– Ты посмотри, красота какая, варга Лютомер! – умоляюще и торопливо заговорил Плакун, пытаясь как-нибудь поправить дело. – Да такой пояс богатый, может, и во всей Хазарии один был! Красота какая, чисто серебро да золото, вон какие травы да цветы узорчатые! А пряжка одна какая – двух коней не пожалеешь за такую пряжку!
Он развернул пояс, вытянул, чтобы показать его богатство во всей красе, повернул пряжку, чтобы ее было лучше видно, и вдруг слабо вскрикнул и отдернул руку. Пояс упал на лесную дорогу, пряжка глухо звякнула.
А Лютомер и Лютава вздрогнули, словно прямо над ухом внезапно грянул гром. Лютава едва удержалась от крика, и даже в глазах Лютомера мелькнул ужас. Перед ними будто полыхнула вспышка черного пламени – совсем рядом высвободились силы колдовства.
Это была сила Бездны – той черной и жуткой беспредельности, из которой когда-то вышел упорядоченный мир и которая вечно стремится снова поглотить его. Как «нижние» волхвы, то есть посвященные богам-повелителям Нижнего мира и способные проникать в него, Лютомер и Лютава знали «запах» Бездны. Этому нарочно обучают «нижних» волхвов их предки-наставники, чтобы они чутко улавливали его и быстро находили те места, где бездна пытается прорваться в мир. И сейчас этот запах мгновенной вспышкой коснулся их душ, окатил жгучим ужасом, пронзил насквозь чуткое существо волхва – Волка Пограничья, стража, живущего на грани миров и не позволяющего им смешиваться.
Лютомеру и Лютаве казалось, что прошло очень много времени – что они целую вечность стоят на грани, видя прямо перед собой черную пропасть Бездны. А в Явном мире прошло только мгновение.
– Ой, прости косорукого! Укололся. – Плакун торопливо поднял пряжку и обтер ее о подол собственной рубахи, но теперь взял ее бережно, чтобы не уколоться еще раз. – Заклепка, что ли, острая попалась, ты осторож…
Голос его при последних словах вдруг почему-то резко ослаб. Парень не успел договорить, как колени его подогнулись, взгляд застыл, на лице замерло недоуменное и отчасти болезненное выражение… и он рухнул на тропу лицом вниз, снова выронив пряжку. Упавший на землю ремень вдруг показался всем похожим на змею, укусившую жертву насмерть.
Бойники молча глядели на тело. Никто ничего не сказал, только некоторые переглянулись, а Невесель негромко протяжно присвистнул.
Лютава шагнула к нему.
– Осторожнее! Не трогай! – раздалось сразу несколько голосов. Хортомил и Бережан бросились к ней, точно хотели удержать.
Но Лютава даже не оглянулась: сама не маленькая. Присев возле Плакуна, она сразу поняла – он действительно мертв.
Плакун-трава – оберег от нечисти и злых чар. Мать как знала, когда имя сыну нарекала, какая беда его в жизни стережет, – да не уберегла, чары оказались сильнее. Паробка сожрала сила самой Бездны, а против нее оберегов нет.
Лютомер тоже подошел ближе, встал на колени и осторожно обнюхал хазарский пояс. Потом взял за ремень, потянул и снова понюхал пряжку.
– Здесь? – спросила Лютава.
Лютомер кивнул.
– В реку бы его бросить, и все дела! – сказал Дедила. – Не трогайте его, чурами заклинаю!
– Идите кто-нибудь назад в Варгу, позовите отроков, пусть придут с волокушей да заберут его. – Лютомер кивнул в сторону тела Плакуна. – Не валяться же в лесу человеку.
– Может, в Ратиславль сразу? – предложил Теребила.
– Не хочу пока там объясняться.
– С кем? – тихо и выразительно спросил Дедила.
