Дарт-Торнтон Сесилия. Леди Печалей

   Как будто эта красавица сказала что-то необыкновенно остроумное, ее окружение разразилось громким гоготом. В Башне так было не принято. С глазами, полными слез, Дайанелла добавила:
   — Вы любите плавать, леди Рохейн? — что вызвало еще более сильный приступ веселья.
   Рохейн покраснела.
   — Я ничего не знаю о плавании на кораблях, — ответила она.
   — Ну конечно, нет, дорогая. Ваше время посвящено гораздо более интересным вещам. Вы поете?
   — Нет.
   — Возможно, леди Рохейн играет на каких-нибудь музыкальных инструментах? — вмешалась леди в шляпе в виде рога с морскими раковинами и длинными нитями жемчуга, и с пропущенными через отверстие в верхней части шляпы волосами, спадающими оттуда волнами.
   — Нет, я ни на чем не играю.
   — Тогда, наверное, танцуете? Можно предположить, что вы прекрасно танцуете! Нам бы очень хотелось на это посмотреть, — заметила леди, которую называли Калприсией, поддержав подруг.
   Ее тонкое лицо обрамляла шляпа в виде колокола, искусно украшенная черными кружевами и вуалью.
   — Мне жаль вас разочаровывать…
   — Да перестаньте! Не надо скромничать! Не прячьте от нас ваши таланты. Мы только хотим вас немножко приободрить, — сказал Петушиный Гребешок.
   — Я могу только аплодировать талантам других.
   — Да ну! Что же на этих островах делают в свободное время? — воскликнула Дайанелла. — Трудно себе представить!
   — А прически у вас все такие носят? — спросила Калприсия. — Очень интригующий стиль. Так просто, и в то же время…
   — … просто! — невинно повторила Дайанелла к всеобщему удовольствию друзей.
   Рохейн почувствовала, что убедительная, как ей казалось, история рассыпается, будто песок. Что делать? Принять оскорбление со строгой вежливостью или попытаться участвовать в их игре?
   — Конечно, вы находите нас законченными негодяями, — заметила Дайанелла. — И, без сомнения, считаете безнравственными! Что привело рафинированную леди Рохейн Тарренис в нашу среду?
   — У меня дела с герцогом Роксбургом.
   Ее на некоторое время оставили в покое, но это было недолгое затишье.
   Повернувшись к лорду, сидевшему рядом, Дайанелла что-то сказала на «перезвоне».
   Он со смехом ей что-то ответил.
   — Вы должны понимать, что я не владею этим языком, — взволнованно сказала Рохейн. — Почему же вы разговариваете на нем в моем присутствии?
   Едва успев произнести эти слова, она уже поняла, что совершила очередной промах. Улыбка Дайанеллы тут же исчезла с лица. Она удивленно подняла брови.
   — Должна заметить, что мы не с вами разговариваем. Мне кажется, леди хотела бы подслушать наши разговоры. Фу! Как это невоспитанно!
   За этими словами последовала очередная фраза на «перезвоне».
   — Дайанелла, ну в самом деле… — не очень искренне запротестовал ее собеседник, потупив взгляд.
   Но в ответ девушка, не обращая внимания на увещевания, продолжала говорить на непонятном для Рохейн языке. Присутствующие в очередной раз разразились смехом. Лорд Персиваль надулся и стал доедать свою рыбу. Рохейн чувствовала себя полностью уничтоженной.
   — Ростбиф! — оповестил распорядитель.
   Прибыло третье блюдо. Вошел специальный человек с ножами в руках, за ним следовали люди, пробующие пищу. Человек с ножами, как жонглер, нарезал мясо на крупные куски, насаживая на большие вилки, а потом острым ножом разделял на тонкие ломтики. Чтобы подготовить последние кусочки, он предварительно подточил нож. Прежде чем мясо предложили присутствующим, его слегка посолили. Придворные сами накладывали себе еду в тарелки из гравированных блюд, которые проносили вдоль столов, добавляя овощи и густо сдабривая мясо соусами и различными подливами. Кое-кто позволял себе использовать личные терки для мускатных орехов, висевшие на поясах: маленькие серебряные коробочки со стальной шершавой поверхностью и крышечками сверху и снизу.
