Страница:
Им повезло. Хельге — нет. Бедная Хельга.
По ее словам Дик составил о Торе предварительное мнение как о мерзавце и выжиге. Когда его выволокли из якорного клюза и он увидел, что ошибся навегой, первой мыслью было — ну, всё. Этот сейчас продаст и не поморщится. Теперь за эту мысль было жгуче совестно. Торвальд не только не продал — он мгновенно придумал, как спрятать его от неизбежного обыска, вызвал из дому жену в портшезе и вытащил Дика из порта буквально под юбками леди Элайны. Сам юноша этого не помнил — у него уже начиналась лихорадка и все тело ломило; чтобы он не выдал себя кашлем или хрипом, в него залили две дозы эффригона, отчего он тяжко и муторно заснул. Очнулся уже в доме Торвальда, в гардеробной на матрасе. Госпожа Элайна лично ухаживала за ним. Полиция прошерстила порт и город — но ни под сиденьем портшеза комендантской двоюродной племянницы, ни в ее доме шарить не посмела.
Дик, полный благодарности, попытался завязать дружбу с этой красивой и хрупкой на вид женщиной — но первые два раза был вознагражден только ледяным молчанием, а на третий раз получил жесткую отповедь.
— Молодой человек, — сверкая аккуратно подведенными глазами, сказала госпожа Элайна. — Мне не хотелось бы, чтобы между нами возникло недоразумение. Я помогаю вам потому, что доверяю своему мужу и своему дяде, а они по каким-то причинам пожелали сохранить вам жизнь. Вы, по злобе и невежеству, убили женщину, которую я почитала. Вы сеете смуту среди гемов, а она может кончиться только горем. Вы это знаете, должны знать — и все же делаете. Не понимаю, как вы можете — да и не желаю понимать.
Дик сумел выговорить только:
— Извините, что вам пришлось так страдать из-за меня. В следующий раз просто суньте все это под дверь, а я перевяжусь сам, да и поем без вашей помощи…
Конец этой фразы: «…а то неловко выходит — вам же дамой притворяться нужно» — он тоже проглотил, как слишком горячий кусок. Эти слова поползли по бронхам обратно в легкие и тут же пошли мокротой. Он отвернулся, кашляя в салфетку — а госпожа Элайна тем временем закрыла гардеробную, не преминув бросить напоследок:
— Пользуйтесь спреем и шумите поменьше.
Через несколько минут Дик сам удивленно спрашивал себя — отчего это он распереживался. А ведь распереживался. Словно кипятку в горло плеснули. Ну да, неприятно в чьих-то глазах быть злобным невеждой. Даже если этот «кто-то» — вавилонская кукла. Но ведь он уже сталкивался с таким отношением. У тех же «бессмертных», например. Может, дело в том, что «бессмертным» он ничем не был обязан, кроме мести?
В конце-то концов, решил он, эту женщину стоило бы пожалеть. Торвальд ее, скорее всего, ни о чем не спросил, когда вызвал на навегу в портшезе. И вот она, сама не зная почему, вынуждена укрывать мятежника. Нет смысла задавать вопросы: она не только паршиво о нем думает, но и вряд ли что-то знает. Говорить нужно с самим мастером Нордстремом.
Дик выбрался из гардеробной в туалет и обнаружил, что, во-первых, законтрактировали все мышцы, а во-вторых, простужены почки. Последнее открытие оказалось настолько… неприятным, что отливать пришлось, закусив полотенце.
Ванная комната находилась ровно напротив гардеробной, по другую сторону большой спальни. А посередине спальни стояла просторная, почти как у госпожи Кордо, кровать. Дик понял, что своим присутствием не только подвергает госпожу Элайну опасности, но и лишает ее того, чего ей и так ввиду скорого отбытия «Фаэтона», перепадет немного. Нет, ей определённо было на что злиться. И хотя ее слова были чертовски несправедливы — этого следовало ожидать; большинство вавилонян, как уже знал Дик, справедливость понимало по-своему. Просто Дик в последнее время встретил слишком много хороших людей и разбаловался. Или привык, что нравится женщинам? Эта мысль была очень неожиданной. Да, если вспомнить как следует — то женщины к нему обычно относились хорошо. Дзё, конечно, жалеют всех… а Ван-Юнь слишком помешана на своем ребёнке… Но уличные девицы были с ним очень приветливы, он нравился матушке Ашере и матушке Гесте Шастар, и, главное, Рокс… Да. Наверное, дело в том, что его еще ни разу не накормила обидой женщина. И еще в том, что он не имеет права госпоже Элайне ответить. Он вернулся в гардеробную, зарылся в одеяло, подавил спреем очередной приступ кашля, немного помолился и заснул.
Разбудил его Торвальд с новой порцией лекарств и маленьким подносом. Дик, чувствуя себя намного лучше, с благодарностью принял все это, а когда тарелка бустерной лапши и стакан витаминного напитка опустели, Торвальд сказал:
— Спрашивай.
— Давно я здесь?
— Пошли вторые сутки, — и, не дожидаясь новых вопросов, Торвальд сам рассказал, что в порту до сих пор идут поиски, полицейские прочесывают общежития гемов и тоннели коммуникаций, а морская охрана тралит дно в поисках тела. Вся эта суета происходит на фоне праздника открытия навигации, город кишит посторонним народом, а в гавани сутолока: навеги стоят под погрузкой, катера и гравиплатформы непрерывно снуют туда-сюда. Двое рейдеров убиты. Четверо «бессмертных», взявших убийства на себя, находятся под стражей. «Остров прокаженных» заблокирован. Там прошли повальные обыски, на навегах — тоже. Нескольких офицеров с укомплектованных пленными навег допросили под шлемом, но это ничего не дало: ни Хельга, ни ее подчиненные не знали, где Дик.
— Я им не сказал, — добавил Торвальд, словно это не было понятно само собой.
— А вас не допросят?
— Они могут попробовать, если добьются у начальства разрешения допросить гражданина, — Торвальд усмехнулся. — Но я был начштаба флота, и у меня имплантант.
— «Смерть-машина»? — Дик похолодел.
— Нет, всего лишь блокировщик произвольной памяти… Но когда эти имплантанты срабатывают, никто не может заранее предсказать результат. А господину коменданту хотелось бы сохранить все мои навыки.
— Господин комендант… знает, что я здесь?
— Знает. Иначе я ничего не смог бы, — Торвальд отвел глаза. — Когда мы выйдем в открытое море, я передам тебя на «Юрате». Зиму и весну походишь на навеге, а там… тебе подыщут новое укрытие.
— Но почему господин комендант согласился укрывать меня?
Торвальд выдохнул, как курильщик.
— Я солгал ему, что у тебя есть какие-то идеи насчет того, как уладить дела с Сога. Возвращаться мне только весной, за это время я что-нибудь выдумаю.