Это был самый важный вопрос, и бойники, неглупые парни, уже уловили суть дела. В поясе таилась какая-то опасность, скорее всего, яд, к тому же усиленный чарами. Потому-то ни Лютава, ни Лютомер не спешили прикасаться к подарку, когда несчастный посланец им его протягивал.
Заподозрить в злодеянии самого паробка, конечно, никому в голову не пришло бы, даже и не погибни он сам. Но кто это сделал? Пояс прислал князь – но князь Вершина никак не мог желать смерти своему старшему сыну и наследнику, вожаку Варги и своей первой опоре!
Тем временем совсем рассвело. Луч солнца упал на тропу, позолоченные бляшки на ремне заманчиво заблестели, словно упрекая, что такую красоту бросили на сырую от росы лесную землю и никому-то нет до нее дела.
Лютава подобрала с земли палку и перевернула пояс, точно это и впрямь была змея, которую вроде бы убили, но вдруг еще укусит? Встав на колени, она наклонилась и вгляделась. Под самую пряжку оказалась засунута короткая железная игла, скорее всего, обломок, когда-то не выдержавший сражения с плотным свежевытканным и еще не стиранным льном. Лютаве и самой не раз приходилось во время вышивания обламывать ушки иголок примерно вот так. Но уж явно не с целью лишить кого-то жизни. Иголка была вставлена таким образом, что при попытке засунуть пальцы за пояс, как часто делают мужчины, она непременно впилась бы в них.
Резкий запах Бездны уже рассеялся, но облачко злой ворожбы еще висело над поясом. Да без нее и не могло обойтись, потому что ядов, способных убить мгновенно, от одного прикосновения, не существует. Чтобы умереть от сока борщевика или наперстянки, их надо как следует глотнуть, – если имеешь дело с борщевиком, то еще и нос зажать, чтобы не мешал отвратный запах, – а потом подождать. Хорошо так подождать, основательно. Со всей родней успеешь проститься. Но чтобы мгновенно…
– Ну, что там? – не вытерпел Славята.
Все бойники к тому времени столпились вокруг жертвы хазарского пояса.
– Беги давай к Хортоге, пусть волокушу пришлет, – велел ему Дедила, вспомнив поручение.
С явным сожалением, но не споря, отрок бегом пустился обратно к Варге.
– Ядовитое зелье там, еще и зачарованное, – сказал наконец Лютомер. – Причем многократное. Если еще чьей крови попробует – опять убьет.
– Кто это? – шепнула Лютава.
У нее похолодело внутри, и во всем теле поселилась мерзкая, противная дрожь – следы прикосновения к силе Бездны. Больше всего она хотела знать – кто это сделал? Кто из их ближайшего окружения оказался способен сотворить этакую пакость, у кого хватило сил и умений на чары, убивающие одним прикосновением к крови жертвы – пусть и усиленные ядом?
Росомана и другие «верхние» волхвы тут ни при чем – вниз, к Бездне, им хода нет. Из «нижних» волхвов поблизости имеются еще бабка Темяна, Числомера и Велерог. Но зачем это могло бы им понадобиться?
Враг у них был один – Замила. Но пояс-то прислала Любовидовна! А она – обычная женщина, не волхва и не жрица. Как всякая женщина и мать, она немного разбиралась в лечебных травах, знала, чем останавливать кровь или усмирять кашель, знала, разумеется, что борщевик или наперстянка ядовиты. Опять же, как всякая женщина, она умела произнести простейшие заговоры, чтобы остановить кровь или сбить жар. Но она не умела накладывать таких сильных и сложных чар! Чар, убивающих мгновенно! Значит, кто-то ей помог? Но кто?
– Ничего не понимаю, – сказала Лютава. – Пояс прислала Любовидовна. Неужели они с Бороней так на тебя за вчерашнее обиделись, что через пояс решили извести? Но даже если бы и захотели – как им такое суметь? Такие чары даже я наложить не сумею. Бабка Темяна разве что, ну, Числомера, если очень постарается – да и все. Но этим зачем?
