Чаковский Александр Борисович. Блокада (Книга 2)

   "Странно, - подумал Звягинцев, - неужели в дивизии не знают, что батальон находится в моем распоряжении? К тому же я представитель штаба фронта, и об этом известно полковнику Чорохову. Но, может быть, он не имеет отношения к этому вызову?"
   - Вам сообщили, зачем вызывают? - спросил он.
   Суровцев снова пожал плечами.
   - Насколько я мог понять, для получения какого-то боевого задания. Приказано иметь при себе все данные о личном составе и вооружении. Разрешите взять вашу машину, товарищ майор? На моей резину меняют.
   - Подождите, - сказал Звягинцев, - я что-то не пойму. Батальон подчинен мне, а я - штабу фронта. Вы об этом-то сказали?
   - Пробовал, товарищ майор. - Суровцев виновато улыбнулся. - Только он на меня так гаркнул в трубку, что даже в ухе зазвенело.
   - Кто гаркнул?
   - Да комдив же! Полковник Чорохов. В моем ты, говорит, теперь подчинении, и точка!
   "Нелепость какая-то! - с раздражением подумал Звягинцев. - Неужели это результат вчерашнего?.."
   Накануне, возвращаясь из района работ батальона, Звягинцев решил заехать посмотреть, как идет строительство окопов и ходов сообщения в недавно прибывшей чороховской дивизии.
   Там он увидел, как какой-то высоченного роста усатый военный в накинутой на плечи плащ-палатке медленно ходит вдоль только что вырытых окопов, измеряя суковатой палкой их глубину. Недавно прошел дождь, и военный скользил подошвами сапог по раскисшей земле. Он то спрыгивал в окоп, то с юношеской ловкостью выбирался на поверхность и наконец остановился у пулеметной позиции.
   Пулеметчик, совсем еще молодой красноармеец, попытался было вскочить, когда подошел командир, но тот заставил его лечь, сам улегся рядом, взялся за пулемет и неожиданно дал длинную очередь.
   Видимо, пули просвистели прямо над головами работающих впереди красноармейцев, потому что все они поспешно прижались к земле.
   - Немцам тоже так кланяться будете? - гаркнул, вставая и выпрямляясь во весь свой огромный рост, усатый.
   - Послушайте... товарищ! - возмущенно крикнул Звягинцев. - Что это за фокусы вы тут показываете? Людей перестреляете!
   Он не видел знаков различия этого военного, не его звание сейчас мало интересовало Звягинцева.
   Командир в плащ-палатке обернулся, оглядел Звягинцева с головы до ног, шевельнул длинными усами и спросил:
   - А ты откуда взялся, майор?
   - Не знаю, обязан ли я вам докладывать... - начал было Звягинцев, но человек, перед которым он теперь стоял, резко прервал его:
   - Обязан, раз находишься в расположении моей дивизии.
   Звягинцев понял, что перед ним полковник Чорохов.
   По слухам, Чорохов был когда-то матросом, участвовал в штурме Зимнего. Говорили, что, окончив военную академию и став командиром, он так и не расстался с некоторыми привычками матросской юности. Это Звягинцев теперь и почувствовал.
   Доложив о себе, Звягинцев, однако, не удержался, сказал сдержаннее, чем прежде, но все же осуждающе:
   - Кругом же люди работают, товарищ полковник! Ваши же бойцы.
   - Вот именно - бойцы! - протрубил Чорохов. Проворчал еще что-то и пошел дальше вдоль окопов, противотанковых рвов, проволочных заграждений.
   И вот теперь, вспоминая об этом происшествии, Звягинцев подумал: "Может быть, между тем, что произошло вчера, и сегодняшним приказом Чорохова есть какая-то связь?"
   Но тут же откинул эту мысль: в то, что Чорохов сводит мелкие счеты, он не мог поверить.
   Суровцев вытащил из брючного кармана свои именные часы, взглянул на них и сказал:
   - Так как же, товарищ майор, машину вашу взять разрешите?
