Несколько раз он приметил борти, расположенные на высоких деревьях и помеченные княжеским знаком. Возле дупла висел на крепкой веревке обрубок здоровенной колоды. Это нехитрое приспособление служило защитой от медведей – чем сильнее косолапый оттолкнет досадную помеху, преграждающую дорогу к дуплу, тем сильнее она с размаху вдарит по бурой голове. Лютомер усмехнулся на ходу: а болтают, будто Просим знает какие-то особые «медвежьи слова», позволяющие договориться с лесным хозяином. Лучше, чем колодой по голове, никакое слово не убедит.
Вскоре лес впереди поредел, показалось займище: изба, хлев, клеть-кладовка, баня за общим тыном из толстых бревен, с медвежьим черепом над воротами. Створки были открыты, след Галицы вел прямо туда.
Дойдя до ворот, Лютомер вдруг остановился и замер, присматриваясь. Из ворот наружу вел другой след этой женщины, почти такой же свежести. Получалось, она пришла и сразу ушла, а более новых следов не имелось. Причем ушла она не одна. Рядом с ней отпечатался образ молодого парня – младшего Просимова сына.
Не заходя в ворота, Лютомер пошел по новому следу. Тот обогнул тын и вывел на узкую тропинку к лесу. Дойдя до опушки, он вдруг исчез – кончился, как отрезало. Лютомер даже огляделся, словно ожидал увидеть Галицу и парня сидящими на ближайших соснах. Разумеется, там никого не оказалось.
Но люди не летают, и как эти двое пришли на это место своими ногами, так должны были и уйти, хоть в какую-нибудь сторону. Лютомер принялся ходить широкими кругами, отыскивая потерянный след. Но земля и сосны молчали. Пропавших они не помнили. Ну, допустим, Галица, в свете ее новых способностей, могла обернуться галкой и улететь. Но куда она дела парня? В клюве унесла? В перышко обратила? Такого не сумел бы даже сам Лютомер.
Делать было нечего. Эта опушка ничего не могла ему дать. Вернувшись по тропе к займищу, Лютомер неслышно проник за ворота.
Дети, мальчик лет пяти и девочка чуть постарше, играли во дворе и замерли, вдруг увидев рядом незнакомца. Кроме полуседой головы при молодом лице и мощной фигуре, в его внешности не было ничего особенного. Даже накидку из волчьей шкуры он по жаркому времени оставил в Варге, а узоры на рубахе и поясе такие крохи еще не умели различать. Но дети особенно проницательные создания, они сразу поняли: к ним явился тот самый волк, которым их всегда пугали, если они не слушались. Но почему сейчас, не ночью, среди бела дня, когда они не делали ничего плохого, а просто играли! А матери с отцом нет дома, только дед, а он хромой, еле ходит. И возится в хлеву – их съедят, а он ничего не заметит!
В хлеву действительно что-то стучало. Пройдя мимо застывших от ужаса детей, Лютомер неслышно встал на пороге. Старик возился в углу, отчищая стойло, но тут же выпрямился и обернулся, точно его тронули за плечо.
– А! – только и сказал он, увидев в двери высокую плечистую фигуру. – Волк за мной пришел! Ну, судьба такая. Бери, раз пришел. Детей не тронь только, они-то не виноваты.
– А ты, стало быть, виноват? – спросил Лютомер. – Выйдем-ка, а то воняет больно.
– А тебе что, коровий дух не по вкусу? – Просим ухмыльнулся. – По зимам-то как еще на него твоя серая братия бежит, вона какой тын взгородили, а и то через него прыгают.
Лютомер чувствовал, что старик не шутя видит в нем свою смерть, но относится к этому как к заслуженному наказанию и даже где-то избавлению. У старика было большое горе. И рубаха на нем была со знаками Марены – такие носят, когда в семье недавно кто-то умер. Причем рубаха старая, ношеная и застиранная. Ну, конечно. Ведь покойный муж Галицы Просиму приходился сыном.
