Страница:
— И куда бы вы пошли? — быстро спросила Шевчук.
— В гостиницу, где уже устроился, — без раздумий отозвался Сварог. — Куда ж еще! Название, номер комнаты сообщить?
— Понятно. А цель вашего визита в наш город, разумеется, — какие-нибудь корни-гены, зовущие на родину предков, заочная любовь к России? Ну, и попутное знакомство с сибирской экзотикой, куда ж без этого, всякие медвежьи охоты, бани с квасом, вениками и крепостными девками, водка с балалайками...
— Угадали, Дарья Андреевна, просто настолько точно угадали, что мне нечего добавить.
Наверное, во имя простоты имеет смысл дождаться конца допроса. Ежели не отпустят на все четыре (а в это отчего-то не верится), всего-то и надо, что отвести глаза конвоиру...
— Я понимаю, что вы всерьез рассчитываете вот на это, — Шевчук двумя пальчиками подняла со стола и показала Сварогу паспорт на имя Беркли. — Думаете, рано или поздно сработает ваш заграничный статус. Только вопросов к вам накопилось столько, дорогой мистер... — она развела руками, — что мои знакомые из парижской префектуры на моем месте уже давно бы светили вам в лицо лампой и отвешивали бы оглушительные пощечины. Я же, по доброте душевной, еще пытаюсь сложить с вами дружеский разговор...
— Накопились вопросы? Ко мне? — Сварогу даже не пришлось подделывать недоумение, оно было абсолютно искренним. — Я прилетел сюда несколько часов назад. Все, что я успел, — доехать до улицы этого чертового подпольщика, где влип в историю. Заметьте: не по своей воле... Какие могут быть ко мне вопросы?!
— Какие, говорите? — Дарья стерла с лица улыбку. — Честно вам скажу: вы или прекрасный актер, или.., поразительной, прямо-таки сказочной наглости человек. Ну что ж, раз так, давайте галопом пройдемся по.., вопросам, — голос ее изменился, стал жестче, она заговорила напористо, чуть подавшись вперед за столом. — Итак, вы с непонятным мне упорством утверждаете, что прилетели в город только вчера. Так? Алиби, признаться, хиленькое, серьезной проверки не выдержит. Интересно бы знать, на что надеетесь? Да и зачем вам это, никак не пойму!
— Не понимаю, о чем вы, — более-менее искренне изумился Сварог. — И вообще, вы скажите конкретно: за что и почему меня арестовали? Пардон, задержали. Что я такого совершил? На что я надеяться-то должен?!
— Вы мне никак не кажетесь глупым человеком, — не слушая его, напористо продолжала рыжая. — Неужели вы всерьез надеетесь, что я вас не запомнила и не узнаю? — Шевчук откинулась на стуле и скрестила руки на груди. — Или станете утверждать, что не были на Олеговой пустоши? И меня там не видели?
Е-мое! Опять Олегова пустошь, что еще за хренотень?! За кого она меня принима...
И вдруг Сварог ясно осознал — за кого.
За второго.
Демона.
Ач-черт...
Вот сволочь, он уже здесь!
— Не был, — предельно честно сказал он и виновато развел руками. — И вас не видел. И впервые слышу про эту пустошь! Так что ничем не могу помочь. Зато, сдается мне, вы сами себе можете помочь элементарнейшим образом. Я ведь не в багажных отсеках в самолетах летал, лежа согнутым в три погибели в полосатом чемодане. Я летал честным пассажиром, везде предъявлял паспорт, везде меня заносили в компьютерную базу, наверняка скрупулезно проставляя дату отлета-прилета и время суток. Вам это проверить — раз плюнуть... Да! Кроме того, как в московском, так и в шантарском аэропортах я повсюду видел камеры слежения и уж в объектив хотя бы одной из них я попал наверняка. Если и это не алиби.., то тогда уж и не знаю, что вам надо.
— Я вам скажу, что мне надо, — Даша опять обворожительно улыбнулась. — Мне надо того же, чего добивался гражданин Остен-Бакен от гражданки Инги Зайонц. А именно — глубокого раскаянья в содеянном и искреннего желания искупить вину тесным сотрудничеством с органами дознания. Вот, к примеру, лично я с вами совершенно честна и предельно открыта. И я вам откровенно признаюсь — нет у меня ни малейшего сомнения, что ваша фамилия значится во всех этих аэропортовских списках, а вашу физиономию прилежно запечатлела добрая дюжина аэропортовских камер. Вот нисколечко не сомневаюсь, что все обстоит так, как вы сказали, хотя, конечно, будем проверять.., вернее, уже проверяем. А еще я с подкупающей девичьей доверчивостью откроюсь вам в том, чего сама пока не понимаю: как вам это все удалось так лихо провернуть. Правда, одна скороспелая версия у меня появилась... Вы слышали что-нибудь о фальш-турах за границу?
— О чем?
Сварог и вправду не слышал об этом ни слова.
— Значит, не слышали. Это такая столичная, с позволения сказать, услуга. К сожалению, официально разрешенная и, к еще большему сожалению, уже добравшаяся и до нашего медвежьего угла. Суть ее в следующем. Приходишь ты, значит, в контору, предлагающую эти фальш-туры, и говоришь: хочу, чтобы все поверили, будто я побывал, ну допустим, в Таиланде. Платишь, на сколько сторговались. И контора изготавливает для тебя поддельный договор с турфирмой, поддельные визы, липовые билеты на твое имя в Таиланд и из Таиланда, снабжает тебя профессионально сработанным фотомонтажом, где ты позируешь на фоне пагод в обнимку с озорными тайскими девчонками, обеспечивает экзотическими сувенирами, якобы купленными в лавочках Бангкока. Как правило, клиенты преследуют вполне безобидные цели — пустить пыль в глаза сослуживцам и бывшим одноклассникам или обмануть свою вторую половину, свято верящую, что муженек знакомится с достопримечательностями загадочного Востока, в то время как на самом деле он неплохо проводит время с любовницей в соседнем районе города. Класс подделки зависит от готовности клиента раскошелиться. А если клиент вовсе за ценой не постоит — получит подделку того класса, для обнаружения которой будут нужны очень уж скрупулезные исследования. Скажем, если клиент пожелает, то и артиста нанять можно для изготовления липового видеофильма или чтобы вместо клиента прошел где-нибудь паспортный контроль. Потому как биометрические паспорта у нас пока не введены и отпечатки пальцев на контроле не сверяют.
— Выходит, я никогда не смогу доказать вам, что не был ни на какой вашей пустоши, а прилетел только сегодня утром, — усмехнулся Сварог. — Как бы я ни изощрялся в доказательствах?
Он ровным счетом ничего не понимал из того, что говорит рыжеволосая милиционерша. Далась ей эта пустошь! Что еще за пустошь? Снова Олегова?.. Но она говорила правду. А насчет закрыть Сварога на несколько лет — это враки. Но ведь как талантливо играет, чертовка. Не будь у Сварога детектора лжи, он бы мог и купиться...
