Бушков Александр Александрович. Печать скорби

   А Сварог явственно представил себе Красивые Сапоги, нюхавшего кокаин в кладовке Ледяного дома, а теперь лежащего где-нибудь в трех аршинах под землей... И ни малейшей жалости по этому поводу не испытал.
   — Ну, разобрались? — нетерпеливо спросил Ольшанский. — Коля, трогай помаленьку. Не хватает только, чтобы нами занялась Дашка и чтобы мы продолжили наши выяснения в ментовском «обезьяннике».
   — Вы эту рыжую имеете в виду? — Сварог небрежно мотнул головой в сторону подъезда дома. Джип мягко и мощно взял с места, покатил по улице. Второй тонированный «бомбовоз», брат-близнец первого, черной тенью двинулся следом.
   Ольшанский и не скрывал своего облегчения от того, что отъехали от опасного места.
   — Ее, ее имею в виду... — сказал он, расстегивая пуговицу рубашки. — К сожалению.., а может, и к счастью, только в виду. Доводилось сталкиваться. Если вцепится, хрен отдерешь... Знаете, есть риск оправданный, а есть риск до невозможности глупый. А крутиться в поле досягаемости рыжей Дашеньки — это и есть верх ничем не оправданной глупости.
   Ольшанский повернул голову, взглянул Сварогу в глаза.
   — Мне нравится, как вы держитесь. Думаю, мы сработаемся.
   — Зачем мне с вами срабатываться?
   — А у вас другого выхода нет, — олигарх обезоруживающе растянул губы в улыбке. — Вы этого еще не поняли?
   — Признаться, нет, — нагло ответил Сварог. — Я вообще медленно соображаю.
   Ключник сидел рядом молча и неподвижно, положив руки на колени. Манекен, а не человек. Но манекен опасный, как Терминатор.
   — Вы не боитесь, — серьезно отметил Ольшанский. — Это плюс. Хотя любой, я подчеркиваю — любой на вашем месте... — он помолчал. — Знаете, поначалу я действительно всерьез намеревался выудить из вас всю информацию, а потом примитивно утопить в Шантаре. Но.., передумал. Потому что все это неспроста. Не верю я в такие совпадения. И ваше появление под именем Беркли, и звонок Пака, и его смерть...
   Последние фразы он явно адресовал самому себе. Странный тип. И слишком много тараканов в голове...
   — Что случилось с Паком? — спросил Сварог.
   — Вы с ним знакомы?
   — В Интернете нашел, — ответил Сварог честно. А что врать-то... — Сегодня ночью.
   — Его убили, — буднично сказал Ольшанский. — Инсценировали самоубийство. И я даже подозреваю кто... Пак позвонил мне неделю назад, весь на нервах, сказал, что ошибся в расчетах и все произойдет не двадцать девятого сентября, а буквально завтра. Умолял взять его с собой. Я разобрался с тусовкой, подорвался, приехал — а он уже превратился в блин на асфальте...
   Привратник яростно ударил ладонью о спинку водительского сиденья.
   — Твари узкоглазые! Мало им китайщины, еще и к нам лезут... Наших людей убивают!
   Сказать, что Сварог ничего не понимал, — значит, ничего не сказать.
   Машины обогнули небольшой сквер с фонтаном, возле которого по утреннему времени резвились только дети и алкоголики, выехали на довольно оживленную улицу, влились в поток. Водитель Ольшанского вел «бомбовоз» не нагло — напротив: соблюдая, пропуская и даже перед пешеходными «зебрами» притормаживая. А Сварог почему-то был уверен, что это отнюдь не свойственный ему стиль вождения; во всяком случае, даже во времена Сварога (а точнее, во времена его пребывания на Земле) люди высокопоставленные и высокооплачиваемые позволяли себе ездить так, как им надо, а не так, как предписывают ПДД. И сейчас Сварог отчего-то был уверен, что времена ничуть не изменились. Так что, скорее всего, водила получил указания от «погибшего» для всех Ольшанского ехать аккуратно. А вот зачем — вопрос...
   — Куда ты направляешься? — спросила Лана.
   — Ты веришь, что я тебя не подставлял? — спросил Ольшанский.