– Я не за коровой пришел и даже не за тобой, – сказал Лютомер, когда они остановились во дворе перед хлевом, где уже припекало поднявшееся над лесом солнышко. – Я за твоей снохой-вдовой.
– Твои уж искали вчера, а у меня…
– У тебя ее нет, я знаю. Она приходила сюда вчера поутру и почти сразу ушла. Вон туда, к лесу. – Лютомер показал за тын. – Куда она ушла?
– К лешему! – Старик злобно сплюнул. – Там ее ищи, тебе оно сподручно.
– Подумай, старик, – спокойно предложил Лютомер. – Тебе труд невелик, а людям польза.
Старик скривился. Лютомер чувствовал, что имя Галицы вызывает в душе Просима тяжелую черную ненависть – но и он, Лютомер, тоже. Старик не видел разницы между ними, одинаково способными ходить в Нижний мир, и не понимал, что если Галица ищет проход в Бездну, то Лютомер, напротив, ищет способ ей помешать.
Так бывает нередко. Довольно многие простые люди боятся Велеса, считая его порождением и владыкой Бездны, в то время как он является ее стражем, не позволяющим силам Бездны проникнуть в мир. Боятся Марены, считая ее, богиню смерти, той самой Бездной, в то время как Велес и Марена оберегают нижние ярусы упорядоченного мира. Они принадлежат к Всебожью Родову и тем самым противоположны бездне в той же мере, что и боги Верхнего мира – Перун, Сварог, Макошь, Дажьбог. Так часто бывает – борющегося с каким-либо злом часто смешивают с самим этим злом, потому что привыкли видеть их рядом. Но Лютомер не обижался. Плохо только то, что от таких людей бывает труднее добиться помощи, если вдруг она нужна.
Ничего не добавив, Лютомер посмотрел на детей, бросивших игру и забившихся за поленницу. Однако в избу они не уходили – было страшно, но любопытно. И прежде чем старик сообразил, куда смотрит гость, и раскрыл рот, мальчик, его внук, вдруг вылетел из-за поленницы на четвереньках и разразился задорным щенячьим лаем. Девочка постарше, тоже на четвереньках, выбежала вслед за братом и несколько раз гавкнула – боязливо, но и предостерегающе, дескать, уходи, это наш дом! Лютомер, улыбнувшись, вдруг по-волчьи оскалил зубы и коротко грозно рыкнул – обоих «щенков» как ветром сдуло, только из лопухов за углом бани доносились возня и испуганное поскуливанье.
– Видел? – Лютомер перевел взгляд на Просима. Тот замер с открытым ртом, опираясь на измазанные в навозе деревянные вилы. – Не упрямься, дедушка, а то ведь внуки всю жизнь в собачьей шкурке проходят. Куда девка девалась?
– Говорю же – к лешему! – Просим отмер. Руки у него тряслись, лицо дрожало, в глазах горели злоба и тоска, но он знал, что с оборотнем ему не тягаться. – Знать ее не хочу, проклятую! Сам я виноват, дурень старый! Зачем в род ее взял! Упрямка привел – вот, говорит, отец, это жена моя! И ведь знал, что приворожила, да крепко – если отсушивать, то помрет парень! Выгнать бы их взашей, пусть бы жили, как знали, да нет, пожалел, сын все-таки, старший, опора и подмога! А ведь выгнал бы – хоть бы младшего уберег! Ведь знал! А теперь через нее и без детей, и без внуков останусь!
– Ты, старик, присядь, – предложил Лютомер и указал на чурбан для колки дров. – А то сердце лопнет от натуги. С мертвыми разговаривать – возни много, а у меня времени нет. Толком можешь рассказать?
– Толку тебе! Змея подколодная! Идем, покажу тебе толк! – Старик вдруг заторопился и заковылял к воротам, опираясь на вилы. Без опоры он уже не мог ходить, потому что нога, сломанная несколько лет назад при падении с дерева, срослась неправильно. – Идем! Покажу!
