Долецкий Станислав. Мысли в пути

   Гораздо больше опасений вызывают ребята, которые не перестают волноваться перед предстоящей операцией. Мы неоднократно убеждались, что у невропатичных детей послеоперационный период протекает намного хуже, они особенно плохо переносят болевые ощущения, не в состоянии их преодолеть.
   А разве так не бывает у взрослых? Во время войны в госпитале мы были свидетелями поистине чудесных выздоровлений, когда буквально растерзанный тяжелыми ранами боец, обладающий волей к жизни, поправлялся на удивление медикам. И наоборот, у человека, остро переживающего свое увечье или потрясенного печальным известием из дома, исчезало противоборство, раны его заживали хуже, возникали осложнения, от которых он мог погибнуть.
   Детский врач должен приложить все усилия, чтобы снять у своего пациента истерическое отношение к операции. Призвать себе на помощь родителей, посвятить их в самым тщательным образом подготовленное хирургическое вмешательство, включая использование специальных препаратов, и просить их умно и тактично объяснить ребенку важность и пользу лечения. Если все это не действует, а операция не является безотлагательной, лучше выписать ребенка домой, чтобы он успокоился, чтобы на время избавить его от больничной обстановки.
   Ребята испытывают страх, когда они подозревают, что от них стараются что-то скрыть. Нервно-психические срывы иногда связаны с манипуляцией, производимой неожиданно. В связи с этим надо постоянно иметь в виду, что любая, даже обычная процедура, например введение зонда в желудок, инъекция, анализ крови, с позиций ребенка, - всегда обида, насилие. И постараться, чтобы он понял, как и для чего это делается. Вместе с тем во всем должна чувствоваться непреклонная воля врача. Всякий "демократизм" здесь противопоказан. В противном случае обследование ребенка, особенно ясельного и дошкольного возраста, превращается в длительную, мучительную и малорезультативную акцию.
   Детей постарше не только не нужно, но и трудно держать. в неведении. Они уже многое могут понять. О многом догадаться. Обменяться подробными сведениями с тем, кто уже подвергся операции. Да и узнают сами о предстоящем по простым наблюдениям: внеплановая ванна, отмена завтрака, условный значок у кровати. Откровенный, задушевный разговор с такими детьми - путь к их спокойствию и доверию.
   Малышам же, просто пугающимся непонятного слова "операция", мы говорим: "Ты знаешь, тебя полечат и погреют животик лампочкой". Это наивное объяснение, в котором нет всей правды, но нет и полного обмана, обычно успокаивает ребенка.
   Для некоторых появление медицинской сестры в палате - уже потрясение. Поэтому в последние годы мы все чаще прибегаем к наркозу при различных диагностических процедурах и даже перевязках.
   МУЖЕСТВО
   Расскажу о случае, который произошел у нас в операционной. Друзья привезли своего единственною сына лет пяти-шести с диагнозом "острый аппендицит", кроме того, страдавшего тяжелым ревмокардитом. Анестезиология тогда находилась на таком уровне, что лечащий педиатр категорически потребовал проводить операцию под местным обезболиванием. Все осложнялось тем, что ребенок был весьма избалован, нетерпелив, а брюшная стенка его была более десяти сантиметров толщиной.
   Когда прошло минут пятнадцать после начала операции, мальчик спросил меня:
   - Ну, как, еще долго?
   - Да нет, не очень. Вот ковыряюсь потихоньку.
   Кругом меня стояли наши врачи, педиатр, и атмосфера была напряженной, чем более что у ребят этого возраста подобного рода вмешательства мы обычно делали под наркозом.
   - Знаете что, - сказал неожиданно Игорек, - вы не волнуйтесь и не торопитесь. Не так уж и больно, я потерплю...
   Сознательность и воля проявились у мальчика в трудную минуту, когда от него этого меньше всего можно было ожидать. Ведь присутствие на собственной операции - дело нелегкое и для взрослого человека.
   Врач детского хирургического отделения должен обладать особыми качествами. Дети любят улыбку, ласковое слово, ценят шутку, юмор, внимание. Про одного внешне довольно привлекательного, но сумрачного врача маленькая девочка сказала: "Он некрасивый, злой, я его боюсь". И наоборот, про ординатора с весьма заурядной внешностью, скромную, но милую и приветливую женщину больные ребятишки говорили: "Она очень хорошая и такая красивая!"
