Страница:
Чжэнь Шиинь был человек сообразительный и в ответ на слова монаха сказал с улыбкой:
— Дозвольте, я дам толкование вашей песенке!
— Что же, пожалуйста! — согласился монах. И Чжэнь Шиинь прочел следующие строки:
— Что ж, пошли! — произнес Чжэнь Шиинь.
Он взял у даоса суму, перекинул через плечо и, не заходя домой, последовал за ним. Едва они скрылись из виду, как на улице поднялся переполох, люди из уст в уста передавали о случившемся.
Госпожа Чжэнь, совершенно убитая вестью об исчезновении мужа, посоветовалась с отцом и отправила людей на поиски, только напрасно — посланные возвратились ни с чем. Делать нечего — пришлось госпоже Чжэнь жить за счет родителей.
К счастью, с ней были две преданные служанки. Они помогали хозяйке вышивать, та продавала вышивки, а вырученные деньги отдавала отцу, чтобы хоть частично возместить расходы на свое содержание. Фэн Су роптал, но выхода не было, и пришлось смириться. Однажды служанка госпожи Чжэнь покупала нитки у ворот дома, как вдруг услышала на улице крики:
— Дорогу! Дорогу!
— Едет новый начальник уезда! — говорили прохожие.
Девушка выглянула за ворота и увидела, как мимо быстро прошли солдаты и служители ямыня[23], а за ними в большом паланкине пронесли чиновника в черной шапке и красном шелковом халате. У служанки ноги подкосились от страха, а в голове пронеслась мысль: «Где-то я видела этого чиновника! Уж очень у него знакомое лицо».
Девушка вернулась в дом и вскоре забыла о случившемся. А вечером, когда все уже собрались спать, в ворота громко постучали и тут же послышались голоса:
— Начальник уезда требует хозяина дома на допрос!
Фэн Су оцепенел от страха и лишь таращил глаза.
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.
Глава вторая
Услышав крики, Фэн Су выбежал за ворота и с подобострастной улыбкой спросил у стражников, в чем дело.
— Нам нужен господин Чжэнь! — закричали те.
— Моя фамилия Фэн, а не Чжэнь, — робко улыбаясь, произнес Фэн Су. — Был у меня, правда, зять по фамилии Чжэнь, но вот уже два года, как он куда-то исчез. Может быть, он вам и нужен?
— Ничего мы не знаем! — отвечали стражники. — Нам все равно — что «Чжэнь», что «Цзя»[24]. Нет зятя — тебя потащим к начальнику.
Они схватили Фэн Су и, подталкивая, увели.
В доме поднялся переполох, никто не знал, что случилось. Не успел Фэн Су вернуться, это было во время второй стражи, как домашние засыпали его вопросами.
— Оказывается, — принялся рассказывать Фэн Су, — начальник уезда Цзя Юйцунь — старый друг моего зятя. Он заметил у ворот нашу Цзяосин, когда она покупала нитки, решил, что и зять мой здесь живет, и прислал за ним. А как он огорчился, как тяжело вздыхал, когда я поведал ему о случившемся. Потом спросил о внучке. Я ответил: «Внучка пропала в Праздник фонарей». «Ничего, — стал утешать меня начальник, — наберитесь терпения, я велю отправить людей на поиски, и вашу внучку непременно найдут». На прощанье господин начальник подарил мне два ляна серебром.
После этого разговора госпожа Чжэнь провела ночь без сна.
На следующее утро пришли от Цзя Юйцуня люди и принесли госпоже Чжэнь два ляна серебра и четыре куска узорчатого атласа, а Фэн Су — письмо с просьбой уговорить госпожу Чжэнь отдать начальнику уезда в наложницы служанку Цзяосин.
Фэн Су расплылся в улыбке. Ему так хотелось угодить начальнику, что он на все лады принялся уговаривать дочь и в тот же вечер в небольшом паланкине отправил Цзяосин в ямынь. На радостях Цзя Юйцунь прислал в подарок Фэн Су еще сто лянов серебра и щедро одарил госпожу Чжэнь — пусть не знает нужды и ждет, когда отыщется ее дочь.
Еще давно, в саду Чжэнь Шииня, Цзяосин украдкой бросила взгляд на Цзя Юйцуня, и это принесло девушке счастье. Не прошло и года, как судьба послала Цзяосин сына, редкое стечение обстоятельств! А еще через полгода умерла жена Цзя Юйцуня, и Цзяосин стала полновластной хозяйкой в доме. Вот уж поистине: «Один случайный взгляд ее возвысил».
А теперь послушайте, как все было. На деньги, которые ему дал Чжэнь Шиинь, Цзя Юйцунь отправился в столицу; там он блестяще выдержал экзамены на ученую степень цзиньши[25], попал в число кандидатов на вакантные должности за пределами столицы и был назначен начальником уезда, где жил Фэн Су.
Человек недюжинных способностей, он в то же время отличался корыстолюбием, завистью и жестокостью. Вел себя заносчиво, поэтому сослуживцы его недолюбливали. Прошло немногим больше года, и на высочайшее имя был подан доклад, в котором говорилось, что Цзя Юйцунь, хоть и «не лишен талантов, но коварен и хитер». Он якшался с деревенскими богачами, потакал взяточникам и казнокрадам. Кончилось тем, что императорским указом, к великой радости чиновников всего уезда, Цзя Юйцунь был отстранен от должности. Он испытывал стыд и горечь, но виду не подавал и как ни в чем не бывало шутил и смеялся.