   Сквозь негромкие монотонные разговоры, прерывающиеся звонким, искусственным смехом, вдруг раздался далекий жуткий вой, заставивший гостей вздрогнуть. Потом звук стал еще выше, и уже скорее чувствовался, чем слышался. По полу прошла сильная вибрация, вино стало выплескиваться из бокалов на стол. Маленькие ручные собачки завыли, коты зашипели. За столами раздались изумленные восклицания, а за окнами засверкали слепящие молнии.
   — Это обычный шторм, — уверяли друг друга придворные.
   Нет, это был не обычный шторм!
   Казалось, ярость, до этого момента где-то запертая, выпущена на свободу, угрожая разбить город на куски, а дворец превратить в пыль до самого основания. Ветер завывал на сотни голосов. Можно было расслышать и плач женщин, потерявших любимых, и стоны стариков, страдающих от боли, голоса волков, воющих на луну, пронзительный свист ветра в трубах и рев огромного чудовища в глубинах океана. Знамена и штандарты на башнях замка предусмотрительно опустили из опасения, что буря разорвет их в клочья. С крыш срывало кровлю и разбивало на куски о землю во внутренних дворах. Деревья со стоном клонились к земле, некоторые ломались. Внезапные порывы ветра срывали с них листья и, закрутив в водовороте, уносили прочь.
   В Королевском Обеденном зале слуги задвинули на окнах тяжелые портьеры, но, казалось, никакая ткань, даже самая плотная, не в силах скрыть мощные вспышки молний. Сверкающие копья сыпались с неба одно за другим. Трио музыкантов заиграло громче, стараясь заглушить шум дождя, ветра и грома.
   Пожиратель огня и человек на ходулях тоже старались отвлечь присутствующих от происходящего за окнами. Жонглер искусно подбрасывал в воздух тарелки, мячи и горящие факелы. Он был абсолютно безучастен, пока не уронил что-то себе на ногу и не запрыгал по залу на другой ноге, пронзительно крича. Двор счел это лучшей частью его выступления и зааплодировал.
   Четвертое блюдо представляло собой пару лебедей. Их внесли на серебряном блюде две молодые девушки в костюмах, украшенных перьями. С птиц аккуратно сняли кожу вместе с оперением так, что она осталась неповрежденной, потом их нафаршировали и зажарили.
   Вспомнив девушку-лебедя в доме Маэвы, Рохейн пришла в ужас, прикрыв рот платком, который ей предложила служанка. Потом с необыкновенным облегчением вспомнила, что та девушка относилась к нежити, а значит, ее нельзя убить.
   Служанки, изображающие лебедей, поднесли блюдо к престарелому маркизу и только после этого разрезали птиц на порционные куски.
   Во время этой процедуры Дайанелла и ее друзья демонстративно разговаривали на «перезвоне», время от времени бросая на Рохейн мимолетные взгляды; иногда хихикали, прикрывая рты руками. Рохейн ковырялась в своей тарелке, притворяясь, что ест, но от волнения чувствовала тошноту. Она не могла придумать, что сказать в такой ситуации, и мечтала только о том, чтобы опять оказаться под защитой своей комнаты.
   За пределами дворцовых стен гром катал железный мяч по металлической поверхности неба, а ветер, ухватившись обеими руками за крышу замка, пытался ее сорвать.
   Перед десертом убрали последнюю обеденную посуду, обнажив строгую белизну скатертей. Теперь леди, относящиеся к сливкам общества, наскучившие друг другу, с удовольствием занялись Рохейн и бросали короткие фразы, полные то притворной слащавости, то довольно резкие и язвительные. Дамы с необыкновенной легкостью жонглировали ее чувством собственного достоинства, перекидывая с одного шипа на другой, пока от него не остались одни клочья.