   ЛЮБОВЬ
   Когда оперируешь ребенка, его необходимо любить. Речь идет не о всеобщем значении этого слова или его медицинском суррогате, а о той настоящей любви, которая имеет свое начало, кульминацию и постепенный спад. Хотя с этим спадом бывает по-разному. И к этому я еще вернусь.
   В начале своей работы я был подсознательно, а впоследствии и вполне сознательно убежден, что очень трудно ставить диагноз или добиваться хорошего операционного результата без душевного контакта с ребенком. Постепенно это стало профессиональным приемом моей работы.
   Но где же предел, где рамки такого контакта? Чем больше я задумываюсь над этим, тем больше убеждаюсь, что во многих случаях, за исключением разве что очень кратковременных, дело именно в любви... Причем вопрос пола имеет второстепенное значение. Конечно, девочки чувствительнее, и уже с двух-трех лет в них пробуждается маленькая женщина. Но и мальчики, особенно душевные и Чуткие, остро нуждаются во внимании и ласке.
   Начинается все с первого знакомства. Зная, что мне предстоит оперировать данного товарища, я стремлюсь создать атмосферу доверия и взаимопонимания. Здесь многое мне помогает и многое препятствует.
   Согласитесь, что когда отсутствуют родители и приходит человек, который приветлив, шутит, не обижает и не обманывает и который тебе симпатичен, то к нему рождаются определенные чувства. Кроме того, вокруг носятся легенды. Чаще всего они сопровождают хирурга, который постоянно появляется в палатах в связи с различными чрезвычайными обстоятельствами на заре или среди ночи, окруженный группой взволнованных помощников. Понятно, почему дети начинают "играть в профессора". Один из них делает обход, другой шутит, третий обещает выписать домой - и все в очень похожей манере. А от игры до легенды - один шаг. Впрочем, как и в настоящих легендах, правда в них перемешана с вымыслом. Наша палатная сестра поведала мне смешную историю.
   Как-то раз я проходил по коридору. Кто-то из малышей довольно громко поздоровался.
   - Привет! - ответил я ему. - Подтяни штаны, а то упадут.
   - Ничего. Упадут, буду ходить так, - сказал пацан. Я торопился и ушел. А дальше был такой диалог. Приятель моего собеседника заметил ему:
   - Ты с ним поосторожнее шути. Он здесь все может.
   - Так уж и все?
   - Точно. Вот видел в третьей палате парня с длинными волосами, Геньку?
   - Ну, видел.
   - Так его привезли сюда девочкой. Она плакала. Не хотела быть мальчиком. А он с родителями договорился. И все переделал. Теперь она Генька. а не Галя. Понял?
   В этой истории все правда, ибо мы одно время усиленно занимались проблемами истинного и ложного гермафродизма. Однако у ребят может возникнуть своя точка зрения...
   Но вернусь к любви. Препятствует возникновению контакта с ребенком обстановка, в которой проходит наша жизнь. Суета. Короткие минуты общения. Не то что у профессора, но даже у лечащего врача-хирурга таких минут не так уж много. А главное - великое разнообразие всяческих процедур, каждая из которых несет в себе что-то непонятное и поэтому страшное. Некоторые ребята, особенно малыши, как бы вы их ни уговаривали, не желают ничего понимать и слышать. Они могут полностью отключиться от людей, носящих белые халаты.
   И все же большинство ждет от них ласки и любви, причем ответное чувство бывает более сильным и продолжительным. Это и понятно. У врача ребят много. А он у них - один. Они ждут тебя. Понимают твое самочувствие и настроение. И оно им передается. А от них обратно к тебе. Вот попробуй быть с ребенком не веселым, не ласковым, не приветливым. Как аукнется, так и откликнется. Наверное, поэтому педиатры надолго сохраняют душевную молодость и некоторое подобие той человеческой инфантильности, которая так хороша в умеренных дозировках...
   Лиле лет пять. Это - нормальный, организованный ребенок. Иными словами, девочка посещала детский сад. А поэтому больница не была для нее явлением необычным или сверхъестественным. Просто ока один ребячий коллектив сменила на другой. С такими ребятами проще. Они знакомы с законами дружбы. Знают, как себя обслужить. Как есть. И много важных жизненных истин, которые недоступны пониманию их "домашних" сверстников. Самое смешное, что некоторые из этих истин не усваиваются "домашними" детьми до вполне зрелого возраста. Просто потому, что они не прошли через горнило детсадовского коллектива.