   — Да пошел ты...
   — А вы? — Ольшанский повернулся к Сварогу.
   — Я бы, конечно, ответил словами уважаемой госпожи Артемьевой, — осторожно сказал Сварог, — и тоже поинтересовался бы, куда мы, собственно, едем... Но не буду. Пока не буду.
   — Расстрел праздника организовал я, — помолчав, негромко сказал Ольшанский. — Равно как и инсценировку собственной гибели. Узкоглазые обошли меня, получили Аркаим, и мне нужно было выиграть время, иного варианта я не видел. Такие дела... Но я не собирался убивать Лану, потому как незачем. Я вообще не знал, что она явится на презентацию. И про вас ничего тогда не знал...
   «А ведь не врет», — отметил Сварог.
   — И не твои люди залезли в мой дом и пытались убить нас, да?! — спросила Лана.
   — Ты слышала, что сказал Ключник? Думаешь, он тоже врет? Люди, может, были и мои, но такого распоряжения я не давал. Впрочем, думай, как хочешь, оправдываться я не собираюсь... А еще мне кажется, что наш разговор свернул куда-то не в ту сторону. Сперва надо бы кое-что прояснить, а уж потом разборки устраивать...
   — А вы, уважаемый гражданин Ольшанский, только рыжей Дашеньки боитесь и ничего более? — слегка надавил Сварог на олигарха. Что называется, в исследовательских целях. — Меня, например, нисколько не боитесь? Сами же признали, что застрелить меня, мягко говоря, трудновато.
   Сидящий рядышком Ключник при этих Свароговых словах напрягся — это было заметно даже по его профилю. Ага, вот почему Ольшанский посадил его рядом: чтобы пресек в случае чего. Да и в самом деле было, ох было с чего напрягаться хозяйскому цепному псу.
   — Нет, нисколько не боюсь, — твердо сказал Ольшанский. — И могу объяснить почему. Коля, ну-ка прижмись к обочине!
   Водитель молчаливо выполнил приказ: свернул к тротуару, остановил машину. Так получилось, что они припарковались возле драмтеатра, аккурат напротив афиши, где анонсировалась пьеса некого Айгера Шьюбаша «Последний день Помпеи».
   А что, очень даже символично...
   — Ключник, дай мне купюру, — приказал Ольшанский.
   — Какую, Сергей Александрович? — обернулся Ключник. Сварог отметил, что нелюбимое прозвище из уст начальника означенный Ключник сносит вполне.
   — Любую, — нетерпеливо бросил олигарх.
   Ключник запустил руку в карман, покопался там, выудил зеленоватого цвета бумажный прямоугольник, передал его шефу. Десятка, краем глаза разглядел Сварог. Конечно, он еще не стал экспертом по части того, что и почем в нынешнее, прямо скажем — странное время, но приблизительное представление о ценах уже составил, уже представлял, что червонец ныне купюра значимости невеликой. Значит, или Ключнику так уже повезло наугад вытянуть десятку, или Ключник скуповат по жизни. Ежели второе — хорошо. К скупому завсегда проще ключик подобрать. Это так, заметка на будущее, на всякий, как говорится, случай непредвиденных раскладов. Ключик для Ключника, каламбур, однако...
   — Вот так, — Ольшанский недрогнувшими пальцами порвал купюру пополам. Половину протянул Сварогу. Сварог ее взял.
   — Вот почему мы друг другу нужны. У вас одна половина Знания. У меня другая. По отдельности эти бумажки ничего не стоят. Так же по отдельности ничего не стоят наши части Знания... (Сварог не сомневался, что слово «Знание» Ольшанский именно так и произносит — с заглавной буквы, вкладывая в него некий особый смысл). Если мы не соединим наши половины, то и останемся с бесполезными бумажками на руках.
   Сварог на всякий случай глубокомысленно промолчал. А потом спросил:
   — Почему вы решили, что вторая половина... Знания у меня?
   Ольшанский полез в нагрудный карман рубашки, достал сигареты. Признался:
   — Ведь бросил. Год не курил. Сегодня разговелся. Но сегодня можно.
   — А что, сегодня постный день? — с легкой подначкой спросил Сварог.
