Страница:
5) Обман – врожденное свойство женщины, так как он всегда был оружием слабых существ; как может слабый пол противостоять силе и избежать угнетения, если он не будет прибегать ко лжи и коварству? Поэтому пусть женщина без колебаний использует это оружие, которое вручила ей Природа, чтобы защищаться от многочисленных врагов; мужчины и сами рады обманываться, ведь сладкая иллюзия всегда приятнее, чем горькая правда, и много лучше скрывать свои проделки, нежели выставлять их напоказ.
6) Никогда женщина не должна показывать свое истинное лицо – она должна искусно подлаживаться под человека, в котором наиболее заинтересована в данный момент и которому хочет понравиться, и неважно, что ею движет: вожделение или алчность; отметим попутно, что такая гибкость не лишает ее энергии, необходимой для разного сорта дурных поступков и преступлений, которые служат утолению ее страстей, например: адюльтер, инцест, детоубийство, отравление, воровство, убийство, словом все, что ей понравится и что мы рекомендуем ей совершать под маской благопристойности, совершать без страха, без колебания и сожаления, ибо Природа вложила такие импульсы в женское сердце, ибо только ложные принципы, приобретенные в процессе воспитания, мешают ей поступать в соответствии с велениями Природы.
7) Пусть не пугает ее, а сделается основным принципом ее каждодневной жизни самое безграничное, самое изощренное, самое извращенное распутство; если она прислушается к голосу Природы, она тотчас обнаружит, что от Нее она получила ясно выраженные наклонности к подобным удовольствиям и что не существует никаких причин для страха и еще меньше для воздержания: чем больше она совокупляется, тем больше оправдывает надежды Природы, ведь только воздержание оскорбляет нашу праматерь[92].
8) Она не должна отказываться от любого акта распутства, который предлагает ей мужчина: готовность исполнить его желания – вот самое надежное средство завладеть им и удержать его. Мужчине скоро приедается любая женщина, и можете себе представить, что произойдет, если она не сумеет постоянно пробуждать его интерес к себе. Он перестает о ней заботиться, начинает ею тяготиться и, в конце концов, оставляет ее совсем; но если он видит, что женщина старается понять его вкусы, предупредить его желания и удовлетворить их в полной мере, вот тогда он увидит рядом с собой постоянно новую и потому всегда привлекательную женщину, а она получит таким образом возможность обманывать своего возлюбленного, что является самой главной и самой приятной целью представительниц пола, о котором идет здесь речь.
9) Пусть это обольстительное создание навсегда позабудет о скромности и целомудрии, когда рядом с ней мужчина: мало найдется мужчин, которые ценят такие манеры, и велика опасность оттолкнуть тех, кто их презирает. Пусть она напускает на себя скромный вид на публике, если считает это необходимым, так как порой лицемерие – совершенно незаменимое средство обмануть и окружающих и своего покровителя.
10) Особенно должна женщина заботиться о том, чтобы избежать беременности, широко используя все средства для этого: скажем, не дать семени проникнуть в сосуд, где происходит зачатие, или уничтожить зародыш при малейшем признаке его появления. Беременность тягостна, она портит фигуру, угрожает здоровью, словом, неблагоприятна со всех точек зрения; лучше всего предаваться так называемым неестественным наслаждениям, которые, во-первых, намного приятнее, во-вторых, безопаснее; почти все женщины, испытавшие содомию, и слышать не желают ни о чем другом; кроме того, их самолюбие тешит и поощряет на такую форму совокупления мысль о том, что удовольствие мужчины при этом возрастает многократно.
11) Пусть закаленное сердце станет для нее защитой от чувствительности, которая обязательно, рано или поздно, приведет ее к несчастьям: мягкосердие сулит ей только погибель, ибо по своей природе женщина более хрупка и деликатна и имеет более тонкую натуру, нежели мужчина, поэтому она более подвержена жестоким ударам судьбы, а это значит, что поддавшись чувствительности, она навек позабудет о всех удовольствиях. Ее физическая организация предполагает похотливость, и если, по причине избытка чувствительности, которую надо вообще уничтожить, она попадает в рабство к одному единственному мужчине, она моментально лишается всех своих преимуществ, всех прелестей быть свободным и развратным существом, каким сотворила ее Природа для ее же счастья и благополучия.
12) Женщина должна любым путем избегать религии во всех ее проявлениях, так как этот абсурд, на который, кстати, следует наплевать с самого раннего детства, способен настолько потрясти и ужаснуть ее душу и ввергнуть ее в столь глубокую пучину добродетели, что ей придется отказаться от всех своих привычек и удовольствий; в любом случае эта жуткая химера не стоит таких жертв, которых она требует, и несчастная женщина, наподобие той собаки из известной басни, будет убегать от действительности и устремляться вслед за призраком. Безбожница, жестокая, бесстыдная, распутная, безнравственная, ненасытная, содомитка, лесбиянка, мстительная, кровожадная, лицемерная, лживая, коварная – вот далеко не полный перечень характерных свойств той женщины, что найдет себе достойное место в Братстве Друзей Преступления, вот какие пороки необходимо иметь ей, если она хочет обрести в клубе свое счастье».
Вдохновенно прочитав вслух эти заповеди, я убедила присутствующих, что восприняла их всем сердцем, и под громкие восторженные крики и аплодисменты сошла в залу.
Парочки, которых отвлекла от любимых занятий процедура моей инициации, снова вернулись к ним, а я тут же оказалась в настоящей осаде, потеряла Клервиль из виду и не увидела ее до самого ужина.
Первым подступил ко мне господин лет пятидесяти.
– Клянусь Создателем, или я ослеп или ты – первостатейная шлюха, – воскликнул он, увлекая меня на кушетку. – Ты и говоришь, как настоящая шлюха. Ты мне очень даже нравишься, посмотри, как отвердел мой член.
