Она не знала, любила хозяина или нет. Иногда ей хотелось облизать его, не всего, конечно, — такую необъятную массу за неделю не обиходишь, так хоть руку, хотя бы кисть, два пальца пошлифовать наждачным своим язычком. Иногда ей хотелось потереться головой о щетину его подбородка или об ногу, и желание это было столь внезапно, что ласка могла достаться стене в прихожей, ножке кресла или телефонной трубке.
   Кошка так часто забывала о своей лени и вальяжности, что становилась похожей на собаку, к тому же, эта ее манера сопровождать хозяина по квартире, куда бы он ни направился — чисто собачья. Она брилась с ним и мыла посуду, сидя на подлокотнике придвинутого к раковине кресла, чистила ботинки, только пылесосить не любила и не раз пыталась запустить когти в рычащее чудовище, но чаще ударялась в бегство.
   Она сделала несколько попыток справиться со своей паникой, и ей удавалось оставаться невозмутимой — до известных пределов, когда вдруг в ее тонком организме срывалась какая-то пружинка, и она предавалась бегу очертя голову, куда глаза глядят по вертикальной стене, по ковру до потолка и по шкафам.
   Нет, до собаки ей все же далеко. Она вовсе не глядит человеку в глаза и не виляет хвостом в знак преданности, но ее удивленная мордашка, ее серые выпуклые глазки полны таинственной жизни.
   И хозяина она любит не как собака, но уважает, а взамен получает уважение к своим занятиям. Едва проснувшись на рассвете, она начинает играть теннисным шариком. Он как бы вырывается из крючков-когтей, бежит по полу и прячется в тапочке, затаивается там, но, улучив момент, вырывается, бежит, оказывается в когтях, вновь как бы вырывается, чтобы найти спасение в тапочке.
   Наигравшись, кошка прыгает на телевизор, где ваза с цветами, осторожно пьет из нее. Наверное, там особая вода. То ли от облучения, то ли от корешков водных растений. Хозяйка тем временем ест сало, сидя перед телевизором. Киса ошивается рядом, благодарно съедает парочку хлебных шариков из нежных пальчиков, затем приносит с кухни рыбу, забирается на диван и ест. На замечание хозяйки переносит рыбу с дивана на стол и, привстав на стуле, продолжает трапезу.
   Телевизор кошка осмысленно смотрела лишь раз в жизни, подбегала к экрану, когда там показывали воробья, в полуметре от стеклянной плоскости поняла обман и навсегда утратила интерес к этой заразе.
   Засуетились во дворе голуби, топчутся на жести окна, задевают стекла крыльями. Кошка замирает, прыгает с телевизора на пол, крадется к окну, и вот уже взлетела на подоконник. Каждая ее жилочка изготовилась к решающему прыжку, когти насторожены, как рыболовные крючки, недаром они называются кошками.
   Еще мгновение, и черная живая пружина распрямится, и станет сизарь добычей. Вот-вот. Сейчас. Секундочку. Но ситуация плывет и уходит из-под контроля. Стекло мешает, как ни крути. Жаль. Так хотелось о нем забыть.
   Вообще— то можно не обращать внимание на эту мелочь. Добыча тоже не важна. С голоду пока не умираем, минтая вдоволь. Но процесс! Азарт, знаете ли! Люди тоже фотоохоту придумали.
   Проводив хозяина на работу, кошка спит с чувством исполненного долга, скучает, снова спит. И вот просыпается, стремглав бежит на шаги встречать. Сидит у двери, пока он подымается на пятый этаж, а когда дверь приоткрывается, выглядывает из нее и жалобно пищит, жалуясь на тщету жизни. А если хозяин не погладит ее и не поговорит с ней, может в досаде куснуть его за щиколотку.
   Любит кошка те часы, когда вся семья в сборе, тогда и кусок рыбы, завалявшийся за креслом, доест за компанию, если все за стол сели. Подкрепившись, занимает наблюдательный пункт на стуле: привстав на задних лапах, цепляется передними в его спинку и походит на черного монаха за кафедрой. Надо только стул развернуть спинкой к столу.
