Страница:
Они говорят, что Кевин понимал, что сделал — прямо перед смертью.
Фаул смеялся над ним. Он умер, стеная. Вот почему клятва Мира сейчас так важна. Все дают ее — она так же фундаментальна, как клятва Лордов о Служении Стране. Они все клянутся, что как-нибудь дадут отпор разрушительным эмоциям — таким, как отчаяние Кевина. Они… — Я знаю, — заметил Кавинант. — Я все об этом знаю.
Он вспоминал Триока, человека, который любил Елену в подкаменье Мифиль сорок лет назад. Триок хотел убить Кавинанта, но Этиаран предотвратила это, воспользовавшись силой клятвы Мира.
— Пожалуйста, не говори больше ничего. Мне и так достаточно тяжело.
— Кавинант, — продолжал Трой, как будто он все еще говорил о том же предмете. — Я не понимаю, почему ты не восторгаешься пребыванием здесь. Как может «реальный» мир быть важнее, чем этот?
— Как единственный мир. — Кавинант тяжело встал на ноги. — Давай выберемся отсюда. От этой жары у меня уже голова кружится.
Двигаясь медленно, они покинули амфитеатр. Воздух Ревлстона приветствовал их возвращение с холодным, блеклым удовольствием, и Кавинант глубоко вздохнул, пытаясь успокоить себя. Он хотел уйти от Троя, избежать вопросов, которые, он знал, Трой будет ему задавать. Но вомарк имел решительный вид. Через несколько мгновений он сказал:
— Послушай, Кавинант. Я пытаюсь понять. С тех пор, как мы разговаривали в последний раз, я почти половину своего свободного времени пытался тебя понять. Некоторые полагают, что от тебя можно чего-то ожидать. Но я просто не вижу этого. Короче. Ты прокаженный. Но разве тебе здесь не лучше?
Грустно, отвечая как можно короче, Кавинант сказал:
— Это все — не реально. Я не верю этому. — Наполовину для себя, он добавил:
— Прокаженные, которые уделяют слишком много внимания собственным мечтам или чему-то подобному, не живут долго.
— Господи, — сказал Трой. — Ты говоришь это так, как будто проказа везде. — Он задумался на секунду, затем спросил:
— Как ты можешь быть так уверен, что это не реально?
— Потому что жизнь не такова. Прокаженные не выздоравливают. Люди без глаз неожиданно не начинают видеть. Такие вещи просто не случаются. Мы каким-то образом были преданы нашими чувствами. Наши нужды… Наши собственные нужды в том, чего у нас нет — совращают нас на это видение. Это сумасшествие. Посмотри на себя. Подумай о том, что с тобой случилось. Там, где ты был, пойманный между девятиэтажной высотой и яростным огнем — слепой, беспомощный и должный умереть. Неужели так странно подумать, что ты все же разбился?
— Это, — продолжал он саркастически, — дает повод предположить, что твое существование — вымышленное. У меня на этот счет уже есть мысль.
Я мог создать тебя подсознательно для того, чтобы иметь кого-нибудь для споров. Кого-нибудь, кто будет доказывать мне, что я не прав. — Проклятие! — закричал Трой. Резко повернувшись, он схватил правую руку Кавинанта и поднял ее на уровне глаз между ними. Выгнув вперед вызывающе голову, он напряженно сказал:
— Смотри на меня. Почувствуй мою хватку. Я здесь. Это факт. Я реален.
На секунду Кавинант пожал руку Троя. Затем он сказал:
— Я чувствую тебя. И я вижу тебя. Я даже слышу тебя. Но это не опровергает мою мысль. Я не верю этому. Теперь разреши уйти мне.
— Почему?
Солнечные очки Троя мрачно сверкали, но Кавинант смотрел в них, пока они не отвернулись. Постепенно вомарк ослабил силу хватки. Кавинант отдернул руку и пошел дальше с легкой дрожью в дыхании. Через несколько шагов он сказал:
— Потому что я могу чувствовать это. А этого я не могу допустить, поскольку я — прокаженный. Теперь послушай меня. Слушай как следует. Я собираюсь попытаться объяснить это так, чтобы ты мог понять.
Просто забудь, что ты знаешь, что нет никакого пути, которым ты мог бы прийти сюда. Это невозможно — но просто забудь это на время.
Слушай. Я прокаженный. Проказа не смертельна, но она может убить косвенно. Я могу оставаться живым… любой прокаженный может оставаться живым только будучи все время внимательным, каждую минуту следя чтобы не пораниться — и позаботиться о ранах, если уж они появятся. Единственная вещь — слушай меня, слушай — единственная вещь, которую прокаженный не может себе позволить — это вольное странствие мыслей. Если он хочет выжить. Как только он перестает быть внимательным и начинает думать о том, как он мог бы устроить себе более хорошую жизнь, или начинает вспоминать о том, какая у него до этого была жизнь, или о том, что он сделает, если вылечится или даже если просто люди перестанут преследовать прокаженных, — он кидал слова в Троя как глыбы камней, тогда уже можно считать, что он мертвый.
Это — Страна — самоубийство для меня. Это бегство от реальности, и я не могу позволить себе даже думать о таком бегстве, а тем более участвовать в нем. Возможно слепой человек может избежать риска, но прокаженный — нет. Если я здесь сдамся, то это будет последний месяц моей жизни там, где это действительно важно. Потому что я все равно возвращусь туда. Я говорю понятно?
— Да, — сказал Трой. — Да, я не дурак. Но задумайся об этом на минуту. Если это случится — если это все-таки окажется правдой, что Страна реальна — тогда ты отказываешься от своей последней надежды. И это…
— Я знаю.
— И это не все. Здесь есть кое-что, о чем ты не упомянул. Одна вещь, которая не соответствует твоей теории иллюзии — это власть, твоя власть. Белое Золото. Дикая Магия. Это проклятое кольцо изменяет все. Здесь ты не жертва. Это не было создано для тебя. Ты все же ответственен. — Нет, — выдохнул Кавинант.
— Подожди минутку! Ты не можешь просто отрицать это. Ты ответственен за свой сон, Кавинант. Как и любой другой. Нет. Никто не может управлять своими снами. Кавинант попытался наполнить себя ледяным недоверием, но сердце его заморозило другим холодом.
Трой усилил свой аргумент.
— Есть достаточно доказательств, что Белое Золото именно то, что говорят о нем Лорды. Как была сломлена защита Второго Завета? Как с твоей помощью вызвали Огненных Львов горы Грома? Белое Золото — вот как. У тебя уже есть ключ ко всему.
