Данилов Всеволод. Банк

   — Алеша! Ну, как же так? Ну, ты-то? — не тратя времени на приветствия и совершенно игнорируя присутствие постороннего, страстно запричитала она. — Ну не помнишь прошлого, кто здесь вообще что доброе помнит? Но разве друзьями не остались?
   — О чем ты?
   — Ну что хитрить? Что теперь-то хитрить? Ведь знал же! Ну хоть бы намеком. Господи! — Она уселась на диван, закрыла ладошками лицо. И плечи ее привычно задергались. — Столько лет труда и… никому, никому нет дела.
   — Много «зависло»? — участливо сообразил Забелин.
   — Много. Очень. Миллион почти. Да все, считай. Но ты-то какой умненький оказался — свои-то вывел.
   — Лена! Я — на скупку акций. Поверь, сам не думал.
   — Акций! — Она фыркнула. — Придумывают кто во что горазд. Правду про нас говорили: «Террариум единомышленников». Серпентарий и есть. Глотку драть за банк все сильны были, а как до денежек — так каждый за свой карман уцепился.
   — Хоть что-то осталось?
   — Да что там осталось? Ничего, считай. Нищая. Ну, может, тысяч сто пятьдесят. Да и того нет. А у меня сын в Канаде. Дом в Коста-Браво — до сих пор не рассчиталась. — От свежих воспоминаний плечи Леночки вздрогнули, и она поспешно, отработанным движением просунула под очки носовой платок. Поднялась, пошатнувшись.
   — Потерпи. Второв приехал — теперь выправимся.
   — Ну что ты говоришь, право? Или смеешься? Кто выправится? Погляди лучше, что делается. Тут как при пожаре — кто спас, тот и спасся. Упаду к Папе в ноги. Все-таки для банка много сделала. Как думаешь, может, хоть половину вернет. А?
   Посмотрела на виновато молчащего Забелина:
   — Попробую все-таки.
   И, едва кивнув, отправилась дальше, к залу ожидания.
   — Это называется — «богатые тоже плачут!» — не удержался Максим. — Погоди-ка! Погоди. Так это что? Стало быть, деньги, которыми мы опционы закрыли?.. Я-то думал — и впрямь банковские.
   Глаза его недобро сузились.
   — Так я тебе скажу, кто ты после этого есть на этом свете! Юродивый ты, вот кто. И это еще мягко.
   Максим набрал воздуху, и Леночкины причитания показались бы тихим погребальным плачем по сравнению с предстоящим. Но внизу забегали, что-то хлопнуло, кто-то вскрикнул.
   Только один человек своим появлением вызывал такие одновременно громкие и трепещущие звуки.
   Они подошли к перилам и глянули в проем.
   У Забелина запершило в горле.
   Второв как раз начал подъем по лестнице следом за прокладывающим путь автоматчиком. Покачивающаяся при ходьбе голова его на истонченной шее была старательно вытянута вперед и будто увлекала за собой рыхлое, нетвердое в ногах тело. Бородавка на истончившемся лице, казалось, выросла и теперь напоминала огромного, впившегося в губу слепня. Опасаясь упасть, он неотрывно смотрел себе под ноги. Сзади, закинув за спину автомат и раздвинув в готовности локти, след в след поднимался второй охранник.
   На последней ступеньке перед президентским этажом Второв приподнял голову и исподлобья зыркнул на стоящих людей.
   При этом взгляде у Забелина чуть отлегло. Смотрел Второв по-прежнему — зло и требовательно. Маленькие усики на припухлой верхней губе мелко подрагивали. Разве что не чувствовалось в этом взгляде прежнего жара — когда ты словно находишься близ мартеновской печи — чуть не по нему, откинет заслонку и полыхнет так, что мало не покажется.
   — А, Алексей Павлович! — Второв перевел дыхание.
   — С выздоровлением, Владимир Викторович. Познакомьтесь — замдиректора «Информтеха» Флоровский.
