Долгушин Юрий Александрович. Генератор чудес

   А Федор сидел, опустив глаза, и, внутренне улыбаясь, думал о том, что директор зря старается, потому что, как ни странно, а его уже убедил этот ярый, по-видимому, противник фабричного производства - Андреич...
   ...В течение ближайших двух недель Федор перекроил наново сушильный цех. С увлечением находил он все новые источники производительности - то в режиме камер, то в более экономном использовании их емкости, то в самой планировке оборудования. Он почувствовал себя здесь творцом и радовался, видя, как его усилия превращаются в новые кубометры отлично высушенной "музыкальной" древесины.
   Однако скоро наступил момент, когда он перестал находить эти скрытые источники роста, а производительность цеха все еще отставала. Снова пришлось пойти на компромисс: снизить качество сушки, чтобы ускорить ее и выполнить намеченную программу. Федор понял, что не справился с задачей. Он был огорчен и не знал, что делать дальше.
   С этим и пришел он сегодня к Николаю.
   Узнав о его злоключениях, Николай вдруг насторожился и заставил друга подробно рассказать, как происходит у них сушка древесины. Федор почуял, что Николай неспроста проявляет такой интерес к этому, казалось бы совершенно чуждому ему делу. Настроение его несколько поднялось, и он с увлечением описал методы, аппаратуру, даже набросал на бумаге план цеха, расположение сушильных камер...
   - Для наших целей нужно дерево особого качества, отборное, ровнослойное, что называется "без сучка и задоринки". И сухое, чтобы влаги было не больше двенадцати процентов. Лучше всего просто выдерживать дерево при умеренной, равномерной температуре. Но при таком способе приходится ждать минимум год. Поэтому мы пользуемся искусственной сушкой - в камерах, с определенным режимом обмена воздуха и температуры. Это намного ускоряет сушку, но зато и приводит к браку. Микроскопическое исследование обнаруживает в части древесины мельчайшие трещинки, делающие ее непригодной. И чем жестче режим сушки, тем больше процент брака.
   - Так-так, - протянул Тунгусов, постукивая пальцем по столу и уставившись на Федора с каким-то ироническим вниманием. - И сколько же времени продолжается такая "культурная" сушка?
   - Ну, это скоро - суток семь - десять, в зависимости от породы дерева.
   - Суток?! - вскричал Николай.
   - Ну, конечно. Можно и еще ускорить, но тогда брак будет больше.
   Тунгусов заскрипел стулом, возмущенно ерзая.
   - Послушай, Федя, может, у вас фабрика какая-нибудь отсталая, допотопная?
   - Как отсталая? - усмехнулся тот. - Новейшее оборудование... Да ведь я же знаю, за границей то же.
   - Федя, милый, оставим заграницу... Тетя Паша, - обратился он к вошедшей с чайником "кормилице", - ты, кажется, говорила, что у нас дрова сырые.
   - Сырые, Николай Арсентьевич, ну прямо - вода; видать только из лесу. Трещат, да парят, а жару никакого.
   - Будь добренька, тетя Паша, выбери нам небольшое поленце, да посырее.
   Через несколько минут, в продолжение которых Тунгусов молча возился около одного из своих бесчисленных электроприборов, полено было принесено. Николай, вооружившись слесарной ножовкой, выпилил из него небольшой аккуратный брусок.
   - Чудак! - бурчал он сердито. - Вот весы, вот кронциркуль, вот таблица... Можешь определить влажность?
   - Пожалуйста, - ответил Федор, садясь к весам. - Влажность почти нормальная для свежего леса, - заключил он, сделав вычисление.
   - Сколько?
   - Семьдесят процентов.
   - А вам нужно двенадцать?
   - Двенадцать, лучше десять.
   - А девять?
   - Еще лучше.
   - А восемь, а семь, а шесть?.. - Да ведь это невозможно!
   - Невозможно?
   - Ну, конечно!
   - Эх, чудило! Иди сюда.
   Николай подошел к своему ультракоротковолновому генератору и, поместив брусок между двумя дисками конденсатора, включил ток.
   - Смотри на часы!
   Через две-три секунды показался пар. Облачко сгустилось, окутало брусок; маленькие молнии вдруг защелкали в туманном пространстве. Тогда Николай сбавил ток.
   Пар вдруг исчез, и Николай бросил брусок на стол.
   - Сколько прошло?
   - Меньше минуты... секунд пятьдесят.