— Нет. — Кавинант постарался придать своему отказу некоторую силу. — Нет, это не так. То, что Белое Золото делает в Стране, не имеет ко мне никакого отношения. Это не я, я не управлял этим, не заставлял действовать, не влиял на это. У меня нет власти. И, не зависимо от того, что я знаю или могу сделать с этим, эта Дикая Магия может завтра или через пять секунд обернуться против нас и все разрушить. Она может короновать Фаула повелителем вселенной, хочу я этого или нет. Это не имеет ничего общего со мной.
— Так ли это? — сказал Трой раздраженно. — Ведь пока у тебя нет никакой власти, никто не может тебя винить.
Тон Троя дал Кавинанту нечто, на чем можно было сконцентрировать свою злобу.
— Да, это так. — Он вспыхнул. — Разреши мне сказать тебе еще кое-что. Только тот человек свободен в жизни от всего и навсегда, который совершенно бессилен. Как я. Что такое свобода, как ты думаешь? Неограниченный потенциал? Неограниченные возможности? Черт, нет! Бессилие вот свобода. Когда ты ни на что не способен, никто от тебя ничего не ожидает. У власти всегда есть ограничения — даже у наивысшей власти.
Только совершенно бессильный свободен. Нет! — вскричал он, чтобы остановить протест Троя. — Я скажу тебе еще кое-что. Что ты на самом деле просишь меня сделать — так это научиться пользоваться это Дикой Магией, так, что я смог бы одолеть убогих, жалких созданий, из которых состоит армия Фаула. Я не собираюсь это делать. Я не собираюсь больше никого убивать — и конечно же не во имя чего-то, что даже вовсе не существует на самом деле!
— Ура! — тихо сказал Трой с саркастическим восторгом. — Господи, чего только не случается с людьми, которые верят вещам?
— Они болеют проказой и умирают. Или ты сейчас невнимательно слушал эту песню?
До того, как Трой смог ответить, они обогнули угол и вошли на перекресток, где сходились несколько коридоров. Баннор стоял на перекрестке, словно бы ожидая их. Он загораживал тот коридор, по которому Кавинант намеревался идти дальше.
— Выбери другой путь, — сказал он невыразительно. — Поверни в сторону. Прямо сейчас.
Трой не колебался, он повернулся направо. Но поворачиваясь, он быстро спросил:
— Почему? Что происходит?
Однако Кавинант не последовал за ним. Волна гнева, глубокое расстройство все еще не отпускали его. Он остановился на месте и смотрел на Стража Крови.
— Поверни, — повторил Баннор. — Высокий Лорд желает, чтобы вы не встречались.
Трой, уже из коридора, позвал:
— Кавинант! Ну иди же!
Какое-то мгновение Кавинант собирался не согласится. Но непроницаемый взгляд Баннора охладил его. Стражи Крови выглядели столь же восприимчивыми к оскорблениям или сомнениям, как каменные стены. Бормоча себе под нос бесполезные проклятия, Кавинант направился за Троем. Но он слишком надолго задержался на перекрестке. Не успел он еще скрыться в соседнем коридоре, как сзади Баннора на перекресток из другого прохода вышел человек. Он был столь же высок, толст и плотен, как колонна, сильная грудь легко удерживала широкие массивные плечи и мускулистые руки. Он шел с опущенной головой, так что его тяжелая рыжая с проседью борода лежала на груди, и его лицо, пышущее силой, стало внезапно угрожающим, с некоторой примесью нахальства. В плечи его коричневой туники жителя подкаменья был вплетен узор из белых листьев. У Кавинанта внутри все заледенело, спазм беспокойства и страха свел его внутренности, он почувствовал печаль и раскаяние за этого человека, чью жизнь он разрушил, как если бы был не способен на сожаления.
Вернувшийся обратно на перекресток Трой сказал:
— Я не понимаю. Почему мы не должны встречаться с этим человеком?
Он — один из мастеров учения радхамаэрль. Кавинант, это…
Кавинант прервал Троя.
— Я знаю его.
Глаза Трелла, уставившиеся на Кавинанта, покраснели, как будто внезапно оказались переполненными кровью.
— И я знаю тебя, Томас Кавинант. — Его голос звучал жестко, он казался заржавевшим, судорожным, как будто его слишком долго держали скованным, боясь, что он предаст. — Ты не удовлетворен? Ты пришел, чтобы нанести еще вреда?
Через шум крови в ушах, Кавинант услышал, как он уже во второй раз говорит:
— Я извиняюсь.
— Извиняешься? — Трелл едва не задохнулся на этом слове. — И этого достаточно? Это воскрешает мертвых? — На секунду он вздрогнул, как будто хотел броситься прочь. Его дыхание перешло в глубокие хриплые вздохи. Затем он конвульсивным движением широко раскинул свои могучие руки, словно человек, разрывающий узы. Прыгнув вперед, он поймал Кавинанта за грудь и приподнял над полом, а затем с громким рычанием стиснул Кавинанта, пытаясь сломать его ребра.
Кавинант хотел закричать, выражая свою боль, но он не мог произнести ни звука. Тиски рук Трелла выкачали воздух из его легких, останавливали его сердце. Он почувствовал, будто весь целиком сжимается, сокрушается этим ужасным давлением.
Смутно он увидел Баннора на спине Трелла. Дважды Баннор ударил по основанию шеи Трелла. Но гравлингас со свирепым стоном только наращивал свою хватку.
Кто-то — Трой — закричал:
— Трелл!
Баннор повернулся и отступил. На один безумный момент Кавинант испугался, что Страж Крови оставил его. Но Баннору только было нужно место для новой атаки. Он подпрыгнул высоко в воздух и, когда налетел на Трелла, ногой рубанул по основанию шеи гравлингаса. Трелл пошатнулся, хватка разжалась. Продолжая все то же движение, Баннор поймал Трелла рукой под подбородок. Резкий толчок назад лишил Трелла равновесия. Опрокинувшись, он выпустил Кавинанта.
Кавинант тяжело упал на пол, дрыгаясь в воздухе. Сквозь свои головокружительные вздохи он услышал, как Трой кричит что-то, улавливая предупреждение в его голосе. Он вовремя оглянулся чтобы опять увидеть Трелла рядом с собой. Но Баннор был быстрее. Когда Трелл, собравшись нагнуться, сделал глубокий вдох, Баннор ударил его в живот головой с такой силой, что его отбросило назад, ударило о стену, и он упал на руки и колени. Удар ошеломил его. Его массивное тело скорчилось от боли, и его пальцы непроизвольно вдавились в камень, словно он пытался выкопать из него свое дыхание.
