Дарт-Торнтон Сесилия. Леди Печалей

   — А я даже больше, чем слышал, — раздался мужской голос. Севран Шоу собственной персоной поднимался по тропинке. — Я видел и разговаривал с певицей из вашего сна. — На лицах присутствующих отразилось удивление. — Приветствую вас, леди Рохейн, леди Джорджиана и все остальные!
   Сняв шляпу, Шоу галантно поклонился.
   — Здравствуйте, мистер Шоу. Вы говорите, что видели русалку? — спросила Рохейн.
   — Да, миледи. Должен сказать, прошло много времени с тех пор, как русалка последний раз появлялась около Висячего Грота. Это было как раз перед тем ужасным штормом, когда пропал мой отец.
   — Ой! — воскликнула Джорджиана. — Только не повторяйте слова русалки, сэр. Я слышала, это приносит беду тем, кто передает их из морского мира в наш.
   Шоу повернулся к ней.
   — Не стоит обо мне беспокоиться, потому что я теперь хозяин этой морской жительницы.
   И Севран рассказал, как накануне встал на рассвете, потому что не сомкнул ночью глаз, не важно по какой причине, и отправился на берег, чтобы полюбоваться рассветом. Он спустился к Висячему Гроту, известному всякими странными происшествиями, случавшимися в этом месте. Пока молодой человек стоял там, со стороны ближайших скал раздалось странное мелодичное пение. Шоу пошел на голос и увидел певицу, девушку с длинными золотисто-зелеными волосами, спадающими на белоснежные плечи. Несмотря на то, что ему пришлось много путешествовать, русалку он видел в первый раз в жизни.
   Парень осторожно направился к скале, прячась в тени, но как только он приблизился, девушка обернулась. Севран схватил ее, и песня превратилась в крик ужаса. Русалка с невероятной силой попыталась утащить его на дно, но Шоу удалось прижать ее к скале. Она продолжала бороться, но в конце концов, обессилив, успокоилась. Парень смотрел на нее и думал, что ничего более красивого и дикого ему в жизни не приходилось видеть.
   — Человек, что ты хочешь от меня? — спросила русалка нежным голосом, но таким странным, что от него в жилах стыла кровь.
   — Три желания, — ответил он, зная, что обычно этого у них просят.
   — Что же вы пожелали? — выдохнула Джорджиана.
   — Первое, я пожелал, чтобы ни я, ни мои друзья никогда не погибли в море, как это случилось с отцом. Потом, чтобы во всех делах мне сопутствовал успех, а третье желание — мое личное, и рассказать о нем я мог только русалке.
   Ни у кого не возникло сомнений, что это было за желание.
   — И что ответила русалка? — пробормотала Джорджиана.
   — «Иди и владей», — был ее ответ. Я ослабил хватку, а она, подняв руки, нырнула в море.
   Джорджиана замолчала после того, а когда все стали подниматься в гору, Шоу предложил ей руку, и она приняла ее.
   Впервые за двенадцать лет кто-то увидел русалку, и каждый островитянин знал, что это значит.
   Приближался ужасный шторм.
 
   После полудня Рохейн отправилась в деревню. Над рыночной площадью на севере висело зеленое пятно, похожее на большой синяк, расплывающийся по небу. Порывы сильного ветра, словно хозяйка щеткой, сметали все со столов. Островитяне спешили сделать покупки, чтобы вернуться домой и заколотить досками окна. Уже все знали, что мистер Шоу видел русалку. Заметив Элисейд и ее дочь в рыночной толпе, Рохейн направилась к ним. Либан срывала гвоздики, растущие в трещинах каменных стен, и плела из них венок.
   — Почему вы не спешите домой? — спросила Рохейн. — Все говорят, что приближается шторм.
   Элисейд посмотрела на небо.
   — Приближается, но Либан сказала, что он будет здесь не раньше ночи.
