Дворецкая Елизавета. Огненный волк

   Княгиня Добровзора вернулась с торга совсем больной. Девки уложили ее в постель, развели огонь, заварили ей травок, но княгиню била лихорадочная дрожь, и она требовала позвать к ней сына. Кудрявка и Румянка и рады были бы исполнить ее желание, но боялись подступиться к Огнеяру. Он ушел в дружинную избу Стаи, куда девкам ходу не было, а кмети не хотели его звать. Он молча сидел перед огнем, глядя на клинок священной рогатины, и не замечал ничего вокруг. Он чувствовал себя пустым, как снятая шкура, в нем не оставалось ни сил, ни желаний, ни мыслей.
   Незадолго до полуночи он вдруг поднялся.
   — Вот что, братья мои, — сказал он, и все кмети, притворявшиеся спящими, как один подняли головы. — Славно мы с вами поохотились, да, видно, вышел срок. Дальше буду я охотиться один. Завтра на заре уйду.
   — Надолго собрался? — К нему подсел Тополь. Ему казалось, что Огнеяр все-таки ранен в самое сердце, только этой раны никому не видно.
   — Сам не знаю. Не человек я, и среди людей мне не место. Хоть божьим судом я и оправдался, и девку ту Светлый-Ясный вслух на себя взял, а хоть кто мне сказал, что вины с меня сняты? Ведь не за девку меня судили, а за волчью шерсть на спине. А шерсть при мне осталась, и до могилы мне шкуру эту с себя не снять. Пойду к волкам. Только с матерью попрощаюсь.
   Огнеяр встал и, не выпуская из рук священную рогатину, пошел из избы. Никто не пытался удержать его, никто не сказал ему ни слова. Стая знала своего вожака — своих решений он не менял. И каждый понимал, что заставило его решить именно так. Все они чувствовали враждебное отчуждение, которым был наполнен в Чуроборе самый воздух. Огнеяру было здесь нечем дышать.
   Княгиня при виде сына ахнула и протянула к нему руки. Огнеяр сел на край ее лежанки и обнял мать; княгиня прижалась к нему и заплакала. Она тоже понимала, что божий суд ничего не решил и ничего не исправил, не заставил Чуробор признать в Огнеяре человека. Но княгиня не могла смириться с этим — ведь он ее сын, ей ли не знать, что он вовсе не зверь?
   — Куда же ты пойдешь? — спросила она, без слов угадав его решение.
   — К… к князю смолятинскому, к Скородуму пойду, — ответил Огнеяр. Прежде ложь и притворство никогда не приходили ему в голову, но сейчас он не решился сказать, что все люди на свете кажутся ему чужими. — Тебя только жалко. Не знаю, когда теперь увидимся.
   — Не теперь, только не оставляй меня сейчас! — молила княгиня, цепляясь за него. — Я боюсь! Я за тебя боюсь, за себя боюсь! Я ее во сне вижу!
   — Кого?
   Княгиня не успела ответить. Пламя в очаге вдруг взвилось высоким багровым языком, волна нестерпимого жара прокатилась по горнице. Княгиня вскрикнула, крепче вцепилась в сына, а Огнеяр с силой оторвал от себя ее руки и встал, загораживая лежанку матери от очага и держа наперевес древко священной рогатины. Теперь на него пахнуло дыханием настоящего врага, и Огнеяр был почти рад, что может дать выход не растраченным за короткий поединок силам. Это был враг по нему. Багровое пламя полыхало прямо ему в лицо, и в нем он видел страшные голодные глаза смерти. Глаза Велы, снова пришедшей за его матерью. Нечеловеческий, жгучий и отталкивающий лик вырастал из пламени, тянулся к Добровзоре, хотел сожрать ее, последнюю женщину, которая видела в Огнеяре человека, чья любовь не давала ему стать зверем навсегда.