С этими словами распутник овладел мною. Через четверть часа, в самом разгаре акта, какая-то женщина буквально стащила его с меня и не дала ему кончить. Следом приблизилась дама около шестидесяти лет, снова уложила меня на ложе и принялась ласкать мое тело, заставив то же самое делать с ней. В это время за нами наблюдали четверо мужчин, и вот в какой-то момент один из них подскочил к матроне и оседлал ее сзади, да так, что она даже громко застонала от удовольствия. Другой, заметив, что мое влагалище начинает истекать под умелыми пальцами старой лесбиянки, вставил мне в рот свой член, потом, оттолкнув женщину, проник в мою вагину; у него был превосходный инструмент, и он владел им мастерски, как настоящий бог; затем подбежала девушка, вытащила его из меня и царственным жестом направила в свою щель, при этом она вопросительно на меня взглянула; я, поняв ее взгляд, кивнула в ответ, и она принялась облизывать мое влагалище, и вместе со спермой мужчины, которую я, кажется, приняла в себя всю до последней капли, она проглотила и мою. Через несколько минут к нам присоединились двое юношей, и мы, все вместе, образовали весьма живописную группу; скоро девушка удалилась, захватив с собой того, кто только что сношал ее, и в этот момент появился новый персонаж: я узнала епископа, с которым однажды развлекалась в доме мадам Дювержье; он также проник в мою вагину, но только после того, как помочился на мое лицо. Подошел следующий – также похожий на священнослужителя и также с очень знакомой физиономией – и вонзил свое копье глубоко мне в рот, где вскоре и кончил. Потом я оказалась во власти очень привлекательной девушки, это юное создание обхватило мою голову бедрами, и я с удовольствием высосала все, что было в ее влагалище, а ее в это время содомировал сорокалетний мужчина; прошло совсем немного, и этот либертен то же самое совершил со мной, при этом он щипал нас обеих, называл стервами, грязными сосательницами влагалищ и, содомируя одну, яростно шлепал по ягодицам другую.
– Что ты делаешь с этими педерасточками? – спросил ладно сложенный молодой мужчина, пристраиваясь к заднице нашего содомита. – Надеюсь, мой член тебе не помешает?
После чего меня ненадолго оставили в покое, но не успела я перевести дух, как неизвестно откуда появился старец со связкой розог в руке и принялся что было сил хлестать по моим ягодицам, заставив меня сосать ему член.
– Если не ошибаюсь, это тебя только что приняли в клуб? – поинтересовался он. Я что-то промычала в ответ, и он продолжал: – Жаль, что я раньше не увидел тебя. Я как раз был занят в серале. А у тебя чертовски миленькая задница, а ну-ка покажи мне ее поближе.
Не успела я подняться и принять нужную позу, как он с торжествующим воплем пробил брешь, и мое чрево залила горячая струя. Следом подошел красивый юноша и также совершил со мной продолжительный акт содомии, правда, предварительно выпоров меня намного сильнее, чем предыдущий содомит. Затем, одного за другим, я приняла целую процессию: шестеро, как я поняла, были служителями правосудия, а четверо – божьими слугами; все они сношали меня в зад. После этого я, усталая и возбужденная еще сильнее, пошла в туалетную комнату; она была предназначена для женщин, поэтому ее обслуживали исключительно мужчины; молодой прислужник усадил меня на стульчик, похожий на трон; стоя на коленях, он дождался, пока я сделаю свое дело, помог мне встать и почтительно спросил, не требуется ли мне его язык; вместо этого я прижалась задом к его лицу, и он, самым приятным образом, тщательно облизал мне анус. Вернувшись в залу, я заметила несколько мужчин, которые, по-видимому, специально Поджидали выходящих из туалета женщин; один из них подскочил ко мне и попросил позволения поцеловать мой зад; я наклонилась, его язык быстро обшарил вход в отверстие, и он тотчас поднялся с колен, а по его расстроенному лицу я заключила, что он не ожидал найти эту часть моего тела такой чистой. Не сказав ни слова, он поспешил вслед за молодой женщиной, которая как раз заходила в туалет. Я решила воспользоваться паузой и с огромным удовольствием стала наблюдать представшую моим глазам картину. Вы, наверное, мне не поверите, но спектакль, который я созерцала со стороны в этой роскошной зале, служившей для ассамблей, превзошел все мои ожидания, и, как мне кажется, самое извращенное воображение не в силах придумать такое разнообразие сладострастных поз и движений, такое богатство вкусов и наклонностей.
«О, великий Боже, думала я, как неистощима и величава Природа, как чудесны и восхитительны страсти, которыми она нас одаряет!»
Всюду, куда ни обращался мой взгляд, я с изумлением видела безупречный порядок: если не считать случайно вырвавшихся в пылу страсти резких выражений, громких слов, вызванных удовольствием, и то нацело звучавших богохульных ругательств, порой чересчур громких, в зале стояла образцовая тишина. За всем этим неусыпно следили председательница и цензор, которые одним мановением руки успокаивали не в меру разошедшихся членов Братства, что, впрочем, случалось очень редко; я бы сказала, что самые благопристойные дела не могли бы твориться с большим спокойствием и большей сосредоточенностью. И мне стало ясно, что из всех существующих в мире вещей, наибольшим уважением пользуются у людей страсти.
Между тем все больше мужчин и женщин стали расходиться по сералям, а президентша, с улыбкой на губах, раздавала билеты. В это время мне пришлось выдержать натиск многих женщин: я пропустила через себя не меньше тридцати, добрая половина которых была в зрелом возрасте – не моложе сорока лет; они обсасывали все мои отверстия, сношали меня с обеих сторон искусственным членом, одна из них попросила меня помочиться ей в глотку, пока я целовала ей влагалище, другая предложила испражниться друг другу на грудь и с наслаждением выдавила из себя обильную порцию, а я, к сожалению, так и не сумела отплатить ей тем же; затем подошли двое мужчин, один из них, встав на четвереньки, начал пожирать экскременты, еще дымившиеся на моей груди, а второй содомировал гурмана, затем в свою очередь испражнился на то же самое место, вставив член в рот своему напарнику.