Они вошли в пол так, будто тот был песчаным. На секунду его кулаки полностью ушли в скалу.
Затем он глубоко судорожно вдохнул и оторвал руки от пола. Он уставился на следы, которые оставил, и испугался, увидев, что причинил вред камню. Когда он поднял голову, он тяжело дышал, как будто его широкой груди было тесно под тканью туники.
Баннор и Трой стояли между ним и Кавинантом. Вомарк нерешительно держался за рукоятку меча. — Помни свою клятву! — скомандовал он отчетливо. — Помни, чему ты клялся. Не предавай свою собственную жизнь. Слезы беззвучно потекли из глаз Трелла, когда он посмотрел через вомарка на Кавинанта. — Моя клятва? — проскрипел он. — Он довел меня до этого. Какую клятву давал он? — с неожиданным усилием он вскочил на ноги. Баннор подступил немного ближе к Трою, чтобы успеть блокировать атаку и с другой стороны, но Трелл больше не смотрел на Кавинанта. Дыша напряженно, будто воздуха в Твердыне было ему недостаточно, он повернулся и потащился прочь в один из коридоров. Придерживая руками раздавленную грудь, Кавинант двинулся, чтобы сесть спиной к стене. Боль заставляла его глухо кашлять. Трой стоял рядом, с плотно сжатыми губами и напряженный. Но Баннор был полностью спокоен, ничто не могло поколебать его полное хладнокровие.
— Господи! Кавинант, — сказал наконец Трой. — Что такого ты мог совершить, что он так тебя возненавидел?
Кавинант подождал, пока в его кашле появится перерыв. Затем ответил:
— Я изнасиловал его дочь.
— Ты шутишь?
— Нет.
Он смотрел вниз, избегая глаз Баннора, равно как и Троя.
— Не удивляет, что тебя зовут Неверящим, — сказал Трой низким голосом, чтобы удерживать свой гнев под контролем. — Не удивляет, что жена с тобой развелась. Ты, должно быть, был невыносим. Нет! Кавинант выдохнул. Я никогда не был неверен ей. Никогда.
Но он не поднял голову, не делая попытки встретить несправедливость обвинений Троя.
— Да будь ты проклят, Кавинант. — Голос Троя был мягким, пылким.
Он говорил слишком взбешенно, чтобы кричать. Как будто будучи более не в силах видеть Неверящего, он повернулся на мысках и отправился прочь. Но когда он пришел в движение, то стал больше не в силах сдерживать свой гнев. — Господи, — завопил он. — Я не понимаю, почему ты не бросишь его в темницу и не выкинешь от нее ключ! У нас и так достаточно бед!
Вскоре он исчез из виду в одном из коридоров, но голос его анафемами раздавался эхом вслед за ним.
Немного позже Кавинант встал на ноги, придерживая руками ушибленную грудь. Его голос был слаб, слова требовали от него много усилий. — Баннор?
— Да, Юр-Лорд?
— Расскажи об этом Высокому Лорду. Расскажи ей все — о Трелле и обо мне — и о Трое.
— Хорошо.
— И, Баннор…
Страж Крови бесстрастно ждал.
— Я этого больше не сделаю — не нападу так на девочку. Я хотел бы вернуть все это, если б мог. Он сказал это так, будто давал обещание, что он в долгу у Баннора за спасение его жизни.
Но Баннор не сделал знака, что понял или питает интерес к тому, что говорит Неверящий.
Через некоторое время Кавинант продолжил.
— Баннор, ты фактически здесь единственный человек, который не попробовал что-либо простить.
— Стражи Крови не прощают.
— Я знаю. Я помню. Я должен считать мои благодеяния. — Держась руками за грудь, чтобы сдерживать кусочки себя вместе, он пошел назад в свои покои.
Фаул смеялся над ним. Он умер, стеная. Вот почему клятва Мира сейчас так важна. Все дают ее — она так же фундаментальна, как клятва Лордов о Служении Стране. Они все клянутся, что как-нибудь дадут отпор разрушительным эмоциям — таким, как отчаяние Кевина. Они… — Я знаю, — заметил Кавинант. — Я все об этом знаю.
Он вспоминал Триока, человека, который любил Елену в подкаменье Мифиль сорок лет назад. Триок хотел убить Кавинанта, но Этиаран предотвратила это, воспользовавшись силой клятвы Мира.
— Пожалуйста, не говори больше ничего. Мне и так достаточно тяжело.
— Кавинант, — продолжал Трой, как будто он все еще говорил о том же предмете. — Я не понимаю, почему ты не восторгаешься пребыванием здесь. Как может «реальный» мир быть важнее, чем этот?
— Как единственный мир. — Кавинант тяжело встал на ноги. — Давай выберемся отсюда. От этой жары у меня уже голова кружится.
Двигаясь медленно, они покинули амфитеатр. Воздух Ревлстона приветствовал их возвращение с холодным, блеклым удовольствием, и Кавинант глубоко вздохнул, пытаясь успокоить себя. Он хотел уйти от Троя, избежать вопросов, которые, он знал, Трой будет ему задавать. Но вомарк имел решительный вид. Через несколько мгновений он сказал:
— Послушай, Кавинант. Я пытаюсь понять. С тех пор, как мы разговаривали в последний раз, я почти половину своего свободного времени пытался тебя понять. Некоторые полагают, что от тебя можно чего-то ожидать. Но я просто не вижу этого. Короче. Ты прокаженный. Но разве тебе здесь не лучше?
Грустно, отвечая как можно короче, Кавинант сказал:
— Это все — не реально. Я не верю этому. — Наполовину для себя, он добавил:
— Прокаженные, которые уделяют слишком много внимания собственным мечтам или чему-то подобному, не живут долго.
— Господи, — сказал Трой. — Ты говоришь это так, как будто проказа везде. — Он задумался на секунду, затем спросил:
— Как ты можешь быть так уверен, что это не реально?
— Потому что жизнь не такова. Прокаженные не выздоравливают. Люди без глаз неожиданно не начинают видеть. Такие вещи просто не случаются. Мы каким-то образом были преданы нашими чувствами. Наши нужды… Наши собственные нужды в том, чего у нас нет — совращают нас на это видение. Это сумасшествие. Посмотри на себя. Подумай о том, что с тобой случилось. Там, где ты был, пойманный между девятиэтажной высотой и яростным огнем — слепой, беспомощный и должный умереть. Неужели так странно подумать, что ты все же разбился?