   Стоит хозяину сесть в кресло, располагается на его коленях, обнимает лапами за шею и дышит в лицо рыбным перегарцем. Конечно же, пора ее погладить, она не будет долго ждать, и может через мгновение не обласканная скользнуть на пол и носиться по квартире, сломя голову. Забегает на кресло, едва не свалив, прыгает на телевизор, карабкается на когтях по ковру до потолка и выстреливает собой оттуда, приземляясь на диван. Мелкое мохнатое хулиганство переполняет ее.
   Остановить в эти минуты кошку невозможно, разве что переключить внимание, например, зашуршав фольгой. Она несется на звук без надежды увидеть мышку, просто из благодарности, что с ней играют. В этом добром бескорыстном намерении она подозревает всех и вся, в конце концов, ей удается вовлечь в игру даже настенный календарь с тигриной мордой. Прыгая с кресла, она всякий раз запускает когти в это морду, календарь послушно падает, пока не размочаливается вконец, сделан он не из обычной бумаги, а из какой-то довольно прочной вискозы и выдерживает нападки кошки весь год Тигра.
   Вот так она хотела поиграть с бурундуком прошлой осенью, когда ей было два месяца от роду. Хозяин собирал бруснику, а кошка подкрадывалась к каждой травинке, когда, наконец, заметила маленького зверька, подходила к нему с особым тщанием, а он убежал и наблюдал за ее стараниями с вершинки лиственницы.
   Кошка бежала за хозяином, как по ниточке, высунув по-собачьи язычок, перескакивала с камня на камень, форсировала ручей, попадая лапкой в воду, даже не отряхивалась, не лопалась от брезгливости. В морскую лужицу, образовавшуюся после отлива, как-то сунулась, отпрянула, вода была неправильная. Зато удивился хозяин, не совсем понимая это черное, как из суеверия, существо.
   Строго говоря, настоящим хозяином был двенадцатилетний мальчик, принесший крохотного котенка из спортивной секции. Другой мальчик раздавал там котят с одним условием — в надежные руки. Мальчик захотел стать таким человеком с надежными руками. Но это только половина картины. Предыдущей зимой мальчик жил в большом городе у бабушки, а она служила в цирке и водила внука с собой, чтобы познакомить со зверями и людьми. Всю ту зиму работал в этом цирке Юрий Куклачев — главный кошатник страны.
   Мальчик с двух лет дрессировал муравьев и мух, потом аквариумных рыбок. Про кошку он понял сразу, что ее дрессировать не надо. Ее надо любить и не обижать, и тогда с ней не заскучаешь. Она прекрасно ловит теннисный шарик, как футбольный вратарь, растопыривая лапы, подпрыгивает на метр, а то и больше. А если проголодается, запрыгивает на холодильник «Юрюзань» — ждет за это кусочек рыбы. Куклачевские кошки такое не показывают.
   Однажды, сидя ванной комнате, кошка стала играть задвижкой и закрылась, добавив людям хлопот, но ничуть не испугавшись. В другой раз она принялась играть ниткой, не обращая внимания на иголку, в которую была вдета. И проглотила ее. Хорошо хоть, изо рта торчал небольшой нитяной кончик, иголку удалось вынуть из желудка.
   Два раза кошка убегала на прогулке и обморозила свои черные ушки, на них выросла белая окантовка. Кошка была недотрогой и не обзавелась котятами. После того, как ей пришлось на сопке спасаться бегством от дурной овчарки, взлетев на вершинку небольшой лиственницы и, лишившись части хвоста, она стала пугливой, не опасаясь хозяина, пугалась его руки.
   Однажды она ушла от хозяев во время вылазки на природу и не вернулась. Целый месяц приходили люди к тому месту, откуда она шмыгнула в кусты, звали, оставляли пищу, и без толку.
   Кошку вспоминают, и довольно часто. Особенно когда на телеэкране появляется артистка Гурченко. На эту фамилию — «Гурррченко» — она всегда отзывалась долгим «мурр».