   — Помню. — Второв постоял, выравнивая дыхание. — Ну что? Профукали без меня банк?
   — Ну, вы в своем стиле — сразу с претензий.
   — Претензий к нему не предъяви! — Второв с видимым удовольствием прислушивался к суете, поднявшейся за застекленными дверьми зала ожидания. — Цацы какие! Пахать надо было, а не интриги плести.
   — Это ты мне?! — наполнился прежним, подзабытым раздражением Забелин.
   Но Второв уже шагнул вперед.
   — Ждите. Вызову, — коротко бросил он.
   — Нервный дядька. — Максим задумался.
   Удрученные, они вернулись на прежний НП.
   Отыскали их через сорок минут — из зала на лестничную клетку вылетел Чугунов, стремительно закрутил головой, будто воздух обнюхивал.
   — Не прошло и часу, — буркнул раздосадованный ожиданием Максим. Но едва он обозначил движение, сам Чугунов безошибочно воткнулся взглядом в эркер.
   — Ждет же, ждет, — заторопил он и, не теряя времени, взбежал навстречу.
   — Злой! — радостно сообщил он. — Двоих уже вызвездил. Теперь машину за Покровским послал. Ну, будет дело!
   В оживлении его был азарт застоявшейся без хозяина охотничьей собаки.
   В опустевшем наполовину зале у фонтана навзрыд рыдала Леночка Звонарева. Рядом с бокалом минералки на подносе безучастно застыл официант.
   На идущего за Чугуновым Забелина смотрели со злорадным сочувствием.
   Когда они вошли, Второв, быстро семенивший по кабинету, резко обернулся на звук. При виде вошедших чуть смягчился, показал рукой на стол для приглашенных, присел сам. Но отойти от того, что занимало его перед этим, не мог.
   — Где?! — крикнул он остановившемуся у двери Чугунову.
   — Так поехали.
   — Сразу! Сразу под меня! — напомнил Второв, отпуская его жестом подбородка.
   — За три месяца! За три месяца всего банк порвали. Восемь лет сшивал и — за три месяца! В казино проиграли! — пожаловался он, кивнув на заваленный ворохом справок стол.
   Забелин сдержал тяжелую усмешку. Второв не увидел ее — почувствовал.
   — Злорадствуешь? Теперь все задним умом крепки. Раньше-то где были?
   Помолчал, вспоминая, быть может, где был раньше Забелин. И, похоже, припомнил.
   — Хотя — молодец! В таких условиях проект до результата довел. Слышал, как аукцион профукал. Но — дожал. За это ценю.
   — Мы вдвоем, — напомнил о друге Забелин.
   — Да-да. — Второв изобразил подобие улыбки. — И своими деньгами рискнул. Вот что — сила! Не как другие! — Его опять перетряхнуло от свежей ярости. — Силен? — спросил он у Флоровского.
   — Во! — Максим лучезарно взметнул большой палец.
   — Оба вы — «во»! Сколь по смете-то?
   Забелин достал и повернул к президенту приготовленную справку.
   — Уложились в четыре пятьсот за все про все, — сообщил Максим. И тотчас напомнил: — Планировалось восемь.
   — Планировалось, — помрачнел, отодвигая справку, Второв. — Много чего планировалось. Помню, сколько обещал. И изыщу. Но только полтора миллиона. Полмиллиона твои, Алексей. И миллион вам премиальный. — Он провел рукой меж сидящих. — А больше не могу. И так по сусекам. Из резерва, можно сказать, Ставки Верховного Главнокомандования. Так что…
   Забелин тревожно скосился на щепетильного до мнительности относительно соблюдения договоренностей Максима. Но, к успокоению своему, увидел, что тот понимающе кивает.
   — Потерпим. Предлагаю считать, что остаток за вами, когда банк восстановится. Есть истинные ценности и помимо денег, — и Максим кивнул на лежащий банковский буклет со знаменитым слоганом.
