Чаковский Александр Борисович. Блокада (Книга 2)

   Этот переход от вчерашнего гордого сознания своей высокой ответственности к ощущению, что он отстранен от того, что является главным делом его жизни, был так внезапен, что Звягинцев растерялся и не мог решить, что же ему теперь делать.
   Мысль позвонить генералу Пядышеву или просто отправиться к нему в Гатчину Звягинцев откинул: после телеграммы, которую показал ему Чорохов, в этом не было смысла.
   "Что ж, - невесело подумал он, - может быть, генерал и прав. В сущности, батальон выполнил свое первоначальное задание, минные поля установлены, проходы могут быть закрыты по первому же приказу... Со всем остальным справятся своими силами дивизионные саперы. А то, что обо мне ни слова не говорится в телеграмме, означает, что я должен вернуться в штаб фронта..."
   Но то, что накануне сражения ему придется возвращаться в тыл, никак не укладывалось в сознании Звягинцева. Он был глубоко убежден, что, оставаясь с батальоном, сможет принести несомненную пользу.
   "И кроме того, - продолжал размышлять Звягинцев, - как быть с радиоприборами? Неужели генерал забыл, что именно мне поручено отвечать за использование ТОС? Этого не может быть! Тогда почему же я не получил никаких новых указаний? Нет, я не могу уехать! Я сейчас снова пойду к Чорохову и буду просить оставить меня в батальоне. Он имеет на это право, раз батальон поступает в распоряжение дивизии".
   И как только Звягинцев принял это решение, все дальнейшее представилось ему простым и ясным. Сейчас он пойдет в штаб дивизии. Но не для того, чтобы звонить Пядышеву, а чтобы разыскать Суровцева и ознакомиться с данным ему боевым заданием.
   После этого обратно - к Чорохову. Не исключено, что он сумеет предложить комдиву ценные поправки к приказу. Не может же быть, чтобы в дивизии не пригодился в том или ином качестве человек, обладающий не только специальностью военного инженера, но и опытом финской войны, к тому же успевший изучить каждую пядь земли, где предстоят военные действия!
   Звягинцев остановился, одернул гимнастерку и решительным шагом пошел отыскивать штаб дивизии.
   Однако там, в штабе, Звягинцева ждала новая неожиданность. Когда в поисках Суровцева он ходил из комнаты в комнату, где размещались различные службы, его нагнал дежурный по штабу - старший лейтенант с красной повязкой на рукаве.
   - Вы не товарищ майор Звягинцев будете? - спросил он, останавливаясь на бегу, и, не дожидаясь ответа, добавил: - Мне ваш комбат сказал, что вы у полковника остались! Я уж и туда бегал! Вот, получите, телеграфисты торопились, даже расклеить не успели.
   И он протянул Звягинцеву узенькое, свернутое колечко телеграфной ленты.
   Чувствуя, как его снова охватывает волнение, Звягинцев взял, точнее, выхватил у лейтенанта бумажное колечко, подошел к окну и стал торопливо разматывать ленту, читая выбитые телеграфным аппаратом слова:
   ШТАБ СД МАЙОРУ ЗВЯГИНЦЕВУ ВРУЧИТЬ НЕМЕДЛЕННО БАТАЛЬОН СУРОВЦЕВА
   ПРИДАЕТСЯ ДИВИЗИИ ВРЕМЕННО ДО ПОДХОДА НОВЫХ СТРЕЛКОВЫХ ЧАСТЕЙ
   ВОЗЛАГАЮ НА ВАС КОНТРОЛЬ ЗА БОЕВЫМ ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ БАТАЛЬОНА ПЯДЫШЕВ
   Первой мыслью Звягинцева было бежать к Чорохову и показать ему телеграмму. Но тут же он подумал, что тогда рискует упустить Суровцева, который, получив приказ, может отправиться обратно в батальон.
   Поэтому Звягинцев окликнул дежурного, спина которого еще виднелась в коридоре, и, когда тот вернулся, торопливо сказал:
   - Слушай, старший лейтенант, будь другом, разыщи командира инженерного батальона капитана Суровцева. Скажи: без меня никуда не отлучаться.
