Страница:
Лорды и Хранители Учения призывно кричали ему, но Трой не присоединился к ним. Он въехал на Мехриле на вершину голого холма и стоял там, подняв салютующе свой меч из черного дерева к моросящему дождю, пока все колонны его армии не прошли мимо подобно теням в тумане у подножия холма. Он сказал себе, что Боевая Стража не пойдет на битву без него — что его воины пока только совершают марш, и он с ними потом соединиться. Но эта мысль не принесла ему облегчения. Боевая Стража была его инструментом, его средством служения Стране; и когда он вернулся к другим всадникам, он чувствовал себя неловко, как бы разорванным, расчлененным на части, словно от падения его удерживала только ловкость ранихина. Весь остаток дня он ехал погруженный в остро знакомое ему одиночество слепого.
Моросящий дождь продолжался до вечера, всю ночь и почти весь следующий день. Несмотря на толстый слой облаков, дождь лился не сильно, но не пропускал солнце, досаждая Трою тем, что ослаблял его зрение. Среди ночи, когда он спал в мокрых одеялах, которые, казалось облегали его как саван, он внезапно проснулся от первобытного атавистического предчувствия, что погода будет хмурой, когда он пойдет на битву в Роковом Отступлении. Ему нужно было солнце, ясность. Если он не сможет видеть!..
Утром он поднялся угнетенным и не смог восстановить своей обычной уверенности до тех пор, пока дождевые облака не ушли к востоку и солнце не вернулось к нему.
В разгар утра следующего дня компания Лордов достигла реки Маэрль. Покинув Боевую Стражу, они передвигались гораздо быстрее, и когда достигли реки, являвшейся северной границей Тротгарда, то были уже на полпути к Ревлвуду. Маэрль порождалась ручейками, стекавшими с вершин Западных гор, и бежала сначала к северо-востоку, затем к юго-востоку, пока не впадала в Серую, становилась частью Серой и текла к востоку, чтобы впасть в Соулсиз. На той стороне Маэрля лежали земли, на которых Лорды сосредоточили свои усилия по залечиванию опустошений войны и последствий Осквернения.
Тротгард с последних лет Кевина Расточителя Страны, после Осквернения, носил имя Кураш Пленетор, «Больной Камень», но затем его переименовали, когда новые Лорды принесли здесь свою клятву служения. В то время местность эта была совершенно разрушена и бесплодна. Последняя великая битва между Лордами и Презирающим происходила именно здесь и оставила ее выжженной, разрушенной, пропитанной дымящейся кровью, почти без почвы. Некоторые из старых преданий говорят, что Кураш Пленетор курился и стонал сотни лет после последней битвы. А сорок лет назад вода в реке Маэрль все еще была мутной от размытой бесплодной почвы, которую она несла.
Но сейчас в потоке воды были только следы ила. При всей ограниченности их понимания, Лорды научились очень многому в выхаживании изуродованной земли из Второго Завета, и в эти дни Маэрль нес уже только дымку непрозрачности. Из-за долгих столетий вымывания почвы образовалось ущелье, подобное трещине в земле, но склоны этого ущелья выглядели мирно от хорошо укоренившихся трав и кустарников, а из оврагов здоровые деревья высоко поднимали свои сучья.
Маэрль снова был живой рекой.
Глядя на нее с края ущелья, компания минуту постояла, испытывая приятные чувства. Елена, Аматин и Морэм вместе тихо запели часть клятвы Лордов. Затем они галопом стали спускаться по склону и на лошадях перешли через брод, так что копыта лошадей и ранихинов издавали веселый плеск, когда Лорды и их сопровождающие въезжали в Тротгард.
Эта область лежала между Западными горами и реками Маэрль, Серая и Рилл. В пределах этих границ везде, во всем была видна забота Лордов. Поколения Лордов превратили Больной Камень в здоровый лесистый край, страну с жизнеобильными холмами, лесами, полянами и долинами.
Поросшие травой склоны холмов выглядели пестрыми от множества небольших голубых и желтых цветов. На десятки лиг к югу и западу от всадников, среди обилия алианты и пышных трав, росли золотни и другие деревья; вишни, яблони и белые липы, огромные дубы, вязы и клены, величественные в осенней красоте. А воздух, в котором столетиями после битв отдавались еще эхом взрывы и стоны войны, был теперь ясным и чистым и, казалось, искрился от птичьего пения.
Именно это и увидел Трой, когда впервые обрел зрение, именно это имела в виду Елена, когда учила его видеть.
И здесь, сидя верхом на Мехриле под блестящим солнцем в залитых светом просторах Тротгарда, он чувствовал себя более свободным от забот, терзавших его долгое время.
По мере того как Лорды продвигались дальше, утро перешло в день, а страна вокруг них изменилась. Между деревьями и в траве стали появляться груды беспорядочно разбросанных камней, неотесанные валуны размером в несколько раз выше всадников высовывали головы из-под земли, и везде лежали более мелкие камни, поросшие мхом и лишайником. Вскоре компания уже двигалась среди древних обломков разрушенной горы, высокий одинокий пик которой возвышался среди холмов Кураш Пленетор, пока какая-то огромная сила не разорвала его на куски.
Они приближались к каменным садам Маэрля.
Трой никогда не уделял времени изучению этих садов, но он знал, что они считались местом, где самые лучшие мастера суру-па-маэрль учения радхамаэрль выполняют свои самые замечательные работы. Хотя за последние несколько лет он много раз проезжал по этой дороге среди ощетинившихся камней, он не мог сказать, где собственно начинаются эти сады. За исключением постоянно увеличивающегося количества обломков, лежащих или торчащих среди травы, он не мог указать никаких особых изменений или границ, пока наконец вся компания не выехала на вершину холма, возвышавшегося над широкой долиной. Лишь тогда он стал уверен, что он в одном из садов. Большая часть длинного высокого склона, обращенного к долине, была густо покрыта камнями, как будто это когда-то было сердцем древнего разрушенного пика. Обломки скал группировались кучками и торчали со всех сторон, поднимались большими грудами или отдельными массивными валунами, так что фактически единственным не занятым ими местом на крутом склоне была дорога.