   - Ну-ка, взвешивай, вычисляй.
   Федор взял брусок и в тот же момент вскрикнул удивленно: брусок был почти невесом. Взвесив и рассчитав влажность, он повернул к Николаю обескураженное лицо.
   - Ну? - рассмеялся Тунгусов.
   - Пять процентов, Коля. Хм!.. - Федор тряс брусок на руке, щупал его, давил ногтем. - Но постой! Как структура? Может быть, нарушена?
   - А посмотри. Вот тебе сильная лупа, вот свет. Если хочешь, сделаем срез, посмотрим под микроскопом.
   Сделали срез. Черные брови Федора полезли вверх, когда он увидел в микроскоп красивую, похожую на пчелиные соты ткань березы.
   - Коля, это же великолепно! Никаких нарушений! Что же это такое?
   Николай снова сунул брусок в генератор и через несколько секунд вынул его, понюхал. Теперь брусок был похож на пересушенный сухарь из крутого кислого теста. Его грани вдавились, углы стали острыми.
   - На-ка, распили его пополам.
   Федор распилил. Тонкий внешний слой древесины был тверд, едва поддавался пиле. Внутри бруска оказался уголь.
   - Сгорел! - воскликнул вконец пораженный Федор. - Heт, это прямо чертовщина какая-то! Сгорел внутри! Как же это может быть?
   - Как, как! - заворчал Тунгусов, набивая папиросу над табачной коробкой. - Все очень просто. Я помещаю брусок в электрическое поле высокой частоты. Энергия поля пронизывает древесину всю насквозь и, действуя на ее молекулы, вызывает равномерное повышение температуры сразу во всей массе бруска. Вода превращается в пар и уходит сквозь поры, как ты видел. Процесс этот можно провести почти мгновенно, если усилить энергию поля. Но тогда пар, не успевая выходить наружу, будет рвать дерево, получатся трещины. У вас они образуются по другим причинам. Вы сушите дерево извне. Естественно, прежде всего высыхают его внешние слои: они сжимаются и становятся хрупкими. А внутри - прежний объем. Возникают колоссальные напряжения, которые и разрывают дерево. А при том способе, который я тебе сейчас показал, благодаря равномерности нагревания во всей толще дерева, никаких напряжений нет и быть не может, поэтому и древесина не разрушается. Понятно?
   - Не совсем. Если нагревание происходит равномерно во всей толще, то почему же у тебя брусок сгорел только внутри, а поверхность уцелела?
   - А это потому, что испарение влаги с поверхности несколько охлаждает наружный слой и нагревание его немного запаздывает. Если держать дольше, сгорит все.
   - Слушай, Коля, а можно таким образом сушить большие массы древесины, скажем - бревна, доски?
   - Конечно, можно. Построить более мощный генератор, с большим конденсатором, и пропускать через него бревна по конвейеру.
   - Но ведь это же замечательно! - снова зажегся Федор. - Это выход из положения! Коля, ты должен наладить это дело. Давай возьмемся вместе у нас на фабрике! Ведь это будет целая революция! Я все организую, буду работать сам, ты только сделай проект и руководи. Ну, идет?
   Тунгусов задумался. Предложение было соблазнительным, но новая работа потребовала бы немало времени и внимания. А "генератор чудес"?..
   - Ты погоди горячиться-то, - сказал он. - Имей в виду, что высокочастотный способ сушки давно известен и был в свое время отвергнут промышленностью, как нерентабельный. Абсурд, конечно! Его и тогда можно было усовершенствовать, а сейчас, при современной электротехнике - и подавно. Во всяком случае для таких производств, как ваше, где требуется древесина особо высокого качества, он, конечно, будет выгодным. Однако клеймо брака на новом методе осталось, так что неизвестно еще, как посмотрят на эту затею у вас.
   - Ерунда! Я притащу сюда нашего директора в любой момент, покажи ему этот "фокус", и директор будет готов, ручаюсь. Да что там! У нас ухватятся за эту идею: ведь сейчас все ходят с повешенными носами, ждут чуть ли не разгона. Ну, по рукам?
   - Что ж, пожалуй... Но не раньше, чем я кончу свою машину. Никаких новых дел я до этого не начну. Возможно, что ждать долго не придется... А ты пока зондируй почву.
   Федор не принадлежал к числу тех счастливых натур, которых, - иногда, правда, лишь иронически, - называют изобретателями. Ему были чужды захватывающие взлеты фантазии, ночи и дни, отданные безудержным поискам пути за пределы реально существующего, наконец, победная радость обретения нового. В своем инженерном творчестве он был исполнителем, а не композитором.