   Прозрачные желе, глянцевые сиропы, гладкие кремы и бланманже, творог с корицей, глазированные пирожные, фруктовые тарталетки заполнили столы. Рохейн представила себе, какое количество жирных тарелок заняло свое место в дворцовых кухнях.
   — Когда нам разрешат уйти? — шепотом спросила девушка у служанки.
   Ее мутило, но не из-за тех картин, которые предлагало воображение.
   — Не раньше, чем маркиз Рано покинет стол.
   — Надеюсь, что он живет в соответствии со своим именем.
   — Вы не хотите нам сказать, о чем шепчетесь со своей служанкой? — спросила леди Эльмаретта.
   — Да, дорогая, скажите нам! — хором откликнулись остальные. Их глаза горели нетерпением еще раз получить возможность поиздеваться над девушкой.
   — Ничего серьезного.
   — Не будьте такой скрытной, — воскликнули они.
   — Фи! — Эльмаретта погрозила ей пальцем с позолоченным ногтем и наставительным тоном заметила: — Вы не должны так поступать. Некрасиво шептаться за столом.
   — Кроме того, дорогая, для ваших друзей все, что вы скажете, очень важно! — жизнерадостно добавила Дайанелла.
   — Ну что ж, — угрюмо согласилась Рохейн. — Я просто рассказала Вивиане, что посоветовала лиса голодным собакам, собирающимся ее съесть.
   — Да? И что же она посоветовала?
   — Чтобы, когда они будут ее есть, самая слабая собака внимательно наблюдала за этим процессом.
   Леди обменялись взглядами.
   — К этому надо отнестись, как к шутке? — спросила Калприсия, — Мне кажется, что она совсем не смешная.
   — Нет, это не смешно, — согласились с ней друзья. — Какое странное высказывание!
   — Вы уверены, дорогая, что не выпили слишком много вина? — заботливо спросила Дайанелла. — А может быть, наоборот, слишком мало. Посмотрите, она едва сделала глоток. Лакей, наполни бокал леди Рохейн.
   Несколько человек угодливо засмеялись.
   Рохейн изо всех сил пыталась держать себя в руках. Если она потеряет терпение, это будет окончательным унижением. Посчитав, что она в очередной раз удачно сострила, Дайанелла потеряла интерес к Рохейн и отвернулась.
   Наконец маркиз, набив свой и без того раздутый живот еще и сладкой пшеничной кашей с корицей, поднялся при помощи слуг и направился к выходу. Слава богу, обед подошел к концу.
   За стенами дворца продолжал бушевать шторм.
 
   Комната с золотыми цветами акации казалась раем.
   — У лордов не такие злые языки, как у леди, — устало пробормотала Рохейн. — Никто из них не сказал ни единого язвительного слова.
   — У лордов свои собственные правила при Дворе, миледи.
   Рохейн поднялась по ступенькам к кровати и улеглась на мягкую перину. Вивиана тихо сказала:
   — Ваша светлость так мало поела. У вас аппетит, как у цыпленка.
   — Ты очень добрая, — заметила Рохейн, — и поддерживала меня, как только могла. Какие странные люди! Но совершенно ясно, что ничего не получилось, и я потерпела фиаско. Теперь уж меня никогда не примут в общество. Я оказалась изгоем, не успев вступить в него.
   Как будто тяжесть всего мира легла ей на плечи. Вивиана помогла хозяйке улечься и пошла обедать с остальными служанками.
 
   Пара нечеловеческих глаз, красных как угольки, прорезала взглядом темноту.