   Куклачев часто выступает по телевизору, и мальчик объясняет отцу, как зовут каждую из его кошек. А та кошка осталась безымянной. Наверное, потому и не отзывалась она на зов искавших ее людей.
   Можно и так сказать: нам всем суждено без вести пропасть безымянными.

РЫБАЛКА В МАГАДАНЕ

   Что может быть лучше рыбалки в августе? Разве что рыбалка в июле и сентябре. Встаете чуть свет и отправляетесь на бухту Гертнера. Если вы не уверены, что рыба уже проснулась, захватите будильник. А если вы буддист, то буддильник.
   Лучше всего ловить в прилив. Волна прибывает, сверкает на солнце брусникой, серебром и гжелью. (Вариант: зорька ранняя — как пиранья), волна набегает и, спасаясь от нее, надо перетаскивать вещи выше по склону.
   По отливу тоже не засидишься, а иначе крючок может остаться на суше, и рыбе придется ползти к нему по камням по-пластунски. Во время полного отлива море уходит совсем, и, кажется, не вернется. Вернется, как миленькое, куда оно денется!
   Вернется и рыба. Самое удивительное и приятное — за ней вовсе не нужно бежать, плыть или гоняться на автомобиле. По сути дела она ловится посредством самообслуживания, становится жертвой собственного темперамента, любопытства, смелости и пищевого возбуждения.
   Как понятно мне, рожденному под созвездием Рыбы, как часто оказываюсь я на крючке! Я и сейчас на крючке. Он вонзился мне в самое сердце. Это называется любимая женщина. Она превратила меня в живца. Хорошо хоть, не в мертвеца. Я волочусь за ней по жизни с грузилом тоски, тяжесть такая, что плющит. Дорогая, а как же тогда взаимность? Я боюсь о ней подумать. Неужто и я буду вонзать в тебя жгучее железо? У меня крючок-заглотыш, и ты за него заплотишь. То есть заплатишь, конечно же.
   Может быть, вначале испытать его на себе? До свидания, друг мой, до вонзенья! Я перехватываю крючок — как инициативу — двумя пальцами. Скрюченными. За что ни тронь, везде крючки — буквы молитвы, обращенной к тебе на языке слепоглухонемой страсти.
   Много крючков — колючая проволока. Или вязальная машина. Нельзя прожить, ничего не цепляя. Мысли тоже цепляются друг за друга, приходят неожиданные ассоциации. Например. Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Гора рождаем мышь. Кто тогда дети гор? Гор-Черномырдин?
   А дети моря? После долгого душевного созерцания находишь свое родство с плоской, как шутка, камбалой, бледно-зеленой навагой, созвучной отваге, морским ершом, которого так и хочется в угоду моде назвать коктейлем. Кем я вижу себя? Думаю, не потянул бы и на пескаря, а ведь есть акулы. Мне никогда до них не дорасти. Да, я люблю рыбу. Но больше красную икру. Однажды приснилось, что я на ней женился.
   Но жена у меня уже есть. Она тоже любит рыбу. Хочу, говорит, чтобы ты сам поймал селедку, засолил и приготовил под шубой. А иначе сына не рожу. Я так переполошился. Говорю, может быть, пока без шубы, есть же дубленка. Сам ты, говорит, тройной тулупчик. И вообще за такую несообразительность гони огурец. Ну, с этим проще, поскольку в Магадане самый лучший огурец — корюшка. А то ведь эти тепличные огурцы пахнут травой.
   Рыбка занимает особое место не только в меню беременных, но и тяжело больных. Один ослабленный магаданец попросил товарища, уезжавшего на рыбалку, забросить и за него удочку. Товарищ вернулся, а рыбы не привез. Ничего, мол, приличного не клевало, а камбала — она же такая уродина косая — сглазить может. Тебе в твоем положении золотая рыбка нужна.
   Крючок не имел бы такой силы, если бы не леска, натянутая, как телеграфный провод. Точка, точка, тире — подсекай!