   В тот вечер, возвращаясь пешком от Николая домой, Федор испытал впервые в жизни настоящий творческий подъем.
   "Фокус" Николая вел к ликвидации всех недоразумений на фабрике, это было ясно. Но мысли Федора шли еще дальше. Что музыкальная фабрика! Как ни близка она стала ему, все же это - мелочь в хозяйстве страны. Сухой лес проблема, гораздо более широкая. Его нет. Небывалое строительство поглотило все запасы, заготовленные раньше. А ведь только высушенная древесина превращается в материал, по-настоящему годный для обработки. Голод испытывают почти все отрасли промышленности, особенно такие, как мебельная, вагоностроительная, судостроительная, автомобильная, жилищно-строительная, фанерная, спичечная... Все они вынуждены пользоваться сырым, недосушенным материалом, и в этом главная причина плохого качества построек, изделий...
   Если Николай прав, то создание высокочастотной сушилки на фабрике приобретает огромное значение. Ее надо строить, как опытный сушильный завод, призванный решить общегосударственную проблему!.. Эту инициативу поддержит правительство...
   Федор широко шагал по опустевшим улицам ночной Москвы. Мечты его взлетали все выше и будущее никогда еще не представлялось ему таким ясным и великолепным, полным побед...
   Утром на фабрике он едва дождался прихода директора, чтобы собрать все начальство и выложить свои потрясающие новости.
   Сообщение его было кратким и, как ему казалось, предельно ясным и убедительным. Он нашел способ, который позволит не только вывести фабрику из прорыва, но и как угодно расширить производство, соблюдая самое высокое качество продукции. Нужно только отказаться от воздушной сушки и построить высокочастотную установку. Она дорога, но это неважно, она быстро окупится, ибо процесс сушки ускоряется больше, чем в тысячу раз, а брак падает до нуля. Фабрика будет навсегда обеспечена прекрасным сухим материалом... Вчера один инженер, изобретатель, показал ему опыт... Продолжая рассказывать, Федор вытащил из кармана, завернутый в бумажку вчерашний березовый брусок и протянул его директору.
   Нужно сказать, что утром, до прихода директора, Федор успел пройтись по фабрике с этим бруском. Рабочие удивлялись и, подавленные "чудом", молчали. Брусок перещупали десятки пальцев, его терли, давили ногтями, пробовали напильником. Он стал похож на старый, завалявшийся где-нибудь за шкафом сухарь, обглоданный мышами.
   Увлеченный своей идеей, Федор не замечал, что брусок этот, сожженный внутри и казавшийся ему самым убедительным аргументом в пользу нового способа сушки, действует против него. Рассматривая его, всякий начинал думать не столько о деловом решении вопроса, сколько о самом этом удивительном и маловероятном явлении, похожем на ловкий фокус. А реформа, которую предлагал Федор, уходила на задний план и представлялась еще более сомнительной, чем этот трюк.
   Директор вдоволь наковырявшись перочинным ножичком в бруске неожиданно выложил кучу солидных возражений: и места нет для новой сушилки, и добавочной электроэнергии не дадут, и крупных ассигнований на строительство не разрешат... Главный инженер Вольский нашел, что предложение Решеткова заслуживает внимания, но требует солидного изучения - не все, что хорошо получается в лабораторном эксперименте, годно для производства...
   Федор увидел, наконец, что его предложение проваливают. И кто! Свои же... Единомышленники! Это было так неожиданно, что он сначала растерялся. Потом обиделся. Потом разозлился, схватил, - чуть не выхватил из рук Вольского, - свой брусок, завернул его в ту же бумажку и спрятал в карман. Жесты были красноречивы, все следили за ними.
   - "Отдайте мои игрушки!" - тоном обиженного ребенка сказал главбух, пожилой, лысый человек, всегда склонный к юмору. Он видел, что Решетков теряет равновесие...
   Добродушный смех собравшихся смутил, но и образумил Федора. Только теперь он понял свою ошибку...