   Пахнуло гнилостным смрадом. По углам раздавался скрежет, шуршание и повизгивание. Какие-то живые существа топали, толкались. Темные силуэты карабкались друг на друга, скатывались со спин, но сзади тут же наплывала другая волна. Они были в огромном количестве везде: под кроватью, в складках портьер, на диване, с мягким тяжелым стуком падали с ламбрекенов. Существа извивались, толкались по углам, карабкались на медные элегантные ножки каминного экрана, скользили по инкрустированной золотом поверхности полированного стола, сидели в вазе с апельсинами, помещенной на серебряный пьедестал, который поддерживали четыре амура.
   Это были крысы, и они пищали.
   Их крадущиеся шаги и скрежет когтей по полу наводили ужас. Когда они подобрались ближе, Рохейн увидела, что у каждой из крыс злорадное лицо одного из придворных. Оборотни ускорили шаг, и сплошной черный поток стал заполнять ступеньки, а потом хлынул на кровать, по вышитому постельному белью, прямо к ее лицу. Мерзкие животные покрыли ее теплыми зловонными телами и острыми как иголки когтями раздирали кожу, потом выели глаза и через пустые глазницы проникли в мозг. В конце концов крысы сожрали ее плоть, а кровь по шелковым подушкам стекала на ковер, похожий на цветущий луг. А от нее остался только череп с пустыми глазницами.
   Закричав, Рохейн проснулась.
   В окна проникал бледный жемчужный свет. Над собой Рохейн видела гроздья акации, поддерживающие балдахин. Она осмотрела комнату. В блюде на столе лежали не апельсины, а груши, гранаты, сливы, яблоки и аметистовый виноград.
   Нет и следа пребывания крыс. Девушка провела рукой по лбу. Ее дыхание с шумом вырывалось из груди, лицо заливал холодный пот.
   В комнату вбежала встревоженная Вивиана.
   — Что случилось, миледи?
   — Ничего страшного. Просто ночной кошмар.
   Вивиана подошла к окнам и отодвинула кружевные занавески. В комнату проник солнечный свет. После шторма небо очистилось.
   Снаружи на зеленом холме около стены сада прогуливались белые павлины, не подозревая о цели своего существования по мнению Королевских поваров. Няни выводили из дворца одетых детей. Они играли с карликовыми лошадками ростом с небольшую собаку. Жители Каэрмелора смотрели на детей сквозь железные решетки ограды, надеясь увидеть кого-нибудь из Королевской семьи. А дети с интересом смотрели на них. Младший сын графа проехал мимо окна в игрушечной карете, которую тянула овца. Он с остервенением хлестал животное кнутом.
   — Чего ты боишься? — спросила вдруг Рохейн.
   — Я не совсем понимаю вас, миледи, — нерешительно проговорила служанка.
   — Я очень боюсь крыс, — объяснила Рохейн. — Страх сильный и абсолютно беспричинный. В конце концов, они всего-навсего маленькие животные, в общем-то безвредные. Крыс едят рыси и лисы. Почему я их так ненавижу — ума не приложу.
   — Мой кузен Руперт не переносит звук рвущейся ткани, — заметила Вивиана.
   — Как странно.
   — А мне кажется, в этом нет ничего странного, миледи. У него был врожденный вывих бедра, поэтому его очень туго бинтовали, чтобы оно выровнялось. При этом отрывали длинные полосы полотна, чтобы использовать их в качестве бинтов, и это служило сигналом к началу его мучений. Он сильный, крепкий мужчина, но страх остался. Моя мама обычно говорит, что у каждого человека должен быть хотя бы один необъяснимый страх, потому что люди так устроены. Я, например, боюсь пауков.
   — Пауков? Но они такие приятные существа, умные, безобидные…
   Вивиана содрогнулась.
   — Даже говорить о них спокойно не могу, миледи. Меня в дрожь бросает.
   — Откуда у нас эти страхи?
   — Не знаю, миледи. Но говорят, что они зарождаются в раннем детстве.
   — Значит, — прошептала Рохейн, — в моем детстве меня сильно напугали крысы.
   Вивиана опять посмотрела в окно.
   — Прошлой ночью был ужасный шторм, правда, миледи? Сейчас он закончился, но ветер все еще сильный, хотя уже перевалило за полдень.
