Долгушин Юрий Александрович. Генератор чудес

   И вот Наташа уже переходила в последний класс школы. Трудно было бы узнать в этой изящной, хорошенькой девушке прежнюю маленькую замухрышку, как ее называли тогда - "цыганочку". Между тем все основные черты остались в ней - такая же была она тоненькая, смуглокожая, быстроглазая. А смешные косички, когда-то торчавшие в разные стороны, теперь гордо венчали ее задорное личико тяжелым черным венком.
   В эти дни перед экзаменами (Анна сдавала за третий курс консерватории) девушки работали упорно и методично, строго соблюдая распорядок дня, намеченный вместе с отцом. Сейчас программа была нарушена: Ридан еще не вернулся, и девушки решили дождаться его, продолжая занятия.
   Они сидели в столовой, за большим столом, обложившись книгами и тетрадями. Из открытых настежь окон тянуло ароматом каких-то цветов и мокрой после дождя земли.
   Шум автомобилей, проносившихся по мокрому асфальту переулка, то и дело отвлекал внимание Анны; она начинала тревожиться Уже три часа, как отец уехал, а по рассказам Славки она знала, что погоня за грозой иногда связана с немалым риском.
   Наконец на улице прозвучал знакомый сигнал. Вот хлопнула внизу дверь и раздался голос профессора. Напевая, он быстро шагал по лестнице.
   - Приехал! - облегченно вздыхая и закрывая книгу, сказала Анна. - Ну, Ната, держись. Наукам конец!
   Ридан установил правило: в редкие часы, когда они встречаются, никаких занятий, никаких дел; эти часы должны быть временем отдыха, движения, игр.
   Профессор шумно влетел в комнату, стал в позу и, властно подняв руки, начал дирижировать, продолжая напевать:
   Мы покоряем пространство и время,
   Мы молодые хозяева земли...
   Девушки, привыкшие к бурным налетам профессора, оживились, весело подхватили песню полным голосом.
   Нам песня жить и творить помогает...
   переделывал Ридан на свой лад.
   Тем временем книги исчезли со стола. Наташа, продолжая петь, доставала из буфета чайную посуду.
   - Внимание! - прервал вдруг Ридан. - Кто из вас завтра экзаменуется?
   - Завтра - никто. Послезавтра...
   - Прекрасно! Я вас обеих арестую. Принудительные работы на час, не больше Договорились? Нужно поставить один опыт.
   Он лукаво взглянул на Анну. Она поняла:
   - Гроза помогла?
   - Ну конечно! И на этот раз, кажется, блестяще помогла. Вот сейчас увидим... А какой разряд мы со Славкой поймали! Чуть ли не в голову. Барабанные перепонки - вдребезги! Зрительные нервы - на кусочки!.. Жаль, что вас не было когда я уезжал, я бы вам зубрить не дал, взял бы с собой... Ну, давайте скорей закусим, действуйте тут, а я пойду подготовлю кое-что... По местам! - скомандовал Ридан и скрылся в своей лаборатории.
   Минут через десять все сели за стол.
   - Как кончим питаться, - говорил Ридан, - идите вниз, будите Тырсу и принесите трех кроликов. Номера восемьдесят четыре, восемьдесят пять и восемьдесят шесть. Они в наголовниках, с электродами.
   - Не даст, Константин Александрович, - сказала Наташа. - Ни за что нам не даст без записки. Помните, я ходила за совой? Так ведь не дал.
   Она положила перед профессором блокнот и карандаш.
   - Не было такого случая, - промычал Ридан, отправляя в рот половину бутерброда.
   - Ну, смотрите! - всплеснула руками Наташа. - Вы же сами тогда возмущались Тырсой...
   Ридан мычал и отрицательно мотал головой.
   Анна, не подозревая подвоха, выступила на защиту:
   - Это было приблизительно месяц назад, неужели ты забыл, папа? А кто назвал тогда Тырсу звериным бюрократом?