   - Я, очевидно, плохой адвокат, - сказал он успокаиваясь, - и не сумел убедить вас в том, в чем сам уверен... Другого выхода, однако, я не вижу. Из нашей сушилки ничего больше выжать нельзя, она спроектирована в расчете на уже достаточно подсушенную, выдержанную древесину, которой теперь нет и в ближайшие годы, по-видимому, не будет. А высокочастотный способ позволит нам принимать лес любой влажности и быстро превращать его в прекрасный материал... Есть очень простой способ убедиться в том, что это не фантазия: поехать к инженеру Тунгусову и посмотреть, как это происходит в натуре. Кстати, он лучше меня сумеет доказать преимущества такого способа...
   - Вот это дело! - обрадовался Храпов. - Давай, Решетков, налаживай свидание. Поедем с Вольским, посмотрим, обсудим... Ну, все пока?
   - А чего налаживать? Сейчас позвоню и поедем, - сказал Федор, решительно набирая номер. Но и тут у него получилась осечка.
   Выслушав Федора, Николай рассердился. Он только что получил последние детали из кварцевого стекла и был весь поглощен завершением монтажа. К тому же и отпуск уже истекал.
   - Федя, милый, - разозлившись, он всегда становился ядовито-ласковым, к черту сушилку. Понимаешь? Я же тебе сказал - когда кончу. Какой сегодня день? Вторник? Звони в пятницу. Примите уверения и прочее. - И он положил трубку.
   - В пятницу... - смущенно повторил Федор. И снова все улыбнулись. Улыбнулись той прозрачности, с какой виден был каждому внутренний мир этого молодого, непосредственного человека...
   * * *
   Наступили последние, решающие дни.
   Ровно полгода прошло с тех пор, как Тунгусов, бросив все, с головой ушел в создание своего фантастического "генератора чудес". Таинственное это название, иронически брошенное впервые Федором, теперь в дружеских разговорах приняло приличную, строгую форму: "ГЧ".
   Вопреки обыкновению Тунгусова, аппарат не был отделан до конца. Чрезвычайно сложный монтаж, бесконечное количество деталей не были заключены в общую оболочку. Не хватало "одежды". Ее заменял простой кусок бязи, который Тунгусов набрасывал сверху, когда прерывал работу.
   Было несколько сложных конструктивных узлов, детали которых могли быть окончательно размещены только после тщательной проверки их в работе. И вот Тунгусов проверял, искал это наиболее выгодное расположение деталей. Колоссальная частота пульса, который готов был забиться и оживить холодное пока тело "ГЧ", заставляла учитывать каждую десятую долю миллиметра взаимной близости деталей и экранов, ибо в этой именно близости, в чутком касании и сплетении их невидимых электрических и магнитных полей и рождались новые лучи.
   Тунгусов вовсе не выходил из дому.
   Каждый новый день он считал последним днем этой утомительной работы. Он измерял, рассчитывал, потом припаивал детали, а они в это время сползали с назначенного им места, сдвигались на какую-нибудь неуловимую часть миллиметра, на незаметную долю градуса. Измерительные приборы капризничали, приходилось вычислять и учитывать ошибки, придумывать новые способы измерений.
   Тетя Паша даже ворчать перестала. Она знала, что работа кончается, и ждала этого конца с таким же нетерпением, как и Тунгусов.
   - Стекла-то все, что ли, привинтил? - спрашивала она участливо, поглядывая издали на странный аппарат.
   - Стекла все, тетя Паша. Теперь вот катушки остались...
   - Много ли катушек-то? - деловито осведомлялась она, по-своему оценивая объем работы. И Тунгусова бодрила и радовала эта живительная струйка простого человеческого участия.
   Мучительно приближавшийся конец работы тем не менее наступил неожиданно и ошеломляюще. Вдруг оказалось, что все уже сделано! Сложнейшие задачи решены, все детали готовы, проверены, поставлены на места. Проверять больше нечего
   Идея осуществлена!
   И тут впервые Николай почувствовал тревогу. А вдруг ошибка? Вдруг его теоретические обобщения, из которых возник этот рогатый причудливый аппарат, - лишь фантазия самоуверенного дилетанта, перескочившего за пределы собственных возможностей.
   Сейчас это решится...
   Остается включить генератор, поставить на пути луча кусок металла или микроскоп с биологическим приемником - детектором.
   Нет... Николай неторопливо снял с гвоздя кепку, усмехнулся и вышел, хлопая ею об руку. Тетя Паша, услышав его шаги, медленно выплыла из кухни.
   - Кончил, что ли?
   - Пойду прогуляюсь, - уклончиво ответил Николай.