Неожиданно председательница обнаружила живой интерес к моей персоне; она подозвала мужчину, заменившего ее в президентском кресле, спустилась ко мне, и мы слились в объятиях: мы целовали, лизали, сосали друг друга и скоро обе забились в конвульсиях оргазма. За исключением Клервиль, я не встречала женщины, которая бы извергалась столь обильно и неистово; у нее была особенная прихоть: принимая в анус мужской орган, она сильно прижималась влагалищем к моему лицу, а сама при этом обсасывала другую женщину; я блестяще выдержала это испытание, и она, довольная, вернулась на свое место.
Не успела она отпустить меня, как тут же нахлынула новая волна жаждущих мужчин, в основном содомитов – к моей вагине притронулись всего двое или трое из них; среди них был один любитель мастурбации, около дюжины изверглись мне прямо в рот, причем один в момент кульминации вставил в свое чрево чей-то солидный член, а сам, уткнувшись лицом мне под мышку, нежно облизывал мокрую от пота ложбинку, чем доставил мне острое наслаждение. Пятеро или шестеро выпороли меня довольно ощутимо; трое или четверо сбросили семя в самую глубь моей прямой кишки и сами же выпили его; кроме того, я несколько раз громко пускала газы в лицо любителям острых ощущений, и даже нашлось двое охотников до моей слюны; несколько долгих минут я втыкала сотни булавок в ягодицы и в мошонку одного представительного господина, и он ходил в таком виде, ощетинившийся как еж, до конца вечера; еще один субъект целых два часа облизывал все мое тело, постепенно перемещаясь сверху вниз, добрался до укромных местечек между пальцами на ногах, наконец, вставил свой язык в анус и испытал бурный оргазм. Несколько женщин изъявили желание прочистить мне влагалище толстым и длинным деревянным предметом; одна импозантная дама привела с собой мужчину, взяла в руку его орган и долго прижимала его конец к моей задней норке, а потом заставила меня заталкивать туда пальцем брызнувшую сперму; стройная прелестная девушка осквернила мои ягодицы своими испражнениями, после чего ее содомировал мужчина средних лет и, нагнувшись, съел плоды ее страсти и до блеска отполировал языком мой зад; позже я узнала, что это были отец с дочерью. Перед моими глазами прошли и другие кровосмесительные эпизоды: я видела, как братья содомировали сестер, отцы совокуплялись с дочерьми, матерей сношали сыновья, словом, я увидела инцест, адюльтер, содомию, самый мерзкий разврат и проституцию, отвратительнейшую грязь и открытое богохульство – и все это в сотнях самых невообразимых форм и оттенков, – и должна признать, что любая вакханка античности показалась бы здесь невинной и стыдливой девочкой.
В конце концов мне надоело быть объектом и жертвой чужой похоти, мне захотелось играть активную роль: я собрала полдюжины юношей с впечатляющими членами, и они почти два часа усердно сношали меня то в одно отверстие, то в другое, то сразу в оба. В заключение этого эпизода какой-то аббат заставил свою племянницу, очаровательное создание, ласкать мне клитор, а меня – сосать ее крохотную вагину; потом юноша приятной наружности с большим чувством содомировал рядом со мной свою мать и целовал мне ягодицы. Две юные сестренки облепили меня с обеих сторон: одна ласкала мне влагалище, другая – задний проход, я испытала долгий и удивительно сладостный оргазм и даже не заметила, что с ними, по очереди, совокупляется их отец. Другой папаша заставил своего сына заняться со мной содомией, а сам таким же образом наслаждался с мальчиком; через несколько минут они поменялись местами. Следом за ними ко мне пристроился спереди молодой человек, и в это время его сестра, оказавшаяся монашкой, прочищала ему задницу своим нательным крестом…
И все эти эпизоды якобы оскорбляющие Природу, были исполнены такого удивительного спокойствия и достоинства, что окажись здесь самый нудный моралист, он бы наверняка призадумался и, возможно, превратился бы в философа. В конце концов, если немного поразмыслить, то в инцесте нет ничего необычного: Природа допускает и поощряет его, а запрет исходит лишь от местных законов, но как может действие, допустимое на трех четвертях земного шара, считаться преступлением на остальной четверти? Но, увы, мне не дано совершить этот восхитительный акт, и мысль об этом вдруг сильно опечалила меня: если бы только у меня был отец или брат, с какой страстью я отдавалась бы и тому и другому, с какой радостью я исполняла бы все их прихоти…
Мои завистливые размышления прервали два обольстительных существа – восемнадцатилетние сестренки-близнецы; они отвели меня в туалетную комнату, заперли за собой дверь, и в их обществе я испытала все, что есть самого пикантного и самого мерзкого в сладострастии.
– Если бы мы стали развлекаться таким образом в зале для ассамблей, – объяснили они, – к нам тут же пристроились бы два десятка этих отвратительных мужчин, и они забрызгали бы все вокруг своей ужасной спермой; скажите, разве не гораздо приятнее наслаждаться в узком интимном кругу?
И обе лесбияночки доверительно поведали мне все свои пристрастия. Яростные сторонницы своего пола, они находили всех мужчин, без исключения, непереносимыми и не терпели даже их присутствия; в Братство их привел отец, и хотя им поневоле приходилось иметь дело с мужским полом, они отводили душу с женским.
– Выходит, насколько я поняла, вы и не собираетесь выходить замуж?
– Замуж? Никогда! Лучше смерть, чем рабская доля в доме мужа.
Я, всерьез заинтересовавшись, засыпала их вопросами, и они рассказали о своих принципах, необычайно твердых для их возраста; воспитанные отцом в истинно философском духе, они рано освободились от всех недугов морали и религии – излечились раз и навсегда; не оставалось ничего такого, чего бы они не испробовали и чего бы не были готовы испытать еще и еще; их энергия поразила меня, я нашла наши характеры настолько схожими, что не удержалась и выразила свои чувства. Я искупала этих восхитительных девочек в жарких ласках, мы пролили немало спермы, дали друг другу слово поддерживать отношения и возвратились в залу. В этот момент ко мне приблизился изящный молодой человек и тревожным шепотом попросил уделить ему несколько минут; вместе с ним я вернулась в туалетную комнату, откуда только что вышла.