Сдав все казенные бумаги, Цзя Юйцунь снабдил накопленными за год деньгами своих домочадцев и отослал их на родину, а сам, как говорится, оставшись с ветром в мешке да с луной в рукаве, отправился странствовать по достопримечательным местам Поднебесной.
Оказавшись как-то в Вэйяне, Цзя Юйцунь прослышал, что в нынешнем году там назначен сборщиком соляного налога некий Линь Жухай, уроженец города Гусу.
Линь Жухай значился третьим в списках победителей на предыдущих экзаменах и теперь получил звание великого мужа Орхидеевых террас[26]. С указом императора о назначении его на должность сборщика соляного налога он прибыл недавно к месту службы.
Предок Линь Жухая в пятом колене носил титул лехоу[27] с правом наследования тремя поколениями. Однако нынешний император, отличавшийся добродетелями, милостиво пожаловал это право и четвертому поколению — то есть отцу Линь Жухая, а сам Линь Жухай и его потомки могли получить титул, лишь сдав государственные экзамены.
Линь Жухай был выходцем из образованной служилой семьи, обладавшей правом наследовать должности. Но, к несчастью, род Линь насчитывал всего несколько семей, приходившихся Линь Жухаю далекими родственниками, не имевшими с ним прямого кровного родства.
Линь Жухаю уже исполнилось пятьдесят. В прошлом году он потерял единственного сына — тот умер трех лет от роду. Была у Линь Жухая жена, были наложницы, но судьба не посылала ему сыновей. Жена, урожденная Цзя, родила ему дочь, ее назвали Дайюй и берегли как зеницу ока. Девочке едва минуло пять лет.
Она была умной, способной, и родители, не имея прямого наследника, воспитывали ее как мальчика, обучали грамоте, пытаясь хоть этим немного скрасить свое одиночество.
Цзя Юйцунь между тем, поселившись в гостинице, простудился и заболел. А когда немного оправился, решил куда-нибудь на время пристроиться, чтобы избавиться от лишних расходов. Ему посчастливилось встретить двух своих старых друзей. Те водили знакомство со сборщиком соляного налога, знали, что он ищет учителя для своей дочки, и, конечно же, порекомендовали Цзя Юйцуня.
Долго заниматься с девочкой не приходилось — она была еще слишком мала и слаба. Вместе с ней учились две девочки-служанки. В общем, Цзя Юйцуню это не стоило больших трудов, и вскоре он совсем поправился.
Так пролетел еще год. Но тут случилось несчастье — мать девочки, госпожа Цзя, заболела и умерла.
Заботы о матери во время ее болезни, траур, который Дайюй строго соблюдала, слезы и переживания подорвали и без того слабое здоровье девочки, и она никак не могла возобновить занятия.
Цзя Юйцунь скучал от безделья и в погожие солнечные дни после обеда прогуливался. Однажды, желая полюбоваться живописным деревенским пейзажем, он вышел за город и, бродя без цели, очутился в незнакомом месте. Вокруг высились крутые, покрытые лесом горы, в ущелье бурлила река, ее берега сплошь поросли бамбуком, а чуть поодаль, утопая в зелени, виднелся древний буддийский храм. Ворота покосились, со стен обвалилась штукатурка, и только надпись над входом сохранилась: «Кумирня постижения мудрости». По обе стороны ворот тоже были надписи, но полустертые:
В храме Цзя Юйцунь увидел монаха, тот варил рис. Не заметив, что монах совсем дряхлый, Цзя Юйцунь стал задавать ему вопрос за вопросом, но монах оказался глухим, беззубым, да к тому же и невежественным и в ответ бормотал что-то невразумительное.
Цзя Юйцунь потерял терпение, покинул храм и зашел в сельский трактир, чтобы взбодрить себя чаркой-другой вина, а затем полюбоваться здешним живописным пейзажем.
Едва Цзя Юйцунь переступил порог трактира, как из-за столика поднялся один из посетителей и с распростертыми объятиями, громко смеясь, бросился к нему:
— Вот так встреча! Глазам своим не верю!
Цзя Юйцунь пригляделся и узнал Лэн Цзысина, хозяина антикварной лавки, с которым знался когда-то в столице.
Цзя Юйцунь восхищался энергией и способностями Лэн Цзысина, а тот часто прибегал к услугам Цзя Юйцуня, так они и сдружились.
— Давно ли пожаловали сюда, почтенный брат? — заулыбавшись, спросил Цзя Юйцунь. — Такая приятная неожиданность! Сама судьба нас свела!
— В конце прошлого года я ездил домой, — отвечал Лэн Цзысин, — а сейчас, возвращаясь в столицу, решил завернуть по пути к старому другу, и он оставил меня погостить на два дня. Кстати, у меня нет неотложных дел, и я мог бы здесь задержаться до середины месяца. А сюда я забрел совершенно случайно, от нечего делать, мой друг чем-то занят сегодня. И вот встретил вас!
Он пригласил Цзя Юйцуня сесть рядом, заказал вина и закусок, и они принялись рассказывать друг другу о том, что пришлось пережить за время разлуки.
— Нет ли у вас каких-нибудь новостей из столицы? — спросил Цзя Юйцунь.
— Пожалуй, нет, — отвечал Лэн Цзысин, — если не считать весьма странный случай, который произошел в семье вашего уважаемого родственника.
— Моего родственника? — улыбнулся Цзя Юйцунь. — Но у меня в столице нет родственников.
— Зато есть однофамильцы. А однофамильцы все принадлежат к одному роду! Разве не так?
— Какой же род вы имеете в виду?
— Род Цзя из дворца Жунго, — ответил Лэн Цзысин. — Уж не считаете ли вы для себя зазорным иметь такую родню?