   - Здравствуй, - говорю ей и протягиваю руку. Она дает мне свою, согретую под одеялом, и нежно улыбается.
   - Ты чего? Сон хороший видела?
   - Ничего я не видела.
   - А чему ты улыбаешься?
   - Вы тоже улыбаетесь. А почему на вас зеленая рубашка? Вы на операцию идете?
   - Да.
   Во время разговора она очень напряжена и внимательна, получая запас информации, которым потом, когда я уйду, будет обмениваться с подружками. Мы с ней говорим вполголоса. Со стороны может показаться, что старые друзья делятся важными, не терпящими разглашения секретами. На все деловые вопросы она отвечает серьезно, не придавая никакого значения их содержанию. Чувства наши, как и у взрослых, скреплены интонациями, понимающими взглядами, прикосновением ладоней.
   Кстати, о прикосновениях. Ребята - и девочки и мальчики - не признают никаких прикосновений. Ну, разве что легкий щелчок по носу условно обозначает шутку. Потрепать по щеке можно не всякого. Это фамильярность, которую не все прощают. В знак особой дружбы тебя могут взять мизинцем за мизинец, колечком. Но это - признак исключительно добрых отношений... Кульминация чувств нарастает перед операцией и в первые дни после.
   Перед операцией мы обсуждаем обычные вопросы, каждый из которых очень важен для нас обоих.
   - Я буду слышать, как меня оперируют?
   - Ну, что ты, будешь крепко спать.
   - А не бывает так, чтобы не заснули?
   - Никогда.
   - А вдруг я не проснусь?
   - Включим радио или телевизор, и ты проснешься.
   - А маму ко мне после операции пустят?
   - Обязательно. Но не в первые дни, а попозже.
   - Когда я вернусь сюда, в эту палату?
   - Да. Но зато тебя покажут маме по телевизору. И ты в это время будешь говорить с мамой по телефону и улыбаться.
   - Зачем улыбаться?
   - Неужели ты покажешь маме, что тебе больно? Она же расстроится.
   - А сильно будет больно?
   - Вначале - да. Но потом с каждым днем будет легче и легче.
   - А смеяться будет больно?
   - Лиля, ты все уже прекрасно знаешь. Тебе рассказали твои подружки. Ты меня просто проверяешь и морочишь мне голову!
   - Знаете что? Поцелуйте меня.
   - Может, лучше после операции?
   - Ладно!.. вмешательства. Но почти со всеми ребятами возникает одинаковая дискуссия.
   - Лиля, давай дышать поглубже.
   - Не могу. Больно.
   - Нужно обязательно. Открой рог пошире и вдохни. А потом медленно выдохни. Хорошо. Теперь постарайся повернуться на бочок. Если хочешь, я тебе помогу.
   - Ой, больно! Нет, я сама. Так?
   - Отлично. Попробуй повернуться на живот.
   - Не могу...
   - Как хочешь. Но рана будет болеть меньше. Когда у меня была операция, я на животе и спасался.
   - А кушать на животе можно?
   - Пожалуй, не очень-то удобно.
   - Тогда я повернусь в другой раз.
   - Валяй. Будь здорова.
   Потом ее перевели в палату. Мы виделись все реже. Перед выпиской они заходили ко мне с мамой попрощаться. Прошло много лет. Понятно, что я забыл Лилю, ибо и после нее у меня было много любимых ребят. Но вот в троллейбусе ко мне обратилась молодая женщина с ребенком и напомнила историю, подобную этой. Она рассказала, что долгие годы вспоминала больницу, где она лежала девочкой. Как там вкусно кормили. Как заботились. И пусть после операции было тяжело, но она готова была, особенно в первое время после выписки, перенести все сначала, лишь бы утром услышать:
   - Здорово! Как дела?..
   Вот поэтому, когда я занимаюсь с врачами-курсантами, особое внимание стараюсь уделять "мелочам" взаимоотношения с больными.
   Нельзя говорить ребенку, что ему покажут кино, вызывая на процедуры. Лучше прямо сказать: "Придется перенести вливание, укол, перевязку. Постараемся сделать осторожно. Потерпи, все ребята терпят". Или, если процедура болезненна и предстоит дать наркоз, предупредить: "Дадим понюхать лекарство, чтобы не было больно".