   — Поди прочь, гадина! — Против воли Огнеяр отступал, закрывал лицо ладонью от палящего жара, вынести который не мог даже он. Но и теперь в нем не было страха — сожрет, так и пусть, знать, туда и дорога. Но ему, а не матери! — Не пущу! — волком рычал он, жалея, что у этого врага нет горла, в которое можно вцепиться. — Все равно не пущу! Ты до нее не доберешься! Пошла…
   С трудом подняв тяжелые, непослушные руки, он ткнул вперед острием священной рогатины. Резкий вскрик потряс душу, минуя слух, по горнице разлился горелый смрад, багровое пламя опало. Жар отступил. Желтоватый огонь смирно полизывал березовые поленья. А на черном клинке рогатины в руках Огнеяра проступили таинственные знаки, схожие с теми, что он видел на старинном мече Скородума. Не сводя глаз с укрощенного пламени, Огнеяр медленно опустил рогатину, чувствуя тяжелое напряжение в руках, словно держал на весу столетний дуб. Такое быстрое окончание поединка не обрадовало, а только насторожило его. Он хорошо знал — Вела так просто не отступит.
   — Все, мама, — сказал Огнеяр, снова поворачиваясь к княгине. — Она ушла. Больше не вернется.
   Княгиня сидела на лежанке, прижав руки к груди и огромными глазами глядя на огонь. Ей не верилось, что после этого багрового жара хозяйка подземного мира все же отступилась от нее, испугавшись Сварожьего железа. Двадцать лет после рождения Огнеяра багровые глаза смерти смотрели на нее из каждого уголька, она боялась оставаться наедине с огнем. Но если и есть на всем свете кто-то способный укротить жадное Подземное Пламя, то только он — его сын. Ее сын, которому сама она выбрала имя, заключившее в себе Ярость Огня.
   — Она не вернется, — повторил Огнеяр. — Я ухожу — она больше не будет приходить к тебе, пока я буду далеко. Спи.
   Он поцеловал мать и пошел к двери, опираясь на древко рогатины, как на посох. Княгиня протянула к нему руки.
   — Но ты ведь вернешься? — тревожно спросила она.
   Огнеяр обернулся, помолчал. Он не знал, что ответить, не знал, захочет ли вернуться, сможет ли. Но как сказать об этом матери? Его язык не поворачивался солгать — звери и боги не лгут.
   — Да, — сказал он наконец. — Я вернусь, когда пойму, в каком из миров мое место. Двадцать лет я прожил с тобой, с народом моей матери. Должно быть, пришло время узнать получше и народ моего отца.
   Княгиня тихо кивала, с острой болью чувствуя, что ее сын, ее волчонок уходит от нее и уходит из мира людей. Он — не человек, его дорога — не здесь. Она не могла задержать его, как бы сильно ни болело ее сердце.
   — Да, — сказала она наконец. — Иди. Только помни — у тебя есть мать.
 
   В серой предрассветной мгле зимнего утра Огнеяр уехал из Чуробора. На пустых улицах было тихо, все ворота еще были закрыты, окошки задвинуты. Чуробор зажмурился и не хотел смотреть, как его покидает оборотень, не хотел проводить его даже взглядом. Не слыша громкого топота Стаи, даже собаки не проснулись, и Огнеяру казалось, что город этот мертв. Он снова был совсем один, но теперь одиночество не смущало его, а казалось отрадным. Полузверь-полубог, он был один на всем белом свете, потому что не было на земле и под землей никого, кто был бы ему равен.
   Выехав в поле за воротами посада, Огнеяр не выбирал дороги, а оставил Похвисту идти, куда сам захочет. Мысли его были заняты Оборотневой Смертью. Священная рогатина, как добытая в битве невеста, висела у него на седле, и от ее присутствия Огнеяру казалось, что сейчас он все-таки не один. То и дело он поглядывал на рогатину, как будто это был живой спутник, с которым нужно время от времени обменяться взглядом. Ах, если бы она умела говорить! Огнеяру не давало покоя недоумение: почему священная рогатина не убила его? Ведь она может убить любого оборотня, она совсем недавно убила страшного упыря, значит, сила ее не убыла за долгие годы. Так почему она отказалась от его крови? Или боги хотели, чтобы он все-таки исполнил свою судьбу? Сама Оборотнева Смерть знает ответ, но как заставить ее говорить?
