Чаковский Александр Борисович. Блокада (Книга 2)

   "Эмку" бросало из стороны в сторону, она дрожала и подпрыгивала, но Звягинцеву казалось, что он видит смотровую щель в башне танка и может забить ее свинцом.
   Патроны в диске кончились.
   Отбросив автомат, Звягинцев огляделся и заметил, что слева тянется маленькая, полувысохшая речка.
   - Лево руля, давай лево руля! - крикнул Звягинцев.
   Разговоров резко повернул руль. Там, где только что находилась машина, землю вспорола пулеметная очередь. В следующую минуту Звягинцева опять тряхнуло, он ударился головой о потолок кабины, а машина съехала, вернее, сползла по склону боком к воде.
   - Газуй по речке! - крикнул он.
   Речка была настолько мелкой, что вода не покрывала и половину колес. "Эмка" мчалась, вздымая по обе стороны веера водяной пыли.
   Танки как будто отстали.
   Минут десять они ехали молча. Наконец Разговоров выпрямился на сиденье, обернулся к Звягинцеву и спросил:
   - Живы, товарищ майор, не ранило?
   - Все в порядке, друг, - ответил Звягинцев, стараясь унять дрожь в коленях и заставить свой голос звучать спокойно. - Теперь газуй, не сбавляй хода! Если они подойдут к берегу, то сверху расстреляют нас, как на стрельбище.
   - Ну-у, это еще бабушка надвое сказала! - с какой-то исступленной лихостью ответил Разговоров. - Нам бы теперь вон до той рощи доскочить...
   Звягинцев посмотрел туда, куда кивнул Разговоров, и увидел, что примерно в километре от них почти вплотную к правому берегу подступают деревья.
   На мгновение у него мелькнула мысль: может, бросить машину, выбраться на берег и ползком и перебежками добираться до рощи?
   Нет, этого делать нельзя, тут же решил он. Ведь эти танки - разведка! Их выслали осмотреть местность. Танкисты вернутся, доложат, что впереди нет советских войск и, следовательно, путь на север свободен! И тогда немцы, уже не соблюдая предосторожностей, ринутся вперед.
   Необходимо как можно скорее добраться до батальона, предупредить об опасности!
   Машина поравнялась с рощей. Разговоров повернул руль вправо, пытаясь с ходу въехать на песчаный берег, но колеса забуксовали. Разговоров подал машину назад и снова попытался выехать наверх, но опять безрезультатно.
   - Подсобите, товарищ майор! - с отчаянием крикнул Разговоров. - Если они нас тут на подъеме захватят...
   Он не договорил, потому что Звягинцев уже выскочил из машины и, упираясь руками в багажник, стал толкать ее на берег.
   Но тщетно. Едва достигнув середины подъема, машина скатывалась обратно. Откуда-то сверху снова донесся гул танковых моторов.
   - Идут гады, идут! - крикнул Разговоров. - Толкнем еще раз, товарищ майор! Не дадимся гадам!
   Может, именно такого отчаянного усилия не хватало машине для того, чтобы выбраться на берег, но на этот раз "эмка" легко пошла вверх и через несколько мгновений оказалась на берегу.
   - Садитесь, товарищ майор, быстрее! - крикнул Разговоров.
   Звягинцев вскочил в машину. В заднее разбитое окно он видел, как по противоположной стороне речки, метрах в двухстах от берега, медленно ползут все те же два немецких танка. Их люки были закрыты. Машину немцы, видимо, не заметили.
   Въехав в лес, Разговоров резко затормозил и выключил зажигание.
   - Все, товарищ майор. Ушли! Куда нам теперь? Вы уж по карте определяйте, куда дальше ехать, а я пока карету осмотрю.
   Он вылез из кабины.
   "Ехать, ехать, надо ехать! - стучало в висках Звягинцева. - Необходимо как можно скорее предупредить батальон. Ведь там никто не знает, что немцы так близко!"
