— По-моему, сумасшедшая мысль. Но... в чем дело, Снеголап?
Белоснежный зверь крутил головой.
— Приближаются люди. Я бы их и раньше учуял, да еда помешала.
— Прячемся за тот гребень, — скомандовал сэр Джин. — Но сначала уберите мусор.
Пока Линда прятала за скалой пустые тарелки, Снеголап собрал раскиданные кости и забросил их в кусты.
Они поднялись по пологому склону, укрылись за каменным выступом и стали ждать. Несколько минут спустя появились три стражника и, приблизившись к дальней стороне каньона, остановились на его краю.
Обменявшись парой слов, они окинули окрестности беглым взглядом, затем отправились обратно.
Когда они исчезли из виду, сэр Джин опустился на землю.
— Ну вот, дорога назад нам теперь закрыта, если мы не вызовем подкрепление.
— Это не поможет. Ну, удвою я или утрою Снеговичка. Так он исчезнет, когда мы вернемся в замок.
— А там ты с помощью замковой магии снова его размножишь.
— Ладно, у тебя на все готов ответ. Но все же сражаться надо будет с Кармином.
— Послушай, — настаивал сэр Джин. — Надо что-то делать. С тобой мы с голоду не помрем, но я, например, не хочу остаток жизни...
— Хорошо, я поняла, о чем ты, — Линда провела рукой по своим белокурым волосам. — Давай подберемся поближе к узлу. Может, мне станет ясно, удастся ли удержать эту силу под контролем.
Они спустились по гребню с другой стороны, миновали широкую ложбину и еще с четверть часа следовали под предводительством Линды, стараясь не отклоняться от невидимой линии.
Наконец девушка остановилась.
— Ну и силища!
— Это здесь?
— Чуть-чуть дальше.
Они снова шли несколько минут, пока Линда опять не остановилась.
— Невероятно.
— Ты справишься? — напрямую спросил сэр Джин.
— Точно не знаю. Он такой сильный, такой необычный.
— Попробуй что-нибудь. Сделай двойника Снеголапа.
Линда объяснила:
— Ты ведь знаешь, раньше я делала это в пылу борьбы. В тот момент это казалось единственным правильным выходом. Я даже не помню, как такая мысль пришла мне в голову. Но здесь, сейчас...
— Ты должна. — Взгляд сэра Джина сделался непреклонным.
Но Линда не отвела глаз.
— Ты на нашей стороне?
— То есть?
— Кто ты такой?
Он отвел глаза.
— Разумеется, Джин Ферраро.
— Да? Это ты, на самом деле?..
Он снова встретился с ней взглядом.
— Послушай, я мог бы задать тебе тот же вопрос. Мы видели двойника Кармина. Разве я могу быть уверен, что ты — настоящая?
Она не нашлась что ответить. Сэр Джин с шумом выдохнул:
— Ты имеешь полное право подозревать меня, но на настоящий момент, какова бы ни была моя истинная личность, мы на одной стороне. Я ответил на твой вопрос?
Линда медленно наклонила голову:
— Полагаю, что да.
— Тогда сотвори соратников для Снеголапа.
Линда повернулась к белому зверю:
— Снеговичок, ты не возражаешь?
— Делай все, что нужно, Линда. Я готов вернуться и надавать кому надо под зад.
— Ладно, — согласилась она. — Попробуем.
Линда сделала два маленьких шажка, затем еще немного продвинулась вперед. Сэр Джин попятился, уступая ей место.
— Начали.
Она прикрыла глаза. Воцарилось молчание. Со временем в воздухе над ней что-то начало формироваться. Сначала это было почти неуловимое движение, колебание воздуха. Затем, набухая, оно обрело форму тюльпанообразного облака.
Снеголап и сэр Джин отошли в сторону. Глаза Линды оставались закрытыми, а руки — вытянутыми четко в стороны. Она начала раскачиваться, словно захваченная потоком каких-то невидимых вибраций. Веки ее затрепетали.
Облако над ее головой разрасталось и вот уже превратилось в темный вихрь конической формы, похожий на смерч. Поднялась пыль.
Девушка упала на землю. Снеголап кинулся к ней, схватил в охапку и оттащил в сторону.
— Линда, очнись.
Уютно устроившись в объятиях Снеголапа, Линда открыла глаза.
— Что случилось?
— О Боже, — вырвалось у сэра Джина. Облако теперь достигло ужасающих размеров, из него вдруг донесся пронзительный визг.
Внезапно белое, покрытое мехом существо грохнулось сверху, ударилось о землю, перекатилось и вскочило на ноги. В лапах оно держало огромный топор.
Это был Снеголап.
— Я готов, — сказал он.
Линда встала, поглядела на Снеголапа, который помог ей подняться. Затем перевела взгляд на нового Снеголапа.
— Кажется, получилось.
— А это что? — сдавленным голосом спросил сэр Джин, указывая на облако.
— Я не знаю.
— Ты хочешь сказать, оно тебе не подвластно?
— Нет. Я же говорила, что это дело рискованное.
Облако породило еще одно покрытое мехом создание. Еще одного Снеголапа. Двое новеньких переглянулись, затем поглядели на оригинал, который поднял топор в знак приветствия.
— Привет, ребята! — поздоровался он.
— Это становится интересным, — прокомментировала Линда.
Выскочил еще один Снеголап, затем еще один. За ним последовали другие.
— Когда-нибудь их придется остановить, — заметил сэр Джин.
Линда покачала головой:
— У меня не получится. Оно будет производить Снеголапов, пока ему самому не вздумается остановиться.
Сэр Джин хмуро наблюдал за происходящим. Казалось, Снеголапы генерируются со все возрастающей скоростью, из облака лился поток белого меха и огромных топоров.
— Ну, генерал, вот тебе и армия, — усмехнулась Линда. — Что ты с ней будешь делать?
Мир гольфа
Город
Белоснежный зверь крутил головой.
— Приближаются люди. Я бы их и раньше учуял, да еда помешала.
— Прячемся за тот гребень, — скомандовал сэр Джин. — Но сначала уберите мусор.
Пока Линда прятала за скалой пустые тарелки, Снеголап собрал раскиданные кости и забросил их в кусты.
Они поднялись по пологому склону, укрылись за каменным выступом и стали ждать. Несколько минут спустя появились три стражника и, приблизившись к дальней стороне каньона, остановились на его краю.
Обменявшись парой слов, они окинули окрестности беглым взглядом, затем отправились обратно.
Когда они исчезли из виду, сэр Джин опустился на землю.