К Дику вдруг вернулось знакомое ощущение тяжелой, но теплой и мягкой ладони на затылке. Его словно бы приподняли над собой и сказали: смотри. Вот что нужно сделать.
— Сударь, — сказал он, чувствуя, как на шее волоски встают дыбом. — Вы не солгали.
Клан Сейта находился с кланом Сога в состоянии вендетты. Причины ее терялись в эпохе тайсёгуна Дэвина и нынешнее поколение уже не очень интересовали. Открытых боевых действий кланы не вели — им это запрещал кодекс Рива — но делать друг другу мелкие пакости случая не упускали.
Клан Сейта контролировал космопорт — и Сога завели себе несколько кораблей универсального взлета-посадки, не требующих специальных условий для запуска. Но клан так нуждался в импортных товарах, что у него не хватало излишков для покупки рабов, и континент уже довольно давно страдал от нехватки рук и переизбытка ртов — потому что потерявшие пилотов экипажи вассальных кланов Сога оседали не в «корабельном городе», а на Биакко. Купить рабов в космопорте Лагаш Сога не могли — перекупщики задирали цены и не желали давать никакой рассрочки. Указ об элиминации и вовсе висел над кланом как опасный ледовый карниз.
Клан Сога контролировал южные приполярные воды, где жили редкие, деликатесные «снежные крабы». Одной из обязанностей планетников клана Сога был контроль за численностью крабов, потому что эти твари норовили размножиться в геометрической прогрессии. Сога из-за нехватки рабочих рук не справлялись. Крабы совершали опустошительные набеги на плантации водорослей и моллюсков. Сога были вынуждены допускать в свои воды чужие навеги — кроме, разумеется, навег Сейта.
Торвальд и Хельга построили свой план на том, что с имперскими пленными у Сога никакой вендетты нет и быть не может, а их непонятный статус перед законом мог поставить Сога в неловкое положение, если бы те распространили свою вендетту на имперцев.
Два года, в течение которых функционировала «имперская флотилия», Сога позволяли «Юрате», «Фаэтону» и «Фафниру» проходить в свои воды — по пути освобождая навеги от всего, что те напромышляли северней экватора. На третий год они освободили навегу Торвальда от всего, что он наловил в южных льдах, а такая практика, став постоянной, сделала бы «имперские навеги» предприятием не очень выгодным. Конечно, они могли ловить северней экватора — как все. Но… это давало бы клану Сейта слишком сильные возможности по выжиманию сока из бесправных пленников. Нужна была такая схема, при которой Занду и Сога, даже примирившись, нуждались бы в имперских пленниках — и именно такая пришла к Дику с мягким, но очень настойчивым прикосновением, которого он так давно и тоскливо ждал.
— Но ведь это прямая измена, — опешил комендант, выслушав план.
Дика провели к нему прямо среди белого дня, скрыв его лицо визором и поднятым воротником плаща. В приемной творилась такая толкучка, что никто не обратил внимания на «еще одного планентника». Торвальд и сеу Занда выслушали предложение Дика и решили рискнуть. Теперь юноша отстаивал свой план перед лордом Сейта, не переставая частью своего сознания удивляться тому, как причудливо складывается его судьба.
— Я не могу быть изменником, сэр, потому что я не подданный дома Рива. Пленники и гемы — тоже не подданные. Сама хартия, которую я вам предлагаю, не нарушает никаких законов дома Рива. Никому не должно быть дела до того, как дом или клан распоряжаются своими рабами, если это не нарушает законов Дома, верно? Значит, никакой измены в этом нет.
— Высочайший указ об элиминации, — господин комендант постучал пальцем по столу. — Это уже закон, который по твоему плану будет нарушен.
— Высочайшие указы — не догматы, — сказал Дик. — Их можно отменить следующими указами. Если такие сильные кланы, как ваш или Сога…
— Шнайдеры не дадут другим кланам влиять на императора, — скривился господин Занда.
— Шнайдеры хотят увести вас на Инару, — перехватил слово Торвальд. — Им все равно, что будет с теми, кто не захочет уходить.
— Они раздавят любого, кто встанет на дороге.
— Если он встанет один. Сударь, это уже вопрос выживания, а не вопрос политики. Имперцы могут потерпеть или не потерпеть Картаго — но второго Эбера точно не потерпят. Для этого мы… имперцы слишком хорошо знают свою историю. Они помнят, что Четвертый Рим начался с горстки безумцев, улетевших за Риорданом на Эрин. Шнайдеру не позволят создать третий Вавилон.
Комендант поднялся из-за стола и прошелся по комнате. Сеу Занда и Торвальд склонились перед ним. Дик продолжал стоять, глядя прямо перед собой.
— Ты и в самом деле веришь, что у тебя что-то получится?
— Да, сударь, — ответил Дик.
— На каком основании?
— Скажите, — медленно проговорил юноша, — у вас есть основания верить, что вы сможете сейчас вернуться за стол, сесть и включить терминал?
— Что мне помешает?
— Под вами провалится пол. Вас на месте хватит удар. Я, — Дик усмехнулся, — выдерну из-под вас стул. Что угодно.
Комендант усмехнулся и, медленно вернувшись к столу, сел в свое кресло. Провел по сенсору.
— Вот видите, — Дик развел руками. — Вы проделали шаг за шагом и сели. Так что мне помешает договориться с Сога?
— Ты безумец, — сказал лорд Сейта. — Договориться с Сога потрудней, чем сесть за стол.
— Смотря для кого, сударь, — Дик подавил кашель. — Например, смогли бы вы сделать эти шесть шагов на руках? Я бы смог. Сога не станут с вами разговаривать — но почему бы им не вступить в переговоры со мной?
— Потому что ты никто.
— Да, сэр. Я никто. И никому не нужен. Поэтому никто не подумает, что я отстаиваю интересы какого-то одного клана.
— А если у тебя, маленький имперский нахал, ничего не выйдет?
— Вы потеряете человека, который ничего для вас не значит.
— А ну как ты живым попадешь в руки СБ или синоби?
— Я думаю, сударь, — Дик сглотнул, — что если Шнайдер захочет вас в чем-то обвинить и убить, ему для этого не нужен буду я. Вы контролируете космопорт. Чтобы доверить вам такое дело, Шнайдер должен контролировать вас. У него на вас и так что-то есть.
Тут кашель взял свое, и юноше оставалось только распечатать медицинскую салфетку и дышать в нее, пока приступ не закончился.
— Что ж, — прищурился комендант. — Попробуй… брат смерти.
— К… как вы меня назвали? — Дик выпрямился.
— Разве это не твои слова — что смерть твоя сестра и все такое? Вроде бы ты сказал именно это в «Морской звезде». Или слухи, как обычно, врут?