– Боже мой! – воскликнул он, когда мы остались одни, – я едва не упал от изумления, увидев тебя в компании этой парочки. Держись подальше от них, будь начеку, ведь это же монстры: несмотря на юный возраст они способны на самые ужасные вещи.
– Однако же, – возразила я, – разве это плохо? Он уставился на меня, потом с неохотой кивнул.
– Разумеется, но в своей среде надо все-таки проявлять хоть какую-то элементарную порядочность. За стенами этого дома – ради Бога: пусть творят, что им вздумается. Но не здесь. Поверь мне, эти сучки получают удовольствие только тогда, когда устраивают всяческие пакости своим собратьям; обе они порочны, коварны и мстительны, их давно пора исключить из Братства, и я не понимаю, почему постоянный комитет до сих пор не принял никаких мер. Поверишь ли, дорогая моя, они сегодня развлекаются с тобой, а завтра будут мечтать о том, чтобы тебя же уничтожить или закабалить. Скажи спасибо, что я предупредил тебя, а теперь в знак благодарности за это подставь-ка мне свою попку.
Я приготовилась к тому, что он начнет содомировать меня, но не произошло ничего подобного. Этот странный юноша ограничился тем, что начал выщипывать волоски из моей промежности и облизывать их; на мои негодующие протесты он отвечал, что я еще дешево заплатила за его услугу. Через четверть часа такой неприятной и весьма болезненной процедуры он ушел из туалета, хотя так и не испытал оргазма. Вскоре я узнала, что все, сказанное им о сестрах-близнецах, было чистейшей воды выдумкой, что клевета возбуждает его сильнее всего и что таким образом он делает женщин чем-то себе обязанными и, пользуясь этим, подвергает их такому обращению.
Когда я возвратилась в залу, там звучала приятная музыка; объявили ужин, и я вместе со всеми вошла в роскошный обеденный зал. Он был украшен таким образом, что обедающие чувствовали себя как в лесу; среди деревьев были устроены полянки, и на каждой был накрыт стол на двенадцать персон. С деревьев свисали гирлянды нежных ароматных цветов, а тысячи свечей, расставленных с не меньшим искусством, чем в зале для ассамблей, создавали мягкое неназойливое освещение; каждый стол обслуживали две девушки-служанки и делали свое дело быстро, изящно и без суеты. На ужине присутствовали не более двухсот человек – все остальные находились в сералях. Стол можно было выбирать по своему желанию и в кругу близких по духу людей наслаждаться негромкой камерной музыкой, которая вдохновляла присутствующих на невоздержанность Комуса[93] и на всевозможные бесчинства Киприды.
Вернувшаяся из сераля Клервиль села рядом со мной; ее возбуждение красноречиво свидетельствовало о недавних излишествах: металлический блеск в прекрасных глазах, пунцовые щеки, растрепанные волосы, ниспадающие на грудь и спину, грубые непристойные речи – весь ее облик и ее поведение носили на себе следы нерастраченного еще вдохновения и делали ее во сто крат обольстительнее; я наклонилась к ней, и мы поцеловались.
– Мерзавка, – улыбнулась я, – в каком океане ужасов ты искупалась?
– Не завидуй, – отвечала блудница, – в следующий раз я своей собственной рукой брошу тебя в этот океан и поверь, это будет очень скоро.
За нашим столом сидели: две сестрицы, с которыми я наслаждалась в туалетной комнате, две сорокалетние дамы с необыкновенно умными и одухотворенными лицами, еще две исключительно привлекательные девушки двадцати и двадцати пяти лет, а также шестеро мужчин.
Благодаря продуманному расположению полянок из-за каждого стола хорошо были видны все остальные. В зале витал явственный дух цинизма, который заключался в том, что любой поступок, продиктованный похотью, не мог оставаться незамеченным.
Я стала свидетельницей необычного зрелища, зрелища невероятной похоти, рожденной в поистине порочном и извращенном мозгу. А я-то, наивная, думала; что с головой окунулась в либертинаж, что мне больше нечему учиться! Я поняла в тот вечер, что в глазах этого блистательного общества я была всего лишь неоперившимся птенцом. Ах, друзья мои, какие мерзости, какие ужасы, какие жуткие эпизоды я увидела здесь! Некоторые обедающие то и дело вставали из-за стола и удалялись в отхожее место – о, простите! – в туалетную комнату, где исполнялись любые их желания, которые были законом для челядинцев. Кроме того, я заметила, что присутствующие каким-то естественным образом разделились на господ и рабов, причем последние, зная, что в скором времени их роли поменяются, с готовностью исполняли все приказы первых.
Сидя на своем троне, точно таком ж, как в общей зале, президентша внимательно следила за порядком. Разговоры велись негромким голосом, словно в храме Венеры, чья статуя, кстати, стояла в беседке, увитой миртом и розами; казалось, будто собравшиеся здесь идолопоклонники не смеют нарушить торжественную службу грубыми выкриками, неуместными в этой изысканной обстановке.
Вслед за яствами появились легкие тончайшие вина и сытные мясные блюда, еще более обильные, чем те, что подавались во время самой трапезы. Наступил момент, когда все члены Братства слились в одну грандиозную группу; ни один человек не оставался пассивным зрителем, и из этой шевелящейся массы слышались лишь сладострастные вздохи и стоны, изредка прерываемые пронзительными вскриками, которые венчали оргазм. И вновь я оказалась объектом натиска, еще более бурного, чем прежде; через мои руки прошли многочисленные представители обоего пола, ни один кусочек моего тела не остался неоскверненным; я вышла из этой свалки с изрядно потрепанными ягодицами, утешаясь тем, что и сама потрепала немалое их количество. Солнце клонилось к закату, когда я ушла домой, измученная и выжатая, как губка, всем, что со мной происходило, и проспала больше суток беспробудным сном.