   Нервничая, он вытащил из планшета карту, посмотрел на компас. В двух километрах восточное этой рощи должна быть проселочная дорога, ведущая к рубежу батальона. Однако выехать из рощи и двигаться вдоль берега невозможно, пока но уйдут те танки...
   Звягинцев сделал несколько шагов к опушке. К радости своей, он увидел, что танки повернули на юг. Он подождал, пока они отошли метров на пятьсот, вернулся к "эмке" и решительно сказал:
   - Едем! Танки ушли.
   Разговоров поглядел на Звягинцева, покачал головой и сказал:
   - Двенадцать пробоин в правое крыло - в решето. - Он снова покачал головой, усмехнулся и добавил: - Все-таки есть на свете бог, товарищ майор!
   - При чем тут бог?
   - А как же! Ни одной дырки в бензобаке, радиатор не течет, и вся резина цела. Чудеса?
   - Потом будешь чудеса подсчитывать, Разговоров, - сказал Звягинцев, надо ехать!
   - Нет, вы поглядите, - не унимался тот, - ведь пули-то навылет прошли! Прямиком через заднее стекло - в ветровое. И не задело. Ни вас, ни меня! Заговоренные мы с вами, товарищ майор!
   Разговоров был еще в состоянии того нервного опьянения, которое овладевает человеком, только что избежавшим смерти. Обходя машину, осматривая пробоины от пуль и осколков, он говорил и говорил без умолку.
   - Кончайте, Разговоров, надо ехать! - сказал Звягинцев гораздо суше и строже, чем ему самому хотелось.
   Сержант посмотрел на него удивленно, как-то сразу сник и ответил понуро:
   - Что ж, ехать так ехать. Садитесь в машину, товарищ майор.
   Звягинцев закусил губу. "Ведь он меня спас, ему я обязан жизнью! Он, молодой, необстрелянный боец, мог растеряться больше, чем я, а он спас нас обоих..."
   Разговоров осторожно вел машину, молчал. Звягинцев видел его розоватое ухо с пухлой, как у ребенка, мочкой, косой, по моде подстриженный висок.
   "Милый ты, дорогой мой парень! - думал Звягинцев. - Мне бы обнять тебя, расцеловать..."
   Он посмотрел на часы. Было без четверти два. Постарался вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как он увидел переваливающий через пригорок танк. Но не смог.
   - Прибавь скорость, сержант, быстрее давай, быстрее! - проговорил он.
   Разговоров слегка пожал плечами и ничего не ответил.
   "Наверное, думает, что трушу, - невесело подумал Звягинцев. - А и верно, испугался же я..."
   ...Подъехав к проходу в минном поле, Разговоров впервые снизил скорость.
   - Ну, вот и добрались, товарищ майор.
   Следом за Звягинцевым он вышел из машины, окинул ее печальным взглядом:
   - Куда ж мне теперь ее? Тут ведь варить и латать на два дня полных работы.
   - Поедешь в тыл дивизии. Там починят. Я записку напишу, - ответил Звягинцев.
   - В ты-ыл? - протянул Разговоров. - Да что вы! Мы ей в батальоне своими средствами ремонт дадим. Разве можно в тыл, товарищ майор? А если батальон опять переместят? Тогда вам ни меня, ни машины не увидеть. А без машины вам нельзя. Хоть какой-никакой, но автомобиль. Шофера себе вы и другого найти можете, я понимаю. А вот без машины...
   Звягинцев почувствовал, что у него сдавило горло.
   - Слушай, друг, - тихо сказал он, - ты знаешь, что жизнь мне спас?
   - Что вы! - с каким-то испугом проговорил Разговоров. - Да что вы, товарищ майор! Тоже скажете! Я ведь свою-то тоже спасал, это уж все к одному.
   Он засопел и стал смотреть куда-то в сторону.
   - Ладно, - сказал Звягинцев. - Не забуду. Дал бы я тебе сутки отдыха, мог бы в Ленинград сгонять, своих повидать... И я бы тебя попросил заодно в один дом заглянуть. Но нельзя. Бой скоро, Разговоров. Может, через два часа, а может, и раньше. Скоро бой...