— Это, — продолжал он саркастически, — дает повод предположить, что твое существование — вымышленное. У меня на этот счет уже есть мысль.
Я мог создать тебя подсознательно для того, чтобы иметь кого-нибудь для споров. Кого-нибудь, кто будет доказывать мне, что я не прав. — Проклятие! — закричал Трой. Резко повернувшись, он схватил правую руку Кавинанта и поднял ее на уровне глаз между ними. Выгнув вперед вызывающе голову, он напряженно сказал:
— Смотри на меня. Почувствуй мою хватку. Я здесь. Это факт. Я реален.
На секунду Кавинант пожал руку Троя. Затем он сказал:
— Я чувствую тебя. И я вижу тебя. Я даже слышу тебя. Но это не опровергает мою мысль. Я не верю этому. Теперь разреши уйти мне.
— Почему?
Солнечные очки Троя мрачно сверкали, но Кавинант смотрел в них, пока они не отвернулись. Постепенно вомарк ослабил силу хватки. Кавинант отдернул руку и пошел дальше с легкой дрожью в дыхании. Через несколько шагов он сказал:
— Потому что я могу чувствовать это. А этого я не могу допустить, поскольку я — прокаженный. Теперь послушай меня. Слушай как следует. Я собираюсь попытаться объяснить это так, чтобы ты мог понять.
Просто забудь, что ты знаешь, что нет никакого пути, которым ты мог бы прийти сюда. Это невозможно — но просто забудь это на время.
Слушай. Я прокаженный. Проказа не смертельна, но она может убить косвенно. Я могу оставаться живым… любой прокаженный может оставаться живым только будучи все время внимательным, каждую минуту следя чтобы не пораниться — и позаботиться о ранах, если уж они появятся. Единственная вещь — слушай меня, слушай — единственная вещь, которую прокаженный не может себе позволить — это вольное странствие мыслей. Если он хочет выжить. Как только он перестает быть внимательным и начинает думать о том, как он мог бы устроить себе более хорошую жизнь, или начинает вспоминать о том, какая у него до этого была жизнь, или о том, что он сделает, если вылечится или даже если просто люди перестанут преследовать прокаженных, — он кидал слова в Троя как глыбы камней, тогда уже можно считать, что он мертвый.
Это — Страна — самоубийство для меня. Это бегство от реальности, и я не могу позволить себе даже думать о таком бегстве, а тем более участвовать в нем. Возможно слепой человек может избежать риска, но прокаженный — нет. Если я здесь сдамся, то это будет последний месяц моей жизни там, где это действительно важно. Потому что я все равно возвращусь туда. Я говорю понятно?
— Да, — сказал Трой. — Да, я не дурак. Но задумайся об этом на минуту. Если это случится — если это все-таки окажется правдой, что Страна реальна — тогда ты отказываешься от своей последней надежды. И это…
— Я знаю.
— И это не все. Здесь есть кое-что, о чем ты не упомянул. Одна вещь, которая не соответствует твоей теории иллюзии — это власть, твоя власть. Белое Золото. Дикая Магия. Это проклятое кольцо изменяет все. Здесь ты не жертва. Это не было создано для тебя. Ты все же ответственен. — Нет, — выдохнул Кавинант.
— Подожди минутку! Ты не можешь просто отрицать это. Ты ответственен за свой сон, Кавинант. Как и любой другой. Нет. Никто не может управлять своими снами. Кавинант попытался наполнить себя ледяным недоверием, но сердце его заморозило другим холодом.
Трой усилил свой аргумент.
— Есть достаточно доказательств, что Белое Золото именно то, что говорят о нем Лорды. Как была сломлена защита Второго Завета? Как с твоей помощью вызвали Огненных Львов горы Грома? Белое Золото — вот как. У тебя уже есть ключ ко всему.
— Нет. — Кавинант постарался придать своему отказу некоторую силу. — Нет, это не так. То, что Белое Золото делает в Стране, не имеет ко мне никакого отношения. Это не я, я не управлял этим, не заставлял действовать, не влиял на это. У меня нет власти. И, не зависимо от того, что я знаю или могу сделать с этим, эта Дикая Магия может завтра или через пять секунд обернуться против нас и все разрушить. Она может короновать Фаула повелителем вселенной, хочу я этого или нет. Это не имеет ничего общего со мной.
— Так ли это? — сказал Трой раздраженно. — Ведь пока у тебя нет никакой власти, никто не может тебя винить.
Тон Троя дал Кавинанту нечто, на чем можно было сконцентрировать свою злобу.
— Да, это так. — Он вспыхнул. — Разреши мне сказать тебе еще кое-что. Только тот человек свободен в жизни от всего и навсегда, который совершенно бессилен. Как я. Что такое свобода, как ты думаешь? Неограниченный потенциал? Неограниченные возможности? Черт, нет! Бессилие вот свобода. Когда ты ни на что не способен, никто от тебя ничего не ожидает. У власти всегда есть ограничения — даже у наивысшей власти.
Только совершенно бессильный свободен. Нет! — вскричал он, чтобы остановить протест Троя. — Я скажу тебе еще кое-что. Что ты на самом деле просишь меня сделать — так это научиться пользоваться это Дикой Магией, так, что я смог бы одолеть убогих, жалких созданий, из которых состоит армия Фаула. Я не собираюсь это делать. Я не собираюсь больше никого убивать — и конечно же не во имя чего-то, что даже вовсе не существует на самом деле!
— Ура! — тихо сказал Трой с саркастическим восторгом. — Господи, чего только не случается с людьми, которые верят вещам?
— Они болеют проказой и умирают. Или ты сейчас невнимательно слушал эту песню?
До того, как Трой смог ответить, они обогнули угол и вошли на перекресток, где сходились несколько коридоров. Баннор стоял на перекрестке, словно бы ожидая их. Он загораживал тот коридор, по которому Кавинант намеревался идти дальше.
— Выбери другой путь, — сказал он невыразительно. — Поверни в сторону. Прямо сейчас.
Трой не колебался, он повернулся направо. Но поворачиваясь, он быстро спросил:
— Почему? Что происходит?
Однако Кавинант не последовал за ним. Волна гнева, глубокое расстройство все еще не отпускали его. Он остановился на месте и смотрел на Стража Крови.
— Поверни, — повторил Баннор. — Высокий Лорд желает, чтобы вы не встречались.
Трой, уже из коридора, позвал:
— Кавинант! Ну иди же!
