А новый отряд, возглавляемый самим князем Бранемером, подъехал к месту битвы. Раздались гневные, изумленные, негодующие крики – никто не ждал, что дружину воеводы Трислава удастся нагнать так скоро – и в таком виде обнаружить!
Вскинув щиты, дешняне ожидали нападения, но стояла тишина. Противник, как видно, отступил, и даже нельзя было понять, на кого здесь наткнулся передовой отряд. Князь Бранемер первым спрыгнул с коня и, держа щит наготове, подошел к завалу. Стонали раненые – еще было кого спасать.
Но едва он обернулся, чтобы приказать людям спешиться и заняться ранеными, как услышал изумленные крики. Снова глянув на завал, Бранемер невольно охнул.
Из леса вышел волк – крупный, белый, с ярко горящими зелеными глазами. Никто из видевших его даже мысли не допустил, что это может быть обычный лесной зверь – да и разве обычный зверь полезет прямо к вооруженным людям среди бела дня? Нет, это либо лесной дух в облике волка, либо оборотень.
– Князь Волков! – охнул кто-то за плечом Бранемера.
Припадая к земле и всякий миг готовый отпрянуть, волк подбирался к завалу с другой стороны. Там лежал сам Трислав – тело было наполовину скрыто под ветками упавшей сосны, но Бранемер узнавал его шлем и знакомый зеленый плащ.
Волк пробирался к Триславу. Князь Бранемер крикнул – волк только повел ухом, но продолжал свой путь. Кто-то выстрелил по нему – зверь мигом пригнулся, спрятался за стволом и дальше стал продвигаться ползком.
Не зная, что тот намерен сделать, но не собираясь подпускать зверя к телу родича, к тому же, быть может, еще живого, Бранемер осторожно двинулся вперед. Дешняне кричали, пытаясь его остановить, но князь не имел привычки прятаться за чьими-то спинами и всегда первым шел туда, где видел опасность. Волк, ожидая новых выстрелов, больше не показывался, но, судя по дрожанию веток и близкому шороху, продолжал ползти к цели.
Держа меч наготове, Бранемер добрался до ствола, приподнялся – и столкнулся со зверем почти нос к носу. В зубах волка висела, покачиваясь и поблескивая, золотая гривна Трислава – та самая, что Бранемер сам вручил ему после победоносной битвы с радимичами.
Дешняне дружно охнули. Изумленный Бранемер, забыв осторожность, кинулся к волку с вытянутой рукой, пытаясь выхватить из зубов гривну, – но волк ловко отскочил и пустился прочь.
Кмети закричали, но завал на тропе мешал им преследовать похитителя верхом. Бранемер одним махом, опираясь о ствол, перескочил через последнюю часть завала и бегом бросился за волком. А тот уже мелькнул белым пушистым хвостом на опушке, но бежал не спеша, словно никуда не торопился.
– Оборотень, это оборотень! – кричали сзади дешняне. – Княже, стой, куда ты! А вот я его стрелой!
Но сейчас стрелять никто не решался – зверь уже скрылся за кустами, и попали они бы скорее в своего князя. По знаку десятника еще человек двадцать соскочили с коней и пустились в погоню.
А князь Бранемер их не замечал и не слышал криков позади. Его душу переполняли изумление, негодование и стремление во что бы то ни стало вернуть украденную гривну. Преследовать кого бы то ни было через лес верхом почти невозможно, поэтому мысль взять коня ему не приходила в голову, и он мчался, перепрыгивая через бурелом, продираясь через заросли мелких елок, уклоняясь от свесившихся ветвей, скользя на влажной гниющей листве. Сучья цеплялись за одежду, царапали кожу, колючие еловые лапы норовили хлестнуть по лицу, но он ничего не замечал, боясь только одного – потерять мелькающую впереди белую спину. К счастью, в облетевшем лесу белого волка было хорошо видно. Он не ушел далеко, казалось, вот-вот, еще одно усилие – и его можно будет достать если не рукой, то хотя бы мечом.