Лютомер пошел за ним. Старик, как он и думал, свернул за тын, прошел по тропинке к лесу, но не остановился там, где исчез след, а заковылял дальше. На ходу он что-то бормотал, но Лютомер не разбирал ни слова. В душе старика бушевали ненависть, горькое горе и отчаяние.
Тропинка скоро кончилась, потянулась низкая, заболоченная местность. Под ногами кое-где хлюпала вода, потом земля снова поднималась, моховые кочки сменялись травой и папоротниками. Старик все ковылял, хотя уже очень устал.
А потом Лютомер почуял запах гари.
– Вот! – Старик остановился возле невысокого холмика, совсем свежего, обложенного дерном. Серая лесная земля в тех местах, где этот дерн взяли, еще была хорошо видна. На вершине холмика стояли, привалившись друг к другу боками, два горшка, с кашей и сытой. – Вот тут мой Заревка! Вот тут мой голубчик!
И старик заплакал, упав на колени на свежий холмик и склоняясь головой к дерну.
Лютомер поднес руку к холмику открытой ладонью вперед, хотя уже все понял и так. Под холмиком лежало свежее кострище с костями молодого парня, умершего какой-то очень нехорошей смертью. И если бы не огонь и не умение самого Просима, парень на третью ночь после смерти пошел бы на старое место – к живым – и передушил бы всех до единого. Включая годовалого нетя, который сейчас поскуливает в зыбке, поскольку тоже думает, что он щенок.
На поляне был разлит дух свежей смерти. Марена заглядывала сюда не далее чем сутки назад. Однако дух еще три дня после смерти остается возле тела, потому раньше и не хоронят. А духа здесь, рядом с поспешно устроенной могилой, не было! Лютомер даже поднял голову и оглядел еловые лапы над собой, точно надеялся увидеть пропажу где-то там, хотя знал, что дух вообще нельзя увидеть глазами.
Старик все плакал, неловко вскрикивая и кашляя. Мало того, что младший сын пропал, так и он, отец, еще должен был запирать его в могиле чарами, как упыря и врага. И похоже, Просим понимал, в чем тут дело. Понимал, потому и устроил погребение так поспешно и теперь так сокрушается.
– Ты пробовал с ним говорить? – спросил Лютомер.
– Не отвечает, горемычный мой, – пробормотал старик, рукавом утирая лицо. – Не позволено ему…
Не позволено… Знать, кто-то не позволил. И этот загадочный «кто-то» находился неподалеку. Лютомер всем своим существом ощущал где-то рядом присутствие невидимого зла. Поначалу, отвлекшись на странную могилу, он его не заметил, но теперь это присутствие ощущалось все сильнее.
Лютомер оглядывал ближайший лес внутренним взором. Широкий черный след, не видный простому глазу, вел от этой могилы куда-то за ели… Вернее, из-за елей сюда. И там, чуть подальше, таилось какое-то совсем нехорошее место.
Лютомер сделал шаг. Даже он, оборотень, чувствовал себя неуютно и тревожно. Но идти было надо.
– Ступай, ступай! – крикнул старик ему вслед. – Нет, погоди! Я тебе покажу!
Тяжело припадая на ногу и опираясь на вилы, Просим обогнал Лютомера и скрылся за елями. Лютомер нагнал его возле ямы. Когда-то буря вывернула высокую ель из земли, образовалось углубление, в котором постепенно скопилась вода. Сейчас в яму свешивались корни, мох, но было заметно, что совсем недавно ее тревожили.
– Гляди-ка! – Тяжело дышащий старик указал ему черенком вил вниз. – Под воду гляди. Видишь?