   Пока они разговаривали, ветер принес странную песню. Она, казалось, доносилась откуда-то с моря.
   — Что это? — воскликнула Рохейн.
   Элисейд молчала, но мелодия вдруг раздалась вновь, на этот раз ее пела Либан.
   — Это моя песня, — ответила зеленоглазая девочка с венком из гвоздик в волосах. — Кто-то зовет меня. Шторм придет ночью.
   Элисейд вдруг заволновалась.
   — Замолчи, Либан!
   Пожилая женщина с длинным лицом, стоявшая рядом, повернулась и почти бегом бросилась прочь.
   — О господи! Это Минна Скейлз, и она слышала, что сказала Либан, — горестно воскликнула Элисейд. — Эта несносная старуха все расскажет людям, которые боятся морган. Не знаю, что теперь будет.
   С тех пор как Рохейн приехала на Тамханию, налетали шанги, но с очень слабым серебряным перезвоном, и быстро уходили. Настоящий шторм надвигался впервые. По всем признакам буря обещала быть необыкновенно сильной. Она должна была принести на остров огромные волны. Напряжение, копившееся очень долго, намеревалось вырваться наружу с дикой яростью и беспощадностью.
   Шторм быстро приближался, и Рохейн чувствовала, что за ним стоят магические силы.
 
   Когда на остров опустилась темнота, в доме задребезжали стекла и посуда. Великолепно украшенные флакончики с нюхательными солями и ароматическими шариками упали на стол. В комнате стоял их смешанный, раздражающий запах. Кто-то в спешке поставил их рядом, не учитывая приближение шторма, возможно, Молли, торопившаяся по своим делам. Теперь бутылочки катались по столу, эмаль ударялась о металл, дерево о керамику, золото о кость.
   Поздно вечером застучали по черепице, загудели в трубах первые предвестники шторма. Томас Эрсилдоун, Роланд Авенель и ученик Барда Тоби громко играли для молодого принца, Рохейн и герцогини Эллис Роксбург, но как они ни прибавляли звук, то же самое делал шторм, пока природа не взяла над музыкантами верх. Тогда они отложили волынку, барабан и трубу и перешли в маленький салон, где теперь вместе со всеми прислушивались к завываниям ветра.
   При очередном мощном раскате грома здание содрогнулось. От рыцарских доспехов вдруг отлетела перчатка с крагами, испугав присутствующих. Словно таинственная сила говорила:
   Смотрите! Я бросаю вам вызов. Примите его, если посмеете!
   Стало ясно, что шторм достиг острова.
   — Если я отправлюсь в постель, то все равно не смогу спать при этой какофонии, — преувеличенно беззаботно сказал Бард. — Лучше побуду здесь, пока не утихнет буря. Тоби, вина, и побольше!
   — Что касается меня, я отправлюсь наверх и лягу спать, — сказала герцогиня, зевая. — Не вижу причин отказываться от сна.
   Когда Рохейн взглянула на нее в следующий раз, Эллис дремала, откинувшись на подушки.
   Авенель сидел, глубоко задумавшись.
   Рохейн и принц Эдвард тоже остались с Эрсилдоуном. Принц играл с пустой чашкой, а Рохейн смотрела в окно на буйство природы. Бард компенсировал серьезность своих компаньонов тем, что один за другим опустошал кубки с вином, то и дело окликая Тоби, чтобы тот наполнил следующий. Из всей компании он был единственным, кто развлекал их громогласными рассказами.
   Салон, в котором они проводили время, был великолепен. Его красоту освещало множество свечей. Занавеси из тяжелого голубого бархата и ламбрекены украшала золотая тесьма. Высокие окна делились на небольшие фрагменты, у каждого из которых были свои ставни.
   Рохейн и Эдвард смотрели на деревню, погруженную во тьму. Освещенные окна походили на россыпь квадратных звезд. Гавань внизу, омываемая ночным мраком и бушующим штормом, казалась нереальной. Темнота скрыла все признаки маяка, одиноко стоящего на высокой скале. Там смотритель, совершенно один, нес вахту, компанию ему составляли только почтовые голуби.