— Это сущая правда, мистер Беркли, — сказала Дарья. — Все дело в том, что я доверяю своим глазам. На Олеговой пустоши незадолго до прилета вертолета с крупнокалиберной начинкой я видела именно вас, и в этом меня не разубедят никакие живописные кадры и документы с печатями. Дело не только во внешности. Вы никак не могли знать, что попадете ко мне на допрос — это ж каким всевидящим пророком надо быть, чтобы просчитать такое наперед! — и вы не подделывали наперед походку, посадку головы, жесты. Я вижу сейчас перед собой именно того человека, что был на Олеговой пустоши. Знаете, гражданин Беркли, я люблю повторять, что не бывает идеальных преступлений, бывают лишь до поры нераскрытые...
Зазвонил телефон на столе. Дарья подняла трубку. Долго слушала, не перебивая.
— Даже так! — вырвалось у нее. — И что говорят врачи? Ага, ага... Еще и это? И что потом? — И после паузы:
— А что Василий? Скверно, мальчики... Да, скоро буду.
Она повесила трубку. Взглянула на Сварога. И что-то поменялось в ее взгляде.
— Ну вот что, — сухо сказала Шевчук. — Враз стало некогда разводить с вами тары-растобары под сигаретный дым. Получены оперативные данные, что Ольшанский жив и здоров и чего-то там мутит в окрестностях Шантарска. Это усугубляет ваше положение несказанно. Не находите?
На этот вопрос Сварог ответил выжидательным молчанием. А чем еще ответить? Заметил лишь про себя, хитрая лиса зачем-то слила ему оперативную информацию, которую сливать не полагается ни под каким видом. Тем более — задержанным. И возникает вопрос: зачем слила? Знать бы еще, что за Ольшанский такой...
— Если невредимым и целехоньким оказывается человек, которого по самую завязку нафаршировали свинцом, который сейчас должен лежать и не рыпаться в морге третьей городской больницы — то чего уж говорить про связанные с вами, мистер, блин, Беркли, странности, — вздохнула Шевчук. — И сдается мне... Скажу больше, я нюхом чую.., все мое ментовское нутро и немалый жизненный и профессиональный опыт прямо-таки вопиет про то, что вы имеете прямейшее отношение к расстрелу на Олеговой пустоши и тесно связаны с проказами господина Ольшанского.
Ну, блин, и дела тут творятся...
— А еще бойня на трассе, — внимательно глядя Сварогу в глаза, напомнила Шевчук. — И бойня в «Золотой пади»... Или вы тоже к этому никакого отношения не имеете?
И что, простите, мог Сварог на это ответить?! В Африке, кажись, и то спокойнее было, чем в этом вашем Шантарске...
А Шевчук, видя некоторое замешательство Сварога и чуть ли не наслаждаясь этим, поведала более подробно о трупах на шоссе и в элитном поселке. По-прежнему внимательно следя за реакцией аресто.., извините, — задержанного.
А задержанный изо всех сил старался сохранить лицо.
«Это — второй, — окончательно уверился Сварог. — Это он, и никто другой. Выходит, он уже давно здесь и уже успел здорово наследить...»
И еще он уверился: раз этот второй запросто кладет трупы штабелями, то он и есть демон...
— Значит, так, — Шевчук по-кошачьи сузила глаза. — Мне глубоко плевать на вас, мистер Беркли, и на вашу английскую «крышу» в виде королевы и свободолюбивого парламента. Можете потом жаловаться в НАТО, писать в Страсбург и в ООН. Это мне фиолетово. Но сперва своего добьюсь я. И ты, масса Беркли-Шмеркли, выйдешь у меня отсюда только после того, как расколешься без остатка, до самого что ни на есть донышка. Скажу тебе по секрету, что ввиду особой важности преступления и особой тяжести содеянного, а также ввиду того, что дело взяли под личный контроль губернатор и наш представитель в Совете Федераций, мне негласно даны особые полномочия. Веришь ты или нет, но у меня в кармане карт-бланш, выданный мне, пусть и неофициально, но зато с очень больших верхов. Мне дали понять, что в методах и средствах могу себя не стеснять. Главное — расследовать в кратчайшие сроки. Подчеркну красной и жирной чертой слово «кратчайшие». То бишь я хочу услышать от тебя признание прямо здесь и сейчас. Ну что, мистер Беркли, или как вас там, будете давать показания под протокол или без оного? Мне, знаете ли, все равно.
— Мне нечего добавить к тому, что говорил раньше, — малость подумав, сказал Сварог. — Отправляйте уж на свои семьдесят два часа. Да и в чем я должен признаваться-то?!
— Отправлю. Обязательно, — пообещала Шевчук. — А еще я, пожалуй, примешаю во всю эту историю немножко личного отношения и перегну палку там, где в ином случае, может, и не стала бы. Ты уж извини, иностранец, но я не привыкла, когда меня держат за дуру. Семьдесят два, говоришь? А знаешь, как ты их проведешь в отеле под ласковым названием «Эль-СИЗО»? Весело проведешь. Я тебе по блату выпишу путевку с сопроводительным листком в виде шепотка на ухо сержанту из охраны: мол, есть у нас серьезные подозрения, что сей гражданин как раз и есть тот самый злобный камышанский маньяк, который сперва насилует, а потом душит трехлетних девочек и которого безуспешно ловят вот уже второй год. И намекну, что ежели этого гражданина поместят в пресс-хату, то никому никакого урона в служебном плане не выйдет, а выйдет лишь сплошное благолепие и взаимная признательность. А к моим словам и даже полунамекам, знаешь ли, привыкли относиться со всей серьезностью — слишком давно тяну лямку. И свой авторитет зарабатывала исключительно горбом, а не каким-нибудь другим местом.
Шевчук снова закурила, на этот раз Сварогу сигаретку не предложив.
— Через семьдесят два часа у тебя, иностранец, очко превратится в проходной двор. А лучше сказать, в общественную парашу, и кишки будут свисать из него, из очка, как порванные провода. Я уж не говорю про выбитые зубы, сломанные ребра и прочую мелочевку. А когда тебе потом определят срок.., да-да, уж в этом ты не сомневайся, какую-нибудь статеечку мы тебе обязательно подберем, с этим у нас никогда проблем не было и не будет.., да вот хоть подельника твоему чернокожему другу из тебя сделаем, мол, на пару вы тех молодчиков на скамейке убивали, а ты еще и науськивал, идейно вдохновлял. И когда ты попадешь на зону с таким аттестатом, как разработанная задница... — Шевчук мечтательно закатила глаза. — Весь срок от параши ни на шаг не отойдешь. Понял? Или ты думаешь, на понт беру и не сделаю?