И Лютомер увидел. На первый взгляд казалось, что на дне ямы под прозрачной рыжеватой водой лежит несколько круглых белых камней. Но он сразу понял, что это не камни. Это черепа. Три, четыре… Шесть… Да, шесть. Виднелось два костяка, остальные были перемешаны и разрознены. А потревожил эту яму Просим, когда вчера доставал оттуда тело своего младшего сына…
Уже догадываясь, что все это значит, Лютомер протянул ладонь в сторону черепов. Не сразу, неохотно, выпитые до дна кости все же откликнулись, перед глазами стали появляться смутные образы. Красовик из Переломичей, молодой мужик, недавно женившийся… Пошел на охоту и не вернулся. Шумила, старший сын излучинского старосты… Грач, рыбак… А, старый знакомый – Громник, холоп-кожемяка из Ратиславля. Его исчезновение Лютомер хорошо помнил – три года назад об этом много говорили, его искали и семья, и князь, и все недоумевали, куда кожемяка-то мог подеваться? Рыбак, ладно, мог из челна головой о камень навернуться, охотника в лесу медведь мог заломать или болото затянуть…
Вот оно, общее для всех болото. И никому – ни родне пропавших, ни князю, ни волхвам – не пришло в голову связать исчезновения людей с девчонкой из княжеской челяди, вчерашним ребенком. Который каким-то образом изловчился найти щель в Бездну и скармивать ей людей, чтобы взамен тянуть оттуда силу.
– Который… который тут Упрямка, не знаешь? – тихонько спросил старик. – Не разберу я… не отзывается…
– Вон тот, – Лютомер кивнул на один из черепов. – Достать?
– Достать бы… Погрести по-человечески… Жертвы принести… Да поможет ли? – Старик вздохнул и тяжело опустился прямо на мох. – Что толку кости ублажать, когда душа вся сожрана! Она ведь и к Подмоге подкатывалась. – Подмогой звали его среднего сына. – Сразу как овдовела, да уходить не хотела, все говорила, около тебя, батюшка родненький, хочу век вековать! Тьфу, возьми ее леший! Да слава чурам, парень уже женился тогда. А жена как увидела, куда эта дрянь свои глаза бесстыжие наставила, так волосья ей подрала, рожу расцарапала, а потом взяла в сенях косу да и погнала прочь со двора. Тогда та и ушла в Ратиславль обратно, растрепой. Вот ведь – девка глупая, а лучше меня поняла, что нечего эту лешачиху в доме приваживать!
Девка глупая и то догадалась… Лютомеру хотелось зажмуриться от мучительного стыда. Все оказалось еще хуже, чем он думал. Он считал, что вчерашнее покушение должно было сделать его первой жертвой колдуньи. А оказывается, этих жертв уже семь! Одного за другим, по человеку в год, она уводила мужчин в лес – сперва девчонка, потом замужняя женщина, потом молодая вдова. Все творилось под носом у волхвов и у него, Лютомера, но никто ничего не замечал! И это место! Он-то думал, что в Ратиславле и в окрестном лесу для него нет тайн. А оказалось, что вот здесь, в каких-то пяти верстах, много лет стоит открытым лаз из Нижнего мира, проделанный каким-то тамошним духом для своих целей. А он все эти годы бегал волком по округе, мог унюхать след любого зайчонка – а этого лаза не замечал.
– Но кто же ее научил? – Лютомер посмотрел на старика, скорчившегося на мху, как трухлявый гриб. – Я думал, ты, дед. А выходит, другой кто-то. Кто?
– Кто? – Просим уколол его взглядом. – А ты не понял, Велесов сын? От кого ее мать-то родила, ты знаешь?
– От кого?
– Вестимо, не княжеское это дело, за девками глядеть, кто с кем по кустам гуляет! – с издевкой продолжал старик. – А она, Северянка-то, на Купалу с лешим-батюшкой похороводилась. Вот и нагуляла.
Так бывает – в Купальскую ночь или во время новогодних колядок, при угощении умерших, когда грань между Этим Светом и Тем истончается и становится преодолимой, духи завладевают телами наплясавшихся до одури людей. Видно, и тогда какой-то парень впустил в себя лешего да и повстречал Северянку. Парень-то утром и не вспомнил ничего, а последствия сказались вот когда – через двадцать лет!
