Страница:
Впечатление картины создавали тяжелая рама двери, яркий свет из комнаты, сверху, темный фон позади и, главное, абсолютная неподвижность человека. Одетый в военную шинель, он молча стоял у порога, вытянувшись, как на параде.
Секунду Тунгусов прищурившись, всматривался, приближаясь к нему, потом узнал, бросился навстречу...
- Федька! Федька, черт!..
- Узнал? Автомат паршивый... Они крепко обнялись.
- Это ты звонил! Я почувствовал было, да не поверил. Очень уж ты основательно исчез. Ведь, кажется, пять лет. Как неладно получилось! Ну, раздевайся, садись и жди. Мы скоро кончим...
Тунгусов решительно повернулся к "комиссии". Немалых усилий стоило ему вернуть разлетевшиеся мысли к прерванному разговору.
- Итак... телефонная сеть, - напомнил он. - Прежде всего это ценные цветные металлы: медь, свинец, олово. Каждый год Москва зарывает в землю несколько десятков тонн этих металлов. Пока зарыто четыре с половиной тысячи тонн меди, девять тысяч тонн свинца. Часть этого количества уже истлела съедена коррозией. Армия монтеров, каменщиков и землекопов, обслуживающая это погребение металла, насчитывает десять тысяч человек. Стоимость всего московского телефонного хозяйства исчисляется сотнями миллионов рублей. Если мы заменим наш телефон ультракоротковолновым, тогда не только прекратится это ежегодное уничтожение металла, но государство сразу получит весь металл, зарытый в течение последних десятилетий. Это около тринадцати тысяч тонн меди и свинца. В одной только нашей столице!
- Есть о чем подумать! - произнес Ованесян, сбоку поглядывая на Казелина.
Таранович усердно вычислял что-то в записной книжке, бормоча: "Позвольте, позвольте..." И Тунгусов понимал, что ничего он не вычисляет, а только делает вид, что вычисляет. Казелин, настороженно слушая, курил.
- Современный телефон - уже архаизм. Телефонная сеть растет буквально с каждым днем. Вы представляете, каким громоздким станет скоро наше подземное хозяйство, если каждый аппарат мы будем и впредь связывать с районной станцией особым проводом? Это ли передовая техника? Связь на ультракоротких волнах - радиосвязь - поднимает технику телефона на новую, высшую ступень. Подземное хозяйство ликвидируется. Никаких "линий", никаких проводов и кабелей. Освобождается целая армия людей для более производительного труда. Чтобы обзавестись телефоном, нужно только пойти в магазин, купить готовый приемопередающий аппарат и получить в телефонном управлении волну, которая и будет вашим абонентским номером. Но возможен ли такой переход на радиотелефон? Вот тут-то и зарыта собака. Современная радиотехника, как вы утверждаете, не видит этой возможности.
- Естественно, - тихо пробурчал Казелин, и Тунгусов на секунду замолк. Все почувствовали в этой паузе угрозу новой атаки.
- Естественно... для вас, товарищ Казелин! А для меня, как и для всякого, кто действительно интересуется радиотехникой и любит ее, это противоестественно!
Во время разговора с "комиссией", изобретатель машинально вертел в руках какую-то эбонитовую детальку. Сейчас он сильно сжал ее и деталька хрупнула. Тунгусов понял этот тихий, предупреждающий сигнал и уже спокойно продолжал:
- Вопрос об ультракоротковолновом телефоне мною решен.
Вот уже шесть месяцев мои заявки с подробными расчетами, чертежами и описаниями блуждают по вашим лабораториям и экспертам! Я получил восемь отзывов, в которых меня стараются убедить в том, что... - Тунгусов развернул пачку отзывов и прочел: - "Радиотехника не располагает удовлетворительными для данного применения методами стабилизации столь коротких волн... Способ стабилизации, предлагаемый автором, неприемлем с точки зрения современной теории..." Тут, между прочим, стоит ваша подпись, товарищ Казелин. Что же это значит?! Я предлагаю новый, оригинальный способ стабилизации, я его проверил, дал вам все расчеты, а вы мне отвечаете - "неприемлем с точки зрения...". Вы меня простите, но все ваши аргументы - бюрократическая отписка.
Казелин вскочил с места.
- Товарищ Тунгусов, я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать нотации! Вы не имеете никаких оснований бросать мне эти обвинения: всякая новая техническая идея, не проверенная практически, является спорной. А проверять практически каждое вздорное предложение, которое мы получаем...
Тунгусов довольно улыбнулся.
- Наконец-то вы приняли бой! "Вздорное предложение", говорите? Хорошо. Прекратим прения. Теперь слушайте: ультракоротковолновый телефон, пригодный для условий любого города, вопреки вашей "современной теории", уже существует и действует. Острота настройки такова, что позволяет в диапазоне дециметровых волн разместить в пять раз больше абонентов, чем их сейчас насчитывается в Москве.
Тунгусов выдвинул на середину стола небольшую установку.
- Вот один аппарат. Еще два таких же я установил у своих коллег-коротковолновиков. С любым из них вы можете связаться. Для этого нужно только настроить аппарат вот по этому диску. Видите, тут включается передающая часть и идут сигналы вызова на волне, фиксированной для моего корреспондента. На этой волне и идет разговор. Закончив, я кладу трубку, и диск возвращается в исходное положение, восстанавливая постоянную настройку. Пожалуйста, попробуйте Вот их волны... Это товарищ Ныркин, он живет у заставы Ильича, отсюда расстояние около пяти километров; и товарищ Суриков, в поселке Сокол, девять километров. Оба должны быть дома: я их предупредил.
- Вот это интересно! - поднялся Таранович. - Разрешите мне...
Они подошли к аппарату. Тунгусов включил репродуктор, чтобы разговор был слышен всем. Таранович установил диск и снял трубку. Низкий рокот послышался из репродуктора.
- Помехи? - буркнул Казелин.
- Помех нет на этом диапазоне. Это вызов. Как только придет сигнал ответа...
- Слушаю, - прозвучало из репродуктора, и рокот стих.
- Товарищ Ныркин?
- Да, я. Кто говорит?
- Это от Тунгусова. Тут комиссия знакомится с установкой. Хорошо слышно?
- Прекрасно. Очень рад, что вы взялись за это дело. Давно пора!
Потом вызвали Сурикова. Потом вызывал Суриков и говорил с Казелиным.
Федор восхищенно улыбался другу, внимательно следя за происходящим. Тунгусов взял со стола портфель и, незаметно поманив Ованесяна, вышел с ним в коридор. Через минуту он вернулся один. Начали рассматривать детали установки.
