ребята" вдруг решила изменить название. Приведем объяснение редакции:
"Дружные -- плохое название, -- заявили ребята. -- Ведь мы не дружим с
кулаками. А по названию газеты получается, что мы дружим со всеми". Через
несколько дней газета вышла под названием: "Колхозные ребята б. Дружные".
Согласно разъяснению заместителя председателя Центрального бюро юных
пионеров Архипова в "Пионерской правде", основная задача пионерской
организации -- "воспитывать ненависть". Морозов стал образцом для воспитания
ненависти к врагам партии. Первое художественное произведение о Морозове
поэта Михаила Дорошина называлось "Поэма о ненависти". Новое поколение
приучалось к тому, что оно живет в стане врагов, что дети должны с детского
сада разоблачать троцкистов, кулаков и шпионов. И в наши дни, переиздавая
книгу о Морозове, Соломеин назвал первую главу весьма недвусмысленно: "Не
всякий брат -- брат".
Молодой лидер комсомола Александр Косарев говорил с трибуны: "У нас нет
общечеловеческой морали. Мораль -- классовая. Наша мораль -- это та, что
взрывает капитализм, уничтожает его остатки, укрепляет диктатуру
пролетариата, двигает вперед строительство социализма".
Создавалась кастовая мораль взамен отмененной общечеловеческой. Этой
новой моралью отменялись стыд, совесть, жалость, сострадание, великодушие,
доброжелательность, сопереживание, терпимость -- то есть оттенки, которые и
составляют особенность человека, отличие его от зверя. Но зверь никогда не
предаст, не донесет. Что же это тогда -- новый человек?
Показательный процесс по делу об убийстве Павлика Морозова освещался в
газетах с частым использованием известного афоризма Максима Горького: "Если
враг не сдается, его уничтожают". Так имя Морозова с первых публикаций
оказалось рядом с именем основоположника социалистического реализма,
назначенного в начале 30-х годов главным инженером душ третьего поколения
новых советских людей. В статье "О старом и новом человеке" Горький писал:
"В Союзе Советов растет новый человек, и уже безошибочно можно определить
его качество. Он обладает доверием к организующей силе разума (к диктатуре,
по-видимому. -- Ю.Д.) -- доверием, которое утрачено интеллигентами Европы,
истощенными бесплодной работой примирения классовых противоречий".
Горький писал, что "масса все более героизируется". Его теорию надо
было подкрепить практикой. "Пионерская правда" и другие газеты обращались с
призывами к писателям показать пионера-героя Павлика Морозова. И Горький
тоже обратил на мальчика внимание. Помог ему в этом молодой журналист из
провинции Соломеин, которого мы многократно цитировали выше. Именно Соломеин
создал первую версию мифа о Павлике Морозове.
В автобиографии, предоставленной нам его дочерью, Соломеин писал, что
происходит из середняков, но его отец имел две лошади, а такие считались
кулаками. Мать его потом вышла замуж за кулака. Отчим жестоко избивал
Соломеина, а потом убил его мать. Соломеин беспризорничал, жил в детских
колониях. Образование получил трехклассное. Он был учеником столяра, рабочим
бойни и махорочной фабрики, копал канавы, работал рассыльным, пока в 30-м
году не был послан как кандидат в члены партии в колхоз в числе двадцати
пяти тысяч других таких же уполномоченных проводить колективизацию. Это и
было началом его партийно-литературной карьеры.
Он начал писать, и вскоре его взяли в редакцию свердловской газеты
"Всходы коммуны", где он дорос до заместителя редактора. После этого
Соломеин сменил не менее шестнадцати должностей в местных газетах на Урале и
умер от хронической болезни сердца в 1962 году. О мировоззрении Соломеина в
какой-то мере можно судить по его сравнению капитализма и социализма: там
бьют детей, а здесь бьют барабаны. Толчком к тому, чтобы сделаться
писателем, Соломеину послужило специальное распоряжение Уральского обкома
написать книгу о новом человеке -- Павлике Морозове. Срок установили --
десять дней.
В Герасимовку Соломеин приехал примерно через месяц после убийства. Он
был не просто представителем газеты, но и уполномоченным райкома партии по
раскулачиванию. Его называют даже председателем колхоза в Герасимовке, но,
хотя в музее висит его фотография с соответствующей подписью, это домысел.
Собирая материал для книги, Соломеин не надеялся на память, благодаря чему
мы получили тщательные записи всего, что он первым увидел в Герасимовке.
К несомненным достоинствам Соломеина следует отнести его неравнодушное
отношение к жизни, трудолюбие и скромность. В отличие от большинства
авторов, Соломеин добросовестно опрашивал людей. Но он был представителем
органов пропаганды, имеющих определенную задачу. Честный интервьюер, он
записывал подчас и то, что работало против героя. Партийный журналист, он
рапортовал только о подвигах пионера-доносчика.
В воспоминаниях Соломеина, относящихся к жизни в Герасимовке, имеется
второй герой-доносчик, и читать о нем не менее интересно, чем об официальном
герое Павлике Морозове.
Соломеин искренне рассказывает, как после смерти Павлика из-за
отсутствия доносов стало трудно выполнять хлебозаготовки. Тогда он стал
искать в деревне доносчика, который заменил бы Морозова. Васька Карлович был
дурашковат и пьянчуга. "Только через неделю, после неоднократных разговоров,
Васька согласился помочь сельскому совету найти кулацкий хлеб. По утрам
приходил ко мне в квартиру или в сельсовет и рисовал в моем блокноте план с
надписями: "Конюшня. Десять шагов по направлению к бане". Или: "Баня. Восемь
шагов вправо, к большой сосне". Я перерисовывал эти планы своей рукой на
маленьких листочках и передавал их членам комиссий сельсовета. Комиссии
приходили во двор кулака, заглядывали во все уголки и в конце концов, как
правило, "случайно обнаруживали" яму, наполненную хлебом. В красных обозах
имени Павлика Морозова, которые мы направляли в Тавду один-два раза в
неделю, было немало возов, найденных в ямах".