Месячный испытательный срок показался мне вечностью, но вот, наконец, он остался позади, и я получила вожделенное право войти в сераль. Моей проводницей, разумеется, стала Клервиль, сгоравшая от желания показать мне то, о чем я мечтала весь этот месяц.
6) Никогда женщина не должна показывать свое истинное лицо – она должна искусно подлаживаться под человека, в котором наиболее заинтересована в данный момент и которому хочет понравиться, и неважно, что ею движет: вожделение или алчность; отметим попутно, что такая гибкость не лишает ее энергии, необходимой для разного сорта дурных поступков и преступлений, которые служат утолению ее страстей, например: адюльтер, инцест, детоубийство, отравление, воровство, убийство, словом все, что ей понравится и что мы рекомендуем ей совершать под маской благопристойности, совершать без страха, без колебания и сожаления, ибо Природа вложила такие импульсы в женское сердце, ибо только ложные принципы, приобретенные в процессе воспитания, мешают ей поступать в соответствии с велениями Природы.
7) Пусть не пугает ее, а сделается основным принципом ее каждодневной жизни самое безграничное, самое изощренное, самое извращенное распутство; если она прислушается к голосу Природы, она тотчас обнаружит, что от Нее она получила ясно выраженные наклонности к подобным удовольствиям и что не существует никаких причин для страха и еще меньше для воздержания: чем больше она совокупляется, тем больше оправдывает надежды Природы, ведь только воздержание оскорбляет нашу праматерь[92].
8) Она не должна отказываться от любого акта распутства, который предлагает ей мужчина: готовность исполнить его желания – вот самое надежное средство завладеть им и удержать его. Мужчине скоро приедается любая женщина, и можете себе представить, что произойдет, если она не сумеет постоянно пробуждать его интерес к себе. Он перестает о ней заботиться, начинает ею тяготиться и, в конце концов, оставляет ее совсем; но если он видит, что женщина старается понять его вкусы, предупредить его желания и удовлетворить их в полной мере, вот тогда он увидит рядом с собой постоянно новую и потому всегда привлекательную женщину, а она получит таким образом возможность обманывать своего возлюбленного, что является самой главной и самой приятной целью представительниц пола, о котором идет здесь речь.
9) Пусть это обольстительное создание навсегда позабудет о скромности и целомудрии, когда рядом с ней мужчина: мало найдется мужчин, которые ценят такие манеры, и велика опасность оттолкнуть тех, кто их презирает. Пусть она напускает на себя скромный вид на публике, если считает это необходимым, так как порой лицемерие – совершенно незаменимое средство обмануть и окружающих и своего покровителя.
10) Особенно должна женщина заботиться о том, чтобы избежать беременности, широко используя все средства для этого: скажем, не дать семени проникнуть в сосуд, где происходит зачатие, или уничтожить зародыш при малейшем признаке его появления. Беременность тягостна, она портит фигуру, угрожает здоровью, словом, неблагоприятна со всех точек зрения; лучше всего предаваться так называемым неестественным наслаждениям, которые, во-первых, намного приятнее, во-вторых, безопаснее; почти все женщины, испытавшие содомию, и слышать не желают ни о чем другом; кроме того, их самолюбие тешит и поощряет на такую форму совокупления мысль о том, что удовольствие мужчины при этом возрастает многократно.
11) Пусть закаленное сердце станет для нее защитой от чувствительности, которая обязательно, рано или поздно, приведет ее к несчастьям: мягкосердие сулит ей только погибель, ибо по своей природе женщина более хрупка и деликатна и имеет более тонкую натуру, нежели мужчина, поэтому она более подвержена жестоким ударам судьбы, а это значит, что поддавшись чувствительности, она навек позабудет о всех удовольствиях. Ее физическая организация предполагает похотливость, и если, по причине избытка чувствительности, которую надо вообще уничтожить, она попадает в рабство к одному единственному мужчине, она моментально лишается всех своих преимуществ, всех прелестей быть свободным и развратным существом, каким сотворила ее Природа для ее же счастья и благополучия.
12) Женщина должна любым путем избегать религии во всех ее проявлениях, так как этот абсурд, на который, кстати, следует наплевать с самого раннего детства, способен настолько потрясти и ужаснуть ее душу и ввергнуть ее в столь глубокую пучину добродетели, что ей придется отказаться от всех своих привычек и удовольствий; в любом случае эта жуткая химера не стоит таких жертв, которых она требует, и несчастная женщина, наподобие той собаки из известной басни, будет убегать от действительности и устремляться вслед за призраком. Безбожница, жестокая, бесстыдная, распутная, безнравственная, ненасытная, содомитка, лесбиянка, мстительная, кровожадная, лицемерная, лживая, коварная – вот далеко не полный перечень характерных свойств той женщины, что найдет себе достойное место в Братстве Друзей Преступления, вот какие пороки необходимо иметь ей, если она хочет обрести в клубе свое счастье».
Вдохновенно прочитав вслух эти заповеди, я убедила присутствующих, что восприняла их всем сердцем, и под громкие восторженные крики и аплодисменты сошла в залу.
Парочки, которых отвлекла от любимых занятий процедура моей инициации, снова вернулись к ним, а я тут же оказалась в настоящей осаде, потеряла Клервиль из виду и не увидела ее до самого ужина.
Первым подступил ко мне господин лет пятидесяти.
– Клянусь Создателем, или я ослеп или ты – первостатейная шлюха, – воскликнул он, увлекая меня на кушетку. – Ты и говоришь, как настоящая шлюха. Ты мне очень даже нравишься, посмотри, как отвердел мой член.