   — За полдень? Я так долго проспала? В общем, я хорошо отдохнула, за исключением последних моментов сна.
   — Это очень хорошо, ваша светлость, что вы проснулись, — сказала Вивиана, — потому что у меня для вас важное известие. Рано утром приходил лакей герцога Роксбурга с запиской, но я не стала вас будить. Герцог уже улетел на Летучем корабле на север и оставил записку, где предупреждает, чтобы вы были готовы покинуть Каэрмелор на закате.
   — Итак, меня уже выгоняют?
   — Нет, миледи, что вы! Вас берут с собой на патрульном корабле в Неприступные горы под командованием Томаса Рифмача, герцога Эрсилдоуна. Я должна буду сопровождать вас в путешествии. — Ее голос зазвенел от волнения. — Миледи, мне никогда раньше не приходилось летать. Это самое замечательное, что когда-нибудь со мной случалось!
   — Я рада за тебя.
   — Ваша светлость, это так чудесно — улететь, пусть на время, от кулаков вдовствующей маркизы.
   Девушка присела в уважительном реверансе.
   — Надолго или нет, — улыбнулась Рохейн, — я не отпущу тебя так просто. Давай собираться.
   — Миледи, вы нуждаетесь в новых нарядах, соответствующих вашему положению, — сказала Вивиана. — Я взяла на себя смелость обратиться к дворцовым портным. И в настоящий момент, пока мы с вами разговариваем, они подгоняют по вашей фигуре несколько готовых платьев в соответствии с размерами, которые я дала им.
   — Ты молодец, леди Предусмотрительность! — с восхищением сказала Рохейн. — Они тебе сказали, сколько это стоит?
   — Конечно, миледи! Цена не такая уж высокая. Я поторговалась с ними немножко, — скромно заметила девушка.
   — Я сейчас же дам тебе денег, чтобы ты рассчиталась с портными.
   Несмотря на волнения и подготовку к путешествию, воспоминания о крысах из сна не покидали Рохейн еще много часов. Она понимала, что это не просто сон, а обрывок какого-то воспоминания.
 
   Фрегат дайнаннцев на большой скорости взмыл в воздух, подгоняемый сильным ветром с запада. Его снасти трещали, корабль то поднимался восходящими воздушными потоками, то опускался нисходящими течениями. Снизу чувствовался приятный аромат мокрых листьев, полет сопровождало многоголосое чириканье птиц. По ту сторону моря сгущающиеся облака пытались скрыть длинные пылающие лучи заходящего зимнего солнца. Паруса в виде морских раковин на несколько мгновений приобрели розовый оттенок, потом стали серыми, когда солнце скрылось за горизонтом. Скоро появятся звезды.
   Вцепившись одной рукой в перекладину, другой придерживая талтри, Рохейн стояла на открытой палубе. Она смотрела сквозь снасти на мигающие огоньки Каэрмелора, разместившегося на горе. Особенно выделялся дворец, темный и массивный с высоты. Среди зубчатых стен возвышались башни замка, среди которых самой высокой была крепость Первого Дома Всадников Бури.
   В темных внутренних дворах и садах Каэрмелора неслышно журчали фонтаны. В дворцовых покоях лорды и леди, спрятавшись от холода, пили перед каминами подогретое вино, слушая игру скрипачей и флейтистов.
   Корабль только что вошел в воздушную струю большой мощности. Порыв сильного ветра сдул с лица Рохейн волосы, и они заструились на его волне. Наверху в туго натянутых небесно-голубых парусах, установленных в нужном порядке и закрепленных на палубе канатами из манильской пеньки, переговаривались между собой аэронавты. На носу судна около колокола стоял наблюдатель, готовый предупредить о приближении любого корабля откуда бы то ни было. Команда на палубе сворачивала кольцами канат, проверяла механизмы и снасти.