   Профессор продолжал мычать и отрицать. Девушки возмущались, напоминали... Наконец Ридан проглотил последний кусок, запил чаем и, хитро улыбаясь, сказал:
   - Сами вы "совы". Это был филин; Бубо Максимус - его имя и отчество...
   Девушки набросились на него с двух сторон; Ридан вскочил, началась шумная возня. Падали стулья, полетела на пол чашка...
   - Сдаюсь! Отставить! - закричал профессор, вдоволь насладившись этим переполохом.
   Пока девушки наводили порядок, он присел к столу и написал распоряжение Тырсе:
   "Выдать грех кроликов №№ 84, 85 и 86. И капусты".
   - Ну, приготовились! Пошли! Жду в лаборатории.
   * * *
   Ученый, как всегда, войдя в свою лабораторию, надел белый халат. Вынул очки, медленно протер стекла.
   Эксперимент всегда требует большого внимания. Все должно быть заранее предусмотрено и учтено, размещено по своим местам. Самое незначительное, казалось бы, упущение, может привести к ложному выводу. Ридан перед опытом преображался, как бы собирался в тугой напряженный комок. Осторожные, размеренные движения приходили на смену порывистым жестам. Разговоры уступали место коротким, точным распоряжениям и вопросам. Только в глазах, живых, серых, резко очерченных глазах Ридана, кипела сложная, беспокойная жизнь.
   Девушки принесли кроликов в небольших клетках и молча остановились среди лабораторных приборов, чувствуя робость в этом святилище ученого.
   То, что придумал Ридан, возвращаясь после погони за грозой, было просто и как будто должно было решить сложный вопрос. На этот раз техника почти не участвовала в опыте. Никаких аппаратов не было.
   Около самой стены, отделявшей лабораторию от небольшой операционной комнаты, оборудованной для работы над животными, Ридан поставил на стол специальную клетку, экранированную от всяких электрических влияний извне свинцовой сеткой. Две такие же клетки были помешены по другую сторону стены, в операционной.
   Тонкий, бронированный кабель выходил из первой клетки, проникал через отверстие в стене и там, раздваиваясь, исчезал в двух других клетках. На верхних крышках всех клеток возвышались небольшие выключатели. Исследуя мозг, Ридан обычно присоединял к кабелю усилитель и осциллограф. Теперь эти приборы отсутствовали.
   - Давайте кроликов, - сказал Ридан. - Одного сюда, двух - в операционную.
   - А что это за намордники? - тихо спросила Анна.
   Ридан вынул одного из зверьков и, отстегнув ремешок, снял с его головы нечто вроде кожаного шлема. К ним подошла Наташа.
   - У этих кроликов, - сказал он, - в те области мозга, где сосредоточено управление функциями питания, вживлены тончайшие серебряные электроды. Концы их выходят на поверхность черепа вот тут, видите, через отверстие, в центре этого маленького фарфорового диска, и кончаются небольшими колечками. К ним мы сейчас и присоединим провод, выходящий из кабеля и соединяющий все три клетки. Таким образом, если мы повернем рычажки вот этих выключателей направо, - слушайте внимательно и запомните, ошибаться нельзя, - если направо, то мозговые центры всех трех кроликов будут соединены между собой общим проводом. Вот и все. А это не намордники, а наголовники, шлемы такие: они прикрывают выход электрода из черепа, чтобы кролики не могли лапкой чесать это место и сорвать колечко. Теперь мы шлемы снимем, а кроликов заключим вот в такие станочки Нужны они для той же цели.
   Ридан ловким, привычным движением укрепил легкий деревянный станочек на кролике.
   - Видите, он может двигаться, ходить, есть; только почесаться ему нельзя. А электрод обнажен. И сейчас мы его присоединим к кабелю...
   Микроскопический зажим на конце тонкого мягкого шнура, свисающего с потолка клетки, вцепился в колечко электрода на черепе кролика. Такие же манипуляции были проделаны и с остальными зверьками.