   Выделить сигналы рыбьего телеграфа трудно из-за накладывающегося волнения моря. Нужен чувствительный приемник. Если у вас есть рана, прикрепите к ней леску, предварительно ее посолив, а если есть больной зуб, то еще лучше — привяжите к нему!
   Леску лучше всего брать капроновую, она прочнее, можно акулу поймать. Говорят, есть здесь небольшие акулы-зубатки. Я сам видел их, правда, консервированных в банках.
   Метров сто пятьдесят лески для начала хватит. Остатки можно будет использовать в домашнем хозяйстве. В плане, так сказать, конверсии. Натяните леску в ванной комнате, и можно сушить белье. Все крючки в этом случае с лески следует снять.
   Одно из главных свойств лески — запутываться. Стоит на минуту отвлечься, и у вас надежно связаны ноги. Пытаясь распутаться, дергаете леску, и проходящий мимо мужчина падет, как подстреленный.
   Вы распутываете ему ноги, распутываете свои и продолжаете ловлю. До той поры, пока леска не превратится в так называемую бороду. Из «бороды» выходит отличная мочалка для мытья посуды, которую вы перепачкаете жареной рыбой.
   Соответственно леске выбирается и крючок, о котором я уже говорил. Но я повторяю для особо сообразительных: чем меньше он, тем меньше потребуется наживки. Некоторые считают, что на маленький крючок ловятся только мелкие рыбины. Вовсе не обязательно. И на крупный крючок цепляется всякая мелочь пузатая, норовя зацепится хвостом. Слишком мелкий крючок тоже не рекомендуется: рыбы близоруки, а очки из всех живых существ носят только мартышки, да и то на хвосте. Есть, правда, очковая змея, кусачая — уу!
   Решающее значение имеет наживка. Это то самое, ради чего собственно и идет на контакт с человеком обитатель моря. Наживка — вот в чем может проявить свою индивидуальность рыбак. В первой половине августа по приливу лучше всего применять мясо. Вполне сгодится говядина. Отделите ее от костей и нарежьте небольшими ленточками величиной со спичку. Отходы не выбрасывайте: жена сготовит к вашему возвращению суп и котлеты.
   Мышей нужно ловить на бесплатный сыр, а соболя — на рыбу. Нас часто ловят на червячка, которого мы хотим заморить, а также на червячка сомнения и тщеславия.
   Если вы забыли наживку дома или ее съест ваш кот, ловите на пустой крючок, беспрерывно им шевеля, чтобы смотрелся как живой. Как наши живые деньги в рублевом эквиваленте. А коту, в качестве наказания не давайте ни одной рыбки из улова. Как говорится, ни в кота минтай.
   Можно достать приманку на месте. На берегу, у кромки прибоя всегда находятся влажные большие камни. Если сдвинуть один из них с места, обнаружишь разбегающихся во все стороны существ, похожих на мысли человека, проснувшегося от испуга. Насаживайте козявок на крючок и забрасывайте в набежавшую волну.
   Остро пахнет йодом, хлористым кальцием и натрием, перекисью водорода. Вода, рыжеватая у берега, в полукилометре и до самого горизонта сверкает прозрачной синевой. Там, в глубине, резвятся огромные, как телеграфные столбы, рыбы, беззаботные кальмары, подобно мошкаре, снуют рачки, величаво покачиваются водорослевые леса. Поднимись ветер, разыграйся шторм, они — морские гады и звери, рыбы и козявки, уйдут на глубину и отсидятся до лучших времен. А кто-то и на грунт ляжет. Земные бури и тревоги обходят их стороной, у них своих хватает.
   Солнце в августе встает достаточно рано. Земля, не успевая остыть за ночь, нагревается вновь. Между морем и сушей устанавливается температурное равновесие. Ветра нет, ему не из чего появляться. В Магадане до обеда праздник безветрия. Вы, конечно, используете призрачную возможность загореть. Несколько комаров прилетает с соседней сопки. Один из них задумчиво сидит на вашем плече. Он несколько раз вяло трогает хоботком кожу, и вам не хочется его сгонять. А у него никакого аппетита.