   - Слушаюсь, - ответил дежурный, потом улыбнулся: - Куда он денется, ваш комбат! Его начштаба крепко оседлал.
   ...Чорохов сидел в своем кабинете один. Когда Звягинцев открыл дверь и произнес уставное "Разрешите?..", комдив, едва взглянув на него, чуть улыбнулся, но тут же спрятал улыбку в усы и ворчливо сказал:
   - Давай входи, майор, знаю. Читал твою ленточку. Я и дежурного искать тебя послал. Думаю, сиганет майор прямиком в Ленинград на попутных, как мы без него воевать будем?
   Однако Звягинцев не обратил внимания на снисходительно-ироническую интонацию, с какой комдив произнес эти слова.
   Растерянность, которая владела им совсем недавно, исчезла. Все стало на свои места. Теперь Звягинцев снова ощущал себя представителем штаба фронта, старшим командиром в батальоне, за боевые действия которого отвечает и он.
   - Товарищ полковник, - начал Звягинцев, - поскольку из телеграммы следует, что батальон не вливается в состав вашей дивизии, а только придается ей, и поскольку контроль за правильным использованием батальона возложен на меня, я хотел бы задать несколько вопросов...
   Он увидел, что выражение лица Чорохова мгновенно изменилось. Взгляд комдива стал жестким. Он сделал движение губами - пики усов воинственно приподнялись - и проговорил:
   - "Поскольку... постольку..."! Что это ты каким-то интендантским языком стал выражаться? То чуть не в панику готов был удариться, то вроде следователя пришел. "Вопросы", "правильное использование"... Какие тут могут быть вопросы? Бить и гнать врага надо, вот тебе и будет "использование", и притом правильное! Подойдут свежие стрелковые части сменим. А не подойдут, будешь стоять со своими саперами. Насмерть стоять, до последнего человека! Пулеметов не хватит - карабинами, гранатами станешь отбиваться! Патронов не хватит - лопатами будешь немца бить. Понял?!
   - Это я понял, - спокойно сказал Звягинцев, - и все же просил бы вас посвятить меня не только в боевое задание батальону, но и, так сказать, в общий ваш замысел. Ведь батальон будет у вас на фланге, в стыке двух дивизий...
   - Замысел, замысел... - проворчал Чорохов, но, видимо поняв, что так просто от Звягинцева не отделается, встал и подошел к висящей на стене карте. - Гляди сюда. У твоего батальона самостоятельный участок на моем левом фланге. И широкий. Жесткой обороны не выйдет. Железную дорогу и шоссе седлаю я, это ты слышал, когда я твоего капитана просвещал. Здесь жду главный удар. А вот дороги, которые от Луги на Уторгош ведут, - твои. И чтобы по ним муха немецкая не пролетела, не то что танк. Надеюсь, ты не зря свои минные поля устанавливал. Ну, а подробнее начштаба по оперативной карте разъяснит. Понял?
   - Понял. Но мне придется наскоро устанавливать новые минные поля. Не забудьте, у меня только три... скажем, теперь шесть пулеметов. Немцы могут прорваться.
   - Для того ты там и стоишь, чтобы не прорвались. Твоя задача продержаться до подхода наших танков.
   - Так у вас есть танки? - радостно воскликнул Звягинцев.
   - Ну вот, расшумелся! Нет у меня еще танков, майор, но обещали полк придать, командир прибыл, а полк, говорит, на подходе. Еще батарею противотанковых орудий обещали дать, только где она, пока не знаю. А если немцы тебя завтра атаковать начнут? Вот поэтому я на главное ударение делаю: держать немцев, если подойдут.
   Чорохов вернулся к столу, уселся и сказал:
   - По расчетам начальства, они раньше чем через дня два-три на твоем участке не появятся. Опять же ты на мои танки сильно не надейся: они мне могут и в другом месте понадобиться. Ну вот, ясно? Три пулемета, как обещал, получишь. А машины отдашь...
