьет ботинки и что за кожа идет на них, никто не спрашивает, покупают – и все). Потом непременно серебряный портсигар, тоненькие темные сигареты, немного терпкие и не похожие на пустенькие сигаретки того, мирного мира. Не важно, куришь ты или нет, у ветерана портсигар должен быть. Серебряный. Ветеран повяжет голову синим или красным платком, будет говорить на своем особом сленге. О «мирной» профессии не скажет ни слова, как будто нет и не было никогда той, другой жизни за вратами. Может, и врат самих уже нет?
Виктор поверил Каланжо. Пять раз... Почему бы и нет? Только зачем? Ланьер чувствовал, когда врут. И редко ошибался.
Каланжо не врал.
– Так чем ты занимался в том мире, где запрещено убивать?
– Не знаю, стоит ли говорить. Да ладно. Коли мы вместе застряли – скажу. Я – черный следопыт. «Черняк» по-здешнему. Ищу по заявкам тела павших. На той стороне готовлюсь, нахожу участников, с кем пропавший без вести воевал, расспрашиваю, что и как, где видели в последний раз. Составляю карты, сюда прихожу стрелком. Весной отыскиваю тело. Летом воюю. Осенью возвращаюсь. А тут задержался. Хотел еще одного парня найти. Пожадничал. Как говорится, два мортала решил проскочить за один раз. Ну и влип.
– Бизнес у тебя здесь, выходит. За риск платят хорошо?
– Нормально платят. Но евродоллы – не главное. Скучно там, в этом теплом мирке. Хреново. Не жизнь это, вот что я тебе скажу. Разве такой жизнь должна быть?
– Не знаю. – Виктор оглядел застывшие в ледяном безмолвии деревья на том берегу. – Но здесь только смерть.
Уже стемнело, приближение новых машин они заметили издалека.
– Стой! – рявкнул Каланжо, направляя ствол «Горгоны» на лобовое стекло переднего джипа.
– Are you red? Peace... Мир! – отозвался молодой голос из джипа.
– Это синенькие так припозднились, баклажанчики, – буркнул Каланжо. – Сейчас я их обрадую. The bridge fell in the river! – крикнул так, что эхо запрыгало по лесу.
– What? What did you say? – Из джипа выбрался парень лет двадцати пяти в новенькой, с иголочки форме с отличиями майора «синих». Наверняка форму берег для возвращения. Только что переоделся. Коротко подстриженный, загорелый. Лицо преподавателя универа. Умненький, наблюдательный, деловой. Носит при себе перчатки, чужой плоти касается рукой в защитной пленке. Внимательно наблюдает, записывает, итожит. Преподаватели истории и военных академий идут в этот мир ощутить военный дух. Понять, что такое – настоящая война. И – главное – проверить очередную теорию. Гибнут первыми. Потому что завратный мир не подчиняется ни одной теории.
– Мост, говорю, накрылся на хрен, – сообщил Каланжо.
Колонна «синих», состоящая из двух джипов, медицинской машины и двух вездеходов, остановилась. Несколько человек побежали к мосту.
– О, my God! Why? – послышались крики.
Каланжо прыснул.
– Они как дети, ну право же. Bay да вай. Пулю в живот получат и давай кричать: вай? А зачем ты сюда лез, спрашивается? О Господи! Я на себе пацана вот такого тащил до госпиталя. Наши подстрелили, а я его нес. Он только и повторял. «Why?» Да еще «my God!»
– Предложим ему остаться? – шепотом спросил Виктор.
– Этому – нет. С таким зимовать – последнее дело. Он будет теоретизировать, постоянно говорить о добродетелях и вермишель из твоей тарелки таскать.
– Интересно, кто нас будет кормить вермишелью. – А было бы неплохо сейчас горячей вермишели с кетчупом. Может быть, у Каланжо припасено в вездеходе несколько упаковок? Наверняка. Надо парня раскулачить.
– Неважно – кто. Надо как-то от этого типа избавиться.
– На ту сторону можно переползти. Но без машин, – популярно объяснил Виктор майору.