   И что теперь с ней делать? При взгляде на черный клинок с таинственными знаками, оставленными подземным пламенем, по спине Огнеяра пробегал холодок, а серая шерсть невольно дыбилась. Не каждый день приходится держать в руках свою смерть. Он не верил, что рогатина утратила силу. Оборотнева Смерть просто не захотела его убивать. Он помнил ее удар — словно бревном толкнули. В ней дремала огромная сила, просто вчера она не захотела проснуться. А если завтра захочет? А если рогатина просто была сыта, а потом проголодается?
   Огнеяр ехал, сам не зная куда, избегал человеческих дорог и жилищ. На охоту он пошел в волчьем облике, и так ему было легче — не нужно было разговаривать, да и думать почти ни о чем не надо — только о еде. После того, что он пережил и передумал, бездумное существование зверя показалось ему блаженством. Вкус горячей крови косули был сладким, дарил забвение всех печалей, приобщал к простому миру зверей, которые не знают сомнений и терзаний, кроме голода. Вместе с сытостью и теплом к зверю приходит счастье, и Огнеяр наслаждался этим счастьем, так нежданно просто обретенным под серой шкурой. Вытянувшись на земле, волк положил морду на лапы и закрыл глаза. Все. Пока в брюхе ощущается блаженная тяжесть мяса, ему не нужно никуда бежать, ничего искать, ни о чем думать.
   Но под вечер бездумная легкость сытости растаяла, звериную голову, по злой воле богов сохраняющую человеческий разум, стали одолевать тяжкие, неведомые простым зверям мысли. С сожалением оставив нагретую лежку, оборотень поднялся, забросил полусъеденную тушу косули за спину и побежал туда, где ждал его привязанный Похвист и было сложено оружие. Еще не все дела завершены.
   Разведя огонь, Огнеяр поджарил часть мяса впрок, а рогатину обильно обмазал кровью. Она поблескивала, довольная, а Огнеяр смотрел на нее и думал: что с ней теперь делать? Пока она с ним, ему не бывать волком. Ему вообще не знать покоя. В этот раз в руках Светела она не захотела бить. Но придет день — и она захочет. Теперь, когда он с ней знаком, ему не жить в покое, зная, что где-то в мире ждет его Оборотнева Смерть.
   Покончив с косулей, Огнеяр переложил костер так, чтобы тот медленно горел всю ночь, и устроился спать на еловых лапах. Холод его не беспокоил, а даже помогал скорее заснуть. Огнеяр согласился бы терпеть в лесу лютую стужу, только бы не возвращаться к людям. Стылый лесной воздух казался ему сладким, потому что в нем не было ни малейшего запаха человека. Все его прежние мысли о судьбе князя и долге перед предками теперь казались глупостями, и Огнеяр с досадой гнал прочь воспоминания о них. Тому не бывать князем над людьми, кто сам не человек. А сейчас Огнеяр ощущал почти ненависть ко всему человеческому в себе, хотел бы выбросить человеческую половину своей сущности прочь и забыть о ней. Доделать то, что ему осталось, и — прочь из этого глупого, путаного, подлого мира людей.
   Утром Похвист вывез его на берег реки. Оглядевшись, Огнеяр узнал Белезень. Отпущенный на волю жеребец вез его привычной дорогой многочисленных охот. Сейчас Огнеяру было все равно — Белезень так Белезень, — и он неспешно ехал вдоль высокого берега.
   Внизу на льду затемнела широкая длинная промоина. Ветром поднимало легкий запах речной сырости, отличный от запаха снега, и сейчас он напоминал о весне. Огнеяр вспомнил вчерашнюю безлунную ночь и вдруг сообразил — да ведь сегодня первый день месяца сухыя, месяца, который на хвосте привезет в земной мир весну.
