Данилов Всеволод. Банк

   Клыня сидел за столиком в эркере, обустроенном на площадке между этажами. При приближении руководителя он нервно вскочил. На столе лежали два приготовленных конверта — побольше и поменьше, листок бумаги, ручка.
   — Переживаешь?
   — Не каждый ведь день. — Клыня утер пот большим платком. — А вдруг да где прокололись?
   — Не дрейфь, Юра, пробьемся, — Забелин вернул ему лежащую ручку, вытащил свою. — Счастливая.
   Кивнув понимающе, Клыня демонстративно отошел к лестнице.
   Забелин, готовый вывести задуманную цифру, задержался.
   Вчера перед сном он в последний раз разговаривал с Жуковичем. Тот звонил из ресторана, был шумен. По заверению Жуковича, «ФДН» хоть с аукциона и не снимается, но максимальная сумма, на которую собирается пойти, два миллиона рублей.
   — И то, — заверил он, — это с огромным запасом. На самом деле рассчитывают взять халявно — как и мы, второй компанией — за триста тысяч. Информация точная и свежая. — Он сделал многозначительную паузу, одновременно намекающую и на источник, и на то, что доносящийся в трубку шум — это не какая-то богемная пьянка, а гул рабочего места, где, собственно, и бдит он, Жукович. — Хотя я бы все-таки чуть подстраховался, — добавил он. — Для полной, так сказать уверенности, накинь еще сто-двести тысяч. Может, даже до двух с половиной. Просто чтоб в голове не держать.
   Забелин все мешкал. «ФДН» работает на «Балчуг». А «Балчуг» сидит на площадях института и спит и видит, как бы побыстрей его сжевать. Даже на чистый криминал идут. Вспомнил и горячий шепот подозрительного потомка железного Феликса: «Только не вздумай передовериться».
   Внизу, у входной двери, возникло оживление — приехал Рублев. Следовало поторопиться.
   Поколебавшись, он поспешно вывел «шесть миллионов», подумав, добавил «пять тысяч». (В конце концов, миллион долларов за сорок процентов — это невесть что. А там, глядишь, удастся второй компанией подешевле взять.) Вложил листок в маленький конверт, заклеил языком, вложил в больший, заклеил и его, расписавшись поспешно в трех местах по линии склейки.
   — Юра, — Клыня подошел, принял переданный конверт и, торопясь, принялся запихивать его в узенький запасной карман, — держи. И дуй к Жуковичу. Да не дрожи ты так. Все по плану. В шестом часу конверты вскрывать будут? Сразу жду звонка о победе — специально мобильный включу. — С Богом, — подтолкнул он нервничающего подчиненного и шагнул навстречу поднимающемуся Рублеву.
   — Пока ничего неизвестно. — Иван Васильевич подхватил Забелина под руку. — Да, неладно у нас.
 
   …И вот уж свыше трех часов продолжается расширенное заседание. Решался ключевой, по Ленину, вопрос — о власти. Страсти, поначалу приглушенные, кипели теперь вовсю. Выступали уже по второму, по третьему разу, говорили азартно, жестикулируя, стремясь не убедить, а вдолбить в прочих свою позицию. Водораздел образовался, как и слеловало ожидать, по линии Керзон — Покровский. Большинство «свежих выдвиженцев» активно выступали за кандидатуру Покровского. Ослабленные второвской опалой, но сохранившие влияние «чистые банкиры» стояли за Керзона. Причем главным аргументом и у той и у другой стороны сделался президент банка. Его цитировали, на него ссылались.
   В общем усталом гвалте все чаще косились в сторону отмалчивающегося Забелина. Он единственный, устроившись поудобнее, внимательно, без выражения слушал, но так до сих пор не произнес ни слова.
   Если, конечно, не считать Баландина. Через десять минут после начала правления он намекающе попросил у Рублева разрешения выйти на минутку. С тем и пропал.