   — Вот что определенно точно — день сегодня особенный.
   Ключник перегнулся через Сварога, поднес зажигалку к сигарете шефа, дал прикурить. Выпустив ароматную струю, Ольшанский сказал с усмешкой:
   — Надо сказать, для английско-подданного вы прекрасно владеете великим и могучим. Наверное, скажете, что выучили на курсах? Под гипнозом?
   Сварог равнодушно пожал плечами.
   — Увы. Я никакой не Беркли. И в аэропорту я не был. Вы принимаете меня за кого-то другого.
   Ольшанский внимательно посмотрел на него — наверное, именно так он смотрит на какого-нибудь заместителя, который явился с докладом, что, мол, котировки акций по совершенно неизвестной причине упали на десять пунктов. Шумно выдохнул и потер лицо ладонями. Сказал:
   — Ладно. Давайте, черт возьми, с самого начала. С представления, с имен. С того, с чего начинают нормальные люди, к коим мы, понятно, не относимся, иначе не сидели бы здесь, а шли бы сейчас там, — Ольшанский махнул рукой с сигаретой в сторону улицы, роняя пепел на пол и себе на джинсы. — Шли бы, размахивая полиэтиленовыми пакетами с пивом, чтобы выжрать его перед телеящиком под болтовню дуры-жены о сериалах... Впрочем, вернемся к именам. Мое вы знаете. Теперь позвольте узнать ваше? Коли уж вы настаиваете, что никакой вы не мистер Беркли...
   — А когда это я называл себя мистером Беркли? — ответил Сварог вопрос на вопрос.
   — Не мне, не мне! Но на таможне вы предъявляли паспорт на имя Чарльза Беркли. Прибыли вы из Конго. Ну не напрямую, конечно, а через Москву, что, впрочем, неважно...
   Ого! Значит, второй Сварог оказался в Конго? Так его, болезного, не фиг демонам по цивилизованным местам разгуливать...
   Хотя... Кто из них настоящий бес — это, знаете ли, еще ба-альшой вопрос...
   Ольшанский между тем выдвинул вмонтированную между передними креслами пепельницу и размочалил о ее дно окурок. «Ага, нервничает, — отметил Сварог. — Очень хорошо. Так, глядишь, и проговорится о чем не хотел».
   — Вашу мать! — воскликнул Ольшанский. — Я не поленился, сделал запрос.., есть кое-какие завязки кое-где. Я сравнил номер паспорта моего хорошего знакомого профессора Беркли, эсквайра, и вашего! Совпадение один в один! Что на это скажете?
   «Интересно, — вяло подумал Сварог, — а что сделал с настоящим профессором тот, второй...»
   — Скажу то, что уже говорил: мало того, что я не знаю никакого Беркли, мало того, что не прилетал не из какого Конго.., я вообще не был в аэропорту ни вчера, ни сегодня, ни неделю назад.
   — Ваш двойник?
   — Возможно.
   — Шутите?
   — В моем положении шутки противопоказаны, — очень серьезно сказал Сварог. И добавил:
   — Особенно в свете грядущего События...
   Опа! Это задело, зацепило и заставило олигарха задуматься.
   — Так кто же тогда вы такой? — спросил Ольшанский негромко. — И как вы попали на праздник?
   — А вам, собственно говоря, какое дело? Я имею в виду — конкретно до меня какое дело? Что вам от меня нужно?
   — Правильно, так его, — зло бросила Лана с переднего сиденья. — А то возомнил себя хозяином мира, понимаешь, перед которым все должны трепетать и отчитываться.
   — Знаете, в чем ваша ошибка, господин Ольшанский... Или это вы его двойник? Ато и родной брат самого Ольшанского?
   — Бросьте ерничать, мистер Беркли, — поморщился олигарх. — Вы ничуть не сомневаетесь, что я — именно Ольшанский и именно Сергей Александрович. А вот кто вы... Как минимум вы серьезный про... Нет, не противник, это я не правильно выразился. Вы серьезный человек. И я все больше и больше убеждаюсь, что мы с вами сработаемся, хочется вам того или нет. Ну так в чем моя ошибка?