— Ну вот, дорога назад нам теперь закрыта, если мы не вызовем подкрепление.
— Это не поможет. Ну, удвою я или утрою Снеговичка. Так он исчезнет, когда мы вернемся в замок.
— А там ты с помощью замковой магии снова его размножишь.
— Ладно, у тебя на все готов ответ. Но все же сражаться надо будет с Кармином.
— Послушай, — настаивал сэр Джин. — Надо что-то делать. С тобой мы с голоду не помрем, но я, например, не хочу остаток жизни...
— Хорошо, я поняла, о чем ты, — Линда провела рукой по своим белокурым волосам. — Давай подберемся поближе к узлу. Может, мне станет ясно, удастся ли удержать эту силу под контролем.
Они спустились по гребню с другой стороны, миновали широкую ложбину и еще с четверть часа следовали под предводительством Линды, стараясь не отклоняться от невидимой линии.
Наконец девушка остановилась.
— Ну и силища!
— Это здесь?
— Чуть-чуть дальше.
Они снова шли несколько минут, пока Линда опять не остановилась.
— Невероятно.
— Ты справишься? — напрямую спросил сэр Джин.
— Точно не знаю. Он такой сильный, такой необычный.
— Попробуй что-нибудь. Сделай двойника Снеголапа.
Линда объяснила:
— Ты ведь знаешь, раньше я делала это в пылу борьбы. В тот момент это казалось единственным правильным выходом. Я даже не помню, как такая мысль пришла мне в голову. Но здесь, сейчас...
— Ты должна. — Взгляд сэра Джина сделался непреклонным.
Но Линда не отвела глаз.
— Ты на нашей стороне?
— То есть?
— Кто ты такой?
Он отвел глаза.
— Разумеется, Джин Ферраро.
— Да? Это ты, на самом деле?..
Он снова встретился с ней взглядом.
— Послушай, я мог бы задать тебе тот же вопрос. Мы видели двойника Кармина. Разве я могу быть уверен, что ты — настоящая?
Она не нашлась что ответить. Сэр Джин с шумом выдохнул:
— Ты имеешь полное право подозревать меня, но на настоящий момент, какова бы ни была моя истинная личность, мы на одной стороне. Я ответил на твой вопрос?
Линда медленно наклонила голову:
— Полагаю, что да.
— Тогда сотвори соратников для Снеголапа.
Линда повернулась к белому зверю:
— Снеговичок, ты не возражаешь?
— Делай все, что нужно, Линда. Я готов вернуться и надавать кому надо под зад.
— Ладно, — согласилась она. — Попробуем.
Линда сделала два маленьких шажка, затем еще немного продвинулась вперед. Сэр Джин попятился, уступая ей место.
— Начали.
Она прикрыла глаза. Воцарилось молчание. Со временем в воздухе над ней что-то начало формироваться. Сначала это было почти неуловимое движение, колебание воздуха. Затем, набухая, оно обрело форму тюльпанообразного облака.
Снеголап и сэр Джин отошли в сторону. Глаза Линды оставались закрытыми, а руки — вытянутыми четко в стороны. Она начала раскачиваться, словно захваченная потоком каких-то невидимых вибраций. Веки ее затрепетали.
Облако над ее головой разрасталось и вот уже превратилось в темный вихрь конической формы, похожий на смерч. Поднялась пыль.
Девушка упала на землю. Снеголап кинулся к ней, схватил в охапку и оттащил в сторону.
— Линда, очнись.
Уютно устроившись в объятиях Снеголапа, Линда открыла глаза.
— Что случилось?
— О Боже, — вырвалось у сэра Джина. Облако теперь достигло ужасающих размеров, из него вдруг донесся пронзительный визг.
Внезапно белое, покрытое мехом существо грохнулось сверху, ударилось о землю, перекатилось и вскочило на ноги. В лапах оно держало огромный топор.
Это был Снеголап.
— Я готов, — сказал он.
Линда встала, поглядела на Снеголапа, который помог ей подняться. Затем перевела взгляд на нового Снеголапа.
— Кажется, получилось.
— А это что? — сдавленным голосом спросил сэр Джин, указывая на облако.
— Я не знаю.
— Ты хочешь сказать, оно тебе не подвластно?
— Нет. Я же говорила, что это дело рискованное.
Облако породило еще одно покрытое мехом создание. Еще одного Снеголапа. Двое новеньких переглянулись, затем поглядели на оригинал, который поднял топор в знак приветствия.
— Привет, ребята! — поздоровался он.
— Это становится интересным, — прокомментировала Линда.
Выскочил еще один Снеголап, затем еще один. За ним последовали другие.
— Когда-нибудь их придется остановить, — заметил сэр Джин.
Линда покачала головой:
— У меня не получится. Оно будет производить Снеголапов, пока ему самому не вздумается остановиться.
Сэр Джин хмуро наблюдал за происходящим. Казалось, Снеголапы генерируются со все возрастающей скоростью, из облака лился поток белого меха и огромных топоров.
— Ну, генерал, вот тебе и армия, — усмехнулась Линда. — Что ты с ней будешь делать?
Мир гольфа
— Ты только погляди! — негодующе воскликнул Такстон.
Фервей на двенадцатой лунке представлял собой главным образом песок с клочьями выжженной травы. Несмотря на всю экзотичность, это был уже существенный шаг вперед по сравнению с одиннадцатым, состоявшим исключительно из раскаленной породы, и уж тем более с десятым, изобилующим препятствиями из серной кислоты и растений-людоедов. (Такстон заявлял, что у них людоедский вид.)
— Доставай свой сэнд-ведж, — сказал Далтон.
Впереди играла парочка горгулий, совершавшая броски с разбега.
— Давай, — подбодрил его Далтон. — У тебя перевес.
На последней лунке у Такстона был берди. Однако его травмы принесли ему некоторую пользу. Он почувствовал, что ему нечего терять, и заиграл гораздо лучше. Ногу он не сломал, но она сильно распухла, и он все еще прихрамывал, опираясь на айрон своего партнера как на костыль. Целостью своих костей он оказался обязан тому, что крыша клубного здания была изготовлена из материала более легкого, чем бетон. К тому же обломок придавил Такстона уже после того, как тот свалился на пол. Иначе раны могли быть куда серьезнее.
— Чудной у них вид, — заметил Такстон, провожая взглядом двигавшихся по грину горгулий. Он выкрикнул свое преимущество и ударил драйвером.
Они продолжали двигаться по пустыне. Такстон готов был поклясться, что видел кого-то шевелящегося в песке, хотя Далтон не заметил ничего подобного.