   Члены Братства также летели на этом воздушном корабле под руководством капитана Хита, свободно выбранного лидера. Торна среди них не было, и Рохейн боялась спрашивать, чтобы не опорочить его имя, если раскроется обман. Что ей делать? Должна ли она признаться в своей любви? Он опекал ее и Диармида во время путешествия через Эльдарайн, что считал своим долгом, поскольку в его обязанности, как дайнаннского рыцаря, входила защита жителей города. Путешествие закончилось, и его задача выполнена. Нити их жизней сплелись, а потом разделились. Но каждый раз, когда в поле ее зрения попадала высокая фигура, одетая в оливково-зеленую одежду воина, сердце замирало в груди, как будто летающий корабль попадал в воздушную яму. По укрепившейся привычке Рохейн поплотнее затянула завязки талтри.
   Корабль тряхнуло. Вивиана, побледнев, ухватилась за локоть хозяйки.
   — Пойдемте в каюту, миледи. Если корабль подбросит в воздух или ударит о землю, в каюте есть шанс не свалиться за борт.
   Девушка по-крабьи стала продвигаться по палубе, ударилась о стенку и осторожно вернулась назад. Рохейн с удивлением смотрела на служанку. Лично ее удивляло, что продвижение по палубе кому-то кажется трудным.
   Каюта освещалась масляными лампами, подвешенными на крючках, их лучи отплясывали ритмичный танец в такт с раскачивающимся кораблем. Томас Лермонт, которого называли Рифмачом, благороднейший герцог Эрсилдоун, маркиз Кеолнахт, граф Хантли Бэнк, барон Ахдуарт и Королевский Бард Эриса (это только его основные титулы) поскреб рыжую козлиную бородку. Он смотрел на карту вместе с Элфредом, навигатором судна. Свет лампы освещал шелковистые пряди волос Барда, делая их винно-красными на фоне голубого бархатного одеяния. Вокруг его шеи несколько раз была обмотана золотая цепь в виде змеи с сапфировыми глазами — непременный атрибут Барда.
   При первой встрече Рохейн приняла его за Сианада. Она не ожидала увидеть рыжие волосы при Дворе. Человек с аккуратно расчесанной бородкой и щеголеватыми усами не был, конечно, ее потерянным другом, но очень походил на него ростом и фигурой. Черты веснушчатого лица тоже были мужественными, а глаза глубоко посажены под кустистыми бровями. Под многослойной накидкой, свисающей с левого плеча и скрепленной фибулой в виде цитры, виднелся расшитый золотыми крылатыми нотными ключами бархатный костюм. Томас, как все его обычно называли, не задавал Рохейн вопросов по поводу той истории, которую она рассказала Роксбургу. Он был не глуп, в его глазах часто мелькали лукавые искорки. По какой-то причине он заговорил с ней только сейчас.
   Взглянув на пассажирку светлыми глазами, Бард поклонился и поцеловал ей руку.
   — Миледи, через тридцать четыре часа мы будем на месте, если ветер не изменит направление. Нам еще лететь ночь и день. — Он повернулся к ученику, одетому в бардовские цвета — голубой с золотом: — Тоби, настроена лютня из палисандрового дерева?
   — Да, ваше сиятельство, — ответил Тоби, вынимая лютню. Королевский Бард ласково погладил сияющую палисандровую поверхность и провел руками по струнам. Лютня издала мягкий, похожий на перезвон колокольчиков звук.
   — Отлично. — Он положил инструмент назад в футляр. — Следи, чтобы она все время была настроена. На большой высоте, где такая переменчивая погода, за лютней нужен особый уход. Джеральд, принеси ужин и вино. Мастер Элфред, уберите, пожалуйста, карты. Мы с леди пообедаем здесь вместе с капитаном. Но сначала мы с нашей гостьей прогуляемся по палубе, если она не возражает.
   — Моя служанка говорит, что меня может сбросить за борт порывом ветра.
   — В течение ближайших часов это маловероятно, миледи, — возразил Элфред с поклоном. — Корабль будет пролетать по очень спокойному месту.