   Шторм нанес еще один мощный удар. Молнии осветили бело-голубые очертания маяка и на доли секунды пространство бушующего моря недалеко от рифов. Там было что-то необычное. Рохейн пыталась разглядеть в подзорную трубу бледный силуэт на фоне высоких волн, пока труба не выпала из дрожащих пальцев. Эдвард тут же подхватил ее.
   — Что там такое?
   Он приставил окуляр к глазу.
   — Корабль! — прошептал он. — И в беде, по-моему. Очень близко от рифов. Но что это за корабль? Подзорная труба не дает возможности рассмотреть опознавательные знаки.
   На сей раз Бард оставил свой кубок и посмотрел в окно во вторую подзорную трубу.
   — Почему не горит маяк? — воскликнул он возмущенно. — Сейчас капитан корабля должен послать почтового голубя. — С мрачным видом он бросил трубу. — Но какая птица сможет долететь в такой шторм? А без света корабль разобьется на части.
   Выйдя из задумчивости, к ним присоединился Роланд Авенель.
   — Сумасшествие, — сказал он, нахмурившись. — Никакие корабли не должны были приходить в это время. Откуда он взялся?
   — Какое это имеет значение? Люди могут погибнуть! — воскликнул Бард. — Уверен, смотритель маяка знает это и видит корабль, потому что башня маяка смотрит в открытое море, но почему-то не зажигает свет.
   — Разве у него ледяное сердце? — воскликнула Рохейн, меряя шагами комнату и стиснув руки.
   — Он подчиняется приказам, — заметил Авенель.
   — Ему надо отправить сообщение, — сказал Бард, неловко качнувшись в сторону принца. — Вы должны отдать приказ зажечь маяк.
   Эдвард ответил:
   — Когда к острову подходит незнакомый корабль, на приказе зажечь огонь должна быть королевская печать. Кольцо с этой печатью сейчас находится далеко.
   — Конечно, оно на руке вашего отца, — сказала Рохейн. — Но разве у вас, Эдвард, не похожее кольцо?
   — Нет, оно совсем другое.
   — Тогда, — решил Бард, — смотритель маяка должен послушаться устного приказа! Мне кажется, я слышу, как из мрака кричат от ужаса тонущие моряки. Мы должны спешить!
   — Это безумие! — закричал Авенель.
   Проснулась герцогиня Эллис.
   — Что случилось? — спросила она испуганно и подбежала к окну.
   — Эрсилдоун настаивает, чтобы принц отдал приказ зажечь маяк, хотя нам запрещено делать это, — сердито объяснил Авенель.
   Принц тихо проговорил:
   — Дорогой сэр Томас, я думаю, в такую ночь маяк не должен гореть без особого приказа.
   Бард недоверчиво уставился на него.
   — Я правильно вас понял? Ваше высочество позволит этим людям утонуть?
   — Возможно, это трюк нежити.
   — Эдвард, как вы можете говорить такое? — Рохейн дрожала от негодования. — Но это может и не быть трюком. Вы согласны возложить на свою совесть такой груз? Или на нашу?
   Лицо принца напряглось.
   — Леди, когда горит маяк, открывается проход через защитный магический заслон, который покрывает Тамханию, словно купол. Если его открыть, сюда могут проникнуть любые злобные силы.
   Бард продолжал настаивать:
   — Проход будет открыт только на одно короткое мгновение! Как только корабль будет в безопасности, его тут же закроют. Где ваше сострадание, молодой человек? Прошу вас поехать со мной на маяк и отдать приказ. Смотритель маяка не может ослушаться приказа наследника престола.
   — Я поеду вместе с вами, — заявила Рохейн.
   — Избавь меня, господи, от упрямых девиц! — пробормотал Бард, покачнувшись, но быстро восстановил равновесие, опершись на стол.