– Да ну, ты что – Числомера! – даже несколько обиженно возразил Дедила, который нередко навещал «зрелую Марену». – Она девка не злая, да и зачем ей?
– Сейчас узнаем, кто тут отличился, – негромко пообещал Лютомер. – И кто, и как, и зачем.
Посмотрев по очереди на пояс и на полотенце, валявшееся тут же на краю тропинки, он решил начать с полотенца. Вещь известная, родная, с ней говорить легче. Вытянув руку над полотенцем ладонью вниз, Лютомер прислушался. Он словно бы ничего больше не делал, но перед его внутренним взором вставали в обратном порядке все те, кто держал эту вещь в руках. Плакун, да примут его с радостью предки… Новожилка, челядинка Замилы… Замилы? Это уже кое-что… А может, и нет. Князь Вершина просто убрал спорную вещь в ларь у Замилы, куда пошел из братчины. А вот и сама Замила! Хвалиска-то зачем брала полотенце с поясом?
– Плакун, Новожилка, Замила, – объявил Лютомер плоды своих изысканий и посмотрел на Лютаву.
– Замила? – в изумлении повторила Лютава. – Но она-то… Ей-то откуда это суметь?
Что хвалиска питает к ним самые недобрые чувства, было понятно и ничуть не удивительно. Но та не умела даже заговорить разбитую коленку, чтобы не болела, и все детские ссадины Хвалиса заговаривала Северянка, его кормилица и нянька.
– Погоди, – Лютомер передвинулся к хазарскому поясу. – Давай здесь посмотрим.
К полотенцу прикасались те, кто держал пояс уже завернутым в это самое полотенце. Но чтобы вставить под пряжку заклятую иголку, нужно прикасаться к самому поясу.
Лютомер снова вытянул руку над поясом. И сразу перед его взором встала Галица – молочная сестра Хвалислава, дочь той самой Северянки. Будучи ровесницей Хвалислава, она успела выйти замуж за бортника, но быстро овдовела, еще какое-то время прожила в лесу, ведя хозяйство свекра, потом все-таки вернулась к матери – говорила, что не ужилась с другой невесткой, – и теперь терлась среди челяди княжьего двора. На глаза она особенно не лезла, выполняла всякие женские работы, всем низко кланялась, всегда старалась угодить, не избегала мужского общества и даже пользовалась известным успехом, благодаря своей гибкой фигуре и всегда широкой улыбке, которую лишь немного портил выступающий, как клык, особенно белый верхний зуб. Все знали, что она понимает в травах и ведает заговоры, и к ней, бывало, ходили за помощью в случае разных мелких хворей. Поговаривали, что промышляет она присушкой-отсушкой, за что неоднократно бывала бита мужиками и бабами, хотя всегда отпиралась, клялась, что ничего такого не делает, и требовала возмещения за напрасные побои. Князь Вершина, однако, такие дела в ее пользу не решал, подозревая, что дыма без огня не бывает. Замила, напротив, покровительствовала дочери Хвалиславовой кормилицы и всегда брала ее под защиту.
Но что эта желтоглазая шепталка способна на такое сильное колдовство – не знали ни Лютава, ни Лютомер, ни другие ратиславльские волхвы.
– Она никогда не делала ничего такого, – еле выговорила потрясенная Лютава, когда брат назвал ей хорошо знакомое имя. – Никогда! Я бы знала!
– Да, не делала, – согласился Лютомер. – Но это ведь не значит, что она не может. Если бы я, скажем, никогда на людях не брал в руку меч, никто и не знал бы, что я умею им пользоваться. А я упражнялся бы себе в лесу и скоро стал бы сильнее всех. И все узнали бы об этом, когда их головы полетели бы с плеч. То есть когда уже стало бы поздно. А она разве мало ходит по лесам?