Вдруг послышался сигнал вызова. Тунгусов снял трубку, и рупор тотчас заговорил:
- Алло, дайте Тарановича... Это вы, Таранович? Говорит Ованесян. Я сейчас в подъезде, выхожу на улицу!..
Послышался визг, и хлопнула тяжелая парадная дверь. В комнату ворвался через репродуктор шум улицы, отрывки разговоров прохожих, гудки автомобилей.
- Позвольте, что это значит? - недоуменно пробасил Таранович в микрофон.
Репродуктор ответил:
- Ничего особенного не значит... Я пошел за папиросами. Я в Нащокинском переулке. Сейчас выйду на Кропоткинскую. Вам не нужно папирос, Таранович? Могу захватить...
- Ч-черт возьми! - глаза Тарановича расширились от удивления. - Вы что же, всю установку с собой несете?!
- Никакой установки, все в портфеле. Постойте... - Из рупора послышался шепот: - Неудобно, публика на меня смотрит, как на сумасшедшего: идет, сам с собой разговаривает... Дайте "Дели"... одну...
- Ованесян, возьмите и мне! - крикнул Таранович.
- Дайте две, пожалуйста.
- "Колхиду", мне "Колхиду"! Я этих не курю!
- Чего кричите? И так слышу... Нет, я это не вам, гражданочка, дайте лучше "Колхиду". Никто вас не морочит, это меня морочат...
В комнате все хохотали.
Оживление усилилось, когда вернулся Ованесян, и стал с подлинным искусством комика рассказывать о своих приключениях на улице. Казелин расшевелился и, по-видимому, забыл об уколах, нанесенных ему Тунгусовым.
Федор, улыбаясь, молча приветствовал явную победу друга.
А Тунгусов вдруг почувствовал, что его демонстрация сорвана, утоплена в обывательском балагане. И он сам виноват: не удержался от соблазна показать им этот фокус со своим портативным телефоном!.. А они и ухватились...
- Вот что, - сказал он, стараясь не слишком, правда, успешно быть корректным. - Сейчас я должен сесть за передатчик, меня ждут в эфире. Наша беседа кончается. Вы видели установку в действии, надеюсь, убедились, что ничего вздорного, ничего фантастичного в ней нет. Все расчеты и чертежи вам переданы. Дальнейшее зависит от вас.
Гости одевались, Таранович гремел, перебивая Ованесяна: - Увидеть своими глазами - это самое главное. Теперь ваше дело в шляпе, что называется. Сомнений никаких не может быть. Завтра же я напишу докладную записку начальнику главка. В общем, можете не беспокоиться, мы сделаем все, чтобы реализовать ваше предложение...
Выпроводив гостей, Тунгусов вернулся и зло захлопнул за собой дверь.
- Болтуны чертовы, бюрократы...
Широкие брови Федора сошлись на переносице
- Почему? Что ты, Коля! Смотри, как они заинтересовались твоим радиотелефоном!
- Нет, Федя, это не то. Заинтересовались, как обыватели - фокусом, а не смыслом, не идеей, ради которой должны были прийти сюда. Восхищались больше для того, чтобы меня успокоить... Знаю я их, как облупленных. Чиновники. Технику они не любят, а изобретателей считают чуть ли не врагами своими... Теперь по их милости в наркомате пойдут веселые анекдоты об этом моем "чуде". А дело постепенно замрет, вот увидишь.
- Ну, знаешь, ты это брось. Если бы так было со всеми изобретениями, мы бы не двигались вперед. А мы, смотри, как шагаем! То и дело узнаем, хотя бы из газет, о новых изобретениях.
- Верно. Народ творит сейчас, как никогда прежде. Но бывают случаи, - и учти: я знаю это не понаслышке, и не по своим личным делам, а по данным нашего Всесоюзного общества изобретателей - бывают случаи: талантливые, умные люди, новаторы, истинные патриоты, занимаются тем, что годами безуспешно "проталкивают" свои замечательные творения. - Тунгусов умолк, задумался.
- Но что же это значит?
- Что это значит... - медленно повторил Тунгусов и лицо его неожиданно просветлело. Он вспомнил, как часто они с Федором и прежде, беседуя, замечали это удивительное совпадение мыслей. Один подумает, а другой - тут же скажет то же самое. Вот и теперь... Изобретательские дела волновали Тунгусова давно, он деятельно помогал продвигать многие из них; как представитель научно-исследовательского института участвовал в экспертизах, разоблачал авторов тенденциозных отзывов. Это были отдельные частные дела и только сейчас, рассказывая Федору о создавшемся положении, он впервые почувствовал необходимость обобщить эти факты, понять, почему они оказались возможными в молодой, советской стране, которой, может быть, больше, чем хлеб, нужен был сейчас быстрый технический взлет.
И Федор спросил: "Что это значит?"
- Новое всегда входит в жизнь с трудом, с трением, - рассуждал Тунгусов. Это - закон. Но и конкретные причины всегда есть... Много у нас еще казенщины, бюрократизма, немало осталось и равнодушных людей, вроде этих... А тут вдобавок в воздухе пахнет войной. Достаточно посмотреть, что делает фашизм в Европе, чтобы понять это. И враги действуют! Задержать наш технический рост пока они еще не закончили подготовку к нападению - вот цель...
Федор нахмурился.
- Что ж, - это логично... Трудно представить себе, чтобы Гитлер не постарался раскинуть у нас тайную сеть вредителей, диверсантов...
Сигнал радиотелефона перебил его. Тунгусов взял трубку. Послышался голос Ныркина:
- Комиссия там еще?
- Нет, что вы, ушла!
- Что же с вами, почему вас нет в эфире? Тунгусов поспешно вынул часы и схватился за голову.
- Черт возьми! Прозевал... Целых пять минут! Сейчас выйду, Ныркин. А что там, зовут?
- Опять немец ваш цекулит.
- Немец! - Тунгусов бросился к передатчику и включил ток.
- Федя, садись на диван, этот стул скрипит... и молчи. Нужна тишина.
Он вынул тетрадь для записи принятых сообщений, надел наушники и стал настраиваться.
* * *
Чудные дела творятся в мире!
Вот поднимается над землей ночь. Из глубоких оврагов, из самых густых лесных чащ и звериных нор, а в городе - из-за решеток подвалов и разных подземных сооружений выливается мягкая тьма, растет, набухает. Вот уже заполнила она долины, вздымается дальше, к небу, чтобы поглотить звезды, а в городе бросается свирепо со всех сторон на дразнящие пятна фонарей и резкие полосы фар.