Тот махнул рукой: мол, в пояснениях не нуждаюсь. Приложил палец к запястью. Ага, у парня встроенный комп, общается с ним, как с милым другом. По статистике, каждый третий обладатель вживленного чипа кончает жизнь в доме умалишенных. Но желающих слиться с электронным другом в единое целое не переводится. К тому же здесь, в Диком мире, толку от такого компа чуть – на все лето он вырубается. А когда включается, непременно глючит.
– Ну, как работает? – полюбопытствовал Каланжо.
Майор чертыхнулся: комп ответил на запрос, но что-то не особенно приятное.
– Вездеходы придется бросить. Раненых и припасы – тоже, – пытался втолковать майору Каланжо.
– What? – повернулся к нему майор.
– Я говорю, если хотите переправляться, то бегите налегке. Времени в обрез. Цигель, цигель! Ферштейн? The game is over!
«Синие» давно все уже поняли, что игра over и перегрузка не предвидится. Возможно, кое-кто подозревал встретивших их «красных» во взрыве моста. Глупо, конечно. Уж если взрывать, то после переправы. Спору нет, хочется сделать ближнему гадость. Но зачем подкладывать мину себе под зад? Впрочем, идиотизм человеческий невозможно переоценить. Один отдает приказ, другой выполняет. Потом сотни лет историки ищут объяснения, но не могут найти.
Ланьер вновь посмотрел на карту. Вокруг белого пятна лежал помеченный фиолетовым цветом мортальный лес. Пройти по нему до закрытия врат можно, но они уже никак не успеют. А зимой или летом идти – смертельно.
– Ловушка? – крикнул он.
Но ему никто не ответил.
Может, это и есть Валгалла? Хотя нет... Арутян пытался прорваться в Валгаллу куда восточнее главного тракта. Будем считать, что Арутян хотя бы приблизительно знал, где ее искать. Виктор спрятал карту в карман. Руки дрожали. Теперь, когда он уже знал, что обратной дороги нет (он верил Бурлакову, в отличие от других), его охватил страх.
Капитан Каланжо сидел в джипе и черпал ложкой из консервной банки мясо в желе.
– Что? Остаться? Мост рухнул? – переспросил он, услышав предложение Бурлакова из уст Виктора. – Лейтенант Ланьер, ты идиот, что ли? Это же наверняка лазутчик маров. Где он? Я его лично пристрелю!
Он отдал Виктору недоеденную банку консервов и помчался к стоящему позади вездеходу. Разумеется, кипятился Каланжо для виду. Хотел узнать точно, обо всем расспросить. Если мост рухнул, это конец. В такое нельзя поверить. И Каланжо не верил.
Но встреча не состоялась. Сержант и Борис по-прежнему сидели на броне.
– Где он? – прорычал капитан.
– Не знаю, только что был... – сержант завертел головой.
– Растворился, что ли? Где он? – повернулся Каланжо к Борису.
– Исчез. Стоял, потом сделал шаг в сторону. И нет его.
– Растворился, – почти убежденно сказал сержант.
В этот миг впереди вспыхнула ракета. Дорога была свободна. Можно ехать.
2
Еще полчаса они двигались без приключений. Ели из консервных банок мясо, пили едва разогретый химическими лентами чай. Перевал Ганнибала давно остался позади. Охраны там не было. В этом году части отходили в полном беспорядке. Странно, никто даже не обсуждал, кто победил – «синие» или «красные».
– Сержант, а кто победил? Они или мы? – спросил Ланьер.
– Что? – сержант по своему обыкновению зевнул.
Вездеход «форд-экселенс» шел мягко, магнитная подушка – высший класс. Можно, сидя на броне, и говорить, и зевать – язык не прикусишь. Да и на главном тракте покрытие ровное: идеальное покрытие – как на той стороне. Та сторона... Она уже близко. Вот-вот.
«Что-то должно мне помешать. И я останусь», – Виктор уже знал, что на ту сторону не перейдет. И только ждал – когда же. Что его остановит? Этот рухнувший мост? Как просто.
– Кто, спрашиваю, победил? – повторил Ланьер свой вопрос. Он еще делал вид, что готовится к переходу.
– А хрен его знает... Наверное, мы. А может, и не мы? – сержант еще раз зевнул. – Вам-то на что?
– В портале надо будет сообщить.