   - Ну, все готово... Итак... Вы понимаете, что происходит? Один кролик тут, и два - там, за стеной Питательный центр мозга этого кролика соединен обыкновенным электрическим проводом с такими же центрами тех кроликов. В этой цепи, кроме выключателей, нет никаких приборов, никаких источников тока. Ничего нет. Ничего! Поняли? Теперь - по местам. Ната, становись около этой клетки, вот так. Когда я скажу, открой дверцу и положи в клетку капусту, сразу всю. Пусть ест. Ты, Анка, иди сюда. - Он повел ее в операционную. - Становись к этой клетке, руку положи на выключатель, стой спокойно и внимательно следи за кроликом. Будешь говорить мне, что он делает, как себя чувствует.
   Сам Ридан стал рядом с Анной у третьей клетки. Несколько секунд длилось молчание. Ридан скользнул рукой по волосам, заметил на рукаве какую-то торчащую ниточку, выдернул ее, сбросил на пол.
   В окне светлело бледное, предрассветное небо. Девушки молча ждали распоряжений.
   - Начинай, Наташа, - сказал Ридан.
   - Есть, положила, - ответила она из другой комнаты.
   - Выключатель направо!
   - Есть!
   - Что он делает?
   - Нюхает, сопит. Уши наставил. Подходит к капусте...
   - Анка, включай, - тихо сказал Ридан.
   - Есть.
   - Ну, что он?
   - Ничего, сонный какой-то.
   - Начал есть, - раздалось из лаборатории.
   И тотчас же заметила Анна:
   - Нюхает... Жует, жует!..
   - Жует?!
   Ридан быстро, бесшумно шагнул к Анне, прильнул к клетке. Присев на корточки, профессор старался рассмотреть морду кролика снизу.
   Кролик ел. Ел, хотя никакой пищи перед ним не было! Он деловито тыкался мордой в пространство перед собой, подхватывал быстрым, мокрым язычком что-то невидимое; смешно обнажал желтоватые резцы, кусал воздух, потом быстро жевал. Капли слюны мягко падали на чистое дно клетки.
   Это было зрелище необычайное, похожее для любого наблюдателя на цирковой номер, результат искусной дрессировки: кролик как бы играл, притворяясь, что ест. Ни одно животное в естественных условиях никогда не совершает таких очевидно "бессмысленных", ничем не обусловленных движений.
   С предельной остротой и подлинным волнением Ридан представлял себе и смысл, и значение события, которое он сам вызвал к жизни. Конечно, это новый этап в познании живого. Этот эксперимент войдет в историю науки. Вот он перед его глазами. Вот он впервые совершается сейчас, сию минуту... Вот капает слюна! Ридан поймал себя на том, что именно эти слюнные капли взволновали его больше всего другого в поведении кролика. Условный рефлекс в мозгу самого профессора! Ведь каждый физиолог привык с особенным уважением относиться к слюнному рефлексу, который стал знаменитым с тех пор, как Павлов превратил его в основу метода изучения мозга! Тогда тоже начался новый этап в физиологии... А теперь Ридан начинал следующую главу. Но слюна уже не играла здесь той роли...
   - Как, Ната, ест?
   - Ест, ест.
   - А ну, Анка, выключи... О!.. Видишь? Перестал жевать. Прекрасно, Анка, прекрасно! Теперь брось следить за этим. Попробуем моего. - Они подошли к третьей клетке. - Ната, оставь все, как есть, и иди к нам. Пусть ест спокойно... Теперь смотрите: мой почти заснул. А вот включаю... Видите?
   Кролик энергично двинул головой, как бы стараясь что-то схватить...
   Картина "еды без пищи" повторилась во всех подробностях и с этим зверьком. Ридан уже не соблюдал осторожности в жестах, свободно двигался, говорил громко, даже пробовал постукивать по клетке пальцем. По движениям глаз и ушей кролика можно было заключить, что он нормально видит и слышит, но все эти воздействия уже не могли нарушить основного, сильного, как гипноз, влияния другого мозга, которое струилось по тонкому проводу из клетки за стеной.