   8
   Советским войскам не удалось остановить немцев и после того, как был сдан Псков.
   Десятого июля 4-я танковая группа генерал-полковника Хепнера, состоящая из двух моторизованных корпусов, одним из которых командовал генерал фон Манштейн, а другим - генерал Рейнхардт, сломив сопротивление 11-й армии Северо-Западного фронта, прорвалась в Ленинградскую область.
   По убеждению генерал-фельдмаршала фон Лееба, никаких серьезных препятствий для последнего броска к Ленинграду больше не существовало. Хотя из донесений разведки фельдмаршал знал, что русские спешно возводят оборонительные рубежи на реке Луге, он не допускал и мысли, что эти наскоро построенные, в основном силами гражданского населения, укрепления могут явиться преградой на пути группы армии "Север".
   Фон Лееб сосредоточил главный удар на центральном направлении, видимо считая, что самым легким путем к Ленинграду является путь кратчайший - от Пскова через город Лугу...
   Двенадцатого июля во второй половине дня, через несколько часов после того, как вернувшийся в батальон Звягинцев известил штаб дивизии, что обнаружил неприятельскую разведку в двадцати километрах от своего участка обороны, первые немецкие танки появились перед его участком - несколько черных точек, быстро увеличивающихся в размерах. Звягинцев, находившийся на своем наблюдательном пункте, насчитал восемь машин, а за ними три бронетранспортера с пехотой.
   По телефону он сообщил об этом Суровцеву на командный пункт батальона.
   Все было готово к бою. Саперы, ставшие стрелками, уже занимали окопы, пулеметчики - свои позиции, истребители танков - щели и различные засады.
   Танки шли клином, быстро вырастая в размерах. Гул их моторов был уже слышен в расположении батальона.
   Звягинцев напряженно смотрел в бинокль. Не более двух километров отделяло головной танк от ближайшего минного поля. Люки танков были открыты - очевидно, немцы ожидали встретить советские войска лишь непосредственно у Лужских оборонительных укреплений.
   В бинокль Звягинцев разглядел одного из танкистов, наполовину высунувшегося из головной машины. Опершись руками о борт люка, без шлема, в черном комбинезоне, он глядел вперед, ветер раздувал его светлые волосы, и Звягинцеву казалось, что немец улыбается то ли брезгливой, то ли самодовольной улыбкой.
   И на какое-то мгновение Звягинцеву почудилось, что, так же как он четко видит немца, так и немец видит его и именно ему, Звягинцеву, адресована эта торжествующе победная улыбка.
   И Звягинцеву неудержимо захотелось нанести скорей удар по этому надменному, торжествующему лицу, сбить, смести подлую, презрительную ухмылку.
   Он опустил бинокль и приказал укрывшемуся рядом связисту соединить его с Суровцевым. Он уже готов был крикнуть: "Прикажи дать пулеметную очередь!" - но тут же опомнился и поспешно сказал:
   - Не стрелять, Суровцев! Повтори приказание командирам рот - не стрелять!
   И хотя о том, чтобы не открывать огонь, пока танки не начнут подрываться на минных полях, было условлено заранее, тем не менее Звягинцев, только повторив приказание, обрел внутреннее спокойствие: он сам чуть не сорвал свой же план боя.
   Головной танк по-прежнему шел несколько впереди остальных. Уже только сотни метров отделяли его от взорванного участка дороги, объезды которого по обе стороны были минированы.
   Звягинцев напряженно смотрел в бинокль - попадется ли этот танк в ловушку, или его командир разгадает опасность? Тогда этот проклятый немец вызовет по радио саперов, которые, несомненно, следуют где-то близко, наверное на бронетранспортерах.
   Это было бы самым худшим для батальона: огнем по саперам придется раньше времени обнаружить себя, танки прекратят движение, развернутся и откроют огонь из пушек и пулеметов. Разве смогут шесть пулеметов и карабины, которыми располагает батальон, противостоять огню и броне немцев?..
   Головной танк продолжал идти, не замедляя хода.