   Второв с удовольствием всматривался в сидящего перед ним человека, только что небрежно сделавшего красивый жест, стремительно проникаясь к нему, как часто у него бывало, симпатией и доверием.
   — Как выпрямимся, работать ко мне пойдете?
   — Вот выправимся, тогда и… — лучезарно растекся Максим. Улыбка его — открытая, по-доброму хитрая — понравилась Второву. И в свою очередь лицо его начало смягчаться.
   В этот момент заглянул Чугунов.
   — Привезли.
   — Так введите! — Второв вскочил. Отбежал к своему столу, обернулся в нетерпении, как раз когда в кабинет входил Вадим Вадимович Покровский. Похоже, одевался он в спешке, потому что все еще судорожно пытался запихнуть под рукав пиджака манжет рубахи с отсутствующей запонкой.
   — С приездом, Владимир Викторович. — Он остановился с натянутой улыбкой под взором страстно пожиравшего его глазами Второва.
   — Сдал, — коротко констатировал тот. — Но почему?
   — Я понимаю твои чувства, но при чем тут тюремный жаргон? Надо ли, не разобравшись, обострять? — Покровский намекающе кивнул на сидящих в углу. — Ведь ты получил все мои докладные.
   — Докладные? — встрепенулся Второв. — Это, что ли? — единым взмахом он сбил со стола шапку бумаг. — А где деньги мои?
   — Владимир Викторович, я уверен, что действовали мы единственно правильно, — со всей возможной внушительностью психиатра перед впадающим в буйство больным произнес Покровский. — Готов с диаграммами в руках любому доказать на теоретическом уровне…
   Уж лучше бы молчал — предвидя дальнейшее, Забелин поморщился.
   Лицо Второва, и до того едва сдерживавшегося, исказила ярость.
   — На «тэорэтическом»? А деньги банковские ты на каком уровне на кон поставил?
   — Вспомни, мы же согласовывали все позиции. — Покровский опять отчаянно замотал головой на сидящих в углу. — И потом, согласитесь наконец: и в беспределе должны быть пределы. Правительство объявило, что до конца года держит курс шесть рублей за доллар. Ну объявило же! — умоляюще напомнил он. — Естественно, мы это заложили в график и, соответственно, заключали договоры. Все дальнейшее просто антинаучно. Этого нельзя было просчитать! Да обратитесь к любому мало-мальски грамотному экономисту, он подтвердит.
   — Консультируешь! — хихикнул Второв. — Опять консультируешь. А вот деньжата стибрить не забыл!
   — Я снял свои деньги. Или, по-твоему, если твой банк горит, так все с ним гореть должны?
   — А! — выдавил вскрик из Второва. — Вот оно! Ах ты, погань!
   Глаза его выкатились из орбит, руки забегали по крышке стола. Нащупав массивный прибор, он запустил им в посеревшего Покровского. Пролетев в полуметре, прибор разнес стекло в шкафу у противоположной стены.
   — Опомнись, — пролепетал Покровский.
   В кабинет на звон вбежали охранники в сопровождении азартно глядящего Чугунова.
   — Схватить падлу! — потребовал Второв. — За волосы, за ноги по лестнице и выкинуть из банка. И чтоб на виду у всех! Соберите персонал и — вдоль лестницы.
   — Да вы в самом деле-то! При подчиненных — истерика. Надо взять себя в руки. — Покровский с видом укротителя вблизи хищника сделал было шаг вперед, но тотчас повернулся и сам бросился в спасительные объятия растерянных охранников — рука Второва уже металась по столу в поисках следующего снаряда.
   — Дикий барин! Может, еще и пороть станешь? — крикнул Покровский, но осекся, испугавшись, видно, как бы идея не пришлась по вкусу.
   — Не будет тебе жизни, паскуда, пока не разорю вовсе! За волосы и — сквозь строй! — напомнил Второв в закрывающуюся дверь. Он тяжело опустился.
   Из приемной доносились крики вырывающегося Покровского.