   Был тихий и теплый вечер. Тяжелый городской воздух с трудом втискивался в легкие. Но Николаю и этот воздух казался свежим и приятным. Он дышал полной грудью после долгого своего заточения.
   Шли прохожие, неслись, крякая, как утки, автомобили.
   Николай старался ни о чем не думать, но не мог заглушить смятенных мыслей.
   "Ошибки не может быть!"
   Дойдя до первого же переулка, он не выдержал, повернул назад и быстрым шагом вернулся домой.
   Нечего медлить! Все в порядке! Сейчас он даст ток, и из круглого отверстия в толстом свинцовом объективе-экране брызнут новые лучи.
   Лучи, которые дадут человеку власть над веществом. Лучи, которые позволяют разрушать или переделывать материю, в зависимости от поворота вот этой эбонитовой ручки.
   Вот кусок железа. Он уже давно ждет своей участи. Сейчас Тунгусов нацелится на него, повернет ребристую ручку верньера так, чтобы белая стрелка его остановилась на цифре "26". Тогда из свинцового отверстия пойдут "лучи железа", колебания, частота которых соответствует "пульсу" этого самого железа. И железо начнет резонировать.
   Никто не знает, что такое резонанс. Но резонанс - это огромная сила. Слабым своим голосом человек крикнет: "О-о-о-о!" - и в этом звуке может оказаться тон, сила которого разрушит скалу.
   Но это механика. Электрический резонанс сильнее; он может действовать на самую крепкую в мире систему - на атом.
   ...Если самый быстроходный современный самолет на полном ходу врежется в скалу, пострадает немного скала, вдребезги разобьется самолет, но ни один атом камня или металла не будет нарушен.
   А электрический резонанс...
   Железо начнет резонировать.
   Чуть заметный поворот другой ручки - и мощность колебаний усилится. Электроны атомов железа, попавшие в плен резонанса, метнутся вон, станут вылетать из своих орбит!
   Равновесие атома нарушится.
   Атом железа перестанет быть атомом железа: он станет атомом марганца, хрома, ванадия, титана...
   Николай перенес "ГЧ" на стол у окна, поставил его на ящик. Куда направить луч? Надо быть осторожным: кто знает, что может случиться, если он проскользнет мимо железного бруска, положенного на край подоконника и упадет на человека!
   За окном было уже темно. Розоватый кусок мутного столичного неба нависал сверху, сжатый с боков силуэтами двух ближайших зданий. Они казались огромными. В пролете между ними белел освещенный фонарем фасадик старого двухэтажного дома на другой стороне улицы, а где-то, еще дальше за ним, высилась черная глыба какого-то большого здания. Вереница широких окон в верхнем этаже его была ярко освещена, и в самом последнем окне, справа, маячила черная фигурка человека, очевидно, стоящего на возвышении.
   Николай взял бинокль. Человек жестикулировал, стоя перед пюпитром, что-то говорил, обращаясь, очевидно, к аудитории, которая не могла быть видна отсюда. Человек стал ориентиром для Николая. Бинокль сдвинулся чуть вправо и здание оборвалось темным углом. Да, там никаких построек больше нет. Это небо.
   Туда, мимо угла здания, вверх, в мировое пространство, Николай направил объектив своего аппарата. Потом он опустил штору, поставил на пути луча железный брусок и включил ток. Повернул ручку настройки. Серым светом зажглась свинцовая лампа.
   Сейчас - резонанс...
   Что ж, ждать нечего. Тут все должно происходить мгновенно.
   Он протянул руку, пощупал прохладный кусок металла, расчерченный косыми полосками - следами пилы.
   Так, все нормально, ничего и не должно быть.
   Потом прибавил мощность, чуть-чуть...
   Ничего.
   Больше. Полделения шкалы. Целое деление. Два, три, пять...
   Николай прошелся по комнате, стал набивать папиросу.
   Так... Волна железа вычислена неправильно Ничего, есть медь, есть алюминий, молибден, цинк, бром, цезий - всё есть!
   Он положил медь, повернул стрелку на цифру "29", потом чуть сдвинул настройку влево, затем вправо.
   Он ощупывал, рассматривал металл. Отковыривал резцом маленькие стружки, клал в пробирку, пробовал в реакциях.
   Медь оставалась медью. Цинк - цинком. Химически чистым, настоящим цинком. Сурьма - сурьмой, вольфрам - вольфрамом.