– Это ему жертвы? – Лютомер кивнул на черепа, но сам знал, что нет. Не водится в здешних лесах такого лешего, чтобы каждый год требовал человеческую голову. Такого лешего он сам бы загрыз… опыт имеется.
– Не ему. Он, батюшка, так много не просит. Ну, меду горшочек, хлеба каравай, молочка там… – Бортник, вынужденный жить в мире с Лесом, хорошо знал, как с ним обходиться. – А пуще всего слово доброе, он и доволен. А тут иное дело.
– Какое? Начал, так говори, дед. – Лютомер пристально взглянул на бортника, стараясь подавить досаду. – Ты с этой тварью лучше всех, выходит, знаком. Поучи уж нас уму-разуму, хоть и с опозданием. Может, хоть кого-нибудь уберечь успеем. Или думаешь, что она больше за Подмогой твоим никогда уже не придет, косы убоявшись?
– Да чтобы я ее на порог… Да я сам косу возьму!
– А как ты эту яму нашел? Недалеко ведь от займища. Неужели раньше здесь не ходил, за столько лет ни разу?
– Да ходил. Вон там у нас еще три борти, – старик кивнул куда-то на лес, – и я мимо ходил, и Упрямка… А там, за логом, излучинцев пашня была, три года пахали, теперь второй год как бросили, не заросло еще. Все ходили, – он опять сглотнул и замолчал, заново осознав, что из трех сыновей-помощников ему остался только один. – Да зачаровано было. А теперь, как меньшой пропал, меня прямо как ножом по сердцу. Чую – беда. Пошел, поклонился, попросил… Мне и показали… А так бы еще семь лет мимо ходил…
– Семь лет… – повторил Лютомер.
У него мелькнули сразу две догадки, разные, но дополняющие друг друга. Сейчас Хвалису девятнадцать лет, Галице, стало быть, тоже. Семь лет назад им было по двенадцать, и они принимали посвящения. Лютава говорила вчера: уж не обзавелась ли Галица духом-помощником – да только кто ей, дуре старой, помогать возьмется? Духов-помощников получают при посвящении. Но не все и не всегда, а только те, кто сумеет убедить духа служить себе, кто достоин этого своим происхождением, кому помогут старшие и мудрые… У Галицы не было ничего – ни мудрости, ни рода, ни наставников. Только мать-холопка и отец-леший. И этот-то отец мог научить ее, как привлечь духа Нижнего мира. Посредника между миром и Бездной. Эти не разбирают, что за человек. Они будут служить любому, кто их накормит. Но если Лютава в благодарность своим духам-покровителям разбрасывает по траве кусочки хлеба и брызгает молоком или медом, то духи Нижнего мира желают человеческой крови.
А спускаться вниз гораздо легче, чем подниматься вверх. Добывать оттуда силу проще, и плоды такой ворожбы зреют быстрее.
– Ты знаешь, дед, такие чары, чтобы семь лет духа кровью кормить? – спросил Лютомер.
– Дошло наконец! – угрюмо буркнул Просим. – Как пешком до Ирия! Есть такие чары. Семь лет духа кровью кормят, а он растет. И через семь лет помогать начинает. Вот она себе и вырастила.
Да уж, вырастила. Лютомер молчал, одолеваемый стыдом за свою слепоту и глупость.
– Ладно, слезами горю не поможешь. – Он встал и оправил пояс. При этом ему снова вспомнился хазарский «подарок», из-за которого и он мог оказаться там же, где сейчас был Просимов сын. – Вот что, дед. Если она вдруг появится, если ты хоть след ее в лесу учуешь, или расскажет кто, или птица чирикнет – сразу мне дай знать. Пришли кого-нибудь, пусть только скажут, что у Просима-де новости есть – я пойму. Она не только мой враг. Упыри всегда на старое место идут – она еще за твоими домочадцами придет.
– Пусть-ка придет, – пробормотал старик. – Уж я встречу…
Лютомер попрощался и пошел прочь. Через эту яму Галица проникала к своей щели в Бездну, но идти тем же путем Лютомеру было еще рано. Чтобы не оказаться утянутым в черную тьму, к такому походу надо как следует подготовиться.