Какое-то мгновение Кавинант собирался не согласится. Но непроницаемый взгляд Баннора охладил его. Стражи Крови выглядели столь же восприимчивыми к оскорблениям или сомнениям, как каменные стены. Бормоча себе под нос бесполезные проклятия, Кавинант направился за Троем. Но он слишком надолго задержался на перекрестке. Не успел он еще скрыться в соседнем коридоре, как сзади Баннора на перекресток из другого прохода вышел человек. Он был столь же высок, толст и плотен, как колонна, сильная грудь легко удерживала широкие массивные плечи и мускулистые руки. Он шел с опущенной головой, так что его тяжелая рыжая с проседью борода лежала на груди, и его лицо, пышущее силой, стало внезапно угрожающим, с некоторой примесью нахальства. В плечи его коричневой туники жителя подкаменья был вплетен узор из белых листьев. У Кавинанта внутри все заледенело, спазм беспокойства и страха свел его внутренности, он почувствовал печаль и раскаяние за этого человека, чью жизнь он разрушил, как если бы был не способен на сожаления.
Вернувшийся обратно на перекресток Трой сказал:
— Я не понимаю. Почему мы не должны встречаться с этим человеком?
Он — один из мастеров учения радхамаэрль. Кавинант, это…
Кавинант прервал Троя.
— Я знаю его.
Глаза Трелла, уставившиеся на Кавинанта, покраснели, как будто внезапно оказались переполненными кровью.
— И я знаю тебя, Томас Кавинант. — Его голос звучал жестко, он казался заржавевшим, судорожным, как будто его слишком долго держали скованным, боясь, что он предаст. — Ты не удовлетворен? Ты пришел, чтобы нанести еще вреда?
Через шум крови в ушах, Кавинант услышал, как он уже во второй раз говорит:
— Я извиняюсь.
— Извиняешься? — Трелл едва не задохнулся на этом слове. — И этого достаточно? Это воскрешает мертвых? — На секунду он вздрогнул, как будто хотел броситься прочь. Его дыхание перешло в глубокие хриплые вздохи. Затем он конвульсивным движением широко раскинул свои могучие руки, словно человек, разрывающий узы. Прыгнув вперед, он поймал Кавинанта за грудь и приподнял над полом, а затем с громким рычанием стиснул Кавинанта, пытаясь сломать его ребра.
Кавинант хотел закричать, выражая свою боль, но он не мог произнести ни звука. Тиски рук Трелла выкачали воздух из его легких, останавливали его сердце. Он почувствовал, будто весь целиком сжимается, сокрушается этим ужасным давлением.
Смутно он увидел Баннора на спине Трелла. Дважды Баннор ударил по основанию шеи Трелла. Но гравлингас со свирепым стоном только наращивал свою хватку.
Кто-то — Трой — закричал:
— Трелл!
Баннор повернулся и отступил. На один безумный момент Кавинант испугался, что Страж Крови оставил его. Но Баннору только было нужно место для новой атаки. Он подпрыгнул высоко в воздух и, когда налетел на Трелла, ногой рубанул по основанию шеи гравлингаса. Трелл пошатнулся, хватка разжалась. Продолжая все то же движение, Баннор поймал Трелла рукой под подбородок. Резкий толчок назад лишил Трелла равновесия. Опрокинувшись, он выпустил Кавинанта.
Кавинант тяжело упал на пол, дрыгаясь в воздухе. Сквозь свои головокружительные вздохи он услышал, как Трой кричит что-то, улавливая предупреждение в его голосе. Он вовремя оглянулся чтобы опять увидеть Трелла рядом с собой. Но Баннор был быстрее. Когда Трелл, собравшись нагнуться, сделал глубокий вдох, Баннор ударил его в живот головой с такой силой, что его отбросило назад, ударило о стену, и он упал на руки и колени. Удар ошеломил его. Его массивное тело скорчилось от боли, и его пальцы непроизвольно вдавились в камень, словно он пытался выкопать из него свое дыхание.
Они вошли в пол так, будто тот был песчаным. На секунду его кулаки полностью ушли в скалу.
Затем он глубоко судорожно вдохнул и оторвал руки от пола. Он уставился на следы, которые оставил, и испугался, увидев, что причинил вред камню. Когда он поднял голову, он тяжело дышал, как будто его широкой груди было тесно под тканью туники.
Баннор и Трой стояли между ним и Кавинантом. Вомарк нерешительно держался за рукоятку меча. — Помни свою клятву! — скомандовал он отчетливо. — Помни, чему ты клялся. Не предавай свою собственную жизнь. Слезы беззвучно потекли из глаз Трелла, когда он посмотрел через вомарка на Кавинанта. — Моя клятва? — проскрипел он. — Он довел меня до этого. Какую клятву давал он? — с неожиданным усилием он вскочил на ноги. Баннор подступил немного ближе к Трою, чтобы успеть блокировать атаку и с другой стороны, но Трелл больше не смотрел на Кавинанта. Дыша напряженно, будто воздуха в Твердыне было ему недостаточно, он повернулся и потащился прочь в один из коридоров. Придерживая руками раздавленную грудь, Кавинант двинулся, чтобы сесть спиной к стене. Боль заставляла его глухо кашлять. Трой стоял рядом, с плотно сжатыми губами и напряженный. Но Баннор был полностью спокоен, ничто не могло поколебать его полное хладнокровие.
— Господи! Кавинант, — сказал наконец Трой. — Что такого ты мог совершить, что он так тебя возненавидел?
Кавинант подождал, пока в его кашле появится перерыв. Затем ответил:
— Я изнасиловал его дочь.
— Ты шутишь?
— Нет.
Он смотрел вниз, избегая глаз Баннора, равно как и Троя.
— Не удивляет, что тебя зовут Неверящим, — сказал Трой низким голосом, чтобы удерживать свой гнев под контролем. — Не удивляет, что жена с тобой развелась. Ты, должно быть, был невыносим. Нет! Кавинант выдохнул. Я никогда не был неверен ей. Никогда.
Но он не поднял голову, не делая попытки встретить несправедливость обвинений Троя.
— Да будь ты проклят, Кавинант. — Голос Троя был мягким, пылким.
Он говорил слишком взбешенно, чтобы кричать. Как будто будучи более не в силах видеть Неверящего, он повернулся на мысках и отправился прочь. Но когда он пришел в движение, то стал больше не в силах сдерживать свой гнев. — Господи, — завопил он. — Я не понимаю, почему ты не бросишь его в темницу и не выкинешь от нее ключ! У нас и так достаточно бед!