   — Вы почему-то вообразили, что я испужаюсь вас и ваших ореликов, — Сварог кивнул в сторону Ключника. — Видимо, выработавшаяся за последние годы привычка, что все принимают перед вами позу покорности, не так ли? А я могу просто выйти. И увести за собой Лану И вы, уважаемый.., покойничек, ничего не сможете мне сделать. Во-первых, не захотите, элементарно испугаетесь. И чтобы вы там ни говорили, пусть вы приказа не давали, но вы в курсе того, что произошло в «Золотой пади»...
   Ольшанский едва слышно хмыкнул.
   — Приятно иметь дело с умным человеком... Однако вы же не выскочили на ходу, не выскакиваете сейчас. Значит, вам по меньше мере любопытно: а что я такого знаю, чего не знаете вы?
   Сварог кивнул.
   — Что правда, то правда. Любопытен я, знаете ли, от природы. Но и скрытен — все от той же природы. И как вы посоветуете преодолеть это противоречие?
   — Кажется, я знаю способ, — улыбнулся Ольшанский. — Называется он «откровенность за откровенность». Слово вы, слово я. Поскольку я позвал вас в гости, а не наоборот, то и начинать мне. Согласны на такой обмен? Ну а дальше уж как получится...
   — Попробовать можно, — сказал Сварог, только и ждущий информации.
   — Тогда спрашивайте. Что вас интересует в первую очередь?
   Сварог поразмыслил и спросил:
   — Вы сказали — «к обоюдной выгоде». Упомянули про часть Знания. Нуте-с, так какой выгоды вы ждете от меня, какую часть Знания вы намерены от меня получить?
   — Не о том спрашиваешь! — буркнула Лана. — Спроси его, как он убивал всех, включая тебя и меня!
   — Еще успею, — пообещал Сварог.
   — Ваше право, с чего начинать, — пожал плечами Ольшанский. — Чего я жду от вас? Многого, признаться. Я жду от вас рассказа о том, что случилось с экспедицией профессора Беркли, что ему удалось узнать. И какое вы имеете к этому отношение. А уж имеете непременно. У вас паспорт на имя Беркли, вы прибыли не куда-нибудь, а в Шантарск, оказались не где-нибудь, а на празднике. Ну а на следующий день я встречаю вас у дома Серафима Пака — аккурат в то время, когда бедняга размазался по асфальту. Таких совпадений не бывает даже в бразильских сериалах.
   — Вы не ответили на мой вопрос, господин Ольшанский, — слегка улыбнулся Сварог. Кажется, он поймал нужный тон разговора. — Я спрашивал о другом. Я спрашивал, часть какого Знания вы от меня хотите получить? А вы хитро увильнули от ответа. Так, знаете, у нас разговора не выйдет.
   — Хорошо, хорошо, — примирительно сказал Ольшанский. — Я просто не успел договорить, а вы уже в бутылку... Меня интересует часть Знания об Аркаиме. О пирамидах. Об Истинной Пирамиде. О Предтечах. В общем, все, что удалось узнать профессору Беркли. Вот что меня интересует. А вас, — Ольшанский ткнул Сварога пальцем в грудь, — не могло в этот город привести ничто другое, кроме как желание добыть недостающую часть Знания. Ага, вижу при слове «Аркаим» у вас загорелись глаза. Однако...
   Совсем рядом вдруг заиграла, сначала тихо, но становясь все громче, электронная музыка. Ольшанский, изогнувшись и пробормотав: «Извините», — запустил руку в карман джинсов, вытащил плоскую коробку, раскрыл, как раскрывают пудреницы и табакерки, приложил к уху. Это что же такое, телефон?
   — Да. Где? Сколько? — голос Ольшанского изменился. Сейчас он говорил презрительно-повелительным голосом начальника, беседующего с подчиненным. — А ты? Ясно. Действуй по плану. Понял меня? Хорошо.
   Ольшанский захлопнул крышку телефона. Нервно постучал коробкой по колену. Повернул голову, посмотрел на Сварога.
   — Из города надо выбираться. Срочно. Очень срочно. Можем попасть в кольцо, прорваться сквозь которое скоро будет весьма затруднительно. Шевчук, сука... Можем продолжить наш разговор за городом.