   - Выключаю.
   Кролик моментально застыл в прежней позе. Ридан некоторое время ждал, молча переводя взгляд с одной клетки на другую, потом вскочил.
   - Конец, бросайте вахту, довольно! Все ясно. Понимаете ли вы, зубрилы, что это значит?.. Это величайшее открытие! Ну - ура!
   - Ура-а-а!.. - загремело в комнате.
   - А теперь спать - и никаких разговоров! Если хотите, завтра поговорим.
   Помощницы переглянулись и покорно ушли. Профессор "выключил" кроликов из этой удивительной цепи, рассадил по своим клеткам и, разделив между ними остатки капусты, ушел к себе.
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   АППАРАТ ДОКТОРА ГРОССА
   Остается еще четыре ступеньки. Восемь уже позади.
   Большой, грузный человек, опираясь на перила, заносит ногу и решительным движением наклоняется вперед, очевидно намереваясь одним духом взять это последнее препятствие.
   Деревянные перила заметно покачиваются, красные, натертые мастикой ступеньки раздражающе скрипят.
   Нет, придется остановиться. Слишком затруднено дыхание, слишком тяжело стучит сердце.
   Он кладет небольшой, перевязанный сверток на согнутое колено. Безобразие! Всего пятьсот граммов, но и они утомляют... Апоплексическое лицо, заросшее черными волосами, покрывается капельками пота
   На верхней площадке осторожно, толчками, открывается дверь - А, господин Мюленберг, добрый день!
   - Добрый день, фрау Лиз, - и, как бы извиняясь за свою слабость, он добавляет, тяжело дыша: - Вот видите...
   Женщина сочувственно покачивает головой. Сердце... В наше время нельзя иметь сердце. Или надо жить в провинции. В Мюнхене нечем дышать, воздуха нет, его вытеснил бензинный перегар. И потом - жара...
   - Сердце ведет счет времени, фрау Лиз, - говорит Мюленберг, поднимаясь на площадку. - Десять лет назад я первый раз взбежал по этой лестнице к доктору Гроссу. Взбежал! Теперь я ползу... Печальный юбилей, фрау Лиз, тяжелые, нехорошие годы. Но ничего не поделаешь. Очевидно, будет еще хуже...
   Фрау Лиз делает большие глаза. Не следует так говорить. Кто знает... Разве можно теперь говорить то, что думаешь...
   - Ганс уже пришел, - говорит она как бы между прочим, входя за Мюленбергом в лабораторию.
   - Ганс славный парень, фрау Лиз... Это хорошо, что он уже здесь. Значит, сегодня мы кончим нашу большую работу. Это тоже замечательный, но, пожалуй, бессмысленный факт. - Последние слова он произносит про себя.
   - Да! Есть письмо господину доктору. Я положила его вам на стол. Ничего не нужно, господин Мюленберг?
   - Письмо? - несколько секунд он изучает конверт. - Нет... можете идти, до прихода господина Гросса ничего не понадобится.
   Он ждет, пока щелкнет замочный ролик. Потом стоя вскрывает конверт.
   "Управление Мюнхенского муниципалитета убедительно просит господина доктора Гросса прибыть по адресу: Людвигштрассе, 104, отдел 8, комната 56, для переговоров. Инженер, господин Вейнтрауб будет ждать доктора Гросса от 11 до 12 часов сегодня".