– Вы послушайте, что другие говорят. То же самое скажете.
– Я не люблю говорить, что и все.
– Тогда наоборот скажите. Вам дать термопатрон? А то, я погляжу, не спите. Холодно. Вы термопатрон под себя засуньте – и на боковую. Ворота рядом уже, поспать надо. Потому как возле врат не поспишь.
Кампания этого года для «красных» была на редкость неудачной. В штабе собрались бездарные самоучки. Да и где взять профессионалов? Конкурс в две военные академии по сорок человек на место. Выпускники академии идут за врата лишь в составе группы «милитари». «Синие» и «красные» учатся на собственном опыте. В этом году «синие» все время нападали. Внезапная атака и прорыв в тыл «красных». Командующий «красных» хватал ближайший свободный отряд и бросал на подмогу. Тут же «синие» наносили удар – в брешь, откуда забрали подкрепление. Командующий суетился, создавал новый отрядик, чтобы заткнуть дыру. И тут же атака «синих». В результате роты и батальоны рассыпались на отряды-крошки, из центра командовать ими уже никто не мог. Каждый воевал на свой страх и риск. Что это? Поражение? Победа? Или просто суета. Теперь все зависело от портальщиков – они назовут победителя.
«Что расскажу я? Что я вообще могу рассказать? – размышлял Ланьер. – О путешествии через мортал? Но разве этой историей можно кого-то поразить?»
Вездеходы опять остановились.
– Что случилось? – Борис приподнялся.
– Мост! – крикнул кто-то впереди.
«Не солгал...» – Виктор глубоко вздохнул. И как-то сразу успокоился. Все уже решилось. Дальше надо просто действовать.
Впереди взлетела ракета, рассыпалась синими и красными искрами – сигнал, что вокруг – мирная зона, любой подходи беспрепятственно – хоть «синий», хоть «красный».
Борис встал во весь рост на броне, навел бинокль.
– Вот сволочизм! Мост, похоже, взорван...
Впереди поднимались столбы дыма. Только это не мост горел, а разведенные у дороги костры. Хворост был сырой. У моста на этой стороне сгрудилось штук двадцать машин. Людей – около сотни. «Красные» и «синие» стояли вперемежку. Виктор разглядел песочную форму «синих», их высокие каски и лучевые винтовки «Горгона».
«Синих» примерно столько же, сколько «красных», – отметил про себя Ланьер.
Их вездеход пристроился в хвост застывшей на дороге колонны. Встали вновь. Уже окончательно.
– Похоже, два пролета моста разнесли фотонными ракетами. Третий пролет, надеюсь, уцелел – сказал Борис.
Офицер, сидевший на вездеходе с голограммой «синих», орал в свой комик: вызывал наблюдателей. Но никто не откликался.
– И что теперь делать? – спросил Борис. – Может, плот сварганим?
Откуда Бурлаков знал, что моста уже нет? Сам взорвал? Нет, конечно. Да и что это меняет теперь? На ту сторону не успеть. Ворота вот-вот закроются. В полночь, когда наступит первое декабря. Виктор точно знал, что никаких отсрочек не бывает. Никогда. Врата неумолимы и точны. Ими никто не управляет. Они сами по себе.
Понтонно-мостовой батальон наверняка уже перешел реку. Своими силами немного можно успеть. Технику уже точно не перетащить. Пешком придется. Пешком не дойти. Или все же можно? Сколько от моста километров? Виктор достал карту, сверил расстояние. Сто двадцать километров. Можно дойти... можно... но если оставить Димаша здесь.
Извините, господа, но it's impossible...
Если бы наблюдатели вызвали военную полицию, дали свой вертолет... Но чем ближе к зиме, тем опаснее летать: попадешь в воздушную ловушку, машина за несколько минут превратится в хлам. Хорошо, если грохнешься на поляну. А если на макушки деревьев – что тогда? Даже если уцелеешь, кто будет искать в последние дни, когда все спешат к воротам? Похоже, в этом году эмпэшники впали в спячку задолго до закрытия врат. Дорожные службы уже на той стороне. Мост не будут чинить до следующей весны. Тогда явятся новые, другие, и все восстановят...