Ни один из этих камней и валунов не был отшлифован, обтесан или как-нибудь обработан, хотя казалось, что мох и лишайник на отдельных разбросанных камнях и кучках местами счищен. И казалось, что все они были выбраны за свою преувеличенную естественность. Вместо того, чтобы спокойно лежать на земле, они выпирали, хмурились, припадали к земле, зияли отверстиями, съеживались и становились на дыбы или бушевали, подобно безумствующей скученной толпе троглодитов, пришедших в ужас или в экстаз от глотка свежего воздуха. По пути в долину дорога блуждала среди таинственных форм, как будто она потерялась в дремучем лесе, так что когда всадники двинулись вниз, они постоянно были в тени того или другого камня измученной формы.
Трой знал, что изумляющий беспорядок этого склона не был естественным, он был создан людьми из каких-то соображений, постичь которые он не мог. В своих предыдущих поездках он никогда не был настолько заинтересован, чтобы спросить о значении этого хаоса. Но теперь он не возражал, когда Высокий Лорд Елена предложила, чтобы все поехал посмотреть на эту работу с расстояния. По ту сторону поросшей травой долины был другой холм, еще выше и круче. Дорога поворачивала налево и шла вдоль дна долины, не заходя на тот холм. Елена предложила всадникам подняться туда, чтобы посмотреть на сад сверху.
Она обращалась ко всем спутникам, но взгляд ее был обращен к Кавинанту. Когда он нехотя ответил неясным пожатием плеч, она отреагировала на это так, будто он выразил пожелание всех всадников. Передний склон холма был слишком крутым для лошадей, поэтому они повернули направо и галопом скакали по долине, пока не достигли места, где могли бы взобраться на холм с другой стороны. Пока они ехали, у Троя появилось легкое чувство ожидания. Горячее желание Высокого Лорда Елены показать этот вид Кавинанту вызывало интерес. Он припомнил другие сюрпризы — такие как Зала Даров, которая не интересовал его, пока Морэм не затащил его туда.
Верх холма выпячивался голой вершиной. Всадники оставили своих лошадей и последнюю часть пути взбирались пешком. Они двигались быстро, разделяя настроение Елены, и вскоре достигли гребня.
По другую сторону гребня холма перед ними расстилался сад камней, выглядевший отсюда как рельеф. С этого расстояния было легко заметно, что все его раскиданные в беспорядке камни создавали единый рисунок. Из этих изломанных камней творцы этого сада создали огромное широкое лицо — с выпуклыми, угловатыми и искаженными чертами. Шероховатость камней придавала этому лицу вид побитого и искривленного; глаза были неровными, как рваные раны, а дорога пересекала его бессмысленным шрамом. Но несмотря на все это, лицо было растянуто в бодрой усмешке. Неожиданность этого зрелища вызвала у Троя тихую вспышку довольного смеха.
Хотя Лорды и Хранители Учения были очевидно знакомы с садом, все их лица выражали радость, словно эта веселая улыбка была заразной. Высокий Лорд Елена сжала руки, чтобы сдержать волну веселья, а глаза Лорда Морэма сверкали от острого удовольствия. Только Кавинант не улыбался, не кивал и не проявлял никаких знаков удовольствия. Лицо его было мрачно, как обломок кораблекрушения. В глазах его было их обычное неутомимое и неприрученное выражение, а его правая рука вертела кольцо, впечатление от чего усиливалось отсутствием двух пальцев. Спустя мгновение он проворчал сквозь шепоты всей компании:
— Да, великаны могли бы гордиться вами.
Тон его был двусмысленным, как будто он пытался сказать две противоречивые вещи сразу. Но его ссылка на великанов пересилила все, что он имел в виду. Улыбка Лорда Аматин дрогнула, и неожиданный, испытующий взгляд взмыл из-под бровей Морэма. Елена двинулась к нему, намереваясь заговорить, но прежде, чем она успела начать, он продолжил:
— Я когда-то знал похожую женщину. — Он старался, чтобы это прозвучало небрежно, но голос его был неловким. — В лепрозории.
Трой внутренне охнул, но сдержался.
— Она была когда-то красавицей — конечно, я ее тогда не знал. И у нее не было фотографии, или, если и были, она их не показывала. Я думаю, она уже даже не могла больше вставать, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Но доктора сказали мне, что она выглядела прекрасно. И у нее была улыбка — даже когда я уже знал ее, она еще могла улыбаться. И то зрелище было очень похоже на это. — Он кивнул в направлении сада камней, но не посмотрел в ту сторону. Он был сосредоточен на своих воспоминаниях. — Ее случай был классическим. — Когда он продолжил, голос его стал резким и даже более горьким. Он отчетливо произносил каждое слово, и у этих слов были будто бы острые края. — Она заболела проказой в юном возрасте на Филиппинах или где-то в том районе — ее родители были отправлены туда, я полагаю, с войсками, — и она подхватила ее сразу после замужества. У нее онемели пальцы на ногах. Ей бы следовало прямо тогда пойти к доктору, но она этого не сделала. Она была из тех людей, которым невозможно в чем-либо препятствовать. И она не могла отнимать время у мужа и друзей ради того, чтобы заботиться о своих болезнях.
Таким образом она потеряла пальцы на ногах. Она пошла наконец ко врачу лишь тогда, когда ноги ее стало сводить настолько сильно, что она едва могла ходить. Он тут же понял, что у нее за болезнь, и отправил ее в лепрозорий, а там доктора были вынуждены сделать ей ампутацию. Это доставило ей некоторые неудобства — трудно ходить, когда на ногах нет пальцев — но она была неукротима. Вскоре она вернулась к мужу.
Однако теперь она не могла иметь детей. Для прокаженных иметь детей — это преступное безрассудство. Муж ее это понимал — но он хотел иметь детей, и поэтому вскоре с ней развелся. Это ее ранило, но она это пережила. Вскоре у нее была работа, новые друзья и новая жизнь. Но затем она снова оказалась в лепрозории. Она была слишком наполнена жизнью и оптимизмом, чтобы заботиться о себе. На этот раз она лишилась двух пальцев на правой руке.
Это стоило ей работы. Она была секретаршей, и пальцы для работы были ей необходимы. И, конечно, ее хозяин не хотел, чтобы у него работали прокаженные. Но когда ее заболевание было снова остановлено, она научилась печатать без этих омертвевших пальцев. Тогда она переехала на новое место, получила другую работу и новых друзей и продолжала жить так, словно абсолютно ничего не случилось.