   Так. Вот и свершилось. Все понятно. Мюленберг чувствует, как нудная слабость охватывает колени. Он тяжело опускается в кресло, кладет голову на руки и думает. Сколько достойных, честных людей погибли вот таким же образом, - многих он знал... Это стандарт. Человека приглашают явиться в какое-нибудь учреждение. Там, в комнате, не имеющей никакого отношения к этому учреждению, гестаповец вежливо и доверительно напоминает человеку, что он тогда-то, там-то сказал такую-то фразу или рассказал анекдот антинацистского характера. Или - скрыл в служебной анкете свое неарийское происхождение. Или - не вытянул руку вперед в знак приветствия на собрании, когда чествовали фюрера. Или - отказался участвовать в разработке нового способа массового уничтожения людей...
   Иногда человек просто не возвращается домой, а иногда приходит сломанный, поникший, опустошенный...
   Выхода нет. Гросс, конечно, должен пойти. Зачем он им нужен? Уж, конечно, не для того, чтобы выдать ему патент. Неужели они догадались о том, как можно использовать его изобретение? Вероятно, так.
   - Ганс! - кричит он в соседнюю комнату. - Идите сюда на минуту.
   Худой, с растрепанными светлыми волосами и глубоко сидящими глазами юноша, в стареньком, замасленном комбинезоне, появляется на пороге, играя отверткой.
   - Здравствуйте, Ганс! Как дела?
   Юноша улыбается. Почти все готово. Монтаж добавочного агрегата будет окончен часа через два. Сегодня можно приступить к испытанию машины.
   Мрачный вид Мюленберга гасит его радостное возбуждение.
   - Что случилось, господин Мюленберг недоволен работой?
   - Нет-нет... Наоборот. Если нашей работе суждена победа, то я полагаю, что ваша доля в этой победе не меньше моей. Но... вот прочитайте...
   На вспыхнувшем от похвалы лице Ганса выступают тени тревоги, когда он пробегает глазами приглашение.
   - Разве у него что-нибудь неладно?
   - Насколько я знаю, Гросс чистокровный баварец. Нет, я думаю, что это результат той заметки, которая появилась на днях в "Технической газете". Я пробовал удержать его от этой информации. Впрочем, все равно, рано или поздно...
   Снизу доносится стук двери.
   - Идите, Ганс, продолжайте монтаж. Поговорим потом. Не будем пока беспокоить его.
   Доктор Гросс резко открывает дверь и сразу же захлопывает ее за собой. Он полная противоположность Мюленбергу: небольшого роста, сухой, порывистый, суетливый. Пепельные волосы торчат прядями в разные стороны. На мгновение он застывает около двери.
   - Вы уже здесь! - Мюленберг добродушно топорщит усы в ответ. Безобразие! Вы просто ребенок, дорогой коллега... Вам нужно спать в это время. И вообще поменьше двигаться. Очевидно, вы хотите, чтобы в самый ответственный момент я остался без вас. О, и Ганс тут! Ну, его можно только похвалить за усердие.
   Теперь Гросс уже улыбается, пожимая руку Мюленбергу. В соседней комнате он здоровается с Гансом.
   - Как дела, дорогой мой? О, да вы уже почти кончаете! Великолепно! - он снова около Мюленберга. - Видали? Надо налаживать испытание. Ах, Мюленберг, я, кажется, начинаю волноваться. Наступает торжественный момент!
   - Да, Гросс... сегодня действительно торжественный день. Ведь сегодня юбилей...
   Густые серые брови Гросса вскидываются острыми углами вверх.
   - Какой юбилей?
   Мюленберг встает и протягивает ему свой сверток.
   - И вот вам мой скромный юбилейный подарок. Сегодня десятилетие нашей совместной работы Могу добавить, что лучших лет в своей инженерной деятельности я не знал...
   Гросс растроган этим торжественным выступлением. Он жмет обе руки Мюленберга, потом развязывает сверток.