Впереди полыхнуло бледным холодным огнем. Что это?
– Похоже на сварку, – пояснил Каланжо. – Неужели кто-то вез с собой сварочный модуль? Прушный мерзавец.
«Ты останешься... ты уже решил...» – мысленно приказал себе Ланьер и стиснул кулаки.
– Раненых переносим... раненых в первую очередь! – прокричал бегущий вдоль колонны вестовой.
– Так что, мост уцелел? – с надеждой спросил Борис.
– Перейти можно, по одному в ряд, – отозвался вестовой.
Все оживились. И «красные», и «синие». Борис спрыгнул на землю.
– Достаем Димаша. Мы его несли. И сейчас понесём! Давайте, Виктор Палыч!
Топчий кинулся помогать вытаскивать носилки.
«Зимовка в завратном мире. Это будет классная тема. Гремучка умрет от зависти, – думал Виктор. – Такое еще никто не порталил. Потому что никто... еще никто из портальщиков не возвращался после закрытия врат. Остался – сгинул. Но я везучий, я вернусь. Если не буду требовать от Судьбы невозможного. И потом... Валгалла...» – Ланьер против воли улыбнулся и потрогал нагрудный карман, в котором лежала карта. Все эти дни после выхода из моргала он пытался придумать, как ему остаться здесь, за вратами, но только не с марами. Как только Бурлаков предложил ему крепость, он уже знал... где-то внутри... еще не произнеся для себя даже мысленно решение (или приговор), знал, что останется. И шел дальше, чтобы вытащить ребят, чтобы они не пропали.
Он останется. Алена поймет. Она именно этого и хотела от него. Надеялась все время, что он отважится. Интересно, окажись мост целым, сумел бы Виктор повернуть назад? Неведомо. Но Бурлаков не солгал. Мост обрушился. Все решилось само собой.
Виктор оглядел сержанта. Тот был широкоплеч, лет двадцати с небольшим. Кто знает, может быть они с Борисом донесут носилки? Должны донести. Стимуляторов накушаются и добегут. Две таблетки на шесть часов. Потом еще две...
– Неси Димаша, – Виктор положил сержанту руку на плечо. – А я здесь... попробую продержаться.
– Виктор Палыч, вы что? – опешил Борис. – Мы ж теперь навсегда вместе.
– Я просто трезво оценил силы. С носилками я и ста шагов не пройду. – Конечно, он преувеличивал. Мог бы нести... но зачем?
– А как же вы... – Борис тряхнул головой. – Мы без вас ни за что! Или вы следом переправитесь... Нагоните. Если налегке – быстро нагоните.
– Нет. Я не буду переправляться. Я вернусь.
– Куда? В блиндаж? – не понял Рузгин.
– В крепость. К Бурлакову.
– Это ж на целый год! Врата весной назад не пропускают.
– Знаю. Продержусь до весны. Как наши пойдут, я выйду и встречу...
– Вас за мара примут и тут же пристрелят.
– А я повязку на голову повяжу: «Портальщик»! Идите. Времени не теряйте... Ну, вперед! Удачи! Постарайтесь первыми пройти. Сейчас не часы – минуты на счету. Про стимуляторы не забывайте.
Виктор достал из кармана записную книжку, нацарапал адрес и протянул Борису:
– Алене моей скажи, что до следующей осени ждать придется. Пусть ждет... А если и следующей осенью не выйду, тогда – адье, мон ами. Чем раньше мост перейдете, тем больше шансов дойти. Дорога обледенела. Пленки и всякого барахла навалом вокруг. Пару деревьев срубите, волокушу сделайте, и раненого, как на санках, по ледяной корке. Бегом. Ну, вперед, а то застрянете.
3
Мост рухнул, но часть перекрытий и огромных ферм уцелела. Быки поднимались над водой нетронутые. Черная вода кипела белыми бурунами. Ледяная вода. Если рухнешь – сгинешь. Тут же течение унесет. Несколько металлических балок сварили, соорудили мосток. Переправиться можно только пешком. Офицеры «синих» и «красных» сообща руководили переправой. В первую очередь – носилки с ранеными. То есть пара здоровяков и одни носилки с пострадавшим. Скорее! Скорее! Врата не ждут!