— Там что, огромные червяки ползают? — поинтересовался он.
— Чего только не встретишь в дюнах, — вздохнул Такстон.
В жаркой пустыне каждый мяч шмякался на песок, как яйцо на сковородку, но они продолжали. Далтон добрался до лунки в три удара. Такстон перещеголял его, чипом заработав себе игл.
— Ну что, доволен собой? — спросил Далтон.
— Да я тебя одной левой сделал, дружок, — самодовольно заявил Такстон.
Далтон завершил игру двойным паттом, и они отправились на поиски следующей «ти», которой нигде в обозримом пространстве не наблюдалось.
— Сюда? — спросил Такстон, указывая направо.
— Вон туда, — Далтон вытянул руку в сторону простирающейся впереди равнины.
Шагали они долго. Пустыня сменилась засушливой степью. Небо приобрело необычный оттенок — желтовато-зеленый. На фоне большого синего солнца темнели горы.
— Синее? — удивился Такстон, оттеняя глаза ладонью.
— Сине-белое, Гигантская синяя звезда. Прямо на вершине Главного Ряда.
— Чего?
— Это из астрономии. Синие гиганты — очень большие и очень жаркие звезды.
— Куда уж жарче. Я мокрый как мышь.
— Что это?
Такстон огляделся по сторонам.
— Что — что?
— Вон там, впереди. Дорога?
Это и в самом деле была дорога, широкое черное шоссе, пролегавшее от горизонта к горизонту. Дойдя до него, они встали на обочине, глядя по сторонам. В обозримом пространстве — никакого транспорта. Такстон поставил шипованную подметку на покрытие и поводил ею взад-вперед.
— На асфальт не похоже, на щебень — тем более.
— Черный бетон? — предположил Далтон.
— Странновато.
— Да, — кивнул Далтон.
Такстон склонил голову набок.
— Слышишь?
— Что?
— Как гудит?
Далтон прислушался.
— Где здесь линии электропередач?
— По-моему, гудит дорога. — Такстон попытался наклониться, но не смог.
За него это сделал Далтон.
— М-да, какое-то легкое гудение.
— Интересно.
— Я еще кое-что слышу.
Такстон поднял глаза на дорогу.
— Кто-то едет.
Они подождали. На границе видимости возникла серебристая точка, которая затем выросла и по мере приближения увеличивалась все быстрее. Звук был такой, словно рычал раненый зверь.
— Силы небесные, что это?
— Очень симпатичный восемнадцатиколесник.
Это был грузовик с прицепом, пугающий своим футуристическим видом, собранный из лихо изогнутых плоскостей, прозрачных шаров и других неожиданных деталей. Того, с помощью чего он катился, было более восемнадцати. Огромная машина двигалась на ужасающей скорости.
Вдруг она начала замедлять ход, издавая при этом неимоверный рев и скрежет. Игроки испуганно попятились с обочины. Машина, тормозя, приблизилась к краю дороги и, взревев, затормозила не более чем в десяти футах от них.
Они обошли чудовище и заглянули туда, где, по их соображениям, должна была находиться дверь водителя.
Окошечко с шипением опустилось, и из него высунулась голова мужчины лет тридцати пяти, с волнистыми черными волосами и блестящими глазами. Его небритость и небрежность в одежде делали его в чем-то даже привлекательным. Он расплылся в улыбке.
— Приветствую вас, господа. Мы не знали, что эта планета обитаема. Официальных карт не существует. Это мы заблудились или вы?
— Мы не местные, — ответил Такстон, — если вы это имеете в виду. Просто в гольф играем.
— А, гольф. И какой у вас гандикап?
— Боюсь, что двадцать с чем-то. А вы тоже в гольф играете?
— Нет времени. Я всегда в пути.
— Понятно. А не скажете ли, где вообще находится эта планета? Мы здесь, можно сказать, пришельцы.
— Вроде бы она где-то в Малом Магеллановом Облаке. А вы откуда?
— Симпатичный у вас грузовик, — заметил Далтон.
— Спасибо. Зато кредит до сих пор выплачиваю.
— Что за фирма?
— "Джи-Пи Технолоджиз". Интересные модели производят, веселенькие такие.
— Потрясающе.
— Пробег у него уже немаленький.
В окне появилось прелестное личико. У его обладательницы были короткие темные волосы и светлые голубые глаза.
— Привет, — поздоровалась она. — Вы — звездные туристы?
— Нет, мэм, — ответил Далтон. — Мы в гольф играем.
— Не знал, что в этом мире есть поле для гольфа, — заметил водитель. — Вообще не думал, что здесь существует жизнь.
— Жизни, может, и нет, — ответил Такстон, — но смерти у десятой лунки сколько угодно.
— Тяжелое поле?
— Нелегкое, — подтвердил Такстон. — Скажите-ка, куда ведет эта дорога?
— О, она пролегает повсюду. От звезды к звезде, от мира к миру.
— Опять рехнувшиеся миры. Пожалуй, это все, что нам нужно. Еще здесь до чертиков жарко. Но почему дорога так гудит?
— А, дорожный гудок. Всегда прислушивайся к дороге, но никогда ей не верь.
— Да, но почему она издает такой звук?
— Никто не знает. Дорога — живой организм. Она миллиарды лет подстраивается под окружающий ландшафт. Как ей это удается, знают только Дорожные Рабочие, но они молчат.
Сбитый с толку Такстон кивнул:
— Понятно. Ну ладно, нам пора. Приятно было побеседовать.
— Кстати, вам случайно тринадцатая лунка не попадалась? — спросил Далтон.
— Боюсь, что нет, — ответил водитель. — Но если попадется, обязательно развернусь и приеду вам сообщить.
— Будем весьма признательны, — Далтон отступил на шаг. — Всего доброго.
Водитель кивнул:
— Советую не брать деревянных килокредитов.
— Послушайте, если вдруг вам по пути попадутся замки... — начал было Далтон, но затем передумал. — Впрочем, ладно.
Водитель усмехнулся:
— Забавное местечко?
Красавица, улыбаясь, помахала им рукой. Взвыл мотор, и грузовик с ревом сорвался с места.
Они наблюдали, как он снова превратила в серебристую точку, затем исчез.
— Приятный парень, правда? — заметил Далтон.
— Дальнобойщики — они все такие.
— Держу пари, про его жизнь можно написать отличный роман.
— Ну уж, сомневаюсь.