   Обманывать ребенка нельзя ни в коем случае! Опасно подрывать его веру в слова взрослого. В конечном счете обман раскроется и обернется жестокой обидой.
   Известная самостоятельность - своеобразный фон пребывания детей в хирургическом отделении, где они в большей мере предоставлены самим себе. Потому что не только хирурги, но и весь персонал, подчиненный четкому ритму работы, много времени вынуждены отдавать обследованию детей, самой операции и т. д. И здесь ничьей вины нет. Просто на каждого хирургического больного приходится затрачивать гораздо больше "человеко-часов". И пока этот факт не будет учитываться и пока с хронометром в руках (дело совсем не сложное) не подтвердят ту прописную истину, что персонала в детском хирургическом отделении не хватает, до тех пор будет сохраняться положение, при котором именно там, где это больше всего необходимо, дети не будут полностью ухожены.
   Правда, мы всячески стремимся облегчить положение медиков и пациентов. Значительную часть анализов заблаговременно может провести районная поликлиника, подготовка к некоторым операциям возможна дома или в специализированном санатории. Да и в самой больнице обследование ребенка теперь группируют в комплекс единовременных поднаркозных и биохимических исследований. Кроме того, при несложных, успешно выполненных вмешательствах (удаление небольших опухолей, грыжесечение, аппендицит) детей по договоренности с родителями выписывают уже на третьи-четвертые сутки, а для снятия швов привозят специально. Все это значительно сокращает пребывание ребенка в больничных условиях, меньше его травмирует.
   И все-таки... У нас еще есть нереализованные мечты. Например, чтобы было больше штатных воспитателей. И чтобы медицинские сестры проходили курс педагогики и психотерапии - в обязательном порядке...
   Дети
   В какие только положения не попадали люди нашего поколения и как по-разному они себя вели. Вот бурное комсомольское собрание в школе. Обвиняют одного из товарищей в воровстве. Доказательств нет. Но парень личность беспокойная и колючая. Одни, поборники справедливости, страстно его защищают, другие, наживая свой небольшой, но верный капитал, обвиняют.
   Вот - война. Московские студенты под Смоленском строят дзоты, роют противотанковые рвы. А враг близко. Одни преданно выполняют свой долг. Другие, сопровождая болеющих и "заболевших", в первую очередь эвакуируются в Москву.
   Вот - фронт. Об этом много писалось, и не мне повторять известное. Добавлю лишь, что проявления некоторых черт человеческого характера, скрытых глубоко и недоступных взгляду даже прозорливого наблюдателя, принимали столь неожиданную форму, что она поражала и многоопытных людей, немало повидавших на своем веку.
   Вот - демобилизация из армии и трудные, голодные послевоенные годы. Питание как проблема...
   Даже в спортивном походе, зарубежной туристической поездке, обстановке в какой-то мере неординарной, - людей как будто высвечивают безжалостные юпитеры или ослепительное солнце. Здесь уже не может быть блеклых и серых красок, полутонов: белое - так уж белое, а черное - черное! Они становятся сочными и естественными!
   Ребячьи характеры столь же разнообразны, как характеры взрослых. Вот разве что лежат они на поверхности и различимее при первом взгляде. А взрослые зачастую играют роль. Не то, чтобы нарочно. Хотя и так бывает. Но ту роль, тот свой образ, который им видится. И в необычном окружении любой человек,-в том числе и маленький, проявит себя быстрее и ярче, чем в обычном.
   Вначале обратимся к меньшинству. К той группе ребят, которые наблюдаются реже и, быть может, именно поэтому в большей степени обращают на себя внимание.
   Исследователи. Чаще всего мальчики. Действуют они в одиночку, но иногда объединяются в группы - по двое, по трое. Располагая избытком свободного времени, они изучают непонятные предметы и явления. Откручивают слабо завинченные болты. Втыкают согнутую проволоку в оба отверстия розетки электрической сети. Проверяют, замолчит ли радио, если так же поступить с розеткой радиопроводки. В туалете поджигают разные порошки и таблетки, чтобы сравнить их пламя. И просто узнать, какие из них горят, а какие нет. Они перерезают протянутый по плинтусу провод, чтобы посмотреть, где и что погаснет. Пусть ничего не гаснет. А бригада радистов будет, проклиная все на свете, искать причину нарушения внутренней связи по селектору. Ребятам об этом ничего не известно. Они продолжают свою бурную деятельность, ибо они - исследователи. Представьте себе, что из них получится в недалеком будущем...