Глубокой ночью приходит тишина. Сон обнимает все живое, и кажется, нет ничего на свете, кроме знакомых вздохов и сонных движений этой беспокойной,
уснувшей жизни.
Но нет, нет никакого покоя...
...Куда только не проникает, за что только не берется, какие только тайны не раскрывает в мире человек!
Вот вывел на крышу через окно проволоку от небольшого ящичка. Другую от этого же ящичка припаял к водопроводной трубе. И заструились по этому пути какие-то шустрые, убегающие токи; в ящичке они вдруг усилились, преодолевая хитроумные сети тонких проводов... и попались: в поисках выхода стали биться в чуткие мембраны наушников. Тут выдали они себя, превратившись в звуки, и человек стал подслушивать их трепетное движение.
Так открылся человеку новый мир, которого никогда не мог бы он ни ощутить, ни услышать, если бы не догадался о его существовании и не приспособил себе новые хитроумные уши из металла и черной блестящей пластмассы. И вот оказалось: нас обступает беспредельный океан, пронизывающий все на свете, живое и мертвое. Весь он движется и содрогается непонятными спазмами - то ровного своего дыхания, то каких-то катастрофических бурь, циклонов и взрывов. Сквозь леса, горы, бетонные стены домов, сквозь человека, проносятся они, разрезают и секут на части силовыми линиями своих волн. Ничего этого не видит, не чувствует человек, но... кто знает, что было бы с ним, да и со всем, что существует вокруг него, если бы вдруг не стало этого океана, этих электрических бурь, в которых зародились и прошли всю свою историю люди, растения, камни...
Нет, нет, покоя в мире! И нет предела пытливости человека: вечно ищет, вечно будет он искать, открывать новые миры, разгадывать новые, обступившие его бесчисленные тайны.
Немало лет прошло уже с тех пор, как радиолюбитель Тунгусов, соорудив свою коротковолновую установку, впервые услышал шипение эфира. И каждый раз потом, надев наушники с мертвыми еще мембранами, он испытывал волнующее ощущение человека, готового сделать взмах руками, прыжок и взвиться в воздух, как бывает во сне.
Легкий поворот ручки. И вот мягким, заглушенным щелчком, будто нажали выпуклое дно картонной коробки, внезапно распахивается окно в эфир и оживают мембраны телефонных трубок, прижатых к ушам; веселый птичий щебет разноголосыми трелями и свистами поражает слух. Это стрекочут и поют точки и тире, посылаемые в пространство бесчисленными коротковолновыми радиостанциями.
Дальше вращается ручка настройки. За эбонитовой стенкой приемника в это время медленно скользят одна около другой, даже не соприкасаясь, тонкие металлические пластинки - и все. Больше ничто не меняется там. Но даже этого неуловимого на глаз движения пластинок достаточно, чтобы уже изменилась какая-то электрическая "настроенность" приемника и хлынули в него на смену первым другие волны, другие станции, другие голоса. Несутся обрывки парижских фокстротов, врываются картавые баритоны немецких дикторов, торжественно бьют часы Вестминстерского аббатства... Сухими тресками и диким шипением иногда налетают шквалы атмосферных разрядов и электрических бурь. А за всем этим спокойно и величественно дышит, как океанский прибой, эфир.
Годы упорной работы сделали Тунгусова настоящим виртуозом любительской связи. Редко кто мог поспорить с ним в скорости приема, в определении смысла едва слышных сигналов, тонущих в глубоком фединге [Фединг - периодическое затухание радиоволны.] или в шуме помех. Его уверенный, ровный речитатив точек-тире хорошо знали многочисленные "омы" - любители всех континентов. Немало ценных услуг оказал он нашим полярникам и далеким экспедициям, вылавливая трудные, искаженные обрывки хриплых сигналов в тресках северных сияний и громах тропических магнитных бурь.
Регулярно через каждые два дня точно в 21.10 по московскому времени, он выходил в эфир, посылая первые вызовы "CQ" - "Всем!". На международном языке коротковолновиков-любителей это значит: "Я готов. Кто хочет говорить со мной?" Потом он сообщал свои позывные и переходил на прием. Осторожно и плавно меняя настройку, прослушивал весь диапазон коротких волн, отведенный любителям международными конвенциями. Ему отвечали. Он выбирал собеседника и снова включал передатчик. Так завязывались в эфире знакомства, назначались "свидания", налаживались короткие и продолжительные регулярные связи, ставились рекорды "DX" - сверхдальних связей. Каждое новое знакомство заканчивалось просьбой: "Pse QSL". Это означает: "Пришлите, пожалуйста, вашу карточку, подтверждающую прием". И вот вся стена около его установки покрылась этими своеобразными "квитанциями" - красочными свидетельствами "деиксов" - присланными по почте из Чили, Уругвая, Либерии, Марокко, Гаити, с Филиппин, Гебридов, Новой Зеландии и других далеких закоулков земного шара. На них были изображены пальмы, сфинксы, пирамиды, собачки с наушниками, иногда фото самих любителей. А те получали от Тунгусова, - "имя" которого на радиожаргоне обозначало не столько человека, сколько географическую точку Москвы, - советские "OSL" - карточки с изображением мавзолея Ленина.
Международными правилами запрещены "частные" разговоры между любителями. Можно говорить только о коротковолновой технике, о слышимости, о конструкции установки, ее деталях и т. д. И во всех капиталистических странах существуют специальные полицейские радиослужбы, следящие за порядком в любительском эфире. Но как удержаться от лишних слов, как не намекнуть "о жизни", когда говоришь с советским "омом" - любителем!
В последние недели был особенно настойчив какой-то немец, судя по всему - тоже опытный коротковолновик. Он экспериментировал с новой антенной собственной конструкции и очень корректно, без всяких "лишних" слов, просил поддерживать регулярную связь до конца опытов. Все это было бы вполне нормально, если бы Тунгусов тонким чутьем "старого волка" эфира не заметил с самого начала некоторых странных особенностей. Немец избегал давать свои позывные. Вначале он вынужден был их все же сообщать, но делал это не по принятой форме, только один раз, как-то мельком. Потом, когда он заметил, что Тунгусов уже узнает его "цеку" по "почерку", по манере работы на ключе, он и вовсе устранил позывные, начиная новый разговор так, как будто он продолжает только что прерванный. Тунгусов понял, что его партнер "unlis" - нелегальщик.