   "Иди, иди, еще пятьдесят метров, еще тридцать!" - беззвучно шептал Звягинцев. Если бы он верил в бога, то, вероятно, молил бы его внушить экипажу танка продолжать движение.
   "Иди, ничего не бойся, - мысленно убеждал он немца. - Ты же видишь: все тихо, спокойно, никто не стреляет, ну что тебе стоит объехать этот взорванный участок, здесь не может быть никакой ловушки, все так похоже на обыкновенную воронку от твоей же, немецкой бомбы..."
   Звягинцеву даже казалось, что те, кто находился в танке, подчиняются его воле: танк шел, точно на параде... Несколько метров отделяли его теперь от подорванного участка дороги... Несомненно, немец уже увидел препятствие на пути. Теперь все зависит от того, какое он примет решение.
   И в эту минуту головной танк остановился. Остальные же машины и следующие за ними бронетранспортеры продолжали движение.
   Но головной танк застыл.
   Белесый немец выбрался из люка. Высокий, туго перетянутый ремнем поверх комбинезона, он стоял на танковой броне, внимательно оглядывая взорванный участок дороги.
   Сейчас он представлял собою прекрасную мишень - не только снайпер, любой посредственный стрелок мог бы снять его первым же выстрелом. Звягинцев со страхом подумал, что у кого-либо из бойцов не выдержат нервы.
   - Не стрелять, только не стрелять! - вслух, с мольбой в голосе проговорил он, хотя никто, кроме связиста, не мог его услышать, и повторил уже про себя: "Дорогие мои, хорошие, только не стрелять!.."
   Через минуту немец опустил ногу в люк, держась за края руками, перекинул вторую ногу и скрылся в танке.
   "Что он сейчас делает? - мучительно старался догадаться Звягинцев. Приказывает стрелку-радисту вызвать саперов?"
   Но то ли потому, что взорванные участки дороги и в самом деле показались немцам воронками от авиабомб, то ли их обманула царящая вокруг тишина, но так или иначе танк с урчанием подался назад, снова остановился, и в следующую секунду Звягинцев, задыхаясь от охватившего его радостного волнения, увидел, что гусеницы танка медленно поворачиваются и он направляется в объезд.
   Раздался взрыв.
   Завеса земли и пыли заслонила от Звягинцева немецкий танк. И тут же ее прорезало пламя разрыва.
   Звягинцев видел, как танк грузно, точно внезапно ослепшее чудовище, разворачивается на одной гусенице. И в тот же момент раздался еще один взрыв, затем второй и третий - это подорвались на минах еще три подошедших вплотную танка.
   Опять их прикрыла медленно оседающая стена земли и пыли, а потом Звягинцев и без бинокля увидел, что из люков выскакивают черные фигурки, падают, ползут по опаленной траве, вскакивают и снова, то падая, то поднимаясь, бегут назад, к остановившимся за танками бронетранспортерам. С них уже спрыгивали солдаты.
   Раздались частые ружейные выстрелы, и застрекотали пулеметы: батальон открыл огонь.
   Разом все изменилось. Давящая тишина, нарушаемая до этого лишь однотонным гудением танковых моторов, разорвалась. Поначалу слышны были только частые ружейные выстрелы и пулеметные очереди, но через несколько минут их стали заглушать разрывы снарядов - это еще не подошедшие к минным полям танки открыли ответный огонь из пушек.
   Вначале немцы явно били наугад, по невидимым целям, чтобы дать возможность своей пехоте, покинувшей бронетранспортеры, занять боевые позиции.
   Но скоро снаряды стали рваться и непосредственно в боевых порядках батальона. Звягинцев решил перейти из окопа в отрытый под бруствером блиндаж. За ним побежал и связист.
   Прильнув к окуляру окопного перископа, Звягинцев понял, что первое замешательство у противника прошло. Танки теперь не двигались. Остановившись, они вели огонь из пушек и пулеметов, а позади них накапливалась пехота.
   "Пушки, пушки! - с горечью подумал Звягинцев. - Если бы иметь хоть несколько противотанковых орудий!"