А Лютомер и впрямь не слишком торопился. Он был безумно благодарен Мысляте и его родовичам, которые, во-первых, уничтожили передовой отряд, во-вторых, задержали княжескую дружину и вдобавок дали ему самому отличную возможность привлечь внимание Бранемера. Что это именно дешнянский князь Бранемер, он догадался, сравнив того, кого все тут признавали главным, с подробным описанием несостоявшегося жениха. Склоняя Лютаву к этому браку, Яровед не жалел красок, расписывая широкие плечи, русые кудри, голубые глаза князя Бранемера, его золотую серьгу с красным самоцветом в левом ухе, его тонкий белый шрам на лице возле носа. Возраст, осанка – все подходило, а к тому же прочие воеводы обращались с ним так уважительно, что ошибиться было просто невозможно.
И теперь его задача состояла только в том, чтобы заманить Бранемера с его людьми как можно глубже в лес. Украв гривну, он побудил дешнян пуститься в погоню, а чтобы они не бросали ее раньше времени, имелись легкие чары – такие, какие можно сплести на бегу, даже не имея возможности говорить вслух. Манить за собой даже легче, чем сбивать со следа. И Лютомер бежал, не очень торопясь, чтобы преследователи не отставали, порой давал им приблизиться, создавая видимость, словно он вот-вот будет схвачен, но ускользал в последний миг от протянутых рук, будто туман или хвост метели.
И наконец он действительно исчез. Князь Бранемер бежал из последних сил, стараясь увидеть-таки ускользнувшую белую спину, но вокруг были только деревья, деревья… И он остановился, вдруг обнаружив, что сердце в изнеможении готово лопнуть, что ноги подгибаются и не могут сделать больше ни шагу.
Кто-то остановился и тяжело задышал за плечом. Бранемер обернулся – это был его десятник Здоровун. Тот ловил воздух ртом, держась за грудь, и не мог сказать ни слова. Они уже поняли, что попали в плен чар – как в той кощуне, где под гусли-самогуды люди пляшут до изнеможения и все не могут остановиться. Так и они все бежали и бежали, а упрямые ноги все несли и несли своих владельцев, как взбесившиеся кони.
Из-за кустов по одному выбирались кмети и падали на холодную землю. Когда невидимые гусли перестали играть и волшба уже не тащила людей через лес, оказалось, что сами они не в силах даже стоять.
– Ну… что… оборотень… – задыхаясь, пробормотал кто-то. – Ох, Перун-батюшка…
Но Перун молчал. Вокруг стеной стоял чужой лес, и в плотно сомкнутых стволах нигде не виднелось ни малейшего просвета.
Когда Лютомер вернулся в Чурославль, в самом городе уже толпилось множество вооруженных людей. Еще больше их грелось у костров на луговине. Проходя мимо, он везде замечал знакомые лица: в этот род их с Лютавой недавно приглашали на свадьбу – женили разом двух парней, а к этим на днях заезжали за данью. Все мужчины были вооружены топорами, копьями и луками со стрелами на крупного зверя, что с тем же успехом могут бить и людей, везде лежали мешки и короба с припасами. Боевой дух не оставлял желать лучшего, дело было за врагом.
А враг запаздывал. Потеряв князя, войско остановилось, не дойдя до Медвежьего Бора. Сначала ждали, что Бранемер, догнав волка или бросив бесполезную погоню, вернется из леса к войску, но он не возвращался. Когда о происшествии узнал воевода Дубровец, в лес отправили несколько отрядов на поиски, но бесполезно. Сами они через какое-то время вернулись, но князя никто не видел. Мокрая листва с клочками подтаявшего снега не сохранила никаких следов.
Как воевать дальше без князя? Повада и Дубровец, как старшие в княжеском роду помимо самого Бранемера, призвали на совет волхва Яроведа, которого князь уговорил сопровождать войско. Тот выглядел ничуть не удивленным.