Примерно в это время — так мне говорили — она возымела страсть к народным танцам. Она узнала кое-что о них во время своих путешествий в детстве, а теперь это стало ее хобби, ее способом найти себе друзей и сказать, как она их любит. В яркой одежде и с улыбкой, она была… — Он запнулся, но почти сразу продолжил. — Но через два года она снова оказалась в лепрозории. У нее была не очень хорошая походка, она частенько падала. И долгое время не получала нужного лечения. Н а этот раз она потеряла правую ногу ниже колена. Зрение у нее затуманилось, а правая рука была заметно изуродована. На лице выступали опухоли, а волосы выпадали.
Как только она научилась ковылять на своей искусственной ноге, она приступила к урокам народных танцев для прокаженных.
Доктора долго ее удерживали, но наконец она убедила их выпустить ее. Она клялась, что она этот раз будет лучше заботиться о себе. Но постепенно она все же превращалась в обрубок. Когда я познакомился с ней, она снова была в лепрозории, потому что приют, в котором она работала, выставил ее. У нее не осталось ничего, кроме улыбки.
Я проводил много времени в ее комнате, наблюдая как она лежит и слушая ее рассказы. Я старался привыкнуть не обращать внимания на зловоние. Лицо ее выглядело так, будто доктора били по нему каждое утро дубинками, но у нее еще была улыбка. Конечно, большинство зубов выпали — но улыбка не изменилась.
Она пыталась научить меня танцевать. Она заставляла меня вставать там, где могла меня видеть, и говорила куда поставит носок, когда подпрыгнуть и как двигать ногами. — Он снова запнулся. — А в промежутках она часами рассказывала мне, какой полной жизнью она жила. Ей, должно быть, было около сорока лет.
Он резко наклонился к земле, схватил камень и швырнул его со всей силой в усмехающееся лицо в каменном саду. Камень упал слишком близко, но он не стал следить, как тот катиться в долину. Отвернувшись от него, он глухо проскрежетал:
— Если бы ее муж оказался в моих руках, я бы свернул его проклятую шею. — Затем широко зашагал вниз с вершины холма к лошадям. Вскоре он уже был верхом и галопом скакал по дороге.
Баннор следовал рядом за ним.
Трой глубоко вздохнул, стараясь стряхнуть эффект рассказа Кавинанта, но не смог ничего придумать, что бы сказать. Взглянув на Елену, он увидел, что она настойчиво смотрит на Морэма и Аматин, как бы нуждаясь в их поддержке чтобы вынести то, что она услышала. Через мгновение Морэм громко сказал:
— Юр-Лорд Кавинант — пророк. — Предсказывает ли он судьбу Страны? — с горечью спросила Аматин.
— Нет! — отрицание Елены было горячим, и Морэм тоже выдохнул:
«Нет». Но Трой смог уловить, что Морэм имел в виду нечто другое. Беседа закончилась, и Лорды вернулись к своим ранихинам. Вскоре вся компания снова была на дороге и следовала за Кавинантом по направлению к Ревлстону. Весь остаток дня Трой был слишком встревожен реакцией Лордов на рассказ Кавинанта, чтобы расслабиться и наслаждаться поездкой. Но на следующий день он нашел способ облегчать свое смутное огорчение. Он стал подробно представлять себе, как движется Боевая Стража: Стражи Крови мчатся на ранихинах вместе с Лордом Каллендриллом, конные Боевые Дозоры плывут на плотах, а некоторые уже и скачут галопом, а пешие воины маршируют вслед за Аморин. На той карте, которую он мысленно представлял себе, движение этих отдельных частей войска и мело обдуманную симметрию, что его очень радовало. От этого он начинал чувствовать себя лучше.
Тротгард тоже помог ему в этом. К югу от каменных садов почвенный покров земли стал толще и более плодородным, так что холмы, через которые ехала компания, уже не изобиловали голыми камнями, выступающими среди травы и цветов. Вместо этого регулярно попадались рощицы и полоски леса, усеивающие склоны и живописные долины и долы. Под ясным небом среди бальзамических ароматов осеннего Тротгард Трой позабыл свои неопределенные мысли о Кавинанте словно плохой сон.
В окружавшем его покое даже проблемы коммуникации его армии беспокоили его не так сильно. По части этого он был даже более озабочен невозможностью отправить сообщение Кеану, чем своим неведением относительно судьбы миссии Корика. Но он находился на пути в Ревлвуд. Высокий Лорд Елена обещала ему, что лосраат работает над этой проблемой.
Он с надеждой смотрел вперед, ожидая, что Изучающие раздела Посох найдут для него решение.
В этот вечер он наслаждался разговорами и песнями Лордов у лагерного костра. Морэм молчаливо удалился со странным предчувствием в глазах, а Кавинант молчал, угрюмо и сердито глядя на угольки костра. Но Высокий Лорд Елена была в хорошем возбужденном состоянии духа. Вместе с Аматин она распространяла хорошее настроение на всех, пока даже мрачные Хранители Учения не развеселились. Трою казалось, что она никогда раньше не выглядела такой жизнерадостной.
И все же в темноту своего ложа он вернулся с болью в сердце. Для него было невыносимым, что Елена демонстрировала свое великолепие не ради него, а ради Кавинанта.
Он уснул сразу же, словно бы для того, чтобы избежать невозможности видеть. Но в самое темное время безлунной ночи его вдруг разбудили резкие голоса и цоканье копыт. Сквозь нечеткий след отблесков костра он увидел Стража Крови на ранихине, стоящего в центре лагеря. В холодном воздухе от ранихина шел пар. Он скакал галопом, чтобы догнать Лордов. Первый Знак Морин и Лорд Морэм уже стояли около ранихина, Высокий Лорд торопилась со своего ложа, а за ней и Лорд Аматин. Трой бросил в костер связку лучин для растопки. Ярко разгоревшийся ненадолго огонь костра позволил ему лучше рассмотреть Стража Крови.
На его лице были ясно заметны следы тяжелого сражения, он медленно спешился, будто устало и неохотно.
Трой почувствовал, что его равновесие внезапно пошатнулось, как если бы ветвь древа его забот о Стране, на которой он стоял, затряслась под его ногами. Он узнал Стража Крови. Это был Ранник, один из участников миссии Корика в Прибрежье.