Догадка эта подтверждалась еще одним наблюдением: по меняющемуся иногда тону сигналов, по нерегулярности работы немца Тунгусов увидел, что тот пользуется разными передатчиками и что, по всей вероятности, эксперименты с антенной выдуманы.
Что все это значило?
Он решил ждать и наблюдать, продолжая поддерживать связь и аккуратно соблюдая "эфирные традиции".
Последний разговор еще более заинтриговал его. Немец передал: "Я рад, что вы хорошо поняли смысл моей работы с антенной. Следующий раз сообщу новую схему. Она представляет интерес для вас".
Слово "антенна" было передано как-то игриво, нарочито неровно. Немец явно давал понять, что оно в кавычках, значит, это маскировка, которая должна быть ясна Тунгусову. Последняя фраза, наоборот, отличалась подчеркнутой твердостью, значительностью точек и тире. Очевидно, дело было серьезное. Николай ответил: "Rok!" - Все понял. Жду".
И он с интересом ждал обещанного сообщения. Вот почему так поспешно бросился он к аппарату, когда предупрежденный им Ныркин сообщил, что немец "цекулит", то есть повторяет вызов "CQ".
Плавно повернув диск настройки, он быстро нашел в беспорядочном щебете эфира знакомые, слегка замедленные к концу сигналы, и ответил на вызов. Немец передал:
"nwQSK 20 mins"
Это означало:
"Теперь прекратите связь. Я вас вызову через двадцать минут".
Тунгусов с досадой закусил губу, выключил ток и сбросил наушники. Слово "теперь" говорило о том, что его опоздание послужило причиной каких-то затруднений у немца. Ему стало стыдно: впервые за эти годы он допустил такую неточность в любительской работе!
- Ну, давай опять говорить, - сказал он, - у меня двадцать минут, потом снова сяду за передатчик. Теперь ты о себе расскажи...
- Нет, постой, постой, Николай! Обо мне потом. У тебя, я вижу, жизнь интереснее. Но смотрю я на все это твое барахло и ничего не понимаю. Чем ты, собственно, занимаешься? Ты... женился, что ли? Цветочки какие-то завел...
Николай рассмеялся.
- Нет, Федя, не женился. Но жизнь у меня сейчас прямо "ключевая" бурлит и пенится! Разбросался я, правда, здорово: тут и цветочки, и химия, и математика, и электричество. Но это не зря. В наше время, если хочешь сделать что-нибудь крупное в науке, в технике, нужно черт знает как много знать. Широкий горизонт надо иметь перед собой, многое видеть.
- А иначе, как на крупное ты, конечно, не согласен... Узнаю, узнаю! Помнишь наши споры: "жизненная система", "овладение культурой"? Продолжаешь эту линию?
- Нет, где там... - Николай тяжело вздохнул, - Все лишнее - по боку. Просто не хватает времени, даже на главное, необходимое.
- На "крупное", на это вот? - Федор окинул взглядом рабочие столы Николая.
- Да. Главное - тут. После работы, вечером, ночью.
- А почему не у себя в институте, в лаборатории? Небось там удобнее. Да и коллектив все же. Одна голова - хорошо, а...
- В институте - план, - уклончиво ответил Николай. - Работы там невпроворот, правда, не слишком интересной, но действительно необходимой и срочной. А это у меня... для души, Я и не пытался включить в план. Но если выйдет... думаю, большое дело сделаю. Задача серьезная. Еще никому не говорил о ней, тебе первому расскажу. Ты в радиотехнике понимаешь что-нибудь?
- Мало, Коля. Помнишь, небось, как учили нас тогда, в Сокольниках...
- Ну и стыдно, Федя! Сейчас у нас каждый должен хорошо разбираться в электрических явлениях, особенно те, кто имеет отношение к науке или технике. Двигаться вперед без этого стало невозможно не только в физике, но и в биологии, и даже психологии. Ну, ладно, слушай, буду излагать в популярной форме.
Николай минутку помолчал.
- Видишь ли, современная радиотехника может создавать электромагнитные волны, заставляя ток очень быстро менять свое направление в проводе, например, в антенне. Если эти колебания тока происходят, скажем, триста тысяч раз в секунду, то от антенны исходят обыкновенные "длинные" радиоволны. Если скорость колебаний увеличить до трех миллионов раз в секунду, пойдут короткие волны, которые уже обладают новыми свойствами, совсем иначе распространяются. Они, как видишь, позволяют, имея вот такую, как у меня, небольшую установку, связываться с любой страной на земном шаре. А ведь этот мой передатчик потребляет энергии не больше, чем обыкновенная электрическая лампочка в сто ватт! Если еще повышать частоту тока, получим так называемые ультракороткие волны. Ты, конечно, слышал, что они обнаруживают уже совсем замечательные свойства: могут лечить болезни, ускорять развитие растений, убивать микроорганизмы и так далее.
- Выходит, что чем короче волны, тем шире их возможности?
- Ну, скажем, так, Федя. А в более высоких частотах таятся огромные силы. Там - невидимые инфракрасные, тепловые лучи, они позволяют нам видеть в темноте; там свет, благодаря которому мы получаем пищу и познаем мир и красоту... Там ультрафиолетовые, смертельные и, в то же время, животворные лучи, там рентген, там страшные лучи радия и всепроникающие космические излучения, частицы атомов, пронизывающие беспредельное мировое пространство...
- Ты прямо поэт, Коля!
- Что там, поэт. Мне этот спектр электромагнитной энергии представляется, действительно, поэмой, созданной природой, - поэмой о могуществе человека будущего. Она написана неизвестными письменами, но мы понемногу разбираем их, узнаем тайны. Чуть не каждый год открываются новые свойства то одних, то других частот. Давно ли мы обнаружили, что короткие волны годны для дальней связи! А люминесценция под действием ультрафиолета светящиеся краски! А радиолокация! А митогенез! А радиоастрономия!.. Но многое еще не раскрыто...
- И вот ты раскрываешь очередную тайну? - спросил Федор, чувствуя, что друг его увлекся, и пора вернуть его к началу разговора.
- Я просто нашел метод, позволяющий создать генератор для одного из наименее изученных диапазонов, - по-прежнему серьезно продолжал Николай. Скажем, для микроволн. Теперь их можно будет усиливать, плавно изменять частоту, то есть изучать их свойства. Такой генератор уже будет ценным вкладом в нашу технику. Но есть у меня и другая мысль... Я думаю, что в этих частотах таится решение одной древнейшей мечты - о власти над элементами.
- Алхимия?!