– Говорил я ему, князюшке-то, что девку он хочет взять непростую, рода непростого, и поход будет непрост, – сказал он сродникам. – Да уж делать нечего, помогу, поищу его сам. А вы, воеводы, на месте не стойте, ступайте вперед. Время дорого – возьмете Чурославль, пока князь Вершина на помощь не пришел, то честь вам и хвала. А время упустим – не с одним Лютомером, а с его отцом, да и, пожалуй, с самим Святомером оковским иметь дело придется.
– А князь-то как же?
– А князя я сам к городу приведу.
– Да когда же? Скоро?
– А это как лес отпустит.
Воеводам, при всей их храбрости и опыте, все же не хотелось воевать без князя, но речи волхва звучали разумно: князь Бранемер собирался брать Чурославль и земли дальше по Рессе, а значит, его волю нужно выполнять, не теряя драгоценного времени. Но уже наступил вечер, и воеводы, не решаясь идти в темноте по чужой земле, велели готовиться к ночлегу все на том же месте. Вперед они выслали своих, дешнянских бойников под предводительством варги Витимера – младшего брата Бранемера. Витимеру, иначе Витиму, исполнилось всего двадцать лет, но он уже успел не раз отличиться в сражениях с радимичами. Он рвался в лес искать старшего брата, но Дубровец решил, что за одну ночь князь с дружиной в лесу не пропадет – не маленькие, чай.
И Витим пустился в путь. Быстрым шагом, довольствуясь светом луны, они шли сначала вдоль течения Неручи, потом – по тропе волока через лес, довольно заметной даже ночью, потому что ею часто пользовались.
Выйдя наконец к Рессе, они сразу увидели на берегу множество огней. Кто-то присвистнул, все разом остановились. Сотни костров были разложены на берегу Рессы, охватывая берег широким полукольцом.
– Да их там дикие тыщи… – в изумлении протянул кто-то. – Когда собрать-то успели?
– Это князь Вершина подошел. Или сам Святомер.
– Делать-то что теперь?
– Если кто испугался, то у девок как раз посиделки, – с презрением бросил Витим. – А кто мужик, тот будет драться хоть с дикими тыщами. Пошли обратно.
Услышав эти новости, воеводы переменились в лице.
– Да откуда же оно взялось-то, дери его леший! – воскликнул Повада. – Наколдовали его, что ли?
– Так ведь говорил Яровед, что тамошний молодой князь – колдун знатный, и сестра его, которую мы воевать идем, тоже… того, – напомнил Чаегость. – Вот и наколдовали.
– А воевать-то это наколдованное может? – загудела дружина.
– Может, это морок один, а толку и вреда никакого?
– Ага, жди! Может, они мертвецов поднимать умеют – ты его рубишь, а ему все равно, он уже дохлый!
– А вот как бы в самом деле не подошел уже князь Святомер! – говорили наиболее разумные и не склонные все непонятное объяснять колдовством. – Ведь время-то самое для полюдья, вот он и пришел.
– Яровед-то сам где?
– В лесу Яровед! – в сердцах ответил Дубровец и выругался. – Ни князя у нас, ни волхва, как хочешь, так и разбирайся со всей этой…
– Жуть с копьем! – хмыкнул Витим. – Что, воевода, забоялся?
– Молчи уж! – огрызнулся Дубровец. – А ты от большой смелости хочешь, чтобы я с тыщей на десять пер? Там ведь не бойники, там мужики, а у них в селах бабы и дети остались!