   Бледный, усталый, обросший светлой щетиной, с блуждающими глазами и необычной складкой растерянности у рта, Николай упрямо продолжал свои пробы. От элементов он перешел к химическим реакциям. Потом к дрожжевым блокам под микроскопом.
   Ни в чем не обнаруживалось влияние лучей. Только счетчик Раевского, включенный через усилитель в цепь репродуктора, отсчитывал едва слышные удары, указывая на присутствие какого-то слабого излучения.
   Николай сдался, когда были исчерпаны все возможные способы проверки.
   Он вдруг почувствовал слабость, как будто только сейчас, сразу ушли от него - вся энергия мысли, все нервное напряжение, что много дней так щедро вкладывал он в эту бесплодную работу, веки сомкнулись, голова бессильно склонилась к обнаженному баллону, мерцающему свинцовым туманом, и пальцы, продолжавшие бессмысленно сжимать ручку настройки, с досадой судорожно крутнули и оставили ее.
   Только теперь сомнение, граничащее с отчаянием, потрясло мозг.
   "Ошибка... Неужели принцип неверен?.."
   Несколько секунд стоял так Николай над своим созданием, закрыв глаза, ощущая лбом тепло баллона.
   Мысли о генераторе, так долго заполнявшие мозг, вдруг одна за другой начали воровато выскальзывать из утомленной головы. Теперь они стали чуждыми, злыми, враждебными, и мозг изгонял их...
   Вот и все...
   Лишь мгновение длилась страшная легкость покоя. Уже в следующий миг пустота начала заполняться. На смену ушедшему из темных тайников памяти вышло то, что стояло на очереди. Перед мысленным взором Николая возникли неразгаданные таинственные знаки:
   LMRWWAT
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   РИДАН ПРЕДЪЯВЛЯЕТ ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА
   - Как дела, товарищи? Можно поздравить с успехом?
   Четверо сотрудников лаборатории встречают Ридана улыбками. Пятый жмет руку профессора с серьезным, пожалуй, даже мрачноватым видом. Это дело характера. Одних победа делает веселыми, другие, наоборот, становятся сдержанными и торжественными.
   - Вот смотрите, Константин Александрович!
   Ридан склоняется над клеткой и внимательно рассматривает стоящую в ней собаку. Та отвечает таким же внимательным взглядом и осторожно помахивает хвостом. Собака - как собака. Только на голове виднеется кольцевой шрам, почти заросший шерстью. Ридан открывает дверку и, лаская собаку, ощупывает шрам - след операции.
   - Ну, Жучка, как вы себя чувствуете? Можете выйти погулять.
   Он вынимает из кармана халата горсть мелких сухариков, дает животному понюхать, съесть несколько штук; потом бросает один сухарик подальше, другой подкидывает вверх. И все следит за собакой, за ее движениями.
   Наконец он с довольным видом оглядывает сотрудников.
   - Здорова ведь? Как полагаете, Андрей Андреич?
   - Здорова, - отвечает мрачный. - Двадцать шесть дней после операции. Вот посмотрите, это номер сто восьмой. - Он протягивает Ридану книгу, где записаны ежедневные наблюдения за собакой: вес, температура, количество съеденной пищи и т.д.
   - Не хочу никаких записей. Здорова - и прекрасно. Сколько у вас вот таких "жучек" получилось?
   - Сейчас десять, - отвечает один из молодых аспирантов. Другой добавляет уверенно:
   - Теперь все будут такие! Ридан решительно поднимается.
   - Ну, спасибо, друзья. Значит, техника операции освоена. Что ж, давайте приступим к опыту.
   Через час они начали этот замечательный опыт, которому суждено было прогреметь на весь медицинский мир. Сложная операция, блестяще разработанная сотрудниками института, состояла в том, чтобы проникнуть в глубь мозга животного. Нужно было вскрыть череп, обнаружить большие полушария и приподнять мозг так, чтобы обнаружилось самое основание его - "серый бугор" и гипофиз. Потом снова уложить полушария на свое место и заживить нанесенные раны.
   Первые попытки произвести такую операцию казались безнадежными. Животные погибали. В лучшем случае они жили несколько дней, парализованные или утратившие какие-нибудь жизненно важные функции. Но люди не сдавались. Они искали причины тяжелых поражений и устраняли их. Точное знание анатомии, искусство оператора, изобретательность физиолога, техника - все было мобилизовано. Животные стали выздоравливать. Наконец появились "жучки", которые даже не болели после операции. Это было то, чего ждал Ридан. Теперь он приступил к задуманному опыту.