— Это… меня неправильно поняли, — справа удивленно смотрел Торвальд, слева таращился господин Занда. — Да, христианин может сказать, что смерть — его сестра, потому что…
— Неважно, — отмахнулся комендант. — Если она твоя сестра, то ты — ее брат, таковы законы логики. Брат смерти, Апостол крыс, имперский синоби — кем бы ты ни был, сделай то, что обещал. Если Сога прекратят нападать на мои навеги, я помогу тебе… чуть подольше не встречаться с сестрой.
После этой встречи Дику выправили фальшивое удостоверение личности и пропуск в порт, так что на «Фаэтон» он возвращался уже не под юбками госпожи Элайны. Официально его назначили помощником эколога по технической части. В обязанности эколога входило наблюдение за экосистемой моря, а в обязанности техника-помощника — обслуживание ботов наблюдения.
Дик полагал, что теперь-то ему не нужно будет жить в доме госпожи Элайны, но ошибся. Торвальд, опасаясь еще одного обыска на навегах, оставил его при себе — только перевел из гардеробной в свободную комнату для слуг. В тот же день Дик получил подержанный сантор и несколько патронов памяти с техническими описаниями наблюдательных ботов. Этого ему хватило на все три дня до отхода навег. Неприятных столкновений с госпожой Элайной больше не было — но Дик так и не смог вызвать в себе хоть какой-то приязни к Торвальду. Помимо благодарности, не получалось ничего. А нужно было нечто большее, очень было нужно, потому что предстоял нелегкий разговор.
Конечно, его можно было и не начинать прямо сейчас… Отложить на завтра. На послезавтра. На когда угодно…
Дик тихо вздохнул и поднялся по трапу.
— Отчего не спишь? — спросил Торвальд.
— Мне трудно, — честно признался юноша. — Когда кругом…
Мужчины…
— люди, я… как будто опять на пиратском корабле. Душно, и…
Страшно…
— …душно.
— К сожалению, я не могу предложить тебе отдельную каюту. Как и себе.
Дик посмотрел на него и не увидел никаких признаков насмешки в лице. Только подлинное сочувствие.
— Я тебя понимаю. У меня те же проблемы. У большинства.
Дик знал, что большинство на навегах — и вообще в «колонии прокаженных» — составляют офицеры в чине не ниже капитан-лейтенанта или полковника. Простых военных не тащили на Картаго. Такие, как Грегор, были скорей исключением — «Сокол» попался уже под самый конец войны, когда пленных девать было больше некуда…
Да, эти люди привыкли к комфорту — хотя бы относительному. Торвальд явно думал, что понимает его — но у Дика были немножко другие проблемы, чем у этих офицеров.
— Если бы вы… разрешили мне перебраться в четвертый кубрик, — сказал он.
— К гемам, — Торвальд приподнял брови.
Дик провел рукой по глазам. Торвальд опять понял его неправильно, но… лучше уж так.
— Я ведь работаю с ними. Чиню боты в цеху… вообще… Сэр, я…
Смертельно устал проповедовать…
— Я бы там просто лучше спал. Они не такие… шумные, и…
И что бы ты ни утверждал, ты не воспринимаешь их как полноценных мужчин…
— И я привык к ним, — сказал он с гораздо большим напором, чем хотел.
— Ричард… Или тебя лучше называть Кайзер? Нет? Хорошо, Ричард… Я должен быть откровенным — мне совершенно не хочется получить приговор за этологическую диверсию.
— Да, я понимаю… сэр, мы должны были давно поговорить, и именно об этом. То, что я предложил господину Сейта… оно совершенно невозможно без этой… этологической диверсии. Хартия с домом Сога, если она состоится, должна включать пункт о признании гемов людьми. Иначе это будет просто еще одна грязная перепродажа.
— Я понимаю. Но эта хартия еще не состоялась. И если ты начнешь проповедовать здесь…
— Я уже проповедую здесь, — сказал Дик.
Торвальд поднял глаза к пасмурному небу.
— Ну я же просил, — просочилось у него сквозь зубы.
— Вы меня не дослушали, сэр. Вы тоже проповедуете, и все здесь. Мы живем с ними рядом, они смотрят на нас, слушают нас… Они похожи на детей, это правда — но дети не глухие. И не тупые. Они очень многое понимают. И если кто-то работает рядом с ними… Они ведь не могут не видеть, кто и как к ним относится.
— Разве мы относимся к ним хуже, чем вавилоняне? — удивился Торвальд.
— Мы иначе относимся, сэр, вот в чем дело. Мы не можем относиться как вавилоняне, у нас другое воспитание. Мы к ним относимся как не пойми кто. Христианского отношения себе не разрешаем, вавилонского не умеем, а они… они непривычны к такому. И мы тоже. Сэр, какая бы это ни была идея, купить рабов на навегу — она обернется скверно для имперцев прежде всего. Мы должны… разрешить себе быть христианами. Иначе мы станем чем-то много хуже вавилонян. Приговора за этологическую диверсию нужно было бояться раньше. Нужно было не набирать гемов в экипаж. А теперь уж поздно. Я не благовествую им словами, но я… отношусь к ним как должен относиться, и иначе не могу. Этологиеская диверсия будет по-всякому, вы можете только решить, кого подрывать: гемов или своих людей.
Торвальд смотрел ему в глаза все время этого монолога, потом сказал:
— Поднимается ветер. Не хотелось бы его перекрикивать. Пойдем внутрь.
В капитанской каюте он заварил кофе, плеснул в чашки немного синтетического бренди.
Незнакомый сладко-горький запах был как смешанное чувство радости и грусти.
— Это была плохая идея, — согласился Торвальд, грея ладони о свою чашку. — Но другого выхода не осталось. Набрать людей-вавилонян означало повести их на верную гибель. А имперцы со мной идти не хотят. В прошлый раз я потерял корабль и людей. Хельга не замедлила воспользоваться случаем и раздуть этот страх и ненависть ко мне. Теперь я в общих глазах едва ли не больший мерзавец, чем Дельгадо. Почему ты не пьешь?
— Спасибо, сэр, — Дик ради приличия глотнул.
— Так что ты предлагаешь?
— Я всего лишь прошу, чтобы мне разрешили спать в четвертом кубрике.
— Мне нетрудно разрешить, но чего ты этим добьешься?
— Я хоть объясню им, что происходит. Они… теряются, сэр.
Торвальд встал из-за стола и принялся расхаживать по каюте. Что-то не давало ему покоя, и Дик догадывался, что именно. Торвальд понимал, что Дик прав — верней, он наверняка сам давно думал о том, что Дик сейчас проговорил вслух. Но он понимал и другое. Здесь, на навеге, жили и работали люди, которые в Империи жили другой жизнью. Они были офицерами, многие — из старинных фамилий. Они были, что называется, люди из общества. Нет, не тяжкий труд и лишения смущали их — и даже не потеря своего положения в обществе, а то, что их отношения становились неясными. Привычная иерархия дала трещину. И ко всему этому добавлялись гемы. Разделять доктрину Церкви — это одно, а жить бок о бок с такими… странными людьми — несколько иное.