   - Не дам я машины, - угрюмо и глядя в пол, проговорил Звягинцев.
   - Не да-ашь? - изумленно и точно не веря своим ушам, переспросил Чорохов. - Это как же понимать?! - проговорил он уже угрожающе.
   - Не дам, товарищ полковник, хоть в трибунал отправляйте! Пулеметов у нас с гулькин нос, автоматов нет, даже винтовок со штыками не имеем. Машины нужны нам, чтобы перебросить батальон на новый участок. А кроме того, я знаю, как это делается: отдашь машины, потом ищи-свищи. А инженерный батальон без машин - все равно что кавалерия без лошадей... Нет, что хотите делайте, машины не отдам, а вот бутылок с зажигательной смесью у вас попрошу. С танками ведь придется драться.
   Звягинцев настороженно поглядел на Чорохова, ожидая, что тот сейчас взорвется. К его удивлению, никакого взрыва не последовало. Комдив покрутил головой, точно ворот гимнастерки стал ему тесен, усмехнулся и сказал:
   - Оказывается, ты из кулаков, майор, вот что я тебе скажу! Чего ты на мою шею навязался? Лучше уж ехал бы себе в штаб фронта...
   - Теперь не могу, товарищ полковник, не имею приказа, - сказал Звягинцев, тоже усмехнувшись и уже чувствуя расположение к Чорохову.
   - Ишь ты какой дисциплинированный! - проговорил полковник. - Ладно, владей своими машинами. Иди в штадив, ознакомься с планом обороны дивизии. Бутылки дам. Только запомни: не устоишь, пропустишь немца - считай, что тебя уже нет на свете. Понял? Не посмотрю, что ты из штаба фронта. Батальон-то мне придан. Значит, вместе с тобой.
   - Еще одно дело, товарищ полковник. На схемах, которые мы сдадим в ваш штаб, помечен участок, где заложены тяжелые фугасы. Это известно командованию фронта.
   - Ну и что? - настороженно спросил Чорохов.
   - Дело в том, что взорвать эти фугасы можно только с помощью особых... ну, специальных средств с разрешения штаба фронта. Эти средства я с собой заберу. Новые фугасы буду закладывать. Добавить ничего не могу. Вам надлежит по этому вопросу связаться с командованием.
   - Ладно, свяжусь, - буркнул Чорохов. - Все?
   - Нет, товарищ полковник. Я ведь вам хорошо оборудованное предполье сдаю. А какими средствами мне новое устанавливать? Словом, прошу подбросить несколько сотен мин. Ну, противотанковых, штук триста четыреста.
   - Получишь двести, - недовольно сказал Чорохов.
   - Еще мне надо...
   - Все, майор! - решительно прервал его Чорохов и ударил ладонью по столу. - Кто кому придан? Батальон дивизии или наоборот? А теперь - иди. Времени у тебя в обрез.
   ...Из комнаты начальника штаба дивизии до Звягинцева донеслись громкие, возбужденные голоса. Клубы дыма устремились на него, как только он открыл дверь. Начальник штаба сидел за небольшим письменным столом, окруженный кольцом военных. Спиной к двери на краешке стула примостился Суровцев, над ним, заглядывая в разложенные на столе карты, нависал очень грузный подполковник-танкист, объемом и ростом своим, пожалуй, превосходивший даже Чорохова. По бокам стола, навалившись на него грудью, сидели еще двое военных.
   - Товарищ майор, - еще с порога обратился Звягинцев к начальнику штаба, - согласно приказу генерала Пядышева, я остаюсь с батальоном. Разрешите принять участие в совещании.
   Он заметил, как радостно посмотрел на него Суровцев, раскрыл рот, видимо желая что-то сказать, но в этот момент подполковник-танкист выпрямился и, опережая и Суровцева и начальника штаба, воскликнул:
   - Послушайте, майор, это вы и есть тот человек, который насажал здесь столько цветочков?