   Самое время выпить бутылку пива, которое необходимо купить заранее. Чтобы не нагревалось, бутылки следует класть в один из ручейков. Пиво магаданское можно охлаждать и в море. Только нужно следить, чтобы бутылки не утащили крабы, они большие охотники до магаданского пива. Если же случайно унесет волной одну-две, не беда. Приятно будет найти их, когда обнажится дно.
   Пиво нужно пить мелкими глотками, глядя в даль, за горизонт. Это хорошо успокаивает нервную систему. Не забывайте при этом прислушиваться к позывным капронового телеграфа.
   Солнце наполняет своими лучами все, что способен охватить взгляд, заглушает посторонние звуки. В ушах позванивает, как при подъеме на большую высоту, или, как при погружении на глубину.
   Точка— тире, тире! Сердце екает, словно леска привязана к аорте. В ваших руках большая серая камбала. Она открывает рот и говорит:
   — Так вот ты где! Я тебя в Нагаево искала, на Гадле, на Нюкле и здесь весь берег объехала, таксиста еле уговорила.
   Вы оглядываетесь. Рядом с вами женщина. Лицо ее очень знакомо. Она держит в руках что-то большое и тяжелое, обмотанное полотенцем. Пирог с рыбой. Вы разрезаете румяную корочку, оттуда выскакивает рыба и говорит: «Спасибо». Она прыгает по камням с резвостью кошки и уносится в море. А поболтать? Вы забрасываете ей вослед удочку, и сразу по леске передается резкий пронзительный сигнал: «Тр-р-р-р!»
   Да— да, это будильник. Сегодня воскресенье, и можно отправиться на рыбалку. Хорошо бы подняться пораньше. Кто рано встает, тому Бог «Тойоту» дает.

МАМА

   Мальчик мой родился, чадушко мое, будто солнышко в груди зажглось, осветило всю мою жизнь от начала до конца, все, что было и что будет. До года с ним сидела, а потом, куда деваться, пошли вдвоем в ясельки, работать. Сама при деле, и ребенок присмотрен. Живи, радуйся! Отец бросил, так что теперь, не переживем, что ли! Мы такие вырастем, что лучше всех, и папке нос утрем, и бабке, ни разу никто не посидел ни часа.
   Так вот нянечкой устроилась, хотя специальность у меня совсем другая. Ради ребеночка что ни сделаешь! Платят не много, зато не болеет. Накормлен и по мамке не скучает. Он такой крохотный, прозрачный, смотреть на него, аж ком в горле. С утра сердце так и разрывается, не случится ли что к вечеру.
   Я вообще— то маляр, а пошла няней. И хорошо, хотя зарплата, конечно, не та. Но иной раз частным образом квартиру кому-нибудь сделаешь, и концы с концами сведешь. С мальчиком на работу ходила. Вы его развлекайте, а я потолок белить.
   Директорша в нас души не чает. Своего маляра иметь — это же везение. Школьная директриса подкатывается, мол, только нам отдавайте. Мальчик способный, мы его в отличники выведем, в медалисты. А что, разве плохое предлагают? Да хоть с пяти лет! Больно уж им передо мной хочется отличиться. Веду в школу, устраиваюсь техничкой. У них драки все на первом этаже. А я тут как тут. Синяк под глазом поставят — не беда, а вот голову проломить не дам. Самим головушка нужна. Учится хорошо, память есть, светлая. Без того пятерки, а помещения белить начну — души в нем не чают. На золотую медаль тянут. А разве плохо! На олимпиаде победил раз-другой, глядишь, за год два класса прошел.
   Из института приходил ректор, парня только нам. В свои руки. Куда деваться, отдала. А что — медалист, неплохой, мягко говоря, парень. Блондин. 199 рост. Его не обижай, и он не тронет. Разряд имеется по драке. Такими не бросаются. Золотой парень, без бахвальства говорю. Шахматы освоил, а задачки по физике решает с улыбкой, будто ему карамельку под язык кладут.