   Звягинцев раздумывал, как правильнее поступить. Отпустить Суровцева одного? Или протестовать? Этот Чорохов явно склонен к самоуправству. Видимо, следует немедленно связаться с генералом Пядышевым. Но как? У Звягинцева не было прямой телефонной связи с Гатчиной, где располагалось командование Лужской группы войск. Чтобы позвонить туда, все равно надо ехать в дивизию...
   - Хорошо, - сказал наконец Звягинцев нетерпеливо переминающемуся с ноги на ногу Суровцеву, - поедем вместе. Какие документы вы взяли?
   - Данные о личном составе и вооружении.
   - Захватите еще схему минных полей.
   - Слушаю, товарищ майор. Я и сам думал...
   Звягинцев сел в машину рядом с комбатом. Он умышленно сел не на переднее место, которое по неписаному армейскому закону обычно занимал старший начальник, а рядом с капитаном, как бы желая подчеркнуть, что в данном случае не претендует на старшинство.
   Настроение у Звягинцева было испорчено: перспектива разговора с Чороховым мало улыбалась ему.
   Молчал и Суровцев, видимо понимая состояние майора.
   Штаб стрелковой дивизии Чорохова располагался в городе Луге, то есть примерно в тридцати километрах от района, где работал в предполье оборонительной полосы батальон Суровцева.
   Они ехали по тому пути, который относительно недавно проделали в обратном направлении.
   Но теперь эту дорогу нельзя было узнать. Пустынная, почти безлюдная той светлой июньской ночью, теперь она была совсем иной. Навстречу им двигались войска - бойцы, идущие строем и цепочками по дороге и обочинам, военные грузовики, тягачи с орудиями.
   Разговорову приходилось то и дело прижимать "эмку" к обочине, пропуская воинские колонны, бронетранспортеры и танки.
   Звягинцев смотрел в окно машины, и настроение его постепенно менялось. Он не знал, принадлежат ли все эти бойцы, грузовики, орудия и танки дивизии Чорохова, или они разойдутся по ответвлениям дороги на другие участки Лужского рубежа. Но как бы то ни было, вид больших войсковых колонн, орудий и танков радовал.
   - Сила! - произнес Разговоров, в очередной раз останавливая машину, чтобы пропустить орудия крупных калибров - шестидюймовки, длинноствольные пушки, короткие гаубицы и противотанковые "сорокапятки". Он вышел из машины и стал у обочины, широко раскрытыми глазами глядя на проходящие войска.
   Звягинцев тоже вышел и по появившейся в последнее время привычке взглянул вверх. А если внезапный налет немецкой авиации?
   Однако сегодня было пасмурно, облака кучевые, низкие, уже накрапывал дождь. Вероятно, поэтому командование и рискнуло продолжать переброску войск в дневное время. "А может быть, противнику снова удалось продвинуться, и штаб фронта вынужден спешно перебрасывать войска, не считаясь со временем суток?" - подумал Звягинцев.
   Работая в штабе округа, а затем - фронта, Звягинцев оперировал масштабами дивизий, корпусов, армий. А теперь он превратился в обычного армейского майора, живущего прежде всего интересами своей части. И сейчас ему было трудно представить себе характер предстоящих операций. Что это за войска? - спрашивал себя Звягинцев. Переброшены ли они сюда с других участков фронта, или это резервы, присланные Ставкой? Один факт несомненен: на Лужской линии обороны сосредоточиваются крупные силы.
   Но раз это так, то, следовательно, именно здесь решено дать сокрушительный отпор немцам, отбросить их, погнать назад, разгромить.
   - Смотрите, товарищ майор, а ведь это курсанты! - обратился к нему Суровцев.
   Звягинцеву достаточно было приглядеться, чтобы по петлицам узнать курсантов артиллерийских училищ. Радость сразу померкла. "Даже курсанты! подумал он. - Значит, всех собрали, всех подчистую!.. - И снова вспыхнула тревога: - А как же я? Неужели опять стану штабистом-тыловиком?"