Моросящий дождь продолжался до вечера, всю ночь и почти весь следующий день. Несмотря на толстый слой облаков, дождь лился не сильно, но не пропускал солнце, досаждая Трою тем, что ослаблял его зрение. Среди ночи, когда он спал в мокрых одеялах, которые, казалось облегали его как саван, он внезапно проснулся от первобытного атавистического предчувствия, что погода будет хмурой, когда он пойдет на битву в Роковом Отступлении. Ему нужно было солнце, ясность. Если он не сможет видеть!..
Утром он поднялся угнетенным и не смог восстановить своей обычной уверенности до тех пор, пока дождевые облака не ушли к востоку и солнце не вернулось к нему.
В разгар утра следующего дня компания Лордов достигла реки Маэрль. Покинув Боевую Стражу, они передвигались гораздо быстрее, и когда достигли реки, являвшейся северной границей Тротгарда, то были уже на полпути к Ревлвуду. Маэрль порождалась ручейками, стекавшими с вершин Западных гор, и бежала сначала к северо-востоку, затем к юго-востоку, пока не впадала в Серую, становилась частью Серой и текла к востоку, чтобы впасть в Соулсиз. На той стороне Маэрля лежали земли, на которых Лорды сосредоточили свои усилия по залечиванию опустошений войны и последствий Осквернения.
Тротгард с последних лет Кевина Расточителя Страны, после Осквернения, носил имя Кураш Пленетор, «Больной Камень», но затем его переименовали, когда новые Лорды принесли здесь свою клятву служения. В то время местность эта была совершенно разрушена и бесплодна. Последняя великая битва между Лордами и Презирающим происходила именно здесь и оставила ее выжженной, разрушенной, пропитанной дымящейся кровью, почти без почвы. Некоторые из старых преданий говорят, что Кураш Пленетор курился и стонал сотни лет после последней битвы. А сорок лет назад вода в реке Маэрль все еще была мутной от размытой бесплодной почвы, которую она несла.
Но сейчас в потоке воды были только следы ила. При всей ограниченности их понимания, Лорды научились очень многому в выхаживании изуродованной земли из Второго Завета, и в эти дни Маэрль нес уже только дымку непрозрачности. Из-за долгих столетий вымывания почвы образовалось ущелье, подобное трещине в земле, но склоны этого ущелья выглядели мирно от хорошо укоренившихся трав и кустарников, а из оврагов здоровые деревья высоко поднимали свои сучья.
Маэрль снова был живой рекой.
Глядя на нее с края ущелья, компания минуту постояла, испытывая приятные чувства. Елена, Аматин и Морэм вместе тихо запели часть клятвы Лордов. Затем они галопом стали спускаться по склону и на лошадях перешли через брод, так что копыта лошадей и ранихинов издавали веселый плеск, когда Лорды и их сопровождающие въезжали в Тротгард.
Эта область лежала между Западными горами и реками Маэрль, Серая и Рилл. В пределах этих границ везде, во всем была видна забота Лордов. Поколения Лордов превратили Больной Камень в здоровый лесистый край, страну с жизнеобильными холмами, лесами, полянами и долинами.
Поросшие травой склоны холмов выглядели пестрыми от множества небольших голубых и желтых цветов. На десятки лиг к югу и западу от всадников, среди обилия алианты и пышных трав, росли золотни и другие деревья; вишни, яблони и белые липы, огромные дубы, вязы и клены, величественные в осенней красоте. А воздух, в котором столетиями после битв отдавались еще эхом взрывы и стоны войны, был теперь ясным и чистым и, казалось, искрился от птичьего пения.
Именно это и увидел Трой, когда впервые обрел зрение, именно это имела в виду Елена, когда учила его видеть.
И здесь, сидя верхом на Мехриле под блестящим солнцем в залитых светом просторах Тротгарда, он чувствовал себя более свободным от забот, терзавших его долгое время.
По мере того как Лорды продвигались дальше, утро перешло в день, а страна вокруг них изменилась. Между деревьями и в траве стали появляться груды беспорядочно разбросанных камней, неотесанные валуны размером в несколько раз выше всадников высовывали головы из-под земли, и везде лежали более мелкие камни, поросшие мхом и лишайником. Вскоре компания уже двигалась среди древних обломков разрушенной горы, высокий одинокий пик которой возвышался среди холмов Кураш Пленетор, пока какая-то огромная сила не разорвала его на куски.
Они приближались к каменным садам Маэрля.
Трой никогда не уделял времени изучению этих садов, но он знал, что они считались местом, где самые лучшие мастера суру-па-маэрль учения радхамаэрль выполняют свои самые замечательные работы. Хотя за последние несколько лет он много раз проезжал по этой дороге среди ощетинившихся камней, он не мог сказать, где собственно начинаются эти сады. За исключением постоянно увеличивающегося количества обломков, лежащих или торчащих среди травы, он не мог указать никаких особых изменений или границ, пока наконец вся компания не выехала на вершину холма, возвышавшегося над широкой долиной. Лишь тогда он стал уверен, что он в одном из садов. Большая часть длинного высокого склона, обращенного к долине, была густо покрыта камнями, как будто это когда-то было сердцем древнего разрушенного пика. Обломки скал группировались кучками и торчали со всех сторон, поднимались большими грудами или отдельными массивными валунами, так что фактически единственным не занятым ими местом на крутом склоне была дорога.
Ни один из этих камней и валунов не был отшлифован, обтесан или как-нибудь обработан, хотя казалось, что мох и лишайник на отдельных разбросанных камнях и кучках местами счищен. И казалось, что все они были выбраны за свою преувеличенную естественность. Вместо того, чтобы спокойно лежать на земле, они выпирали, хмурились, припадали к земле, зияли отверстиями, съеживались и становились на дыбы или бушевали, подобно безумствующей скученной толпе троглодитов, пришедших в ужас или в экстаз от глотка свежего воздуха. По пути в долину дорога блуждала среди таинственных форм, как будто она потерялась в дремучем лесе, так что когда всадники двинулись вниз, они постоянно были в тени того или другого камня измученной формы.
Трой знал, что изумляющий беспорядок этого склона не был естественным, он был создан людьми из каких-то соображений, постичь которые он не мог. В своих предыдущих поездках он никогда не был настолько заинтересован, чтобы спросить о значении этого хаоса. Но теперь он не возражал, когда Высокий Лорд Елена предложила, чтобы все поехал посмотреть на эту работу с расстояния. По ту сторону поросшей травой долины был другой холм, еще выше и круче. Дорога поворачивала налево и шла вдоль дна долины, не заходя на тот холм. Елена предложила всадникам подняться туда, чтобы посмотреть на сад сверху.