   Он говорил с каким-то странным, едва уловимым нерусским акцентом и слова произносил мягко, точно где-то в горле предварительно обкатывал их.
   - Какие цветочки? - недоуменно спросил Звягинцев, подходя к столу.
   - Я про мины говорю, про мины! - сказал подполковник, несколько растягивая звук "и", отчего "мины" звучало у него, как "миины", и ткнул пальцем в лежащие на столе схемы минных полей. - Как же мои танки в атаку пойдут? Танк есть тяжелая машина, он не может танцевать польку на минах!
   - В минных полях имеются проходы, вполне достаточные для ваших машин, товарищ подполковник.
   - Но где они, эти проходы, где?! - снова заговорил танкист. - Кто их нам будет указывать?
   - Но, товарищ Водак, - с упреком проговорил молчавший до сих пор Суровцев, - я ведь вам докладывал схемы минных полей и проходов!
   - Схема есть бумага, - не унимался танкист, - а русская пословица говорит: "Хорошо писать бумагу, но надо думать про овраги, потому что по ним надо ходить!" Нет, майор, - снова обратился он к Звягинцеву, - вы должны поехать в мой полк и подробно объяснить командирам машин, где есть опасные участки...
   "Что у него за акцент? - снова с любопытством подумал Звягинцев. - И фамилия какая-то странная..."
   - Было бы гораздо целесообразнее, товарищ подполковник, если бы вы со своими командирами подъехали в наш батальон и посмотрели все на местности, - сказал он.
   - Но мой полк еще не прибыл! - возразил подполковник. - А что, если ему придется в бой вступить с ходу?
   - Ладно, товарищи, тихо! - вмешался наконец в разговор начальник штаба. - Хочу в связи с прибытием майора Звягинцева повторить задачу. Вот посмотрите, майор, участок, за который будет отвечать батальон Суровцева.
   И он, взяв лежащий на столе раздвинутый циркуль, упер его ножки в две точки на карте.
   - Вы только взгляните, товарищ майор, - жалобно проговорил Суровцев, явно ища поддержки у Звягинцева, - ведь нам и вправду не меньше восьми километров отводят! Чем мы их держать будем? Шестью пулеметами и карабинами? Легко сказать - "отвечать". А как?
   - А как, на месте у себя решишь, на то ты и комбат, - жестко ответил начштаба.
   - Простите, товарищ майор, - сказал Звягинцев с тайной надеждой, что здесь, в штабе, ему удастся выторговать то, что не удалось у Чорохова, участок следовало бы сократить, он непомерно растянут.
   - Я его, что ли, растянул? - повысил голос начштаба. - Вам уже известен фронт нашей дивизии. Словом, за стык отвечаете головой. Идем дальше...
   Слушая бритоголового майора, Звягинцев начал теперь глубже понимать замысел предстоящего боя. Формировалась маневренная группа из танкистов, артиллеристов и пехотинцев. Ей предстояло выдвинуться далеко вперед от главной полосы обороны, в зону минных полей, и там встретить немцев.
   Это был, безусловно, правильный замысел, и Звягинцев тотчас же оценил его по достоинству.
   Однако было очевидно и другое: танки этого Водака еще не подошли в расположение дивизии, батарею орудий обещают прислать лишь "в ближайшие дни". А что будет, если немцы появятся завтра, если они преодолеют эти десятки километров, отделяющие Псков от наших позиций, быстрее, чем можно предполагать?
   В таком случае батальону придется вести с ними бой лишь собственными силами...
   ...Уже наступал вечер, когда Звягинцев и Суровцев выехали из штаба дивизии. Ехали молча, поглощенные своими мыслями.
   Первым нарушил молчание Разговоров.
   - Разрешите узнать, товарищи командиры, - не поворачивая головы, обратился он к сидящим на заднем сиденье Звягинцеву и Суровцеву, - какая же теперь у нас путевка будет? Дан приказ ему на запад иль в другую сторону?
   - А на юг, Разговоров, не хочешь? - угрюмо спросил Суровцев.