   - Слушай, капитан, - еще раз с тайной надеждой спросил он Суровцева, ты уверен, что тебе сам Чорохов звонил?
   Суровцев повернулся к нему:
   - Как же тут ошибиться? Ко мне из штаба дивизии связь вчера ночью протянули. А на рассвете сразу звонок. "Кто?" - спрашиваю. В ответ бас, точно труба иерихонская: "Не "кто", а полковник Чорохов. Комбата Суровцева мне!" Прямиком, без всякого условного кода по таблице. И фамилию знает.
   - Так, значит, "прямиком"... - задумчиво повторил Звягинцев.
   - Товарищ майор, - сказал Суровцев, и в голосе его зазвучало что-то вроде обиды, - вы уж не думаете ли, что я сам в дивизию ехать напросился? Я даже с Пастуховым советовался, как быть. Он говорит: "Приказ старшего начальника. Ехать надо. Только майору доложи".
   Он умолк.
   - Ты правильно поступил, капитан, - твердо сказал Звягинцев и добавил как бы про себя: - Хотелось бы мне увидеть, как фашистские танки на наших минах взрываться будут...
   Было около восьми утра, когда они въехали в Лугу.
   Город уже стал фронтовым. Кое-где виднелись разбитые авиацией дома, на улицах чернели воронки от фугасных бомб. Связисты тянули провода, то и дело проходили военные грузовики, на перекрестках дежурили красноармейцы-регулировщики.
   Командный пункт дивизии размещался в небольшом домике на северной окраине города. Над дверью еще висела вывеска "Городской совет Осоавиахима". Неподалеку стояли два грузовика-фургона, прикрытые зелеными сетями. Звягинцев невольно рассмеялся: на сетях были наклеены потертые изображения каких-то рощиц, озер с плавающими лебедями, - кому-то пришла в голову идея использовать для маскировки театральные декорации.
   У крыльца стоял часовой. Взглянув на петлицы Звягинцева, он крикнул в открытую дверь:
   - Товарищ лейтенант!
   Через минуту на пороге появился лейтенант в начищенных до блеска сапогах.
   - Доложите комдиву: майор Звягинцев и капитан Суровцев из инженерного батальона, - сказал ему Звягинцев.
   Лейтенант взглянул на стоящего несколько в отдалении Суровцева и, снова переводя взгляд на Звягинцева, ответил:
   - Полковник сейчас занят. Комбата приказано сразу к нему... Вы комбат, товарищ майор?
   - Мы по одному делу, - резко ответил Звягинцев и прошел вперед.
   Когда они вошли в комнату командира дивизии, Чорохов и какой-то немолодой бритоголовый майор стояли спиной к двери у прикрепленной к стене большой карты Лужского района.
   Звягинцев отметил их покрытые грязью и пылью сапоги, гимнастерки, взмокшие на спинах, и понял, что полковник и майор только что вернулись с позиций.
   Звягинцев громко произнес:
   - Товарищ командир дивизии, майор Звягинцев и капитан Суровцев прибыли.
   Чорохов резко повернулся, оглядел Звягинцева с головы до ног, пошевелил закрученными на концах в тонкие иглы усами и, обращаясь скорее к Суровцеву, чем к Звягинцеву, насмешливо спросил:
   - Сколько комбатов в инженерном батальоне? А?
   Суровцев сделал поспешный шаг вперед, краска проступила на его лице сквозь загар, он ответил:
   - Я комбат, товарищ полковник. Капитан Суровцев.
   - Так почему же он и не докладывает? - недовольно спросил Чорохов, переводя взгляд на Звягинцева. - Я его вызывал, а не вас, майор.
   Стараясь не сорваться и не ответить резкостью, Звягинцев начал было:
   - Разрешите, товарищ полковник...
   - Не разрешаю... - отрубил Чорохов. - Закончу с комбатом, тогда поговорю с вами.
   Первой мыслью Звягинцева было повернуться, пойти на узел связи, соединиться с генералом Пядышевым и доложить ему о возмутительном, на его взгляд, поведении комдива.