   — А ты говоришь, — почему-то произнес Второв через некоторое время. — «Свои деньги», — передразнил он. — Два с лишним миллиона из них он как раз на этих сделках, что банк разорили, и заработал. Во я вам сдамся! — Второв рубанул по локтю. — Рано хороните. Выплыву! И банк вытащу! А ты что скажешь, Алексей Павлович? Иль тоже мысленно банк потопил?
   — Все как всегда. Крысы бегут. Но старая команда на палубе. Рулите, шеф, — к полному удовольствию, Второва отреагировал Забелин. — Я понимаю, что не до того. Но буквально коротко по институту. — Стремясь не упустить минуту расположения, он вытащил из папки приготовленные документы. — Тут на подпись протокол о порядке управления институтом, что мы с вами по телефону согласовали. Кроме того, мы кратенький бизнес-план накидали — считаем, в первый год финансирование тем полностью обеспечим за счет аренды. Через полгода начнем продавать технологии. ТЭО есть. Так что через годик и кредит банку будет возвращаться. И прибыль, глядишь, пойдет.
   Максим подтолкнул его локтем, и он умолк. Начало фразы Второв, погруженный еще в предыдущий разговор, похоже, и не услышал. Лишь к концу лицо его оживилось изумлением.
   — Какой годик? Ты о чем вообще-то?
   — Ну, ты помнишь, о чем мы договаривались. Чтобы взять в руки информационные технологии.
   — Да ты! — Второв поперхнулся. — У меня банк разваливается. Банк! Вот что спасать я должен. Знаешь ли, сколь здесь труда моего? Денег моих зарыто? А ты мне — с играми этими! Да я сейчас все, что можно, распродавать буду. Душу за лишний день жизни для банка заложу! Вот! — Он выхватил из пачки лист, подбежал к гостевому столику и впечатал его перед сидящими. — Здесь наши долги по форвардам. Если не закрою — все! А вот это видишь?
   Второв отчеркнул пальцем.
   — Пятнадцать миллионов АИСТу. Ровно за неделю до дефолта назаключали, паскуды! Ну ладно с иностранцами! Но с этим! Уж он-то все знает, морда жидовская. Ужом по Белому дому ползает. Раз заключает по семнадцать рублей, так неспроста… Так нет, все подписали, суки. Собственная прибыль глаза застила. Cтратеги хреновы. В общем, встречался я вчера в аэропорту с Онлиевским. Договорились, слава богу. Хоть здесь пробоину закроем. Короче, акции переоформляйте на АИСТа.
   И, предвидя реакцию строптивого своего подчиненного, добавил настойчиво:
   — И то удача, что шестью миллионами, считай, пятнашку отбили.
   — Погоди! — теперь и опешивший поначалу Забелин отошел. — При чем тут… Мы не под АИСТа сделку паковали. Разве забыл о стратегической задаче — информационные технологии доводить и через них подниматься? — Говоря, он косился на сжавшегося недобро Максима.
   — Не ко времени разговоры, Алексей Павлович!
   — Не ко времени?! — вышел из-под управления и Флоровский. — А когда же оно у вас наступит, время это вожделенное? Десять лет науку, как девку по панели, таскает кто ни попадя. Все заплатить обещают. А она-то, бедолажка, и вовсе вся изошла. Осталось два-три живых сперматозоида, так мы и их теперь!
   — Это кто такой речистый? — с холодным интересом уточнил Второв. — Не возьму в банк! — отказался он от прежнего предложения.
   — Как бы самому на панели не оказаться.
   — Заткнись, — пробормотал Забелин. — С ним так нельзя.
   И другим, увещевательным тоном обратился к насупившемуся вновь Второву:
   — Но, Владимир Викторович! Мы-то с тобой знаем, что такое АИСТ. Да ему на все, что карман его не набивает, глубоко наплевать. Через неделю выбросит институт на улицу, наразмещает какие-нибудь интим-шопы и будет стричь аренду. Получается, чтобы сегодня спастись, мы завтрашнее вырываем. Но ты-то не АИСТ! Вспомни, для чего вообще банк затевали! Ведь какая мощь там собрана! Один академик чего стоит.