   — За городом, конечно, удобнее, — сказал Сварог. — Особливо ежели кто лелеет задумки нехорошие...
   — Да бросьте вы, в самом деле! — скривился Ольшанский. — Чем мне поклясться, что и в мыслях нет от вас избавиться? А вовсе даже наоборот...
   — Спелся с ним, да?! — зашипела Лана, поворачиваясь к Сварогу с переднего сиденья. — Сволочь ты. Он же нас чуть не укокошил!
   Сварог колебался недолго.
   — Ты можешь уходить, — сказал он ровно. И посмотрел на Ольшанского:
   — Она может уйти?
   — Да ради бога, кто ж ее держит! — ухмыльнулся олигарх. — И вы, кстати, тоже можете валить. Хотя, повторюсь, это будет ошибкой. Поодиночке ни вы, ни я ничего не добьемся.
   Детектор зафиксировал ложь. Что бы это значило?..
   — С вами или без вас я покидаю Шантарск, — сказал Ольшанский. — Видите ли, я направляюсь в Аркаим. Прямо сейчас. Потому что время поджимает. Хотите — можете выйти. Хотите — можете ехать со мной. Я не неволю... Послушайте, вы, Беркли-неберкли. Вы что-то хотели узнать у Серафима Пака? Для того к нему и приехали? Так вот: скорее всего я знаю это «что-то». И нам есть чем обменяться. Ну, решайте скорее, времени нет...

Глава третья
МИРНЫЕ БЕСЕДЫ ЗА СТОЛИКОМ

   Шантарск остался далеко позади.
   Дорога тянулась то среди однообразных степных раздолий, то среди тайги. Два джипа, сверкающих никелированными частями экстерьера, на скорости под сто двадцать летели друг за другом по асфальтовой полосе, пугая встречный и попутный автотранспорт. Кортеж из двух машин цвета воронового крыла, с тонированными стеклами, с «мигалкой» на крыше первой машины выглядел весьма внушительно, и, понятное дело, никому из водителей на трассе даже в голову не могло прийти не пропустить их, подрезать или, тем паче, устроить с ними гонки на шоссе. Все заранее сторонились и покорно уступали путь-дорогу. Зато без труда можно было вообразить, какими могучими словесными этажами простые водилы провожали вконец оборзевшие буржуйские лайбы...
   Лана молчала. Сидела, привалившись к мягкой боковине переднего сиденья, как-то вся сжавшись, и угрюмо смотрела в окно. Пребывая, похоже, в полном душевном опустошении.
   Да и Сварог молчал. Бывает так, что сама по себе дорога завораживает, особливо ежели мчишь по ней на внушительной скорости. И ехал бы так, казалось, целую вечность: позади старые неприятности и странности, впереди — новые, торопить которые нет ни смысла, ни охоты, а за окном тянется, сливаясь в смазанные серо-зеленые полосы, сибирский ландшафт. И не хочется не то что разговаривать, а и думать ни о чем не хочется, и уж тем более что-то там прокачивать и анализировать. В чем тут причина — неизвестно, возможно, что-то сродни гипнотическому трансу, когда пациента усыпляют, монотонно раскачивая перед ним на цепочке какой-нибудь медальон...
   — Куда все же едем, командир? — повернув голову, выдавил из себя вопрос Сварог. — И скоро ли остановка?
   Вопрос этот он задавал во второй раз. На раз первый олигарх шантарского розлива сказал: мол, потерпите, салон автомобиля — не самое лучшее место для задушевных бесед, «скоро будет вам подходящая точка...» Но на этот раз Ольшанский удостоил Сварога более развернутого ответа:
   — Вообще-то, мы едем в Старовск. Слышали про такой город Солнца?
   — Сознаюсь в своей серости, не слышал. Сколько до него еще.., и что мы там забыли?
   — А град сей примечателен тем, что является последним форпостом цивилизации на этом направлении. Дальше — только безбрежная тайга аж до самой до границы с инородцами сволочного китайского роду-племени. Более ничем этот Старовск не примечателен. А вот что мы там забыли... По большому счету — ничего. А по малому... Кое-что заберем, кое-кто к нам должен присоединиться, малость отдохнем и двинем дальше.