   "Но тогда я не буду знать, о чем, в сущности, идет речь, - тут же подумал Звягинцев, - почему Чорохов позволяет себе игнорировать представителя штаба фронта и его задание..."
   И хотя Звягинцев чувствовал себя отвратительно - на него больше не обращали внимания, - он все же решил остаться.
   - Сведения о личном составе и вооружении привез? - громко спросил комдив, обращаясь к Суровцеву.
   - Так точно, товарищ полковник, - поспешно ответил капитан.
   - Сдашь потом начальнику штаба дивизии. Вот... майору. - Чорохов кивнул на бритоголового.
   - У меня и схема минных заграждений с собой, - сказал Суровцев. Вот...
   Он потянулся к своему планшету, но Чорохов, точно отмахиваясь, остановил его движением руки:
   - Да погодь ты со своими минами! Схемы сдашь в штаб. У тебя в батальоне все саперы?
   - Так точно, все саперы, - недоуменно подтвердил Суровцев.
   - Об этом пока забудь, - сказал Чорохов. - Хватит вам в земле ковыряться. Воевать надо, понял! Получай настоящее боевое задание. Передвинешь свой батальон на десять километров восточнее. Займешь оборону на моем левом фланге, а все твои теперешние минные поля станут моим предпольем. Ясно?
   - Так точно, ясно, - машинально проговорил Суровцев. Но по тону его Звягинцев, по-прежнему стоящий посреди комнаты, понял, что капитану ничего не ясно. Да и сам он не понимал, что происходит.
   "Что он, в своем уме, этот Чорохов, или просто чудит? - подумал Звягинцев. - Не собирается же он всерьез посадить в окопы саперную, плохо вооруженную часть, как пехоту? - Звягинцев невольно усмехнулся. Интересно, приходилось ли ему хоть раз слушать лекции профессора Карбышева об использовании инженерных войск?"
   А Чорохов, будто читая его мысли, буркнул:
   - Ничего еще тебе не ясно, саперный комбат. А ну, давай сюда.
   Он подошел к столу, сел, сдвинул к краю прямоугольные ящики полевых телефонов, разгладил карту и сказал вставшему за его плечом Суровцеву:
   - Смотри на карту. Начальник штаба, объясни ему задачу.
   Бритоголовый майор встал рядом с Чороховым, склонился над картой:
   - Вот здесь, капитан, восточное участка, который занимает ваш батальон, находится населенный пункт Ожогин Волочек. Видите? - У майора был спокойный, усталый голос, и говорил он, точно учитель, разъясняющий ученику младших классов элементарную задачу. - Здесь, в Ожогином Волочке, - он опустил на карту указательный палец с коротко остриженным ногтем, оборону займет наш сосед - дивизия народного ополчения.
   - А какой ее участок? - спросил Суровцев.
   - Какой участок?! - вмешался Чорохов и хлопнул по карте своей широкой ладонью. - А хрен его знает какой! Вчера вечером ополченцы вышли на позиции. И знаем мы только, что здесь будет их правый фланг. Вот это и есть главное, что тебе надо, как "Отче наш", запомнить!
   Он повернул голову к своему начальнику штаба и сказал:
   - Дай я уж ему сам расскажу. Он по молодости лет божественной науки не проходил. Так вот, - он снова перевел взгляд на карту, - я седлаю основное шоссе и железную дорогу из Пскова. - Чорохов провел ногтем две линии на карте. - А теперь что ты меня должен спросить? А?
   Суровцев молчал, сосредоточенно глядя на карту.
   - Товарищ полковник, - ответил наконец Суровцев, - это у вас десятикилометровка. Но тогда мне кажется, что между ополченцами и вами получается большой разрыв, километров... в восемь - десять. Кто его будет держать?
   - Ах ты умница, саперная твоя душа! - одобрительно и вместе с тем как-то зло воскликнул Чорохов. - В самую точку попал. Так вот, ты и будешь этот разрыв держать. Ты понял?! Потому что, кроме твоего батальона, мне эту дырку заткнуть нечем, и так тридцать километров на мою долю приходится. В одиннадцать верст прореха на стыке с ополченцами получается. Твоим батальоном я и буду ее латать.