Она обращалась ко всем спутникам, но взгляд ее был обращен к Кавинанту. Когда он нехотя ответил неясным пожатием плеч, она отреагировала на это так, будто он выразил пожелание всех всадников. Передний склон холма был слишком крутым для лошадей, поэтому они повернули направо и галопом скакали по долине, пока не достигли места, где могли бы взобраться на холм с другой стороны. Пока они ехали, у Троя появилось легкое чувство ожидания. Горячее желание Высокого Лорда Елены показать этот вид Кавинанту вызывало интерес. Он припомнил другие сюрпризы — такие как Зала Даров, которая не интересовал его, пока Морэм не затащил его туда.
Верх холма выпячивался голой вершиной. Всадники оставили своих лошадей и последнюю часть пути взбирались пешком. Они двигались быстро, разделяя настроение Елены, и вскоре достигли гребня.
По другую сторону гребня холма перед ними расстилался сад камней, выглядевший отсюда как рельеф. С этого расстояния было легко заметно, что все его раскиданные в беспорядке камни создавали единый рисунок. Из этих изломанных камней творцы этого сада создали огромное широкое лицо — с выпуклыми, угловатыми и искаженными чертами. Шероховатость камней придавала этому лицу вид побитого и искривленного; глаза были неровными, как рваные раны, а дорога пересекала его бессмысленным шрамом. Но несмотря на все это, лицо было растянуто в бодрой усмешке. Неожиданность этого зрелища вызвала у Троя тихую вспышку довольного смеха.
Хотя Лорды и Хранители Учения были очевидно знакомы с садом, все их лица выражали радость, словно эта веселая улыбка была заразной. Высокий Лорд Елена сжала руки, чтобы сдержать волну веселья, а глаза Лорда Морэма сверкали от острого удовольствия. Только Кавинант не улыбался, не кивал и не проявлял никаких знаков удовольствия. Лицо его было мрачно, как обломок кораблекрушения. В глазах его было их обычное неутомимое и неприрученное выражение, а его правая рука вертела кольцо, впечатление от чего усиливалось отсутствием двух пальцев. Спустя мгновение он проворчал сквозь шепоты всей компании:
— Да, великаны могли бы гордиться вами.
Тон его был двусмысленным, как будто он пытался сказать две противоречивые вещи сразу. Но его ссылка на великанов пересилила все, что он имел в виду. Улыбка Лорда Аматин дрогнула, и неожиданный, испытующий взгляд взмыл из-под бровей Морэма. Елена двинулась к нему, намереваясь заговорить, но прежде, чем она успела начать, он продолжил:
— Я когда-то знал похожую женщину. — Он старался, чтобы это прозвучало небрежно, но голос его был неловким. — В лепрозории.
Трой внутренне охнул, но сдержался.
— Она была когда-то красавицей — конечно, я ее тогда не знал. И у нее не было фотографии, или, если и были, она их не показывала. Я думаю, она уже даже не могла больше вставать, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Но доктора сказали мне, что она выглядела прекрасно. И у нее была улыбка — даже когда я уже знал ее, она еще могла улыбаться. И то зрелище было очень похоже на это. — Он кивнул в направлении сада камней, но не посмотрел в ту сторону. Он был сосредоточен на своих воспоминаниях. — Ее случай был классическим. — Когда он продолжил, голос его стал резким и даже более горьким. Он отчетливо произносил каждое слово, и у этих слов были будто бы острые края. — Она заболела проказой в юном возрасте на Филиппинах или где-то в том районе — ее родители были отправлены туда, я полагаю, с войсками, — и она подхватила ее сразу после замужества. У нее онемели пальцы на ногах. Ей бы следовало прямо тогда пойти к доктору, но она этого не сделала. Она была из тех людей, которым невозможно в чем-либо препятствовать. И она не могла отнимать время у мужа и друзей ради того, чтобы заботиться о своих болезнях.
Таким образом она потеряла пальцы на ногах. Она пошла наконец ко врачу лишь тогда, когда ноги ее стало сводить настолько сильно, что она едва могла ходить. Он тут же понял, что у нее за болезнь, и отправил ее в лепрозорий, а там доктора были вынуждены сделать ей ампутацию. Это доставило ей некоторые неудобства — трудно ходить, когда на ногах нет пальцев — но она была неукротима. Вскоре она вернулась к мужу.
Однако теперь она не могла иметь детей. Для прокаженных иметь детей — это преступное безрассудство. Муж ее это понимал — но он хотел иметь детей, и поэтому вскоре с ней развелся. Это ее ранило, но она это пережила. Вскоре у нее была работа, новые друзья и новая жизнь. Но затем она снова оказалась в лепрозории. Она была слишком наполнена жизнью и оптимизмом, чтобы заботиться о себе. На этот раз она лишилась двух пальцев на правой руке.
Это стоило ей работы. Она была секретаршей, и пальцы для работы были ей необходимы. И, конечно, ее хозяин не хотел, чтобы у него работали прокаженные. Но когда ее заболевание было снова остановлено, она научилась печатать без этих омертвевших пальцев. Тогда она переехала на новое место, получила другую работу и новых друзей и продолжала жить так, словно абсолютно ничего не случилось.
Примерно в это время — так мне говорили — она возымела страсть к народным танцам. Она узнала кое-что о них во время своих путешествий в детстве, а теперь это стало ее хобби, ее способом найти себе друзей и сказать, как она их любит. В яркой одежде и с улыбкой, она была… — Он запнулся, но почти сразу продолжил. — Но через два года она снова оказалась в лепрозории. У нее была не очень хорошая походка, она частенько падала. И долгое время не получала нужного лечения. Н а этот раз она потеряла правую ногу ниже колена. Зрение у нее затуманилось, а правая рука была заметно изуродована. На лице выступали опухоли, а волосы выпадали.
Как только она научилась ковылять на своей искусственной ноге, она приступила к урокам народных танцев для прокаженных.
Доктора долго ее удерживали, но наконец она убедила их выпустить ее. Она клялась, что она этот раз будет лучше заботиться о себе. Но постепенно она все же превращалась в обрубок. Когда я познакомился с ней, она снова была в лепрозории, потому что приют, в котором она работала, выставил ее. У нее не осталось ничего, кроме улыбки.