   — Академики! — слово оказалось некстати. Пребывавший в некотором затупении Второв встрепенулся. — Вот они в работе. — Он ткнул в злосчастную дверь, через которую выволокли перед тем злополучного профессора. — И я для них должен дело жизни губить!
   Он поднялся, отошел за барьер внушительного стола, встал за ним, заставляя тем подняться и посетителей.
   — Словом! Завтра же переоформляйте акции. После этого получите свои полтора миллиона. Выполнять!
 
   В предбаннике они наткнулись на Керзона.
   — Все знаю, — опередил он встрепенувшегося Забелина. — Но не союзник я тебе. В этом я с Второвым един — банк спасать надо. И тут уже все средства, как понимаешь… А если не понимаешь… — Он многозначительно помолчал. — А металлургия, авиация, кондитерка, наконец? Сколь вложено. И на торги. Все на торги, — горько произнес он.
   Именно Керзон много лет пробивал и лелеял то, что теперь было гордостью банка, — могучий кондитерский холдинг. И завтра начинались первые переговоры о его продаже.
   — Вот ведь как обернулось, — и не прощаясь он вошел во второвский кабинет, как в добрые старые времена, без доклада.
 
   Едва выйдя из банка, они натолкнулись на подошедших к двери двух гогочущих, раскрасневшихся, неестественно оживленных мужчин, в которых Забелин узнал нового начальника юруправления Кичуя и Женю Снежко. С ним он не сталкивался с того, мартовского совещания. За эти несколько месяцев Женя полностью освоился среди высшего менеджмента новой волны, обрел доверие Второва и недавно, по рекомендации Баландина, был назначен на должность вице-президента.
   При виде Забелина Кичуй сконфузился и, быстренько кивнув, юркнул в дверь. Снежко же, хоть и смущенный, широко развел руки.
   — Держу пари. Сейчас скажет: «Твою мать! Кого я вижу?» — быстренько «забил» Максим.
   — Алексей Павлович! Дорогой! Вот не чаял. Последний, самый ходовой в банке анекдот слышали? Разговаривают голова и задница. Голова спрашивает: «Ну почему так? За мной ухаживают, моют. Я все время на чистых подушках, в холе — и несмотря на это, вся в морщинах, облезлая. А ты на чем только не елозишь — и все такая же гладкая да белая». — «А ты делай как я — сри на все»! Ну как? — Не дожидаясь реакции собеседника, Снежко радостно захохотал.
   — Похоже, на злобу дня? Хорошо рассказываешь. Видно, что от души, — и Забелин, не церемонясь, отодвинул с дороги бывшего подчиненного — раньше пьянок среди рабочего дня в банке не было.
   Выйдя из здания, он оглянулся:
   — Недолго музыка играла…
   — М-да, подставили дружки твои, по полной программе подставили. Чего ж дедам теперь скажем? — Максим удрученно замотал головой: — А Мельгунова кондрашка хватит.
   — Пошли-ка, Макс, подлечимся, — стоять под закрепленным на стене гордым банковским знаком было невыносимо, — в Зеленом доме зеленым змием.

Глава 11
Академики

   — Юрий Игнатьевич, извините, но там… — по тому, что пожилая секретарша, выучка которой была отполирована десятилетиями, ворвалась без стука в кабинет, стало понятно, что произошло нечто чрезвычайное.
   — Что у вас еще, Аглая Витальевна? — нарочито сухо поторопил Мельгунов. — Вы уж половину воздуха в этом помещении в себя заглотили.
   — Сюда сейчас… Там, в лифте, Онлиевский. С охраны позвонили. Ну, тот самый!
   — Вот как? И кто ж его пропустил?
   — Говорят, сами это… пропустились.
   В приемной хлопнула дверь, обозначились нарастающие голоса, и вслед за тем в раскрытую дверь вошел человек, в котором трудно было не признать примелькавшегося на телеэкранах олигарха.