— Ах, вот вы о ком! — вскричал Цзя Юйцунь. — В таком случае род наш весьма многочислен. Отпрыски рода Цзя появились еще при Цзя Фу, во времена Восточной Хань[28], и расселились по всем провинциям. Как же теперь установить, кто кому и каким родственником приходится? Ведь род Жунго и в самом деле принадлежит к той же ветви, что и наш. Но он так возвысился, что нам даже неудобно напоминать об этом родстве. Мы постоянно чувствуем отчуждение.
— Зря вы так говорите, почтенный учитель! — вздохнул Лэн Цзысин. — Род Жунго, как и род Нинго, постепенно оскудевает.
— Почему же оскудевают? — удивился Цзя Юйцунь. — Ведь еще недавно они были многочисленны и сильны!
— История эта, право же, длинная, — отвечал Лэн Цзысин.
— В прошлом году, — продолжал Цзя Юйцунь, — по пути к историческим памятникам эпохи Шести династий[29] я проезжал через Цзиньлин и побывал в Шитоучэне, где расположены эти дворцы. Они стоят рядом и занимают чуть ли не половину улицы: дворец Нинго — восточную сторону, дворец Жунго — западную. У главных ворот действительно было безлюдно. Но за каменной оградой по-прежнему высились парадные залы, роскошные гостиные, палаты и башни, а в саду все так же пышно зеленели деревья, громоздились искусственные горки. Ничто не напоминало о разорении и упадке.
— Удивляюсь, как это вы, опытный чиновник, ничего не заметили! — воскликнул с усмешкой Лэн Цзысин. — Еще древние говорили: «Сороконожка и мертвая стоит на ногах». Прежней роскоши в этих дворцах уже нет, но обитатели их живут не так, как простые чиновники. Людей у них прибавляется, дел невпроворот, господа и слуги по-прежнему в почете, а хозяйство в запустении, расточительство достигло предела, экономить никто не желает. Слава пока не померкла, но в кармане давно уже пусто. Но и это бы еще ладно! Гораздо страшнее, что потомки в этой семье от поколения к поколению становятся все хуже и хуже — вырождаются!
— Неужели в этих высокопоставленных семьях пренебрегают воспитанием детей? — усомнился Цзя Юйцунь. — Не знаю, как остальные ветви рода Цзя, но семьи Нинго и Жунго, казалось мне, в этом смысле всегда служили примером. Как же могло такое случиться?
— Но именно об этих двух семьях и идет речь, — вздохнул Лэн Цзысин. — Сейчас я вам все расскажу. Нинго-гун[30] и Жунго-гун — единоутробные братья. Нинго-гун, старший, имел двух сыновей. После его смерти должность перешла по наследству к старшему — Цзя Дайхуа, а у того тоже было двое сыновей. Старший, Цзя Фу, умер не то восьми, не то десяти лет. Поэтому титул и должность отца унаследовал младший, Цзя Цзин. Так вот, этот Цзя Цзин стал почитателем даосов, плавит киноварь, прокаливает ртуть, пытается найти эликсир бессмертия, и ничто больше его не интересует в мире. Счастье еще, что в бытность его молодым у него родился сын — Цзя Чжэнь, и Цзя Цзин, которым владела единственная мечта — стать бессмертным, передал ему свою должность, а сам свел знакомство с даосами и все время проводит с ними за пределами города. У Цзя Чжэня тоже есть сын — Цзя Жун, в нынешнем году ему минуло шестнадцать лет. Цзя Цзин делами не интересуется, а Цзя Чжэню заниматься ими недосуг — на уме у него одни развлечения. Он перевернул вверх дном весь дворец Нинго, и никто не смеет его одернуть. А теперь послушайте о дворце Жунго: именно здесь и случилась странная история, о которой я только что упомянул. После смерти Жунго-гуна должность его по наследству перешла к старшему сыну Цзя Дайшаню, который в свое время женился на девушке из знатного цзиньлинского рода Шихоу. Она родила ему двух сыновей, старшего — Цзя Шэ и младшего — Цзя Чжэна. Цзя Дайшаня давно нет в живых, и жена его вдовствует. Должность унаследовал старший сын Цзя Шэ, человек весьма заурядный, к тому же равнодушный к хозяйственным делам. Лишь один из сыновей Цзя Дайшаня — Цзя Чжэн — с детства отличался честностью и прямотой, любил науки, и отец, не чаявший в нем души, мечтал, чтобы он сдал государственные экзамены и получил должность. Перед смертью Цзя Дайшань написал прошение императору, и государь, всегда милостиво относившийся к своему преданному слуге, повелел ему передать титул и должность старшему сыну, а младшего немедленно представить ему. Так Цзя Чжэн получил должность лана[31]. Его жена — урожденная Ван — родила ему сына Цзя Чжу, который четырнадцати лет поступил в школу и вскоре женился. У него родился мальчик, а сам он заболел и умер, не дожив и до двадцати лет. Спустя некоторое время госпожа Ван родила дочь, — ребенок появился на свет в первый день Нового года, весьма примечательно. А еще лет через десять у нее родился сын. И представьте, появился на свет с яшмой во рту. Яшма эта излучала радужное сияние, а на поверхности виднелись следы иероглифов. Ну, скажите, разве это не удивительно?
— Просто непостижимо, — улыбнулся Цзя Юйцунь. — У этого мальчика, я полагаю, необыкновенная судьба.