— У тебя есть мое разрешение, — сказал Торвальд, подумав. — И… ты прав, нужно обсудить общую стратегию поведения по отношению к гемам. Стейн вызовет тебя, когда командный состав соберется на совещание. Что-то еще?
— Это вы меня позвали, сэр. Вы хотели что-то сказать.
— Ах, да… Я полагаю, пришло время поделиться соображениями насчет нашего общего дела. У тебя появился какой-то конкретный план?
— Пока еще нет, сэр, но… две вещи.
— Я слушаю.
— Первое, сэр — это общая встреча всей флотилии. Всех трех кораблей. «Фаэтон» не потянет это дело один, мы должны участвовать все вместе — или отказаться от задачи. Я полагаю, что наилучшим временем будет Рождество. И второе — я присматривался к господину Бадрису и думаю… еще об одном человеке. Одним словом, экологи, сэр. Они могли бы посредничать при примирении.
— Если захотят, — тоном возражения сказал Торвальд. — И если смогут.
— Мы узнаем только когда попробуем.
Торвальд смотрел на него, скрестив руки на груди и приподняв брови.
— Откуда в тебе столько уверенности, мальчик?
Уверенности? Он называет это уверенностью?
— Сэр, я… вы не подумайте, я не пытаюсь командовать вами. Но так случилось, что я оказался здесь, и терпеть не могу безделья.
— Интересно. Я ожидал от тебя несколько других речей.
Дик тихо выдохнул в чашку. Он догадывался, чего ожидал Торвальд. Да и многие другие.
— Все, чего вы ожидали, вы могли сказать себе сами.
Торвальд включил вытяжку и закурил. Вторую сигариллу он подвинул юноше.
— Когда я услышал твои программные речи, я подумал — это святой или сумасшедший. Когда ты напросился на аудиенцию у лорда Сейта, я подумал, что ко всему прочему у меня теперь будет еще и слава предателя, потому что ты не выйдешь живым за порог его резиденции. Я боялся, что ты начнешь ему говорить о своем предназначении. О Божьей воле. Но в том, что ты говорил, было… какое-то сверхъестественное здравомыслие. Ты словно прочел мои мысли и высказал их — а ведь я долго не решался их высказать. Потому что — кто я такой. Это первое, о чем спросили бы меня: кто ты такой, чтобы подавать нам советы. Суна Ричард, Ран или как тебя еще называют… скажи, кто ты такой?
Дику стало вдруг весело.
— Я никто, сэр. Вы же слышали. Вы-то должны думать о людях, сэр, а я никто, и могу рисковать больше, чем вы. То, что господин Сейта нас выслушал… он выслушал не меня и не вас, а собственный ум. Ведь по уму выходит, что все их дурацкие вендетты пора кончать. Кто-то когда-то кого-то убил, и из-за этого кровники режутся семьдесят лет. Где тут хоть капля разума? Они сами себе говорили все это давным-давно. Совсем как вы. Сога нужны рабочие руки, Сейта — мир, вам — добыча, а гемам — человеческое обращение. Разве не хорошо сделать так, чтобы каждый получил, что ему нужно и довольны были все?
— А ты не слыхал старую поговорку «Нет более чистой радости, чем глядеть на горящий дом соседа»?
Дик несколько секунд смотрел на капитана озадаченно. Он не высыпался в последние дни, и неожиданный поворот в беседе застиг его врасплох. На преодоление инерции мышления потребовалось короткое время.
— Неужели Сога или Сейта могут сорвать этот договор просто… из-за такой глупости?
— Имперцев ты исключаешь?
— Но сэр…
— Ты просто еще очень молод. Ты рассуждаешь как взрослый, я и сам на это попался. Но нельзя забывать, что людей ты знаешь еще очень и очень мало. Почему ты не куришь?
Дик спрятал сигариллу за ухо.
— Мне пока не хочется, спасибо, сэр.
Сигарилла слишком была похожа на те импортные, дорогие, что курил Моро. И у Дика были свои планы на это курево.
— В длинной и грязной истории, которая тянется за человечеством еще со Старой Земли, — сказал Нордстрем, — много раз случалось так, что из-за мелочных причин, из-за зависти, глупости, подлости отдельных людей гибли целые государства.
— Я понимаю, сэр, — сказал Дик. — Извините, я устал и не подумал сразу.
— Иди спать, — вздохнул Тор. — В четвертый кубрик, если все еще хочешь.
Дик вскочил и, чуть ли не на бегу крикнув:
— Спасибо! — вылетел за дверь.
— Ты опять меня будишь? — пробормотал сонный Петер, когда Дик свернул постель и взвалил ее на себя.
— Это в последний раз. Меня перевели в четвертый кубрик, — ответил юноша. Потом вынул из-за уха сигариллу. — Возьмите, пожалуйста. Если ее растереть и смешать с этой морской травой… может выйти неплохо.
До Рождества оставался еще месяц. Никаких особенных надежд Дик на эти четыре недели не возлагал. После кракена им встретился косяк аватар — такой большой, что господин Бадрис дал добро на отлов пятидесяти тысяч взрослых особей и просигналил ближайшим навегам, чтобы перехватывали косяк на пути следования — эта серебристо-белая орда могла выжрать всю зелень в округе, если не расколоть ее.
Рыбина давала два-три килограмма прекрасного белого филе, но на каждого из работников цеха таким образом приходилось больше двух тонн мяса для обработки. Старые разделочные и погрузочные боты то и дело выходили из строя, и Дику было некогда присесть в течение пяти дней. Все ходили в чешуе, как морские черти. Единственное, что было хорошо в это время и неделю после — кухня. До встречи с кракеном все питались двумя блюдами, которые Петер умел готовить из бустерной муки — собастой и пастоном. Потом к этому прибавился кракен вареный, кракен обжаренный в масле, кракен маринованный и кракен соленый. Навегарес уже шутили, что вот-вот поднимут бунт, но тут пришли аватары, чью нежную печень можно есть просто сырой, только чуть-чуть присаливая.
Впрочем, на третий день на нее уже никто смотреть не хотел, включая корабельного кота Бандита.
После того как аватары превратились в полтораста тонн прекрасных консервов, на корме остались несколько куч голов и потрохов, которые почему-то не побросали в море. «Пусть немножко подгниет, тогда мы на это приманим зеленых акул», — объяснили Дику. А на свежие останки аватар пришла такая уймища длинных черно-серебристых рыб, что за навегой два дня тянулся шлейф, видный из космоса (господин Бадрис показал юноше изображение на экране). Навегарес ловили этих рыб на леску, из спортивного интереса — промыслового барракуды не представляли, их мускулистая плоть была слишком жесткой. Конечно, на Картаго можно есть всех. Но навегарес интересовала прежде всего кожа — из нее делали пояса, плетеные браслеты, украшения, даже одежду.