«Не сделает, — понял Сварог. — Именно что, мадам ажан, на понт берете». Но, если честно, МХАТ плакал по ней крокодиловыми слезами. У них тут что в Сибири, все менты такие актеры? Куда там Фрейндлих и прочим Тереховым...
И он сказал деланно усталым голосом:
— Да отправляй куда хочешь.
— Идет, — Шевчук загасила сигарету, вернулась за стол и нажала что-то на столешнице снизу. — Ладно... Как для иностранца и по женской доброте своей я сделаю для тебя одну поблажку, махонькую такую. Я оставлю тебе шанс все прекратить в любой момент. Затарабанишь в дверь: «Спасите-помогите! Готов во всем сознаться!» Спасут и помогут. Но только ежели ты и после этого начнешь лгать и запираться, тогда вернут тебя, голубка, назад, и уж кричи, не кричи...
Открылась дверь, и на пороге комнаты нарисовался конвоир. Шевчук сделала ему знак рукой подождать.
— И вот еще что... — Она замолчала, словно споткнувшись. Сварогу показалось — задумалась, говорить или не говорить. Но все же сказала:
— Твой чернокожий приятель, между прочим, сейчас тоже на пути в следственный изолятор. Или уже в СИЗО. Будете соседями.
— То есть как? — Сварог от удивления аж привстал. — Он же...
— Вот именно! Никто ничего не может понять. Укладывали на носилки и вдвигали в «скорую» полутруп. Который, пока везли в больницу, вновь превратился в здорового человека. Рана затянулась, и даже не замечено слабости, обязательной после такой кровопотери. Случаем не знаешь, в чем тут фокус?
«Подземная пирамида, — мог бы сказать ей Сварог. — Она же Истинная Пирамида, если верить Беркли. Судя по всему, это она передала Пятнице часть своей силы. Или.., не только ему?» А еще Сварог подумал о том, что раз Н'генга в следственном изоляторе, то это кардинально меняет его собственные планы. Теперь бежать в коридоре нет никакого смысла, а есть прямой смысл дать себя отконвоировать в СИЗО и бежать уже оттуда. Уже с Пятницей.
— О чем задумались? — спросила Шевчук, вставая. — Пожалуй, я догадываюсь, в чем дело. Вы-то рассчитывали, что ваш шоколодного цвета приятель замолчал навечно, ну, в худшем случае, надолго, а теперь он может заговорить в любой момент и сообщить что-нибудь, вас напрочь не устраивающее. Не так ли, мистер Беркли? Может, все же желаете что-то рассказать? Тогда давайте быстрее определяйтесь, мне пора ехать.
— Я уже определился. Отправляйте, куда собирались.
— Что ж... Будь по-вашему.
Глава третья
— В гостиницу, где уже устроился, — без раздумий отозвался Сварог. — Куда ж еще! Название, номер комнаты сообщить?
— Понятно. А цель вашего визита в наш город, разумеется, — какие-нибудь корни-гены, зовущие на родину предков, заочная любовь к России? Ну, и попутное знакомство с сибирской экзотикой, куда ж без этого, всякие медвежьи охоты, бани с квасом, вениками и крепостными девками, водка с балалайками...
— Угадали, Дарья Андреевна, просто настолько точно угадали, что мне нечего добавить.
Наверное, во имя простоты имеет смысл дождаться конца допроса. Ежели не отпустят на все четыре (а в это отчего-то не верится), всего-то и надо, что отвести глаза конвоиру...
— Я понимаю, что вы всерьез рассчитываете вот на это, — Шевчук двумя пальчиками подняла со стола и показала Сварогу паспорт на имя Беркли. — Думаете, рано или поздно сработает ваш заграничный статус. Только вопросов к вам накопилось столько, дорогой мистер... — она развела руками, — что мои знакомые из парижской префектуры на моем месте уже давно бы светили вам в лицо лампой и отвешивали бы оглушительные пощечины. Я же, по доброте душевной, еще пытаюсь сложить с вами дружеский разговор...
— Накопились вопросы? Ко мне? — Сварогу даже не пришлось подделывать недоумение, оно было абсолютно искренним. — Я прилетел сюда несколько часов назад. Все, что я успел, — доехать до улицы этого чертового подпольщика, где влип в историю. Заметьте: не по своей воле... Какие могут быть ко мне вопросы?!
— Какие, говорите? — Дарья стерла с лица улыбку. — Честно вам скажу: вы или прекрасный актер, или.., поразительной, прямо-таки сказочной наглости человек. Ну что ж, раз так, давайте галопом пройдемся по.., вопросам, — голос ее изменился, стал жестче, она заговорила напористо, чуть подавшись вперед за столом. — Итак, вы с непонятным мне упорством утверждаете, что прилетели в город только вчера. Так? Алиби, признаться, хиленькое, серьезной проверки не выдержит. Интересно бы знать, на что надеетесь? Да и зачем вам это, никак не пойму!
— Не понимаю, о чем вы, — более-менее искренне изумился Сварог. — И вообще, вы скажите конкретно: за что и почему меня арестовали? Пардон, задержали. Что я такого совершил? На что я надеяться-то должен?!
— Вы мне никак не кажетесь глупым человеком, — не слушая его, напористо продолжала рыжая. — Неужели вы всерьез надеетесь, что я вас не запомнила и не узнаю? — Шевчук откинулась на стуле и скрестила руки на груди. — Или станете утверждать, что не были на Олеговой пустоши? И меня там не видели?
Е-мое! Опять Олегова пустошь, что еще за хренотень?! За кого она меня принима...
И вдруг Сварог ясно осознал — за кого.
За второго.
Демона.
Ач-черт...
Вот сволочь, он уже здесь!
— Не был, — предельно честно сказал он и виновато развел руками. — И вас не видел. И впервые слышу про эту пустошь! Так что ничем не могу помочь. Зато, сдается мне, вы сами себе можете помочь элементарнейшим образом. Я ведь не в багажных отсеках в самолетах летал, лежа согнутым в три погибели в полосатом чемодане. Я летал честным пассажиром, везде предъявлял паспорт, везде меня заносили в компьютерную базу, наверняка скрупулезно проставляя дату отлета-прилета и время суток. Вам это проверить — раз плюнуть... Да! Кроме того, как в московском, так и в шантарском аэропортах я повсюду видел камеры слежения и уж в объектив хотя бы одной из них я попал наверняка. Если и это не алиби.., то тогда уж и не знаю, что вам надо.
— Я вам скажу, что мне надо, — Даша опять обворожительно улыбнулась. — Мне надо того же, чего добивался гражданин Остен-Бакен от гражданки Инги Зайонц. А именно — глубокого раскаянья в содеянном и искреннего желания искупить вину тесным сотрудничеством с органами дознания. Вот, к примеру, лично я с вами совершенно честна и предельно открыта. И я вам откровенно признаюсь — нет у меня ни малейшего сомнения, что ваша фамилия значится во всех этих аэропортовских списках, а вашу физиономию прилежно запечатлела добрая дюжина аэропортовских камер. Вот нисколечко не сомневаюсь, что все обстоит так, как вы сказали, хотя, конечно, будем проверять.., вернее, уже проверяем. А еще я с подкупающей девичьей доверчивостью откроюсь вам в том, чего сама пока не понимаю: как вам это все удалось так лихо провернуть. Правда, одна скороспелая версия у меня появилась... Вы слышали что-нибудь о фальш-турах за границу?