   Немногословен был и сам ведущий собрание Рублев. Старый проректор, утонувший в бурном потоке раздиравших его надвое слов, давно погрузился в молчание. Во всех стратегических вопросах он привык полагаться на Второва, подпирая его своим авторитетом в самых сложных ситуациях, подобных недавнему «правительственному бунту», и теперь, поставленный перед необходимостью самому принимать решение, колебался.
   — А что у нас Алексей Павлович отмалчивается? — заметил он.
   Похоже, Рублев озвучил общий вопрос — все разом смолкли, повернулись в одну сторону.
   — Я, вообще-то, не член… — но перед сконфуженным жестом Рублева Забелин прервал реверансы, не закончив. — Выскажусь, конечно.
   Он выдержал паузу. Добрую, тягучую паузу.
   — Альтернатива, по-моему, ясна. Покровский больше инвестиционщик. Теоретик, — не удержался он. — Когда Владимир Викторович выздоровеет, он, надо думать, вернется к сложным финансовым проектам и, наверное, сумеет оценить и еще раз взвесить все риски этого начинания. Но сейчас особенно важно, чтоб в отсутствие президента банк не расшатался. Нужна спокойная преемственность. В этой ситуации я, безусловно, высказываюсь за кандидатуру многолетнего заместителя Владимира Викторовича господина Керзона.
   Наступило молчание, оживленное у одних, подавленное у других. Никто больше не требовал слова. Произошел эффект, который Юрий Игнатьевич Мельгунов — большой мастер полемики — определил когда-то как энергию молчания.
   — Ну что ж, логично. — Иван Васильевич, пожевывая губами, ерзающими движениями принялся облегченно выбираться из глубины кресла. — Будем подводить…
   И в этот момент дверь зала заседаний решительно распахнулась, и в нее с прежней озабоченной стремительностью вошел Чугунов, держа перед собой в руке сложенный вдвое лист. На листе этом сосредоточились все взгляды. И не напрасно.
   — Телеграмма от Владимира Викторовича, — не доходя до Рублева, объявил торжествующий Чугунов.
   Рублев принял поднесенный лист, аккуратно разогнул и при общей щемящей тишине погрузился в чтение.
   Напряжение не прервал даже внезапный тихий зуммер мобильного телефона.
   Рублев отодвинул кресло, значительно поднялся.
   — Владимир Викторович настаивает, чтобы обязанности президента банка в его отсутствие исполнял господин Покровский.
   — Полный звездец, — расслышался потрясенный голос. Как ни странно, его обладателем оказался обычно выдержанный Забелин, который таращился на верещащую что-то в его руке трубку.
   — Извините, я о другом. — Он увидел устремленные отовсюду взгляды.
   Рублев меж тем вернул телеграмму Чугунову:
   — Приобщите к сегодняшнему протоколу. Какой человек — за полчаса до сложнейшей операции о банке думает. Глыба, — и уже более прозаически, под нарастающий заново гул, закончил: — Думаю, у нас нет оснований не согласиться с мнением нашего президента. Такого президента!
   Присутствующие поспешно обступили с поздравлениями раскрасневшегося Покровского.
   Забелин же устремился к выходу.
   — Палыч! — догнал его голос поспешившего следом Керзона. — Во-первых, спасибо, не ждал. А потом — ты чего это?
   — Да вот. — Забелин неприязненно потряс телефоном. — Поеду разбираться. Аукцион мы, оказывается, проиграли. Просто фатальное что-то.
   — Что аукцион, Палыч! Мы только что банк продристали.
 
   Еще с лестницы через приоткрытую дверь приемной Забелин увидел застывшую перед компьютером Яну, которая, презрительно прикусив нижнюю губу, интенсивно водила пилкой по холеным ногтям, будто задалась целью стесать их на нет. Вслед за тем в проеме показалась и притулившаяся подле нее нахохлившаяся фигурка, к которой и была обращена подчеркнутая Янина презрительность, — всхлипывающий Клыня. При виде входящего Забелина Клыня подскочил на месте.