Я проводил много времени в ее комнате, наблюдая как она лежит и слушая ее рассказы. Я старался привыкнуть не обращать внимания на зловоние. Лицо ее выглядело так, будто доктора били по нему каждое утро дубинками, но у нее еще была улыбка. Конечно, большинство зубов выпали — но улыбка не изменилась.
Она пыталась научить меня танцевать. Она заставляла меня вставать там, где могла меня видеть, и говорила куда поставит носок, когда подпрыгнуть и как двигать ногами. — Он снова запнулся. — А в промежутках она часами рассказывала мне, какой полной жизнью она жила. Ей, должно быть, было около сорока лет.
Он резко наклонился к земле, схватил камень и швырнул его со всей силой в усмехающееся лицо в каменном саду. Камень упал слишком близко, но он не стал следить, как тот катиться в долину. Отвернувшись от него, он глухо проскрежетал:
— Если бы ее муж оказался в моих руках, я бы свернул его проклятую шею. — Затем широко зашагал вниз с вершины холма к лошадям. Вскоре он уже был верхом и галопом скакал по дороге.
Баннор следовал рядом за ним.
Трой глубоко вздохнул, стараясь стряхнуть эффект рассказа Кавинанта, но не смог ничего придумать, что бы сказать. Взглянув на Елену, он увидел, что она настойчиво смотрит на Морэма и Аматин, как бы нуждаясь в их поддержке чтобы вынести то, что она услышала. Через мгновение Морэм громко сказал:
— Юр-Лорд Кавинант — пророк. — Предсказывает ли он судьбу Страны? — с горечью спросила Аматин.
— Нет! — отрицание Елены было горячим, и Морэм тоже выдохнул:
«Нет». Но Трой смог уловить, что Морэм имел в виду нечто другое. Беседа закончилась, и Лорды вернулись к своим ранихинам. Вскоре вся компания снова была на дороге и следовала за Кавинантом по направлению к Ревлстону. Весь остаток дня Трой был слишком встревожен реакцией Лордов на рассказ Кавинанта, чтобы расслабиться и наслаждаться поездкой. Но на следующий день он нашел способ облегчать свое смутное огорчение. Он стал подробно представлять себе, как движется Боевая Стража: Стражи Крови мчатся на ранихинах вместе с Лордом Каллендриллом, конные Боевые Дозоры плывут на плотах, а некоторые уже и скачут галопом, а пешие воины маршируют вслед за Аморин. На той карте, которую он мысленно представлял себе, движение этих отдельных частей войска и мело обдуманную симметрию, что его очень радовало. От этого он начинал чувствовать себя лучше.
Тротгард тоже помог ему в этом. К югу от каменных садов почвенный покров земли стал толще и более плодородным, так что холмы, через которые ехала компания, уже не изобиловали голыми камнями, выступающими среди травы и цветов. Вместо этого регулярно попадались рощицы и полоски леса, усеивающие склоны и живописные долины и долы. Под ясным небом среди бальзамических ароматов осеннего Тротгард Трой позабыл свои неопределенные мысли о Кавинанте словно плохой сон.
В окружавшем его покое даже проблемы коммуникации его армии беспокоили его не так сильно. По части этого он был даже более озабочен невозможностью отправить сообщение Кеану, чем своим неведением относительно судьбы миссии Корика. Но он находился на пути в Ревлвуд. Высокий Лорд Елена обещала ему, что лосраат работает над этой проблемой.
Он с надеждой смотрел вперед, ожидая, что Изучающие раздела Посох найдут для него решение.
В этот вечер он наслаждался разговорами и песнями Лордов у лагерного костра. Морэм молчаливо удалился со странным предчувствием в глазах, а Кавинант молчал, угрюмо и сердито глядя на угольки костра. Но Высокий Лорд Елена была в хорошем возбужденном состоянии духа. Вместе с Аматин она распространяла хорошее настроение на всех, пока даже мрачные Хранители Учения не развеселились. Трою казалось, что она никогда раньше не выглядела такой жизнерадостной.
И все же в темноту своего ложа он вернулся с болью в сердце. Для него было невыносимым, что Елена демонстрировала свое великолепие не ради него, а ради Кавинанта.
Он уснул сразу же, словно бы для того, чтобы избежать невозможности видеть. Но в самое темное время безлунной ночи его вдруг разбудили резкие голоса и цоканье копыт. Сквозь нечеткий след отблесков костра он увидел Стража Крови на ранихине, стоящего в центре лагеря. В холодном воздухе от ранихина шел пар. Он скакал галопом, чтобы догнать Лордов. Первый Знак Морин и Лорд Морэм уже стояли около ранихина, Высокий Лорд торопилась со своего ложа, а за ней и Лорд Аматин. Трой бросил в костер связку лучин для растопки. Ярко разгоревшийся ненадолго огонь костра позволил ему лучше рассмотреть Стража Крови.
На его лице были ясно заметны следы тяжелого сражения, он медленно спешился, будто устало и неохотно.
Трой почувствовал, что его равновесие внезапно пошатнулось, как если бы ветвь древа его забот о Стране, на которой он стоял, затряслась под его ногами. Он узнал Стража Крови. Это был Ранник, один из участников миссии Корика в Прибрежье.
Глава 14
Рассказ Ранника
В течение какого-то мгновения Трой пытался за что-нибудь ухватиться, чтобы вернуть равновесие. Раннику не следовало быть здесь. Прошло слишком мало времени. Со времени отбытия миссии Корика прошло только двадцать три дня. За это время даже самый сильный ранихин не мог бы галопом проскакать до Прибрежья и обратно. Поэтому приезд Ранника мог означать только… только… Прежде чем Высокий Лорд успела заговорить, Трой обнаружил, что он спрашивает сдавленным голосом:
— Что случилось? Что же случилось?
Но Елена резко прервала его. Он мог видеть, что значение приезда Ранника не ускользнуло от нее. Она стояла, твердо оперев о землю Посох Закона, а лицо ее было полно огня.
Стоявший рядом Кавинант выглядел так, как будто ему было плохо, будто был уже потрясен от того, что ожидал услышать. Он имел вид человека, желающего узнать, смертельна ли его болезнь, когда резко обратился к Стражу Крови:
— Они мертвы?
Ранник не обратил внимания ни на Кавинанта, ни на Троя. Он кивнул Первому Знаку Морину, затем поклонился слегка Высокому Лорду. Его лицо, несмотря на безвыразительность, имело налет несогласия, оттенок нежелания, что заставило Троя застонать от предчувствий.