— О чем?
Сварог и вправду не слышал об этом ни слова.
— Значит, не слышали. Это такая столичная, с позволения сказать, услуга. К сожалению, официально разрешенная и, к еще большему сожалению, уже добравшаяся и до нашего медвежьего угла. Суть ее в следующем. Приходишь ты, значит, в контору, предлагающую эти фальш-туры, и говоришь: хочу, чтобы все поверили, будто я побывал, ну допустим, в Таиланде. Платишь, на сколько сторговались. И контора изготавливает для тебя поддельный договор с турфирмой, поддельные визы, липовые билеты на твое имя в Таиланд и из Таиланда, снабжает тебя профессионально сработанным фотомонтажом, где ты позируешь на фоне пагод в обнимку с озорными тайскими девчонками, обеспечивает экзотическими сувенирами, якобы купленными в лавочках Бангкока. Как правило, клиенты преследуют вполне безобидные цели — пустить пыль в глаза сослуживцам и бывшим одноклассникам или обмануть свою вторую половину, свято верящую, что муженек знакомится с достопримечательностями загадочного Востока, в то время как на самом деле он неплохо проводит время с любовницей в соседнем районе города. Класс подделки зависит от готовности клиента раскошелиться. А если клиент вовсе за ценой не постоит — получит подделку того класса, для обнаружения которой будут нужны очень уж скрупулезные исследования. Скажем, если клиент пожелает, то и артиста нанять можно для изготовления липового видеофильма или чтобы вместо клиента прошел где-нибудь паспортный контроль. Потому как биометрические паспорта у нас пока не введены и отпечатки пальцев на контроле не сверяют.
— Выходит, я никогда не смогу доказать вам, что не был ни на какой вашей пустоши, а прилетел только сегодня утром, — усмехнулся Сварог. — Как бы я ни изощрялся в доказательствах?
Он ровным счетом ничего не понимал из того, что говорит рыжеволосая милиционерша. Далась ей эта пустошь! Что еще за пустошь? Снова Олегова?.. Но она говорила правду. А насчет закрыть Сварога на несколько лет — это враки. Но ведь как талантливо играет, чертовка. Не будь у Сварога детектора лжи, он бы мог и купиться...
— Это сущая правда, мистер Беркли, — сказала Дарья. — Все дело в том, что я доверяю своим глазам. На Олеговой пустоши незадолго до прилета вертолета с крупнокалиберной начинкой я видела именно вас, и в этом меня не разубедят никакие живописные кадры и документы с печатями. Дело не только во внешности. Вы никак не могли знать, что попадете ко мне на допрос — это ж каким всевидящим пророком надо быть, чтобы просчитать такое наперед! — и вы не подделывали наперед походку, посадку головы, жесты. Я вижу сейчас перед собой именно того человека, что был на Олеговой пустоши. Знаете, гражданин Беркли, я люблю повторять, что не бывает идеальных преступлений, бывают лишь до поры нераскрытые...
Зазвонил телефон на столе. Дарья подняла трубку. Долго слушала, не перебивая.
— Даже так! — вырвалось у нее. — И что говорят врачи? Ага, ага... Еще и это? И что потом? — И после паузы:
— А что Василий? Скверно, мальчики... Да, скоро буду.
Она повесила трубку. Взглянула на Сварога. И что-то поменялось в ее взгляде.
— Ну вот что, — сухо сказала Шевчук. — Враз стало некогда разводить с вами тары-растобары под сигаретный дым. Получены оперативные данные, что Ольшанский жив и здоров и чего-то там мутит в окрестностях Шантарска. Это усугубляет ваше положение несказанно. Не находите?
На этот вопрос Сварог ответил выжидательным молчанием. А чем еще ответить? Заметил лишь про себя, хитрая лиса зачем-то слила ему оперативную информацию, которую сливать не полагается ни под каким видом. Тем более — задержанным. И возникает вопрос: зачем слила? Знать бы еще, что за Ольшанский такой...
— Если невредимым и целехоньким оказывается человек, которого по самую завязку нафаршировали свинцом, который сейчас должен лежать и не рыпаться в морге третьей городской больницы — то чего уж говорить про связанные с вами, мистер, блин, Беркли, странности, — вздохнула Шевчук. — И сдается мне... Скажу больше, я нюхом чую.., все мое ментовское нутро и немалый жизненный и профессиональный опыт прямо-таки вопиет про то, что вы имеете прямейшее отношение к расстрелу на Олеговой пустоши и тесно связаны с проказами господина Ольшанского.
Ну, блин, и дела тут творятся...
— А еще бойня на трассе, — внимательно глядя Сварогу в глаза, напомнила Шевчук. — И бойня в «Золотой пади»... Или вы тоже к этому никакого отношения не имеете?
И что, простите, мог Сварог на это ответить?! В Африке, кажись, и то спокойнее было, чем в этом вашем Шантарске...
А Шевчук, видя некоторое замешательство Сварога и чуть ли не наслаждаясь этим, поведала более подробно о трупах на шоссе и в элитном поселке. По-прежнему внимательно следя за реакцией аресто.., извините, — задержанного.
А задержанный изо всех сил старался сохранить лицо.
«Это — второй, — окончательно уверился Сварог. — Это он, и никто другой. Выходит, он уже давно здесь и уже успел здорово наследить...»
И еще он уверился: раз этот второй запросто кладет трупы штабелями, то он и есть демон...
— Значит, так, — Шевчук по-кошачьи сузила глаза. — Мне глубоко плевать на вас, мистер Беркли, и на вашу английскую «крышу» в виде королевы и свободолюбивого парламента. Можете потом жаловаться в НАТО, писать в Страсбург и в ООН. Это мне фиолетово. Но сперва своего добьюсь я. И ты, масса Беркли-Шмеркли, выйдешь у меня отсюда только после того, как расколешься без остатка, до самого что ни на есть донышка. Скажу тебе по секрету, что ввиду особой важности преступления и особой тяжести содеянного, а также ввиду того, что дело взяли под личный контроль губернатор и наш представитель в Совете Федераций, мне негласно даны особые полномочия. Веришь ты или нет, но у меня в кармане карт-бланш, выданный мне, пусть и неофициально, но зато с очень больших верхов. Мне дали понять, что в методах и средствах могу себя не стеснять. Главное — расследовать в кратчайшие сроки. Подчеркну красной и жирной чертой слово «кратчайшие». То бишь я хочу услышать от тебя признание прямо здесь и сейчас. Ну что, мистер Беркли, или как вас там, будете давать показания под протокол или без оного? Мне, знаете ли, все равно.