   - Что ж, можно, хотя для нас юг теперь не Сочи, - с готовностью ответил Разговоров, помолчал немного и, понижая голос, спросил: - Неужто и правда Псков отдали? А? Или брешут ребята?
   - Гляди за дорогой, сержант, - строго оборвал его Звягинцев.
   "Трудная, очень трудная ситуация... - думал Звягинцев. - Пожалуй, труднее нельзя себе и представить. Всего что угодно можно было ожидать, только не этого. Удерживать восьмикилометровый фронт силами шести пулеметов и карабинами!.. И к тому же имея не стрелковый, а саперный батальон! Воображаю, какой нелепостью выглядела бы подобная задача на занятиях в инженерной академии. Шесть пулеметов...
   Все это так, - перебил себя Звягинцев, - но ведь ты же жаждал совершить подвиг, проявить героизм! Рвался на фронт, подавал рапорты, тешил себя дурацкими мечтами, что именно ты остановишь немцев... Ты же на днях клеймил того лейтенанта за отступление. Помнишь, как хвалился перед Королевым, что сумеешь умереть, не отступив... Пожалуйста, умри - есть такая возможность! Только будет ли от этого толк? Немцев надо остановить вот главное...
   Итак, бутылки с зажигательной жидкостью я получил - нужно будет сразу послать за ними машину. Бойцов не обучали обращению с этими бутылками. Но наука невелика - вроде гранат. Хоть бы пулеметов было побольше... Самое опасное - это танки. Надо готовиться к встрече с танками. Надо заманить их на минные поля... Но эти поля предстоит еще заново создать!..
   Ну а потом? Ведь не все же вражеские машины подорвутся, наверняка некоторые из них уцелеют и попытаются прорвать оборону. Чем мы их остановим? Пулеметами и бутылками? Вот если бы подоспели наши танки!"
   Он вспомнил того высокого подполковника с певучим акцентом и спросил:
   - Послушай, Суровцев, что это у него за акцент?
   - Что? Какой акцент? У кого? - удивленно переспросил капитан.
   - Ну, у этого подполковника. Танкиста. Он что, не русский, что ли?
   - Чех он, товарищ майор! - неожиданно откликнулся Разговоров.
   - Чех? - переспросил Звягинцев. - А ты что за лингвист такой? И откуда тут взяться чеху?
   - А мне его шофер рассказал, пока вместе у штаба стояли. Самый настоящий чех. Водак фамилия. Не ВодАк, а В`одак по-ихнему. Только он хоть и чех, а наш. Тут, в России, говорят, после империалистической корпус какой-то чешский болтался. Беляки, одним словом. Так вот этот Водак еще тогда на нашу сторону перешел. В Красную Армию вступил, да так в армии и остался. Он...
   - Ладно, ладно, - решил умерить его словоохотливость Звягинцев, - не привыкай заполнять анкету на старших командиров. Это в штабах делают.
   - Так это же невозможная для командира вещь, товарищ майор, от солдата свою биографию утаить! Боец всегда хочет иметь командира с биографией. На худой конец сам составит!
   - Что ж, ты и мне составил? - улыбнулся Звягинцев.
   - Биография ваша, по-моему, не сегодня-завтра начнется, - уже серьезным тоном ответил Разговоров. - Вы думаете, я зря весь день у штаба простоял? Язык есть, уши. Близко немцы-то...
   - Ну и что у тебя на языке?
   - Хотелось бы вас спросить кое о чем, товарищ майор, - тихо ответил Разговоров, - да ведь вы поговорить не любитель. А мне уж фамилия досталась такая...
   После короткого совещания комсостава, на котором Звягинцев и Суровцев рассказали о новой задаче, поставленной перед батальоном в штабе дивизии, батальон спешно погрузился на машины и двинулся на отведенный ему новый участок.
   И хотя никто из батальона, кроме Звягинцева и Суровцева, не побывал в штабе дивизии и никто, кроме них, не знал, чем был вызван приказ, по которому саперы превращались в пехотинцев, тем не менее не было в эти часы в батальоне бойца, который не понимал бы, что означает этот приказ.