Виктор обошел колонну по обочине. Остановился в стороне, отсюда открывался вид на реку, на изувеченный мост и на заречную часть тракта. Закурил. Почему-то антиникотиновые прививки на этой стороне не действуют. А вот прививка от гепатита – ничего, работает... кажется.
Целый год... Бросит его Алена или нет? Почему он не рассказал ей про Валгаллу? Боялся? Чего?
Сто двадцать километров. Дойти можно. Даже с носилками. Но это подвиг. Риск своей шкурой ради другого. Виктор оглянулся, испытывая все возрастающее беспокойство. На ту сторону переправлялись слишком медленно. Двигались гуськом. Осторожно ступали. Металл обледенел. Очередь Димаша еще не подошла. Вновь повалил снег. Сорваться в воду ничего не стоит... Переправу остановили: крепили тросы с карабинами. Для страховки.
Виктор подошел к капитану Каланжо:
– Как идет переправа?
– Как видишь – хреново.
– С ранеными они не успеют к воротам.
– Должны успеть. – Каланжо нахмурился, – Может, на той стороне транспорт имеется.
– Нет там никакого транспорта. Зачем себе врать? Они бросят раненых.
– Что ты мелешь?
– Они бросят раненых и уйдут. Завратная жизнь течет по своим законам. На той стороне никто не судит за то, что происходит здесь. Даже маров, если им удается прорваться. Врата очищают. От убийства. От крови. И от предательства тоже.
– Маров сразу убивают.
– Да... маров убивают. На этой стороне. Охрана ловит их здесь. Только здесь. Но после закрытия врат никакой охраны не будет Наши раненые обречены.
Каланжо с минуту молчал. То ли искал возражения, то ли обдумывал, есть ли выход из ситуации, но не находил ни того ни другого.
– Что ты предлагаешь? – спросил наконец Каланжо. – На перевале Ганнибала, говорят, есть склад. Вернемся назад, заберем оборудование, наведем понтонный мост, переправим вездеходы.
– Не успеем. Да и не будет сейчас никто этим заниматься. Время на исходе. Вот-вот темнеть начнет. У моста техники на любой вкус. Все равно ее бросят. Выберем вездеходы понадежнее, загрузим в них раненых и вернемся. Здоровых отпустим через мост налегке. Они успеют к вратам. У кого хватит сил.
– Ничего не понял. Что ты спикаешь? Кого отпустим? Кого возьмем? Куда вернемся?
– Отпустим здоровых к вратам. Раненых отвезем в крепость Бурлакова и перезимуем, – старательно, как ребенку, втолковывал Ланьер.
– Ты, часом, не «синяк»? Не агент ихний? – возмутился Каланжо.
– Могу поклясться, что нет. Но теперь это не имеет значения, как сказал Бурлаков.
– Прекрати дурацкие разговоры.
– Почему?
– Это приказ. Я старше тебя по званию.
– Разве это мешает нам остаться людьми?
И тут они услышали крик. Разом обернулись. Орали на мосту. Кто-то, расталкивая идущих с носилками, рвался с той стороны на эту. Его не пускали, толкали, он не обращал внимания, его сбивали – он повисал на руках.
– Сейчас он скажет, что «санитары» бросают раненых... – Виктор усмехнулся. – Может быть, посмотрим на вашу трофейную «Горгону»?
– Я пристрелю...
– Кого? Гонца? Глупо...
– Бросают... – долетел крик. – Бросают... все... все...
«Гонец» наконец прорвался на берег и, чуть ли не рыдая, кинулся к ближайшему офицеру.
– Они двоих застрелили... Парни цеплялись, умоляли... их застрелили... хуже маров... звери...
– «Горгону» не отдам! – сказал Каланжо.
4
Офицеры собрались на военный совет. Впрочем, обсуждать было нечего. Неверный приказ. Выбирали самых сильных – поручали израненных. Чужих. «Красным» – «синих» и наоборот. Почему я должен подыхать за тебя? Отцепись. На ту сторону переправился только один офицер. Его застрелили. За полчаса отступление превратилось в бегство.