   — В таком случае я принимаю любезное приглашение вашего сиятельства, — согласилась Рохейн, не переставая наслаждаться своей способностью говорить.
   Птицы на верхушках деревьев подняли ужасный гвалт, ссорясь из-за лучшего места. Небосвод над головой мягко мерцал яркой синевой, какая бывает только в сумерки, да и то редко. Паруса вырисовывались темными силуэтами на синем фоне. Луна, вернее, только ее половина плыла по небу, как раздувшаяся рыба.
   — Какое странное время ночи… или дня, — вежливо заметила Рохейн, когда они ступили на слегка покачивающуюся палубу. — Интересно, это день или ночь? Солнце и луна находятся на небе одновременно. Птицы поют, как будто приветствуют утро. Это межвременье: ни то, ни другое. Граница во времени.
   Ее кавалер предложил руку, и Рохейн протянула свою, слегка коснувшись его кружевного манжета. Герцог Эрсилдоун, Королевский Бард, оказался человеком учтивым. Он понравился Рохейн с первой их встречи.
   — Ваши слова о границах, — начал Бард, — напомнили мне одну старую сказку. Не хотите ли ее послушать? Мне кажется, это ни с чем не сравнимое удовольствие — рассказывать что-нибудь прекрасной даме в такой вечер, да еще на такой высоте.
   — Это большая честь для меня, сэр, послушать сказку, рассказанную самим Королевским Бардом.
   Он склонил голову в знак благодарности.
   — Однажды жил парень, — стал рассказывать Эрсилдоун. — Его звали Карти Маккейтли. Этот хвастун все время повторял, что может выиграть по части ума у любой нечистой силы. Хвастовство дошло до ушей самого Хуона Охотника…
   Рохейн охватила паника. Изо всех сил девушка старалась ее скрыть.
   — И, — продолжал Эрсилдоун, глядя на небо и не замечая замешательства девушки, — будучи азартным по натуре, Хуон предложил Маккейтли сыграть с ним в карты. Парню ничего не оставалось, как принять вызов. На кон поставили жизнь проигравшего.
   «Будь уверен, — сказал Хуон, угрожающе наставляя на парня рог, — если я выиграю, ты поплатишься своей жизнью, где бы ни находился. Ты можешь быть и внутри своего дома из рябины и железа, и вне него. Если побежишь, я пущусь вдогонку со своими собаками. И клянусь, что обязательно достану тебя».
   — Молодой человек очень неосмотрительно согласился на игру, — заметила Рохейн, покачнувшись.
   Рассказчик помолчал немного, взглянув на девушку. Восстановив равновесие, Рохейн улыбнулась и кивнула ему.
   — Маккейтли был достаточно хитер, — сказал Эрсилдоун, — но Хуон оказался искуснее. Игра продолжалась три дня и три ночи, и в конце концов чудовище выиграло.
   «А сейчас я тебя съем», — сказало оно.
   Маккейтли вскочил, забежал в дом и замкнул двери, сделанные из дерева рябины, а окна закрыл железными ставнями. Это был необычный дом, такой крепкий, как будто из камня, со стенами около четырех футов толщиной, с заложенными внутрь всевозможными талисманами.
   Рогатое чудище подошло к двери как грозовая туча, с глазами, сверкающими, как молния, и сказало:
   «Маккейтли, твои железные заслоны не остановят меня. Ты проиграл свою жизнь как внутри дома, так и вне его, и я съем тебя».
   С этими словами он нанес по двери удар. Все петли и замки рассыпались на части, и дверь распахнулась. Но когда всемогущий Хуон ворвался в дом, Маккейтли нигде не было видно.
   «Ты не спрячешься от меня, — захохотал злобный Хуон. — Мои слуги извлекут тебя из любого места».
   «Но я не прячусь, — раздался голос откуда-то возле трубы. — После такой долгой игры я проголодался и просто решил пообедать».