   Чорохов исподлобья глянул на Звягинцева, молча стоявшего посреди комнаты, но тут же снова повернулся к Суровцеву.
   "Нелепо! Неграмотно!.. Преступно!.." - хотелось крикнуть Звягинцеву.
   - Сколько у тебя пулеметов? - спросил Чорохов.
   - Три ручных, - механически ответил Суровцев, мысли которого были заняты все еще тем, что минутой раньше сказал комдив.
   - Ах, будь ты неладен! - воскликнул Чорохов. - Как тебе это нравится, майор? - обратился он к начальнику штаба и встал. - Ты что же, к теще на блины или на войну приехал? - заговорил он, опять поворачиваясь к Суровцеву. - На триста штыков три пулемета?!
   - А у нас и штыков нет, товарищ командир дивизии, - уже явно смелее ответил Суровцев, - саперам не винтовки, а карабины положены.
   - "Положены, положены"! Ты что ж, со своими обрезами, что ли, на немцев в атаку пойдешь?
   Он с силой подергал усы, точно собираясь их вырвать, и сказал:
   - Ладно. Начштаба, запиши: дать его батальону три станковых... Только не "за так". Ты, капитан, говорят, король по автомобильной части. Так вот: ты мне даешь пять машин, а я тебе три пулемета. Затем ты мне дашь...
   Звягинцев не выдержал:
   - Товарищ полковник! Я настаиваю, чтобы меня выслушали. На каком основании вы разбазариваете батальон?..
   - Отставить, майор, - оборвал его Чорохов и, поворачиваясь к начальнику штаба, сказал: - Идите с капитаном к себе и дайте письменный приказ о боевом задании. А вы, капитан, доложите все свои схемы минирования и забудьте о них. Теперь у вас новый рубеж и новые задачи.
   Несколько мгновений он наблюдал за идущим к двери начальником штаба, потом, видя, что Суровцев, растерянно глядя на Звягинцева, нерешительно переминается с ноги на ногу, сказал, повысив голос:
   - Ну, капитан?! У вас что - времени свободного много? Идите!
   Суровцев сделал уставной поворот и вышел из комнаты.
   Звягинцев тоже направился было к двери (он решил немедленно связаться с генералом Пядышевым), но за его спиной раздался трубный возглас комдива:
   - А вы, майор, останьтесь!.. Сюда идите, к столу. Ну, слушаю вас...
   Весь горя от негодования и в то же время стараясь сдержаться и не наговорить чего-либо такого, что дало бы повод Чорохову придраться к нарушению дисциплины и уйти от существа дела, Звягинцев молча подошел к столу.
   - Ну, слушаю вас... - повторил Чорохов.
   - Я полагаю, товарищ полковник, - тихо, гораздо тише, чем ему хотелось бы, сказал Звягинцев, - что не я вам, а, наоборот, вы мне должны бы объяснить, что все это значит. Кто я такой и какое получил задание, вы отлично знаете, я имел повод доложить об этом еще вчера, когда вы открыли стрельбу из пулемета...
   Звягинцев умолк, внутренне ругая себя за то, что не сдержался и напомнил о вчерашнем.
   Однако Чорохов не обратил на его слова никакого внимания.
   - Та-ак... - проговорил он. - Выходит, ты от своего начальства никаких указаний не получал? Странно. Ну ладно, коли так, слушай меня.
   Он оперся обеими руками о стол, слегка подался вперед к Звягинцеву и медленно произнес:
   - Позавчера немцы взяли Псков.
   Усы его дернулись.
   - Ну что же ты замолчал, майор? - снова заговорил комдив. - Давай высказывайся, раз такой горячий...
   Но Звягинцев не мог вымолвить ни слова. "Псков, Псков, Псков! - стучало в его висках. - Последний большой город на пути к Ленинграду, всего в трехстах, нет, в двухстах восьмидесяти километрах от него! Значит, немцев не удалось задержать и после Острова, значит, они уже шагают по Ленинградской области, и Лужский рубеж - последняя преграда на их пути!.."