   Придержав поводья, Огнеяр остановился над промоиной. Внутри обрамления из тонкого полупрозрачного льда темнела вода — живая, неспящая, бегущая и подо льдом, как само время. И как время, она не отдаст обратно то, что взяла. Огнеяр перевел взгляд на Оборотневу Смерть. Он знал, как тяжела священная рогатина — один гулкий всплеск, и ее не будет. Оборотнева Смерть уйдет из мира, и все оборотни смогут жить спокойно. И в первую голову он, для которого она была предназначена.
   «Ты не имеешь права! — горячо возразил человек внутри него. — Не ты принес ее в мир, не тебе и погубить ее!»
   «Если я не погублю ее, она погубит меня! — огрызнулся в ответ зверь. — Не сегодня, так завтра! У меня есть враги и будут еще! И однажды, в чьих-то руках, она захочет моей крови!»
   «Она не твоя, чтобы ты был вправе решать ее судьбу!»
   «Она моя — я взял ее в битве! Где бы она ни была — мне не знать покоя, пока она жива!»
   Решительно соскочив с коня, Огнеяр снял с седла рогатину. Она зацепилась за ремень седельной сумки, тяжело повисла, не хотела поддаваться.
   «Испугалась! — злобно подумал Огнеяр, раздраженно дергая ратовище. — Небось вспотела вся! Узнаешь, каково мне было!»
   «Не посмеешь!» — вдруг прошипел прямо ему в уши сварливый женский голос. Огнеяр вздрогнул и резко оглянулся. Он был один на берегу, насколько хватало глаз. И он понял, что это говорит священная рогатина.
   «Я на двести лет старше тебя, щенок! — с негодованьем продолжал голос. — Я ела таких оборотней, какие тебе и не снились! Руки у тебя коротки на меня!»
   — Ах так! — вслух воскликнул Огнеяр и сильным рывком выдрал рогатину из петли. Опомнившись от удивления, он испытал сильный приступ досады и темной радости, что главный враг его наконец-то сбросил молчаливую невозмутимость и подал голос. — Вот ты как заговорила! Я не посмею! Сейчас увидишь, как я не посмею!
   Крепко взяв рогатину за основание клинка, как за шею, Огнеяр стал спускаться по заснеженному крутому берегу к промоине. Он помнил о возможном коварстве рогатины и держал ее так, чтобы не напороться, даже если поскользнется и упадет.
   — Сколько же ты оборотней сожрала! — бормотал он, внезапно ощутив себя мстителем за весь свой разношерстный, непонятный, несчастный род. — Отольется тебе их кровь! Что они тебе сделали, старуха! Хватит, наелась!
   «Я ведь не тронула тебя! — истошно взвизгнула рогатина каким-то старушечьим голосом. — Я тебя пожалела, а ты, неблагодарный!»
   — Ах, ты меня пожалела! — издевательски отозвался Огнеяр, остановившись возле самой промоины. — Зубы ты поистерла! Плохо тебя кормили там, где ты жила!
   «Верни меня туда! — с проблеском надежды горячо взмолилась рогатина. — Сварог послал меня моему роду, а они продали меня, им плохо без меня, а мне плохо без них! Верни меня моим детям, и я клянусь Мировым Деревом и Небесным Огнем, что никогда не укушу, не царапну даже тебя, Огненный Волк, кто бы ни держал меня!»
   Огнеяр остановился, пораженный. Огненный Волк было его истинное, тайное имя, которого не знал никто, кроме него самого и его матери. Его не открывают больше никому, потому что через тайное имя знающему чародею легко сжить со света любое существо, даже наделенное нечеловеческой силой.
   — Откуда ты знаешь мое имя? — тихо спросил он, глядя на черный клинок, как в глаза собеседника.
   «Я же Оборотнева Смерть! — с торжеством, к которому еще примешивалось легкое беспокойство, отозвалась рогатина. — Я знаю всех оборотней говорлинских земель, их имена, их судьбу, знаю о них все, что скрыто даже от самых мудрых чародеев».