Фервей на двенадцатой лунке представлял собой главным образом песок с клочьями выжженной травы. Несмотря на всю экзотичность, это был уже существенный шаг вперед по сравнению с одиннадцатым, состоявшим исключительно из раскаленной породы, и уж тем более с десятым, изобилующим препятствиями из серной кислоты и растений-людоедов. (Такстон заявлял, что у них людоедский вид.)
— Доставай свой сэнд-ведж, — сказал Далтон.
Впереди играла парочка горгулий, совершавшая броски с разбега.
— Давай, — подбодрил его Далтон. — У тебя перевес.
На последней лунке у Такстона был берди. Однако его травмы принесли ему некоторую пользу. Он почувствовал, что ему нечего терять, и заиграл гораздо лучше. Ногу он не сломал, но она сильно распухла, и он все еще прихрамывал, опираясь на айрон своего партнера как на костыль. Целостью своих костей он оказался обязан тому, что крыша клубного здания была изготовлена из материала более легкого, чем бетон. К тому же обломок придавил Такстона уже после того, как тот свалился на пол. Иначе раны могли быть куда серьезнее.
— Чудной у них вид, — заметил Такстон, провожая взглядом двигавшихся по грину горгулий. Он выкрикнул свое преимущество и ударил драйвером.
Они продолжали двигаться по пустыне. Такстон готов был поклясться, что видел кого-то шевелящегося в песке, хотя Далтон не заметил ничего подобного.
— Там что, огромные червяки ползают? — поинтересовался он.
— Чего только не встретишь в дюнах, — вздохнул Такстон.
В жаркой пустыне каждый мяч шмякался на песок, как яйцо на сковородку, но они продолжали. Далтон добрался до лунки в три удара. Такстон перещеголял его, чипом заработав себе игл.
— Ну что, доволен собой? — спросил Далтон.
— Да я тебя одной левой сделал, дружок, — самодовольно заявил Такстон.
Далтон завершил игру двойным паттом, и они отправились на поиски следующей «ти», которой нигде в обозримом пространстве не наблюдалось.
— Сюда? — спросил Такстон, указывая направо.
— Вон туда, — Далтон вытянул руку в сторону простирающейся впереди равнины.
Шагали они долго. Пустыня сменилась засушливой степью. Небо приобрело необычный оттенок — желтовато-зеленый. На фоне большого синего солнца темнели горы.
— Синее? — удивился Такстон, оттеняя глаза ладонью.
— Сине-белое, Гигантская синяя звезда. Прямо на вершине Главного Ряда.
— Чего?
— Это из астрономии. Синие гиганты — очень большие и очень жаркие звезды.
— Куда уж жарче. Я мокрый как мышь.
— Что это?
Такстон огляделся по сторонам.
— Что — что?
— Вон там, впереди. Дорога?
Это и в самом деле была дорога, широкое черное шоссе, пролегавшее от горизонта к горизонту. Дойдя до него, они встали на обочине, глядя по сторонам. В обозримом пространстве — никакого транспорта. Такстон поставил шипованную подметку на покрытие и поводил ею взад-вперед.
— На асфальт не похоже, на щебень — тем более.
— Черный бетон? — предположил Далтон.
— Странновато.
— Да, — кивнул Далтон.
Такстон склонил голову набок.
— Слышишь?
— Что?
— Как гудит?
Далтон прислушался.
— Где здесь линии электропередач?
— По-моему, гудит дорога. — Такстон попытался наклониться, но не смог.
За него это сделал Далтон.
— М-да, какое-то легкое гудение.
— Интересно.
— Я еще кое-что слышу.
Такстон поднял глаза на дорогу.
— Кто-то едет.
Они подождали. На границе видимости возникла серебристая точка, которая затем выросла и по мере приближения увеличивалась все быстрее. Звук был такой, словно рычал раненый зверь.
— Силы небесные, что это?
— Очень симпатичный восемнадцатиколесник.
Это был грузовик с прицепом, пугающий своим футуристическим видом, собранный из лихо изогнутых плоскостей, прозрачных шаров и других неожиданных деталей. Того, с помощью чего он катился, было более восемнадцати. Огромная машина двигалась на ужасающей скорости.
Вдруг она начала замедлять ход, издавая при этом неимоверный рев и скрежет. Игроки испуганно попятились с обочины. Машина, тормозя, приблизилась к краю дороги и, взревев, затормозила не более чем в десяти футах от них.
Они обошли чудовище и заглянули туда, где, по их соображениям, должна была находиться дверь водителя.
Окошечко с шипением опустилось, и из него высунулась голова мужчины лет тридцати пяти, с волнистыми черными волосами и блестящими глазами. Его небритость и небрежность в одежде делали его в чем-то даже привлекательным. Он расплылся в улыбке.
— Приветствую вас, господа. Мы не знали, что эта планета обитаема. Официальных карт не существует. Это мы заблудились или вы?
— Мы не местные, — ответил Такстон, — если вы это имеете в виду. Просто в гольф играем.
— А, гольф. И какой у вас гандикап?
— Боюсь, что двадцать с чем-то. А вы тоже в гольф играете?
— Нет времени. Я всегда в пути.
— Понятно. А не скажете ли, где вообще находится эта планета? Мы здесь, можно сказать, пришельцы.
— Вроде бы она где-то в Малом Магеллановом Облаке. А вы откуда?
— Симпатичный у вас грузовик, — заметил Далтон.
— Спасибо. Зато кредит до сих пор выплачиваю.
— Что за фирма?
— "Джи-Пи Технолоджиз". Интересные модели производят, веселенькие такие.
— Потрясающе.
— Пробег у него уже немаленький.
В окне появилось прелестное личико. У его обладательницы были короткие темные волосы и светлые голубые глаза.
— Привет, — поздоровалась она. — Вы — звездные туристы?
— Нет, мэм, — ответил Далтон. — Мы в гольф играем.
— Не знал, что в этом мире есть поле для гольфа, — заметил водитель. — Вообще не думал, что здесь существует жизнь.
— Жизни, может, и нет, — ответил Такстон, — но смерти у десятой лунки сколько угодно.
— Тяжелое поле?
— Нелегкое, — подтвердил Такстон. — Скажите-ка, куда ведет эта дорога?
— О, она пролегает повсюду. От звезды к звезде, от мира к миру.
— Опять рехнувшиеся миры. Пожалуй, это все, что нам нужно. Еще здесь до чертиков жарко. Но почему дорога так гудит?
— А, дорожный гудок. Всегда прислушивайся к дороге, но никогда ей не верь.
— Да, но почему она издает такой звук?
— Никто не знает. Дорога — живой организм. Она миллиарды лет подстраивается под окружающий ландшафт. Как ей это удается, знают только Дорожные Рабочие, но они молчат.