Пока Повада и Дубровец ограничились тем, что послали Витима на волок, чтобы дали вовремя знать, если угренское войско вдруг само двинется вперед. О наступлении пока речи не шло: имея чуть больше тысячи человек, воевать с многотысячным войском, тем более без князя, его воеводы были не готовы. Ведь по первоначальному замыслу они предполагали лихим набегом захватить Чурославль, забрать невесту и уйти. Очевидно, что из этого теперь ничего не выйдет – угряне предупреждены и собрали войско. Даже и будь здесь князь, Повада и Дубровец еще очень подумали бы, а стоит ли ввязываться в драку с большими силами противника, терять людей, имея не слишком верные надежды на победу. Под свою же собственную ответственность они ничего такого делать не собирались. Дешняне не могли ставить под удар свое войско – ведь если их перебьют здесь, то угряне и радимичи попросту поделят Подесенье, и памяти ни о каких дешнянских князьях не останется! Им оставалось одно – ждать, пока Бранемер выберется из леса. Да и выберется ли? Он сгинул там, будто в том Дремучем Лесу, куда уходят души умерших, и сродники-воеводы с трудом гнали от себя опасение, что, как и с Того Света, ждать Бранемера обратно будет напрасным делом.
Весь день Лютава провела в седле, мчась по берегу вниз по течению Рессы. Как нарочно, в этот день похолодало, и копыта коней звонко стучали по замерзшей грязи. Сбиться с дороги было нельзя – путь указывала сама Ресса, да и Лютава помнила эти места, по которым проезжала не так уж давно. Отпустив Благотиного гонца вперед, Лютава останавливалась в каждой веси, созывала тех из мужчин, кто находился дома, коротко рассказывала о нападении и приказывала, вооружившись, немедленно отправляться в Чурославль.
– Сколько у вас мужчин, я знаю, – грозила она старейшинам, если те мялись и не горели боевым духом. – И помилуй вас чуры, если воевода хоть одного не досчитается.
Старейшины вздыхали, но противиться никто не смел. В своей волчьей накидке она была похожа на Волчью Мать – богиню Марену и сама внушала трепет.
Но как ни погоняла коня Лютава, как ни торопилась, едва соглашаясь перекусить на ходу, за этот день добраться до Коренска не удалось, хотя заночевали уже неподалеку. Лютава ехала бы и ночью, но коням требовался отдых, да и мчаться по мерзлым колдобинам в темноте было слишком опасно.
Проснувшись утром в первом селе коренской волости, Лютава проводила к Чурославлю местное ополчение, состоявшее из одиннадцати мужиков и парней, а затем и сама тронулась в путь. Отдохнувшие кони мчались резво, уже вскоре, проехав вдоль берега небольшой речки Корянки, Лютава увидела Коренск – городок на прибрежном холме.
Проезжая недавно из Ратиславля, они ночевали здесь, и Лютава кое-что знала об этом месте. Говорили, что когда-то здесь обитала голядь, – и в самом деле, вал, окружавший площадку поселения, высился тут с незапамятных времен. Но потом голядь сгинула, поселение долго стояло пустым, так что даже его старое название забылось. Заняли его совсем недавно, еще на памяти нынешних поколений, выходцы их племени вятичей, пришедшие с верховий Оки через Жиздру и Турею. Первоначально опасаясь голяди и кривичей, вятичи под предводительством своего отца и старейшины, по имени Кореня, подправили вал и даже выстроили поверх него частокол. Поначалу род жил здесь, но быстро стал расселяться. Сыновей у Корени имелось аж семеро. Все они взяли в жены местных голядок – тех уже тогда отдавали дешево – и расселились по всей реке, которую соседи стали звать Корянкой. С тех пор кореничи уже по второму разу пахали те же участки, пасли скот, ловили рыбу, били зверя и продавали меха заезжим торговцам. Их нынешний глава, старший сын Корени по имени Божирад, среди соседей звался боярином, а название кореничи распространилось уже и на другие окрестные роды, кто и не вел свой род от старого Корени.
Ворота стояли открытыми, будто здесь ждали гостей. Въезжая во двор, Лютава увидела впереди сани, в которых сидели две девушки, а мужик с возжами в руках шел рядом с лошадью. По облику и одежде все трое были из голяди. Хозяева – в основном женщины – стояли у дверей своих жилищ, встречая приехавших.