По ее словам Дик составил о Торе предварительное мнение как о мерзавце и выжиге. Когда его выволокли из якорного клюза и он увидел, что ошибся навегой, первой мыслью было — ну, всё. Этот сейчас продаст и не поморщится. Теперь за эту мысль было жгуче совестно. Торвальд не только не продал — он мгновенно придумал, как спрятать его от неизбежного обыска, вызвал из дому жену в портшезе и вытащил Дика из порта буквально под юбками леди Элайны. Сам юноша этого не помнил — у него уже начиналась лихорадка и все тело ломило; чтобы он не выдал себя кашлем или хрипом, в него залили две дозы эффригона, отчего он тяжко и муторно заснул. Очнулся уже в доме Торвальда, в гардеробной на матрасе. Госпожа Элайна лично ухаживала за ним. Полиция прошерстила порт и город — но ни под сиденьем портшеза комендантской двоюродной племянницы, ни в ее доме шарить не посмела.
Дик, полный благодарности, попытался завязать дружбу с этой красивой и хрупкой на вид женщиной — но первые два раза был вознагражден только ледяным молчанием, а на третий раз получил жесткую отповедь.
— Молодой человек, — сверкая аккуратно подведенными глазами, сказала госпожа Элайна. — Мне не хотелось бы, чтобы между нами возникло недоразумение. Я помогаю вам потому, что доверяю своему мужу и своему дяде, а они по каким-то причинам пожелали сохранить вам жизнь. Вы, по злобе и невежеству, убили женщину, которую я почитала. Вы сеете смуту среди гемов, а она может кончиться только горем. Вы это знаете, должны знать — и все же делаете. Не понимаю, как вы можете — да и не желаю понимать.
Дик сумел выговорить только:
— Извините, что вам пришлось так страдать из-за меня. В следующий раз просто суньте все это под дверь, а я перевяжусь сам, да и поем без вашей помощи…
Конец этой фразы: «…а то неловко выходит — вам же дамой притворяться нужно» — он тоже проглотил, как слишком горячий кусок. Эти слова поползли по бронхам обратно в легкие и тут же пошли мокротой. Он отвернулся, кашляя в салфетку — а госпожа Элайна тем временем закрыла гардеробную, не преминув бросить напоследок:
— Пользуйтесь спреем и шумите поменьше.
Через несколько минут Дик сам удивленно спрашивал себя — отчего это он распереживался. А ведь распереживался. Словно кипятку в горло плеснули. Ну да, неприятно в чьих-то глазах быть злобным невеждой. Даже если этот «кто-то» — вавилонская кукла. Но ведь он уже сталкивался с таким отношением. У тех же «бессмертных», например. Может, дело в том, что «бессмертным» он ничем не был обязан, кроме мести?
В конце-то концов, решил он, эту женщину стоило бы пожалеть. Торвальд ее, скорее всего, ни о чем не спросил, когда вызвал на навегу в портшезе. И вот она, сама не зная почему, вынуждена укрывать мятежника. Нет смысла задавать вопросы: она не только паршиво о нем думает, но и вряд ли что-то знает. Говорить нужно с самим мастером Нордстремом.
Дик выбрался из гардеробной в туалет и обнаружил, что, во-первых, законтрактировали все мышцы, а во-вторых, простужены почки. Последнее открытие оказалось настолько… неприятным, что отливать пришлось, закусив полотенце.
Ванная комната находилась ровно напротив гардеробной, по другую сторону большой спальни. А посередине спальни стояла просторная, почти как у госпожи Кордо, кровать. Дик понял, что своим присутствием не только подвергает госпожу Элайну опасности, но и лишает ее того, чего ей и так ввиду скорого отбытия «Фаэтона», перепадет немного. Нет, ей определённо было на что злиться. И хотя ее слова были чертовски несправедливы — этого следовало ожидать; большинство вавилонян, как уже знал Дик, справедливость понимало по-своему. Просто Дик в последнее время встретил слишком много хороших людей и разбаловался. Или привык, что нравится женщинам? Эта мысль была очень неожиданной. Да, если вспомнить как следует — то женщины к нему обычно относились хорошо. Дзё, конечно, жалеют всех… а Ван-Юнь слишком помешана на своем ребёнке… Но уличные девицы были с ним очень приветливы, он нравился матушке Ашере и матушке Гесте Шастар, и, главное, Рокс… Да. Наверное, дело в том, что его еще ни разу не накормила обидой женщина. И еще в том, что он не имеет права госпоже Элайне ответить. Он вернулся в гардеробную, зарылся в одеяло, подавил спреем очередной приступ кашля, немного помолился и заснул.
Разбудил его Торвальд с новой порцией лекарств и маленьким подносом. Дик, чувствуя себя намного лучше, с благодарностью принял все это, а когда тарелка бустерной лапши и стакан витаминного напитка опустели, Торвальд сказал:
— Спрашивай.
— Давно я здесь?
— Пошли вторые сутки, — и, не дожидаясь новых вопросов, Торвальд сам рассказал, что в порту до сих пор идут поиски, полицейские прочесывают общежития гемов и тоннели коммуникаций, а морская охрана тралит дно в поисках тела. Вся эта суета происходит на фоне праздника открытия навигации, город кишит посторонним народом, а в гавани сутолока: навеги стоят под погрузкой, катера и гравиплатформы непрерывно снуют туда-сюда. Двое рейдеров убиты. Четверо «бессмертных», взявших убийства на себя, находятся под стражей. «Остров прокаженных» заблокирован. Там прошли повальные обыски, на навегах — тоже. Нескольких офицеров с укомплектованных пленными навег допросили под шлемом, но это ничего не дало: ни Хельга, ни ее подчиненные не знали, где Дик.
— Я им не сказал, — добавил Торвальд, словно это не было понятно само собой.
— А вас не допросят?
— Они могут попробовать, если добьются у начальства разрешения допросить гражданина, — Торвальд усмехнулся. — Но я был начштаба флота, и у меня имплантант.
— «Смерть-машина»? — Дик похолодел.
— Нет, всего лишь блокировщик произвольной памяти… Но когда эти имплантанты срабатывают, никто не может заранее предсказать результат. А господину коменданту хотелось бы сохранить все мои навыки.
— Господин комендант… знает, что я здесь?
— Знает. Иначе я ничего не смог бы, — Торвальд отвел глаза. — Когда мы выйдем в открытое море, я передам тебя на «Юрате». Зиму и весну походишь на навеге, а там… тебе подыщут новое укрытие.
— Но почему господин комендант согласился укрывать меня?
Торвальд выдохнул, как курильщик.
— Я солгал ему, что у тебя есть какие-то идеи насчет того, как уладить дела с Сога. Возвращаться мне только весной, за это время я что-нибудь выдумаю.