   Невропаты. Нет, их нельзя назвать трусами, хотя среди них таковые и попадаются. В своих проявлениях, позднее, они показывают себя зачастую хорошими ребятами. Но так уж устроены и воспитаны, что их волнует и интересует все происходящее в отделении. Они прислушиваются к шумам, плачу, крикам. Их нервируют непонятные запахи. Они задают массу вопросов. - с момента поступления до момента выписки: "А куда меня положат?", "А что у этого мальчика?", "Когда будет операция?", "Почему у меня здесь рубашка приклеилась?", "Кто мне снимет швы?", "А когда разрешат ходить?", "Зачем Миша съел мое яблоко?", "Можно мне теперь кататься на лыжах?.." Число вопросов - необозримо. Задаются они всем без исключения. Я видел маленького мальчика, который стоял около постельки годовалого младенца, бессмысленно уставившегося на чудовище с забинтованной головой, и спрашивал его: "Спать хочешь? Кушать хочешь? У тебя живот болит?" Впрочем, не исключено, что в нем пробуждался будущий врач...
   Деловые люди. Они все время заняты чем-то важным. Или обсуждают итоги хоккейного матча, переданного по радио. Или помогают медицинской сестре скатывать марлевые шарики. Или обмениваются какими-то материальными ценностями друг с другом. Одни из них старательно рисуют. Самые маленькие представители этой категории не отстают от старших, а поэтому упорно часами сосут ногу резинового слоненка или отрывают голову кукле. Объединяет их одно общее качество: они деловиты, серьезны и не теряют времени напрасно. Их будущее обеспечено: деловой человек нигде не пропадет!
   Нежные. Сидят ли они в кроватке, идут ли неверными шагами по коридору, читают ли в одиночестве, но у всех у них в глазах светится нежность. Подойдите к такому субъекту. Заговорите с ним, пошутите. Или приласкайте. Он доверчиво к вам прижмется, вы почувствуете, как от него исходит не только физическое тепло, но какое-то материализованное стремление к ласке. После того как с такими ребятами поговоришь, у самого на душе как-то светлеет. И видно, что такое непродолжительное общение остро необходимо им самим. Настроение становится бодрее, аппетит лучше. Они даже быстрее поправляются.
   Воришки. В отделении ведут себя, как настоящие соловьи-разбойники. Тащат все, что попадет под руку. Игрушки, цветные карандаши, соски и куклы у малышей, книжки у старших ребят. Иногда они встают ночью. Не знаю - на горшок ли или их толкают беспокойные сны. Но они на цыпочках подходят к кровати сверстника и из-под подушки вытаскивают любимую машинку с красным подъемным краном. Иногда объектом кражи служит еда. Как ни отбирай у ребят их передачи, положи их хоть в холодильник, в буфетную или в специальный шкаф, - они умудряются спрятать кто яблоко, кто конфету, кто печенье. Когда я застаю в закутке около ванны или туалета парня с блудливыми глазами, в судорожной спешке жующего гостинец, то чаще всего это бывает он похититель чужой собственности. Несколько раз я пытался выяснить, в чем здесь причина. Сделать какие-то обобщения.
   Мне подумалось, что поведение взрослых накладывает отпечаток и на их детей. Есть разговоры, которые могут воздействовать на непредубежденный слух: "Достаньте", "Нужно обратиться к Ивану Карповичу", "Мы были у него дома - музей! А дача! Живут же люди". Проблема того, как, кто и каким образом может что-то достать, не абстрактна. Она разлагает и более стойкие души. Что же говорить о детях? Вспомните, а вы не вели при них со своими друзьями беседы на подобные темы, не очень при этом задумываясь, какое влияние это окажет на формирующийся характер?
   Может быть, пока ребенок находится в обычной обстановке, он нормален. Но вот произошел стресс, перемена декораций, и из самой глубины вылезло, к ужасу родителей и огорчению медсестер, запрятанное глубоко и никому доселе не известное качество.
   Безразличные. С ними проще. Они не причиняют дополнительных хлопот. Равнодушно открывают ротик, когда им туда вливается микстура. Спокойно проглатывают довольно противные порошки и без сопротивления относятся к разным процедурам. Без любопытства встречают вновь прибывшего товарища по несчастью. Без огорчения расстаются с выписанными домой. Недолго погоревав после разлуки с родителями, они начисто забывают о них. Кстати, подобного рода отключение от дома распространяется на более широкую категорию детей. Значительно более широкую, чем это могут себе представить некоторые любвеобильные родители.