Сбитый с толку Такстон кивнул:
— Понятно. Ну ладно, нам пора. Приятно было побеседовать.
— Кстати, вам случайно тринадцатая лунка не попадалась? — спросил Далтон.
— Боюсь, что нет, — ответил водитель. — Но если попадется, обязательно развернусь и приеду вам сообщить.
— Будем весьма признательны, — Далтон отступил на шаг. — Всего доброго.
Водитель кивнул:
— Советую не брать деревянных килокредитов.
— Послушайте, если вдруг вам по пути попадутся замки... — начал было Далтон, но затем передумал. — Впрочем, ладно.
Водитель усмехнулся:
— Забавное местечко?
Красавица, улыбаясь, помахала им рукой. Взвыл мотор, и грузовик с ревом сорвался с места.
Они наблюдали, как он снова превратила в серебристую точку, затем исчез.
— Приятный парень, правда? — заметил Далтон.
— Дальнобойщики — они все такие.
— Держу пари, про его жизнь можно написать отличный роман.
— Ну уж, сомневаюсь.
Город
Его определили санитаром в больницу.
Больница эта отличалась от той, в которую его поместили вначале. Все здесь было слишком примитивным. На этаже, где он работал, в кардиологическом отделении отсутствовали даже приборы постоянного мониторирования. Медсестры катали от пациента к пациенту громоздкие аппараты для периодического снятия кардиограмм. Доктора (если их можно было так назвать, поскольку скорее они относились к категории высококвалифицированных парамедиков) полагались на старые, дедовские методы и приборы: стетоскопы, прощупывание пульса и так далее.
В полутемных палатах стены были покрашены кое-как, а с потолка осыпалась штукатурка. Однако теперь здесь царила чистота, поскольку он весь день размахивал метлой да водил мокрой шваброй. Больные, несмотря на наклеенные улыбки, явно не имели шансов поправиться, потому что медицинское обслуживание, мягко говоря, оставляло желать лучшего, а еда была еще хуже, чем в кафетерии.
Он не бросал попыток придумать план, найти брешь, лазейку в системе. Контроль Внутреннего Голоса распространялся не повсеместно. Система, по сути своей, представляла технологический вариант тоталитаризма. И если политические методы репрессий могли достичь абсолютного эффекта, то технологии это было не под силу. Крик души, выплеснутый на доску объявлений, доказывал, что не все шло гладко. Либо система контроля не могла проникнуть в подсознание и отслеживать мысли; либо крошечные компьютеры-надсмотрщики порой давали сбой. Он не знал точной причины. Но любая из них давала ему надежду.
Он сохранил способность думать, но неизвестно, на какое время. Казалось, что окружающие его люди находятся под более строгим контролем, чем он, но это могло быть только иллюзией. Он быстро научился держать язык за зубами, играя свою роль. Речь — это поведение, а здесь поведение строго контролировалось механизмом «усилений», по большей части негативных. Некоторые, правда, были я позитивными. В том смысле, что соответствие общепринятым нормам поведения так же быстро вознаграждалось освобождением от физической и психической боли.
Возможно, он сохранит свои собственный мысли, но мысли не помогут его телу, которое, словно марионетка, дергалось на биохимических ниточках.
Ужасающе отсталое оборудование больницы навело его на некоторые идеи. Он видел, как сестры измеряли температуру допотопными ртутными градусниками, какие еще с бабушкиных времен хранились в домашних аптечках. Правда, элементарные нормы гигиены все же соблюдались. Термометры стерилизовались, а единственным способом сделать это было погружение в этанол, этиловый спирт, не ядовитый в отличие от спирта древесного, метанола.
Если телесные механизмы контролируются изнутри, подумал он, нельзя ли проглотить нечто для подавления этих механизмов? Какие-нибудь препараты. Препаратов здесь было сколько угодно, доступ к ним у него имелся. Но какие лекарства помогут подавить автономные реакции? Транквилизаторы? Может быть, но вряд ли те, что используются здесь, достаточно эффективны. Наркотики? Возможно. Но их он инстинктивно остерегался. К тому же здесь передозировка легко могла привести его в гетто.
Хотя достать наркотики, казалось, можно было без труда. Шкафчики с лекарствами не запирались. В этом обществе замков не требовалось. И по этой причине он не мог добраться до шкафов. Он не мог приблизиться к ним с намерением стащить наркотики, не рискуя подвергнуться вмешательству Внутреннего Голоса. В конце концов именно термометры навели его на мысль. Ему не встречались питейные заведения или магазины, торгующие алкоголем. Насколько он понял, это было общество абсолютных трезвенников. Почему? Возможно, потому, что воздействие выпивки могло подавить Внутренний Голос.
В шкафчике с лекарствами, наверное, можно разжиться бутылочкой этилового спирта, а если не там, так на складе. Но вопрос в том, сможет ли он украсть спирт.
Нет. К нему применят те же сдерживающие меры. Не стоит даже слишком долго думать на эту тему.
Ладно, начнем сначала. Ему в голову прокралась шальная мысль — подобраться бочком к бутылочке, глядя в сторону и невинно посвистывая, а затем схватить ее и заглотить как можно больше, пока Внутренний Голос не скрутит ему кишки. Но это абсурд! Нельзя всерьёз что-то планировать, не зная, что ты собираешься это сделать. Он только самого себя пытается одурачить.
Так что же, остается только ждать, пока внутренняя полиция выйдет до ветру?
Может, придется свыкнуться с мыслью, что выхода нет. От этой мысли его пронизывал холод. Навечно остаться здесь?!
А как же замок?
Там к этому времени наверняка заметили его отсутствие и отправились на поиски.
Конечно, смешно думать, что в этот мир заявятся люди из замка в камзолах и туниках. Линда сообразит, что в незнакомом мире надо принять меры предосторожности.
Может, поэтому его до сих пор и не нашли. С какого конца они примутся за поиски? Это огромный мир, сложное общество. И очень опасное. Никто не даст гарантию, что их не схватят и не впрыснут им Внутренний Голос. Если так, то надежды нет. Портал может закрыться, если это уже не произошло, и тогда он навсегда застрянет здесь.
В первый день работы он вернулся домой, сварил картошки, поел и сел перед экраном, чтобы набрать обязательное время просмотра. Но, уставившись на мелькающие образы, он думал. В результате у него созрел план действий. Как бы абсурдна ни была эта идея, завтра он попытается стащить бутылочку спирта и влить в себя сколько получится, пока не начнутся спазмы. Не будет он пытаться обвести вокруг пальца ни себя, ни Внутренний Голос. Он просто сделает это. А больше ему в голову ничего не приходило.