   Взяли меня лаборанткой, живу, не тужу, чай пью. У лаборанта такая работа, что за десятерых можно, как Паша Ангелина, ворочать. Ну, иногда ремонтом займусь, класс побелю, как бы играючи. Зато сын рядом. На втором курсе с ним в стройотряд ездила. Строили клуб, да потом под коровник переоборудовали. Многие, конечно, и кисти в руках не держали. А над моим подтрунивали, мол, слабо мать превзойти. Ну, что ж, намек понятен, пришлось ночь прихватывать. Неплохо получилось, мягко говоря. Грамоту сыну дали, и меня не обидели. Благодарность объявили.
   А тут ему в армии служить приспичило. Добровольцем. Лет маловато, а это же не война. Лейтенант из части приезжал, как водится. Познакомились. Говорю, маляры вам не нужны? В крайнем случае, окопы рыть. Я вам танки под цвет местности перекрашу. Вы мне только три каски выдайте. Одну на голову, а две спереди. А где наши руки не нужны? Короче говоря, решила вместе с сыном ехать. Приняли меня на время его службы. Стала рабочая армии. Живем с сыном, конечно, порознь. Он в казарме, а мне комнатенку дали. Зато как увольнительная, он дома. Бронежилет ему связала из титановой проволоки.
   Что люди, то и я. Я мать, вы меня поймите. Отслужит, думаю, женится, дети пойдут. Не теперь, пусть подрастет, в кости окрепнет. Я тогда опять в садик устроюсь с ясельной группой. Там меня давно на примете держат.
   Все бы ничего, да занятия по боевой подготовке начались. В атаку они ходят. А я рядом, пригнусь, чтобы лейтенант не видел и вперед. Гранаты научилась кидать, куда с добром! Да и стреляю тоже. Главное, глаза не зажмуривать, а пуля, она, как баба, тоже дура, она летит, куда ей деться! Дзот условного противника все ближе. И такие оттуда кинжальные огни вылетают, жуть. Сынок мой подползает, гранату одну, вторую, а тот все палит. Аж сердце заходится от страха. Чую тогда, спиной чую, сейчас встанет во весь рост и на амбразуру кинется. Азартный он, заводной. Ну, я тогда как вскочу, как заору и собой его прикрываю. И тут как полоснет!
   Ну, и просыпаюсь в крике среди ночи! В больничной серой рубашке. С большим животом, вялая. Господи! Это же мне рожать приспело! Все только начинается! А я уж думала, отмучилась. Маленький мой, ты уж поосторожней, не спеши! Мама тебя любит. Мы с тобой сегодня, может быть, увидимся! Познакомимся, мой хороший! Не бойся, малыш, мама с тобой! До встречи!
   Ну, где вы там! Доктор! Кажется, нам пора!

НАТЕРПЕЛСЯ

   Вы говорите, борьба за социалистическую культуру обслуживания. Правильно. Только надо тактику выработать. Они нас, к примеру, фруктово-овощной пересортицей завалили. А мы — не брать!
   У них прилавки ломятся от стеариновой австралийской баранины. Не брать!
   Месяц— то можно выдержать? Особенно если в конце квартала, чтобы ощутимее для них, толстокожих, было. Самим помучиться, но и их зацепить, чтобы неповадно было. На хлебе ведь можно продержаться, а? Братцы!
   Что, хлеб черствый? Не брать! Тем, что на антресолях запасено, не пропитаемся, что ли? У меня, к примеру, банка брусники восемь лет стоит и сухарей мешок. Тушенки две банки с полгода завалялись. Можно перекантоваться. Зиганшин, вон, сапоги и гармошку с друзьями съел. Кто не велит брать пример с героев? Кооперативную тушенку, кстати, не брать, категорически. А я говорю не брать! И колбасу по четырнадцать рублей, которая еще недавно, когда стоила восемь, казалась дорогой. И особенно в конце месяца не брать. Нечего желудок ублажать. Надо больше заниматься искусством, гулять на свежем воздухе, в кино, в конце концов, ходить, на концерт хорового пения. А если там нахамят, не поддаваться, сохранять крейсерское спокойствие.