   В течение всей этой ночи и следующего дня бойцы батальона устанавливали новые минные поля, копали окопы, ходы сообщения и щели для истребителей танков.
   К счастью, в распоряжении Звягинцева осталось несколько управляемых по радио тяжелых фугасов, и теперь их заложили на восточном фланге того нового участка, который оборудовал батальон.
   Пастухов ушел в роты. Он побывал в каждом взводе и беседовал с бойцами, не выпуская из рук лопаты.
   Посланная в Лугу полуторка вернулась со взрывчаткой, тремя станковыми пулеметами, ящиками с патронами и сотней бутылок с зажигательной смесью.
   "Еще бы несколько суток! - думал Звягинцев. - Зарыться в землю, обучить батальон бою в обороне, дождаться подхода танков и артиллерии - вот тогда, как говорил Чорохов, и "набить морду фашистам".
   Звягинцев решил отправиться на машине вперед, километров на двадцать к югу, чтобы осмотреть рельеф местности - те естественные препятствия, которые придется преодолевать врагу.
   Солнце было в зените, когда Звягинцев выехал из расположения батальона.
   "Эмка", которую вел Разговоров, ехала по проходу в минном поле, то оседая, то подпрыгивая на ухабах, точно суденышко в штормовом море.
   Обернувшись, Звягинцев, к удивлению своему, увидел на заднем сиденье автомат "ППШ". Этого оружия в батальоне не было, нужда в нем всюду ощущалась огромная, и Звягинцев изумленно спросил Разговорова, откуда у него автомат.
   - А что же, товарищ майор, зря, что ли, я в дивизии полдня простоял? Батальон же теперь на все виды довольствия в дивизии зачислен.
   - Но при чем тут автомат?
   - Как при чем? - пожал плечами Разговоров. - Раз на все виды, значит, распишись в ведомости и получи.
   - Не морочь мне голову, сержант! Так-таки прямо пришел на склад и тебе выдали этот автомат?
   - Ну зачем "так-таки прямо", товарищ майор! К складу тоже проход нужен, как в минном поле!
   - И кто же тебе этот проход показал?
   - Ну, кореш один оказался... Вместе когда-то голубей гоняли. Он мне еще с того времени трех турманов задолжал.
   - А теперь автоматом расплатился?
   - Ну зачем вы так, товарищ майор? - обиженно протянул Разговоров. - На это оружие я имею право. Как-никак представителя штаба фронта вожу в боевых условиях. Так и заявил.
   - И подействовало?
   - В общем-целом...
   Звягинцев усмехнулся и покачал головой.
   Машина миновала проход. Ехали молча. Звягинцев внимательно осматривал местность, время от времени переводя взгляд на карту-двухкилометровку, лежавшую у него на коленях.
   Несколько раз на пригорках он выходил из машины, чтобы оглядеться. Все было спокойно.
   Они въехали в какую-то не обозначенную на карте деревеньку. Она состояла не более чем из десятка дворов. Все избы были разрушены или сожжены дотла. Очевидно, вражеская авиация разбомбила деревню "по пути", во время очередного налета на Лужские укрепления. Кое-где еще вспыхивали короткие язычки огня.
   - Останови! - мрачно приказал Звягинцев Разговорову.
   Они оба вышли из машины и некоторое время безмолвно стояли на пепелище.
   Был тихий и жаркий июльский полдень, светило яркое солнце, где-то стрекотали кузнечики, и казалось, что мир и спокойствие окружают это кладбище.
   - Гады... гады фашистские, - тихо проговорил Разговоров.
   - Мы с ними сочтемся... - сказал Звягинцев, и голос его прозвучал хрипло и жестко. - Ладно, сержант, поехали.
   Они проехали еще несколько километров, и Звягинцев снова остановил машину, чтобы проверить вязкость и глубину тянущегося справа болота.
   - Разворачивайся, Разговоров, - сказал он, - я пройду немного вперед, а потом вернусь, и сразу поедем обратно.