   — Вот… проиграли. — Он захлебнулся в собственных словах.
   Поднялась поспешно и Яна:
   — Алексей Павлович. Там у вас…
   Из-за двери доносились всхрипы.
   — Меня выгнали. Может, милицию вызвать?.. И эта пигалица прорывалась. Совсем обнаглели.
   Только теперь увидел он примостившуюся в уголке, отключенную от происходящего вокруг Юлю. Она вяло поднялась ему навстречу.
   — Что случилось? — не стесняясь присутствием посторонних, пренебрегая ядовитейшей Яниной ухмылкой, он обхватил ее за плечи.
   — Да. То есть ничего нового, — заторможенно произнесла она. Кивнула на дверь. — Там что-то…
   Смотреть на нее такую было тягостно.
   — Ты подожди здесь пока. Пожалуйста…
   Донесся звук рухнувшего стула, а потому, не теряя больше времени, Забелин вбежал в кабинет. И оторопел.
   На подлокотниках кресла тяжело обвис Жукович. Возле него в белой рубахе и сбитом галстуке угрожающе склонился Подлесный.
   — Что происходит?!
   При звуке двери Жукович с надеждой поднял и тут же стыдливо спрятал опухшее лицо со стекающим из губы ручейком крови. Выдержанный обычно Подлесный, напротив, едва сдерживал злобный восторг.
   — Сдал! — торжествующе объявил он. — Я предупреждал, что сдаст.
   И коротко тыльной стороной ладони хлестнул Жуковича по лицу.
   Тот вскрикнул привычно и загородился руками.
   — Чего загораживаешься? Чего загораживаешься, паскуда? Руки! Р-руки вниз.
   Жукович со страхом, медленно, съежившись, принялся опускать руки.
   — Пусть не бьет, — обращаясь в никуда, просипел он. Слова из разбитого рта выходили искаженными.
   — Против старого опера постоять хотел, — указывая на массивную, жалкую сейчас фигуру, насмешливо объяснил Подлесный. — С кулачонками кинулся, дурашка. Но я ему постоял пару раз по печени. Вмиг осекся, сволота! И запомни — это только начало. — Последнее было обращено к сжавшемуся Жуковичу. — Я из тебя все говно по капле выдавлю, пока вовсе ничего не останется. Потому как ничего другого в тебе никогда и не было. Знаете, какой цифрой «ФДН» выиграл? Шесть миллионов десять тысяч! Каково?! Рассказывай, как купился! Такая упрямая сволота попалась — не колется! — пожаловался он, приноравливаясь для нового удара.
   — Отдохни-ка от трудов праведных, — потребовал Забелин.
   — То есть?
   — В угол, говорю, отойди! Иль против меня тоже собираешься старым опером постоять?
   Подлесный затих недоуменно. Затем в глазах его мелькнуло некое просветление.
   — Мягкотелость наша! Говорил, говорил я тебе, Алексей Павлович! — Он брезгливо заметил бурое пятно на правом рукаве безупречной своей рубахи. — Нельзя было падали этой доверяться. Хороший ты мужик, но в людях ни бельмеса не смыслишь. Отодвинул меня, вот — пожинаем. А у него на морде было написано, что сдаст при первом случае. Такое дело загубил! Ох, напрасно в свое время наши его не доработали. Дерьмо, оно во все времена при первом тепле воняет.
   С видимой неохотой Подлесный отошел в сторону.
   Забелин же придвинулся к обмякшему Жуковичу.
   — Так что, Олег? Сдал-таки? — припомнил он.
   — Меня, здорового мужика, и… как ошметка. — Плечи Жуковича задрожали, и из-под пальцев, которыми пытался прикрыть он побитое лицо, потекли грязные слезы.
   — Стало быть, и впрямь не шутил? — То, что Жукович не захотел ответить на прямой вопрос, окончательно сняло все сомнения, и жалости к этому страдающему от унижения человеку Забелин больше не испытывал. — Говорить станешь?