   - Масло... Настоящее сливочное масло! И как много! Признаться, я соскучился по нему. Ну, спасибо... нас теперь этим не балуют. Праздник - так праздник! Мы сегодня устроим роскошный кофе. Ганс, зовите Лизет. Я должен сказать, Мюленберг, что ваше участие в работе позволило мне решить задачу передачи энергии без проводов. Без вас мне не удалось бы превратить мою идею в машину, которая сегодня будет готова. Да, это - дата! Сегодня дрогнут устои современной техники. Вы представляете, друзья, что будет? Магистрали электропередач перестанут опутывать земной шар. Передавать энергию станет проще и выгоднее, чем строить малые местные электростанции. Невидимые провода понесут энергию над океанами и пустынями. Самолеты, поезда, корабли станут электрическими и пойдут по своим трассам без горючего. Электричество окончательно заменит пар. Потребление нефти и ее продуктов сократится до минимума. Человечество станет богаче, культурнее...
   Гросс встал.
   - Мюленберг, каждое техническое завоевание, подобное нашему, - шаг к эпохе процветания человечества. И вот мы вносим свою лепту в прогресс, в создание небывалого расцвета культуры.
   Голова Гросса гордо закинута назад, глаза устремлены куда-то в пространство. Если бы не пиджачок, к тому же довольно потертый, он был бы похож на пророка.
   Мюленберг молчит. Он делает страшные усилия, чтобы заставить свое лицо ничего не выражать. Гросс - ребенок, слепой и упрямый ребенок. О каком таком "человечестве" он толкует? Не о том ли, представители которого так похожи сейчас на взбесившихся гиен, бессмысленно сеющих вокруг себя смерть. Это они бросили все свои силы и средства на истребление себе подобных и вот орошают кровью мирных земледельцев, цветущие пространства Европы, Африки, Азии, сносят с лица земли тысячелетиями накопленные памятники культуры?.. Этому "человечеству" Гросс отдает свою "лепту"... Разве не ясно, что как только эта "лепта" выйдет за пределы лаборатории, "человечество" превратит ее в страшное орудие уничтожения и разрушения!
   Мюленберг чувствует себя соучастником преступления.
   Гросс - честный, хороший человек. Он сделал великое дело. Но как объяснить ему истинное положение, когда он и слушать ничего не хочет о политике. "Я не интересуюсь политикой, - говорит он иногда с раздражением. Политика - только функция культуры, техники". Какой вздор!..
   Мюленберг ловит подходящую паузу и протягивает Гроссу полученную повестку:
   - Вот еще юбилейный сюрприз...
   Гросс читает. Мюленберг следит из-под бровей за выражением его лица. Поймет или нет?
   Нет! Ни тени тревоги. Наоборот в глазах ученого-изобретателя загораются искорки удовлетворенного самолюбия.
   - Первая ласточка, - улыбается он. - Переговоры могут быть только о нашем передатчике. Погодите, что будет дальше. Ведь сейчас никто еще ничего не знает. Надо пойти. Людвигштрассе, сто четыре. Это совсем близко отсюда, можно пройти пешком.
   Мюленберг не выдерживает. Он делает новую отчаянную попытку образумить доктора
   - Слушайте, Гросс... Конечно, не пойти нельзя. Но... не радуйтесь раньше времени: ведь неизвестно, зачем вас вызывают. Если переговоры будут касаться передатчика, то вам могут предложить подарить его военному ведомству и никогда о нем больше не вспоминать.
   Гросс слушает, глотая смех, как бы сдерживая икоту. Потом хохочет.
   - "Предложить!", "Подарить!". Ах, Мюленберг, милый... И что же, по-вашему, мне предложат, а я соглашусь, поблагодарю и уйду?! Вас заели обывательские страхи, дорогой друг. Знайте, если мне предложат нечто подобное, я откажусь! Вот и все.
   - Откажетесь...
   - Ну, конечно!
   Нет, Мюленберг бессилен что-либо втемяшить в голову этому... этому безумному идеалисту. Разговоры бесполезны. Он разводит руками.
   - Ладно. Идите. Помните одно, Гросс: принцип ионизатора не должен быть известен никому. В противном случае..
   Гросс опять смеется своим шипящим смехом. Он хватает шляпу и дружески трясет Мюленберга за руку повыше локтя.