   — К сожалению, без звонка. Но проезжал мимо. Не мог не засвидетельствовать. Да и присмотреться, не откладывая, знаете, интересно… Вы свободны, — не прерывая дыхания, кивнул он застывшей секретарше.
   — Юрий Игнатьевич? — оправившаяся от оторопи Аглая демонстративно повернулась к вошедшему спиной. И лишь дождавшись подтверждающего кивка директора, неспешно пошла из кабинета, заставив загораживавшего дорогу Онлиевского посторониться. Дверь закрылась.
   — Хорошо выдрессирована. Одобряю. Вы позволите?.. Чего-то замотался, ноги не держат. — Онлиевский уселся в кресле. Присмотрелся к стоящему по-прежнему возле стола человеку. — Да, я не представился…
   — Считайте, представились. Чему обязан?
   — Очень хотел познакомиться. Да вы б без церемоний, дорогой академик. Присаживайтесь.
   — Спасибо, постою. — Мельгунов плотнее оперся костяшками пальцев о стол. Лицо его приобрело фирменное каменно-неприязненное выражение. — Боюсь показаться невежливым.
   — Ну как угодно. — Онлиевский неохотно выбрался из кресла, подошел к обратной стороне стола. — Можем и с политесом. Вообще-то как проще хотел — ввел в обычай по возможности все новые поглощения сам осматривать. Да и познакомиться с такой масштабной фигурой — это, знаете, даже лестно. Опять же договориться об условиях дружбы нашей тоже лучше сразу. Чтобы, знаете, без недоразумений. Я надеюсь, десяток процентов вам достаточно будет? Ну, пару из них распределите среди своей ученой камарильи.
   Он присмотрелся к хозяину, который под маской холодности тщетно пытался спрятать нарастающее непонимание.
   — Вообще-то предлагаю больше из уважения к вашему имени. Но в конце концов, и у вас есть право на торг. Сколько тогда, по-вашему, вы стоите? Ну, дорогой академик, не смущайтесь, я понимаю, вы человек от науки, но это рынок. Давайте сделаем ставки и побежали вместе. Мы ведь теперь обречены быть вместе.
   — Вы, собственно, почему хамите в чужом доме? — прошелестело навстречу.
   — Я хамлю?! — искренне изумился Онлиевский.
   — Поимейте в виду, я вам не «дорогой», к тому же стар с вами наперегонки бегать. Я руководитель этого института, куда вы ворвались. И впредь, если вам заблагорассудится делать какие-то предложения о покупке, — я так понял, вы с этим здесь, — извольте вести себя менее бесцеремонно. Хотя вынужден вас избавить от лишних хлопот — институт не продается. И за сим, как говорится, честь имею.
   Теперь настал черед поразиться Онлиевскому.
   — Не понял. Почему это я должен еще раз покупать то, что уже купил? Ну, Юрий Иванович…
   — Игнатьевич. А впрочем…
   — Виноват. Я понимаю, что мой визит несколько ошеломителен. Вы, наверное, ориентировались на Второва. Но поверьте, я не меньше его умею отблагодарить своих людей. Так стоит ли терять время, когда все так чудно срослось и осталось обсудить только… технологию. Какую сумму вы позаимствовали на скупку акций?
   — Это, простите, наше внутреннее дело.
   — Да нет, теперь вы меня простите, — с видом человека, которому надоело попусту терять время, потребовал Онлиевский. — Потому что это сугубо НАШЕ дело. Мое и немножко ваше. Я так понял, что Второв до настоящего времени не известил вас, что принадлежавший «Светочу» контрольный пакет института сегодня переоформляется на мою структуру. Тогда, боюсь, я слегка опередил события. Завтра-послезавтра после завершения всех формальностей я подошлю своих людей. И вы уже все тогда с ними обсуждайте.