– Ходит. – Лютава кивнула. – То травы собирать, то свекра проведать… Кто же ее научил-то? Неужели сам Просим?
Просимом звали старого свекра Галицы. По дряхлости лет тяжелое ремесло бортника стало ему не по силам, лазить по высоким деревьям он уже не мог, оставив работу сыновьям, а сам только выискивал места для новых бортей, давал советы и привозил князю собранный мед – бортные угодья принадлежали Вершине. Мелкий, сухой, въедливый старикашка сдавал так много меда, что за ним угнаться никто не мог, и говорили, что он знает какие-то особые «пчелиные слова». А теперь выходило, что не только бортями он занимается и не только «пчелиные слова» знает…
А то, что Галица может больше, чем говорит, Лютава заподозрила уже некоторое время назад. Кто пытался весной приворожить Далянку к Хвалису? Галица. Лютава бы этого так не оставила, если бы не приехал оковский княжич Доброслава, который сначала отвлек ее от прочих забот, а потом и вовсе похитил их с сестрой Молинкой и увез в землю вятичей – там, ей, конечно, стало не до Галицы. И в тот день, уже после их возвращения, когда Хвалис пытался подглядывать за обрядом вызывания дождя и она, Лютава, гналась за ним по лесу, как волчица за олененком, – на кого она наткнулась? На Галицу. Замилина челядинка кланялась лбом в землю и уверяла, что это она была в кустах на берегу – простите дуру! И Лютава действительно никого рядом с ней не обнаружила, в то время как Хвалис находился где-то поблизости! И даже волки не сумели взять его след – тот, кто спрятал от нее Хвалиса, замел и следы. Но когда Хвалис исчез из Ратиславля, разбирать вину Галицы стало не нужно, да и не хотелось лишний раз связываться с ее хозяйкой – Замила целыми днями причитала по сыну, и князь Вершина, тоже его любивший, ходил хмурый и неразговорчивый. И Лютава махнула рукой, подумав, что без Хвалиса и Галица им не опасна. Выходит, зря она так подумала?
– Значит, время пришло меч из ножен вынуть, ты это имеешь в виду? – тихо спросила Лютава. – Для них?
– Похоже на то. Но ты подумай, а кому это нужно? Допустим, я бы сейчас умер. Хвалиса-то нет.
– Но Бороне князем не бывать. Так что оно выгодно одной Володаре.
Брат и сестра смотрели друг на друга. Хвалис родился от чужеземной пленницы и находился в бегах, а Бороня не был родным сыном Вершины, и, поскольку его родной отец умер, не будучи князем, сын навек утратил право когда-нибудь занять престол. В ряду наследников за Лютомером следующим шел старший из сыновей Володары – Ратко, которому сейчас исполнилось всего пять лет. И самой Володаре было бы очень глупо уничтожать прочих наследников, пока ее сын не может постоять ни за себя, ни за нее, ни за угренскую землю. А княгиня Володара далеко не дура!
– А вы про месть забыли, – вставил Хортомил. – Она, хвалиска-то, зла на вас, как тыща леших, что из-за вас ее сыночка из дома прогнали. Вот и того…
– Из-за нас? – возмутилась Лютава. – Я, что ли, его за руку к реке тянула?
– Ты его там застала. – Чащоба кивнул, соглашаясь с Хортомилом. – Стало быть, в Замилиных глазах ты и виновата. Это Хортим правильно говорит.
– Да и избавиться от вас ей по-всякому выгодно, – добавил Серогость. – Если не ты, Лют, то с Бороней Хвалис на равных потягаться может. Отец-то любит его. А те мелкие пока еще подрастут! Лет семь еще про запас у них есть. Вы двое им как кость в горле. Вот и прислали, – он кивнул на пояс, – чтоб или ты, или она, а кто-нибудь да укололся.