Доносил Васька, простодушно объясняет Соломеин, не от любви к советской
власти, а за бутылку водки. Соломеин скрывал имя личного соглядатая и
говорил, что у него "сорок помощников-пионеров", то есть, вообще-то,
подвергал детей риску разделить участь Морозова. Следом за конфискацией
хлеба шли процессы, на которых общественным обвинителем выступал сам
Соломеин, а каждый крестьянин, укрывший хлеб, получал причитающиеся ему пять
или десять лет лагерей. Соломеин ходил по деревне с пистолетом в кармане, а
когда ему пригрозили, стрелял и ранил крестьянина. Он же арестовывал людей,
которые заглядывали в окна сельсовета, -- по подозрению в покушении на него,
журналиста, а по совместительству -- уполномоченного райкома. Эти
воспоминания Соломеина опубликовала газета "Тавдинская правда" к очередному
юбилею подвига Павлика Морозова.
Как видим, первому биографу Павлика Морозова пришлось не только
создавать светлый образ доносчика в литературе, но и самому заниматься
доносительством, что он успешно совмещал. Однако с первой книгой Соломеину
не повезло. Он написал "В кулацком гнезде" за двадцать дней и ночей и -- за
опоздание на десять дней -- получил партийный выговор. Издавали книгу
поспешно, о чем свидетельствует множество корректорских ошибок. Книга была
быстро издана на других языках народов СССР. Отрывки из нее печатались в
Париже, в журнале компартии "Мон Камрад". Соломеин послал книгу в дар вождю
пролетарских писателей Горькому и еще нескольким писателям. Ответил ему
только Горький, причем сразу.
Известно, что основоположник соцреализма охотно хвалил ничтожные и
полуграмотные книги, если они принадлежали перу пролетарских авторов. Какой
бы неумелой ни была книга "В кулацком гнезде", она, казалось бы, как нельзя
более кстати иллюстрировала задачи, поставленные перед новой литературой, и
отвечала призывам самого Горького. И вдруг: "Плохая книжка; написана --
неумело, поверхностно, непродуманно... Героический поступок пионера Павла
Морозова, будучи рассказан более умело и с тою силой, которая обнаружена
Морозовым, -- получил бы очень широкое социально-воспитательное значение в
глазах пионеров. Многие из них, наверное, поняли бы, что если "кровный"
родственник является врагом народа, так он уже не родственник, а просто --
враг и нет больше никаких причин щадить его".
Далее критика Горьким книги приобретает сатирический характер:
"Читатель, прочитав ее, скажет: ну, это выдумано, и -- плохо выдумано!
Материал оригинальный и новый, умный -- испорчен. Это все равно, как если б
вы из куска золота сделали крючок на дверь курятника или построили бы
курятник из кедра, который идет на обжимки карандашей".
Зубодробительный ответ корифея советской литературы, опубликованный
много раз, закрыл Соломеину пути в издательства, заставил десятилениями
думать, как переписать книгу, чтобы герой "соответствовал". Переделать книгу
Соломеину мешала катастрофическая безграмотность. Уже немолодым он делал
упражнения по школьным учебникам русского языка, но издательства отвергали
его рукопись из-за недостаточного количества запятых. Перед смертью он с
помощью журналистки-дочери и бойкого собрата по перу снова переписал книгу.
Освеженная легенда вышла под названием "Павка-коммунист".
Горький отчитал Соломеина за то, что тот не обобщил черт нового героя.
А Соломеину мешало, что он слишком хорошо знал подлинные события и был
неопытен в умении их извращать. Последующие авторы предпочитали поменьше
соприкасаться с живыми фактами и просто конструировали образ Морозова, каким
он должен быть. К этому с опозданием пришел и Соломеин.
Через месяц после письма Соломеину центральные газеты выходят со статей
Горького, в которой в совершенстве сделаны обобщения, оказавшиеся не под
силу провинциальному журналисту. "Борьба с мелкими вредителями -- сорняками
и грызунами -- научила ребят бороться и против крупных, двуногих. Здесь
уместно напомнить подвиг пионера Павла Морозова, мальчика, который понял,
что человек, родной по крови, вполне может быть врагом по духу и что такого
человека -- нельзя щадить".
Устами Горького партия провозглашала, что главное теперь -- выявлять
двуногих вредителей, врагов по духу в среде своих родных и близких, а это
значит -- подозревать, следить и сообщать. Отныне главным героем Страны
Советов провозглашался не маленький борец за коллективизацию, а -- доносчик.
По странности человеческой судьбы статья Горького появилась как раз в
то время, когда по Москве поползли слухи, что его сын Максим Пешков
завербован и сообщает личному секретарю писателя чекисту Петру Крючкову, о
чем отец беседует дома в отсутствие своего помощника. Об этих разговорах у
Горького докладывалось главе ОГПУ (с 1934 года -- НКВД) Генриху Ягоде и
лично Сталину. Чуть позже Максим, по официальным данным, был умерщвлен
врагами партии. Два года спустя та же участь, если верить печати 30-х годов,
постигла Горького, затем публично судили и расстреляли его секретаря
Крючкова и Ягоду.
После статьи Горького миф обогащается: деревенского мальчика-доносчика
газеты стали называть "непримиримым бойцом за дело рабочего класса". "Память
о нем не должна исчезнуть, -- заявил Горький, -- этот маленький герой
заслуживает монумента, и я уверен, что монумент будет поставлен".
Уверенность Горького, полагаем, исходила не от него самого: не сам же он
решил воздвигнуть монумент в центре Москвы. А уже начался сбор средств среди
детей на постройку памятника Павлику Морозову. Рядом с Тверской, главной
московской улицей, переименованной к этому времени в улицу Горького, в
столице предстояло вознестись фигуре пионера-доносчика, который оказался в
центре внимания Первого съезда советских писателей, торжественно
открывшегося в августе 1934 года.
Вопрос о Морозове возник сразу после приветствия, которое писатели
направили Сталину. Горький обратил внимание писателей на то, что "рост
нового человека особенно ярко заметен на детях". После содоклада Самуила
Маршака о детской литературе совершился ритуал приветствия участников юными
пионерами. Опубликованный стенографический отчет и газетные статьи сильно
отличаются, поэтому сведем их здесь вместе.
От имени пионеров Сибири выступила пионерка Алла Каншина: "Алексей
Максимович совершенно правильно сказал, что Павлику Морозову памятник нужно
поставить. Нужно это сделать, и мы, пионеры, этого добьемся. Мы уверены, что
вся страна нас поддержит. Павлик Морозов заслужил этого. Где еще в мире вы
найдете, чтобы страна ставила памятники ребятам? Слышали мы, что где-то за
границей есть один-единственный памятник: голый парнишка стоит около
фонтана. Вот война была, и на него надели генеральский мундир. Что может
сказать этот памятник? Ничего. А наш памятник будет звать всех нас, ребят, к
героизму. (Аплодисменты.) Товарищ съезд, организуем это дело! Поставим
памятник! (Продолжительные аплодисменты)" Как возникают подобные детские
инициативы, читатель знает не хуже нас.