Утвердившись в этом намерении, он без особого отвращения досмотрел программу до конца. После этого его охватило беспокойство и он решил пойти прогуляться. Насколько он знал, это не возбранялось. Все, что не запрещено, то разрешено.
Пойдет куда глаза глядят. Ему здесь уже порядком поднадоело.
Затем он стал размышлять, что произойдет, если он попытается сбежать. От новых попыток его удерживал элементарный страх. Он не желал снова испытывать мучительную физическую боль, невыносимое ощущение обреченности, неизбывный ужас, которыми хлестал его кнут Внутреннего Голоса. Уже от одного воспоминания желудок судорожно сжимался.
Нет, он не готов снова пройти через это, и собственный замысел с бутылочкой поразил его глупостью и неосмотрительностью. Может, как-нибудь потом. На настоящий момент максимум, на что у него хватит смелости, — это на прогулку.
Он спускался по лестничному пролету между вторым и третьим этажами, когда она появилась на площадке. Он чуть было не столкнулся с ней — с женщиной, которую он повстречал прошлым вечером.
Сначала она на мгновение оцепенела, затем выдавила из себя уже знакомую ему улыбку:
— Здравствуйте, гражданин!
— Привет, — ответил он. Затем выпалил: — Я собираюсь прогуляться. Не хотите со мной?
Улыбка исчезла, и она уставилась на него в упор.
Он стоял под ее оценивающим, измеряющим взглядом. Казалось, она взвешивает риск, пытается оценить, проверка это или ловушка. Может ли она ему доверять? Осмелится ли?
Все это читалось у нее в глазах, и он был рад, когда это прочел. Это было первое человеческое проявление, сознательное волеизъявление, показавшееся из-за фасада безликой механической покорности.
— Да, — наконец проговорила она.
Они вместе вышли из корпуса.
Ночь была прохладна, а город тих. Слишком тих. Затемнение еще не наступило, но на суровых фасадах небоскребов темнело больше окон, чем горело. Ветерок с реки доносил сладковатый запах. Транспорта на бульваре не было. Людей — тоже. Слишком поздно.
— Когда он исчез? — спросила она после того, как они молча прошагали приличный отрезок пути.
— Кто исчез?
— Внутренний Голос.
— Он не исчезал.
Она остановилась и поглядела на него:
— Вы просто этого еще не осознали. Он исчез.
Он пожал плечами:
— Я еще не пытался сделать ничего антисоциального.
— А что вы сейчас делаете?
— Я не знал, что вечерние прогулки запрещены.
— Они не запрещены. Нет необходимости их запрещать. Никто не делает того, что выбивается из распорядка дня. Слишком рискованно. Вы этого не знали?
— Нет, — ответил он. — Я здесь новичок.
— Изгой?
— Да. Если это значит «иностранец».
— Изгой — значит человек без Внутреннего Голоса. Внутренний Голос еще не во всем мире есть.
Интересно, как там обстоят дела во внешнем мире и какую часть планеты подчинил себе Внутренний Голос. Экран не передавал никаких новостей. Ничего кроме бесконечной пропаганды по поводу производственных достижений и перевыполнения норм.
— А вам известно что-нибудь об Изгоях? — спросил он.
— Ничего, — ответила она. — К нам достоверные новости уже давно не поступают.
— К кому это — «к нам»?
Она вновь двинулась с места.
— К людям, потерявшим Внутренний Голос.
— Значит, не все находятся под контролем?
— Нет, не все. — Она хмуро взглянула на него исподлобья. — Но можно считать, что все. Нас так немного. Вот вы, например. Хотя до сих пор об этом не знали.
— Откуда вам известно, что в вас нет Внутреннего Голоса?
— Потому что я могу делать, что пожелаю. Например, гулять по вечерам, брать добавку еды, не смотреть на экран, если не хочу. Я теперь почти уже и не смотрю.
— Ничего удивительного. Чудовищная дрянь.
Она улыбнулась:
— Вот видите? Если б вы его не потеряли, вы бы не могли так сказать.
Он покачал головой:
— Желал бы я, чтобы вы оказались правы. Но они меня только позавчера накачали этой гадостью. Разве такое могло произойти не столько быстро?
— Никто не знает. Большинство неприспособленцев теряет Внутренний Голос ближе к двадцати годам. Тогда же это и со мной произошло. Сейчас мне двадцать шесть. И меня до сих пор не поймали.
— А есть опасность, что вас могут обнаружить?
— Да, конечно. Такая опасность всегда существует. Но к ней привыкаешь. Дело в том, что даже когда Внутренний Голос молчит, с привычками не так-то легко расстаться. Я никогда не совершала по-настоящему антисоциальных поступков. Так, по мелочам.
Они завернули за угол и побрели по направлению к реке.
Он спросил:
— Почему Внутренний Голос не всегда срабатывает?
— Этого тоже никто не знает. Мы думаем, что с ним, как с инфекцией, справляются защитные системы организма. Может, у неприспособленцев защитные системы работают лучше, чем у большинства людей.
— Ну, это, наверно, как некоторые люди самопроизвольно излечиваются от рака?
— Да, возможно.
Они дошли до небольшого парка на берегу реки и присели на скамейку. На воде волнистыми дорожками отражались огни с другого берега. На реке не видно было ни лодок, ни барж. В другом мире здесь находился промышленный город, а в этом — его место занимал унылый административный центр.
— В хорошую погоду я часто прихожу сюда по вечерам, — сказала она. — Мне нравится наблюдать за течением реки. Она откуда-то берет исток и куда-то уходит, далеко отсюда. Мне нравится думать, как я сяду в лодочку и спущусь по воде, вниз по течению. Из лодки я не выйду. Буду ловить рыбу, загорать и весь день бездельничать.
— Чем вы занимаетесь?
— Сижу и с утра до вечера стучу по клавиатуре. Ввожу данные, затем прошу компьютер их обработать, а он выдает мне в ответ всякую информацию.
— Да, веселенькая жизнь. Скажите-ка мне вот что. Сколько еще здесь неприспособленцев?
— Я знакома с двумя, но их больше. И не спрашивайте меня об их прозвищах и омникодах, потому что я вам еще не достаточно доверяю. Может, вы — Внутренний Голос.
— Вы хотите сказать, что я могу оказаться полицейским агентом?
— Полиции нет. Но я слышала, будто людей арестовывает Комитет Постоянной Борьбы.
— Армия?