– Дуры они соломенные! – бросила Лютава. – Все же на глазах произошло – любой пень поймет, что все из-за пояса! Если травить, то медленно, чтобы дня через три, чтоб никто уже связать не мог…
– За три дня я бы все понял и зелье бы нашел, – сказал Лютомер. – Нас так просто не изведешь. Так что здесь она правильно решила. Меня убивать надо быстро – а если дать мне время, то им же хуже будет.
– А теперь что будет?
– Ну что, дальше-то поедем? – спросил Хортомил. Бойники негромко переговаривались.
– Поедем. Хазары никуда не делись.
Лютава обдумывала, как извлечь отравленную иглу из-под пряжки так, чтобы не уколоться. Кое-кто предлагал просто бросить пояс в реку, но избавляться от него еще рано. Для отыскания истинного виновника этой смерти он был просто необходим.
Лютомер тоже об этом думал и решил не спешить. Подобрав с травы рушник, он снова свернул пояс кольцом, пряжкой внутрь, чтобы на иголку никто случайно не наткнулся, и завернул опасный подарок в ткань.
– Ладно, хватит воду толочь. Двинулись, – сказал Лютомер, убирая сверток в берестяной короб, который нес за плечами Теребила. – Галица никуда не денется, а хазары ждать не станут. Не трогай смотри.
– Что я, дурной?
На повороте тропы к займищу показалась лошадь, которую вел под уздцы Гуляй. Дядька Хортогость, шедший рядом с волокушей, увидел лежащее на земле тело Плакуна и издалека развел руками: ну, ребята, ни на час вас без присмотра оставить нельзя…
Широкая тропа над берегом Угры шла только одна, и приехали гости сухим путем или приплыли по реке – разминуться с ними никак не получится. Вопрос был только в расстоянии – насколько те приблизились. У бойников имелись свои лодки, хранившиеся в сарае на берегу, но решили идти по суше, чтобы ничего не пропустить. По пути заглядывали во все придорожные веси – тут на пять или шесть верст тянулось гнездо рода по прозванью Светеничи. Веси, где в два двора, где в семь-восемь, все принадлежали внукам и правнукам старого Светеня, давно уже похороненного возле священного Солнце-Камня. Среди бойников имелось двое парней родом из Светеничей – Зимовец и Негожа. Кланяясь родичам, Зимовец везде расспрашивал о хазарах, но Светеничи только разводили руками. Наоборот – они сами были бы не прочь услышать что-нибудь от бойников, поскольку слухи о вчерашнем похищении и побоище сюда уже дошли.
– Девок, говорят, прямо с поля покрали? – спрашивали Светеничи.
– С реки. Чуть-чуть до вас не доехали.
– Сохраните чуры!
Только в самой крайней веси Светеничей отец и сын, ездившие еще дальше по реке на ловлю, подтвердили, что во владениях следующего гнезда, Березельцев, они слышали о хазарах.
– Встречали мы на буграх Летника, Гумнарева младшего зятя, так он сказал, что у Мироколичей в веси и правда стоят какие-то хазары. Да он, Летник, и приврать может…
До веси старого Мирокола оставалось еще несколько верст. Чуть-чуть передохнув, бойники тронулись дальше и вскоре оказались на месте. Вся Мироколова весь состояла из пяти землянок в одной связке, населенных подросшими и женившимися внуками самого Мирокола, но и дед был еще довольно крепок и среди старейшин Ратиславльской волости пользовался уважением.
Еще издалека бросились в глаза две ладьи, лежащие на берегу. Ладьи были чужие – на десяток гребцов каждая, приспособленные для перевозки большого количества людей и товаров. Во всей волости такие имелись только у самого князя да кое у кого из богатых бояр, но те все угряне знали. Эти же, судя по всему, сработали где-то на Оке.
Народ был занят на полях, но сам Мирокол оказался дома. Должно быть, женщины и ребятишки завидели новых гостей, потому что, когда Лютомер во главе своих побратимов подошел к деревянным столбам-чурам, обозначавшим границу обжитого пространства, старейшина уже встречал их, опираясь на палку, – такой же, как деревянные деды-охранители, высокий, тощий, с длинной бородой и суровым лицом.