   Лицо молодого принца выражало замешательство и страх.
   — Леди Тарренис, погода слишком плохая, — сказал он, взяв Рохейн за руку. — Разве вы не видите, что сэр Томас сегодня вечером очень много выпил. Как все Барды, он слишком впечатлительный человек и действует по велению сердца, а вино усилило это качество. Если бы он был трезвым, то не стал бы со мной спорить, потому что очень хорошо знает правила острова. Пожалуйста, не настаивайте на своем. Нельзя в такую бурю выходить из дома.
   Четырнадцатилетний Эдвард ростом был выше Рохейн и смотрел сверху вниз.
   — Вы не хотите пойти со мной на маяк? — спросила девушка. Выражение его лица смягчилось. Судорожно вздохнув, юноша протянул ей обе руки ладонями вверх, словно сдаваясь.
   — Я пойду с вами.
   — Безумие! — пробормотал Авенель.
   — Прошу тебя, подумай дважды, мальчик! — предостерегла юношу Эллис.
   — Я принял решение, — ответил тот, и герцогиня не смогла возразить наследному принцу.
 
   Каменная дорога начиналась от северного конца деревни. Минуя прибрежную полосу, она огибала гавань, а потом серпантином карабкалась на скалу, заканчиваясь возле маяка. Семеро всадников сквозь штормовой ветер и ливень пробирались вперед. Темнота была хоть глаз выколи и лишь изредка освещалась вспышками молний.
   Последний отрезок пути всадники проехали галопом. Земля сотрясалась от мощных ударов шторма. Только каменная стена со стороны моря спасала их от риска быть сброшенными в пропасть. Вспышки молний освещали попавший в беду корабль. Его корпус раскололся, как огромная яичная скорлупа. В перерывах между раскатами грома и завываниями ветра до ушей всадников доносились крики людей. Корабль повис на острых рифах и теперь медленно сползал в пучину.
   — Мы опоздали! — воскликнул Эрсилдоун.
   Едва эти слова сорвались с его языка, как тонущее судно дало сильный крен. Последней смертоносной волной корабль был смыт со скалы и стал медленно погружаться в море.
   Башня маяка, казалось, висела в воздухе в конце дороги. Над воротами, ведущими во внутренний двор, можно было прочесть руну, полустертую непогодой и временем.
 
   Здесь, в Башне Могущества, Ты, забредший сюда, Сохрани горящий огонь.
 
   Передав поводья конюхам, всадники бросились к двери маяка. Открыв ее, ступили на длинную винтовую лестницу. Ступеньки вели их все выше и выше. На самом верху оказалась круглая комната смотрителя.
   Годы оставили глубокие морщины на бледном лице старика. Поверх серой куртки до самого пояса свисала борода. Из-под широкой шляпы до середины спины спадали седые волосы. Глаза походили на два бесцветных прозрачных кристалла. Смотритель маяка оказался Ледяным.
   — Добро пожаловать, ваше высочество, — раздался сквозь грохот голос. — Добро пожаловать, леди и джентльмены.
   — Корабль! — закричал принц, бросаясь к погашенному маяку на платформе в центре комнаты.
   Юноша выглянул в зарешеченное окно.
   — Он уже затонул, — сказал смотритель. — А теперь появился еще один.
   — Вы погубили один корабль, а теперь говорите, что и другой ждет та же участь, мастер Груллсбодр? — сердито прорычал Бард.
   Второй корабль был меньше, чем его брат. На снастях горели фонари. В их свете были видны мечущиеся фигуры с распущенными волосами, в длинных платьях. Доносились крики.
   Бард выругался.
   — На борту женщины!
   — И все-таки… — пробормотал Эдвард, но тут же замолчал.
   — Нет сообщений. Нет команды, — бесстрастно возразил смотритель маяка.