   — А пусть тебе Малюта твой рассказывает. Обложились. У каждой падлы по своему Скуратову. Во вам теперь чего выгорит! — Жукович сформировал увесистый кукиш, и Забелин, за минуту до того сам пораженный происходящим, не контролируя больше себя, взметнул сжатую в кулак руку.
   — Не-ет! — закричали сзади. Вошедшая тихонько Юля с ужасом смотрела на охваченного яростью Алексея. — Он же живой!
   — Пока живой. — Насмешка на лице Подлесного плохо, впрочем, скрывала овладевшее им смущение. — Предатель это нашего общего дела, Юлечка.
   При звуках Юлиного голоса Забелин опомнился, не в силах еще полностью остановиться, схватил Жуковича за ворот, выдернул из кресла, намереваясь дотащить до двери, но не удержал тяжелое тело, и тот рухнул на пол.
   — Пошел вон. Ты мне больше неинтересен, — процедил Забелин.
   — Премного вами благодарен, барин. — Жукович, скосившись на Юлю, поднялся, скривил избитое лицо в усмешке и медленно, на подминающихся ногах, двинулся к двери, с опаской поглядывая в сторону приблизившегося Подлесного, добрался до спасительно выхода. В потухших глазах вспыхнула показная удаль. — Н-на вам! — отчаянно, срывающимся голосом выкрикнул он, ударив себя ребром ладони по сгибу другой руки. И, дернув ручку, выбросился в приемную.
   Подлесный было шагнул следом, но дорогу перегородила хрупкая фигурка. Юля глядела на нависшего перед ней мужчину с необычной в ней неприязнью.
   — Извини, Юль, что при тебе получилось. Но это мужские разборки.
   — Вы человека! Как грязь раздавили. Недоброе вы сотворили.
   — Ты бы лучше нас всех пожалела. — Забелин, совершенно обессиленный, уселся на ближайший стул. — Столько работы. В одном институте шестьсот человек. И один гнус… взял да все и подпалил. Да что теперь говорить? Доброта-то, она тоже должна быть… умной.
   — Предательство это, Юля, — попытался смягчить слова шефа Подлесный. — И тут уж не до антимоний.
   — Страшный вы, Подлесный, — не приняла примирительного тона Юля. С горечью помолчала. — А ты, Алеша. Ты… тоже не божеский.
   — Зато ты вся из себя божеская! Аж исползалась перед ним на карачках. Только что-то не больно Господь твой тебе помогает. И вообще, я этими поповскими проповедями дома закормлен! Так хоть здесь дай отдохнуть!
   Забелин прервался, пугаясь вырвавшихся слов. Вскрикнувшей Юли в кабинете уже не было.
   — Зря так-то. Девочка ведь еще. Не обвыклась, — не одобрил Подлесный.
   — На себя посмотри, миротворец хренов! Кистеня только не хватает да дыбы. Пыточную он в кабинете вице-президента устроил.
   — Просил ведь подвал.
   — Пошути еще.
   Мысли об обиженной им в сердцах Юле непрестанно вращались в голове и мешали вернуться к делу.
   — Ладно. Рассказывай, как Жуковича вычислил.
   — Ну, я его сегодня с утра пас. Хоть т… вы и приказали, но… я так подумал, что для дела.
   — Дальше.
   — Ну, он, правда, верещал поначалу, чтобы не лез. Но потом я его слегка образумил.
   — По печени?
   — Да нет, зачем? Это уже здесь, по факту. Значит, после того как Клыня привез ваш конверт, я его лично принял, хоть этот сучок вновь верещать пустился, но зато убедился ответственно — все было в целости: не надорван, и росписи ваши соответствуют. Не вскрывался, короче. За это отвечаю. Жукович при мне все в новый конверт опечатал. Выходил, правда, пару раз. Вот тут я в сомнении.
   — Не мнись.
   — Без пятнадцати пять приехали на аукцион. Сдали все документы. Из «ФДН» народишко уже крутился. Потом узнал, что они один свой конверт тоже в последний день подменили, но за полтора часа до нас. То есть получается — до того как вы цифру проставили. А после никто не менял. За это поручусь. Ни на шаг не отходил.