   Наконец он взял себя в руки.
   - Если это так, товарищ полковник, я тем более считаю своим долгом...
   - Ладно, - резко прервал его Чорохов. - Я знаю, что вы считаете своим долгом! "Телегу" на комдива во фронт накатать. Самовольные действия, солдафон, самодур, губит вверенную вам отдельную воинскую часть... Так, что ли? А чем мне стык с соседом прикрыть, - ты мне команду дашь? Телом своим, что ли? Так я хоть и длинный, а на восемь километров не растянусь, не вымахал!
   Он резким движением открыл ящик стола, вытащил какую-то бумажку и, бросив ее на стол, сказал:
   - На, читай, ответственный представитель...
   "61-й отдельный инженерный батальон, - прочел Звягинцев, - закончивший минно-взрывные работы в предполье придается вам для боевых действий на стыке с дивизией народного ополчения. _Пядышев_".
   Звягинцев читал и перечитывал не отделенные знаками препинания слова на узких полосках телеграфной ленты, наклеенных на серый шершавый листок бумаги.
   Содержание приказа не оставляло места для каких-либо толкований. Все было ясно: батальон передавался в распоряжение дивизии.
   "Но... как же я? Куда же мне?.. - с недоумением, горечью и обидой мысленно задавал кому-то вопрос Звягинцев. - Неужели обо мне просто забыли? В конце концов, если положение столь резко ухудшилось и саперов решено превратить в пехоту, то я и сам не хуже любого другого мог бы руководить боевыми действиями батальона... У меня опыт финской войны, я строевой командир..."
   - Ну, вот видишь, майор, - снова заговорил Чорохов, - жаловаться тебе на меня не приходится. Да и с тебя вся ответственность снимается. Так что можешь быть спокоен. Понятно?
   - Нет, - тихо ответил Звягинцев, кладя телеграмму на стол, - мне многое непонятно.
   - А мне?! - неожиданно воскликнул Чорохов. - Мне, полагаешь, все понятно? Три дня назад на левый фланг соседом кадровую дивизию обещали, а ставят кого? Необученных ополченцев! Мне полосу обороны вначале в пятнадцать километров определили, а сейчас она вытянулась почти в тридцать. А немцы на носу! Ты мне, что ли, ответишь, что делать?..
   В горячих словах Чорохова звучала своя обида на что-то или на кого-то, и только теперь Звягинцев начал осознавать, что не тяжелый характер, не упоение властью и уж, во всяком случае, не мелочность - причина резкости, даже грубости Чорохова.
   Он понял, что и сам комдив находится в очень трудном положении, что в планах командования что-то изменилось, но почему это произошло, полковник, видимо, и сам не знает.
   А произошло вот что.
   Государственный Комитет Обороны принял решение, по которому два фронта - Северный и Северо-Западный - передавались в оперативное подчинение назначенному главкомом Северо-Западного направления маршалу Ворошилову. Отныне эти два фронта должны были действовать по единому плану.
   Решение это было принято сразу же после того, как немцы захватили Псков.
   Перед главкомом Северо-Западного направления встали труднейшие проблемы. Задача обороны Ленинграда требовала максимальной концентрации войск для непосредственной защиты города, и актуальность этой задачи по мере продвижения немцев с юга и финнов с севера возрастала с каждым днем.
   Но наряду с этой задачей вставала и другая, не менее важная необходимо было организовать контрудар на северо-западе, поскольку, захватив значительную часть Прибалтики и вторгнувшись в пределы РСФСР, немцы создавали опаснейшую угрозу и соседнему фронту - Западному.
   Маршалу приходилось решать эти две задачи параллельно.
   Прибыв в Смольный, он отдал приказы, которые сразу внесли изменения в планы Военного совета Северного фронта. Лишь вчера подчинявшееся Ставке Москве, исходившее из задач организации обороны непосредственно Ленинграда, командование Северным фронтом должно было теперь подчинить свои действия планам главкома, для которого Северный фронт был лишь частью руководимого им стратегического направления.