   — Будьте осторожны! — закричала Эллис. — Мне это не нравится. Капитан должен был поднять опознавательные знаки. Где они? Я их не вижу!
   — Посмотрите, ветер рвет паруса в клочья! Как могут сохраниться опознавательные знаки? — крикнул в ответ Эрсилдоун. — Их давно унесло в море!
   Они спорили до тех пор, пока Бард не заревел во всю глотку:
   — Пока мы тут ссоримся, второй корабль тоже налетит на скалы. Мастер Груллсбодр, немедленно зажгите маяк!
   Пожилой смотритель покачал головой.
   — Маяк не должен зажигаться без специального сообщения.
   — Рохейн, я обращаюсь к вам!
   Бард изо всех сил ударил кулаком по платформе.
   — Я думаю так же, как и вы, Томас. Сэр?
   Она повернулась к принцу.
   — Не знаю! — закричал принц сквозь грохот, отчаянно борясь с нерешительностью. — Груллсбодр прав, и все-таки, если эти моряки смертные и могут утонуть, нас будет мучить совесть до конца жизни. Ведь они вот-вот разобьются…
   Герцогиня Эллис схватила его за рукав.
   — Сэр, — проговорила она. — Мы не должны нарушать порядок. Этот закон обеспечивал безопасность поколений островитян. Я приехала сюда, чтобы остановить вас, если смогу. Нынешней ночью маяк не должен зажигаться.
   — Я с вами полностью согласен, — сказал Авенель.
   — Но вы понимаете, что два корабля попали в беду! — воскликнула Рохейн. — Мы должны спасти хотя бы последний. Надо без промедления послать лодки, чтобы вытащить из воды оставшихся в живых.
   — Ни одна лодка не сможет удержаться на поверхности в такой шторм, — возразил Авенель.
   На втором корабле погасли фонари. Теперь они видели только призрачный силуэт, поднимающийся и опускающийся на огромных волнах. Это был уже не корабль, а груда изорванных парусов и разбитого дерева, все глубже погружающаяся в море.
   Эдвард дотронулся до рукава Рохейн, его глаза были полны слез.
   — Простите меня.
   Девушка кивнула, но не могла вымолвить ни слова.
   — Мне плохо, — проговорил Бард. — Плохо оттого, что я стою здесь и позволяю всему этому случиться, оттого, что мы все боимся, что это может оказаться трюком нежити. Если даже это обман, что из того? Разве у нас нет Люти, который может разрушить магические заклятия? Разве нет сильных людей и лошадей, чтобы отыскать и уничтожить нечисть, хитростью пробравшуюся сюда?
   — Твоей головой управляет сердце, Томас, — заметила Эллис.
   — А разве это не нормальное состояние, в котором и должен жить смертный, прислушиваясь к тому, что говорит ему сердце? — мягко ответил он. — Утонули, все утонули, и теперь трупы этих отважных, прекрасных людей море будет выбрасывать на берег еще много дней. Немой упрек, еще труднее переносимый оттого, что он немой.
   От мощного порыва ветра в окнах задребезжали стекла. По ним, словно слезы, стекали соленые капли. В комнате было холодно и тягостно. Рохейн продрогла до костей. Завывания ветра бормотали что-то, а присутствующим на маяке нечего было сказать друг другу.
   — Пошли отсюда, — мрачно сказал Авенель.
   Рохейн бросила последний взгляд на бушующее море.
   Потом, решительно повернувшись, взяла свечу, покрытую каплями застывшего воска, и подошла к платформе, на которой размещался маяк.
   — Смотритель, открой дверцу! — громко скомандовала она. — Я зажгу его сама, если вы не хотите.
   Эдвард, занявший ее место около окна, посмотрел вниз.
   — Выполняй, смотритель! — резко бросил он.
   — Тебе приказывает будущий король! — прикрикнул на Груллсбодра Бард.
   Старик открыл дверцу. Рохейн просунула внутрь руку.