С этими словами распутник овладел мною. Через четверть часа, в самом разгаре акта, какая-то женщина буквально стащила его с меня и не дала ему кончить. Следом приблизилась дама около шестидесяти лет, снова уложила меня на ложе и принялась ласкать мое тело, заставив то же самое делать с ней. В это время за нами наблюдали четверо мужчин, и вот в какой-то момент один из них подскочил к матроне и оседлал ее сзади, да так, что она даже громко застонала от удовольствия. Другой, заметив, что мое влагалище начинает истекать под умелыми пальцами старой лесбиянки, вставил мне в рот свой член, потом, оттолкнув женщину, проник в мою вагину; у него был превосходный инструмент, и он владел им мастерски, как настоящий бог; затем подбежала девушка, вытащила его из меня и царственным жестом направила в свою щель, при этом она вопросительно на меня взглянула; я, поняв ее взгляд, кивнула в ответ, и она принялась облизывать мое влагалище, и вместе со спермой мужчины, которую я, кажется, приняла в себя всю до последней капли, она проглотила и мою. Через несколько минут к нам присоединились двое юношей, и мы, все вместе, образовали весьма живописную группу; скоро девушка удалилась, захватив с собой того, кто только что сношал ее, и в этот момент появился новый персонаж: я узнала епископа, с которым однажды развлекалась в доме мадам Дювержье; он также проник в мою вагину, но только после того, как помочился на мое лицо. Подошел следующий – также похожий на священнослужителя и также с очень знакомой физиономией – и вонзил свое копье глубоко мне в рот, где вскоре и кончил. Потом я оказалась во власти очень привлекательной девушки, это юное создание обхватило мою голову бедрами, и я с удовольствием высосала все, что было в ее влагалище, а ее в это время содомировал сорокалетний мужчина; прошло совсем немного, и этот либертен то же самое совершил со мной, при этом он щипал нас обеих, называл стервами, грязными сосательницами влагалищ и, содомируя одну, яростно шлепал по ягодицам другую.
– Что ты делаешь с этими педерасточками? – спросил ладно сложенный молодой мужчина, пристраиваясь к заднице нашего содомита. – Надеюсь, мой член тебе не помешает?
После чего меня ненадолго оставили в покое, но не успела я перевести дух, как неизвестно откуда появился старец со связкой розог в руке и принялся что было сил хлестать по моим ягодицам, заставив меня сосать ему член.
– Если не ошибаюсь, это тебя только что приняли в клуб? – поинтересовался он. Я что-то промычала в ответ, и он продолжал: – Жаль, что я раньше не увидел тебя. Я как раз был занят в серале. А у тебя чертовски миленькая задница, а ну-ка покажи мне ее поближе.
Не успела я подняться и принять нужную позу, как он с торжествующим воплем пробил брешь, и мое чрево залила горячая струя. Следом подошел красивый юноша и также совершил со мной продолжительный акт содомии, правда, предварительно выпоров меня намного сильнее, чем предыдущий содомит. Затем, одного за другим, я приняла целую процессию: шестеро, как я поняла, были служителями правосудия, а четверо – божьими слугами; все они сношали меня в зад. После этого я, усталая и возбужденная еще сильнее, пошла в туалетную комнату; она была предназначена для женщин, поэтому ее обслуживали исключительно мужчины; молодой прислужник усадил меня на стульчик, похожий на трон; стоя на коленях, он дождался, пока я сделаю свое дело, помог мне встать и почтительно спросил, не требуется ли мне его язык; вместо этого я прижалась задом к его лицу, и он, самым приятным образом, тщательно облизал мне анус. Вернувшись в залу, я заметила несколько мужчин, которые, по-видимому, специально Поджидали выходящих из туалета женщин; один из них подскочил ко мне и попросил позволения поцеловать мой зад; я наклонилась, его язык быстро обшарил вход в отверстие, и он тотчас поднялся с колен, а по его расстроенному лицу я заключила, что он не ожидал найти эту часть моего тела такой чистой. Не сказав ни слова, он поспешил вслед за молодой женщиной, которая как раз заходила в туалет. Я решила воспользоваться паузой и с огромным удовольствием стала наблюдать представшую моим глазам картину. Вы, наверное, мне не поверите, но спектакль, который я созерцала со стороны в этой роскошной зале, служившей для ассамблей, превзошел все мои ожидания, и, как мне кажется, самое извращенное воображение не в силах придумать такое разнообразие сладострастных поз и движений, такое богатство вкусов и наклонностей.
«О, великий Боже, думала я, как неистощима и величава Природа, как чудесны и восхитительны страсти, которыми она нас одаряет!»
Всюду, куда ни обращался мой взгляд, я с изумлением видела безупречный порядок: если не считать случайно вырвавшихся в пылу страсти резких выражений, громких слов, вызванных удовольствием, и то нацело звучавших богохульных ругательств, порой чересчур громких, в зале стояла образцовая тишина. За всем этим неусыпно следили председательница и цензор, которые одним мановением руки успокаивали не в меру разошедшихся членов Братства, что, впрочем, случалось очень редко; я бы сказала, что самые благопристойные дела не могли бы твориться с большим спокойствием и большей сосредоточенностью. И мне стало ясно, что из всех существующих в мире вещей, наибольшим уважением пользуются у людей страсти.
Между тем все больше мужчин и женщин стали расходиться по сералям, а президентша, с улыбкой на губах, раздавала билеты. В это время мне пришлось выдержать натиск многих женщин: я пропустила через себя не меньше тридцати, добрая половина которых была в зрелом возрасте – не моложе сорока лет; они обсасывали все мои отверстия, сношали меня с обеих сторон искусственным членом, одна из них попросила меня помочиться ей в глотку, пока я целовала ей влагалище, другая предложила испражниться друг другу на грудь и с наслаждением выдавила из себя обильную порцию, а я, к сожалению, так и не сумела отплатить ей тем же; затем подошли двое мужчин, один из них, встав на четвереньки, начал пожирать экскременты, еще дымившиеся на моей груди, а второй содомировал гурмана, затем в свою очередь испражнился на то же самое место, вставив член в рот своему напарнику.
Неожиданно председательница обнаружила живой интерес к моей персоне; она подозвала мужчину, заменившего ее в президентском кресле, спустилась ко мне, и мы слились в объятиях: мы целовали, лизали, сосали друг друга и скоро обе забились в конвульсиях оргазма. За исключением Клервиль, я не встречала женщины, которая бы извергалась столь обильно и неистово; у нее была особенная прихоть: принимая в анус мужской орган, она сильно прижималась влагалищем к моему лицу, а сама при этом обсасывала другую женщину; я блестяще выдержала это испытание, и она, довольная, вернулась на свое место.