— Говори, Ранник, — сурово произнесла Елена. — Какие вести ты принес нам?
А после нее сказала Аморин:
— Говори так, чтобы все Лорды могли тебя услышать.
Но Ранник по-прежнему не начинал. В глубине его немигающих глаз была едва видна боль — то чувство острого страдания, которое Трой не ожидал никогда увидеть ни в одном Страже Крови. — Милостивый Боже, — выдохнул он. — Это настолько плохо?
Тогда заговорил Лорд Морэм. — Ранник, — сказал он мягко. — Миссия в Прибрежье была поручена Страже Крови. Это было тяжелое поручение, потому что вы приняли Клятву, что охрана Лордов будет для вас превыше всего остального. Нет вашей вины в том, что ваша Клятва и ваша миссия пришли в противоречие, что требуется пренебречь либо одним, либо другим. У Стража Крови не должно быть никаких сомнений, какой бы злой рок ни принес тебя сюда в таком виде в ночной темноте.
Ранник колебался еще какое-то мгновение. Затем сказал:
— Высокий Лорд, я приехал из глубины Сарангрейвской Зыби, прямо от Теснистого Протока и от миссии в Прибрежье. Корик сказал мне, и Прену, и Порибу вместе со мной: «Возвращайтесь к Высокому Лорду. Расскажите ей все — все слова вохафта Хоэркина, все, что случилось с ранихинами, обо всех атаках Подстерегателя. Расскажите ей о том, как погибла Лорд Шетра». — Аматин глухо простонала, а Морэм застыл. Но Елена удержала их своим напряженным взглядом. — Она лучше поймет это сообщение о великанах и Опустошителях. Скажите ей, что миссия не будет остановлена.
И мы трое ответили:
— Сила и верность. У нас не будет поражения.
Но четыре дня мы одолевали Сарангрейвскую Зыбь, и Прен погиб от внезапного нападения Подстерегателя. Затем мы все же пробились к западному краю Зыби и там снова обрели своих ранихинов. Как можно быстрее мы мчались по направлению к Ревлстону. Но когда "ступили в Зломрачный Лес, то были осаждены волками и юр-вайлами, хотя до этого никаких признаков их мы не видели, когда ехали на восток. Порриб и его ранихин пали так, чтобы я смог ускользнуть, и я помчался дальше.
Затем к западу от Зломрачного Леса я встретил разведчиков Боевой Стражи и узнал, что Порча уже выступил в поход и что Высокий Лорд ускакала в Ревлвуд. Поэтому я свернул с пути к Ревлстону и поехал догонять вас сюда.
Высокий Лорд, есть многое, что я должен сказать.
— Мы выслушаем тебя, — сказала Елена. — Иди ближе к огню. — Повернувшись, она двинулась к костру. Там она уселась; Морэм и Аматин рядом с ней. По ее знаку Ранник сел напротив нее и позволил одному из Хранителей Учения, который имел способности Целителя, очистить свои раны.
Трой подбросил вязанку хвороста в огонь, чтобы стало лучше видно, и тоже устроился рядом с Лордами, но подальше от Кавинанта. Спустя мгновение Ранник заговорил.
Сначала его повествование было кратким и неуклюжим. Стражу Крови не хватало дара рассказчика, которым обладали великаны; он едва касался существенных предметов и пропускал вещи, которые его слушателям было важно узнать. Но Лорды дотошно его расспрашивали. А Кавинант настаивал на дополнительных деталях. Временами казалось, что он старается сдержать рассказчика, оттянуть тот момент, когда нужно будет дойти до завершения. Постепенно события, произошедшие с миссией, стали выясняться в более связанной форме.
Трой внимательно слушал. Он не мог ничего видеть при блеклом свете костра, ничто не отвлекало его внимания. Несмотря на полную бесстрастность голоса Ранника, вомарк, казалось, своими глазам и видел то, о чем слышал, как будто события, произошедшие с участниками миссии, разворачивались в воздухе перед ним.
Миссия двигалась на восток через Зломрачный Лес и уже три дня как ехала под дождем. Но никакой дождь не мог остановить ранихинов, да и не было к тому же сильной бури. На восьмой день, когда облака разошлись и солнце снова выглянуло на землю, Корик и его отряд увидели гору Грома.
Она неуклюже вырастала на фоне неба по мере того как отряд продвигался в сторону восхода. Они прошли двадцать пять лиг к северу от нее и поздно в тот день достигли огромного обрыва Землепровала. Они были на одной из самых высоких его точек и могли взглянуть на Нижнюю Страну с высоты более четырех тысяч футов. Отсюда Землепровал был виден далеко в обе стороны, как будто Нижнюю Страну отрубили топором. И далеко внизу, за холмистой полосой травы, менее чем в пяти лигах от них, широко простиралась Сарангрейвская Зыбь.
Это была заболоченная местность, испещренная ручьями, подобными распухшим венам на теле земли, заросшая пышным изобилием кустарников, полная неуловимых опасностей — странных, предательских, выросших в воде и избегающих человека животных, изогнутых, старых и полугнилых ив и кипарисов, поющих тихие песни, которые могут запутать неосторожного; застоялых ядовитых омутов, так покрытых липкой грязью, илом или мелкими растениями, что они походили на твердую почву; пышных прекрасных цветов, покрытых как росой каплями жидкости, которая может довести людей до безумия; обманчивых пространств сухой почвы, которая оказывалась зыбучими песками. Все это было знакомо Стража , Крови. Но сколь зловещей или не подходящей для жизни она ни казалась бы человеческому взгляду, Сарангрейвская Зыбь не была злом сама по себе. Скорее из-за зла, которое дремало здесь, она была просто опасна — диковатое убежище для ошибок природы, уродливый плод древних грехов. Великаны, которые умели быть осторожными, всегда могли безопасно передвигаться по Сарангрейвской Зыби, и они сохраняли свои тропинки открытыми для других, так что в нормальных условиях пересечь Зыбь не было большим риском.
— Что случилось? Что же случилось?
Но Елена резко прервала его. Он мог видеть, что значение приезда Ранника не ускользнуло от нее. Она стояла, твердо оперев о землю Посох Закона, а лицо ее было полно огня.