   Фитиль, окруженный полированными зеркалами, вспыхнул. Где-то заработала машина. Силдроновые двигатели заставили фонарь вращаться. Холодный луч проник в окно, осветил непроглядный мрак ночи, торчащие, как ножи, рифы, а потом пропал в необъятных просторах моря.
   Рохейн увидела еще одно судно — совсем маленькое, выглядевшее не больше носового платка.
   Но оно уже было в проходе. Под светом маяка, в безопасных водах. На борту его находилось три спасенных человека. Молодая мать стояла у руля, а двое крошечных детей держались за ее юбку.
   Бард и сенешаль бросились вниз по лестнице, окликая конюхов, чтобы успеть встретить несчастных, когда те войдут в гавань.
   Лодка с тремя пассажирами пристала к берегу под лучом маяка. Люди, находившиеся наверху, могли четко видеть их лица — мужественное, трагическое лицо матери и двух очаровательных детишек, широко раскинувших руки в стороны, чтобы восстановить равновесие. Но что это? Их руки приобрели странный вид, они стали вытягиваться. Дети росли!
   Их мать тоже росла и менялась. Та, что только что держала руль, уже ничего не могла больше держать, потому что у нее не было рук, только два ужасных крыла, словно два обуглившихся веера ночи.
   Три существа расправили черные перья, а потом три пары раскаленных углей над огромными клювами прожгли мрак. Одна за другой, выпустив когти, птицы поднялись в воздух.
   Легко набрав высоту, три отвратительных чудовища из ночных кошмаров, рассекая воздух мощными крыльями, отправились прочь от темной гавани к самому высокому месту Тамхании, к вершине горы.
 
   Потом из-за облаков в ужасе выплыла луна, осветив землю. На противоположной стороне от маяка показался ребенок. Это была Либан, приемная дочь Элисейд. Она бежала, веселая и свободная, как океан. Девочка не боялась жутких птиц, потому что не была смертной. Она бежала по берегу и смеялась. Длинные светлые пряди волос трепал штормовой ветер. Ее преследовало несколько человек, один из которых хромал, но им не удавалось поймать малышку. Опять раздалась странная песня под шум разбивающихся о скалы волн. Мужчины в страхе остановились на проселочной дороге.
   Из башни маяка можно было услышать пение Либан, бегущей вдоль рифов, а потом большая волна накрыла скалы и с рокотом откатилась назад в море.
   Либан ушла вместе с ней.
 
   С появлением луны буря успокоилась, переместившись на юго-восток. Ветер стих. Установился полный штиль. Как обычно, над гаванью и побережьем появились первые клочья тумана. Хотя еще не наступил рассвет, все жители острова высыпали на улицу. То тут, то там мелькал свет фонаря.
   Непогода принесла много разрушений.
   Больше того, выяснилось, что под прикрытием шторма некоторые из суеверных островитян во главе с Джоном Скейлзом и его женой решили устроить самосуд и отправились за девочкой, которую приютила Элисейд Гроувз. Услышав об этом, староста деревни решил предотвратить несчастье. Вместе с несколькими законопослушными гражданами он отправился верхом к Южному мысу, чтобы остановить Скейлза.
   Кое-кто из островитян рассказал, что видел, как над деревней пролетели три темные тени. Они были похожи на огромных птиц или стрелы и двигались в сторону вершины горы. Но поскольку островитян больше волновали насущные дела, на эти рассказы никто не обратил внимания.
 
   Семеро всадников отправились назад по извилистой дороге к деревне, в сторону рыночной площади. Над головами плыла полная луна, украшенная завитками облаков. Старую деревенскую площадь заливало ее холодное, равнодушное сияние.
   — Мне нужно найти Элисейд, — сказала угрюмо Рохейн. — Она должна быть здесь, в деревне.