   — Вот так! — Огнеяр сел прямо на влажный пористый снег, положив рогатину рядом с собой. Вот что он, оказывается, держал в руках — хранилище судьбы всех говорлинских оборотней, сколько их ни есть. — Так ты и про меня все знаешь? Может, ты знаешь, кого я убить должен?
   «Я знаю», — проскрипела рогатина.
   — Говори, — потребовал Огнеяр. — А то утоплю, и клятв твоих мне не надо!
   «Отвези меня домой! — потребовала рогатина в ответ. — В мой род, откуда меня взяли. Я зла на них — они меня продали за какую-то жалкую дань за десять лет! — но я к ним привыкла. Ведь это с ними я ходила на охоту все эти два века».
   — Домой! — Огнеяр недоверчиво усмехнулся. — Ты, матушка, за дурака меня держишь! Да у тебя дома меня кольями встретят!
   «Боишься?» — издевательски прошипела Оборотнева Смерть.
   — А ты кто такая, чтоб меня попрекать! — Огнеяр вскочил на ноги, крепче сжал шею своей противницы и шагнул к промоине. — Ну и пропадай со всей твоей мудростью! Морок тебя пожри — я хоть спать буду спокойно!
   Рогатина в ужасе заверещала что-то неразборчивое. Огнеяр поднял ее над промоиной, повернул, чтобы ловчее бросить, и вдруг вдали на другом берегу Белезени раздался волчий вой. Огнеяр замер с поднятой над головой рогатиной. Протяжный, заунывный вой Князя Волков разливался под тусклым серым небом, нагоняя тоску и страх на все живое и неживое.
   «Любого оборотня! — вспомнилось Огнеяру. — Не важно, человеком или зверем рожденного. Я ведь не последний оборотень на свете. И если кто и заслужил клинок в брюхо, так это старый хромой пес. Я тебе попомню ту свадьбу!»
   Снова взяв рогатину за шею, Огнеяр стал быстро взбираться по своему следу опять на берег, где остался Похвист. Слыша вой Князя Волков, жеребец беспокойно переступал копытами и тревожно ржал, призывая хозяина. Огнеяр снова укрепил Оборотневу Смерть на ремне возле седельной сумки, вскочил в седло и поехал вверх по берегу. Старый Князь вздумал повыть вовремя. Он напомнил Огнеяру, ради чего стоит сохранить жизнь Оборотневой Смерти.
   Через два дня Огнеяр уже был неподалеку от займища Вешничей. По дороге он еще несколько раз заговаривал с Оборотневой Смертью, но рогатина не отзывалась. Обиделась, наверное. А может, она обретает голос только над прорубью! — с невеселой усмешкой думал Огнеяр. Не обманула бы, старая.
   Огнеяр хорошо помнил, как вез домой Милаву, и скоро стал узнавать березняк и запахи ельника вдали. Память на места у него тоже была как у зверя — где один раз проходил, уже не забудет. Но коня он не торопил. Как его там встретят? За невесту-Моховушку он оправдался, но свадьба еще числится на его совести в глазах Вешничей и Моховиков. И здесь ему поможет оправдаться разве что сам Князь Волков. Как же, дожидайся!
   Впереди за деревьями мелькнула маленькая человеческая фигурка. Огнеяр натянул поводья. И тут же ветерок бросил ему в лицо запах — запах человеческого существа, которое он не спутает ни с кем другим. Радость и тревога разом вспыхнули в его сердце, он соскочил с коня и сделал шаг навстречу маленькой фигурке в сером кожухе, с рыжим вязаным платком на голове.
   Увидев перед собой Огнеяра, Милава ахнула и уронила узелок, прижала руки к груди. Ей не верилось, что это он, о котором она столько думала, наяву стоит перед ней на лесной тропе, что это не сон, не видение, не глупая девичья мечта, которой она так безрассудно предавалась.
   — Милава! — Огнеяр шагнул к ней. — Ты меня не забыла?
   — Это ты! — ахнула девушка, при звуке его голоса уверясь, что это не сон. И радость горячей волной затопила ее душу, ей было все равно, откуда он и с чем приехал, главное — он снова здесь, он цел и невредим.