Согласно отчету в "Комсомольской правде", девочка заявила с трибуны: "А
ведь у нас таких тысячи!" Далее газета пишет: "Тут же вносится предложение
президиума немедленно организовать сбор средств на памятник отважному
пионеру Павлу Морозову. Алексей Максимович берет стопку писчей бумаги и
пишет: "На памятник пионеру-герою Павлу Морозову. М.Горький -- 500 р.".
Горького окружил весь президиум. Лист покрывается длинной вереницей
фамилий".
В "Пионерской правде" дело описывается иначе. После обращения девочки
не Горький, а Николай Тихонов "предлагает немедленно начать сбор средств...
Максим Горький первым вносит 500 рублей, затем подписывается Демьян Бедный,
персидский поэт Лахути, Тихонов и другие делегаты съезда". В заключительном
слове Горький не забыл мальчика, усыновленного Союзом писателей, и опять
просил правительство разрешить союзу литераторов поставить памятник
герою-пионеру.
Основной задачей советской литературы с начала 30-х годов становится
внедрение в сознание общества стереотипов поведения, требующихся власти в
данный момент. Едва Павлик Морозов был предложен, писатели поспешили
доказать свою преданность и готовность на все. Им показалось, что монумент
сделать быстрее, чем написать книги, и монумент будет выглядеть эффектнее.
Эталоном нового человека и положительным героем эпохи социализма был
провозглашен предатель, подобный тем, кого Данте поместил в девятый круг
ада.
После Первого съезда писателей процесс создания моделей новых людей
принял индустриальный размах. Детскую литературу в печати назвали в те годы
"школой ненависти". Не художественные качества книги, а соответствие
требованиям сделалось главным критерием литературы. Павлик Морозов стал
основной моделью для создания положительного героя. "Писатели стараются
написать о Павлике Морозове такую книгу, -- позже объяснил суть дела поэт
Александр Яшин в "Комсомольской правде", -- чтобы она показала лучшие,
типичные черты наших детей, стремятся создать образ пионера, которому бы
подражали поколения советских ребят".
Перед смертью в 1936 году Горький опять вспомнил о Морозове: "Это одно
из маленьких чудес нашей эпохи". Человечеству было известно только семь
чудес света. Горький разглядел восьмое -- маленького доносчика. Но были в
жизни знаменитого писателя и другие времена, когда он иначе оценивал
предательство и донос. После февральской революции 1917 года он записал в
своем дневнике, а затем опубликовал следующий эпизод. К нему, тогда
редактору петроградской газеты "Новая жизнь", пришла миловидная женщина,
немного смущенная: "Видите ли, я была агентом охранного отделения... Это
очень гадко?" Женщина объяснила, что у нее был роман с офицером, который
сделался жандармским адьютантом. В ее квартире собирались разные люди, и она
доносила через любовника, о чем они говорили.
"-- Вы многих предали?
-- Я не считала, конечно. Но я рассказывала ему только о тех, которые
особенно не нравились мне.
-- Вам известно, как поступали с ними жандармы?
-- Нет, это не интересовало меня. Конечно, я слышала, что некоторых
сажали в тюрьму, высылали куда-то, но политика не занимала меня..."
Великий пролетарский писатель был возмущен. Он молча выслушал исповедь
доносчицы, "огромным напряжением воли скрывая тоскливое бешенство". Он думал
тогда: "Я знал Гуровича, Азефа, Серебрякову и еще множество предателей...
Когда одно за другим вскрывались их имена, я чувствовал, как кто-то
безжалостно-злой иронически плюет в сердце мне". Горький не жалеет слов,
чтобы раскрыть читателю всю мерзость падения этой женщины: она донесла
жандармам на отца, которого не любила за то, что он разошелся с ее матерью.
"Разве не я отвечаю за всю ту мерзость жизни, которая кипит вокруг меня, --
спрашивает Горький, -- не я отвечаю за эту жизнь, на рассвете подло
испачканную грязью предательства?".
Полтора десятилетия спустя, в соответствии с новой моралью, тот же
Горький призвал увековечить героя Павлика Морозова. Предатель отца стал
национальным советским героем.
Едва политический заказ был сформулирован, он начал срочно выполняться.
Кроме уральца Соломеина, о котором уже рассказано, были два других очевидца
показательного суда над убийцами братьев Морозовых, два столичных
конкурента: Губарев и Смирнов. Всю творческую жизнь три указанных автора
посвятили созданию мифа о подвиге героя-доносчика 001.
В Краткой литературной энциклопедии говорится, что Виталий Губарев
участвовал в расследовании дела об убийстве Морозова и опубликовал первые
материалы о нем. Как выяснилось, статью для энциклопедии Губарев написал о
себе сам. Приехав после службы в Красной армии в Москву, Губарев начал
делать комсомольскую и журналистскую карьеру. Телеграмма с места была
опубликована в "Пионерской правде" за подписью Губарева, что и дало ему
основание считаться "первооткрывателем героя-пионера". Первая статья
Губарева была опубликована 15 октября -- на неделю позже статьи Соломеина, а
книга вышла позже на несколько лет.
Та же энциклопедия сообщает, что в 1933 году Губарев опубликовал книгу
"Один из одиннадцати" (выдумка о том, что в деревне было одиннадцать
пионеров). На самом деле, это не книга, а газетная статья. Незадолго до
смерти Губарев рассказал нам, что Горький, с которым он встретился в
редакции "Крестьянской газеты", поручил ему написать книгу о мальчике-герое.
Первый вариант под названием "Сын. Повесть о славном пионере Павлике
Морозове" появился в журнале "Пионер". Губарева сделали редактором
"Пионерской правды" и за пропаганду подвига пионера Морозова наградили
орденом "Знак Почета". В последнее десятилетие жизни писатель издавал
назидательные книги о верности детей делу партии. Умер он в 1981 году от
инфаркта, причиной которого стал хронический алкоголизм. Позже редактор
журнала "Пионер" (столько сделавшего для героизации Павлика Морозова)
Станислав Фурин, узнав о доносе на него своей сотрудницы, выбросился из окна
кабинета и погиб.