Вскоре он исчез из виду в одном из коридоров, но голос его анафемами раздавался эхом вслед за ним.
Немного позже Кавинант встал на ноги, придерживая руками ушибленную грудь. Его голос был слаб, слова требовали от него много усилий. — Баннор?
— Да, Юр-Лорд?
— Расскажи об этом Высокому Лорду. Расскажи ей все — о Трелле и обо мне — и о Трое.
— Хорошо.
— И, Баннор…
Страж Крови бесстрастно ждал.
— Я этого больше не сделаю — не нападу так на девочку. Я хотел бы вернуть все это, если б мог. Он сказал это так, будто давал обещание, что он в долгу у Баннора за спасение его жизни.
Но Баннор не сделал знака, что понял или питает интерес к тому, что говорит Неверящий.
Через некоторое время Кавинант продолжил.
— Баннор, ты фактически здесь единственный человек, который не попробовал что-либо простить.
— Стражи Крови не прощают.
— Я знаю. Я помню. Я должен считать мои благодеяния. — Держась руками за грудь, чтобы сдерживать кусочки себя вместе, он пошел назад в свои покои.
Глава 9
Озеро Мерцающее
Еще один вечер и ночь прошли без единого слова или знака об армии Фаула — ни одного блеска предупредительного костра, которые Лорды приготовили через Центральные и Северные Равнины, ни вернувшихся разведчиков, ни предзнаменований. Тем не менее Кавинант ощущал нарастание напряженности в Ревлстоне; окружающий воздух с ростом тревожности почти слышимо дрожал от напряжения, и Твердыня Лордов дышала как бы более остро поглощая, более осторожно высвобождая воздух. Даже стены выражали настроение угрозы. Поэтому вечер он провел на балконе, попивая вино, чтобы смягчить боль в груди, и наблюдая неясные тени сумерек, как будто они были зарождающимися армиями, поднимающимися от самой земли, чтобы начать кровопролитие над ним. После нескольких фляг вина — чистый напиток — он начал чувствовать, что только осязание бороды своими пальцами стоит между ним и действиями — войной и убийствами — которые были для него непереносимыми.
Этой ночью ему снилась кровь — ранения, пресыщенность смертью со мстительной и расточительной тратой крови, которая пугала его, потому что он знал так живо, что даже нескольких капель из безжалостной незаживающей царапины вполне достаточно, нет нужды или необходимости для этого рубить и кромсать плоть. Но его видения продолжались, делая его сон беспокойным, пока наконец он не вскочил с кровати и не пошел на заре на балкон, тяжело дыша своими помятыми ребрами.
Окунувшись в беспокойство Твердыни, он пытался успокоить себя, чтобы продлить свое самозаточение — ожидая со смесью беспокойства и пренебрежения повелительного вызова от Высокого Лорда. Он не рассчитывал, что она отнесется к его столкновению с ее дедом спокойно, и он не покидал свои покои с полудня предыдущего дня для того, чтобы она знала, где его найти. И все же, когда это произошло, стук в дверь заставил его сердце подпрыгнуть. В пальцах на руках и ногах к .льнуло — он мог бы чувствовать биение пульса в них — и он ощутил, что снова тяжело дышит, несмотря на боль в груди. Ему пришлось сглотнуть кислый привкус перед тем как он смог в достаточной мере справиться со своим голосом, чтобы ответить на стук.
Дверь открылась, и Баннор вошел в комнату.
— Высокий Лорд желает поговорить с тобой, — сказал он без интонации. — Ты пойдешь?
Да, слабо промямлил Кавинант самому себе. Конечно. У меня есть выбор? Придерживая себя за грудь, чтобы уберечься от тряски при ходьбе, он шагал из своего убежища вниз по коридорам.
Он шел по пути к палате Совета Лордов, ожидая, что Елена захочет излить свой гнев на него публично — заставить его корчиться перед всеобщим неодобрением Ревлстона. Он ведь мог и избежать Трелла — это стоило бы ему не больше, чем одно мгновение просто доверия или внимательности. Но Баннор скоро направил его в другой коридор. Они прошли через маленькую тяжелую дверь, спрятанную за занавесками в одном из залов для собраний, и пошли вниз по длинной изогнутой лестнице в глубинную часть Твердыни, неизвестную Кавинанту. Лестница заканчивалась серией переходов, таких беспорядочных и тусклых, что они сбили его ориентацию, так что он ничего не знал о том, где он, кроме того, что был глубоко внутри скал Ревлстона — глубже, чем личные покои Лордов. Но вскоре Баннор остановился, уставившись на пустую каменную стену. В тусклом свете одного факела он распростер руки вдоль стены, как будто взывая к ней, и неуклюже произнес три слова на языке, который был явно не привычен ему. Когда он опустил руки, дверь стала видима. Она качнулась внутрь, пропуская Стража Крови и Кавинанта в высокую сверкающую пещеру.
Создатели Ревлстона мало позаботились о том, чтобы придать какую-то форму или еще как-то обработать эту просторную пещеру. Они сделали пол ровным, но оставили нетронутыми грубые шершавые камни стен и потолка, не стали обтесывать огромные неотделанные колонны, которые стояли часто, как массивные стволы деревьев, простирающиеся от пола, чтобы принять потолок на свои плечи. Однако пещера эта была освещена огромными чашами с гравием, расположенными между колоннами так, что все поверхности стен и колонн были ярко освещены.
На этих поверхностях повсюду были расставлены и развешаны для демонстрации произведения искусства. Картины и гобелены вывешены на стенах; огромные скульптуры и резьба по дереву стояли на подставках между колоннами и чашами; резные украшения и статуэтки, мелкие кусочки и каменные изделия работ мастеров суру-па-маэрль расположены на полках, искусно прикрепленных к колоннам.