Не успела она отпустить меня, как тут же нахлынула новая волна жаждущих мужчин, в основном содомитов – к моей вагине притронулись всего двое или трое из них; среди них был один любитель мастурбации, около дюжины изверглись мне прямо в рот, причем один в момент кульминации вставил в свое чрево чей-то солидный член, а сам, уткнувшись лицом мне под мышку, нежно облизывал мокрую от пота ложбинку, чем доставил мне острое наслаждение. Пятеро или шестеро выпороли меня довольно ощутимо; трое или четверо сбросили семя в самую глубь моей прямой кишки и сами же выпили его; кроме того, я несколько раз громко пускала газы в лицо любителям острых ощущений, и даже нашлось двое охотников до моей слюны; несколько долгих минут я втыкала сотни булавок в ягодицы и в мошонку одного представительного господина, и он ходил в таком виде, ощетинившийся как еж, до конца вечера; еще один субъект целых два часа облизывал все мое тело, постепенно перемещаясь сверху вниз, добрался до укромных местечек между пальцами на ногах, наконец, вставил свой язык в анус и испытал бурный оргазм. Несколько женщин изъявили желание прочистить мне влагалище толстым и длинным деревянным предметом; одна импозантная дама привела с собой мужчину, взяла в руку его орган и долго прижимала его конец к моей задней норке, а потом заставила меня заталкивать туда пальцем брызнувшую сперму; стройная прелестная девушка осквернила мои ягодицы своими испражнениями, после чего ее содомировал мужчина средних лет и, нагнувшись, съел плоды ее страсти и до блеска отполировал языком мой зад; позже я узнала, что это были отец с дочерью. Перед моими глазами прошли и другие кровосмесительные эпизоды: я видела, как братья содомировали сестер, отцы совокуплялись с дочерьми, матерей сношали сыновья, словом, я увидела инцест, адюльтер, содомию, самый мерзкий разврат и проституцию, отвратительнейшую грязь и открытое богохульство – и все это в сотнях самых невообразимых форм и оттенков, – и должна признать, что любая вакханка античности показалась бы здесь невинной и стыдливой девочкой.
В конце концов мне надоело быть объектом и жертвой чужой похоти, мне захотелось играть активную роль: я собрала полдюжины юношей с впечатляющими членами, и они почти два часа усердно сношали меня то в одно отверстие, то в другое, то сразу в оба. В заключение этого эпизода какой-то аббат заставил свою племянницу, очаровательное создание, ласкать мне клитор, а меня – сосать ее крохотную вагину; потом юноша приятной наружности с большим чувством содомировал рядом со мной свою мать и целовал мне ягодицы. Две юные сестренки облепили меня с обеих сторон: одна ласкала мне влагалище, другая – задний проход, я испытала долгий и удивительно сладостный оргазм и даже не заметила, что с ними, по очереди, совокупляется их отец. Другой папаша заставил своего сына заняться со мной содомией, а сам таким же образом наслаждался с мальчиком; через несколько минут они поменялись местами. Следом за ними ко мне пристроился спереди молодой человек, и в это время его сестра, оказавшаяся монашкой, прочищала ему задницу своим нательным крестом…
И все эти эпизоды якобы оскорбляющие Природу, были исполнены такого удивительного спокойствия и достоинства, что окажись здесь самый нудный моралист, он бы наверняка призадумался и, возможно, превратился бы в философа. В конце концов, если немного поразмыслить, то в инцесте нет ничего необычного: Природа допускает и поощряет его, а запрет исходит лишь от местных законов, но как может действие, допустимое на трех четвертях земного шара, считаться преступлением на остальной четверти? Но, увы, мне не дано совершить этот восхитительный акт, и мысль об этом вдруг сильно опечалила меня: если бы только у меня был отец или брат, с какой страстью я отдавалась бы и тому и другому, с какой радостью я исполняла бы все их прихоти…
Мои завистливые размышления прервали два обольстительных существа – восемнадцатилетние сестренки-близнецы; они отвели меня в туалетную комнату, заперли за собой дверь, и в их обществе я испытала все, что есть самого пикантного и самого мерзкого в сладострастии.
– Если бы мы стали развлекаться таким образом в зале для ассамблей, – объяснили они, – к нам тут же пристроились бы два десятка этих отвратительных мужчин, и они забрызгали бы все вокруг своей ужасной спермой; скажите, разве не гораздо приятнее наслаждаться в узком интимном кругу?
И обе лесбияночки доверительно поведали мне все свои пристрастия. Яростные сторонницы своего пола, они находили всех мужчин, без исключения, непереносимыми и не терпели даже их присутствия; в Братство их привел отец, и хотя им поневоле приходилось иметь дело с мужским полом, они отводили душу с женским.
– Выходит, насколько я поняла, вы и не собираетесь выходить замуж?
– Замуж? Никогда! Лучше смерть, чем рабская доля в доме мужа.
Я, всерьез заинтересовавшись, засыпала их вопросами, и они рассказали о своих принципах, необычайно твердых для их возраста; воспитанные отцом в истинно философском духе, они рано освободились от всех недугов морали и религии – излечились раз и навсегда; не оставалось ничего такого, чего бы они не испробовали и чего бы не были готовы испытать еще и еще; их энергия поразила меня, я нашла наши характеры настолько схожими, что не удержалась и выразила свои чувства. Я искупала этих восхитительных девочек в жарких ласках, мы пролили немало спермы, дали друг другу слово поддерживать отношения и возвратились в залу. В этот момент ко мне приблизился изящный молодой человек и тревожным шепотом попросил уделить ему несколько минут; вместе с ним я вернулась в туалетную комнату, откуда только что вышла.