   Солдаты в серо-зеленых мундирах с автоматами в руках приближались короткими перебежками.
   "Ну нет, так просто они не пройдут", - со злобным удовлетворением подумал Звягинцев.
   - Комбата мне! - бросил он связисту и через мгновение, схватив тяжелую трубку полевого телефона, услышал хриплый голос капитана.
   - Как дела, Суровцев? - крикнул Звягинцев и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Прикажи, чтобы экономили боеприпасы! Пусти пехоту на минное поле, слышишь?
   В эту минуту он забыл о коде, об условных наименованиях противника, мин, пулеметов и карабинов.
   - Ясно, товарищ майор! - крикнул в ответ Суровцев так громко, точно не доверял телефону и хотел, чтобы Звягинцев услышал его непосредственно. - Я прикажу закрыть проходы, иначе они их нащупают!
   - Ни в коем случае! - оборвал его Звягинцев. - Как пройдет этот Водак, если подоспеет?
   - А где он, этот чертов Водак, где?! - прокричал в трубку Суровцев.
   - Следи за левым флангом! - прервал его Звягинцев. Он снова прильнул к перископу и увидел, что два танка повернули на восток и пошли параллельно позициям батальона.
   Это было то, чего боялся Звягинцев. Там, в считанных километрах, находился тот самый сейчас оголенный стык с флангом дивизии народного ополчения, беречь который пуще зеницы ока приказывал ему Чорохов.
   Правда, на левом фланге батальона были установлены тяжелые фугасы, управляемые из подвижной радиостанции, укрытой в роще, километрах в трех северо-восточнее КП батальона.
   Но попадут ли немецкие танки на это поле или будут двигаться дальше на восток и, нащупав плохо защищенный стык, попытаются выйти в тылы батальона и ополченцев, миновав главную ловушку?
   - Сообщи комбату, что я пошел обратно на свой НП! Оттуда лучше видно! крикнул он связисту, выскочил из блиндажа и по ходу сообщения стал пробираться к пригорку.
   Грохнуло где-то совсем рядом, Звягинцева слегка ударило о стенку взрывной волной, но он, пригнувшись, побежал дальше.
   О том, что его могут убить, Звягинцев просто не успевал думать. Все его мысли сосредоточились на одном: куда пойдут немецкие танки? Добежав до НП, Звягинцев схватился за бинокль, но тут же опустил его. Простым глазом было хорошо видно, что уже четыре танка движутся на восток. Три других продолжают вести непрерывный огонь по позициям батальона.
   И еще Звягинцев увидел, что немецкие солдаты, используя подбитые танки как прикрытие, начинают копошиться на минных полях. Это, видимо, были саперы.
   "А потом они снова ударят, - подумал Звягинцев, - и ударят одновременно - в центре и с левого фланга. Сознает ли это Суровцев?.. Разгадал ли он намерения немцев?"
   Он решил немедленно идти на командный пункт, к Суровцеву.
   ...Командный пункт батальона располагался всего в пятистах метрах от наблюдательного пункта Звягинцева, но отрытых ходов сообщения туда не было, и значительную часть пути Звягинцеву пришлось бежать по открытой местности.
   Неожиданно он услышал за собой чей-то топот и, обернувшись, увидел Разговорова, бегущего за ним с автоматом в руках. И в этот момент фонтан земли разделил их. Свиста и разрыва снаряда Звягинцев, кажется, даже не слышал. Он очнулся через мгновение, когда Разговоров схватил его, лежащего, за плечи и, с силой повернув к себе, крикнул:
   - Живы, товарищ майор?
   - Что ты здесь делаешь? - удивленно спросил Звягинцев, поднимаясь и вытирая землю с лица.
   - Получил приказание быть при вас, - задыхаясь, произнес Разговоров.
   - Чье приказание?
   - Еще снаряд, ложись! - вместо ответа крикнул Разговоров.
   Снова падая, Звягинцев услышал на этот раз резкий свист снаряда и разрыв.