Третьим после Соломеина и Губарева создателем мифа о Морозове был
Елизар (точнее -- Елиазар) Смирнов. В редакции он носил другое имя, из-за
чего мы с трудом нашли знавших его коллег. Смирнов вырос в детском доме, где
его назвали Вил (аббревиатура имени В.И.Ленина, позже переделанная в
Вильям). Настоящее свое имя он узнал уже взрослым. Сын учителя, Смирнов
учился в Ленинградском институте журналистики, работал в газетах, в том
числе военных, имел чин полковника, награжден орденами. В 1962 году он был
найден в своей московской квартире через несколько дней после смерти. Это
произошло в один год со смертью Соломеина.
Смирнов, общественный обвинитель на процессе в Тавде, участвовал в
редактировании текстов судебных документов, написал ряд статей о Морозове,
книгу "Павлик Морозов" и несколько книг о пионерском движении, но на
приоритет в создании мифа не претендовал. Более того, в очерке,
опубликованном за год до смерти, он отдал пальму первенства другим и даже не
упомянул о своей активной роли в показательном процессе. Возможно, этому
есть объяснение. В последние годы жизни он общался с Евгенией Гинзбург,
репрессированной писательницей, автором самиздатских книг, опубликованных на
Западе, и начал что-то понимать. Но в 30-е годы именно Смирнов оказался не
только главным "мифотворцем", но и основным поставщиком информации для
других авторов, в частности, когда героем Морозовым занялся по заказу
детского издательства маститый писатель Александр Яковлев.
Яковлев взялся за тему позже других, в преддверии 1937 года. Он "жадно
искал в человеке лучшее", по выражению писателя Вл. Лидина, сделавшего
предисловие к другой книге Яковлева. Мы можем только догадываться о
причинах, по которым тот, кто жадно искал в человеке лучшее, пришел к
воспеванию доноса.
До революции активный член эсеровской партии, он дважды арестовывался и
пробыл в ссылке пять лет. Глубоко религиозный человек, он отказался от веры.
Сын неграмотного маляра, Яковлев написал одну из первых книг о
большевистской революции -- роман "Октябрь", изъятый из библиотек. В повести
"Повольники" Яковлев, как говорится в литературной энциклопедии, воспевал
"анархическую крестьянскую силу". В 1929 году вышло семитомное собрание
сочинений писателя, а после этого вдруг произошла смена декораций. Он стал
корреспондентом "Правды", но это не помогло: в середине 30-х годов Яковлева
перестали печатать. Он месяцами жил на даче один, разговаривал с птицами.
Лидин вскользь замечает, что писатель возмущался несправедливостью "только в
личной беседе". Решение Яковлева взяться за книгу "Пионер Павел Морозов"
было ускорено многочисленными арестами в Союзе писателей.
Яковлев в Герасимовке не был и не скрывал, что делает компилятивную
книгу. Сын Смирнова в беседе с нами вспоминал: помогая Яковлеву, отец,
смеясь, приговаривал: "Он художник, а мы поденщики". Позже Яковлев написал
несколько книг с названиями вроде: "Великие стройки коммунизма". Писатель
умер в один год со Сталиным, могила Яковлева затерялась на кладбище.
К описанию подвигов Павлика Морозова были подключены десятки творческих
работников в разных сферах искусства. Писать о нем начинали Демьян Бедный и
Александр Твардовский. Что им помешало, мы не знаем. Большинство авторов
использовало для своих сочинений о героическом ребенке публикации указанной
четверки мифотворцев. Периодически между авторами вспыхивали ссоры.
В Архиве Соломеина сохранилась рукопись статьи "Творческий метод
писателя Яковлева". "Странное дело, -- писал Соломеин, -- ни один автор не
удосужился выехать на место происшествия, поговорить с героями, изучить быт
жителей Герасимовки, нравы. Читаешь рассказы, повести и пьесы о Павлике и с
грустью констатируешь, что тут больше вымысла, чем исторической правды".
Соломеин перечислял жителей Герасимовки, которые выдуманы Яковлевым,
приводил примеры: "Апрель, как всегда в Зауралье, стоял светлый. Вереницами
летели на север гуси, утки, журавли. На озере Сатоково останавливались
лебеди". Соломеин добавляет, что эти строки у любого жителя деревни вызвали
бы смех: в апреле в Герасимовке нередки тридцатиградусные морозы. Соломеин
потешался над тем, как Яковлев описывал Павлика Морозова, и делал вывод:
"Это манекен, который только и говорит о колхозе и мировой революции. У него
нет ни одной отрицательной черты". Сопоставляя абзацы из своей книги "В
кулацком гнезде" и книги Яковлева, Соломеин обвинял Яковлева в плагиате.
Друзья Соломеина советовали воздержаться от скандала. В этом был резон:
Соломеин и сам заимствовал целые абзацы у коллег. Его Павлик Морозов тоже в
изрядной степени походил на манекен. А главное, конфликт невольно затрагивал
официального героя, и это могло кончиться печально для его участников.
Статья осталась неопубликованной, да и вряд ли ее разрешили бы напечатать.
Но обиду Соломеина понять можно. Вынужденный умолкнуть после разгромной
горьковской рецензии, Соломеин из глуши наблюдал, как предприимчивые
столичные авторы наживали капитал на "его" герое.
Яковлев издал и переиздал книгу о Морозове, а затем написал пьесу.
Смирнов издал книгу "Павлик Морозов. Жизнь и борьба отважного пионера".
Губарев благодаря служебному положению (редактор центральной газеты)
публиковал бесконечные варианты одной и той же повести о Морозове для детей
младшего, среднего возраста, для семилетней школы, для нерусских школ, для
дошкольников. Книга Губарева переиздавалась в десятках городов советской
страны, а также неоднократно в Праге, Братиславе, Будапеште, Бухаресте,
Софии. В театрах широко ставилась его пьеса.
Используя личные связи в верхах, Губарев пресек все возможности для
Соломеина печататься в Москве, прекратил переиздание книг Яковлева и
Смирнова и стал таким образом монополистом, поставив героя на конвейер:
перечень изданий губаревского "Павлика Морозова" (под разными названиями)
занимает несколько страниц. В последних книгах Губарев изображал себя в
качестве следователя. Этот следователь очень напоминал барона Мюнхгаузена.