   - Это я знаю не хуже вас... Успокойтесь, дружище, все будет в порядке. Вот я вернусь, и тогда вы убедитесь в этом. Ну, прощайте пока. Кончайте монтаж. А я еще зайду домой переодеться.
   Он скатывается с лестницы и хлопает дверью внизу. Мюленберг поворачивается к окну и следит за Гроссом, пока его юркая фигурка не исчезает за углом.
   * * *
   Они друзья. В этом не может быть никакого сомнения. Десять лет спаяли их крепкими узами. Гросс делился с ним каждой новой идеей, которая приходила ему в голову. Вот его папка. Тут заключена история изобретения - наброски, вычисления, чертежи. Зная принцип, открытый Гроссом, по этим листкам можно построить машину. Пожалуй, даже и самый принцип можно извлечь из папки, хотя это довольно трудная задача, доступная только высококвалифицированному специалисту.
   Мюленберг свято охраняет тайну. Папка в его распоряжении. О ее существовании и местонахождении знает еще только Ганс, электротехник. Но это надежный малый. К тому же он может только догадываться о ее содержании. Он опытный радиолюбитель, хороший монтер, прекрасный исполнитель, но чтобы разобраться в машине Гросса, нужны не такие знания.
   Мюленберг прячет папку в несгораемый ящик и выходит в соседнюю комнату. Ганс припаивает последние проводнички к экранам. Пахнет горелой канифолью.
   Вот она, осуществленная мечта целой плеяды изобретателей и ученых! Все-таки вид у этой "мечты" несколько неуклюжий, громоздкий. Шасси можно было бы сократить, если бы вынести силовую часть вперед. Щит управления тогда вышел бы назад, и мостик оказался бы ненужным.
   ...Стать на мостик, включить аккумуляторную группу на зажимы ионизатора. Потом дать ток от динамо... Тогда по тонкому лучу, ионизирующему воздух, пойдет ток, как по металлическому проводу. Его можно принять на расстоянии. Вот в этом-то все дело. На каком расстоянии? Расчеты говорят об одном километре. Это уже громадная победа. Но у Гросса есть новая идея: расстояние может быть произвольно увеличено, если, конечно, этот передатчик оправдает расчеты. Надо испытывать. Придется выехать за город. Большие расходы! Одна перевозка машины будет стоить...
   - Готово, господин Мюленберг. - Ганс вылезает сбоку из машины, победно улыбаясь.
   У Мюленберга сжимается сердце.
   - Сейчас должен вернуться Гросс, - мрачно говорит он. Ганс тоже мрачнеет.
   - В чем же дело, господин Мюленберг? - спрашивает он настойчиво.
   - Слушайте, Ганс. Садитесь. Я должен объяснить вам все. Я человек наблюдательный и думаю, что не ошибусь, доверяя вам важную тайну. Мы с вами честные люди, я полагаю, и в то же время мы сейчас готовы совершить тягчайшее преступление. Наша машина закончена. Я не сомневаюсь, что испытание полностью оправдает надежды доктора...
   Он приближается к Гансу и, прищурив глаза, пристально смотрит на него.
   - Вы знаете, что это за машина, Ганс? Тревожное недоумение отражается на лице юноши.
   - Как? Разве это не... аппарат для передачи электроэнергии на расстояние без проводов?
   - Это так, Ганс... Это так. Но представьте себе, что мы меняем нашу задачу. Мы отказываемся от промышленного использования машины... Ведь если по нашему "воздушному кабелю", по ионизированному лучу мы пошлем, например, переменный ток такой частоты и мощности, которые смертельны для всякого организма...
   Глаза Ганса расширяются.
   - Лучи смерти, - шепчет он.
   - Лучи смерти, - подтверждает Мюленберг. - Те самые, которые до последней минуты искал Маркони, которые тщетно ищут во всех военных лабораториях мира.