– Здравствуй, отец! – Лютомер поклонился.
– Здравствуй и ты, варга! – Старик приветливо кивнул. – И ты к нам? «Волков» привел? Небось ради гостей наших чужедальних?
– Так они у вас?
– Стоят, есть такое дело.
– Хазары?
– Говорят, они.
– С миром пришли? Не обижают вас?
– Да вроде нет пока. За постой серебра обещали.
– Ну, веди к гостям.
– А ты почто приехал-то? – настороженно спросил старик. Находясь в его доме, хазары пользовались правами на защиту, и неожиданное появление бойников внушило старику опасение за их участь. Все-таки бойники так называются, потому что живут добычей, а хазары – чужие здесь, и ничто, кроме законов гостеприимства, их не защищает.
– Поговорить с ними приехал, отец. А то те молодцы, что от них вперед ушли, такие чудные басни рассказывают, что мы там все аж заслушались.
– Ну, идите, если поговорить. В избе у меня старший их живет, а остальные кто где.
– Много их?
– Самих четверо, да челяди еще два десятка голов. Были вои, да охотиться поехали, до сих пор не вернулись. Встречал ты их?
– Встречал. – Лютомер вздохнул. – А как вы с ними объясняетесь?
– А у старшего холоп с собой, по-нашему говорит. Налимом звать. Думаю, и сам славянских кровей, да такой… тусклый человечишка. Вон оно как – без родной земли остаться, и себя самого забудешь! – Старик сочувственно вздохнул, пропуская новых гостей в ворота.
Возившиеся во дворе между связками землянок две маленькие девочки оставили свои чурочки и вытаращили глаза на гостей; пятилетний мальчик в одной замызганной рубашонке бросил гонять кур и тоже вытаращился на приезжих, засунув грязный палец в рот. Дверь в землянку стояла широко раскрытой по теплому времени, чтобы пропустить побольше света. Внутрь прошли только Лютомер, Лютава и оба десятника, прочие бойники остались во дворе.
В землянке две женщины, молодая и постарше, возились в печной яме, девочка лет семи качала колыбель с младенцем, который, несмотря на это, время от времени принимался орать.
– Бабы, опять у нас гости! – крикнул Мирокол. – Квасу поднесите!
– Ой, варга! – Молодуха, первой узнав Лютомера, стала кланяться, поспешно вытирая руки о передник. – Сейчас, сейчас!
При этом она взволновалась и слегка покраснела, но в полутьме землянки этого никто не увидел, только Лютомер почувствовал ее волнение, как всегда ощущая чувства людей возле себя. Дело в том, что у молодой Жавровой жены три года не было детей, и разочарованный муж уже стал поговаривать, что вернет ее сродникам и возьмет другую. Принеся жертвы Яриле и Ладе, молодая Жавриха на прошлой Купале предложила богам плодородия еще одну «жертву», которую от их имени принял Лютомер, Ярила угренской земли, – и сразу понесла. Видно, тот самый младенец сейчас качался в люльке под матицей, и Лютомер мимоходом улыбнулся, глянув туда.
Но много думать об этом ему было некогда, ибо явился он сюда вовсе не ради того, чтобы проведать Жавриху и ее дитя. На лавках сидели двое незнакомцев, еще двое, судя по долетавшему храпу, спали на полатях, набираясь сил после длинной утомительной дороги. Сидевшие, оба мужчины средних лет, встали при виде новых гостей, сложили руки на животах и стали ждать, не теряя достоинства. Никакого страха или тревоги появление вооруженных мужчин им не внушило – похоже, они считали, что находятся в мире с жителями этой земли и ничего плохого от них не ожидали. Небольшие жидкие бородки, широкие, несколько плоские лица, широкие кафтаны, сшитые из холста и украшенные шелковыми полосами на подоле, по вороту, на рукавах и даже по боковым разрезам, башлыки из тонкого войлока за плечами, длинные косы на затылках обритых голов сразу указывали на хазар, причем довольно богатых. Но странно было встретить хазарских купцов не на Волге и не на Дону, а в дымной землянке простой веси на Угре. Так далеко в глубь славянских земель они обычно не забирались.