Стоявший рядом Кавинант выглядел так, как будто ему было плохо, будто был уже потрясен от того, что ожидал услышать. Он имел вид человека, желающего узнать, смертельна ли его болезнь, когда резко обратился к Стражу Крови:
— Они мертвы?
Ранник не обратил внимания ни на Кавинанта, ни на Троя. Он кивнул Первому Знаку Морину, затем поклонился слегка Высокому Лорду. Его лицо, несмотря на безвыразительность, имело налет несогласия, оттенок нежелания, что заставило Троя застонать от предчувствий.
— Говори, Ранник, — сурово произнесла Елена. — Какие вести ты принес нам?
А после нее сказала Аморин:
— Говори так, чтобы все Лорды могли тебя услышать.
Но Ранник по-прежнему не начинал. В глубине его немигающих глаз была едва видна боль — то чувство острого страдания, которое Трой не ожидал никогда увидеть ни в одном Страже Крови. — Милостивый Боже, — выдохнул он. — Это настолько плохо?
Тогда заговорил Лорд Морэм. — Ранник, — сказал он мягко. — Миссия в Прибрежье была поручена Страже Крови. Это было тяжелое поручение, потому что вы приняли Клятву, что охрана Лордов будет для вас превыше всего остального. Нет вашей вины в том, что ваша Клятва и ваша миссия пришли в противоречие, что требуется пренебречь либо одним, либо другим. У Стража Крови не должно быть никаких сомнений, какой бы злой рок ни принес тебя сюда в таком виде в ночной темноте.
Ранник колебался еще какое-то мгновение. Затем сказал:
— Высокий Лорд, я приехал из глубины Сарангрейвской Зыби, прямо от Теснистого Протока и от миссии в Прибрежье. Корик сказал мне, и Прену, и Порибу вместе со мной: «Возвращайтесь к Высокому Лорду. Расскажите ей все — все слова вохафта Хоэркина, все, что случилось с ранихинами, обо всех атаках Подстерегателя. Расскажите ей о том, как погибла Лорд Шетра». — Аматин глухо простонала, а Морэм застыл. Но Елена удержала их своим напряженным взглядом. — Она лучше поймет это сообщение о великанах и Опустошителях. Скажите ей, что миссия не будет остановлена.
И мы трое ответили:
— Сила и верность. У нас не будет поражения.
Но четыре дня мы одолевали Сарангрейвскую Зыбь, и Прен погиб от внезапного нападения Подстерегателя. Затем мы все же пробились к западному краю Зыби и там снова обрели своих ранихинов. Как можно быстрее мы мчались по направлению к Ревлстону. Но когда "ступили в Зломрачный Лес, то были осаждены волками и юр-вайлами, хотя до этого никаких признаков их мы не видели, когда ехали на восток. Порриб и его ранихин пали так, чтобы я смог ускользнуть, и я помчался дальше.
Затем к западу от Зломрачного Леса я встретил разведчиков Боевой Стражи и узнал, что Порча уже выступил в поход и что Высокий Лорд ускакала в Ревлвуд. Поэтому я свернул с пути к Ревлстону и поехал догонять вас сюда.
Высокий Лорд, есть многое, что я должен сказать.
— Мы выслушаем тебя, — сказала Елена. — Иди ближе к огню. — Повернувшись, она двинулась к костру. Там она уселась; Морэм и Аматин рядом с ней. По ее знаку Ранник сел напротив нее и позволил одному из Хранителей Учения, который имел способности Целителя, очистить свои раны.
Трой подбросил вязанку хвороста в огонь, чтобы стало лучше видно, и тоже устроился рядом с Лордами, но подальше от Кавинанта. Спустя мгновение Ранник заговорил.
Сначала его повествование было кратким и неуклюжим. Стражу Крови не хватало дара рассказчика, которым обладали великаны; он едва касался существенных предметов и пропускал вещи, которые его слушателям было важно узнать. Но Лорды дотошно его расспрашивали. А Кавинант настаивал на дополнительных деталях. Временами казалось, что он старается сдержать рассказчика, оттянуть тот момент, когда нужно будет дойти до завершения. Постепенно события, произошедшие с миссией, стали выясняться в более связанной форме.
Трой внимательно слушал. Он не мог ничего видеть при блеклом свете костра, ничто не отвлекало его внимания. Несмотря на полную бесстрастность голоса Ранника, вомарк, казалось, своими глазам и видел то, о чем слышал, как будто события, произошедшие с участниками миссии, разворачивались в воздухе перед ним.
Миссия двигалась на восток через Зломрачный Лес и уже три дня как ехала под дождем. Но никакой дождь не мог остановить ранихинов, да и не было к тому же сильной бури. На восьмой день, когда облака разошлись и солнце снова выглянуло на землю, Корик и его отряд увидели гору Грома.
Она неуклюже вырастала на фоне неба по мере того как отряд продвигался в сторону восхода. Они прошли двадцать пять лиг к северу от нее и поздно в тот день достигли огромного обрыва Землепровала. Они были на одной из самых высоких его точек и могли взглянуть на Нижнюю Страну с высоты более четырех тысяч футов. Отсюда Землепровал был виден далеко в обе стороны, как будто Нижнюю Страну отрубили топором. И далеко внизу, за холмистой полосой травы, менее чем в пяти лигах от них, широко простиралась Сарангрейвская Зыбь.
Это была заболоченная местность, испещренная ручьями, подобными распухшим венам на теле земли, заросшая пышным изобилием кустарников, полная неуловимых опасностей — странных, предательских, выросших в воде и избегающих человека животных, изогнутых, старых и полугнилых ив и кипарисов, поющих тихие песни, которые могут запутать неосторожного; застоялых ядовитых омутов, так покрытых липкой грязью, илом или мелкими растениями, что они походили на твердую почву; пышных прекрасных цветов, покрытых как росой каплями жидкости, которая может довести людей до безумия; обманчивых пространств сухой почвы, которая оказывалась зыбучими песками. Все это было знакомо Стража , Крови. Но сколь зловещей или не подходящей для жизни она ни казалась бы человеческому взгляду, Сарангрейвская Зыбь не была злом сама по себе. Скорее из-за зла, которое дремало здесь, она была просто опасна — диковатое убежище для ошибок природы, уродливый плод древних грехов. Великаны, которые умели быть осторожными, всегда могли безопасно передвигаться по Сарангрейвской Зыби, и они сохраняли свои тропинки открытыми для других, так что в нормальных условиях пересечь Зыбь не было большим риском.