Губарев в "Пионерской правде" писал: "Жизнь, борьба и смерть Павла Морозова
"Дружные -- плохое название, -- заявили ребята. -- Ведь мы не дружим с
кулаками. А по названию газеты получается, что мы дружим со всеми". Через
несколько дней газета вышла под названием: "Колхозные ребята б. Дружные".
Согласно разъяснению заместителя председателя Центрального бюро юных
пионеров Архипова в "Пионерской правде", основная задача пионерской
организации -- "воспитывать ненависть". Морозов стал образцом для воспитания
ненависти к врагам партии. Первое художественное произведение о Морозове
поэта Михаила Дорошина называлось "Поэма о ненависти". Новое поколение
приучалось к тому, что оно живет в стане врагов, что дети должны с детского
сада разоблачать троцкистов, кулаков и шпионов. И в наши дни, переиздавая
книгу о Морозове, Соломеин назвал первую главу весьма недвусмысленно: "Не
всякий брат -- брат".
Молодой лидер комсомола Александр Косарев говорил с трибуны: "У нас нет
общечеловеческой морали. Мораль -- классовая. Наша мораль -- это та, что
взрывает капитализм, уничтожает его остатки, укрепляет диктатуру
пролетариата, двигает вперед строительство социализма".
Создавалась кастовая мораль взамен отмененной общечеловеческой. Этой
новой моралью отменялись стыд, совесть, жалость, сострадание, великодушие,
доброжелательность, сопереживание, терпимость -- то есть оттенки, которые и
составляют особенность человека, отличие его от зверя. Но зверь никогда не
предаст, не донесет. Что же это тогда -- новый человек?
Показательный процесс по делу об убийстве Павлика Морозова освещался в
газетах с частым использованием известного афоризма Максима Горького: "Если
враг не сдается, его уничтожают". Так имя Морозова с первых публикаций
оказалось рядом с именем основоположника социалистического реализма,
назначенного в начале 30-х годов главным инженером душ третьего поколения
новых советских людей. В статье "О старом и новом человеке" Горький писал:
"В Союзе Советов растет новый человек, и уже безошибочно можно определить
его качество. Он обладает доверием к организующей силе разума (к диктатуре,
по-видимому. -- Ю.Д.) -- доверием, которое утрачено интеллигентами Европы,
истощенными бесплодной работой примирения классовых противоречий".
Горький писал, что "масса все более героизируется". Его теорию надо
было подкрепить практикой. "Пионерская правда" и другие газеты обращались с
призывами к писателям показать пионера-героя Павлика Морозова. И Горький
тоже обратил на мальчика внимание. Помог ему в этом молодой журналист из
провинции Соломеин, которого мы многократно цитировали выше. Именно Соломеин
создал первую версию мифа о Павлике Морозове.
В автобиографии, предоставленной нам его дочерью, Соломеин писал, что
происходит из середняков, но его отец имел две лошади, а такие считались
кулаками. Мать его потом вышла замуж за кулака. Отчим жестоко избивал
Соломеина, а потом убил его мать. Соломеин беспризорничал, жил в детских
колониях. Образование получил трехклассное. Он был учеником столяра, рабочим
бойни и махорочной фабрики, копал канавы, работал рассыльным, пока в 30-м
году не был послан как кандидат в члены партии в колхоз в числе двадцати
пяти тысяч других таких же уполномоченных проводить колективизацию. Это и
было началом его партийно-литературной карьеры.
Он начал писать, и вскоре его взяли в редакцию свердловской газеты
"Всходы коммуны", где он дорос до заместителя редактора. После этого
Соломеин сменил не менее шестнадцати должностей в местных газетах на Урале и
умер от хронической болезни сердца в 1962 году. О мировоззрении Соломеина в
какой-то мере можно судить по его сравнению капитализма и социализма: там
бьют детей, а здесь бьют барабаны. Толчком к тому, чтобы сделаться
писателем, Соломеину послужило специальное распоряжение Уральского обкома
написать книгу о новом человеке -- Павлике Морозове. Срок установили --
десять дней.
В Герасимовку Соломеин приехал примерно через месяц после убийства. Он
был не просто представителем газеты, но и уполномоченным райкома партии по
раскулачиванию. Его называют даже председателем колхоза в Герасимовке, но,
хотя в музее висит его фотография с соответствующей подписью, это домысел.
Собирая материал для книги, Соломеин не надеялся на память, благодаря чему
мы получили тщательные записи всего, что он первым увидел в Герасимовке.
К несомненным достоинствам Соломеина следует отнести его неравнодушное
отношение к жизни, трудолюбие и скромность. В отличие от большинства
авторов, Соломеин добросовестно опрашивал людей. Но он был представителем
органов пропаганды, имеющих определенную задачу. Честный интервьюер, он
записывал подчас и то, что работало против героя. Партийный журналист, он
рапортовал только о подвигах пионера-доносчика.
В воспоминаниях Соломеина, относящихся к жизни в Герасимовке, имеется
второй герой-доносчик, и читать о нем не менее интересно, чем об официальном
герое Павлике Морозове.
Соломеин искренне рассказывает, как после смерти Павлика из-за
отсутствия доносов стало трудно выполнять хлебозаготовки. Тогда он стал
искать в деревне доносчика, который заменил бы Морозова. Васька Карлович был
дурашковат и пьянчуга. "Только через неделю, после неоднократных разговоров,
Васька согласился помочь сельскому совету найти кулацкий хлеб. По утрам
приходил ко мне в квартиру или в сельсовет и рисовал в моем блокноте план с
надписями: "Конюшня. Десять шагов по направлению к бане". Или: "Баня. Восемь
шагов вправо, к большой сосне". Я перерисовывал эти планы своей рукой на
маленьких листочках и передавал их членам комиссий сельсовета. Комиссии
приходили во двор кулака, заглядывали во все уголки и в конце концов, как
правило, "случайно обнаруживали" яму, наполненную хлебом. В красных обозах
имени Павлика Морозова, которые мы направляли в Тавду один-два раза в
неделю, было немало возов, найденных в ямах".