   — Ты здесь! — Со счастливыми слезами на глазах Милава бросилась к Огнеяру и вцепилась в серый мех его накидки.
   Огнеяр обнял ее, счастливый, что она помнит его и по-прежнему рада ему.
   — Ты жив! — твердила Милава, то зарываясь лбом ему в грудь, то поднимая глаза, чтобы посмотреть на него.
   И от взгляда ее сияющих счастьем глаз у Огнеяра теплело на сердце, вся досада и горечь последних дней пропала. Если есть среди людей девушка, которая его любит, то не так уж он далек от них.
   — Знамо дело, жив! — смеясь, отвечал он. — А тебе что порассказали?
   — А правда, что тебя Оборотневой Смертью били? — Милава снова взглянула ему в лицо, и в глазах ее виднелся отблеск пережитого страха.
   — Били, — небрежно подтвердил Огнеяр. — Да моя шкура и ей не по зубам оказалась.
   — А наши старики рассказали, что ты все равно от нее умереть должен, хоть и не сразу. Ой, до чего же я испугалась, как узнала, что ее на тебя боярин у нас взял!
   — Да я и сам… — почти признался Огнеяр, но прикусил язык и оглянулся на коня. — Я ее назад привез. Она домой запросилась.
   — Кто? — не поняла Милава.
   — Да ваша Оборотнева Смерть.
   Огнеяр подвел Милаву к Похвисту и показал ей рогатину. Милава смотрела на нее со страхом. Ведь эта рогатина чуть было не стала убийцей Огнеяра!
   — Так что же ты теперь? — спросила она, снова обернувшись к Огнеяру. — И почему ты один, где твоя Стая? И что князь Неизмир?
   Огнеяр помолчал. Он не знал, что ей сказать. Он вообще ничего не знал. Неясное прежде будущее теперь было у него, как у настоящего зверя, — сегодня до вечера, а завтра как боги дадут.
   — А вас-то тут Белый Князь не обижает? — спросил он вместо ответа.
   Милава вздохнула.
   — Воет, воет, каждую ночь воет. Страшно стало, — принялась рассказывать она, прижавшись к Огнеяру, будто ища у него защиты. — И без рогатины нашей втрое страшнее. Со свадьбой-то той что вышло? Ведунья лисогорская в лес ходила, шестерых назад привела людьми. Где она их нашла, как назад превратила — мы не знаем. И старший Малинкин брат воротился. Сам прибежал волком и сел под тын. Все уже знали про нее, ну, мать ему в глаза поглядела и говорит: «Вечень, ты ли?» Елова на него старую его рубашку надела, заговор сказала, он и обратно человеком стал. А Малинка все в тоске…
   — Постой, как в тоске? — перебил Огнеяр. — Она же тоже…
   — Да ты ничего не знаешь! — сообразила Мила-ва и стала пересказывать, как после погребения Горлинки встретила Малинку волчицей и помогла ей вернуть человеческий облик.
   Огнеяр слушал, хмурясь и покусывая нижнюю губу, даже взял Милаву за плечи, чтобы взглянуть ей в глаза. Она, кажется, сама не понимала, что сделала — сняла заклятие Князя Волков. Это не каждому ведуну под силу, а она, молоденькая девушка, знающая два-три простых заговора, сумела сорвать чары Сильного Зверя, словно простую нитку разорвала. Недаром он выбрал ее из всех девушек, недаром и она сумела увидеть в нем человека и полюбить его, даже зная, кто он такой. В ней скрывалась особая сила, но сама она, кажется, не думала и не знала об этом. Глаза ее оставались так же чисты и ясны, в них была лишь тревога, грусть и любовь. Она понимала, как мало у них надежды на счастье, но сейчас, когда они все-таки вместе, это было не важно. Те мгновения, которые они могли провести вдвоем, казались целой вечностью, а будущая разлука относилась уже к какой-то другой, далекой жизни.