   Короче, в семнадцать тридцать объявляют, что участвуют четыре компании (две от них, две от нас), все документы действительны. Начали вскрывать.
   Вскрывают ихний первый конверт — сто двадцать тысяч рублев. То есть на халяву хотели. Наш первый — полтора миллиона. Вскрывают второй наш — ё твое — шесть миллионов и при них пять тысяч. Я еще подумал — ну, дает шеф, швыряет деньги за нефиг делать. И тут вскрывают их последний — шесть миллионов десять тысяч не хочешь? Не две, что нам Жукович по максимуму пророчествовал, а точнехонько шесть. Да еще на нашу пятерочку десяточку аккуратненько положили. В дамки с сортиром. Просто-таки снайперски точно наварили.
   — Как Жукович себя вел?
   — Выступать начал. Мол, никакой протокол подписывать не стану. Де, фальсификация все. Да только пылил он. Подпись его никому и так не нужна, подписывает только победитель. А по форме не придерешься. Ну, я потерпел, пока не закончится. Пока назад ехали. Выслушал, как он по дороге повозбуждался. За пацана, должно, держал. Но старый опер всяких видал. А уж в кабинете — тут от души. Если бы вы раньше времени не объявились, я бы из него всю компру с говном вынул.
   — И это все? — не поверил Забелин. — Так на чем поймал-то? Мордовал-то за что?
   — Колол! Не знаю, правда, как он это, паскуда хитрая, провернул. Тут еще разобраться требуется. Но ведь и каталы на твоих глазах передергивают. А то, что он, — так это к бабке не ходи. Некому больше! Конверт-то ваш он получил опечатанным.
   Забелин, совершенно ошеломленный услышанным, тихо засмеялся.
   — Вы чего это? — под изучающим взглядом шефа Подлесный быстро пробежал взглядом по своему костюму.
   — Я думаю, Подлесный, что из ФСБ тебя по недоразумению поперли. Просто не доехали, какой в тебе палачуга сидит. Выходит, и здесь Юля права оказалась.
   — И вы туда же. Ну, она-то девочка. Но вы — высший менеджер. Не одно поглощение оформили. Дело-то грязное, в общем, делаем — у людей ихнее отнимаем.
   — Не отнимаем, а покупаем.
   — Словеса все. Покупали бы, я и впрямь был бы лишним. А так… одна грязь. Только роли разные — я эту грязь смываю, а потом такие, как вы, объявляетесь — в ослепительно, так сказать, белом фраке. Да и игра немалая — на миллионы долларов. А я, между прочим, еще и экономлю — разведку и контрразведку в одном лице совмещаю.
   — Еще и палач-любитель по совместительству.
   — О! Все вы чистоплюи. Небось когда нужно было акции из Петракова вытрясти, так и не погнушались меня послать? И не виню, потому что в тот момент не до умствований было — дело зависло. А когда ментам платите, чтоб должников ваших трясли, в каталажки кидали, так оно ничего? Вы же про то, как из них деньги ваши выбивают, знать не желаете. Вам результат подай. И опять же — верно! Нормальное распределение труда. Больше того! За каждым переговорщиком при фраке должна быть сзади тень человека с топором. Такая вроде бестелесная. Ан аргумент! Вижу по глазам — выгнать хотите. И не обижаюсь. Потому что прокол на кого-то списать надобно. Только все равно делом этим заниматься кто-то должен… Да и с Жуковичем опять же — единственный это фигурант. Проморгали, конечно. Но колоть надо. Через него на заказчика выйдем.
   — Чего уж теперь суетиться? И так все ясно. Им одиннадцать процентов легче подобрать, чем нам сорок. Мы-то были уверены, что «ФДН», потеряв девять процентов, дальше не пойдет. Нет, мол, перспективы. А они пошли. Да еще и на большие деньги.