   В ресторан не пойдем, если нагрубят. И если приемщица в ателье не улыбается, как Мона Лиза, ей не видать нашего пиджака. Пусть самоокупаются, как хотят. У таксиста дикция неважная — не поедем. Пусть уроки в драмкружке берет. Быть или не быть, отчего люди не летают и все такое. Кушать подано.
   Станция электричество отключила после обеда, и холодильник потек. А мы вообще при свечах будем мороженого минтая кушать. Строганина. А электричество это они пусть как масло на хлеб намазывают. Их за недорасход вон как премии лишают. Выговоры с занесением. Убедил? Давайте хором по слогам: «Кли-ент все-гда прав! В условиях хозрасчета!»
 
   Эпилог. Прошло каких-нибудь полтора десятка лет. То, что все стыдливо именовали всяческим хозрасчетом, социализмом с человеческим лицом, осталось в недалеком, но невозвратным прошлом. Теперь это называется прямо — капитализм. Страх и ужас.
   Но и кайф! Если вдруг у меня завелись, хотя бы от сырости, денежки, я иду к продавцу. Я беру килограмм морковки. Мне предъявляют каждый корнеплод во весь рост, как в приемной комиссии отряда космонавтов. Я отмечаю все подробности телосложения моркови, ее, так сказать, органолептику. Вроде бы нормальной толщины и длины. Вес и цвет меня устраивает. Вам как их уложить — вверх или вниз головой. Вот здесь царапина, замените. А ну-ка я другие очки надену! Стоп! Извините, я это покупать не буду. Передумал. Ну и что, что в пакет уложили, деньги-то мои. Пойду-ка колбасу попробую. Я изверг, не спорю, но так натерпелся в своей жизни от продавцов, еще на одну жизнь хватит!
   Да много ли мне надо! Десяток картофелин, отборных, чтобы без порчи и грибка, хлеба свежайшего. Селедку. Ее тоже пробовать дают. Продавцы передо мной стоят, как на параде, во фрунт, молча поедают глазами. Хотя они изначально все и не продавцы вовсе, учительницы бывшие, инженерши. У них аура другая, обаяние и терпение. Мне не по себе от их эмоциональной открытости, но правда чувств привлекает, посильнее «Фауста» Гете. Они неотразимо улыбаются, искушая стать рядом и тоже торговать морковкой или салом, колбасой, быть может. Но это первый порыв. Вряд ли у меня получится. Почему? Знаю себя, трезво оцениваю. А другим этого знать не надо. Подсказываю намеком, комплекс неудачника замучил.
   И еще мне нравится один веселый человек, который почти каждый день на этом базаре играет поет под гармошку. Будто бы за подаяние. Инструмент звучит с такой болью, с такой душу рвущей силой, будто в последний раз, перед тем, как исчезнуть в желудке Зиганшина. А голос у поющего до того звонкий, открытый, даже неловко, что так публично всю душу наружу распахивает. Не бережется, не боится, что вслед за оживлением, качнутся его эмоциональные качели, и наступит на душе неоглядный мрак, который не развеешь, поскольку ничем, нет нужного материала для этого — радости, которая не может ни от чего, от сырости появиться.
   И вспоминается из раннего детства, как в поезде слепой да безногий вот также пели. Только под гармошку. Никаким артистам, даже народным и лауреатам, не говоря уже о современных пупсах-попсах, до них никогда не дотянуться. Слушаешь, и горло перехватывает петлей, слезы стоят, как жидкие кристаллы. И так хочется встать рядом и тоже побираться, побираться, скорбя об ушедших людях и временах, непутевой нашей, наперекосячной жизни.
   Только петь я совсем не умею. Тем более, аккомпанировать. А ведь гнала мать в музыкальную школу, в класс баяна, взашей буквально, не слушал, вот и кусай локотки.