— Так все говорят, — отвечал Лэн Цзысин, — и потому бабушка холит его и лелеет. Когда мальчику исполнился год, господин Цзя Чжэн решил узнать, каковы наклонности у ребенка, и разложил перед ним множество всяких предметов. Против ожиданий мальчик схватил белила, румяна, шпильки и кольца и принялся ими играть. Господин Чжэн был разочарован: значит, сын будет увлекаться вином и женщинами. С тех пор отец его невзлюбил. Только бабушка без ума от внука. Сейчас мальчику десять лет, он избалован, однако умен и развит не по годам — едва ли найдется один такой на сотню его сверстников. И рассуждения у него необычные. «Женщины, — говорит он, — созданы из воды, мужчины — из грязи. При виде женщин я испытываю блаженство и радость, а при виде мужчин — тошноту, такое они распространяют зловоние». Право, забавно! Наверняка вырастет отчаянным повесой!
— Вряд ли, — возразил Цзя Юйцунь, и лицо его приняло суровое выражение. — Жаль, что вы не знаете историю появления на свет этого мальчика! Видимо, господин Цзя Чжэн в одном из своих прежних воплощений был незаслуженно причислен к распутникам. Но понять это может лишь тот, кто прочел много книг и не щадил сил своих, стремясь постичь сущность вещей, познать истину и смысл жизни.
Цзя Юйцунь говорил так серьезно, что Лэн Цзысин весь обратился в слух и попросил разъяснить ему сказанное.
— Рожденные Небом и Землей люди, — начал Цзя Юйцунь, — мало чем отличаются друг от друга, за исключением, разумеется, тех, кто прославился великой гуманностью или страшными злодеяниями. Люди гуманные рождаются по воле доброй судьбы, чтобы установить в мире порядок. Злодеи — по велению рока, чтобы принести миру бедствия. Яо[32], Шунь, Юй, Чэн Тан, Вэнь-ван, У-ван, Чжоу-гун, Шао-гун, Кун-цзы, Мэн-цзы[33], Дун Чжуншу, Хань Юй, Чжоу Дуньи, Чэн Хао, Чжу Си, Чжан Цзай — родились по воле доброй судьбы; Чи-ю, Гунгун, Цзе-ван, Чжоу-ван, Цинь Шихуан, Ван Ман, Цао Цао, Хуань Вэнь, Ань Лушань, Цинь Гуй — по велению рока. Люди гуманные устанавливали в Поднебесной порядок, злодеи сеяли смуту. Людям гуманным свойственны чистота и разум — проявление доброго начала Вселенной. Злодеям — жестокость и коварство — проявление злого начала Вселенной. Ныне, во времена великого счастья и благоденствия, покоя и мира, дух Чистоты и Разума витает повсюду — и в императорском дворце, и в отдаленных уголках страны. Он превращается то в сладкую росу, то в ласковый ветерок, распространяясь по всему миру. Яркое солнце загнало дух Зла и Коварства в глубокие рвы и расселины скал. А ветер и облака не дают ему вырваться на свободу, даже струйке его, тонкой, как шелковинка. Чистота и Разум стоят на пути у Зла и Коварства, Зло и Коварство стремятся всячески навредить Чистоте и Разуму. Чистота и Разум, Коварство и Зло — между ними извечная борьба, в которой они не могут уничтожить друг друга, как Ветер и Вода, Гром и Молния. Если струйка зла, вырвавшись на свободу, поселится в каком-нибудь человеке во время его рождения, не станет он ни добродетельным, ни злодеем. Но ум и способности возьмут верх над лживостью и коварством. Рожденный в знатной и богатой семье, он скорее всего вырастет распутником; в семье образованной, но обедневшей — пойдет в отшельники и со временем прославится. Даже в самой несчастной, нищей семье он добьется известности, став актером или гетерой, но никогда не опустится до того, чтобы наняться рассыльным или слугой и угождать какому-нибудь пошлому тупице. С древних времен сохранилось много тому примеров: Сюй Ю[34], Тао Цянь, Юань Цзи, Цзи Кан, Лю Лин, Ван Даньчжи и Се Ань, Гу Хутоу, чэньский Хоучжу, танский Мин-хуан, сунский Хуэй-цзун, Лю Тинчжи, Вэнь Фэйцин, Ми Наньгун, Ши Маньцин, Лю Цицин, Цинь Шаою, а также Ни Юньлинь, Тан Боху, Чжу Чжишань, Ли Гуанянь, Хуан Фаньчо, Цзин Синьмо, Чжо Вэньцзюнь, Хун Фу, Сюэ Тао, Цуй Ин, Чао Юнь. Все они уроженцы разных мест, но закон жизни для всех один.
— Дозвольте, я дам толкование вашей песенке!
— Что же, пожалуйста! — согласился монах. И Чжэнь Шиинь прочел следующие строки:
Сейчас — безлюдные покои,
в покоях пусто, дом заброшен,
А было время, — для табличек
оказывалось ложе тесным[20].
Даос радостно захлопал в ладоши и воскликнул:— Все верно, все верно!
Сейчас — безжизненные травы
и ветви тополей засохших,
А было время, — в этом месте
парили в танцах, пели песни…
Сейчас — под потолком, меж балок
паук плетет уныло нити,
Хоть и остался шелк зеленый
на окнах с давних пор доныне[21], —
Увы, о пудре ароматной
напрасно и не говорите, —
Что делать, ежели покроет
виски холодный белый иней?
Что из того, что тлеют кости
в могиле желтой тех, кто отжил?
Сегодня снова красный полог
к возлюбленным падет на ложе!
Пусть золота
есть сундуки,
Пусть серебра
есть сундуки, —
«Не зазнавайся!
Будешь нищим!» —
Твердят худые языки…
Предвидит ли в час похоронный
тот, кто скорбит о краткой жизни,
Что жить и самому осталось
совсем немного после тризны?