   — Вы чрезвычайно опередили события, — отчеканил Мельгунов, вместе с тем начиная подозревать, что за путаными словами нежданного визитера скрывается какой-то непонятный для него смысл. — Для начала — акции института покупались на деньги, к «Светочу» отношения не имеющие. Так что, боюсь, у вас скверные информаторы.
   — Это проблемно, академик. Не станет же в самом деле Второв продавать мне то, чем не владеет.
   — Повторяю, ни «Светоч», ни кто другой из вашей братии к институту не будет допущен на пушечный, как говорят, выстрел.
   — Трудный вы, оказывается, человек, Юрий Иванович. Знаете, пожалуй, я вам десяти процентов не дам. До такой степени не владеть обстановкой. Честь имею.
   — Надеюсь как раз, что ни вас, ни ваших людей я не буду иметь чести…
   — Ну полно, в самом деле, кочевряжиться-то, — оборвал рассерженный Онлиевский. — Вижу, что люди вашего склада по-хорошему не понимают. Нравится вам это или нет, но честь такую вам стерпеть придется. Потому что институтец ваш — отныне мой. Так-то, дорогой!
   — Ступайте-ка вон! — гневно потребовал Мельгунов. — Не знаю, что вы там задумали, но имейте в виду, жульничества ваши здесь не пройдут. Мельгунова весь мир знает. И если что — общественность подниму.
   — Вот это называется напугать ежа. Да что общественность! Окститесь — кому сейчас до чего дело есть? — снисходительно остановил разволновавшегося старика Онлиевский. — Ладно, не переживайте так. Дадим вам что-нибудь. И лабораторию какую-нибудь оставим. Паяйте себе.
   — Ну, прощайте. — Он удивленно мотнул головой. — А вот кого я, похоже, точно недооценил, так это Забелина, — как разыграл партию мужик. Вот кто подлинно академик! — И Онлиевский вышел, за ним хлопнула дверь приемной.
   «Забелин?!» — Лицо Мельгунова покрылось потом, вытянутые в струнку губы задрожали. Весь предыдущий, казавшийся нелепицей разговор разом выстроился в логическую цепочку.
   Он нажал на кнопку, ищущим движением нащупал и придвинул под себя кресло.
   — Вызывали? — Вбежавшая секретарша в тревоге всматривалась в директора института: за последний год дважды приходилось вызывать неотложку.
   — Где?! Флоровский где?
   — Максим Юрьевич, он с утра куда-то… Может, Власова знает, она в приемной… Юрий Игнатьевич, вам плохо.
   — Власову сюда.
   Наталья, перепуганная, как и все, неожиданным визитом и через открытую дверь прислушивавшаяся к голосам в кабинете, вбежала тотчас. Вбежала и обмерла.
   — Флоровский — в «Светоч» уехал?
   — Юрий Игнатьевич!
   — Он к Забелину поехал?!
   — Да, но… Это не то, что вы думаете.
   — Стало быть, вот оно что. Ступайте вон. Хочу побыть один.
   — Юрий Игнатьевич, мы как раз собирались объясниться, — вскинулась было Наталья, но потерянно замолчала: сквозь растопыренные пальцы за ней наблюдали страдающие, все понявшие глаза.
 
   Подвальчик был заполнен чуть на треть — после кризиса контингент резко схлынул.
   — Алексей Павлович! — подбежала с неловкой улыбкой метрдотель. — Не ждали.
   — Вижу! — кивнул Забелин — «персональная» его кабинка была занята, и на стене выделялось свежее пятно от сорванной таблички.
   — Сейчас по соседству накроем.
   — Да мы как-нибудь бочком у стоечки, — гордо отказался Максим. — Реактивные вы наши.
   — По двести коньяку напузырь, — обратился он к бармену.
   — Ну, чин-чин? За несбывшиеся надежды.
   И с меланхолической этой ноты сорвался:
   — Но почему судьба такая несчастливая? Всякий раз, как доброе дело сделать норовлю, тотчас в дерьме оказываюсь. Зарекался уже. И вот опять. Думал, альма-матер, наука — святое дело.