- Что ж... Называй как хочешь. Рано или поздно, надо доходить и до этого.
- Ну, и до чего ты уже дошел?
Секунду Тунгусов прищурившись, всматривался, приближаясь к нему, потом узнал, бросился навстречу...
- Федька! Федька, черт!..
- Узнал? Автомат паршивый... Они крепко обнялись.
- Это ты звонил! Я почувствовал было, да не поверил. Очень уж ты основательно исчез. Ведь, кажется, пять лет. Как неладно получилось! Ну, раздевайся, садись и жди. Мы скоро кончим...
Тунгусов решительно повернулся к "комиссии". Немалых усилий стоило ему вернуть разлетевшиеся мысли к прерванному разговору.
- Итак... телефонная сеть, - напомнил он. - Прежде всего это ценные цветные металлы: медь, свинец, олово. Каждый год Москва зарывает в землю несколько десятков тонн этих металлов. Пока зарыто четыре с половиной тысячи тонн меди, девять тысяч тонн свинца. Часть этого количества уже истлела съедена коррозией. Армия монтеров, каменщиков и землекопов, обслуживающая это погребение металла, насчитывает десять тысяч человек. Стоимость всего московского телефонного хозяйства исчисляется сотнями миллионов рублей. Если мы заменим наш телефон ультракоротковолновым, тогда не только прекратится это ежегодное уничтожение металла, но государство сразу получит весь металл, зарытый в течение последних десятилетий. Это около тринадцати тысяч тонн меди и свинца. В одной только нашей столице!
- Есть о чем подумать! - произнес Ованесян, сбоку поглядывая на Казелина.
Таранович усердно вычислял что-то в записной книжке, бормоча: "Позвольте, позвольте..." И Тунгусов понимал, что ничего он не вычисляет, а только делает вид, что вычисляет. Казелин, настороженно слушая, курил.
- Современный телефон - уже архаизм. Телефонная сеть растет буквально с каждым днем. Вы представляете, каким громоздким станет скоро наше подземное хозяйство, если каждый аппарат мы будем и впредь связывать с районной станцией особым проводом? Это ли передовая техника? Связь на ультракоротких волнах - радиосвязь - поднимает технику телефона на новую, высшую ступень. Подземное хозяйство ликвидируется. Никаких "линий", никаких проводов и кабелей. Освобождается целая армия людей для более производительного труда. Чтобы обзавестись телефоном, нужно только пойти в магазин, купить готовый приемопередающий аппарат и получить в телефонном управлении волну, которая и будет вашим абонентским номером. Но возможен ли такой переход на радиотелефон? Вот тут-то и зарыта собака. Современная радиотехника, как вы утверждаете, не видит этой возможности.
- Естественно, - тихо пробурчал Казелин, и Тунгусов на секунду замолк. Все почувствовали в этой паузе угрозу новой атаки.
- Естественно... для вас, товарищ Казелин! А для меня, как и для всякого, кто действительно интересуется радиотехникой и любит ее, это противоестественно!
Во время разговора с "комиссией", изобретатель машинально вертел в руках какую-то эбонитовую детальку. Сейчас он сильно сжал ее и деталька хрупнула. Тунгусов понял этот тихий, предупреждающий сигнал и уже спокойно продолжал:
- Вопрос об ультракоротковолновом телефоне мною решен.
Вот уже шесть месяцев мои заявки с подробными расчетами, чертежами и описаниями блуждают по вашим лабораториям и экспертам! Я получил восемь отзывов, в которых меня стараются убедить в том, что... - Тунгусов развернул пачку отзывов и прочел: - "Радиотехника не располагает удовлетворительными для данного применения методами стабилизации столь коротких волн... Способ стабилизации, предлагаемый автором, неприемлем с точки зрения современной теории..." Тут, между прочим, стоит ваша подпись, товарищ Казелин. Что же это значит?! Я предлагаю новый, оригинальный способ стабилизации, я его проверил, дал вам все расчеты, а вы мне отвечаете - "неприемлем с точки зрения...". Вы меня простите, но все ваши аргументы - бюрократическая отписка.
Казелин вскочил с места.
- Товарищ Тунгусов, я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать нотации! Вы не имеете никаких оснований бросать мне эти обвинения: всякая новая техническая идея, не проверенная практически, является спорной. А проверять практически каждое вздорное предложение, которое мы получаем...
Тунгусов довольно улыбнулся.
- Наконец-то вы приняли бой! "Вздорное предложение", говорите? Хорошо. Прекратим прения. Теперь слушайте: ультракоротковолновый телефон, пригодный для условий любого города, вопреки вашей "современной теории", уже существует и действует. Острота настройки такова, что позволяет в диапазоне дециметровых волн разместить в пять раз больше абонентов, чем их сейчас насчитывается в Москве.
Тунгусов выдвинул на середину стола небольшую установку.
- Вот один аппарат. Еще два таких же я установил у своих коллег-коротковолновиков. С любым из них вы можете связаться. Для этого нужно только настроить аппарат вот по этому диску. Видите, тут включается передающая часть и идут сигналы вызова на волне, фиксированной для моего корреспондента. На этой волне и идет разговор. Закончив, я кладу трубку, и диск возвращается в исходное положение, восстанавливая постоянную настройку. Пожалуйста, попробуйте Вот их волны... Это товарищ Ныркин, он живет у заставы Ильича, отсюда расстояние около пяти километров; и товарищ Суриков, в поселке Сокол, девять километров. Оба должны быть дома: я их предупредил.
- Вот это интересно! - поднялся Таранович. - Разрешите мне...
Они подошли к аппарату. Тунгусов включил репродуктор, чтобы разговор был слышен всем. Таранович установил диск и снял трубку. Низкий рокот послышался из репродуктора.
- Помехи? - буркнул Казелин.
- Помех нет на этом диапазоне. Это вызов. Как только придет сигнал ответа...
- Слушаю, - прозвучало из репродуктора, и рокот стих.
- Товарищ Ныркин?
- Да, я. Кто говорит?
- Это от Тунгусова. Тут комиссия знакомится с установкой. Хорошо слышно?
- Прекрасно. Очень рад, что вы взялись за это дело. Давно пора!
Потом вызвали Сурикова. Потом вызывал Суриков и говорил с Казелиным.
Федор восхищенно улыбался другу, внимательно следя за происходящим. Тунгусов взял со стола портфель и, незаметно поманив Ованесяна, вышел с ним в коридор. Через минуту он вернулся один. Начали рассматривать детали установки.