– Боже мой! – воскликнул он, когда мы остались одни, – я едва не упал от изумления, увидев тебя в компании этой парочки. Держись подальше от них, будь начеку, ведь это же монстры: несмотря на юный возраст они способны на самые ужасные вещи.
– Однако же, – возразила я, – разве это плохо? Он уставился на меня, потом с неохотой кивнул.
– Разумеется, но в своей среде надо все-таки проявлять хоть какую-то элементарную порядочность. За стенами этого дома – ради Бога: пусть творят, что им вздумается. Но не здесь. Поверь мне, эти сучки получают удовольствие только тогда, когда устраивают всяческие пакости своим собратьям; обе они порочны, коварны и мстительны, их давно пора исключить из Братства, и я не понимаю, почему постоянный комитет до сих пор не принял никаких мер. Поверишь ли, дорогая моя, они сегодня развлекаются с тобой, а завтра будут мечтать о том, чтобы тебя же уничтожить или закабалить. Скажи спасибо, что я предупредил тебя, а теперь в знак благодарности за это подставь-ка мне свою попку.
Я приготовилась к тому, что он начнет содомировать меня, но не произошло ничего подобного. Этот странный юноша ограничился тем, что начал выщипывать волоски из моей промежности и облизывать их; на мои негодующие протесты он отвечал, что я еще дешево заплатила за его услугу. Через четверть часа такой неприятной и весьма болезненной процедуры он ушел из туалета, хотя так и не испытал оргазма. Вскоре я узнала, что все, сказанное им о сестрах-близнецах, было чистейшей воды выдумкой, что клевета возбуждает его сильнее всего и что таким образом он делает женщин чем-то себе обязанными и, пользуясь этим, подвергает их такому обращению.
Когда я возвратилась в залу, там звучала приятная музыка; объявили ужин, и я вместе со всеми вошла в роскошный обеденный зал. Он был украшен таким образом, что обедающие чувствовали себя как в лесу; среди деревьев были устроены полянки, и на каждой был накрыт стол на двенадцать персон. С деревьев свисали гирлянды нежных ароматных цветов, а тысячи свечей, расставленных с не меньшим искусством, чем в зале для ассамблей, создавали мягкое неназойливое освещение; каждый стол обслуживали две девушки-служанки и делали свое дело быстро, изящно и без суеты. На ужине присутствовали не более двухсот человек – все остальные находились в сералях. Стол можно было выбирать по своему желанию и в кругу близких по духу людей наслаждаться негромкой камерной музыкой, которая вдохновляла присутствующих на невоздержанность Комуса[93] и на всевозможные бесчинства Киприды.
Вернувшаяся из сераля Клервиль села рядом со мной; ее возбуждение красноречиво свидетельствовало о недавних излишествах: металлический блеск в прекрасных глазах, пунцовые щеки, растрепанные волосы, ниспадающие на грудь и спину, грубые непристойные речи – весь ее облик и ее поведение носили на себе следы нерастраченного еще вдохновения и делали ее во сто крат обольстительнее; я наклонилась к ней, и мы поцеловались.
– Мерзавка, – улыбнулась я, – в каком океане ужасов ты искупалась?
– Не завидуй, – отвечала блудница, – в следующий раз я своей собственной рукой брошу тебя в этот океан и поверь, это будет очень скоро.
За нашим столом сидели: две сестрицы, с которыми я наслаждалась в туалетной комнате, две сорокалетние дамы с необыкновенно умными и одухотворенными лицами, еще две исключительно привлекательные девушки двадцати и двадцати пяти лет, а также шестеро мужчин.
Благодаря продуманному расположению полянок из-за каждого стола хорошо были видны все остальные. В зале витал явственный дух цинизма, который заключался в том, что любой поступок, продиктованный похотью, не мог оставаться незамеченным.
Я стала свидетельницей необычного зрелища, зрелища невероятной похоти, рожденной в поистине порочном и извращенном мозгу. А я-то, наивная, думала; что с головой окунулась в либертинаж, что мне больше нечему учиться! Я поняла в тот вечер, что в глазах этого блистательного общества я была всего лишь неоперившимся птенцом. Ах, друзья мои, какие мерзости, какие ужасы, какие жуткие эпизоды я увидела здесь! Некоторые обедающие то и дело вставали из-за стола и удалялись в отхожее место – о, простите! – в туалетную комнату, где исполнялись любые их желания, которые были законом для челядинцев. Кроме того, я заметила, что присутствующие каким-то естественным образом разделились на господ и рабов, причем последние, зная, что в скором времени их роли поменяются, с готовностью исполняли все приказы первых.
Сидя на своем троне, точно таком ж, как в общей зале, президентша внимательно следила за порядком. Разговоры велись негромким голосом, словно в храме Венеры, чья статуя, кстати, стояла в беседке, увитой миртом и розами; казалось, будто собравшиеся здесь идолопоклонники не смеют нарушить торжественную службу грубыми выкриками, неуместными в этой изысканной обстановке.
Вслед за яствами появились легкие тончайшие вина и сытные мясные блюда, еще более обильные, чем те, что подавались во время самой трапезы. Наступил момент, когда все члены Братства слились в одну грандиозную группу; ни один человек не оставался пассивным зрителем, и из этой шевелящейся массы слышались лишь сладострастные вздохи и стоны, изредка прерываемые пронзительными вскриками, которые венчали оргазм. И вновь я оказалась объектом натиска, еще более бурного, чем прежде; через мои руки прошли многочисленные представители обоего пола, ни один кусочек моего тела не остался неоскверненным; я вышла из этой свалки с изрядно потрепанными ягодицами, утешаясь тем, что и сама потрепала немалое их количество. Солнце клонилось к закату, когда я ушла домой, измученная и выжатая, как губка, всем, что со мной происходило, и проспала больше суток беспробудным сном.
Месячный испытательный срок показался мне вечностью, но вот, наконец, он остался позади, и я получила вожделенное право войти в сераль. Моей проводницей, разумеется, стала Клервиль, сгоравшая от желания показать мне то, о чем я мечтала весь этот месяц.