   Взрывной волной ему заложило уши. Вскочив, он увидел, что сержант тоже на ногах и что-то говорит, но Звягинцев не слышал ни слова.
   - Быстро вперед! - крикнул он, уже не спрашивая Разговорова, зачем и по чьему приказу он находится здесь.
   Когда они ввалились в блиндаж, где располагался Суровцев, тот сидел на узких нарах, прижимал к уху телефонную трубку, указательным пальцем зажимал другое ухо и истошно кричал:
   - Нету! Никакого Водака здесь нету! Не видел я его бочек, ни одной!.. И примусов никаких нету!
   Несколько мгновений он слушал, потом снова закричал в трубку:
   - Сам знаю, что держаться, а чем? Чем, спрашиваю?! Ладно, сам знаю, что у меня позади!
   Он бросил трубку связисту, который сидел на нарах, по-восточному поджав под себя ноги, и только тут заметил Звягинцева.
   - Товарищ майор, - сказал он так же громко, как говорил по телефону, из штадива сообщают, что танки этого чеха из дивизии вышли. А батарея сами не знают, куда запропастилась. А танки, говорят, скоро подойдут. Как будто немцы их ждать будут!
   Голос Суровцева был сиплым, резким и каким-то остервенелым.
   - Потери большие? - торопливо спросил Звягинцев. - До подхода танков продержимся?
   - Не считал, не знаю, только...
   В этот момент раздался звук телефонного зуммера. Суровцев вырвал трубку из рук связиста и крикнул:
   - Первый слушает... Знаю, все равно держись! Скоро наши бочки подвезут... Танки, танки подойдут скоро... А я говорю, держись, Ленинград за тобой... Ну и хорошо, что сам знаешь, значит, держись!..
   Он бросил трубку, вытер пот со лба рукавом гимнастерки и повернулся к Звягинцеву:
   - Командир третьей роты звонит. Говорит, танки накапливаются...
   - Связь с рацией в порядке? - поспешно спросил Звягинцев, имея в виду автофургон, укрытый в роще.
   - Полчаса назад звонил, ждут команды. Рахметов, вызови еще раз "Автобус"! - приказал он сидевшему на нарах связисту.
   - Слушай, Суровцев, - подходя к нему вплотную, сказал Звягинцев, - если их танки окажутся на фугасах, - это наше счастье. Еще раз прикажи командиру третьей не прозевать, доложить, если они там соберутся. Тогда мы их... ахнем.
   - "Роза", "Роза". "Зарю" вызывают, первый требует, будь хороший человек, быстро дай, - вполголоса говорил, держа обеими руками трубку, связист.
   - А меня сейчас и середина беспокоит, - сипло выговорил Суровцев. Если тут танки прорвутся...
   - Не можем мы их пропустить, Суровцев! - Голос у Звягинцева от волнения тоже стал каким-то сиплым. - Где Пастухов?
   - Во второй роте. Он туда ушел, как только немецкие саперы вылезли на минное поле. Недавно звонил, говорит, положение трудное.
   - Надо продержаться, пока... - Звягинцев умолк и повернулся к телефонисту: - Ну что, есть связь с рацией?
   Связист долго крутил ручку телефона, потом дул в трубку, опять крутил, уже ожесточенно, нагнувшись над аппаратом.
   Наконец поднял голову, положил на нары трубку и неуверенно, точно боясь собственной догадки, сказал:
   - Нет связи, товарищ майор! Не иначе где-то осколком перебило. Совсем тихо... Такое дело... Молчит "Автобус".
   - Суровцев, - хватая капитана за плечо, крикнул Звягинцев, - ты понимаешь, чем это грозит?! Немедленно восстанавливай связь с "Автобусом". Пошли кого хочешь, но сейчас же, немедленно, иначе танки пройдут по фугасам, как по ковру!
   - Я пойду, товарищ майор! - раздался голос тихо стоявшего у дверной притолоки Разговорова. - Я знаю, где "Автобус" с рацией: он в Круглой роще спрятан. И какой провод туда протянут, знаю!
   Звягинцеву хотелось выругаться - уже не от злости, а от радости.