   — Но не проплатили.
   — Дело техники. «Балчуг» проплатит.
   — Это вряд ли. «Балчуг», заказчик ихний, окончательно подсел. Вчера Цетробанк лицензию у него отозвал.
   — И молчишь?!
   — Так не спрашивали.
   — Стало быть, — Забелин оживился, — цели завладеть институтом у них больше нет. Просто блефуют? Или хотят заработать на перепродаже? Похоже на то. Телефоны компании «ФДН» есть, конечно? Позвони, пригласи кого-то из руководства на встречу.
   — Может, не стоит торопиться? Раз финансирования нет, то заплатить не смогут. Тогда акции эти к нам и упадут.
   — Может, и так. А может, за десять дней, что им по закону для проплаты выделены, и найдут деньги. И тогда все это удовольствие выйдет нам куда дороже. Нельзя рисковать. Звони.
   Едва вышел Подлесный, как задребезжал телефон в кабинете.
   «Юля», — подбегая к трубке, сообразил он. Все это время у него не выходила из головы выбежавшая девочка. «Ты — не божеский». Надо же было так сорваться. Черт его знает, что у нее теперь в путаной головке составится.
   — Слушай, Стар, мы так не договаривались! — зарокотала трубка. Конечно, это оказался Макс, и Забелин показал палец своему отражению в зеркале: на этот раз сам себе проиграл. — Это не дело, Стар! Мы тут пашем, идем в графике, акции скупаем просто-таки полабораторно, едва деньги успевают подвозить. И тут от вас шило — на аукционе-то, оказывается, полная задница.
   — С работы, конечно, звонишь. — Забелин сделал знак вернувшемуся Подлесному. — Давай ближе к вечеру. И не пыли там при посторонних. Сейчас главное — держать хвост пистолетом. Будь!
   — Пистолет — это да. Это теперь как раз бы кстати.
   Он отключился.
   — Предлагают приехать к ним, — доложил о результатах звонка Подлесный. — Времени у них, видите ли, нет, чтоб к вице-президенту банка «Светоч» подъехать. Каждый карлик от амбиций изнемогает. А может, пошли они?..
   — Поехали. Не до политеса.
 
   Компания «ФДН» размещалась в пентхаузе свежеотстроенного многоэтажного офиса на правительственной набережной.
   Их проводили в застекленный зимний сад, усадили в нежные кожаные кресла прямо под прозрачным колпаком, за которым начиналось небо.
   — Господин Белковский сейчас будет. — Вошедшая длинноногая секретарша в красном платье в соответствии с дизайнерским замыслом смотрелась в этой оранжерее свежим бутоном, соскочившим с клумбы, дабы обслужить клиентов. — Чай? Кофе?
   — Минералки. — В неизменном темном костюме Подлесный изнемогал от жары.
   — Обратили внимание? Свое «фэ» показывают. — Он крутнул пальцем. — Блистают крутизной. Мы-де при деньгах. Знаю я это, когда все деньги во внешний лоск бухают. А носки небось дырявые носят. Больше ста пятидесяти тысяч отступного и предлагать не надо. Пятьдесят тысяч навара с них довольно. Поломается слегка для порядка, а там и к ручке приложится.
   Они поднялись навстречу входящему сутулому господину с натянутой на щеках кожей.
   — Президент компании Белковский. Имею надлежащие полномочия для ведения переговоров. — Все это было сказано на одной неулыбчивой ноте. — Так чем могу?
   — Вы выиграли аукцион по сорока процентам акций «Техинформа».
   Белковский без выражения склонил голову.
   — К этим акциям есть интерес и у банка «Светоч». Думаю, мы можем договориться. — Забелин замолчал, ожидая ответной реплики, но не дождался.
   Белковский глядел на него все с тем же поторапливающим выражением чрезвычайно занятого человека. Это раздражало.