— Да. Они иногда используют агентов, чтобы заманить людей в ловушку. Так, по крайней мере, говорят. Может, и врут. Трудно сказать. Никогда не знаешь, где правда, а где вранье.
— Позвольте спросить вас о самом жизненно важном и основополагающем. Кто стоит во главе правительства? Кто всем этим кошмаром заправляет?
— Я не знаю. Мы уже давно пытаемся это выяснить. Все, что нам известно, это то, что существует Внутренний Голос.
— Но кто-то же этот Внутренний Голос изобрел. Кто-то пользуется им, чтобы управлять людьми. Кто же?
Она пожала плечами.
Больница эта отличалась от той, в которую его поместили вначале. Все здесь было слишком примитивным. На этаже, где он работал, в кардиологическом отделении отсутствовали даже приборы постоянного мониторирования. Медсестры катали от пациента к пациенту громоздкие аппараты для периодического снятия кардиограмм. Доктора (если их можно было так назвать, поскольку скорее они относились к категории высококвалифицированных парамедиков) полагались на старые, дедовские методы и приборы: стетоскопы, прощупывание пульса и так далее.
В полутемных палатах стены были покрашены кое-как, а с потолка осыпалась штукатурка. Однако теперь здесь царила чистота, поскольку он весь день размахивал метлой да водил мокрой шваброй. Больные, несмотря на наклеенные улыбки, явно не имели шансов поправиться, потому что медицинское обслуживание, мягко говоря, оставляло желать лучшего, а еда была еще хуже, чем в кафетерии.
Он не бросал попыток придумать план, найти брешь, лазейку в системе. Контроль Внутреннего Голоса распространялся не повсеместно. Система, по сути своей, представляла технологический вариант тоталитаризма. И если политические методы репрессий могли достичь абсолютного эффекта, то технологии это было не под силу. Крик души, выплеснутый на доску объявлений, доказывал, что не все шло гладко. Либо система контроля не могла проникнуть в подсознание и отслеживать мысли; либо крошечные компьютеры-надсмотрщики порой давали сбой. Он не знал точной причины. Но любая из них давала ему надежду.
Он сохранил способность думать, но неизвестно, на какое время. Казалось, что окружающие его люди находятся под более строгим контролем, чем он, но это могло быть только иллюзией. Он быстро научился держать язык за зубами, играя свою роль. Речь — это поведение, а здесь поведение строго контролировалось механизмом «усилений», по большей части негативных. Некоторые, правда, были я позитивными. В том смысле, что соответствие общепринятым нормам поведения так же быстро вознаграждалось освобождением от физической и психической боли.
Возможно, он сохранит свои собственный мысли, но мысли не помогут его телу, которое, словно марионетка, дергалось на биохимических ниточках.
Ужасающе отсталое оборудование больницы навело его на некоторые идеи. Он видел, как сестры измеряли температуру допотопными ртутными градусниками, какие еще с бабушкиных времен хранились в домашних аптечках. Правда, элементарные нормы гигиены все же соблюдались. Термометры стерилизовались, а единственным способом сделать это было погружение в этанол, этиловый спирт, не ядовитый в отличие от спирта древесного, метанола.
Если телесные механизмы контролируются изнутри, подумал он, нельзя ли проглотить нечто для подавления этих механизмов? Какие-нибудь препараты. Препаратов здесь было сколько угодно, доступ к ним у него имелся. Но какие лекарства помогут подавить автономные реакции? Транквилизаторы? Может быть, но вряд ли те, что используются здесь, достаточно эффективны. Наркотики? Возможно. Но их он инстинктивно остерегался. К тому же здесь передозировка легко могла привести его в гетто.
Хотя достать наркотики, казалось, можно было без труда. Шкафчики с лекарствами не запирались. В этом обществе замков не требовалось. И по этой причине он не мог добраться до шкафов. Он не мог приблизиться к ним с намерением стащить наркотики, не рискуя подвергнуться вмешательству Внутреннего Голоса. В конце концов именно термометры навели его на мысль. Ему не встречались питейные заведения или магазины, торгующие алкоголем. Насколько он понял, это было общество абсолютных трезвенников. Почему? Возможно, потому, что воздействие выпивки могло подавить Внутренний Голос.
В шкафчике с лекарствами, наверное, можно разжиться бутылочкой этилового спирта, а если не там, так на складе. Но вопрос в том, сможет ли он украсть спирт.
Нет. К нему применят те же сдерживающие меры. Не стоит даже слишком долго думать на эту тему.
Ладно, начнем сначала. Ему в голову прокралась шальная мысль — подобраться бочком к бутылочке, глядя в сторону и невинно посвистывая, а затем схватить ее и заглотить как можно больше, пока Внутренний Голос не скрутит ему кишки. Но это абсурд! Нельзя всерьёз что-то планировать, не зная, что ты собираешься это сделать. Он только самого себя пытается одурачить.
Так что же, остается только ждать, пока внутренняя полиция выйдет до ветру?
Может, придется свыкнуться с мыслью, что выхода нет. От этой мысли его пронизывал холод. Навечно остаться здесь?!
А как же замок?
Там к этому времени наверняка заметили его отсутствие и отправились на поиски.
Конечно, смешно думать, что в этот мир заявятся люди из замка в камзолах и туниках. Линда сообразит, что в незнакомом мире надо принять меры предосторожности.
Может, поэтому его до сих пор и не нашли. С какого конца они примутся за поиски? Это огромный мир, сложное общество. И очень опасное. Никто не даст гарантию, что их не схватят и не впрыснут им Внутренний Голос. Если так, то надежды нет. Портал может закрыться, если это уже не произошло, и тогда он навсегда застрянет здесь.
В первый день работы он вернулся домой, сварил картошки, поел и сел перед экраном, чтобы набрать обязательное время просмотра. Но, уставившись на мелькающие образы, он думал. В результате у него созрел план действий. Как бы абсурдна ни была эта идея, завтра он попытается стащить бутылочку спирта и влить в себя сколько получится, пока не начнутся спазмы. Не будет он пытаться обвести вокруг пальца ни себя, ни Внутренний Голос. Он просто сделает это. А больше ему в голову ничего не приходило.
Утвердившись в этом намерении, он без особого отвращения досмотрел программу до конца. После этого его охватило беспокойство и он решил пойти прогуляться. Насколько он знал, это не возбранялось. Все, что не запрещено, то разрешено.
Пойдет куда глаза глядят. Ему здесь уже порядком поднадоело.