К Дику вдруг вернулось знакомое ощущение тяжелой, но теплой и мягкой ладони на затылке. Его словно бы приподняли над собой и сказали: смотри. Вот что нужно сделать.
— Сударь, — сказал он, чувствуя, как на шее волоски встают дыбом. — Вы не солгали.
Клан Сейта находился с кланом Сога в состоянии вендетты. Причины ее терялись в эпохе тайсёгуна Дэвина и нынешнее поколение уже не очень интересовали. Открытых боевых действий кланы не вели — им это запрещал кодекс Рива — но делать друг другу мелкие пакости случая не упускали.
Клан Сейта контролировал космопорт — и Сога завели себе несколько кораблей универсального взлета-посадки, не требующих специальных условий для запуска. Но клан так нуждался в импортных товарах, что у него не хватало излишков для покупки рабов, и континент уже довольно давно страдал от нехватки рук и переизбытка ртов — потому что потерявшие пилотов экипажи вассальных кланов Сога оседали не в «корабельном городе», а на Биакко. Купить рабов в космопорте Лагаш Сога не могли — перекупщики задирали цены и не желали давать никакой рассрочки. Указ об элиминации и вовсе висел над кланом как опасный ледовый карниз.
Клан Сога контролировал южные приполярные воды, где жили редкие, деликатесные «снежные крабы». Одной из обязанностей планетников клана Сога был контроль за численностью крабов, потому что эти твари норовили размножиться в геометрической прогрессии. Сога из-за нехватки рабочих рук не справлялись. Крабы совершали опустошительные набеги на плантации водорослей и моллюсков. Сога были вынуждены допускать в свои воды чужие навеги — кроме, разумеется, навег Сейта.
Торвальд и Хельга построили свой план на том, что с имперскими пленными у Сога никакой вендетты нет и быть не может, а их непонятный статус перед законом мог поставить Сога в неловкое положение, если бы те распространили свою вендетту на имперцев.
Два года, в течение которых функционировала «имперская флотилия», Сога позволяли «Юрате», «Фаэтону» и «Фафниру» проходить в свои воды — по пути освобождая навеги от всего, что те напромышляли северней экватора. На третий год они освободили навегу Торвальда от всего, что он наловил в южных льдах, а такая практика, став постоянной, сделала бы «имперские навеги» предприятием не очень выгодным. Конечно, они могли ловить северней экватора — как все. Но… это давало бы клану Сейта слишком сильные возможности по выжиманию сока из бесправных пленников. Нужна была такая схема, при которой Занду и Сога, даже примирившись, нуждались бы в имперских пленниках — и именно такая пришла к Дику с мягким, но очень настойчивым прикосновением, которого он так давно и тоскливо ждал.
— Но ведь это прямая измена, — опешил комендант, выслушав план.
Дика провели к нему прямо среди белого дня, скрыв его лицо визором и поднятым воротником плаща. В приемной творилась такая толкучка, что никто не обратил внимания на «еще одного планентника». Торвальд и сеу Занда выслушали предложение Дика и решили рискнуть. Теперь юноша отстаивал свой план перед лордом Сейта, не переставая частью своего сознания удивляться тому, как причудливо складывается его судьба.
— Я не могу быть изменником, сэр, потому что я не подданный дома Рива. Пленники и гемы — тоже не подданные. Сама хартия, которую я вам предлагаю, не нарушает никаких законов дома Рива. Никому не должно быть дела до того, как дом или клан распоряжаются своими рабами, если это не нарушает законов Дома, верно? Значит, никакой измены в этом нет.
— Высочайший указ об элиминации, — господин комендант постучал пальцем по столу. — Это уже закон, который по твоему плану будет нарушен.
— Высочайшие указы — не догматы, — сказал Дик. — Их можно отменить следующими указами. Если такие сильные кланы, как ваш или Сога…
— Шнайдеры не дадут другим кланам влиять на императора, — скривился господин Занда.
— Шнайдеры хотят увести вас на Инару, — перехватил слово Торвальд. — Им все равно, что будет с теми, кто не захочет уходить.
— Они раздавят любого, кто встанет на дороге.
— Если он встанет один. Сударь, это уже вопрос выживания, а не вопрос политики. Имперцы могут потерпеть или не потерпеть Картаго — но второго Эбера точно не потерпят. Для этого мы… имперцы слишком хорошо знают свою историю. Они помнят, что Четвертый Рим начался с горстки безумцев, улетевших за Риорданом на Эрин. Шнайдеру не позволят создать третий Вавилон.
Комендант поднялся из-за стола и прошелся по комнате. Сеу Занда и Торвальд склонились перед ним. Дик продолжал стоять, глядя прямо перед собой.
— Ты и в самом деле веришь, что у тебя что-то получится?
— Да, сударь, — ответил Дик.
— На каком основании?
— Скажите, — медленно проговорил юноша, — у вас есть основания верить, что вы сможете сейчас вернуться за стол, сесть и включить терминал?
— Что мне помешает?
— Под вами провалится пол. Вас на месте хватит удар. Я, — Дик усмехнулся, — выдерну из-под вас стул. Что угодно.
Комендант усмехнулся и, медленно вернувшись к столу, сел в свое кресло. Провел по сенсору.
— Вот видите, — Дик развел руками. — Вы проделали шаг за шагом и сели. Так что мне помешает договориться с Сога?
— Ты безумец, — сказал лорд Сейта. — Договориться с Сога потрудней, чем сесть за стол.
— Смотря для кого, сударь, — Дик подавил кашель. — Например, смогли бы вы сделать эти шесть шагов на руках? Я бы смог. Сога не станут с вами разговаривать — но почему бы им не вступить в переговоры со мной?
— Потому что ты никто.
— Да, сэр. Я никто. И никому не нужен. Поэтому никто не подумает, что я отстаиваю интересы какого-то одного клана.
— А если у тебя, маленький имперский нахал, ничего не выйдет?
— Вы потеряете человека, который ничего для вас не значит.
— А ну как ты живым попадешь в руки СБ или синоби?
— Я думаю, сударь, — Дик сглотнул, — что если Шнайдер захочет вас в чем-то обвинить и убить, ему для этого не нужен буду я. Вы контролируете космопорт. Чтобы доверить вам такое дело, Шнайдер должен контролировать вас. У него на вас и так что-то есть.
Тут кашель взял свое, и юноше оставалось только распечатать медицинскую салфетку и дышать в нее, пока приступ не закончился.
— Что ж, — прищурился комендант. — Попробуй… брат смерти.
— К… как вы меня назвали? — Дик выпрямился.
— Разве это не твои слова — что смерть твоя сестра и все такое? Вроде бы ты сказал именно это в «Морской звезде». Или слухи, как обычно, врут?