Доносил Васька, простодушно объясняет Соломеин, не от любви к советской
власти, а за бутылку водки. Соломеин скрывал имя личного соглядатая и
говорил, что у него "сорок помощников-пионеров", то есть, вообще-то,
подвергал детей риску разделить участь Морозова. Следом за конфискацией
хлеба шли процессы, на которых общественным обвинителем выступал сам
Соломеин, а каждый крестьянин, укрывший хлеб, получал причитающиеся ему пять
или десять лет лагерей. Соломеин ходил по деревне с пистолетом в кармане, а
когда ему пригрозили, стрелял и ранил крестьянина. Он же арестовывал людей,
которые заглядывали в окна сельсовета, -- по подозрению в покушении на него,
журналиста, а по совместительству -- уполномоченного райкома. Эти
воспоминания Соломеина опубликовала газета "Тавдинская правда" к очередному
юбилею подвига Павлика Морозова.
Как видим, первому биографу Павлика Морозова пришлось не только
создавать светлый образ доносчика в литературе, но и самому заниматься
доносительством, что он успешно совмещал. Однако с первой книгой Соломеину
не повезло. Он написал "В кулацком гнезде" за двадцать дней и ночей и -- за
опоздание на десять дней -- получил партийный выговор. Издавали книгу
поспешно, о чем свидетельствует множество корректорских ошибок. Книга была
быстро издана на других языках народов СССР. Отрывки из нее печатались в
Париже, в журнале компартии "Мон Камрад". Соломеин послал книгу в дар вождю
пролетарских писателей Горькому и еще нескольким писателям. Ответил ему
только Горький, причем сразу.
Известно, что основоположник соцреализма охотно хвалил ничтожные и
полуграмотные книги, если они принадлежали перу пролетарских авторов. Какой
бы неумелой ни была книга "В кулацком гнезде", она, казалось бы, как нельзя
более кстати иллюстрировала задачи, поставленные перед новой литературой, и
отвечала призывам самого Горького. И вдруг: "Плохая книжка; написана --
неумело, поверхностно, непродуманно... Героический поступок пионера Павла
Морозова, будучи рассказан более умело и с тою силой, которая обнаружена
Морозовым, -- получил бы очень широкое социально-воспитательное значение в
глазах пионеров. Многие из них, наверное, поняли бы, что если "кровный"
родственник является врагом народа, так он уже не родственник, а просто --
враг и нет больше никаких причин щадить его".
Далее критика Горьким книги приобретает сатирический характер:
"Читатель, прочитав ее, скажет: ну, это выдумано, и -- плохо выдумано!
Материал оригинальный и новый, умный -- испорчен. Это все равно, как если б
вы из куска золота сделали крючок на дверь курятника или построили бы
курятник из кедра, который идет на обжимки карандашей".
Зубодробительный ответ корифея советской литературы, опубликованный
много раз, закрыл Соломеину пути в издательства, заставил десятилениями
думать, как переписать книгу, чтобы герой "соответствовал". Переделать книгу
Соломеину мешала катастрофическая безграмотность. Уже немолодым он делал
упражнения по школьным учебникам русского языка, но издательства отвергали
его рукопись из-за недостаточного количества запятых. Перед смертью он с
помощью журналистки-дочери и бойкого собрата по перу снова переписал книгу.
Освеженная легенда вышла под названием "Павка-коммунист".
Горький отчитал Соломеина за то, что тот не обобщил черт нового героя.
А Соломеину мешало, что он слишком хорошо знал подлинные события и был
неопытен в умении их извращать. Последующие авторы предпочитали поменьше
соприкасаться с живыми фактами и просто конструировали образ Морозова, каким
он должен быть. К этому с опозданием пришел и Соломеин.
Через месяц после письма Соломеину центральные газеты выходят со статей
Горького, в которой в совершенстве сделаны обобщения, оказавшиеся не под
силу провинциальному журналисту. "Борьба с мелкими вредителями -- сорняками
и грызунами -- научила ребят бороться и против крупных, двуногих. Здесь
уместно напомнить подвиг пионера Павла Морозова, мальчика, который понял,
что человек, родной по крови, вполне может быть врагом по духу и что такого
человека -- нельзя щадить".
Устами Горького партия провозглашала, что главное теперь -- выявлять
двуногих вредителей, врагов по духу в среде своих родных и близких, а это
значит -- подозревать, следить и сообщать. Отныне главным героем Страны
Советов провозглашался не маленький борец за коллективизацию, а -- доносчик.
По странности человеческой судьбы статья Горького появилась как раз в
то время, когда по Москве поползли слухи, что его сын Максим Пешков
завербован и сообщает личному секретарю писателя чекисту Петру Крючкову, о
чем отец беседует дома в отсутствие своего помощника. Об этих разговорах у
Горького докладывалось главе ОГПУ (с 1934 года -- НКВД) Генриху Ягоде и
лично Сталину. Чуть позже Максим, по официальным данным, был умерщвлен
врагами партии. Два года спустя та же участь, если верить печати 30-х годов,
постигла Горького, затем публично судили и расстреляли его секретаря
Крючкова и Ягоду.
После статьи Горького миф обогащается: деревенского мальчика-доносчика
газеты стали называть "непримиримым бойцом за дело рабочего класса". "Память
о нем не должна исчезнуть, -- заявил Горький, -- этот маленький герой
заслуживает монумента, и я уверен, что монумент будет поставлен".
Уверенность Горького, полагаем, исходила не от него самого: не сам же он
решил воздвигнуть монумент в центре Москвы. А уже начался сбор средств среди
детей на постройку памятника Павлику Морозову. Рядом с Тверской, главной
московской улицей, переименованной к этому времени в улицу Горького, в
столице предстояло вознестись фигуре пионера-доносчика, который оказался в
центре внимания Первого съезда советских писателей, торжественно
открывшегося в августе 1934 года.
Вопрос о Морозове возник сразу после приветствия, которое писатели
направили Сталину. Горький обратил внимание писателей на то, что "рост
нового человека особенно ярко заметен на детях". После содоклада Самуила
Маршака о детской литературе совершился ритуал приветствия участников юными
пионерами. Опубликованный стенографический отчет и газетные статьи сильно
отличаются, поэтому сведем их здесь вместе.
От имени пионеров Сибири выступила пионерка Алла Каншина: "Алексей
Максимович совершенно правильно сказал, что Павлику Морозову памятник нужно
поставить. Нужно это сделать, и мы, пионеры, этого добьемся. Мы уверены, что
вся страна нас поддержит. Павлик Морозов заслужил этого. Где еще в мире вы
найдете, чтобы страна ставила памятники ребятам? Слышали мы, что где-то за
границей есть один-единственный памятник: голый парнишка стоит около
фонтана. Вот война была, и на него надели генеральский мундир. Что может
сказать этот памятник? Ничего. А наш памятник будет звать всех нас, ребят, к
героизму. (Аплодисменты.) Товарищ съезд, организуем это дело! Поставим
памятник! (Продолжительные аплодисменты)" Как возникают подобные детские
инициативы, читатель знает не хуже нас.