– Здравствуйте, гости, кто с добром пришел! – объявил Лютомер, остановившись посреди избы. – Я – варга Лютомер, старший сын князь Вершины Братомеровича, владетеля и повелителя Угры-реки и всего угренского племени. Хочу узнать, кто вы такие, откуда и зачем на нашу землю прибыли?
Из угла выскользнул еще один человек, не замеченный ранее, приблизился к одному из хазар, одетому в яркий желтый кафтан, и стал что-то тихо говорить, почтительно склонившись. Халат толмача был похожего покроя, но только шерстяной, тусклый и явно не новый, бороденка жиденькая, голова повязана какой-то сальной тряпкой, но черты лица выдавали славянина.
Выслушав перевод, хозяин желтого кафтана почтительно склонился перед Лютомером, то же сделал и его товарищ. Двое спавших, разбуженные шумом и разговором, поспешно спускались с полатей, приглаживали косы, оправляли кафтаны и тоже кланялись, еще не совсем уловив суть дела, но поняв главное – к ним явилась местная власть. На лицах была лишь легкая настороженность, без которой в чужих землях никто не обходится. Если бы у хазар изначально имелись враждебные намерения, они вели бы себя иначе. Но враждебности в их душах не улавливало даже обостренное чутье Велесова сына.
– Перед тобой, варга Лютомер, стоит торговый гость из города Итиль, стольного города Хазарской земли, где правит каган Яраслан и по его повелению дела вершит Езекия-бек, сын Обадии, да продлит Аллах его годы! – кланяясь теперь уже угрянам, заговорил толмач. Поглядев на его сильно выступающий нос и прислушавшись к выговору, который хоть и изменился за многие годы на чужбине, но еще узнавался, Лютомер определил в нем выходца из северного племени ильменцев. – Зовут его Арсаман Пуян, сын Карапая. Здесь же перед тобой его спутники: Карсак, Немет и Тунюк. Все это весьма почтенные и знатные люди, известные и уважаемые как в Итиле, так и в иных землях, где ведут торговлю: в Персии, в землях булгар по Волге и славян по Оке. Сюда они прибыли из славного города Твердина, где правит князь Святомер Дедомерович. Он и указал нам путь сюда, на Угру, где, как говорят, в изобилии имеются меха и прочие дары славянской земли.
– Да, все это у нас имеется. – Лютомер кивнул. – Сколько людей у купцов с собой?
– Кроме них самих, челяди еще девятнадцать человек, не считая меня.
– Воины? Охраняет их кто?
– С почтенным Арсаманом следует сестрич его, Чаргай, сын Туганаша, а с ним отряд в три десятка воинов, которые служат охраной купцам и их товарам. Ибо сердца людей полны зависти, а у купцов с собой немалые богатства.
Лютомер бросил быстрый взгляд сестре. Они не запомнили непривычных имен хазарского пленника, но звучало как-то похоже.
– Где же твой сестрич? – спросил Лютомер у старшего из купцов. – Что-то плохо он охраняет тебя – чужие люди приехали, а его и нет. А вдруг бы мы вас грабить собирались?
– Мой племянник поехал на охоту, дабы пополнить запасы мяса, – ответил тот, когда ему перевели вопрос. – Его нет уже более суток. Но я жду, что вот-вот он появится. Что же касается грабежа, то Святомер-бек[4] заверил нас, что законы гостеприимства охраняют странников от посягательств. Надеюсь, ты не обманешь наших ожиданий, ибо иное оскорбит и ваших богов.