   — «Кое-что», «кое-кто»... Что-что, а туман ты всегда любил напускать! — уже значительно спокойнее заговорила Лана. — Я так и не услышала: какого хрена тебе надо было расстреливать праздник? Время ему выиграть надо было, надо же!..
   Ольшанский повернулся к Лане. Хмыкнул, тряхнув седой шевелюрой.
   — Оказывается, малыш, когда ты суровым голосом задаешь лобовые вопросы, ты чудо как хороша. Тебе бы, наверное, очень пошел прокурорский мундирчик...
   — Да иди ты на хрен, тварь! — опять сорвалась Лана на крик. — И хватит называть меня «малыш»!
   — Далеко ли мы продвинемся, если будем пререкаться из-за отдельных слов? — Ольшанский говорил нарочито медленно. — Впрочем, твоего душевного спокойствия ради, я, так и быть, не стану называть тебя «малыш», стану звать «радость моя». Так лучше? Ага! — Ольшанский наклонился вперед, что-то высматривая за лобовым стеклом. — Ну вот и обещанная остановка, голуби мои! Готовьтесь к выходу...
 
   Придорожное кафе называлось «Руслан», о чем сообщала деревянная, стилизованная под нечто русское народное вывеска. Однако на резное деревянное крыльцо встречать гостей выскочил отнюдь не светловолосый русак в поддевке и картузе, а откровенно кавказский человек, смуглолицый и усатый. В его излишне суетных движениях и бегающем взгляде угадывался страх — машины к его заведению свернули уж больно непростые, поди догадайся, кто там за тонированными стеклами и чего можно от них ждать.
   Ключник выскочил первым, открыл переднюю дверцу, помог выбраться Лане, потом выпустил шефа. Сварогу же ни одна сволочь не помогала, пришлось все сполнять самотужки. Блин, ну никакого почтения королевскому званию...
   Ольшанский смачно потянулся, щурясь на солнце. Огляделся, на миг задержав взгляд на стоянке, где сейчас находились две большегрузные фуры и неприметный «жигуль». Чуть повернул голову в сторону замершего в напряженном ожидании кавказца.
   Еще раньше хозяина на волю выбрались добры молодцы охранники из второго джипа, голов числом в три. Автоматы на их плечах не висели, однако от внимательного взгляда не могли укрыться характерные очертания под рубахами навыпуск. Водители джипов остались за баранками.
   — Здорово, уважаемый! — обратился к трактирщику Ольшанский. — Звать тебя, небось, Руслан, и ты — хозяин этой ресторации?
   — Хозяин, да, — часто закивал кавказец. — Я — Ахмет. А Руслан — брат мой. Его хотите видеть? Позвать?
   — Вот что, Ахмет, — по-барски сообщил Ольшанский. — Давай-ка с тобой посчитаем. Так, так, — он деловито прошелся по скрипучим половицам крыльца. — Домик из бревен, вагонкой и сайдингом не обшитый, лишь крашеный. Ну, предположим, внутри имеется евроремонт, проверять идти лень... Та-ак, значит, что еще? Сараюшка с дровами, совсем копеечная беседка, хозблок с каким-то барахлом... А, от нее идет провод к дому! Значит, там стоит дизельный генератор. Приплюсуем и генератор. Ну, еще так и быть учтем всякую дребедень типа микроволновок, содержимого бара, запаса продуктов и даже.., малэнкий маралный ущэрб, да? Короче, земеля... Двести тысяч зеленых долларов будет за глаза и за уши. Устроит тебя, Ахмет, такая сумма за твой «Шашлык-дональдс»?
   — Все сделаем в лучшем виде, — с языка не на шутку перепуганного множащимися непонятками кавказца, видимо, слетела заготовленная стандартная фраза. — Шашлыки пальчики оближешь, дорогой...