   Задумав нанести врагу встречный удар в районе Сольцов, Ворошилов приказал передать из состава Северного фронта Северо-Западному две стрелковые и одну танковую дивизии. Это были те самые соединения, которые Военный совет Северного фронта предполагал направить с Карельского перешейка и Петрозаводского участка на Лужскую полосу обороны.
   Разумеется, Ворошилов понимал, что, перебрасывая дивизии, ослабляет Северный фронт, но другого решения он принять не мог.
   Военный совет фронта и партийная организация Ленинграда предпринимали титанические усилия, чтобы восполнить вывод трех дивизий. Новые тысячи людей были мобилизованы на строительство укреплений под Лугой и Гатчиной. Спешно формировались бригады морской пехоты, отправлялись на фронт батальоны и дивизионы курсантов военных училищ. Несколько дивизий народного ополчения получили приказ немедленно выступать. Из отходящих с юга войск Северо-Западного фронта срочно формировались новые боеспособные части и подразделения.
   И все же первым вынужденным следствием решения главкома явился приказ командирам частей, занимавших оборону на Луге: растянуть свои участки, использовать каждую воинскую единицу, каждое подразделение, независимо от того, к какому роду войск они принадлежали, как заслон на пути рвущегося к Ленинграду врага...
   Ничего этого, естественно, не мог знать майор Звягинцев.
   Немного было известно и командиру дивизии полковнику Чорохову. Он знал лишь, что от Пскова на Лугу и, значит, на его участок движется танковая лавина врага. Вместо предполагаемой кадровой части на левый фланг Чорохова прислали из Ленинграда дивизию народного ополчения. К тому же увеличили ему полосу обороны и, как бы ни растягивал он свои полки, стык с этой дивизией оставался незащищенным. И кое-как прикрыть его сейчас он мог только плохо вооруженным саперным батальоном.
   Чорохов раздраженно и нетерпеливо постукивал пальцем по столу, готовый вновь разрядить злость на этом строптивом майоре, который носится со своим батальоном как с писаной торбой и все еще не уходит, хотя говорить больше не о чем. А Звягинцев спросил:
   - Так что же мне делать, товарищ полковник? В Ленинград возвращаться?.. Батальон будет драться, а я в тыл?
   Он произнес эти слова тоже с какой-то злостью.
   Полковник по своему характеру недолюбливал разного рода представителей из высших штабов. И он был уверен, что этот майор, узнав, что с него снята ответственность за батальон, ныне обрекаемый на тяжелые бои, без особых эмоций уберется подобру-поздорову в свой штаб.
   Но последние слова Звягинцева заставили его смягчиться.
   - Извини, брат, - сказал он, - как видишь, я здесь ни при чем. Так что на меня не сетуй. А если говорить по совести, то ведь верно, ни к чему тебе, инженеру, в пехотном строю воевать.
   Звягинцев ничего не ответил.
   - Если нужна машина в тыл, скажи, подбросим, - сказал Чорохов, истолковав его молчание как согласие.
   - Разрешите идти? - точно не слыша его слов, спросил Звягинцев.
   - Что ж, бывай здоров. Мы на войне, случаем, и встретимся. Мне бы немцам здесь морду набить, вот о чем забота... За минные поля спасибо, может, помогут...
   "Куда же мне теперь идти? Что делать? - спрашивал себя Звягинцев, выйдя на улицу. - Ехать в штаб фронта? Но справится ли батальон без меня с новой задачей? Ведь это совсем не так просто - занять новый участок, заново установить минные поля и тяжелые фугасы..." - обо всем этом думал Звягинцев, выходя на улицу. Только вчера ему казалось, что на него, лично на него, возложена такая задача, от выполнения которой в значительной мере зависит, скоро ли немцы будут остановлены и отброшены назад. А сейчас Звягинцев понял, что о нем просто забыли. Все, в том числе и Пядышев.