   - Беги, сержант, беги! - скомандовал он. - От этого сейчас все зависит, понимаешь?
   Разговоров исчез, будто его ветром унесло.
   - Вдвоем нам здесь незачем быть, - сказал Звягинцев Суровцеву. - Я пойду во вторую. Будем держать связь.
   Добравшись до участка второй роты, Звягинцев увидел, что положение там тяжелейшее.
   Командира роты на своем месте он не застал. В его окопчике лежал младший политрук, и санитар торопливо перевязывал ему окровавленное плечо.
   Пробежав вперед, туда, где залегли бойцы, Звягинцев увидел, что один из вражеских тупорылых танков, ведя огонь то из пушки, то из пулемета, медленно продвигается вперед, по уже разминированному участку, подминая под себя кустарник, колья, мотки колючей проволоки.
   Он спрыгнул в окоп, рядом с пулеметчиком. Боец повернул к нему голову, не отрываясь от дрожавших рукояток пулемета. Звягинцев машинально отметил, что лицо его черно от грязи, смешанной с потом.
   - В щель бей, в смотровую щель! - истошно крикнул Звягинцев.
   Танк приближался. Не отдавая себе отчета, почему он это делает, Звягинцев оттолкнул пулеметчика, перехватил рукоятки и стал вести огонь сам, стремясь лопасть в смотровую щель.
   Он даже слышал, как шквал пуль барабанит по броне. Но танк неумолимо приближался.
   И вдруг Звягинцев почувствовал, что пулемет мертв и он уже бесцельно жмет на гашетку.
   Второй номер расчета - молодой боец, тоже с черным лицом, хрипло крикнул над ухом Звягинцева:
   - Все, товарищ майор! - и показал на груду пустых пулеметных лент.
   Танк был уже метрах в пятнадцати от окопа.
   Звягинцев смотрел на танк снизу, и ему казалось, что гусеницы его огромны, еще минута-другая, и они нависнут над окопом.
   И вдруг он увидел, как кто-то вблизи, поднявшись из щели, швырнул в танк бутылку. Но не добросил. То ли потому, что до танка было далеко, то ли у бойца не хватило сил, но бутылка просто покатилась по земле. В этот момент наперерез танку метнулся еще кто-то, подхватил с земли бутылку и с расстояния уже нескольких шагов, с силой размахнувшись, швырнул ее прямо в смотровую щель и, рывком бросившись в сторону, упал на землю.
   По танку побежали струйки пламени. Он словно споткнулся, мотор его затих. Казалось, что огонь прилип к броне, вцепился в нее, он уже охватил весь танк.
   С лязгом откинулся люк. Сначала оттуда повалил дым с язычками пламени, потом выскочили солдаты. Они кричали, махали руками, катались по земле, пытаясь сбить огонь с загоревшихся комбинезонов.
   Звягинцев, опомнившись, увидел, что человек, бросивший в танк бутылку, бежит обратно, прямо на окоп пулеметчиков.
   "Да ведь это Пастухов!" - мелькнуло в его сознании.
   - Сюда, Пастухов, сюда! - отчаянно крикнул Звягинцев, наполовину высовываясь из окопа.
   Старший политрук спрыгнул, вернее, свалился в окоп, тяжело дыша. Но сразу приподнялся, встал в окопе во весь рост и, грозя черным кулаком, закричал:
   - Горит! Горит, сволочь!
   Он стоял, пошатываясь, точно пьяный, в растерзанной гимнастерке, пот струился по его лицу, смешиваясь с жидкой грязью, рядом взвизгивали пули, а он стоял и продолжал кричать:
   - Смотрите! Товарищи! Горит! От бутылки горит, сволочь! Смотрите! И фашисты, сволочи, горят!
   Звягинцев силой заставил Пастухова пригнуться. Он увидел, что на них движутся еще два танка.
   И в этот момент откуда-то слева донесся грохот. Казалось, взорвались одновременно десятки снарядов и бомб и земля, дрогнув, сдвинулась со своего места.