Затем он стал размышлять, что произойдет, если он попытается сбежать. От новых попыток его удерживал элементарный страх. Он не желал снова испытывать мучительную физическую боль, невыносимое ощущение обреченности, неизбывный ужас, которыми хлестал его кнут Внутреннего Голоса. Уже от одного воспоминания желудок судорожно сжимался.
Нет, он не готов снова пройти через это, и собственный замысел с бутылочкой поразил его глупостью и неосмотрительностью. Может, как-нибудь потом. На настоящий момент максимум, на что у него хватит смелости, — это на прогулку.
Он спускался по лестничному пролету между вторым и третьим этажами, когда она появилась на площадке. Он чуть было не столкнулся с ней — с женщиной, которую он повстречал прошлым вечером.
Сначала она на мгновение оцепенела, затем выдавила из себя уже знакомую ему улыбку:
— Здравствуйте, гражданин!
— Привет, — ответил он. Затем выпалил: — Я собираюсь прогуляться. Не хотите со мной?
Улыбка исчезла, и она уставилась на него в упор.
Он стоял под ее оценивающим, измеряющим взглядом. Казалось, она взвешивает риск, пытается оценить, проверка это или ловушка. Может ли она ему доверять? Осмелится ли?
Все это читалось у нее в глазах, и он был рад, когда это прочел. Это было первое человеческое проявление, сознательное волеизъявление, показавшееся из-за фасада безликой механической покорности.
— Да, — наконец проговорила она.
Они вместе вышли из корпуса.
Ночь была прохладна, а город тих. Слишком тих. Затемнение еще не наступило, но на суровых фасадах небоскребов темнело больше окон, чем горело. Ветерок с реки доносил сладковатый запах. Транспорта на бульваре не было. Людей — тоже. Слишком поздно.
— Когда он исчез? — спросила она после того, как они молча прошагали приличный отрезок пути.
— Кто исчез?
— Внутренний Голос.
— Он не исчезал.
Она остановилась и поглядела на него:
— Вы просто этого еще не осознали. Он исчез.
Он пожал плечами:
— Я еще не пытался сделать ничего антисоциального.
— А что вы сейчас делаете?
— Я не знал, что вечерние прогулки запрещены.
— Они не запрещены. Нет необходимости их запрещать. Никто не делает того, что выбивается из распорядка дня. Слишком рискованно. Вы этого не знали?
— Нет, — ответил он. — Я здесь новичок.
— Изгой?
— Да. Если это значит «иностранец».
— Изгой — значит человек без Внутреннего Голоса. Внутренний Голос еще не во всем мире есть.
Интересно, как там обстоят дела во внешнем мире и какую часть планеты подчинил себе Внутренний Голос. Экран не передавал никаких новостей. Ничего кроме бесконечной пропаганды по поводу производственных достижений и перевыполнения норм.
— А вам известно что-нибудь об Изгоях? — спросил он.
— Ничего, — ответила она. — К нам достоверные новости уже давно не поступают.
— К кому это — «к нам»?
Она вновь двинулась с места.
— К людям, потерявшим Внутренний Голос.
— Значит, не все находятся под контролем?
— Нет, не все. — Она хмуро взглянула на него исподлобья. — Но можно считать, что все. Нас так немного. Вот вы, например. Хотя до сих пор об этом не знали.
— Откуда вам известно, что в вас нет Внутреннего Голоса?
— Потому что я могу делать, что пожелаю. Например, гулять по вечерам, брать добавку еды, не смотреть на экран, если не хочу. Я теперь почти уже и не смотрю.
— Ничего удивительного. Чудовищная дрянь.
Она улыбнулась:
— Вот видите? Если б вы его не потеряли, вы бы не могли так сказать.
Он покачал головой:
— Желал бы я, чтобы вы оказались правы. Но они меня только позавчера накачали этой гадостью. Разве такое могло произойти не столько быстро?
— Никто не знает. Большинство неприспособленцев теряет Внутренний Голос ближе к двадцати годам. Тогда же это и со мной произошло. Сейчас мне двадцать шесть. И меня до сих пор не поймали.
— А есть опасность, что вас могут обнаружить?
— Да, конечно. Такая опасность всегда существует. Но к ней привыкаешь. Дело в том, что даже когда Внутренний Голос молчит, с привычками не так-то легко расстаться. Я никогда не совершала по-настоящему антисоциальных поступков. Так, по мелочам.
Они завернули за угол и побрели по направлению к реке.
Он спросил:
— Почему Внутренний Голос не всегда срабатывает?
— Этого тоже никто не знает. Мы думаем, что с ним, как с инфекцией, справляются защитные системы организма. Может, у неприспособленцев защитные системы работают лучше, чем у большинства людей.
— Ну, это, наверно, как некоторые люди самопроизвольно излечиваются от рака?
— Да, возможно.
Они дошли до небольшого парка на берегу реки и присели на скамейку. На воде волнистыми дорожками отражались огни с другого берега. На реке не видно было ни лодок, ни барж. В другом мире здесь находился промышленный город, а в этом — его место занимал унылый административный центр.
— В хорошую погоду я часто прихожу сюда по вечерам, — сказала она. — Мне нравится наблюдать за течением реки. Она откуда-то берет исток и куда-то уходит, далеко отсюда. Мне нравится думать, как я сяду в лодочку и спущусь по воде, вниз по течению. Из лодки я не выйду. Буду ловить рыбу, загорать и весь день бездельничать.
— Чем вы занимаетесь?
— Сижу и с утра до вечера стучу по клавиатуре. Ввожу данные, затем прошу компьютер их обработать, а он выдает мне в ответ всякую информацию.
— Да, веселенькая жизнь. Скажите-ка мне вот что. Сколько еще здесь неприспособленцев?
— Я знакома с двумя, но их больше. И не спрашивайте меня об их прозвищах и омникодах, потому что я вам еще не достаточно доверяю. Может, вы — Внутренний Голос.
— Вы хотите сказать, что я могу оказаться полицейским агентом?
— Полиции нет. Но я слышала, будто людей арестовывает Комитет Постоянной Борьбы.
— Армия?
— Да. Они иногда используют агентов, чтобы заманить людей в ловушку. Так, по крайней мере, говорят. Может, и врут. Трудно сказать. Никогда не знаешь, где правда, а где вранье.
— Позвольте спросить вас о самом жизненно важном и основополагающем. Кто стоит во главе правительства? Кто всем этим кошмаром заправляет?
— Я не знаю. Мы уже давно пытаемся это выяснить. Все, что нам известно, это то, что существует Внутренний Голос.
— Но кто-то же этот Внутренний Голос изобрел. Кто-то пользуется им, чтобы управлять людьми. Кто же?
Она пожала плечами.