— Это… меня неправильно поняли, — справа удивленно смотрел Торвальд, слева таращился господин Занда. — Да, христианин может сказать, что смерть — его сестра, потому что…
— Неважно, — отмахнулся комендант. — Если она твоя сестра, то ты — ее брат, таковы законы логики. Брат смерти, Апостол крыс, имперский синоби — кем бы ты ни был, сделай то, что обещал. Если Сога прекратят нападать на мои навеги, я помогу тебе… чуть подольше не встречаться с сестрой.
После этой встречи Дику выправили фальшивое удостоверение личности и пропуск в порт, так что на «Фаэтон» он возвращался уже не под юбками госпожи Элайны. Официально его назначили помощником эколога по технической части. В обязанности эколога входило наблюдение за экосистемой моря, а в обязанности техника-помощника — обслуживание ботов наблюдения.
Дик полагал, что теперь-то ему не нужно будет жить в доме госпожи Элайны, но ошибся. Торвальд, опасаясь еще одного обыска на навегах, оставил его при себе — только перевел из гардеробной в свободную комнату для слуг. В тот же день Дик получил подержанный сантор и несколько патронов памяти с техническими описаниями наблюдательных ботов. Этого ему хватило на все три дня до отхода навег. Неприятных столкновений с госпожой Элайной больше не было — но Дик так и не смог вызвать в себе хоть какой-то приязни к Торвальду. Помимо благодарности, не получалось ничего. А нужно было нечто большее, очень было нужно, потому что предстоял нелегкий разговор.
Конечно, его можно было и не начинать прямо сейчас… Отложить на завтра. На послезавтра. На когда угодно…
Дик тихо вздохнул и поднялся по трапу.
— Отчего не спишь? — спросил Торвальд.
— Мне трудно, — честно признался юноша. — Когда кругом…
Мужчины…
— люди, я… как будто опять на пиратском корабле. Душно, и…
Страшно…
— …душно.
— К сожалению, я не могу предложить тебе отдельную каюту. Как и себе.
Дик посмотрел на него и не увидел никаких признаков насмешки в лице. Только подлинное сочувствие.
— Я тебя понимаю. У меня те же проблемы. У большинства.
Дик знал, что большинство на навегах — и вообще в «колонии прокаженных» — составляют офицеры в чине не ниже капитан-лейтенанта или полковника. Простых военных не тащили на Картаго. Такие, как Грегор, были скорей исключением — «Сокол» попался уже под самый конец войны, когда пленных девать было больше некуда…
Да, эти люди привыкли к комфорту — хотя бы относительному. Торвальд явно думал, что понимает его — но у Дика были немножко другие проблемы, чем у этих офицеров.
— Если бы вы… разрешили мне перебраться в четвертый кубрик, — сказал он.
— К гемам, — Торвальд приподнял брови.
Дик провел рукой по глазам. Торвальд опять понял его неправильно, но… лучше уж так.
— Я ведь работаю с ними. Чиню боты в цеху… вообще… Сэр, я…
Смертельно устал проповедовать…
— Я бы там просто лучше спал. Они не такие… шумные, и…
И что бы ты ни утверждал, ты не воспринимаешь их как полноценных мужчин…
— И я привык к ним, — сказал он с гораздо большим напором, чем хотел.
— Ричард… Или тебя лучше называть Кайзер? Нет? Хорошо, Ричард… Я должен быть откровенным — мне совершенно не хочется получить приговор за этологическую диверсию.
— Да, я понимаю… сэр, мы должны были давно поговорить, и именно об этом. То, что я предложил господину Сейта… оно совершенно невозможно без этой… этологической диверсии. Хартия с домом Сога, если она состоится, должна включать пункт о признании гемов людьми. Иначе это будет просто еще одна грязная перепродажа.
— Я понимаю. Но эта хартия еще не состоялась. И если ты начнешь проповедовать здесь…
— Я уже проповедую здесь, — сказал Дик.
Торвальд поднял глаза к пасмурному небу.
— Ну я же просил, — просочилось у него сквозь зубы.
— Вы меня не дослушали, сэр. Вы тоже проповедуете, и все здесь. Мы живем с ними рядом, они смотрят на нас, слушают нас… Они похожи на детей, это правда — но дети не глухие. И не тупые. Они очень многое понимают. И если кто-то работает рядом с ними… Они ведь не могут не видеть, кто и как к ним относится.
— Разве мы относимся к ним хуже, чем вавилоняне? — удивился Торвальд.
— Мы иначе относимся, сэр, вот в чем дело. Мы не можем относиться как вавилоняне, у нас другое воспитание. Мы к ним относимся как не пойми кто. Христианского отношения себе не разрешаем, вавилонского не умеем, а они… они непривычны к такому. И мы тоже. Сэр, какая бы это ни была идея, купить рабов на навегу — она обернется скверно для имперцев прежде всего. Мы должны… разрешить себе быть христианами. Иначе мы станем чем-то много хуже вавилонян. Приговора за этологическую диверсию нужно было бояться раньше. Нужно было не набирать гемов в экипаж. А теперь уж поздно. Я не благовествую им словами, но я… отношусь к ним как должен относиться, и иначе не могу. Этологиеская диверсия будет по-всякому, вы можете только решить, кого подрывать: гемов или своих людей.
Торвальд смотрел ему в глаза все время этого монолога, потом сказал:
— Поднимается ветер. Не хотелось бы его перекрикивать. Пойдем внутрь.
В капитанской каюте он заварил кофе, плеснул в чашки немного синтетического бренди.
Незнакомый сладко-горький запах был как смешанное чувство радости и грусти.
— Это была плохая идея, — согласился Торвальд, грея ладони о свою чашку. — Но другого выхода не осталось. Набрать людей-вавилонян означало повести их на верную гибель. А имперцы со мной идти не хотят. В прошлый раз я потерял корабль и людей. Хельга не замедлила воспользоваться случаем и раздуть этот страх и ненависть ко мне. Теперь я в общих глазах едва ли не больший мерзавец, чем Дельгадо. Почему ты не пьешь?
— Спасибо, сэр, — Дик ради приличия глотнул.
— Так что ты предлагаешь?
— Я всего лишь прошу, чтобы мне разрешили спать в четвертом кубрике.
— Мне нетрудно разрешить, но чего ты этим добьешься?
— Я хоть объясню им, что происходит. Они… теряются, сэр.
Торвальд встал из-за стола и принялся расхаживать по каюте. Что-то не давало ему покоя, и Дик догадывался, что именно. Торвальд понимал, что Дик прав — верней, он наверняка сам давно думал о том, что Дик сейчас проговорил вслух. Но он понимал и другое. Здесь, на навеге, жили и работали люди, которые в Империи жили другой жизнью. Они были офицерами, многие — из старинных фамилий. Они были, что называется, люди из общества. Нет, не тяжкий труд и лишения смущали их — и даже не потеря своего положения в обществе, а то, что их отношения становились неясными. Привычная иерархия дала трещину. И ко всему этому добавлялись гемы. Разделять доктрину Церкви — это одно, а жить бок о бок с такими… странными людьми — несколько иное.