Вдруг послышался сигнал вызова. Тунгусов снял трубку, и рупор тотчас заговорил:
- Алло, дайте Тарановича... Это вы, Таранович? Говорит Ованесян. Я сейчас в подъезде, выхожу на улицу!..
Послышался визг, и хлопнула тяжелая парадная дверь. В комнату ворвался через репродуктор шум улицы, отрывки разговоров прохожих, гудки автомобилей.
- Позвольте, что это значит? - недоуменно пробасил Таранович в микрофон.
Репродуктор ответил:
- Ничего особенного не значит... Я пошел за папиросами. Я в Нащокинском переулке. Сейчас выйду на Кропоткинскую. Вам не нужно папирос, Таранович? Могу захватить...
- Ч-черт возьми! - глаза Тарановича расширились от удивления. - Вы что же, всю установку с собой несете?!
- Никакой установки, все в портфеле. Постойте... - Из рупора послышался шепот: - Неудобно, публика на меня смотрит, как на сумасшедшего: идет, сам с собой разговаривает... Дайте "Дели"... одну...
- Ованесян, возьмите и мне! - крикнул Таранович.
- Дайте две, пожалуйста.
- "Колхиду", мне "Колхиду"! Я этих не курю!
- Чего кричите? И так слышу... Нет, я это не вам, гражданочка, дайте лучше "Колхиду". Никто вас не морочит, это меня морочат...
В комнате все хохотали.
Оживление усилилось, когда вернулся Ованесян, и стал с подлинным искусством комика рассказывать о своих приключениях на улице. Казелин расшевелился и, по-видимому, забыл об уколах, нанесенных ему Тунгусовым.
Федор, улыбаясь, молча приветствовал явную победу друга.
А Тунгусов вдруг почувствовал, что его демонстрация сорвана, утоплена в обывательском балагане. И он сам виноват: не удержался от соблазна показать им этот фокус со своим портативным телефоном!.. А они и ухватились...
- Вот что, - сказал он, стараясь не слишком, правда, успешно быть корректным. - Сейчас я должен сесть за передатчик, меня ждут в эфире. Наша беседа кончается. Вы видели установку в действии, надеюсь, убедились, что ничего вздорного, ничего фантастичного в ней нет. Все расчеты и чертежи вам переданы. Дальнейшее зависит от вас.
Гости одевались, Таранович гремел, перебивая Ованесяна: - Увидеть своими глазами - это самое главное. Теперь ваше дело в шляпе, что называется. Сомнений никаких не может быть. Завтра же я напишу докладную записку начальнику главка. В общем, можете не беспокоиться, мы сделаем все, чтобы реализовать ваше предложение...
Выпроводив гостей, Тунгусов вернулся и зло захлопнул за собой дверь.
- Болтуны чертовы, бюрократы...
Широкие брови Федора сошлись на переносице
- Почему? Что ты, Коля! Смотри, как они заинтересовались твоим радиотелефоном!
- Нет, Федя, это не то. Заинтересовались, как обыватели - фокусом, а не смыслом, не идеей, ради которой должны были прийти сюда. Восхищались больше для того, чтобы меня успокоить... Знаю я их, как облупленных. Чиновники. Технику они не любят, а изобретателей считают чуть ли не врагами своими... Теперь по их милости в наркомате пойдут веселые анекдоты об этом моем "чуде". А дело постепенно замрет, вот увидишь.
- Ну, знаешь, ты это брось. Если бы так было со всеми изобретениями, мы бы не двигались вперед. А мы, смотри, как шагаем! То и дело узнаем, хотя бы из газет, о новых изобретениях.
- Верно. Народ творит сейчас, как никогда прежде. Но бывают случаи, - и учти: я знаю это не понаслышке, и не по своим личным делам, а по данным нашего Всесоюзного общества изобретателей - бывают случаи: талантливые, умные люди, новаторы, истинные патриоты, занимаются тем, что годами безуспешно "проталкивают" свои замечательные творения. - Тунгусов умолк, задумался.
- Но что же это значит?
- Что это значит... - медленно повторил Тунгусов и лицо его неожиданно просветлело. Он вспомнил, как часто они с Федором и прежде, беседуя, замечали это удивительное совпадение мыслей. Один подумает, а другой - тут же скажет то же самое. Вот и теперь... Изобретательские дела волновали Тунгусова давно, он деятельно помогал продвигать многие из них; как представитель научно-исследовательского института участвовал в экспертизах, разоблачал авторов тенденциозных отзывов. Это были отдельные частные дела и только сейчас, рассказывая Федору о создавшемся положении, он впервые почувствовал необходимость обобщить эти факты, понять, почему они оказались возможными в молодой, советской стране, которой, может быть, больше, чем хлеб, нужен был сейчас быстрый технический взлет.
И Федор спросил: "Что это значит?"
- Новое всегда входит в жизнь с трудом, с трением, - рассуждал Тунгусов. Это - закон. Но и конкретные причины всегда есть... Много у нас еще казенщины, бюрократизма, немало осталось и равнодушных людей, вроде этих... А тут вдобавок в воздухе пахнет войной. Достаточно посмотреть, что делает фашизм в Европе, чтобы понять это. И враги действуют! Задержать наш технический рост пока они еще не закончили подготовку к нападению - вот цель...
Федор нахмурился.
- Что ж, - это логично... Трудно представить себе, чтобы Гитлер не постарался раскинуть у нас тайную сеть вредителей, диверсантов...
Сигнал радиотелефона перебил его. Тунгусов взял трубку. Послышался голос Ныркина:
- Комиссия там еще?
- Нет, что вы, ушла!
- Что же с вами, почему вас нет в эфире? Тунгусов поспешно вынул часы и схватился за голову.
- Черт возьми! Прозевал... Целых пять минут! Сейчас выйду, Ныркин. А что там, зовут?
- Опять немец ваш цекулит.
- Немец! - Тунгусов бросился к передатчику и включил ток.
- Федя, садись на диван, этот стул скрипит... и молчи. Нужна тишина.
Он вынул тетрадь для записи принятых сообщений, надел наушники и стал настраиваться.
* * *
Чудные дела творятся в мире!
Вот поднимается над землей ночь. Из глубоких оврагов, из самых густых лесных чащ и звериных нор, а в городе - из-за решеток подвалов и разных подземных сооружений выливается мягкая тьма, растет, набухает. Вот уже заполнила она долины, вздымается дальше, к небу, чтобы поглотить звезды, а в городе бросается свирепо со всех сторон на дразнящие пятна фонарей и резкие полосы фар.