Среди обаяния всего этого Кавинант забыл, для чего его сюда привели. Он начал двигаться по залу, жадно осматривая все. Сначала его внимание привлекали самые мелкие работы. Многие из них, казалось, были как бы заряжены действием, близким теплом, как будто они были захвачены в момент воплощения, но при этом различие между материалами и эмоциями были огромными. Была здесь дубовая фигурка женщины, убаюкивающей ребенка, символизирующая покровительство от бед и ранений детей; простые гранитные предметы, источающие уверенность порождающей силы; было здесь пламя из полированного золотня, которое выражало стремление вверх, а также пламя суру-па-маэрль, выражающее комфорт и практичную теплоту. Фигурки детей, ранихинов и великанов имелись в большом количестве, но среди них попадались и более темные предметы — зловещие юр-вайлы, сильные простодушные пещерники и безумный доблестный Кевин, лишенный справедливости и предвидения, но не смелости и сострадания абсолютным отчаянием. Здесь были и маленькие копии различных уголков природы; используемые для них материалы не были свойственными тому, что они отображают, и не передавали мелкие подробности. Вместо этого они передавали настрой сердец их создателей. Кавинант был в восторге. Баннор следовал за ним, когда он обходил колонны, и через некоторое время Страж Крови сказал:
— Это Зала Даров. Все это было сделано людьми Страны и подарено Лордам. Или Ревлстону. — Он смотрел на него неподвижным взглядом. — Они были отданы из уважения или любви. Или чтобы их видели. Но Лорды не желают оставлять себе такие дары. Они говорят, что никто не в праве обладать такими вещами. Сокровище пришло от Страны и должно принадлежать Стране. Так что все дары, отданные Лордам, находятся здесь, и любой, кто хочет, может созерцать их. Но все же Кавинант услышал что-то более глубокое в голосе Баннора. Несмотря на его безвыразительность, казалось, он проявлял проблеск спрятанной и безответной страсти, которая сделала Стражей Крови обязанными Лордам. Но Кавинант не стал пытаться копаться в этом, не стал подробнее расспрашивать Стража Крови.
На одной из первых колонн он наткнулся на большой плотный гобелен, висящий на одной из ее неровных плоскостей. Он узнал его. Это была та же самая работа, которую он однажды пытался уничтожить . Он выкинул ее из своей комнаты в башне в припадке насилия над историей жизни Берека и над той слепотой, в которой он виделся как возрожденный Берек. Он не мог ошибиться. Гобелен был порван по краям и имел аккуратно починенные дыры в центре, прямо на борющейся яростной фигуре Берека Полурукого. В сценах вокруг центральной фигуры показывалось, как душа героя была приведена к отчаянию на горе Грома и к его открытию Земной Силы. Берек глядел отсюда на Неверящего с предзнаменованием в глазах. Кавинант резко отвернулся, и секундой позже увидел Высокого Лорда Елену, идущую к нему от противоположной стены зала. Он остался на месте, наблюдая за ней. Посох Закона в ее правой руке усиливал величественность и властность ее шагов, но ее левая рука была простерта в приветствии. Мантия покрывала ее так, что не скрывала ни гибкости, ни силы ее движений. Волосы спадали свободно на плечи, и сандалии шуршали по камню.
Она спокойно сказала:
— Томас Кавинант, добро пожаловать в Залу Даров. Я благодарю тебя за то, что пришел.
Она улыбалась, как будто была рада видеть его. Эта улыбка противоречила его ожиданиям, и он не доверял ей. Он изучал ее лицо, пытаясь распознать ее истинные чувства. Ее глаза приглашали изучать. Даже когда они разглядывали его, казалось, они смотрят на что-то за ним или через него, как будто пространство, которое он занимал, он разделял еще с чем-то иным. Он мимолетно подумал, что возможно она в действительности на самом деле самого его вовсе и не видит.
Подойдя ближе, она сказала:
— Понравилась тебе Зала Даров? Люди Страны — прекрасные художники, не так ли? — Но когда она приблизилась к нему, она резко остановилась и с беспокойным видом спросила:
— Томас Кавинант, ты испытываешь боль?
Он обнаружил, что снова дышит учащенно. Воздух в зале показался ему очень разреженным. Когда он пожал плечами, то не смог сдержать проявление боли от этого движения на своем лице.
Елена потрогала рукой его грудь. Он почти вздрогнул, боясь, что она собирается ударить его. Но она только осторожно прикоснулась на одно мгновение ладонью к раздавленным ребрам, затем повернулась к Баннору.
— Страж Крови, — сказала она сурово. — Юр-Лорду были нанесены повреждения. Почему его не доставили к Целителю?
— Он не просил, — бесстрастно ответил Баннор.
— Просил? Неужели помощь должна ждать просьб?
Баннор спокойно встретил ее взгляд и ничего не ответил, как будто считал свою честность самоочевидной. Но упрек в ее тоне вызвал у Кавинанта неожиданную острую боль. В защиту Баннора он сказал:
— Я не нуждался… не нуждался в этом. А он спас мне жизнь.
Этой ночью ему снилась кровь — ранения, пресыщенность смертью со мстительной и расточительной тратой крови, которая пугала его, потому что он знал так живо, что даже нескольких капель из безжалостной незаживающей царапины вполне достаточно, нет нужды или необходимости для этого рубить и кромсать плоть. Но его видения продолжались, делая его сон беспокойным, пока наконец он не вскочил с кровати и не пошел на заре на балкон, тяжело дыша своими помятыми ребрами.
Окунувшись в беспокойство Твердыни, он пытался успокоить себя, чтобы продлить свое самозаточение — ожидая со смесью беспокойства и пренебрежения повелительного вызова от Высокого Лорда. Он не рассчитывал, что она отнесется к его столкновению с ее дедом спокойно, и он не покидал свои покои с полудня предыдущего дня для того, чтобы она знала, где его найти. И все же, когда это произошло, стук в дверь заставил его сердце подпрыгнуть. В пальцах на руках и ногах к .льнуло — он мог бы чувствовать биение пульса в них — и он ощутил, что снова тяжело дышит, несмотря на боль в груди. Ему пришлось сглотнуть кислый привкус перед тем как он смог в достаточной мере справиться со своим голосом, чтобы ответить на стук.
Дверь открылась, и Баннор вошел в комнату.
— Высокий Лорд желает поговорить с тобой, — сказал он без интонации. — Ты пойдешь?
Да, слабо промямлил Кавинант самому себе. Конечно. У меня есть выбор? Придерживая себя за грудь, чтобы уберечься от тряски при ходьбе, он шагал из своего убежища вниз по коридорам.