   Лошадь танцевала под ней, как будто чувствовала, что хозяйка нервничает. Холод, от которого ноги, казалось, были скованы цепями, вызывал ужасные ощущения. Он был вязкий и липкий, отнимал силы и придавал ногтям и губам синеватый оттенок, но Рохейн не могла думать больше ни о чем, кроме ужасных птиц и ребенка, унесенного морем.
   — Не очень разумно оставаться здесь, — сказала герцогиня Эллис, успокаивающе похлопывая свою лошадь. — Нам следует вернуться в дом и согреться.
   — Не надо меня разубеждать.
   К ним подбежал человек.
   — Милорды и миледи, — сказал он. — Жена старосты деревни приглашает вас к себе согреться и немного выпить.
   Он поклонился и побежал прочь.
   Неожиданно девушка увидела около себя Элисейд. Ее глаза казались черными от беспокойства.
   — Вы не видели Либан, миледи? — спросила она.
   Тон у нее был мрачный, не оставляющий места для надежды.
   — Элисейд, — ответила Рохейн, спешившись, — ребенок вернулся в море. Пошли с нами в дом старосты. Там поговорим.
 
   В доме слуги принесли гостям вино. Вишневые поленья, горевшие в камине, распространяли по комнате приятное тепло и аромат, но Рохейн не замечала этого, чувствуя себя заледеневшим осколком, неспособным что-либо ощущать. Когда она закрывала глаза, три призрачных силуэта пролетали вновь и вновь.
   Эдвард описал Элисейд все, что они видели из башни маяка.
   — Мы слышали, что Либан поет, когда она бежала вдоль скал, — закончил он. — А потом мощная волна накрыла девочку, и больше мы ее не видели.
   Элисейд пробормотала:
   — Еще один ребенок потерян. Но все равно спасибо вам за новости, — продолжала она через силу. — Я переживаю не из-за нее, а скорее из-за себя самой. Девочка вернулась в свой мир. Это должно было когда-нибудь случиться. Ведь она не была моим ребенком. Либан не могла остаться здесь, так же как и Рона недавно воссоединилась со своим народом. Эти две были рождены не для земли. Но я никогда не удерживала девочку насильно, она была вольна уйти когда захочет. Пришло время, и ее позвали.
   — Те, кто преследовал ребенка, будут наказаны, — воскликнул Эрсилдоун, хлопнув себя рукой по бедру.
   — Что касается черных птиц, — заметил Эдвард. — Девочка не может быть с ними как-то связана?
   — Нет, сэр, — ответила Элисейд. — В этом я уверена. Такие существа не могут иметь ничего общего ни с морганами, ни с другими представителями морских жителей.
   — Вы не знаете, что они предвещают?
   — Я видела их, странных черных птиц, летящих к горе, но мне неизвестно, откуда они прилетели и какие у них цели. Не знаю, что они предвещают, однако, боюсь, ничего хорошего после этой ночи ждать не приходится.
   Огонь в камине вспыхнул, где-то прокричал петух. Наступил рассвет. Горизонт окрасился в бледно-розовый цвет. Рохейн сказала:
   — Элисейд Треновин, я наконец поняла, почему ваше лицо показалось мне знакомым. На стеклянной горе в Римане девочка с вашим лицом пальчиком открывала замок, чтобы освободить семь заколдованных грачей. А в Долине Роз в Эльдарайне вас ждет красивый мужчина и горюет уже много лет. Не заставляйте его ждать слишком долго.
   Элисейд задрожала, глаза ее вспыхнули. Она подняла свою шаль и посмотрела на Рохейн широко открытыми глазами, как будто никогда ее раньше не видела.
   — Я слышу вас.
   Ни сказав больше ни слова, женщина вышла из дома и направилась к гавани.
 
   Никаких обломков, тел или других принадлежностей затонувших кораблей так и не появилось у берега. Это доказывало, что все три судна были фантомами. Возможно, сейчас они плывут глубоко под водой среди водорослей и обитателей морского мира, а фосфоресцирующие фонари освещают бездонные глубины.