   Равнодушных ребят я не очень люблю. Когда они вырастают, они нередко способны сохранять это свое главное свойство. Даже тогда, когда жизнь требует занять более определенную позицию. Но зачем им это?..
   Трусишки. Их мало, но они существуют. Боятся абсолютно всего, без исключения. Укола и клизмы, процедуры и ее отмены. Непонятных слов и терминов. Объяснять им что-либо бесполезно: они вам не поверят. "Да-а-а, я уж знаю", - отвечает такой ребенок в смертельном страхе. Вставать после операции он тоже боится. Не потому, что больно, а вдруг швы лопнут? Он мешает нам в диагностике. Сознательно все путает.
   В какой-то мере мне удалось найти противоядие против этих ребят.
   - Здравствуй, - говорю такому трусишке, - давай сюда руку!
   Считаю пульс, смотрю на него, как он себя держит, и вдруг задаю вопрос:
   - Операции боишься?
   Ответы бывают разные. Нередко честно говорит:
   - Да!
   Но это еще не самые большие трусы. Те отвечают по-разному.
   Пока продолжается наш спокойный и серьезный разговор, рука медленно скользит по животу против часовой стрелки, слева, вверх и направо, чтобы выявить аппендицит. Вначале поверхностно, словно поглаживая, а потом все глубже... Так удается уловить симптомы, которые у ребенка настороженного, сопротивляющегося уловить бывает трудно. К сожалению, и этот прием не абсолютен. Нередко мы допускаем диагностические ошибки, за которые потом приходится горько расплачиваться.
   Трусость больше всего бед приносит в трудных условиях. И не у одних детей.
   Анархисты. Во все времена существовали люди, которые не приемлют дисциплины, не терпят над собой никакой власти ни в какой форме. У детей это выражено, пожалуй, в большей степени, чем у взрослых. Нет требования, которое не вызывало бы у них сопротивления: "Почему вставать? Я хочу спать!", "Не пойду на процедуру. Вон к той девочке приходят в палату, пусть ко мне тоже придут!", "Не имеете права без моего разрешения!". В них остро развито чувство справедливости, разумеется, в собственной интерпретации. Справедливости для себя. Они ни с чем не считаются. Когда такому "анархисту" объясняешь, что это плохо, то в первый момент создается впечатление, что он все понял. Но впоследствии оказывается, что он слушал, но не слышал. Он не в состоянии переступить через себя. Это выше его сил. Он весь во власти своей разбушевавшейся натуры.
   Среди многих чрезвычайных происшествий, периодически сотрясающих любую крупную детскую больницу, было одно, о котором стоит рассказать.
   Ранним летним утром мы застали дежурную сестру травматологического отделения в слезах. Убежал Михайлов.
   - Где он сейчас?
   - Ищут...
   Оказалось, что парень со сломанной рукой в гипсе вылез из палаты через окно и спустился со второго этажа по водосточной трубе. Поскольку он был з больничной пижаме, его быстро приметил один из постовых милиционеров и препроводил в больницу.
   - Нехорошо, товарищи медики! - заявил он. - Плохо следите за своими больными. Непорядок! Что же это будет, если они станут в таком виде по Москве разгуливать. Да и родители на вас надеятся. Нехорошо!
   Мы были искренне огорчены происшедшим. Срочно начали искать виновных. Но разве можно обвинять двух ночных сестер и нянечку? Даже если бы они беспрерывно ходили из палаты в палату большого отделения, коридоры которого забиты "травматиками", они все равно не смогли бы предупредить побег подростка.
   - Михаил! Зачем ты удрал?
   - Надоело лежать. Рука уже не болит.
   - Тебе вчера Елена Федоровна сказала: перелом может сместиться, поэтому и держим. Как только опасность пройдет - сейчас же выпишем. Нам ведь самим трудно. Видишь, как отделение переполнено.
   - Подумаешь!
   - Упал бы с трубы, из-за тебя могли бы люди пострадать. Слыхал, что милиционер говорил?
   - Все равно убегу я. Кость сместится - поставите. Или сошьете - это ваше дело. А здесь мне скучно...