Проходя мимо тына, он снял свое маленькое заклятье с Просимовых внуков, воображавших себя щенками, а взамен наложил на ворота другое, охранительное. А то ведь родители на покосе, а дед еще долго будет сидеть возле следа, уводящего в недоступные человеку пространства, где отныне крылся его кровный враг. И Лютомер был не склонен недооценивать возможности немощного старика.
Лютава тем временем побывала у бабки Темяны. Та выслушала ее молча, пытливо посматривая на внучку.
– Знала я, что кто-то в нашей волости Бездну кормит, – наконец сказала она. – Уж лет пять замечала.
– И что же? – воскликнула Лютава. – Что же не сказала?
– Пять лет назад от тебя еще толку не было. – Бабка слегка усмехнулась. – Да и от брата твоего. А потом… Я два последних года было думала, не вы ли?
Лютава даже не сразу поняла ее, а потом, поняв, покраснела от изумления и даже негодования.
– Мы? – только и выдавила она.
– Вы ведь… в Лесу Праведном живете. – Бабка с намеком посмотрела на нее. – У вас все не как у людей. Я и думала: может, хотите силой запастись, чтобы… свой Лес Праведный обезопасить?
– Да что ты, бабка! – Лютава чуть не заплакала от обиды. – Да разве мы можем? Да разве бы нам в голову пришло?
– Ладно! – Своей загрубелой морщинистой рукой бабка потрепала ее по голове. – Знаю, что не вы. А на кого мне поначалу было думать? Числомера тут у меня, на глазах. – Она кивнула на «зрелую Марену», которая сидела с шитьем тут же в землянке. Та только пожала плечами: дескать, а мне-то зачем? – Велерог тоже не станет, а больше никому и не суметь. А вы двое – вы сила, – задумчиво проговорила старуха. – В вас Велес и Марена живут, пока вы вместе. Разойдетесь – потеряете их. Ну, не совсем, но часть силы уйдет. А силу терять жалко. Не каждый это стерпит.
Лютава сидела, не поднимая глаз. Бабка, наверное, единственная в волости знала, насколько полна их связь друг с другом и каким образом детям волхвы Семилады удается собирать в себе так много силы Велеса и Марены. Люди думали, что всему основа – происхождение Лютомера, который был зачат в священную ночь встречи Лады и Велеса и потому считался сыном Подземного Владыки. Это, конечно, само по себе значило немало, но бабка Темяна, как старшая волхва волости, знала, что половину силы Лютомеру обеспечивает его близость с сестрой Мареной. Будучи парой, они полнее других волхвов уподоблялись своим божественным покровителям, а ведь именно подобное обладает властью влиять на подобное. И пусть этим самым они нарушали строгий запрет, действующий для обычных людей, бабка понимала, что они не так уж виноваты и что их вина идет на пользу всему племени, поскольку привлекает милость Нижних владык. Но Темяна понимала и то, что эта близость с богами отдаляет ее старших внуков от человеческого рода. А значит, делает опасными.
– Я последний год другого виноватого ищу, – добавила бабка. – Да не найду никак. И Велерог ищет. Да молчат наши духи. Не знают они, кто Бездне служит. Знать, его помощник посильнее будет, раз умеет от нас следы прятать.
– Мы найдем, – упрямо пообещала Лютава. – Она хотела убить Люта.
И это самое означало, что найти Галицу и ее загадочного помощника, а потом сделать так, чтобы они больше никогда своих попыток не повторяли, отныне становится главной целью ее жизни.
– Вы найдете! – Бабка снова потрепала ее по голове. – Волки вы мои…
А в Ратиславле жизнь шла обычным порядком. Галицу никто не искал: княгиня думала, что та у Просима, а остальным не было дела, где она. В святилище уже стоял первый, зажиночный сноп, с нетерпением дожидаясь своей пары, на полях везде виднелись согнутые спины, простые повои женщин, беленькие платочки девушек, повязанные от солнца.