Что теперь делать? Предложение было единственное: уходить, оставив раненых и технику под охраной добровольцев. «Охрана» – как отговорка. Прикрытие. Что будет дальше с оставленными – никто не знал. Искать поселения, деревни пасиков, зимовать. Примерно так звучала диспозиция на предстоящие три месяца.
– Кто хочет остаться? – спросил руководивший переправой подполковник «красных». Он был молод, лет тридцати или чуть больше, рука перевязана. – Есть добровольцы?
– Я могу, – сказал Ланьер. – Лейтенант Виктор Ланьер. Был за «красных».
Он будто ненароком подчеркнул это короткое слово «был».
– Валяйте, – кивнул подполковник. – Кто с вами?
Он смотрел поверх голов, не хотел даже взглядом потребовать, настоять. Виктор тоже не смотрел на людей. Уперся взглядом в разрушенный мост. Но знал, что Рузгин останется. Хотя бы ради Димаша.
– Я, – сказал первым Рузгин. Громко выкрикнул. Звонко. Гордился собой.
«Сберечь надо парня, – подумал Виктор. – Такие первыми погибают, к сожалению».
Потом вызвался Каланжо. И наконец – Топчий. Что сержант останется – Виктор не ожидал. Он – здоровяк. Дошел бы. Да кто ему Димаш? Или за Каланжо держался?
– Не боишься? – спросил Ланьер сержанта.
– Чего мне бояться? – выпятил губу сержант. – Не один же буду. Прорвемся.
Виктор отобрал для раненых три вездехода и джип. Машины – лучшие, самые вместительные. Запасы – первое дело. Приказал брать с собой все, что может пригодиться во время зимовки. Оружие. Любое. Даже автоматы, к которым уже нет патронов, бластеры без батарей. Кто знает, может, потом найдутся запасные. Виктору вспомнился их блиндаж. Если мары не разорят, оттуда многое можно забрать. К примеру, грибы сушеные. А что, Димаш знатный супчик сварит. Только бы поправился.
Как-то так вышло, что опять он командовал, хотя Каланжо был старше по званию. Но капитан молчал. Выполнял указания Ланьера.
Со всех машин изъяли запасы топлива, инструмент, консервы, оружие. Пока готовились, поток желающих переправиться иссяк. Начинало смеркаться.
Борис с сержантом перешли мост последними – они должны были отыскать брошенных на произвол судьбы раненых.
Димаш в одеяле, как в коконе, тем временем мирно посапывал в чреве вездехода. Виктор и Каланжо стерегли застывшие неподвижно машины. Виктор сменил батарею «Гарина», теперь хватит на двадцатъ выстрелов; взял еще автомат. Каланжо предпочёд трофейную «Горгону». Зря. Спору нет, эта штука плюется огнем весьма эффектно, но сжирает батарею за три выстрела. А потом – либо жди пулю в живот, либо поднимай ручонки.
– Бросят нас парни, как пить дать, бросят и сбегут, – бормотал Каланжо, нервно посасывая трубку.
В завратном мире многие начинали вновь курить. Но курильщика трубки Виктор встретил впервые.
– Не сбегут, – сказал Виктор. – Борис – отличный парень. Мы через мортал летом вместе прошли. Да и сержант твой – нормальный мужик.
– Я, признаться, непрушный, – вздохнул Каланжо. – В прошлый раз, когда за врата ходил, угодил в такое дерьмо... У всех командиры как командиры, а наш – только с девками по кустам обжиматься, Настоящий гарем завел. Вместо палатки – шатер с кондиционером и ванной. Ребят отправлял баб ему искать по деревням пасиков. Мне это надоело, я с капитаном сцепился. Я сюда пришел, говорю, не с бабами в койке воевать. Говорю, на кой хрен тебе было за врата топать, на той стороне бабья хватает. Допрыгаешься: эмпэшники заявятся, тебя к стенке, нас – в фильтрационный лагерь. Он озлился, отправил меня какое-то озеро искать. Будто бы оно и летом замерзшее стоит... Уж не знаю, вправду или нет существует то озеро, только не нашел я его. Когда вернулся, ни капитана не было, ни его гарема. На том месте, где шатер стоял, аккуратный такой черный кружок от фотонной гранаты. Его миротворцы шлепнули. Им пасики пожаловались. И привет...