— Мне нечего добавить к тому, что говорил раньше, — малость подумав, сказал Сварог. — Отправляйте уж на свои семьдесят два часа. Да и в чем я должен признаваться-то?!
— Отправлю. Обязательно, — пообещала Шевчук. — А еще я, пожалуй, примешаю во всю эту историю немножко личного отношения и перегну палку там, где в ином случае, может, и не стала бы. Ты уж извини, иностранец, но я не привыкла, когда меня держат за дуру. Семьдесят два, говоришь? А знаешь, как ты их проведешь в отеле под ласковым названием «Эль-СИЗО»? Весело проведешь. Я тебе по блату выпишу путевку с сопроводительным листком в виде шепотка на ухо сержанту из охраны: мол, есть у нас серьезные подозрения, что сей гражданин как раз и есть тот самый злобный камышанский маньяк, который сперва насилует, а потом душит трехлетних девочек и которого безуспешно ловят вот уже второй год. И намекну, что ежели этого гражданина поместят в пресс-хату, то никому никакого урона в служебном плане не выйдет, а выйдет лишь сплошное благолепие и взаимная признательность. А к моим словам и даже полунамекам, знаешь ли, привыкли относиться со всей серьезностью — слишком давно тяну лямку. И свой авторитет зарабатывала исключительно горбом, а не каким-нибудь другим местом.
Шевчук снова закурила, на этот раз Сварогу сигаретку не предложив.
— Через семьдесят два часа у тебя, иностранец, очко превратится в проходной двор. А лучше сказать, в общественную парашу, и кишки будут свисать из него, из очка, как порванные провода. Я уж не говорю про выбитые зубы, сломанные ребра и прочую мелочевку. А когда тебе потом определят срок.., да-да, уж в этом ты не сомневайся, какую-нибудь статеечку мы тебе обязательно подберем, с этим у нас никогда проблем не было и не будет.., да вот хоть подельника твоему чернокожему другу из тебя сделаем, мол, на пару вы тех молодчиков на скамейке убивали, а ты еще и науськивал, идейно вдохновлял. И когда ты попадешь на зону с таким аттестатом, как разработанная задница... — Шевчук мечтательно закатила глаза. — Весь срок от параши ни на шаг не отойдешь. Понял? Или ты думаешь, на понт беру и не сделаю?
«Не сделает, — понял Сварог. — Именно что, мадам ажан, на понт берете». Но, если честно, МХАТ плакал по ней крокодиловыми слезами. У них тут что в Сибири, все менты такие актеры? Куда там Фрейндлих и прочим Тереховым...
И он сказал деланно усталым голосом:
— Да отправляй куда хочешь.
— Идет, — Шевчук загасила сигарету, вернулась за стол и нажала что-то на столешнице снизу. — Ладно... Как для иностранца и по женской доброте своей я сделаю для тебя одну поблажку, махонькую такую. Я оставлю тебе шанс все прекратить в любой момент. Затарабанишь в дверь: «Спасите-помогите! Готов во всем сознаться!» Спасут и помогут. Но только ежели ты и после этого начнешь лгать и запираться, тогда вернут тебя, голубка, назад, и уж кричи, не кричи...
Открылась дверь, и на пороге комнаты нарисовался конвоир. Шевчук сделала ему знак рукой подождать.
— И вот еще что... — Она замолчала, словно споткнувшись. Сварогу показалось — задумалась, говорить или не говорить. Но все же сказала:
— Твой чернокожий приятель, между прочим, сейчас тоже на пути в следственный изолятор. Или уже в СИЗО. Будете соседями.
— То есть как? — Сварог от удивления аж привстал. — Он же...
— Вот именно! Никто ничего не может понять. Укладывали на носилки и вдвигали в «скорую» полутруп. Который, пока везли в больницу, вновь превратился в здорового человека. Рана затянулась, и даже не замечено слабости, обязательной после такой кровопотери. Случаем не знаешь, в чем тут фокус?
«Подземная пирамида, — мог бы сказать ей Сварог. — Она же Истинная Пирамида, если верить Беркли. Судя по всему, это она передала Пятнице часть своей силы. Или.., не только ему?» А еще Сварог подумал о том, что раз Н'генга в следственном изоляторе, то это кардинально меняет его собственные планы. Теперь бежать в коридоре нет никакого смысла, а есть прямой смысл дать себя отконвоировать в СИЗО и бежать уже оттуда. Уже с Пятницей.
— О чем задумались? — спросила Шевчук, вставая. — Пожалуй, я догадываюсь, в чем дело. Вы-то рассчитывали, что ваш шоколодного цвета приятель замолчал навечно, ну, в худшем случае, надолго, а теперь он может заговорить в любой момент и сообщить что-нибудь, вас напрочь не устраивающее. Не так ли, мистер Беркли? Может, все же желаете что-то рассказать? Тогда давайте быстрее определяйтесь, мне пора ехать.
— Я уже определился. Отправляйте, куда собирались.
— Что ж... Будь по-вашему.
Глава третья
ПО ПРОЗВИЩУ «КОЛДУН»
Старший прапорщик был уже в серьезных годах, уже, наверное, и пенсию выслужил, но вот продолжал работать. Отчего ж мужику не работать, ежели здоровье позволяет? Озвереешь сидя дома.
— Лицом к стене, — скомандовал прапорщик.
Сварог встал, как велели. За спиной шаркнули по бетону сапоги, чиркнула спичка, потянуло ароматным табачным дымком.
— Повернись. На, закури.
Старший прапорщик протянул раскрытый портсигар. Сварог не стал вставать в позу: мол, с вертухаями не курю, вытащил из-под резинки сигарету, прикурил от протянутой спички.
— Послушай меня, паря, — сказал прапорщик, приглаживая небольшие аккуратные усы. — У меня глаз наметанный, я человека насквозь вижу. И вижу, что ты, паря, человек непростой. Есть в тебе какой-то стержень. Но... Это камера. Не пресс-хата, конечно, но и туг не интеллигентики сидят. Если будешь много выступать — а мне отчего-то кажется, что будешь, — тебя превратят в инвалида. Если ты надеешься на силу или на приемчики, то зря, оставь ты это. В это СИЗО таких Негрошварцеров приводили, что ты против них хиляк из хиляков. Иные храбрились: мол, я на воле по двадцать рыл одной левой раскидывал. Да только никто из этих Шварцеров не выгреб отсюда таким же целым, как вошел, против кодлы из десятка рыл никто не устоит. А здоровье взад никогда потом не вернешь. Хорошенько подумай, стоит ли того твое залупательство.
— А ты, батя, агитируешь меня по доброте душевной или по обязанности? — напрямую спросил Сварог, щурясь от дыма. — Хотя, спасибо, конечно, за науку.