   — А Малинка, хоть и превратилась, все печальная сидит, на посиделки за зиму ни разу не сходила, веретена в руки не берет, все сидит, в огонь смотрит, — рассказывала Милава. — Ее волки сглазили. И Елова ее лечить пыталась, и лисогорская бабка Листина, а все без толку. Она по Быстрецу тоскует, по жениху своему.
   — А его-то бабка не воротила?
   — Нет. — Милава грустно покачала головой. — Он так волком и остался. Видно, Листина не нашла его. А Малинка про других и слышать не хочет. Я, говорит, Быстреца жена, нас перед чурами соединили, мне другой мужем не будет. Да за нее и немного охотников свататься. Она ведь испорченная…
   — А может, она его любит? — спросил Огнеяр.
   — Конечно, она всегда его любила. Они и сговорились-то с ним давно, только ждали, пока Быстрецову сестру замуж отдадут. А теперь он все равно что мертвый…
   — Может, вернется еще, — сказал Огнеяр. Ему почему-то хотелось, чтобы Малинка продолжала любить своего жениха и в волчьем обличье. — Ей бы самой его поискать, покричать. Князь Волков им след запутал, превращенным, чтобы они дороги домой не нашли. А ее голос он услышит. Она его признает да опять человеком сделает, как ты ее.
   — Да? — Милава с радостью посмотрела на него. — Я ей скажу.
   — А ты? Ты-то любила бы меня, если бы я волком стал? — вдруг спросил Огнеяр, для себя самого неожиданно. — Или забудешь?
   — Как же я тебя забуду? — Милава посмотрела на него с тревогой, недоумением, даже обидой, и снова вцепилась в мех его накидки. — И зачем волком? Ты же не волк!
   — Да я сам не знаю, кто я! — досадливо ответил Огнеяр. У него вдруг снова стало сумрачно на душе, словно чей-то гадкий голос напомнил, что он — оборотень, изгнанный даже из родного города. — И куда мне идти теперь, не знаю. Люди меня выгнали, одна мне дорога осталась — к волкам.
   — Нет, — прошептала Милава, и глаза ее наполнились слезами. В голосе Огнеяра была такая тоска, что она понимала — он не шутит. — Не надо. Как же я? Как же мы? Что же нам делать?
   — Не знаю! — отчаянно ответил Огнеяр. — Видят боги светлые — я как тебя никого не любил и любить не буду. Да только что тебе будет от моей любви? Отдадут тебя за оборотня? И говорить нечего! А украсть — на мне и без того всяких бед полный короб!
   — Ну и пусть! — воскликнула Милава. Душа ее разрывалась: она привыкла почитать законы рода и во всем слушаться старших, но сейчас, когда ей грозила разлука с Огнеяром, родовые обычаи вдруг утратили над ней власть. — А хоть меня и не отпустят! Я все равно с тобой пойду!
   — Куда? — воскликнул Огнеяр, готовый рычать от тоскливой ярости на судьбу. Он любил Милаву и хотел ее любви, но не мог ее принять. Что он даст ей, кроме несчастья? Порвав с надежным кругом родни, она все равно не найдет полного лада с мужем-оборотнем. Они слишком разные, и этого различия не преодолеть никакими силами. — Куда я тебя поведу — в нору под корягой? Я сам не знаю, что еще этот зверь во мне выкинет! Что со мной мой отец сделать задумал! Он меня недавно в такое диво превратил, самому тошно было!
   — Что же делать? — сквозь слезы бормотала Милава, прижимаясь к нему, словно их отрывала друг от друга невидимая злая сила.
   И эта сила была не в стороне — она была в самом Огнеяре. Милава не понимала, не хотела понимать того, что он говорил, потому что в этих словах была смерть для нее. Все счастье мира для нее замкнулось на Огнеяре, он был ее судьбой, она пошла бы за ним куда угодно, и все мыслимые несчастья были пустяком перед разлукой с ним.
   Огнеяр взял ее руки в свои, хотел то ли оторвать от себя, то ли крепче прижать, и подумал о матери. Она желала ему найти девушку, которая полюбит его таким, какой он есть. Вот он нашел ее, но это дало им не счастье, а одну тоску.