– Вместе с женщинами сожгли?
– Нет, телок миротворцы увели. Сказать честно, не надо баб на эту сторону пускать. И ребят на той стороне обучать надо лучше.
– Зачем? Чтобы они больше убивали народу? Ты слышал про Дагара?
– Ну... Он сгинул в мортале.
– Или его уничтожили «милитари». Как конкурента. Никто точно не знает, что с ним случилось.
Исчезнув, Дагар стал одной из баек Дикого мира. Он воевал за «синих», свою роту готовил еще на той стороне. Купил кусок дикого леса, болотину, почти год набирал новичков, муштровал. Обучал. Делал из них «львов Дикого мира». Полосы препятствий, стрельба по мишеням, марш-броски, рукопашный бой. Многие не выдерживали и одного дня. Уходили. На их место являлись другие. В конце концов Дагару удалось к марту собрать целую роту. Они получили оружие, миновали врата. Прошли сквозь формирования «красных» как нож сквозь масло. И исчезли в мортале. Навсегда.
– Ты кем был на той стороне? – спросил Виктор.
«Кем ты был?» – хороший вопрос. Почему никто не спрашивает: «Кто ты есть?» Был физиком, торговцем, программером, сочинителем реклам... Мало ли кем был... Но вдруг рванул. Сюда – в траву, в лес и дикость. Где на каждом шагу ловушки. Где рядом – смерть. Говорят, в этом мире все другое. Здесь люди другие. Ты проходишь врата. Добровольно. На этой стороне смерть и кровь. Раны, страдания, болезни гарантированы каждому. Все равно идут. Год за годом. Добровольно? Или все-таки нет? Все относительно, любая добровольность. Мечты или догмы, чужие слова, примитивные агитки, ложный стыд – тоже неволя. Любопытство, желание испытать себя, поиски романтики, разочарованность, ненависть, зависть, любое чувство, достаточно сильное, чтобы на миг позабыть о страхе и чувстве самосохранения. На одно мгновение – пока не минуешь врата. А дальше ты пленник. Раб. Теперь полгода врата не отпустят тебя из этого мира. Контракт со смертью подписан. Изволь выполнять.
А пасики? Подвижники «Эдема»? Наивная вера отдает их на растерзание мародерам. Это тоже неволя – воображать, что твоя изувеченная плоть превратит завратный мир в хрустальный Эдем. Бах! Бах! Бах! Одна очередь – и весь хрусталь в осколки. Лицо – в кровь. После этого еще можно о чем-то мечтать?
– Я? – переспросил Каланжо. – Я пять лет хожу. До капитана, видишь, дослужился.
Виктор удивился. Не походил Каланжо на старого волка. Ветераны – особая каста. Каждая вещь у них – стандартная и вместе с тем особенная. В казенных ботинках не станут ходить – непременно весной купят у мальчишки-лоточника ботинки ручной работы из вечной кожи (откуда эти мальчишки в завратном мире, кто шьет ботинки и что за кожа идет на них, никто не спрашивает, покупают – и все). Потом непременно серебряный портсигар, тоненькие темные сигареты, немного терпкие и не похожие на пустенькие сигаретки того, мирного мира. Не важно, куришь ты или нет, у ветерана портсигар должен быть. Серебряный. Ветеран повяжет голову синим или красным платком, будет говорить на своем особом сленге. О «мирной» профессии не скажет ни слова, как будто нет и не было никогда той, другой жизни за вратами. Может, и врат самих уже нет?
Виктор поверил Каланжо. Пять раз... Почему бы и нет? Только зачем? Ланьер чувствовал, когда врут. И редко ошибался.
Каланжо не врал.
– Так чем ты занимался в том мире, где запрещено убивать?
– Не знаю, стоит ли говорить. Да ладно. Коли мы вместе застряли – скажу. Я – черный следопыт. «Черняк» по-здешнему. Ищу по заявкам тела павших. На той стороне готовлюсь, нахожу участников, с кем пропавший без вести воевал, расспрашиваю, что и как, где видели в последний раз. Составляю карты, сюда прихожу стрелком. Весной отыскиваю тело. Летом воюю. Осенью возвращаюсь. А тут задержался. Хотел еще одного парня найти. Пожадничал. Как говорится, два мортала решил проскочить за один раз. Ну и влип.