Согласно отчету в "Комсомольской правде", девочка заявила с трибуны: "А
ведь у нас таких тысячи!" Далее газета пишет: "Тут же вносится предложение
президиума немедленно организовать сбор средств на памятник отважному
пионеру Павлу Морозову. Алексей Максимович берет стопку писчей бумаги и
пишет: "На памятник пионеру-герою Павлу Морозову. М.Горький -- 500 р.".
Горького окружил весь президиум. Лист покрывается длинной вереницей
фамилий".
В "Пионерской правде" дело описывается иначе. После обращения девочки
не Горький, а Николай Тихонов "предлагает немедленно начать сбор средств...
Максим Горький первым вносит 500 рублей, затем подписывается Демьян Бедный,
персидский поэт Лахути, Тихонов и другие делегаты съезда". В заключительном
слове Горький не забыл мальчика, усыновленного Союзом писателей, и опять
просил правительство разрешить союзу литераторов поставить памятник
герою-пионеру.
Основной задачей советской литературы с начала 30-х годов становится
внедрение в сознание общества стереотипов поведения, требующихся власти в
данный момент. Едва Павлик Морозов был предложен, писатели поспешили
доказать свою преданность и готовность на все. Им показалось, что монумент
сделать быстрее, чем написать книги, и монумент будет выглядеть эффектнее.
Эталоном нового человека и положительным героем эпохи социализма был
провозглашен предатель, подобный тем, кого Данте поместил в девятый круг
ада.
После Первого съезда писателей процесс создания моделей новых людей
принял индустриальный размах. Детскую литературу в печати назвали в те годы
"школой ненависти". Не художественные качества книги, а соответствие
требованиям сделалось главным критерием литературы. Павлик Морозов стал
основной моделью для создания положительного героя. "Писатели стараются
написать о Павлике Морозове такую книгу, -- позже объяснил суть дела поэт
Александр Яшин в "Комсомольской правде", -- чтобы она показала лучшие,
типичные черты наших детей, стремятся создать образ пионера, которому бы
подражали поколения советских ребят".
Перед смертью в 1936 году Горький опять вспомнил о Морозове: "Это одно
из маленьких чудес нашей эпохи". Человечеству было известно только семь
чудес света. Горький разглядел восьмое -- маленького доносчика. Но были в
жизни знаменитого писателя и другие времена, когда он иначе оценивал
предательство и донос. После февральской революции 1917 года он записал в
своем дневнике, а затем опубликовал следующий эпизод. К нему, тогда
редактору петроградской газеты "Новая жизнь", пришла миловидная женщина,
немного смущенная: "Видите ли, я была агентом охранного отделения... Это
очень гадко?" Женщина объяснила, что у нее был роман с офицером, который
сделался жандармским адьютантом. В ее квартире собирались разные люди, и она
доносила через любовника, о чем они говорили.
"-- Вы многих предали?
-- Я не считала, конечно. Но я рассказывала ему только о тех, которые
особенно не нравились мне.
-- Вам известно, как поступали с ними жандармы?
-- Нет, это не интересовало меня. Конечно, я слышала, что некоторых
сажали в тюрьму, высылали куда-то, но политика не занимала меня..."
Великий пролетарский писатель был возмущен. Он молча выслушал исповедь
доносчицы, "огромным напряжением воли скрывая тоскливое бешенство". Он думал
тогда: "Я знал Гуровича, Азефа, Серебрякову и еще множество предателей...
Когда одно за другим вскрывались их имена, я чувствовал, как кто-то
безжалостно-злой иронически плюет в сердце мне". Горький не жалеет слов,
чтобы раскрыть читателю всю мерзость падения этой женщины: она донесла
жандармам на отца, которого не любила за то, что он разошелся с ее матерью.
"Разве не я отвечаю за всю ту мерзость жизни, которая кипит вокруг меня, --
спрашивает Горький, -- не я отвечаю за эту жизнь, на рассвете подло
испачканную грязью предательства?".
Полтора десятилетия спустя, в соответствии с новой моралью, тот же
Горький призвал увековечить героя Павлика Морозова. Предатель отца стал
национальным советским героем.
Едва политический заказ был сформулирован, он начал срочно выполняться.
Кроме уральца Соломеина, о котором уже рассказано, были два других очевидца
показательного суда над убийцами братьев Морозовых, два столичных
конкурента: Губарев и Смирнов. Всю творческую жизнь три указанных автора
посвятили созданию мифа о подвиге героя-доносчика 001.
В Краткой литературной энциклопедии говорится, что Виталий Губарев
участвовал в расследовании дела об убийстве Морозова и опубликовал первые
материалы о нем. Как выяснилось, статью для энциклопедии Губарев написал о
себе сам. Приехав после службы в Красной армии в Москву, Губарев начал
делать комсомольскую и журналистскую карьеру. Телеграмма с места была
опубликована в "Пионерской правде" за подписью Губарева, что и дало ему
основание считаться "первооткрывателем героя-пионера". Первая статья
Губарева была опубликована 15 октября -- на неделю позже статьи Соломеина, а
книга вышла позже на несколько лет.
Та же энциклопедия сообщает, что в 1933 году Губарев опубликовал книгу
"Один из одиннадцати" (выдумка о том, что в деревне было одиннадцать
пионеров). На самом деле, это не книга, а газетная статья. Незадолго до
смерти Губарев рассказал нам, что Горький, с которым он встретился в
редакции "Крестьянской газеты", поручил ему написать книгу о мальчике-герое.
Первый вариант под названием "Сын. Повесть о славном пионере Павлике
Морозове" появился в журнале "Пионер". Губарева сделали редактором
"Пионерской правды" и за пропаганду подвига пионера Морозова наградили
орденом "Знак Почета". В последнее десятилетие жизни писатель издавал
назидательные книги о верности детей делу партии. Умер он в 1981 году от
инфаркта, причиной которого стал хронический алкоголизм. Позже редактор
журнала "Пионер" (столько сделавшего для героизации Павлика Морозова)
Станислав Фурин, узнав о доносе на него своей сотрудницы, выбросился из окна
кабинета и погиб.