— А тебе не все равно, паря? Я вот что тебе скажу напоследок. Я тут всего навидался, паря. И всяких. И к жизни после этого начал относиться, прости за умное слово, философически. Все суета, нет в жизни правды со справедливостью, каждый за себя, и все в таком духе. Короче, никого не жаль, потому как никто тебя самого не пожалеет. А теперь сам думай.
— Ты мне вот что лучше скажи, старшина, — Сварог с усмешкой посмотрел на прапорщика. — А если бы тебе прямо сейчас предложили махнуть из этого мира да головой в неизвестность? Провалиться куда-нибудь на другую планету, оставив здесь все эти коридоры, надоевший дом в панельной многоэтажке с квартиркой в три шага, провонявшую мочой лестницу, загаженный воздух и химическую пищу? И вперед на волю, где боевой топор ударяет по бедру при каждом шаге коня, где рядом настоящие друзья, где... (он на миг запнулся, не зная, как продолжить, но тут кстати вспомнился Смок Белью) где ты ешь настоящее медвежье мясо?
— Да ну тебя! — махнул рукой прапорщик. — Я с тобой серьезно, а ты мне вкручиваешь... Ладно, если что — ори в три горла и колоти в дверь что есть мочи. Я тут рядом буду, выручу...
— Договорились, — сказал Сварог, бросая окурок на пол. — Заводи.
— Что там шепчешь? Молитву? Правильно. Ну, ни пуха тебе, паря. Давай...
И Сварог перешагнул порог.
Старший прапорщик вряд ли обратил внимание, что в коридоре вдруг едва заметно похолодало. Сквозняк гуляет — и всего делов. Прапорщик запер дверь, откинул «глазок», прилип к нему, несколько секунд полюбовался видами камеры, на пару шагов отошел от двери и полез в карман за своим портсигаром.
Не стал старшина смотреть тюремное кино. «А немало интересного увидал бы товарищ вертухай, чего в кино и за деньги не кажут, — подумал Сварог. — Увидел бы такие яркие картинки, по мотивам которых граждане уголовнички потом еще долго будут предания слагать...»
Прапорщик мог бы увидеть, как с нар сползают с ног до головы разрисованные зеки и неторопливо, вразвалочку направляются к замершему у порога арестанту. Кто-то из них вертит на пальце цепь, кто-то шлепает об ладонь сложенный пополам ремень, кто-то поигрывает укрытой от всех шмонов выкидухой. Из кодлы обязательно должен вывалиться нагловатый живчик, эдакий всеми признанный спец по болталову с новенькими.
Ага, вот и вывалился...
— Ну че, фраерок, давай знакомиться, — заводила приблизится к «гостю» на расстояние шага. — Поглядим на тебя внимательно и вдумчиво. Познакомимся, поговорим. По «радио» напели, что больно крут? Ну дык покажи, покажи! Давай насчет тебя поупражняемся, какой ты в натуре крутой...
Ясно, что живчик провоцирует Сварога. И от того, как Сварог ответит, будет зависеть многое дальнейшее. Испугается — один вариант будущего, начнет понты кидать — огребет по полной...
Сварог пошел вразрез с советами доброго прапора и кинул понты.
— Полезай под нары, машенька, — сказал ласково он. — Ибо благородному дону западло балакать с пидорами.
Оскорбление, признаться, было действенным.
Живчик оглядывается назад, словно ищет поддерки у корешей, и вдруг с неожиданного резкого разворота наносит жуткий удар кулаком в живот, от которого Сварог должен был бы скрючиться в три погибели.
Да вот только каково же будет удивление уголовника, когда его кулак пробьет пустое место, пройдет сквозь «фраерка»! А новоприбывший гость как ни в чем не бывало будет глупо и молча перетаптываться там, где стоял. Вся кодла с воплями налетит на «фраерка залетного» и начнет топтать и месить его... Думается, все же пройдет какое-то время, прежде чем постояльцы разберутся, что имеют дело с иллюзией, а не с живым человеком. А когда наконец разберутся... Сложно даже вообразить всю глубину их удивления.
Ну и напоследок, дабы посеять в их умах окончательный разброд и шатание, фантом рассеется как дым, будто и не было его никогда. И можно голову дать на отсечение, нескоро утихнут споры, было это все или привиделось, и дойдут те споры до драк. И еще долго по тюрьмам будут ходить легенды и байки о каком-нибудь Таинственном Фраере, Привидении старого СИЗО, о Призраке Изолятора...
Ну, пошутил так Сварог.
Вот что мог бы увидеть в «глазок» старший прапорщик, а возможно, и услышать, если бы приложил ухо к двери. Но вместо этого он курил рядышком с дверью и что-то тихо бормотал себе под нос. Докурив, бросил окурок на пол, старательно растер носком казенного ботинка, вздохнул, повернулся боком к двери... И в этот момент, прямо по пошлейшим канонам фильмов ужасов, ему на плечо легла рука.
Прапор медленно повернулся и, когда увидел, кто стоит за спиной, челюсть у него отвисла самым натуральнейшим образом.
— Не-ет... Чур... — прапор помотал головой и скрюченными пальцами левой руки что-то изобразил перед своим лицом, словно отгонял нечто невидимое. — Как же так... Откуда? Ведь я же тебя...
Правая рука надзирателя привычно потянулась к висящей на поясе дубинке. Сварог перехватил руку, крепко сжал запястье. Проговорил, глядя глаза в глаза:
— Не надо, батя, не поможет. Ты вот о чем задумайся. Я мог бы двинуть тебя сзади по голове, забрать ключи, переодеться в твою форму, открыть любую камеру — да хоть бы и пресс-хату! — и забросить тебя внутрь. Представляешь, что бы с тобой было? Я этого не сделал. Пока не сделал. Ну, думай, соображай, батя.
— Ты хочешь, чтобы я тебя вывел отсюда?
Сварог ухмыльнулся.
— Не хочу. Надо было бы, я бы вообще не доводил дело до своего заключения в этот неприятный мрачный дом. И когда потребуется, я смогу выйти отсюда и без тебя... Мне нужно другое. В каждой тюрьме есть смотрящий, то бишь главный по узилищу. Король воров, атаман здешних головозеров. Мне всего-то и нужно, чтобы ты отвел меня к нему. Только не говори, что не знаешь, кто атаманствует в вашей богадельне. Ни за что не поверю. И, ей-ей, выполню свою угрозу, закину тебя в камеру к нехорошим, злым уголовникам... А после и без тебя управлюсь со своей задачей. Ты мне тут давеча про философию самосохранения вкручивал. Ну вот! Зачем тебе на старости лет сложности? Хочешь на пенсию выйти инвалидом?
— А что.., кто там? — прапорщик судорожно мотнул головой в сторону камеры.