   — Полагаю, вы и сами теперь не рады выигрышу, — предположил Забелин. — Цена оказалась чересчур высока. Наши, кстати, соболезнования по поводу «Балчуга». А главное — после увольнения Петракова, будем говорить откровенно, нет перспектив на приобретение контроля.
   Белковский продолжал сохранять молчание.
   — Создавшаяся ситуация не выгодна ни вам, ни нам. Мы нацелены на контрольный пакет и, как вы догадываетесь, его получим. А вы такой возможности лишены и, стало быть, входите в невозвратные пустые расходы. И расходы немалые — миллион долларов, по сути, ни за что.
   Он дал возможность собеседнику возразить или согласиться, но тот по-прежнему никоим образом не определял своего отношения к услышанному.
   — Словом, так. — Забелин вынужден был продолжить. — Мы готовы возместить расходы, что вы понесете в связи с отказом от покупки. Ну и, пожалуй, даже предложим вам небольшую премию. Все-таки вы потратили время.
   Теперь он замолчал, решившись молчать основательно.
   Это, похоже, определил и Белковский. Потому что неспешно удивился:
   — Я что-то не понял. Мы выиграли аукцион. Это так?
   На этот раз уже он не дождался реакции и сам ответил себе:
   — Это так. У нас сорок процентов акций. Так почему мы должны от них отказываться?
   — Да потому, что денег у вас нет, — не сдержался Подлесный. — И контроля нет и не будет! Потому как все остальные акции подберем мы. Чего уж тут непонятного?
   Белковский неодобрительно почмокал губами:
   — Я же не считаю ваши деньги. Да и о каких деньгах речь? Всего-то миллион. Эту позицию мы в состоянии держать сколь угодно долго.
   — Но цель?! — напомнил Забелин. — Зарыть миллион долларов просто так?
   — Почему зарыть? Сорок процентов — это почти половина института. Отдайте нам треть площадей — и мы разойдемся.
   Лишь жест Забелина, хоть и не без труда, удержал пораженного этой тихой наглостью Подлесного от комментариев.
   — Мы, похоже, не понимаем друг друга, — расстроился Забелин, и в лице Белковского появилась готовность понять. — Вы не купили площади института. Вы купили лишь миноритарный пакет, то есть часть акций, дающих права на дивиденды. Насчет участия в управлении — я бы предложил не обольщаться. Вы даже не получите мест в совете директоров. Прежде чем ваши акции будут зарегистрированы в реестре, мы проведем собрание и изменим соответственно устав. Да и относительно дивидендов, господин Белковский, — мы же взрослые люди — не думаете ли вы впрямь, что мы собираемся их выплачивать, — все прибыли будут направляться на финансирование исследований. Ну, так и после этого — «что он Гекубе, что ему Гекуба?».
   — Да, я так и полагал, — разочарованно кивнул Белковский. — Так и полагал. Поэтому пойдем вам навстречу.
   Выражение лица Подлесного вроде не изменилось, но в нем проступило торжество.
   — Да, пожалуй, надо пойти, — решился Белковский. — Шесть миллионов будет достаточно.
   — Шесть миллионов рублей за отказ? — Подлесный посмотрел на Забелина, словно надеясь, что ослышался.
   — Каких рублей? — в свою очередь удивился Белковский. — При чем тут? Долларов, само собой.
   — Изволите шутить, — догадался Забелин. — Шесть миллионов долларов — да это треть цены здания.
   — Так я и говорю, — вяло обрадовался Белковский. — Чужого нам не надо. Да и вам, господа. У нас ведь большой судебный опыт. Любые ваши решения будем обжаловать в судах. Шум, пресса, проверки — разве большому банку это надо? Такие вещи делаются, — он доверительно убрал голос, — интимно.
   — Тогда, пожалуй, можно завершать. — Забелин, а вслед за ним и опешивший Подлесный поднялись. Поднялся и хозяин. — Думаю, что вы в силу каких-то причин пребываете в неких иллюзиях, — закончил встречу Забелин. — Надеюсь, они рассеются не слишком поздно. Во всяком случае пока открыт для обсуждения.