Третьим после Соломеина и Губарева создателем мифа о Морозове был
Елизар (точнее -- Елиазар) Смирнов. В редакции он носил другое имя, из-за
чего мы с трудом нашли знавших его коллег. Смирнов вырос в детском доме, где
его назвали Вил (аббревиатура имени В.И.Ленина, позже переделанная в
Вильям). Настоящее свое имя он узнал уже взрослым. Сын учителя, Смирнов
учился в Ленинградском институте журналистики, работал в газетах, в том
числе военных, имел чин полковника, награжден орденами. В 1962 году он был
найден в своей московской квартире через несколько дней после смерти. Это
произошло в один год со смертью Соломеина.
Смирнов, общественный обвинитель на процессе в Тавде, участвовал в
редактировании текстов судебных документов, написал ряд статей о Морозове,
книгу "Павлик Морозов" и несколько книг о пионерском движении, но на
приоритет в создании мифа не претендовал. Более того, в очерке,
опубликованном за год до смерти, он отдал пальму первенства другим и даже не
упомянул о своей активной роли в показательном процессе. Возможно, этому
есть объяснение. В последние годы жизни он общался с Евгенией Гинзбург,
репрессированной писательницей, автором самиздатских книг, опубликованных на
Западе, и начал что-то понимать. Но в 30-е годы именно Смирнов оказался не
только главным "мифотворцем", но и основным поставщиком информации для
других авторов, в частности, когда героем Морозовым занялся по заказу
детского издательства маститый писатель Александр Яковлев.
Яковлев взялся за тему позже других, в преддверии 1937 года. Он "жадно
искал в человеке лучшее", по выражению писателя Вл. Лидина, сделавшего
предисловие к другой книге Яковлева. Мы можем только догадываться о
причинах, по которым тот, кто жадно искал в человеке лучшее, пришел к
воспеванию доноса.
До революции активный член эсеровской партии, он дважды арестовывался и
пробыл в ссылке пять лет. Глубоко религиозный человек, он отказался от веры.
Сын неграмотного маляра, Яковлев написал одну из первых книг о
большевистской революции -- роман "Октябрь", изъятый из библиотек. В повести
"Повольники" Яковлев, как говорится в литературной энциклопедии, воспевал
"анархическую крестьянскую силу". В 1929 году вышло семитомное собрание
сочинений писателя, а после этого вдруг произошла смена декораций. Он стал
корреспондентом "Правды", но это не помогло: в середине 30-х годов Яковлева
перестали печатать. Он месяцами жил на даче один, разговаривал с птицами.
Лидин вскользь замечает, что писатель возмущался несправедливостью "только в
личной беседе". Решение Яковлева взяться за книгу "Пионер Павел Морозов"
было ускорено многочисленными арестами в Союзе писателей.
Яковлев в Герасимовке не был и не скрывал, что делает компилятивную
книгу. Сын Смирнова в беседе с нами вспоминал: помогая Яковлеву, отец,
смеясь, приговаривал: "Он художник, а мы поденщики". Позже Яковлев написал
несколько книг с названиями вроде: "Великие стройки коммунизма". Писатель
умер в один год со Сталиным, могила Яковлева затерялась на кладбище.
К описанию подвигов Павлика Морозова были подключены десятки творческих
работников в разных сферах искусства. Писать о нем начинали Демьян Бедный и
Александр Твардовский. Что им помешало, мы не знаем. Большинство авторов
использовало для своих сочинений о героическом ребенке публикации указанной
четверки мифотворцев. Периодически между авторами вспыхивали ссоры.
В Архиве Соломеина сохранилась рукопись статьи "Творческий метод
писателя Яковлева". "Странное дело, -- писал Соломеин, -- ни один автор не
удосужился выехать на место происшествия, поговорить с героями, изучить быт
жителей Герасимовки, нравы. Читаешь рассказы, повести и пьесы о Павлике и с
грустью констатируешь, что тут больше вымысла, чем исторической правды".
Соломеин перечислял жителей Герасимовки, которые выдуманы Яковлевым,
приводил примеры: "Апрель, как всегда в Зауралье, стоял светлый. Вереницами
летели на север гуси, утки, журавли. На озере Сатоково останавливались
лебеди". Соломеин добавляет, что эти строки у любого жителя деревни вызвали
бы смех: в апреле в Герасимовке нередки тридцатиградусные морозы. Соломеин
потешался над тем, как Яковлев описывал Павлика Морозова, и делал вывод:
"Это манекен, который только и говорит о колхозе и мировой революции. У него
нет ни одной отрицательной черты". Сопоставляя абзацы из своей книги "В
кулацком гнезде" и книги Яковлева, Соломеин обвинял Яковлева в плагиате.
Друзья Соломеина советовали воздержаться от скандала. В этом был резон:
Соломеин и сам заимствовал целые абзацы у коллег. Его Павлик Морозов тоже в
изрядной степени походил на манекен. А главное, конфликт невольно затрагивал
официального героя, и это могло кончиться печально для его участников.
Статья осталась неопубликованной, да и вряд ли ее разрешили бы напечатать.
Но обиду Соломеина понять можно. Вынужденный умолкнуть после разгромной
горьковской рецензии, Соломеин из глуши наблюдал, как предприимчивые
столичные авторы наживали капитал на "его" герое.
Яковлев издал и переиздал книгу о Морозове, а затем написал пьесу.
Смирнов издал книгу "Павлик Морозов. Жизнь и борьба отважного пионера".
Губарев благодаря служебному положению (редактор центральной газеты)
публиковал бесконечные варианты одной и той же повести о Морозове для детей
младшего, среднего возраста, для семилетней школы, для нерусских школ, для
дошкольников. Книга Губарева переиздавалась в десятках городов советской
страны, а также неоднократно в Праге, Братиславе, Будапеште, Бухаресте,
Софии. В театрах широко ставилась его пьеса.
Используя личные связи в верхах, Губарев пресек все возможности для
Соломеина печататься в Москве, прекратил переиздание книг Яковлева и
Смирнова и стал таким образом монополистом, поставив героя на конвейер:
перечень изданий губаревского "Павлика Морозова" (под разными названиями)
занимает несколько страниц. В последних книгах Губарев изображал себя в
качестве следователя. Этот следователь очень напоминал барона Мюнхгаузена.
Губарев в "Пионерской правде" писал: "Жизнь, борьба и смерть Павла Морозова