— Да какая разница! Некогда объяснять. Ну что, идем? Только душевно тебя прошу, не надо геройствовать, — Сварог легонечко сжал прапорщику локоть и произнес елейно:
— Мне больно об этом говорить, но если ты меня подведешь, я вынужден буду очень сильно тебя обидеть...
Этажи, переходы, забранные решетчатой сеткой лестницы, грохот шагов по железным ступеням, лязгающие двери, однотипные фразы, которыми перебрасываются вертухаи. Одинаково серые коридоры. Они остановились в конце одного из таких коридоров перед камерой с номером 178.
— Здесь, — сказал, глядя в пол, прапорщик.
— Как кличут здешнего смотрящего?
— Погоняло-то? Да Пугач его погоняло. Только, это... Не любит он, когда без приглашения.
— Ах, вот как значит! Его благородие не любят, когда без доклада! Ладно, пусть мне будет хуже... Открывай, батя.
Вздохнув тяжко, прапорщик завозился с ключами.
— Да, вот еще что, — сказал Сварог. — Ежели ты задумал, едва я окажусь за дверью, бежать за подмогой, то одумайся скорее, прошу тебя.
— Да ничего такого я не задумал! — воскликнул прапор с наигранным возмущением.
И ведь соврал!
— Вижу, что как раз так и задумал, — любовно произнес Сварог. — Ну, не стану долго говорить и грозить жуткими карами. Просто скажу, что, поторопившись, ты наживешь себе врага в лице Пугача. Самого Пугача, я бы сказал. Смекаешь? Ведь ты же еще не против здесь послужить верой и правдой? Вот так-то, батя. Ну открывай...
По результатам явления Сварога обитателям тюремной хаты можно было бы живописать картину маслом «Не ждали 2». Видимо, и вправду не привык смотрящий по этому каземату, что к нему могут заявиться без приглашения и без согласования времени аудиенции. Вся четверка, что находилась в камере, обернувшись к дверям, застыла в ступоре.
Сварог огляделся. Камера, в которой обитал смотрящий по изолятору, мало походила на привычные тюремные застенки. Стены завешены коврами (понятно, что не персидскими, а весьма потрепанными и облезлыми, но все же!). В камере имелись холодильник, телевизор, магнитофон, микроволновая печь. На столе перед каждым из заключенных лежал мобильный телефон. Да что там телефон! На кровати валялся ноутбук (Сварог спутать не мог — тесно познакомился с этим чудом за пятнадцать лет шагнувшей вперед техники в гостях у конголезского приятеля Гуго, хозяина частного аэродрома). Стол, за которым культурно отдыхали четверо узников, ломился от еды, которую вряд ли готовили на кухне следственного изолятора и которую вряд ли потом развозил по камерам в своих бачках баландер. Икорка, водочка, балычок, копченая колбаска, фрукты...
— Лицом к стене, — скомандовал прапорщик.
Сварог встал, как велели. За спиной шаркнули по бетону сапоги, чиркнула спичка, потянуло ароматным табачным дымком.
— Повернись. На, закури.
Старший прапорщик протянул раскрытый портсигар. Сварог не стал вставать в позу: мол, с вертухаями не курю, вытащил из-под резинки сигарету, прикурил от протянутой спички.
— Послушай меня, паря, — сказал прапорщик, приглаживая небольшие аккуратные усы. — У меня глаз наметанный, я человека насквозь вижу. И вижу, что ты, паря, человек непростой. Есть в тебе какой-то стержень. Но... Это камера. Не пресс-хата, конечно, но и туг не интеллигентики сидят. Если будешь много выступать — а мне отчего-то кажется, что будешь, — тебя превратят в инвалида. Если ты надеешься на силу или на приемчики, то зря, оставь ты это. В это СИЗО таких Негрошварцеров приводили, что ты против них хиляк из хиляков. Иные храбрились: мол, я на воле по двадцать рыл одной левой раскидывал. Да только никто из этих Шварцеров не выгреб отсюда таким же целым, как вошел, против кодлы из десятка рыл никто не устоит. А здоровье взад никогда потом не вернешь. Хорошенько подумай, стоит ли того твое залупательство.
— А ты, батя, агитируешь меня по доброте душевной или по обязанности? — напрямую спросил Сварог, щурясь от дыма. — Хотя, спасибо, конечно, за науку.
— А тебе не все равно, паря? Я вот что тебе скажу напоследок. Я тут всего навидался, паря. И всяких. И к жизни после этого начал относиться, прости за умное слово, философически. Все суета, нет в жизни правды со справедливостью, каждый за себя, и все в таком духе. Короче, никого не жаль, потому как никто тебя самого не пожалеет. А теперь сам думай.
— Ты мне вот что лучше скажи, старшина, — Сварог с усмешкой посмотрел на прапорщика. — А если бы тебе прямо сейчас предложили махнуть из этого мира да головой в неизвестность? Провалиться куда-нибудь на другую планету, оставив здесь все эти коридоры, надоевший дом в панельной многоэтажке с квартиркой в три шага, провонявшую мочой лестницу, загаженный воздух и химическую пищу? И вперед на волю, где боевой топор ударяет по бедру при каждом шаге коня, где рядом настоящие друзья, где... (он на миг запнулся, не зная, как продолжить, но тут кстати вспомнился Смок Белью) где ты ешь настоящее медвежье мясо?
— Да ну тебя! — махнул рукой прапорщик. — Я с тобой серьезно, а ты мне вкручиваешь... Ладно, если что — ори в три горла и колоти в дверь что есть мочи. Я тут рядом буду, выручу...
— Договорились, — сказал Сварог, бросая окурок на пол. — Заводи.
— Что там шепчешь? Молитву? Правильно. Ну, ни пуха тебе, паря. Давай...
И Сварог перешагнул порог.
Старший прапорщик вряд ли обратил внимание, что в коридоре вдруг едва заметно похолодало. Сквозняк гуляет — и всего делов. Прапорщик запер дверь, откинул «глазок», прилип к нему, несколько секунд полюбовался видами камеры, на пару шагов отошел от двери и полез в карман за своим портсигаром.
Не стал старшина смотреть тюремное кино. «А немало интересного увидал бы товарищ вертухай, чего в кино и за деньги не кажут, — подумал Сварог. — Увидел бы такие яркие картинки, по мотивам которых граждане уголовнички потом еще долго будут предания слагать...»
Прапорщик мог бы увидеть, как с нар сползают с ног до головы разрисованные зеки и неторопливо, вразвалочку направляются к замершему у порога арестанту. Кто-то из них вертит на пальце цепь, кто-то шлепает об ладонь сложенный пополам ремень, кто-то поигрывает укрытой от всех шмонов выкидухой. Из кодлы обязательно должен вывалиться нагловатый живчик, эдакий всеми признанный спец по болталову с новенькими.
Ага, вот и вывалился...