Глубокой ночью приходит тишина. Сон обнимает все живое, и кажется, нет ничего на свете, кроме знакомых вздохов и сонных движений этой беспокойной,
уснувшей жизни.
Но нет, нет никакого покоя...
...Куда только не проникает, за что только не берется, какие только тайны не раскрывает в мире человек!
Вот вывел на крышу через окно проволоку от небольшого ящичка. Другую от этого же ящичка припаял к водопроводной трубе. И заструились по этому пути какие-то шустрые, убегающие токи; в ящичке они вдруг усилились, преодолевая хитроумные сети тонких проводов... и попались: в поисках выхода стали биться в чуткие мембраны наушников. Тут выдали они себя, превратившись в звуки, и человек стал подслушивать их трепетное движение.
Так открылся человеку новый мир, которого никогда не мог бы он ни ощутить, ни услышать, если бы не догадался о его существовании и не приспособил себе новые хитроумные уши из металла и черной блестящей пластмассы. И вот оказалось: нас обступает беспредельный океан, пронизывающий все на свете, живое и мертвое. Весь он движется и содрогается непонятными спазмами - то ровного своего дыхания, то каких-то катастрофических бурь, циклонов и взрывов. Сквозь леса, горы, бетонные стены домов, сквозь человека, проносятся они, разрезают и секут на части силовыми линиями своих волн. Ничего этого не видит, не чувствует человек, но... кто знает, что было бы с ним, да и со всем, что существует вокруг него, если бы вдруг не стало этого океана, этих электрических бурь, в которых зародились и прошли всю свою историю люди, растения, камни...
Нет, нет, покоя в мире! И нет предела пытливости человека: вечно ищет, вечно будет он искать, открывать новые миры, разгадывать новые, обступившие его бесчисленные тайны.
Немало лет прошло уже с тех пор, как радиолюбитель Тунгусов, соорудив свою коротковолновую установку, впервые услышал шипение эфира. И каждый раз потом, надев наушники с мертвыми еще мембранами, он испытывал волнующее ощущение человека, готового сделать взмах руками, прыжок и взвиться в воздух, как бывает во сне.
Легкий поворот ручки. И вот мягким, заглушенным щелчком, будто нажали выпуклое дно картонной коробки, внезапно распахивается окно в эфир и оживают мембраны телефонных трубок, прижатых к ушам; веселый птичий щебет разноголосыми трелями и свистами поражает слух. Это стрекочут и поют точки и тире, посылаемые в пространство бесчисленными коротковолновыми радиостанциями.
Дальше вращается ручка настройки. За эбонитовой стенкой приемника в это время медленно скользят одна около другой, даже не соприкасаясь, тонкие металлические пластинки - и все. Больше ничто не меняется там. Но даже этого неуловимого на глаз движения пластинок достаточно, чтобы уже изменилась какая-то электрическая "настроенность" приемника и хлынули в него на смену первым другие волны, другие станции, другие голоса. Несутся обрывки парижских фокстротов, врываются картавые баритоны немецких дикторов, торжественно бьют часы Вестминстерского аббатства... Сухими тресками и диким шипением иногда налетают шквалы атмосферных разрядов и электрических бурь. А за всем этим спокойно и величественно дышит, как океанский прибой, эфир.
Годы упорной работы сделали Тунгусова настоящим виртуозом любительской связи. Редко кто мог поспорить с ним в скорости приема, в определении смысла едва слышных сигналов, тонущих в глубоком фединге [Фединг - периодическое затухание радиоволны.] или в шуме помех. Его уверенный, ровный речитатив точек-тире хорошо знали многочисленные "омы" - любители всех континентов. Немало ценных услуг оказал он нашим полярникам и далеким экспедициям, вылавливая трудные, искаженные обрывки хриплых сигналов в тресках северных сияний и громах тропических магнитных бурь.
Регулярно через каждые два дня точно в 21.10 по московскому времени, он выходил в эфир, посылая первые вызовы "CQ" - "Всем!". На международном языке коротковолновиков-любителей это значит: "Я готов. Кто хочет говорить со мной?" Потом он сообщал свои позывные и переходил на прием. Осторожно и плавно меняя настройку, прослушивал весь диапазон коротких волн, отведенный любителям международными конвенциями. Ему отвечали. Он выбирал собеседника и снова включал передатчик. Так завязывались в эфире знакомства, назначались "свидания", налаживались короткие и продолжительные регулярные связи, ставились рекорды "DX" - сверхдальних связей. Каждое новое знакомство заканчивалось просьбой: "Pse QSL". Это означает: "Пришлите, пожалуйста, вашу карточку, подтверждающую прием". И вот вся стена около его установки покрылась этими своеобразными "квитанциями" - красочными свидетельствами "деиксов" - присланными по почте из Чили, Уругвая, Либерии, Марокко, Гаити, с Филиппин, Гебридов, Новой Зеландии и других далеких закоулков земного шара. На них были изображены пальмы, сфинксы, пирамиды, собачки с наушниками, иногда фото самих любителей. А те получали от Тунгусова, - "имя" которого на радиожаргоне обозначало не столько человека, сколько географическую точку Москвы, - советские "OSL" - карточки с изображением мавзолея Ленина.
Международными правилами запрещены "частные" разговоры между любителями. Можно говорить только о коротковолновой технике, о слышимости, о конструкции установки, ее деталях и т. д. И во всех капиталистических странах существуют специальные полицейские радиослужбы, следящие за порядком в любительском эфире. Но как удержаться от лишних слов, как не намекнуть "о жизни", когда говоришь с советским "омом" - любителем!
В последние недели был особенно настойчив какой-то немец, судя по всему - тоже опытный коротковолновик. Он экспериментировал с новой антенной собственной конструкции и очень корректно, без всяких "лишних" слов, просил поддерживать регулярную связь до конца опытов. Все это было бы вполне нормально, если бы Тунгусов тонким чутьем "старого волка" эфира не заметил с самого начала некоторых странных особенностей. Немец избегал давать свои позывные. Вначале он вынужден был их все же сообщать, но делал это не по принятой форме, только один раз, как-то мельком. Потом, когда он заметил, что Тунгусов уже узнает его "цеку" по "почерку", по манере работы на ключе, он и вовсе устранил позывные, начиная новый разговор так, как будто он продолжает только что прерванный. Тунгусов понял, что его партнер "unlis" - нелегальщик.
Догадка эта подтверждалась еще одним наблюдением: по меняющемуся иногда тону сигналов, по нерегулярности работы немца Тунгусов увидел, что тот пользуется разными передатчиками и что, по всей вероятности, эксперименты с антенной выдуманы.