…Что правила? Ведь исключений
подчас бывает больше их:
Случиться может — и бесправный,
как деспот, станет зол и лих.
Тот, кто изысканные яства
за трапезой вкушает всласть,
В зловонные притоны может
по воле случая попасть;
Кто свысока глядит на шляпы
не столь влиятельных людей,
В колодках может жизнь закончить,
как злой преступник-лиходей.
Иной исход: совсем недавно
не знал одежды без заплат,
А ныне говорит, что беден
вельможи важного халат!
О, суета сует!
Ты песню
Свою пропел — и пыл погас,
И выбрать на арене место
На этот раз
мой пробил час!
И родина, вчера чужая,
теперь моею назвалась!
…Сумбурный мир! Беспутный хаос!
Он весь пороками объят!
Не для себя, а для кого-то
мы свадебный кроим наряд![22]
— Что ж, пошли! — произнес Чжэнь Шиинь.
Он взял у даоса суму, перекинул через плечо и, не заходя домой, последовал за ним. Едва они скрылись из виду, как на улице поднялся переполох, люди из уст в уста передавали о случившемся.
Госпожа Чжэнь, совершенно убитая вестью об исчезновении мужа, посоветовалась с отцом и отправила людей на поиски, только напрасно — посланные возвратились ни с чем. Делать нечего — пришлось госпоже Чжэнь жить за счет родителей.
К счастью, с ней были две преданные служанки. Они помогали хозяйке вышивать, та продавала вышивки, а вырученные деньги отдавала отцу, чтобы хоть частично возместить расходы на свое содержание. Фэн Су роптал, но выхода не было, и пришлось смириться. Однажды служанка госпожи Чжэнь покупала нитки у ворот дома, как вдруг услышала на улице крики:
— Дорогу! Дорогу!
— Едет новый начальник уезда! — говорили прохожие.
Девушка выглянула за ворота и увидела, как мимо быстро прошли солдаты и служители ямыня[23], а за ними в большом паланкине пронесли чиновника в черной шапке и красном шелковом халате. У служанки ноги подкосились от страха, а в голове пронеслась мысль: «Где-то я видела этого чиновника! Уж очень у него знакомое лицо».
Девушка вернулась в дом и вскоре забыла о случившемся. А вечером, когда все уже собрались спать, в ворота громко постучали и тут же послышались голоса:
— Начальник уезда требует хозяина дома на допрос!
Фэн Су оцепенел от страха и лишь таращил глаза.
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.
Глава вторая
Госпожа Цзя уходит из жизни в городе Янчжоу;
Лэн Цзысин ведет повествование о дворце Жунго
Услышав крики, Фэн Су выбежал за ворота и с подобострастной улыбкой спросил у стражников, в чем дело.
— Нам нужен господин Чжэнь! — закричали те.
— Моя фамилия Фэн, а не Чжэнь, — робко улыбаясь, произнес Фэн Су. — Был у меня, правда, зять по фамилии Чжэнь, но вот уже два года, как он куда-то исчез. Может быть, он вам и нужен?
— Ничего мы не знаем! — отвечали стражники. — Нам все равно — что «Чжэнь», что «Цзя»[24]. Нет зятя — тебя потащим к начальнику.
Они схватили Фэн Су и, подталкивая, увели.
В доме поднялся переполох, никто не знал, что случилось. Не успел Фэн Су вернуться, это было во время второй стражи, как домашние засыпали его вопросами.
— Оказывается, — принялся рассказывать Фэн Су, — начальник уезда Цзя Юйцунь — старый друг моего зятя. Он заметил у ворот нашу Цзяосин, когда она покупала нитки, решил, что и зять мой здесь живет, и прислал за ним. А как он огорчился, как тяжело вздыхал, когда я поведал ему о случившемся. Потом спросил о внучке. Я ответил: «Внучка пропала в Праздник фонарей». «Ничего, — стал утешать меня начальник, — наберитесь терпения, я велю отправить людей на поиски, и вашу внучку непременно найдут». На прощанье господин начальник подарил мне два ляна серебром.
После этого разговора госпожа Чжэнь провела ночь без сна.
На следующее утро пришли от Цзя Юйцуня люди и принесли госпоже Чжэнь два ляна серебра и четыре куска узорчатого атласа, а Фэн Су — письмо с просьбой уговорить госпожу Чжэнь отдать начальнику уезда в наложницы служанку Цзяосин.
Фэн Су расплылся в улыбке. Ему так хотелось угодить начальнику, что он на все лады принялся уговаривать дочь и в тот же вечер в небольшом паланкине отправил Цзяосин в ямынь. На радостях Цзя Юйцунь прислал в подарок Фэн Су еще сто лянов серебра и щедро одарил госпожу Чжэнь — пусть не знает нужды и ждет, когда отыщется ее дочь.
Еще давно, в саду Чжэнь Шииня, Цзяосин украдкой бросила взгляд на Цзя Юйцуня, и это принесло девушке счастье. Не прошло и года, как судьба послала Цзяосин сына, редкое стечение обстоятельств! А еще через полгода умерла жена Цзя Юйцуня, и Цзяосин стала полновластной хозяйкой в доме. Вот уж поистине: «Один случайный взгляд ее возвысил».
А теперь послушайте, как все было. На деньги, которые ему дал Чжэнь Шиинь, Цзя Юйцунь отправился в столицу; там он блестяще выдержал экзамены на ученую степень цзиньши[25], попал в число кандидатов на вакантные должности за пределами столицы и был назначен начальником уезда, где жил Фэн Су.