Лютава придержала коня. Увидев ее, хозяева на миг отвлеклись, а один из кореничей, низкорослый рыжеволосый мужик, усмехнулся, хлопнув себя по бедрам, и весело крикнул Лютаве:
– От еще одна! Заезжай, красавица, не бойся! Мы сегодня невест принимаем, и для тебя место найдется! Если что, я сам за себя возьму!
Кореничи засмеялись, голядин оглянулся на Лютаву почти с испугом. Баба в рогатой кичке, видно жена, хлопнула рыжего по плечу: не заговаривайся, мол!
– Молчи, дурень! – снисходительно окоротил рыжего и сам Божирад, стоявший впереди сродников. – Это же князя Вершины дочь. Здравствуй, волхва! – Он слегка поклонился Лютаве. – Пожалуй в дом. Замашка, коней возьми! – Он кивнул одному из парней.
Лютава сошла с коня и подошла к хозяевам:
– Здравствуйте, кореничи! Здравствуй, боярин Божирад.
– А это нам невест привезли, – кляняясь в ответ, пояснила ей большуха, рослая крепкая женщина, старшая жена Божирада. – Голядь своих девок дешево отдает, без вена, только возьмите! А у нас парни подросли. В прежние два года мы не женили, у самих урожаи были худые, а в этот год поднялись вроде, а и сколько ж тянуть? Вот, привезли. Идемте. – Она поманила голядок за собой в беседу. – Иди, мергужеле,[12] не бойся, – подбодрила она ту из девушек, которая не решалась сойти с саней, хотя сестра уже тянула ее за рукав.
Лютава сочувствующим взглядом окинула обеих невест. Девушкам было, наверное, лет по пятнадцать-шестнадцать, но выглядели они еще моложе – тоненькие, как былинки, бледненькие, с тоненькими, как веточки, руками. На обеих красовались венки-вайнаги, но больше почти никаких украшений не было – обедневшие, еле-еле способные прокормиться голядские роды даже на свадьбу уже не могли снарядить своих девушек как следует. Лютава вздохнула. Хотелось сказать: «Куда же их таких? Какие из них работницы, каких детей они родят?» – но она сдержалась: неприлично бранить невест, только-только привезенных в род и еще не снявших свадебного покрывала.
– Ничего. – Большуха без слов угадала ее мысль, видимо, и сама думала так же. – Доить, горшки лепить, прясть сумеют. А там, глядишь, откормятся немного. Зато вена платить не надо. Мы тоже не больно-то богаты теперь – у нас ведь шестнадцать весей, а земелька поистощилась. Ясеня, сестрич мой, со своими уж в такую даль теперь забрался, не на каждый праздник приехать могут.
Девушек тем временем увели в беседу, где женщины рассмотрят их и решат, какую за какого из сыновей взять. Большуха ждала, пока Лютава пойдет за ней туда же, но княжна покачала головой:
– Ступай, мать, не жди меня. Я с делом к мужикам вашим приехала. Вели созвать всех, кто дома есть.
– По княжескому, что ли, делу какому? – Большуха не очень удивилась.
– Так и есть. Не ко времени я вам, и вести мои – не к свадьбе, да уж так боги судили, ничего не поделаешь.
Сам Божирад уже подошел к ним, видя, что княжна не идет за прочими женщинами. Коротко рассказав, в чем дело, Лютава велела собирать всех мужчин рода. Женщины запричитали, мужчины загомонили, сам Божирад с неудовольствием поджал губы. Еще бы – кто же обрадуется? Но, поселяясь на этой земле, его отец Кореня поклялся перед Перуновым дубом слушаться приказов угренского князя, а значит, отказать в сборе ратников он не мог.