Что все это значило?
Он решил ждать и наблюдать, продолжая поддерживать связь и аккуратно соблюдая "эфирные традиции".
Последний разговор еще более заинтриговал его. Немец передал: "Я рад, что вы хорошо поняли смысл моей работы с антенной. Следующий раз сообщу новую схему. Она представляет интерес для вас".
Слово "антенна" было передано как-то игриво, нарочито неровно. Немец явно давал понять, что оно в кавычках, значит, это маскировка, которая должна быть ясна Тунгусову. Последняя фраза, наоборот, отличалась подчеркнутой твердостью, значительностью точек и тире. Очевидно, дело было серьезное. Николай ответил: "Rok!" - Все понял. Жду".
И он с интересом ждал обещанного сообщения. Вот почему так поспешно бросился он к аппарату, когда предупрежденный им Ныркин сообщил, что немец "цекулит", то есть повторяет вызов "CQ".
Плавно повернув диск настройки, он быстро нашел в беспорядочном щебете эфира знакомые, слегка замедленные к концу сигналы, и ответил на вызов. Немец передал:
"nwQSK 20 mins"
Это означало:
"Теперь прекратите связь. Я вас вызову через двадцать минут".
Тунгусов с досадой закусил губу, выключил ток и сбросил наушники. Слово "теперь" говорило о том, что его опоздание послужило причиной каких-то затруднений у немца. Ему стало стыдно: впервые за эти годы он допустил такую неточность в любительской работе!
- Ну, давай опять говорить, - сказал он, - у меня двадцать минут, потом снова сяду за передатчик. Теперь ты о себе расскажи...
- Нет, постой, постой, Николай! Обо мне потом. У тебя, я вижу, жизнь интереснее. Но смотрю я на все это твое барахло и ничего не понимаю. Чем ты, собственно, занимаешься? Ты... женился, что ли? Цветочки какие-то завел...
Николай рассмеялся.
- Нет, Федя, не женился. Но жизнь у меня сейчас прямо "ключевая" бурлит и пенится! Разбросался я, правда, здорово: тут и цветочки, и химия, и математика, и электричество. Но это не зря. В наше время, если хочешь сделать что-нибудь крупное в науке, в технике, нужно черт знает как много знать. Широкий горизонт надо иметь перед собой, многое видеть.
- А иначе, как на крупное ты, конечно, не согласен... Узнаю, узнаю! Помнишь наши споры: "жизненная система", "овладение культурой"? Продолжаешь эту линию?
- Нет, где там... - Николай тяжело вздохнул, - Все лишнее - по боку. Просто не хватает времени, даже на главное, необходимое.
- На "крупное", на это вот? - Федор окинул взглядом рабочие столы Николая.
- Да. Главное - тут. После работы, вечером, ночью.
- А почему не у себя в институте, в лаборатории? Небось там удобнее. Да и коллектив все же. Одна голова - хорошо, а...
- В институте - план, - уклончиво ответил Николай. - Работы там невпроворот, правда, не слишком интересной, но действительно необходимой и срочной. А это у меня... для души, Я и не пытался включить в план. Но если выйдет... думаю, большое дело сделаю. Задача серьезная. Еще никому не говорил о ней, тебе первому расскажу. Ты в радиотехнике понимаешь что-нибудь?
- Мало, Коля. Помнишь, небось, как учили нас тогда, в Сокольниках...
- Ну и стыдно, Федя! Сейчас у нас каждый должен хорошо разбираться в электрических явлениях, особенно те, кто имеет отношение к науке или технике. Двигаться вперед без этого стало невозможно не только в физике, но и в биологии, и даже психологии. Ну, ладно, слушай, буду излагать в популярной форме.
Николай минутку помолчал.
- Видишь ли, современная радиотехника может создавать электромагнитные волны, заставляя ток очень быстро менять свое направление в проводе, например, в антенне. Если эти колебания тока происходят, скажем, триста тысяч раз в секунду, то от антенны исходят обыкновенные "длинные" радиоволны. Если скорость колебаний увеличить до трех миллионов раз в секунду, пойдут короткие волны, которые уже обладают новыми свойствами, совсем иначе распространяются. Они, как видишь, позволяют, имея вот такую, как у меня, небольшую установку, связываться с любой страной на земном шаре. А ведь этот мой передатчик потребляет энергии не больше, чем обыкновенная электрическая лампочка в сто ватт! Если еще повышать частоту тока, получим так называемые ультракороткие волны. Ты, конечно, слышал, что они обнаруживают уже совсем замечательные свойства: могут лечить болезни, ускорять развитие растений, убивать микроорганизмы и так далее.
- Выходит, что чем короче волны, тем шире их возможности?
- Ну, скажем, так, Федя. А в более высоких частотах таятся огромные силы. Там - невидимые инфракрасные, тепловые лучи, они позволяют нам видеть в темноте; там свет, благодаря которому мы получаем пищу и познаем мир и красоту... Там ультрафиолетовые, смертельные и, в то же время, животворные лучи, там рентген, там страшные лучи радия и всепроникающие космические излучения, частицы атомов, пронизывающие беспредельное мировое пространство...
- Ты прямо поэт, Коля!
- Что там, поэт. Мне этот спектр электромагнитной энергии представляется, действительно, поэмой, созданной природой, - поэмой о могуществе человека будущего. Она написана неизвестными письменами, но мы понемногу разбираем их, узнаем тайны. Чуть не каждый год открываются новые свойства то одних, то других частот. Давно ли мы обнаружили, что короткие волны годны для дальней связи! А люминесценция под действием ультрафиолета светящиеся краски! А радиолокация! А митогенез! А радиоастрономия!.. Но многое еще не раскрыто...
- И вот ты раскрываешь очередную тайну? - спросил Федор, чувствуя, что друг его увлекся, и пора вернуть его к началу разговора.
- Я просто нашел метод, позволяющий создать генератор для одного из наименее изученных диапазонов, - по-прежнему серьезно продолжал Николай. Скажем, для микроволн. Теперь их можно будет усиливать, плавно изменять частоту, то есть изучать их свойства. Такой генератор уже будет ценным вкладом в нашу технику. Но есть у меня и другая мысль... Я думаю, что в этих частотах таится решение одной древнейшей мечты - о власти над элементами.
- Алхимия?!
- Что ж... Называй как хочешь. Рано или поздно, надо доходить и до этого.
- Ну, и до чего ты уже дошел?