Человек недюжинных способностей, он в то же время отличался корыстолюбием, завистью и жестокостью. Вел себя заносчиво, поэтому сослуживцы его недолюбливали. Прошло немногим больше года, и на высочайшее имя был подан доклад, в котором говорилось, что Цзя Юйцунь, хоть и «не лишен талантов, но коварен и хитер». Он якшался с деревенскими богачами, потакал взяточникам и казнокрадам. Кончилось тем, что императорским указом, к великой радости чиновников всего уезда, Цзя Юйцунь был отстранен от должности. Он испытывал стыд и горечь, но виду не подавал и как ни в чем не бывало шутил и смеялся.
Сдав все казенные бумаги, Цзя Юйцунь снабдил накопленными за год деньгами своих домочадцев и отослал их на родину, а сам, как говорится, оставшись с ветром в мешке да с луной в рукаве, отправился странствовать по достопримечательным местам Поднебесной.
Оказавшись как-то в Вэйяне, Цзя Юйцунь прослышал, что в нынешнем году там назначен сборщиком соляного налога некий Линь Жухай, уроженец города Гусу.
Линь Жухай значился третьим в списках победителей на предыдущих экзаменах и теперь получил звание великого мужа Орхидеевых террас[26]. С указом императора о назначении его на должность сборщика соляного налога он прибыл недавно к месту службы.
Предок Линь Жухая в пятом колене носил титул лехоу[27] с правом наследования тремя поколениями. Однако нынешний император, отличавшийся добродетелями, милостиво пожаловал это право и четвертому поколению — то есть отцу Линь Жухая, а сам Линь Жухай и его потомки могли получить титул, лишь сдав государственные экзамены.
Линь Жухай был выходцем из образованной служилой семьи, обладавшей правом наследовать должности. Но, к несчастью, род Линь насчитывал всего несколько семей, приходившихся Линь Жухаю далекими родственниками, не имевшими с ним прямого кровного родства.
Линь Жухаю уже исполнилось пятьдесят. В прошлом году он потерял единственного сына — тот умер трех лет от роду. Была у Линь Жухая жена, были наложницы, но судьба не посылала ему сыновей. Жена, урожденная Цзя, родила ему дочь, ее назвали Дайюй и берегли как зеницу ока. Девочке едва минуло пять лет.
Она была умной, способной, и родители, не имея прямого наследника, воспитывали ее как мальчика, обучали грамоте, пытаясь хоть этим немного скрасить свое одиночество.
Цзя Юйцунь между тем, поселившись в гостинице, простудился и заболел. А когда немного оправился, решил куда-нибудь на время пристроиться, чтобы избавиться от лишних расходов. Ему посчастливилось встретить двух своих старых друзей. Те водили знакомство со сборщиком соляного налога, знали, что он ищет учителя для своей дочки, и, конечно же, порекомендовали Цзя Юйцуня.
Долго заниматься с девочкой не приходилось — она была еще слишком мала и слаба. Вместе с ней учились две девочки-служанки. В общем, Цзя Юйцуню это не стоило больших трудов, и вскоре он совсем поправился.
Так пролетел еще год. Но тут случилось несчастье — мать девочки, госпожа Цзя, заболела и умерла.
Заботы о матери во время ее болезни, траур, который Дайюй строго соблюдала, слезы и переживания подорвали и без того слабое здоровье девочки, и она никак не могла возобновить занятия.
Цзя Юйцунь скучал от безделья и в погожие солнечные дни после обеда прогуливался. Однажды, желая полюбоваться живописным деревенским пейзажем, он вышел за город и, бродя без цели, очутился в незнакомом месте. Вокруг высились крутые, покрытые лесом горы, в ущелье бурлила река, ее берега сплошь поросли бамбуком, а чуть поодаль, утопая в зелени, виднелся древний буддийский храм. Ворота покосились, со стен обвалилась штукатурка, и только надпись над входом сохранилась: «Кумирня постижения мудрости». По обе стороны ворот тоже были надписи, но полустертые:
Цзя Юйцунь прочел и подумал: «Такие простые слова, а такой глубокий смысл! Нигде не встречал я подобного изречения, ни на знаменитых горах, ни в монастырях, которые обошел. Видимо, здесь живет человек, постигший истину. Уж не зайти ли?»
Раз от благ земных и после смерти
отрешиться люди не хотят, —
То, когда пути глаза не видят,
взгляд разумно обратить назад.
В храме Цзя Юйцунь увидел монаха, тот варил рис. Не заметив, что монах совсем дряхлый, Цзя Юйцунь стал задавать ему вопрос за вопросом, но монах оказался глухим, беззубым, да к тому же и невежественным и в ответ бормотал что-то невразумительное.
Цзя Юйцунь потерял терпение, покинул храм и зашел в сельский трактир, чтобы взбодрить себя чаркой-другой вина, а затем полюбоваться здешним живописным пейзажем.
Едва Цзя Юйцунь переступил порог трактира, как из-за столика поднялся один из посетителей и с распростертыми объятиями, громко смеясь, бросился к нему:
— Вот так встреча! Глазам своим не верю!
Цзя Юйцунь пригляделся и узнал Лэн Цзысина, хозяина антикварной лавки, с которым знался когда-то в столице.
Цзя Юйцунь восхищался энергией и способностями Лэн Цзысина, а тот часто прибегал к услугам Цзя Юйцуня, так они и сдружились.
— Давно ли пожаловали сюда, почтенный брат? — заулыбавшись, спросил Цзя Юйцунь. — Такая приятная неожиданность! Сама судьба нас свела!