К вечеру мужчины Корениного рода наконец собрались. Лютава сама вышла на маленькую площадку перед родовым святилищем. Окинув взглядом головы и лица, Лютава быстро подсчитала: полсотни ратников будет. Мало, ой, мало! За спинами мужчин толпились женщины, и на их лицах Лютава явственно видела недовольство. Конечно, она бы тоже не обрадовалась, если бы тихой мирной осенью, когда девушки собираются на посиделки, а парни ждут невест, кто-то вдруг явился бы звать ее братьев на войну! А ведь именно так и было, когда оковский княжич Доброслав призывал угрян идти воевать с хазарами. И как Ратиславичи не хотели воевать против хазар, так кореничи не хотели воевать с дешнянами. Но – придется. Уж она, дочь князей и волхвов, заставит их исполнять клятвы, данные предками перед ликами богов!
– Дешнянский князь Бранемер идет на наши земли с войском, – начала она, и народ затих, чтобы ее услышать. – Прознал он, что в городках по Рессе дань приготовлена для князя Вершины, и задумал ее себе взять. Если не отстоим нашу землю, то не одну дань, а и вас всех дешнянский князь в плен заберет, дома разорит, уведет на чужбину. В Чурославле ополчение собирается, теперь за вами дело. Собирайтесь, кореничи, Перун будет с нами. Нам недолго продержаться надо, вскоре уже князь Вершина угренский со своей дружиной на помощь подойдет. У кого топор хороший – топор бери, рогатины берите, луки, стрелы на крупного зверя – и врага отгоним, и сами с добычей будем. Мне боги сказали: если не убоимся, то победа наша будет!
Лютава умолчала о том, что причиной войны послужило ее нежелание выйти за князя Бранемера, но ее решительный и целеустремленный вид внушал людям уверенность и воодушевление. В волчьей накидке, с сулицей в руке, с бубенчиками и оберегами, Лютава сама была как богиня войны, и ослушаться ее призыва казалось невозможно.
– На все – один день! – объявила Лютава боярину и старейшинам. – Чтобы завтра на рассвете ратники уже были здесь. Пусть ночью идут, как хотят. Кого завтра тут не будет, тот на другой год дань заплатит вдвое больше. Если уцелеет, конечно. А я до завтра здесь побуду, соберу ваше войско и сама назад поведу.
– Что же, и воевать пойдешь? – хмыкнул один из мужиков, видимо местный кузнец, о чем говорила копоть в морщинах темного лица.
– Воевать не пойду, для этого у меня брат есть – варга Лютомер.
– А я уж думал…
– Ты ступай, Сварожий внук,[13] – ласково, но непреклонно напутствовала его Лютава, и кузнец отвел глаза от сердитого взгляда глубоко посаженных серых глаз. – Ты говорил, шестнадцать мужиков у тебя в веси? Проверь, чтобы хоть топор, хоть рогатина у каждого была, ну да с железом у кузнецов должно быть хорошо. И припас на три дня каждому. Ты мужик умный, я вижу, справишься.
Кузнец еще раз хмыкнул, но поклонился и пошел исполнять приказ. Лютава, воплощавшая власть князей и волхвов, была гораздо больше, чем просто женщина.
Когда все дела обговорили, уже стемнело. Ночевать Лютаву устроили в жилье самого Божирада. Произведя на свет пять дочерей, из которых ни одну еще не выдали замуж, он соорудил для них отдельную истобку, куда бревенчатый наземный переход вел из его собственной, где он жил с женой и двумя неженатыми сыновьями. Третья из Божирадовых дочерей перебралась к старшим сестрам на полати, а Лютаве дали место на лежанке, где спали две младшие, совсем еще девочки. Не мудрствуя, Божирад всем семерым детям дал охранительные имена: сыновей его звали Нелюб и Неждан, а дочерей – Немила, Негляда, Незвана, Нежелана и Нерада. Лютава даже не сразу запомнила, где кто.
– А что же, у нас из-за этой войны и свадеб в этом году не будет? Опять? – спросила у нее вторая Божирадова дочь, кажется Негляда. Это была совсем юная девушка, лет двенадцати-тринадцати, но, судя по красным узорам на рубахе, уже созревшая для замужества.
– Ну, ты не перестарок еще, можешь и до другого года подождать! – Лютава улыбнулась.