– Бизнес у тебя здесь, выходит. За риск платят хорошо?
– Нормально платят. Но евродоллы – не главное. Скучно там, в этом теплом мирке. Хреново. Не жизнь это, вот что я тебе скажу. Разве такой жизнь должна быть?
– Не знаю. – Виктор оглядел застывшие в ледяном безмолвии деревья на том берегу. – Но здесь только смерть.
Уже стемнело, приближение новых машин они заметили издалека.
– Стой! – рявкнул Каланжо, направляя ствол «Горгоны» на лобовое стекло переднего джипа.
– Are you red? Peace... Мир! – отозвался молодой голос из джипа.
– Это синенькие так припозднились, баклажанчики, – буркнул Каланжо. – Сейчас я их обрадую. The bridge fell in the river! – крикнул так, что эхо запрыгало по лесу.
– What? What did you say? – Из джипа выбрался парень лет двадцати пяти в новенькой, с иголочки форме с отличиями майора «синих». Наверняка форму берег для возвращения. Только что переоделся. Коротко подстриженный, загорелый. Лицо преподавателя универа. Умненький, наблюдательный, деловой. Носит при себе перчатки, чужой плоти касается рукой в защитной пленке. Внимательно наблюдает, записывает, итожит. Преподаватели истории и военных академий идут в этот мир ощутить военный дух. Понять, что такое – настоящая война. И – главное – проверить очередную теорию. Гибнут первыми. Потому что завратный мир не подчиняется ни одной теории.
– Мост, говорю, накрылся на хрен, – сообщил Каланжо.
Колонна «синих», состоящая из двух джипов, медицинской машины и двух вездеходов, остановилась. Несколько человек побежали к мосту.
– О, my God! Why? – послышались крики.
Каланжо прыснул.
– Они как дети, ну право же. Bay да вай. Пулю в живот получат и давай кричать: вай? А зачем ты сюда лез, спрашивается? О Господи! Я на себе пацана вот такого тащил до госпиталя. Наши подстрелили, а я его нес. Он только и повторял. «Why?» Да еще «my God!»
– Предложим ему остаться? – шепотом спросил Виктор.
– Этому – нет. С таким зимовать – последнее дело. Он будет теоретизировать, постоянно говорить о добродетелях и вермишель из твоей тарелки таскать.
– Интересно, кто нас будет кормить вермишелью. – А было бы неплохо сейчас горячей вермишели с кетчупом. Может быть, у Каланжо припасено в вездеходе несколько упаковок? Наверняка. Надо парня раскулачить.
– Неважно – кто. Надо как-то от этого типа избавиться.
– На ту сторону можно переползти. Но без машин, – популярно объяснил Виктор майору.
Тот махнул рукой: мол, в пояснениях не нуждаюсь. Приложил палец к запястью. Ага, у парня встроенный комп, общается с ним, как с милым другом. По статистике, каждый третий обладатель вживленного чипа кончает жизнь в доме умалишенных. Но желающих слиться с электронным другом в единое целое не переводится. К тому же здесь, в Диком мире, толку от такого компа чуть – на все лето он вырубается. А когда включается, непременно глючит.
– Ну, как работает? – полюбопытствовал Каланжо.
Майор чертыхнулся: комп ответил на запрос, но что-то не особенно приятное.
– Вездеходы придется бросить. Раненых и припасы – тоже, – пытался втолковать майору Каланжо.
– What? – повернулся к нему майор.
– Я говорю, если хотите переправляться, то бегите налегке. Времени в обрез. Цигель, цигель! Ферштейн? The game is over!
«Синие» давно все уже поняли, что игра over и перегрузка не предвидится. Возможно, кое-кто подозревал встретивших их «красных» во взрыве моста. Глупо, конечно. Уж если взрывать, то после переправы. Спору нет, хочется сделать ближнему гадость. Но зачем подкладывать мину себе под зад? Впрочем, идиотизм человеческий невозможно переоценить. Один отдает приказ, другой выполняет. Потом сотни лет историки ищут объяснения, но не могут найти.