   — Значит, так, Ахмет, — Ольшанский шагнул на крыльцо и покровительственно опустил руку на плечо кавказцу. — Деньги получишь прямо сейчас. Потом сообразишь нам покушать. Шашлычки, чую, уже готовы, — Ольшанский шумно втянул носом воздух. — Ах, как люблю этот запах! Не из собачатины? Шучу, шучу... Накроешь вон там. — Ольшанский кивнул на отдельно стоящую беседку. — Принесешь все свое самое лучшее и свежее. И тут же, Ахмет, уезжаешь отсюда навсегда. Я покупаю твое заведение. За двести тысяч баксов. Ключник, выдай нашему другу и деловому партнеру обговоренную сумму. А заодно распорядись насчет перекусить.
   И не дожидаясь вопросов и возражений, оставив кавказца на своих подчиненных, Ольшанский направился к беседке. Сварог и Лана последовали за ним. Олигарх зашел в беседку и с выдохом «фу-у-у» устало плюхнулся на лавку, будто только что пробежал стометровку, а не перебрался сюда с мягкого сиденья внедорожника.
   — Мы перестали спешить? — Сварог занял место за дощатым столом напротив олигарха.
   — Пока да, — сказал Ольшанский. — Задерживаться в городе дольше было чрезвычайно опасно. Счет шел уже на минуты. Эта сучка Даша могла крепко сесть нам на хвост. Нюх у нее, как у ищейки... Но мы вроде вырвались. Сейчас же спешку можно поумерить. Потому как мы идем даже с некоторым опережением графика... А кроме того, нам надо обговорить детали, выяснить позиции друг друга и определить расклад сил.
   Олигарх посмотрел на часы (даже полный лох, совсем не разбирающийся в наручных часах, сразу бы понял, что за изделие, украшающее запястье Ольшанского, можно купить не один придорожный «Руслан») и сообщил:
   — Мы опережаем график ровно на час. Этот час предлагаю провести в моем собственном заведении общепита. Всегда хотел попробовать себя в ресторанном бизнесе. Мечта идиота наконец сбылась.
   Сварог задумчиво смотрел в сторону.
   Что-то не клеилось.
   Вот хоть убейте — не клеилось, и все! За двести тысяч долларов купить плевую придорожную забегаловку? Даже если доллар тут вообще ничего не стоит — достаточно посмотреть на рожу Ахмета и понять: такая покупка не лезет ни в какие ворота. Нет, некая сумасшедшинка в глазах Ольшанского определенно присутствует, это к бабке не ходи, но не до такой же степени.., словно человек обналичил все свои чеки и кредитки и теперь сорит кэшем направо и налево. Словно завтра Конец света и деньги уже вообще никому не понадобятся.
   О, Ключник как раз таки передает пачки зеленых фантиков кавказскому человеку Ахмету. Достает прихваченные банковской оберткой параллелепипедики из спортивной сумки, лежавшей сверху в битком набитом багажнике. (А что ж там еще такого интересного, в багажнике-то, что бабки валяются на самом верху?..) Ахмет рассовывает деньги по карманам, судорожно, с остановившимися глазами пихает за пазуху. Не приходится сомневаться: хлопцы Ольшанского быстро и доходчиво растолковали кавказцу, что принять предложение этого большого человека во всех смыслах гораздо выгоднее, чем гордо отвергнуть.
   — Денежек не жалко? — Лана вытащила из пластикового стакана бумажную салфетку, обмахнула ею лавку и только потом села. Села рядом со Сварогом. — Ну, положим, скупым ты никогда не был, но и гусарства за тобой не замечалось.
   — Просто сегодня особенный день, — весело сообщил Ольшанский, выкладывая на стол пачку сигарет и зажигалку в серебряном корпусе с крупным зеленоватым бриллиантом посередине. Рядом с пепельницей в виде тарелочки из алюминиевой фольги зажигалка смотрелась, как алмаз на помойке. — Последний день старой жизни, друзья мои, — сказал он торжественно. — Не то чтоб завтра не наступило никогда, но... Но завтра все будет по-другому. Прежние цели, старые фетиши — вся эта мелочь и суета враз сделается смешной и глупой, как.., смешны нам сейчас конфетные фантики, которые в детстве представлялись величайшей ценностью. Завтра над всем сегодняшним мы станем смеяться. И деньги, эти зеленые бумажки, завтра станут тем, чем они и есть на самом деле — нарезанной на куски цветной бумагой...