На третий день хоронили тех двоих, что погибли в битве с хазарами. Над лесом тянуло дымом со стороны спрятанного в глуши Марениного святилища, на поле у Солнце-Камня сродники устроили могилку, куда положили прах погребального костра. Хазарам надлежало благодарить своих богов, что в этот день они сидели в крепком овине за надежными запорами и не напоминали своим видом Ратиславичам, кто отправил на тот свет Порошу и Пичугу. Арсаман все это понимал и за весь день, пока Ратиславичи пили на погребальном пиру, вообще не высовывался из Замилиной истобки, но тем сильнее хотел поскорее вернуть свободу своим людям, которые сейчас оставались совершенно беспомощны.
Поэтому на следующий день он прямо на рассвете отправил на Волчий остров самого молодого из своих товарищей, купца по имени Карсак. Хмурый Дедила не сразу согласился позвать варгу, но наконец постучался в дверь маленькой землянки на отшибе, предназначенной для волхвы. Там жила Лютава, однако на стук через некоторое время открыл Лютомер – полуодетый, с растрепанными длинными волосами, хмурый и невыспавшийся.
– Просит вас Арсаман и прочие хазары пожаловать в Ратиславль, о выкупе сговориться, – сказал Ячмень. – А то уж больно у купца за сестрича сердце изболелось, говорит, – сидит ведь, бедный, взаперти, света белого не видит. Волхва-то дома теперь?
– Скажи, пусть ждут, спит она, будить не буду, – недовольно бросил Лютомер.
– Ну, вот! – вздохнул Ячмень и выразительно развел руками, обращаясь к Карсаку. – Да вот еще: не знаешь ли, варга, куда Плакушка наш подевался? Князь говорит, к вам его посылал, с поясом, да что-то нет его и нет. Где же загулял-то?
– Загулял он туда, откуда не вернется, – ответил Лютомер. – Помер ваш Плакун.
– Ты что? – изумился Ячмень. – Здоровый же парень был, что ему сделалось-то?
– Боги так судили. – Лютомер не собирался рассказывать подробности. – Вышел срок. Если кто с жертвами придет, пусть Хортогостю поклонятся, он могилку покажет.
Но Карсак, имевший строгий наказ без варги не возвращаться, уселся на землю на краю поляны и приготовился ждать. Лютава появилась только ближе к полудню, причем в мелких складках кожи вокруг глаз еще задержались черные следы угля. Вчера во время погребального обряда она от имени Девы Марены справляла свадьбу – семнадцатилетний Пороша, сын Глядовца, умер неженатым, а стало быть, его смерть есть свадьба с Мареной. Именно ей, Деве Марене, надлежало принять его дух и проводить правильной дорогой – чтобы он, очистившись силой Сварога, смог вернуться и возродиться в каком-то из новорожденных сыновей рода. В этом состоит одна из основных обязанностей родовых волхвов – сопровождать на тропах Навного мира духи умерших членов рода и встречать духи новорожденных, чтобы род не уменьшался, чтобы не прерывалась священная цепь поколений. Когда родится тот младенец, теперь же или через сто лет, – кто знает? В Навном мире нет времени, главное – выбрать верную дорогу.
Но такие вещи волхвам всегда тяжело даются, поэтому сегодня Лютава еще чувствовала себя разбитой. Всю ночь Лютомер белым волком провожал ее блуждающий дух по тропам Навного мира, не подпуская к черной Бездне, которая в таких случаях особенно жадно тянет к себе, поэтому сам устал и не выспался.
Поднявшись, они сразу ушли на реку – хоть время купания миновало, но только текучая вода смывает с души и тела следы Навного мира. Вернулась Лютава с мокрыми волосами, но ожившая и похожая на живую девушку, а не на Деву Марену. Все это время посланцы терпеливо ждали. Наконец, поев каши, расчесав подсохшие волосы и заплетя косу, Лютава оделась и была готова идти.