— В конце прошлого года я ездил домой, — отвечал Лэн Цзысин, — а сейчас, возвращаясь в столицу, решил завернуть по пути к старому другу, и он оставил меня погостить на два дня. Кстати, у меня нет неотложных дел, и я мог бы здесь задержаться до середины месяца. А сюда я забрел совершенно случайно, от нечего делать, мой друг чем-то занят сегодня. И вот встретил вас!
Он пригласил Цзя Юйцуня сесть рядом, заказал вина и закусок, и они принялись рассказывать друг другу о том, что пришлось пережить за время разлуки.
— Нет ли у вас каких-нибудь новостей из столицы? — спросил Цзя Юйцунь.
— Пожалуй, нет, — отвечал Лэн Цзысин, — если не считать весьма странный случай, который произошел в семье вашего уважаемого родственника.
— Моего родственника? — улыбнулся Цзя Юйцунь. — Но у меня в столице нет родственников.
— Зато есть однофамильцы. А однофамильцы все принадлежат к одному роду! Разве не так?
— Какой же род вы имеете в виду?
— Род Цзя из дворца Жунго, — ответил Лэн Цзысин. — Уж не считаете ли вы для себя зазорным иметь такую родню?
— Ах, вот вы о ком! — вскричал Цзя Юйцунь. — В таком случае род наш весьма многочислен. Отпрыски рода Цзя появились еще при Цзя Фу, во времена Восточной Хань[28], и расселились по всем провинциям. Как же теперь установить, кто кому и каким родственником приходится? Ведь род Жунго и в самом деле принадлежит к той же ветви, что и наш. Но он так возвысился, что нам даже неудобно напоминать об этом родстве. Мы постоянно чувствуем отчуждение.
— Зря вы так говорите, почтенный учитель! — вздохнул Лэн Цзысин. — Род Жунго, как и род Нинго, постепенно оскудевает.
— Почему же оскудевают? — удивился Цзя Юйцунь. — Ведь еще недавно они были многочисленны и сильны!
— История эта, право же, длинная, — отвечал Лэн Цзысин.
— В прошлом году, — продолжал Цзя Юйцунь, — по пути к историческим памятникам эпохи Шести династий[29] я проезжал через Цзиньлин и побывал в Шитоучэне, где расположены эти дворцы. Они стоят рядом и занимают чуть ли не половину улицы: дворец Нинго — восточную сторону, дворец Жунго — западную. У главных ворот действительно было безлюдно. Но за каменной оградой по-прежнему высились парадные залы, роскошные гостиные, палаты и башни, а в саду все так же пышно зеленели деревья, громоздились искусственные горки. Ничто не напоминало о разорении и упадке.
— Удивляюсь, как это вы, опытный чиновник, ничего не заметили! — воскликнул с усмешкой Лэн Цзысин. — Еще древние говорили: «Сороконожка и мертвая стоит на ногах». Прежней роскоши в этих дворцах уже нет, но обитатели их живут не так, как простые чиновники. Людей у них прибавляется, дел невпроворот, господа и слуги по-прежнему в почете, а хозяйство в запустении, расточительство достигло предела, экономить никто не желает. Слава пока не померкла, но в кармане давно уже пусто. Но и это бы еще ладно! Гораздо страшнее, что потомки в этой семье от поколения к поколению становятся все хуже и хуже — вырождаются!
— Неужели в этих высокопоставленных семьях пренебрегают воспитанием детей? — усомнился Цзя Юйцунь. — Не знаю, как остальные ветви рода Цзя, но семьи Нинго и Жунго, казалось мне, в этом смысле всегда служили примером. Как же могло такое случиться?
— Но именно об этих двух семьях и идет речь, — вздохнул Лэн Цзысин. — Сейчас я вам все расскажу. Нинго-гун[30] и Жунго-гун — единоутробные братья. Нинго-гун, старший, имел двух сыновей. После его смерти должность перешла по наследству к старшему — Цзя Дайхуа, а у того тоже было двое сыновей. Старший, Цзя Фу, умер не то восьми, не то десяти лет. Поэтому титул и должность отца унаследовал младший, Цзя Цзин. Так вот, этот Цзя Цзин стал почитателем даосов, плавит киноварь, прокаливает ртуть, пытается найти эликсир бессмертия, и ничто больше его не интересует в мире. Счастье еще, что в бытность его молодым у него родился сын — Цзя Чжэнь, и Цзя Цзин, которым владела единственная мечта — стать бессмертным, передал ему свою должность, а сам свел знакомство с даосами и все время проводит с ними за пределами города. У Цзя Чжэня тоже есть сын — Цзя Жун, в нынешнем году ему минуло шестнадцать лет. Цзя Цзин делами не интересуется, а Цзя Чжэню заниматься ими недосуг — на уме у него одни развлечения. Он перевернул вверх дном весь дворец Нинго, и никто не смеет его одернуть. А теперь послушайте о дворце Жунго: именно здесь и случилась странная история, о которой я только что упомянул. После смерти Жунго-гуна должность его по наследству перешла к старшему сыну Цзя Дайшаню, который в свое время женился на девушке из знатного цзиньлинского рода Шихоу. Она родила ему двух сыновей, старшего — Цзя Шэ и младшего — Цзя Чжэна. Цзя Дайшаня давно нет в живых, и жена его вдовствует. Должность унаследовал старший сын Цзя Шэ, человек весьма заурядный, к тому же равнодушный к хозяйственным делам. Лишь один из сыновей Цзя Дайшаня — Цзя Чжэн — с детства отличался честностью и прямотой, любил науки, и отец, не чаявший в нем души, мечтал, чтобы он сдал государственные экзамены и получил должность. Перед смертью Цзя Дайшань написал прошение императору, и государь, всегда милостиво относившийся к своему преданному слуге, повелел ему передать титул и должность старшему сыну, а младшего немедленно представить ему. Так Цзя Чжэн получил должность лана[31]. Его жена — урожденная Ван — родила ему сына Цзя Чжу, который четырнадцати лет поступил в школу и вскоре женился. У него родился мальчик, а сам он заболел и умер, не дожив и до двадцати лет. Спустя некоторое время госпожа Ван родила дочь, — ребенок появился на свет в первый день Нового года, весьма примечательно. А еще лет через десять у нее родился сын. И представьте, появился на свет с яшмой во рту. Яшма эта излучала радужное сияние, а на поверхности виднелись следы иероглифов. Ну, скажите, разве это не удивительно?