— У тебя есть мое разрешение, — сказал Торвальд, подумав. — И… ты прав, нужно обсудить общую стратегию поведения по отношению к гемам. Стейн вызовет тебя, когда командный состав соберется на совещание. Что-то еще?
— Это вы меня позвали, сэр. Вы хотели что-то сказать.
— Ах, да… Я полагаю, пришло время поделиться соображениями насчет нашего общего дела. У тебя появился какой-то конкретный план?
— Пока еще нет, сэр, но… две вещи.
— Я слушаю.
— Первое, сэр — это общая встреча всей флотилии. Всех трех кораблей. «Фаэтон» не потянет это дело один, мы должны участвовать все вместе — или отказаться от задачи. Я полагаю, что наилучшим временем будет Рождество. И второе — я присматривался к господину Бадрису и думаю… еще об одном человеке. Одним словом, экологи, сэр. Они могли бы посредничать при примирении.
— Если захотят, — тоном возражения сказал Торвальд. — И если смогут.
— Мы узнаем только когда попробуем.
Торвальд смотрел на него, скрестив руки на груди и приподняв брови.
— Откуда в тебе столько уверенности, мальчик?
Уверенности? Он называет это уверенностью?
— Сэр, я… вы не подумайте, я не пытаюсь командовать вами. Но так случилось, что я оказался здесь, и терпеть не могу безделья.
— Интересно. Я ожидал от тебя несколько других речей.
Дик тихо выдохнул в чашку. Он догадывался, чего ожидал Торвальд. Да и многие другие.
— Все, чего вы ожидали, вы могли сказать себе сами.
Торвальд включил вытяжку и закурил. Вторую сигариллу он подвинул юноше.
— Когда я услышал твои программные речи, я подумал — это святой или сумасшедший. Когда ты напросился на аудиенцию у лорда Сейта, я подумал, что ко всему прочему у меня теперь будет еще и слава предателя, потому что ты не выйдешь живым за порог его резиденции. Я боялся, что ты начнешь ему говорить о своем предназначении. О Божьей воле. Но в том, что ты говорил, было… какое-то сверхъестественное здравомыслие. Ты словно прочел мои мысли и высказал их — а ведь я долго не решался их высказать. Потому что — кто я такой. Это первое, о чем спросили бы меня: кто ты такой, чтобы подавать нам советы. Суна Ричард, Ран или как тебя еще называют… скажи, кто ты такой?
Дику стало вдруг весело.
— Я никто, сэр. Вы же слышали. Вы-то должны думать о людях, сэр, а я никто, и могу рисковать больше, чем вы. То, что господин Сейта нас выслушал… он выслушал не меня и не вас, а собственный ум. Ведь по уму выходит, что все их дурацкие вендетты пора кончать. Кто-то когда-то кого-то убил, и из-за этого кровники режутся семьдесят лет. Где тут хоть капля разума? Они сами себе говорили все это давным-давно. Совсем как вы. Сога нужны рабочие руки, Сейта — мир, вам — добыча, а гемам — человеческое обращение. Разве не хорошо сделать так, чтобы каждый получил, что ему нужно и довольны были все?
— А ты не слыхал старую поговорку «Нет более чистой радости, чем глядеть на горящий дом соседа»?
Дик несколько секунд смотрел на капитана озадаченно. Он не высыпался в последние дни, и неожиданный поворот в беседе застиг его врасплох. На преодоление инерции мышления потребовалось короткое время.
— Неужели Сога или Сейта могут сорвать этот договор просто… из-за такой глупости?
— Имперцев ты исключаешь?
— Но сэр…
— Ты просто еще очень молод. Ты рассуждаешь как взрослый, я и сам на это попался. Но нельзя забывать, что людей ты знаешь еще очень и очень мало. Почему ты не куришь?
Дик спрятал сигариллу за ухо.
— Мне пока не хочется, спасибо, сэр.
Сигарилла слишком была похожа на те импортные, дорогие, что курил Моро. И у Дика были свои планы на это курево.
— В длинной и грязной истории, которая тянется за человечеством еще со Старой Земли, — сказал Нордстрем, — много раз случалось так, что из-за мелочных причин, из-за зависти, глупости, подлости отдельных людей гибли целые государства.
— Я понимаю, сэр, — сказал Дик. — Извините, я устал и не подумал сразу.
— Иди спать, — вздохнул Тор. — В четвертый кубрик, если все еще хочешь.
Дик вскочил и, чуть ли не на бегу крикнув:
— Спасибо! — вылетел за дверь.
— Ты опять меня будишь? — пробормотал сонный Петер, когда Дик свернул постель и взвалил ее на себя.
— Это в последний раз. Меня перевели в четвертый кубрик, — ответил юноша. Потом вынул из-за уха сигариллу. — Возьмите, пожалуйста. Если ее растереть и смешать с этой морской травой… может выйти неплохо.
* * *
До Рождества оставался еще месяц. Никаких особенных надежд Дик на эти четыре недели не возлагал. После кракена им встретился косяк аватар — такой большой, что господин Бадрис дал добро на отлов пятидесяти тысяч взрослых особей и просигналил ближайшим навегам, чтобы перехватывали косяк на пути следования — эта серебристо-белая орда могла выжрать всю зелень в округе, если не расколоть ее.
Рыбина давала два-три килограмма прекрасного белого филе, но на каждого из работников цеха таким образом приходилось больше двух тонн мяса для обработки. Старые разделочные и погрузочные боты то и дело выходили из строя, и Дику было некогда присесть в течение пяти дней. Все ходили в чешуе, как морские черти. Единственное, что было хорошо в это время и неделю после — кухня. До встречи с кракеном все питались двумя блюдами, которые Петер умел готовить из бустерной муки — собастой и пастоном. Потом к этому прибавился кракен вареный, кракен обжаренный в масле, кракен маринованный и кракен соленый. Навегарес уже шутили, что вот-вот поднимут бунт, но тут пришли аватары, чью нежную печень можно есть просто сырой, только чуть-чуть присаливая.
Впрочем, на третий день на нее уже никто смотреть не хотел, включая корабельного кота Бандита.
После того как аватары превратились в полтораста тонн прекрасных консервов, на корме остались несколько куч голов и потрохов, которые почему-то не побросали в море. «Пусть немножко подгниет, тогда мы на это приманим зеленых акул», — объяснили Дику. А на свежие останки аватар пришла такая уймища длинных черно-серебристых рыб, что за навегой два дня тянулся шлейф, видный из космоса (господин Бадрис показал юноше изображение на экране). Навегарес ловили этих рыб на леску, из спортивного интереса — промыслового барракуды не представляли, их мускулистая плоть была слишком жесткой. Конечно, на Картаго можно есть всех. Но навегарес интересовала прежде всего кожа — из нее делали пояса, плетеные браслеты, украшения, даже одежду.