– Не приставай к волхве! – одернула младшую старшая сестра. – Она устала.
– А мне-то что? – Негляда дернула острым плечиком. – За мной в эту зиму не приедут. И на сани меня не посадят, ты сама и беспокойся!
– На сани? – не поняла Лютава.
– У нас обычай такой, – пояснила ей Немила. – Как у отца дочь подрастет, он в месяц полузимник сажает ее на сани, везет в другое село, где другой род, там едет мимо дворов и кричит: «А вот кому невеста нужна!» А тамошние мужики, кто надумал сына женить, значит, откроет ворота и машет – заезжай, дескать! Так и выдают.[14] А нас у отца пять, да у стрыев еще своих девчонок девять голов всего. Вот отец и грозится: чем кормить вас и приданое всем давать, посажу в сани и повезу по весям, пусть берет вас, кто захочет. Мать с ним бранится.
– Это он говорит так! – обиженно вставила третья девочка, лет десяти. – Мне баба Нажитиха говорила – не повезет он нас по селам, пугает только, чтобы слушались.
– А вдруг повезет! – Негляду, понятно, этот вопрос волновал больше, чем младших, потому что с ней это могло случиться даже в эту самую зиму, если старшие пожелают побыстрее избавиться от лишних ртов. – Вот была бы у меня такая! – Она с завистью посмотрела на сулицу, прислоненную к стене возле Лютавы. – Ты прямо богиня Марена! Я знаю, ты – «волчица». У нас тоже такая есть в роду, только она в лесу живет – стрыйка Несвета. Она и на совет с копьем приходит, ее отцы и деды боятся, а как она заговорит – все молчат, дышать не смеют! Ты за себя постоишь. Если что, в святилище уйти можешь, волхвы тебя не выдадут, а с волхвами и князь не будет воевать, если не совсем дурак. А если дурак – ему самому люди голову оторвут и в святилище на золоченом блюде отнесут. Вот так! А мы…
Лютава вздохнула. Она тоже знала силу волхвов, но все не так просто. Большая власть подразумевает большую ответственность. Чем знатнее человек, чем больше значат все его решения и поступки, тем меньше свободы ему остается.
– Ладно, спать давай! – велела Немила. – Может, нас еще дешняне завюют, всех повяжут, на Хвалынское море свезут и там в рабы продадут. Помнишь, как голядь мимо везли хазары в прошлый год? Князь Радим продавал. Так что еще обрадуешься, если на санях замуж повезут – все-таки лучше, чем за Хвалынское море…
Несмотря на усталось, заснула Лютава не сразу. Ее грызло беспокойство об оставленном Чурославле. А вдруг сегодня, пока она вела все эти переговоры, князь Бранемер уже подошел под стены? Время от времени мысленно окликая брата, она знала, что ничего страшного пока не случилось, но каждый миг ждала, что все изменится к худшему.
Утром она проснулась от непонятной суеты. В истобке горела лучина, а девушки в белых рубахах столпились возле какой-то из женщин – не Божирадовой боярыни, а другой.
– Что там? – спросила Лютава, сев на лежанке.
– Да и не знаю, как сказать… С добрым утром, княжна! – Вспомнив, женщина поклонилась. – За ночь какое-то войско подошло неведомое.
– Войско? – Лютава отбросила одеяло и вскочила, но опомнилась и подобрала ноги с холодного пола. – Ничего себе – утро доброе!
Войско! Она подумала об одном – о дешнянах, о ком же еще! Они уже здесь! Так быстро! Внутри что-то оборвалось, сердце похолодело. Если дешняне уже здесь, значит, Чурославль они прошли! Городок взят, войско разбито… Лютомер…
Схватив свои вязаные чулки, Лютава натянула их на ноги, вскочила и принялась торопливо одеваться. Кое-как умывшись, пригладив волосы, не имея времени и терпения перечесывать и переплетать косу, она натянула полушубок, повязала голову платком и выскочила во двор.