— Просто непостижимо, — улыбнулся Цзя Юйцунь. — У этого мальчика, я полагаю, необыкновенная судьба.
— Так все говорят, — отвечал Лэн Цзысин, — и потому бабушка холит его и лелеет. Когда мальчику исполнился год, господин Цзя Чжэн решил узнать, каковы наклонности у ребенка, и разложил перед ним множество всяких предметов. Против ожиданий мальчик схватил белила, румяна, шпильки и кольца и принялся ими играть. Господин Чжэн был разочарован: значит, сын будет увлекаться вином и женщинами. С тех пор отец его невзлюбил. Только бабушка без ума от внука. Сейчас мальчику десять лет, он избалован, однако умен и развит не по годам — едва ли найдется один такой на сотню его сверстников. И рассуждения у него необычные. «Женщины, — говорит он, — созданы из воды, мужчины — из грязи. При виде женщин я испытываю блаженство и радость, а при виде мужчин — тошноту, такое они распространяют зловоние». Право, забавно! Наверняка вырастет отчаянным повесой!
— Вряд ли, — возразил Цзя Юйцунь, и лицо его приняло суровое выражение. — Жаль, что вы не знаете историю появления на свет этого мальчика! Видимо, господин Цзя Чжэн в одном из своих прежних воплощений был незаслуженно причислен к распутникам. Но понять это может лишь тот, кто прочел много книг и не щадил сил своих, стремясь постичь сущность вещей, познать истину и смысл жизни.
Цзя Юйцунь говорил так серьезно, что Лэн Цзысин весь обратился в слух и попросил разъяснить ему сказанное.
— Рожденные Небом и Землей люди, — начал Цзя Юйцунь, — мало чем отличаются друг от друга, за исключением, разумеется, тех, кто прославился великой гуманностью или страшными злодеяниями. Люди гуманные рождаются по воле доброй судьбы, чтобы установить в мире порядок. Злодеи — по велению рока, чтобы принести миру бедствия. Яо[32], Шунь, Юй, Чэн Тан, Вэнь-ван, У-ван, Чжоу-гун, Шао-гун, Кун-цзы, Мэн-цзы[33], Дун Чжуншу, Хань Юй, Чжоу Дуньи, Чэн Хао, Чжу Си, Чжан Цзай — родились по воле доброй судьбы; Чи-ю, Гунгун, Цзе-ван, Чжоу-ван, Цинь Шихуан, Ван Ман, Цао Цао, Хуань Вэнь, Ань Лушань, Цинь Гуй — по велению рока. Люди гуманные устанавливали в Поднебесной порядок, злодеи сеяли смуту. Людям гуманным свойственны чистота и разум — проявление доброго начала Вселенной. Злодеям — жестокость и коварство — проявление злого начала Вселенной. Ныне, во времена великого счастья и благоденствия, покоя и мира, дух Чистоты и Разума витает повсюду — и в императорском дворце, и в отдаленных уголках страны. Он превращается то в сладкую росу, то в ласковый ветерок, распространяясь по всему миру. Яркое солнце загнало дух Зла и Коварства в глубокие рвы и расселины скал. А ветер и облака не дают ему вырваться на свободу, даже струйке его, тонкой, как шелковинка. Чистота и Разум стоят на пути у Зла и Коварства, Зло и Коварство стремятся всячески навредить Чистоте и Разуму. Чистота и Разум, Коварство и Зло — между ними извечная борьба, в которой они не могут уничтожить друг друга, как Ветер и Вода, Гром и Молния. Если струйка зла, вырвавшись на свободу, поселится в каком-нибудь человеке во время его рождения, не станет он ни добродетельным, ни злодеем. Но ум и способности возьмут верх над лживостью и коварством. Рожденный в знатной и богатой семье, он скорее всего вырастет распутником; в семье образованной, но обедневшей — пойдет в отшельники и со временем прославится. Даже в самой несчастной, нищей семье он добьется известности, став актером или гетерой, но никогда не опустится до того, чтобы наняться рассыльным или слугой и угождать какому-нибудь пошлому тупице. С древних времен сохранилось много тому примеров: Сюй Ю[34], Тао Цянь, Юань Цзи, Цзи Кан, Лю Лин, Ван Даньчжи и Се Ань, Гу Хутоу, чэньский Хоучжу, танский Мин-хуан, сунский Хуэй-цзун, Лю Тинчжи, Вэнь Фэйцин, Ми Наньгун, Ши Маньцин, Лю Цицин, Цинь Шаою, а также Ни Юньлинь, Тан Боху, Чжу Чжишань, Ли Гуанянь, Хуан Фаньчо, Цзин Синьмо, Чжо Вэньцзюнь, Хун Фу, Сюэ Тао, Цуй Ин, Чао Юнь. Все они уроженцы разных мест, но закон жизни для всех один.