— Ну че, фраерок, давай знакомиться, — заводила приблизится к «гостю» на расстояние шага. — Поглядим на тебя внимательно и вдумчиво. Познакомимся, поговорим. По «радио» напели, что больно крут? Ну дык покажи, покажи! Давай насчет тебя поупражняемся, какой ты в натуре крутой...
Ясно, что живчик провоцирует Сварога. И от того, как Сварог ответит, будет зависеть многое дальнейшее. Испугается — один вариант будущего, начнет понты кидать — огребет по полной...
Сварог пошел вразрез с советами доброго прапора и кинул понты.
— Полезай под нары, машенька, — сказал ласково он. — Ибо благородному дону западло балакать с пидорами.
Оскорбление, признаться, было действенным.
Живчик оглядывается назад, словно ищет поддерки у корешей, и вдруг с неожиданного резкого разворота наносит жуткий удар кулаком в живот, от которого Сварог должен был бы скрючиться в три погибели.
Да вот только каково же будет удивление уголовника, когда его кулак пробьет пустое место, пройдет сквозь «фраерка»! А новоприбывший гость как ни в чем не бывало будет глупо и молча перетаптываться там, где стоял. Вся кодла с воплями налетит на «фраерка залетного» и начнет топтать и месить его... Думается, все же пройдет какое-то время, прежде чем постояльцы разберутся, что имеют дело с иллюзией, а не с живым человеком. А когда наконец разберутся... Сложно даже вообразить всю глубину их удивления.
Ну и напоследок, дабы посеять в их умах окончательный разброд и шатание, фантом рассеется как дым, будто и не было его никогда. И можно голову дать на отсечение, нескоро утихнут споры, было это все или привиделось, и дойдут те споры до драк. И еще долго по тюрьмам будут ходить легенды и байки о каком-нибудь Таинственном Фраере, Привидении старого СИЗО, о Призраке Изолятора...
Ну, пошутил так Сварог.
Вот что мог бы увидеть в «глазок» старший прапорщик, а возможно, и услышать, если бы приложил ухо к двери. Но вместо этого он курил рядышком с дверью и что-то тихо бормотал себе под нос. Докурив, бросил окурок на пол, старательно растер носком казенного ботинка, вздохнул, повернулся боком к двери... И в этот момент, прямо по пошлейшим канонам фильмов ужасов, ему на плечо легла рука.
Прапор медленно повернулся и, когда увидел, кто стоит за спиной, челюсть у него отвисла самым натуральнейшим образом.
— Не-ет... Чур... — прапор помотал головой и скрюченными пальцами левой руки что-то изобразил перед своим лицом, словно отгонял нечто невидимое. — Как же так... Откуда? Ведь я же тебя...
Правая рука надзирателя привычно потянулась к висящей на поясе дубинке. Сварог перехватил руку, крепко сжал запястье. Проговорил, глядя глаза в глаза:
— Не надо, батя, не поможет. Ты вот о чем задумайся. Я мог бы двинуть тебя сзади по голове, забрать ключи, переодеться в твою форму, открыть любую камеру — да хоть бы и пресс-хату! — и забросить тебя внутрь. Представляешь, что бы с тобой было? Я этого не сделал. Пока не сделал. Ну, думай, соображай, батя.
— Ты хочешь, чтобы я тебя вывел отсюда?
Сварог ухмыльнулся.
— Не хочу. Надо было бы, я бы вообще не доводил дело до своего заключения в этот неприятный мрачный дом. И когда потребуется, я смогу выйти отсюда и без тебя... Мне нужно другое. В каждой тюрьме есть смотрящий, то бишь главный по узилищу. Король воров, атаман здешних головозеров. Мне всего-то и нужно, чтобы ты отвел меня к нему. Только не говори, что не знаешь, кто атаманствует в вашей богадельне. Ни за что не поверю. И, ей-ей, выполню свою угрозу, закину тебя в камеру к нехорошим, злым уголовникам... А после и без тебя управлюсь со своей задачей. Ты мне тут давеча про философию самосохранения вкручивал. Ну вот! Зачем тебе на старости лет сложности? Хочешь на пенсию выйти инвалидом?
— А что.., кто там? — прапорщик судорожно мотнул головой в сторону камеры.
— Да какая разница! Некогда объяснять. Ну что, идем? Только душевно тебя прошу, не надо геройствовать, — Сварог легонечко сжал прапорщику локоть и произнес елейно:
— Мне больно об этом говорить, но если ты меня подведешь, я вынужден буду очень сильно тебя обидеть...
Этажи, переходы, забранные решетчатой сеткой лестницы, грохот шагов по железным ступеням, лязгающие двери, однотипные фразы, которыми перебрасываются вертухаи. Одинаково серые коридоры. Они остановились в конце одного из таких коридоров перед камерой с номером 178.
— Здесь, — сказал, глядя в пол, прапорщик.
— Как кличут здешнего смотрящего?
— Погоняло-то? Да Пугач его погоняло. Только, это... Не любит он, когда без приглашения.
— Ах, вот как значит! Его благородие не любят, когда без доклада! Ладно, пусть мне будет хуже... Открывай, батя.
Вздохнув тяжко, прапорщик завозился с ключами.
— Да, вот еще что, — сказал Сварог. — Ежели ты задумал, едва я окажусь за дверью, бежать за подмогой, то одумайся скорее, прошу тебя.
— Да ничего такого я не задумал! — воскликнул прапор с наигранным возмущением.
И ведь соврал!
— Вижу, что как раз так и задумал, — любовно произнес Сварог. — Ну, не стану долго говорить и грозить жуткими карами. Просто скажу, что, поторопившись, ты наживешь себе врага в лице Пугача. Самого Пугача, я бы сказал. Смекаешь? Ведь ты же еще не против здесь послужить верой и правдой? Вот так-то, батя. Ну открывай...
По результатам явления Сварога обитателям тюремной хаты можно было бы живописать картину маслом «Не ждали 2». Видимо, и вправду не привык смотрящий по этому каземату, что к нему могут заявиться без приглашения и без согласования времени аудиенции. Вся четверка, что находилась в камере, обернувшись к дверям, застыла в ступоре.
Сварог огляделся. Камера, в которой обитал смотрящий по изолятору, мало походила на привычные тюремные застенки. Стены завешены коврами (понятно, что не персидскими, а весьма потрепанными и облезлыми, но все же!). В камере имелись холодильник, телевизор, магнитофон, микроволновая печь. На столе перед каждым из заключенных лежал мобильный телефон. Да что там телефон! На кровати валялся ноутбук (Сварог спутать не мог — тесно познакомился с этим чудом за пятнадцать лет шагнувшей вперед техники в гостях у конголезского приятеля Гуго, хозяина частного аэродрома). Стол, за которым культурно отдыхали четверо узников, ломился от еды, которую вряд ли готовили на кухне следственного изолятора и которую вряд ли потом развозил по камерам в своих бачках баландер. Икорка, водочка, балычок, копченая колбаска, фрукты...