Он шел по пути к палате Совета Лордов, ожидая, что Елена захочет излить свой гнев на него публично — заставить его корчиться перед всеобщим неодобрением Ревлстона. Он ведь мог и избежать Трелла — это стоило бы ему не больше, чем одно мгновение просто доверия или внимательности. Но Баннор скоро направил его в другой коридор. Они прошли через маленькую тяжелую дверь, спрятанную за занавесками в одном из залов для собраний, и пошли вниз по длинной изогнутой лестнице в глубинную часть Твердыни, неизвестную Кавинанту. Лестница заканчивалась серией переходов, таких беспорядочных и тусклых, что они сбили его ориентацию, так что он ничего не знал о том, где он, кроме того, что был глубоко внутри скал Ревлстона — глубже, чем личные покои Лордов. Но вскоре Баннор остановился, уставившись на пустую каменную стену. В тусклом свете одного факела он распростер руки вдоль стены, как будто взывая к ней, и неуклюже произнес три слова на языке, который был явно не привычен ему. Когда он опустил руки, дверь стала видима. Она качнулась внутрь, пропуская Стража Крови и Кавинанта в высокую сверкающую пещеру.
Создатели Ревлстона мало позаботились о том, чтобы придать какую-то форму или еще как-то обработать эту просторную пещеру. Они сделали пол ровным, но оставили нетронутыми грубые шершавые камни стен и потолка, не стали обтесывать огромные неотделанные колонны, которые стояли часто, как массивные стволы деревьев, простирающиеся от пола, чтобы принять потолок на свои плечи. Однако пещера эта была освещена огромными чашами с гравием, расположенными между колоннами так, что все поверхности стен и колонн были ярко освещены.
На этих поверхностях повсюду были расставлены и развешаны для демонстрации произведения искусства. Картины и гобелены вывешены на стенах; огромные скульптуры и резьба по дереву стояли на подставках между колоннами и чашами; резные украшения и статуэтки, мелкие кусочки и каменные изделия работ мастеров суру-па-маэрль расположены на полках, искусно прикрепленных к колоннам.
Среди обаяния всего этого Кавинант забыл, для чего его сюда привели. Он начал двигаться по залу, жадно осматривая все. Сначала его внимание привлекали самые мелкие работы. Многие из них, казалось, были как бы заряжены действием, близким теплом, как будто они были захвачены в момент воплощения, но при этом различие между материалами и эмоциями были огромными. Была здесь дубовая фигурка женщины, убаюкивающей ребенка, символизирующая покровительство от бед и ранений детей; простые гранитные предметы, источающие уверенность порождающей силы; было здесь пламя из полированного золотня, которое выражало стремление вверх, а также пламя суру-па-маэрль, выражающее комфорт и практичную теплоту. Фигурки детей, ранихинов и великанов имелись в большом количестве, но среди них попадались и более темные предметы — зловещие юр-вайлы, сильные простодушные пещерники и безумный доблестный Кевин, лишенный справедливости и предвидения, но не смелости и сострадания абсолютным отчаянием. Здесь были и маленькие копии различных уголков природы; используемые для них материалы не были свойственными тому, что они отображают, и не передавали мелкие подробности. Вместо этого они передавали настрой сердец их создателей. Кавинант был в восторге. Баннор следовал за ним, когда он обходил колонны, и через некоторое время Страж Крови сказал:
— Это Зала Даров. Все это было сделано людьми Страны и подарено Лордам. Или Ревлстону. — Он смотрел на него неподвижным взглядом. — Они были отданы из уважения или любви. Или чтобы их видели. Но Лорды не желают оставлять себе такие дары. Они говорят, что никто не в праве обладать такими вещами. Сокровище пришло от Страны и должно принадлежать Стране. Так что все дары, отданные Лордам, находятся здесь, и любой, кто хочет, может созерцать их. Но все же Кавинант услышал что-то более глубокое в голосе Баннора. Несмотря на его безвыразительность, казалось, он проявлял проблеск спрятанной и безответной страсти, которая сделала Стражей Крови обязанными Лордам. Но Кавинант не стал пытаться копаться в этом, не стал подробнее расспрашивать Стража Крови.
На одной из первых колонн он наткнулся на большой плотный гобелен, висящий на одной из ее неровных плоскостей. Он узнал его. Это была та же самая работа, которую он однажды пытался уничтожить . Он выкинул ее из своей комнаты в башне в припадке насилия над историей жизни Берека и над той слепотой, в которой он виделся как возрожденный Берек. Он не мог ошибиться. Гобелен был порван по краям и имел аккуратно починенные дыры в центре, прямо на борющейся яростной фигуре Берека Полурукого. В сценах вокруг центральной фигуры показывалось, как душа героя была приведена к отчаянию на горе Грома и к его открытию Земной Силы. Берек глядел отсюда на Неверящего с предзнаменованием в глазах. Кавинант резко отвернулся, и секундой позже увидел Высокого Лорда Елену, идущую к нему от противоположной стены зала. Он остался на месте, наблюдая за ней. Посох Закона в ее правой руке усиливал величественность и властность ее шагов, но ее левая рука была простерта в приветствии. Мантия покрывала ее так, что не скрывала ни гибкости, ни силы ее движений. Волосы спадали свободно на плечи, и сандалии шуршали по камню.
Она спокойно сказала:
— Томас Кавинант, добро пожаловать в Залу Даров. Я благодарю тебя за то, что пришел.
Она улыбалась, как будто была рада видеть его. Эта улыбка противоречила его ожиданиям, и он не доверял ей. Он изучал ее лицо, пытаясь распознать ее истинные чувства. Ее глаза приглашали изучать. Даже когда они разглядывали его, казалось, они смотрят на что-то за ним или через него, как будто пространство, которое он занимал, он разделял еще с чем-то иным. Он мимолетно подумал, что возможно она в действительности на самом деле самого его вовсе и не видит.
Подойдя ближе, она сказала:
— Понравилась тебе Зала Даров? Люди Страны — прекрасные художники, не так ли? — Но когда она приблизилась к нему, она резко остановилась и с беспокойным видом спросила:
— Томас Кавинант, ты испытываешь боль?
Он обнаружил, что снова дышит учащенно. Воздух в зале показался ему очень разреженным. Когда он пожал плечами, то не смог сдержать проявление боли от этого движения на своем лице.
Елена потрогала рукой его грудь. Он почти вздрогнул, боясь, что она собирается ударить его. Но она только осторожно прикоснулась на одно мгновение ладонью к раздавленным ребрам, затем повернулась к Баннору.
— Страж Крови, — сказала она сурово. — Юр-Лорду были нанесены повреждения. Почему его не доставили к Целителю?
— Он не просил, — бесстрастно ответил Баннор.
— Просил? Неужели помощь должна ждать просьб?
Баннор спокойно встретил ее взгляд и ничего не ответил, как будто считал свою честность самоочевидной. Но упрек в ее тоне вызвал у Кавинанта неожиданную острую боль. В защиту Баннора он сказал:
— Я не нуждался… не нуждался в этом. А он спас мне жизнь.