   Звягинцев думал о том, какое количество танков и мотопехоты противника сможет одновременно продвигаться здесь. Он шел по краю болота, время от времени сапогом испытывая топкость. Он решил дойти до возвышавшегося метрах в ста отсюда пригорка, чтобы, взобравшись на него, снова осмотреться.
   И тогда Звягинцев услышал глухой рокочущий металлический гул. Несколько секунд он стоял неподвижно, стараясь определить, откуда доносится этот все нарастающий гул, и вдруг увидел, как прямо перед ним, под углом к вершине пригорка, выползает орудийный ствол. Прошла секунда-другая, и показалась башня танка.
   Люк танка был открыт, и над башней возвышались плечи и голова человека в черном шлеме.
   Какие-то мгновения Звягинцев стоял в оцепенении.
   И только когда танкист внезапно исчез и люк захлопнулся, до Звягинцева наконец дошло, что это немецкий танк и из него сейчас начнут стрелять.
   Пригибаясь к земле, петляя, он побежал обратно к машине.
   - Газуй, газуй, Разговоров! - громко, срывающимся голосом кричал Звягинцев.
   Но Разговоров, подняв капот и склонившись над работающим мотором автомашины, очевидно, не слышал ни его голоса, ни гула приближающегося танка.
   - Разговоров! Сержант! - задыхаясь, снова крикнул Звягинцев, и в это мгновение раздался выстрел. Снаряд разорвался впереди, метрах в десяти от него. Звягинцев инстинктивно упал, прижался к земле и в ту же секунду услышал звук пулеметной очереди.
   Он вдавил голову в плечи и обхватил затылок руками. Пули прострочили землю где-то совсем рядом. Звягинцев снова вскочил, слыша, как за спиной его все нарастает гул приближающегося танка, и увидел, что "эмка" идет ему навстречу. Машина двигалась задом, левая передняя дверь ее была полуоткрыта, и оттуда высунулся Разговоров. Снова почти одновременно раздались выстрел и разрыв. Земляной смерч заслонил машину от Звягинцева, но Звягинцев сумел разглядеть, что "эмка" невредима и находится уже в нескольких шагах от него.
   Он сделал прыжок к машине, рванул заднюю дверь и бросился животом на сиденье. Уже ничего не видя, почувствовал, как машина резко остановилась, снова ощутил рывок...
   Разговоров, почти лежа, пряча голову за спинку сиденья и крепко вцепившись руками в руль, гнал, не выбирая дороги, делая резкие повороты то вправо, то влево.
   Снова раздался пушечный выстрел, машину сильно тряхнуло, но она продолжала двигаться. Звягинцев заставил себя приподняться и посмотреть в заднее стекло. Он увидел, что танк находится метрах в ста позади, а через пригорок медленно переваливается второй.
   Звягинцев снова прижался лицом к сиденью и в ту же секунду услышал пулеметную очередь и звон разбитого стекла над головой...
   Машина резко качнулась и, точно лишенная управления, запетляла из стороны в сторону.
   - Разговоров! - отчаянно крикнул, приподнимаясь, Звягинцев, убежденный, что шофер ранен или убит. На него хлынул поток ветра - переднее и заднее стекла машины были выбиты.
   Разговоров по-прежнему полулежал на переднем сиденье, не выпуская из рук руля.
   - Разговоров! - снова крикнул Звягинцев и, перегнувшись вперед, вцепился руками в его плечи.
   - Ни хрена! Жив Разговоров! - хрипло крикнул в ответ, не меняя своего положения, шофер.
   "Что же я ничего не делаю! - промелькнуло в сознании Звягинцева. - Надо стрелять, стрелять!"
   Он схватил упавший с сиденья на пол кабины автомат, выставил его ствол в разбитое стекло и нажал спуск. Он не сознавал всей нелепости стрельбы из автомата по танку, даже не слышал звука выстрелов, только чувствовал, как дрожит в руках автомат, захлебываясь очередями.